Текст книги "Мой старший брат Иешуа"
Автор книги: Андрей Лазарчук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 4
– А теперь, – сказала Оронт, – позволь мне, госпожа, привести сюда ту, ради которой я и позволил себе разрушить твой мир и покой.
Тетя Элишбет молча кивнула. Оронт вышел и тут же вернулся.
– Отошли слуг, госпожа, – сказал Оронт.
– Конечно, – сказала тетя. Она потянулась к колокольцу: – Мафнай! Позови служанок, сядьте в задней комнате и пойте песни. Пойте громко. Ты понял меня, Мафнай?
Сторож поклонился и исчез.
Мама еще не понимала ничего.
– Кто этот человек? – спросила мама. – Мне страшно.
– Мне тоже, – сказала тетя Элишбет.
Они обнялись, и мама вдруг заплакала.
– Желания могут сбываться совсем не так, как мы думаем, – сказала тетя. – Никогда ничего не проси у незнакомых богов.
– Тетя! – в ужасе воскликнула Мирьям, отстраняясь.
– Я шучу, – сказала тетя. – Мне страшно сейчас, поэтому я шучу. Я и не так буду шутить… когда будет еще страшнее. К этому человеку, Оронту, я ходила узнать, будет ли у нас с Зекхарьей дитя. И Оронт, глядя в черную воду, сказал, что я рожу, когда уста моего мужа запечатает страх, и он не сможет вознести молитву. Кажется, настает этот день…
– Но тетя! Ведь чрево твое порожнее!
– Бывает всякое, – сказала мудрая тетя Элишбет.
Вскоре вернулся Оронт, почти неся кого-то, с головы до ног закутанного в синий сирийский плащ без кистей. Вода стекала с плаща…
Когда сняли плащ, под ним обнаружилась крошечная серая от холода женщина с огромными испуганными зелеными глазами. Она из последних сил держалась на ногах, придерживая руками торчащий вперед живот; мокрый виссон облегал его, и выступал пупок, похожий на инжирную ягоду.
– Пусть имя ей будет Дебора, – сказал Оронт. – И пусть никто не видит ее в вашем доме. А со служанками я поговорю сейчас.
Он поговорил со служанками, и ни одна не проболталась. А я, еще не родившаяся и даже не зачатая, получила свое имя.
И знаете что? Оно мне нравится.
Теперь нужно немного рассказать о царской семье. Ирод, сын Антипатра, арабского царя без царства (что давало повод злым языкам называть его чуть ли не беглым рабом; что делать: у евреев потому так много демонов зависти и злословия, что существует очень много разных слов для обозначения оттенков этих чувств), и Кипры, жены из знатного арабского рода, стал царем иудейским во многом благодаря случаю. Антипатр оказал настолько значимую помощь первосвященнику и царю Иудеи Гиркану Второму в борьбе с его братом, узурпатором Аристобулом (который вообще-то просто-напросто избрал себе не тех покровителей: Парфию, а не Рим), что вскоре стал умным и сильным фактическим правителем при слабом мягкосердечном государе. Антипатр назначил своих сыновей, Фасаэля и Ирода, начальниками провинций: Иудеи и Галилеи. Ироду было тогда пятнадцать лет отроду; он был необыкновенно красив, статен, с лицом выразительным и умным, с глазами редкого зеленого цвета и пшеничными вьющимися кудрями, как у Самсона; в шестнадцать он женился на Доре, или, как ее звали на греческий манер, Дорис, и спустя положенный срок на свет появился первенец Ирода, названный в честь деда Антипатром. Дора была из бедного, но знатного рода, берущего свое начало от Халева, одного из военачальников Иехошуа бен-Нуна, или по-гречески Иисуса Навина; прапрадед ее бежал от Маккаби из Вифлеема в Хеврон, который в те времена был главным городом арабского Эдома; еврейская община в Эдоме была велика, но не все на чужбине сумели соблюсти истинную веру, а многие даже ели свинину – поэтому легко понять, что в семье Гиркана к Доре относились почти презрительно, называя в глаза простолюдинкой и вероотступницей, – хотя и то, и другое было ложью, продиктованной тайной завистью: ведь царский род Маккаби ни древностью, ни знатностью не отличался; они-то как раз и были самыми что ни на есть простолюдинами на царстве.
Как это нередко случается, после родов Дору отвратило от мужчин; долгое время она просто не допускала Ирода на свое ложе, а потом нашла утешение с рабыней Авихаиль. Может быть, это и подвигло самого Ирода к содомским утехам? Не знаю. Но то, что это ожесточило его сердце и заставило искать смерти, – наверняка.
Галилея в те времена была поистине разбойничьим краем, и Ироду понадобилось потратить семь лет времени и пролить семь рек крови, прежде чем и последняя вдовица из Гишалы заимела возможность беспечно пройти весь путь до Иерушалайма, чтобы принести свою лепту в Храм и, как заповедано, съесть Пасху в стенах великого города. Тысячу раз молодого правителя могли поразить в схватках, и сотни раз к нему подсылали убийц с кинжалами или ядом, но он был словно заговорен; и об этом роптали. Наконец, враги его попытались расправиться с ним на высшем совете, санхедрине, который на греческий манер произносится «синедрион». Дело в том, что разбойники те были не просто разбойники, а шахиты, воины за веру, то есть как бы продолжатели дела всех Маккаби и духовные наследники Александра Янная, огнем и мечом расширившего иудейские земли и опустошившего языческие города; эти люди – может, на словах, а может, и на деле – стремились к независимости и к свободе от Рима, а также к дальнейшим завоеваниям окрестных земель; и многие богатые и знатные галилеяне (живущие в основном в Иерушалайме) сочувствовали им и поддерживали их оружием, деньгами и влиянием. Особенно лютовал некий Хизкийяху, якобы внучатый племянник Янная. Однажды после особо жестокого набега разбойников Хизкийяху на приграничные сирийские земли Ирод разорил разбойничьи деревни, а самого Хизкийяху и еще сто сорок человек из его шайки захватил, отвез в Сирию и там казнил на свежих пепелищах при огромном стечении народа, восхищенного такой простой и даже примитивной, животной справедливостью, – так что стоит ли удивляться, что по возвращении домой Ирода ждало приглашение на суд? – родственники казненных обвинили его в нарушении множества законов; правду сказать, так оно и было: Ирод искренне не понимал, как писаный закон может быть выше природной справедливости.
Об этом суде было много толков, но что интересно: никто не знает точно, чем он закончился и был ли даже произнесен приговор. Одни говорят одно, другие другое. Известно только, что Ирод передал Галилею своему старшему брату Фасаэлю, правившему до этого Иерушалаймом и его ближайшими окрестностями, а сам отправился дальше, в Дамаск. Я думаю, в этой истории проявилось все слабодушие Гиркана: он не осмелился ни осудить преступившего закон Ирода, вызвав тем самым возмущение галилеян, ни возвеличить героя – да, возмутив бы при этом ту часть знати, что покровительствовала разбойникам; нет, Гиркан пошел трусливым путем, и этот путь в конце концов привел его самого к такому позорному концу, что и рассказывать об этом не хочется…
Ирод со всем семейством и многими приближенными прибыл в Дамаск,[5]5
Дамаск в то время не принадлежал Сирии, а был главным городом Декаполиса, объединения автономных эллинистических городов-государств. Хотя Декаполис переводится как Десятиградие, в разное время в него входило от семи до тридцати шести городов. Административно Декаполис был одной из провинций Рима.
[Закрыть] где в то время находилась военная ставка Секста Юлия Кесаря, наместника Сирии и дяди самого Гая Юлия, и предстал перед ним. Секст осыпал Ирода милостями и, в знак признания заслуг его перед Империей, поручил ему в управление маленькую, но чрезвычайно важную в военном смысле Гауланиту – и богатую, полную неги Самарию; область, разумеется, а не город; город так и лежал в полуразвалинах, и если там жила тысяча человек, то это много. Самария, как известно, хоть формально и вошла в состав Иудейского царства, созданного Александром Яннаем, но по сути своей оставалась греческой страной, управлявшейся выборными людьми; и все жители Самарии поклонялись греческим богам. После, когда пришли римляне, Самария, клином входящая между Иудеей и Галилеей, стала считаться частью римской провинции Сирия. О нравах и обычаях самаритян[6]6
Самаритянами (шомроним) в рукописи называются как все жители Самарии, так и иудеи весьма специфического толка, полагающие себя более правоверными, чем все остальные иудеи, а свой храм на горе Геризим, – единственно истинным Храмом (в отличие от иерусалимского). На этой почве возникало множество конфликтов, в том числе и вооруженных. В описываемое время в Самарии численность этих шомроним составляла от четверти до трети всего населения страны.
[Закрыть] волнами расходились жуткие слухи.
Итак, Дора поселилась в вечно праздничной и праздной Самарии, в купеческом городе Нарбате; Ирод жил в маленькой приозерной Бет-Шеде, которая была если уж не рыбацкой деревушкой, то никак не городом. Впрочем, во дворце своем он проводил куда меньше времени, чем в полевых шатрах…
(Злые языки говорили, что в шатрах ему проще устраивать оргии с мальчиками и рабами – и с верблюдами, добавляли самые злые. Возможно, так оно и было. С другой стороны, почему бы тогда ему самому не осесть в совершенно огреченной Самарии, где на подобные утехи испокон веков смотрели как на данность?..)
По Иерушалайму долгое время ходили слухи, что Ирод вот-вот придет с несметным войском и отомстит за обиду и что-де только мольбы отца и брата останавливают его; но этого не происходило и не происходило, год шел за годом, и наконец все успокоились. Но напрасно.
В Риме убили Гая Юлия Кесаря. И тотчас полыхнуло в провинциях, как в молодом сосновом лесу на исходе засушливого лета при ударе сухой молнии. Нормальный человек не в состоянии ни запомнить, ни постичь, кто кого поддерживал в этих молниеносных войнах, кто с кем заключал союз и кто и в каком порядке предавал и убивал вчерашних союзников. Это была война каждого против всех. Побеждал не самый сильный, а самый умный, самый прозорливый и самый беспринципный.
В числе первых погиб Секст Кесарь; соратник Помпея (того, который покорил Иудейское царство и разрушил стены Иерушалайма) Квинт Кекилий Басс арестовал и тут же убил его, сам встав во главе войска. Немедленно против него двинулись друзья убитого Гая Юлия, прежде всего Гай Антистий Вет; они заперли изменника в крепости Апомее, но взять крепость не смогли. В числе осаждавших Апомею был и Ирод с той частью войск, которой мог доверять безусловно. Месяц спустя из Рима прибыл назначенный Сенатом новый прокуратор Сирии Стаций Мурк с тремя легионами. Мурк должен был сменить Секста, который доверия у новых властителей не вызывал, но Секст уже был убит, на его место претендовали другие, все смешалось, и могло бы произойти большое кровопролитие – однако в последний час подоспел Кассий, один из главных убийц Гая Юлия. Кассий выступил миротворцем – и перед лицом парфянской угрозы сумел помирить и Вета с Бассом и Мурком, и враждующие легионы. Парфяне тем временем, пользуясь смутой, уже заняли значительную часть Сирии, и вблизи Дамаска скопилось немало отступивших войск, римских и сирийских, которые отчаянно нуждались в оружии, отдыхе, деньгах и продовольствии.
Разумеется, и Антипатр, и Ирод с Фасаэлем изо всех сил поддержали Кассия. То, с какой немыслимой легкостью и скоростью Антипатр и его сыновья, главным образом Ирод, обеспечили армию всем необходимым, произвело и на Кассия, и на Мурка очень сильное впечатление.
А рвение происходило оттого, что к парфянам склонялся Антигон Маккаби, из рода Иоханана Маккаби, старшего сына Маттафии, что был возведен в цари самим народом; да и то сказать – у Антигона были все права на царство, ведь Гиркан (из рода Симона Маккаби, третьего сына) в свое время отрекся от престола; и что с того, что много после этого благодаря мужеству и хитрости Антипатра и по прихоти Помпея Великого он вновь стал первосвященником и этнархом, а значит, почти царем; мало кто забыл, как воины Гиркана вместе с римлянами Помпея ворвались в Храм и затушили светильники кровью молящихся…
Если бы Антигон занял престол Иудеи, Антипатру и его детям была бы уготована скорая и мучительная смерть. И это была бы лишь самая малая неприятность, самая малая толика куда более страшных поражений и потерь.
В скором времени Кассий, готовившийся к схватке с Гаем Октавианом и Марком Антонием на одном фронте и с парфянами на другом, а потому страшно заинтересованный в прочном тыле, назначил Ирода наместником всей Сирии, Келесарии и Финикии, а также посулил в случае своей победы ни много ни мало, а престол Иудейского царства.
Примерно через полгода произошла странная история. У Антипатра был дальний родственник, Малх, человек в общем неплохой, но бесцельный. Араб, когда-то он бежал из Эдома и прижился под рукой могущественного правителя, время от времени исполняя незначительные дела. Когда потребовалось собрать деньги для Кассия, Антипатр поручил ему сделать это в нескольких городах близ Иерушалайма – в том числе и в Еммаусе. Как и следовало ожидать, ничего собрать Малх не сумел. Более того – несколько раз его изгоняли из городов и даже отрезали ухо. Узнав об этом, Кассий приказал казнить бездельника, а горожан, допустивших насилие над римским чиновником, продать в рабство, но Антипатр этому воспротивился, сам собрал недоимку, однако родственника в расправу не отдал. После этого Малх всей душой возненавидел римлян, о чем и кричал на каждом углу.
И вот после того, как Антипатра на пиру у Гиркана хватил удар и он умер несколько дней спустя, – представьте себе, именно этого ничтожного человека молва обвинила в отравлении правителя! А может быть, это слуги самого Ирода распустили слухи? Так или иначе, Ирод во главе большого отряда прибыл в Иерушалайм – вопреки прямому запрету Гиркана вводить чужеземцев в город – и призвал Малха к ответу. Тот, разумеется, все отрицал и оплакивал своего благодетеля. Однако, похоронив отца, Ирод тут же отправил письмо Кассию с просьбой разрешить ему казнить отравителя – и Кассий не без удовольствия разрешил.
Поняв, что происходит что-то неладное, Малх как-то очень нерешительно, бочком, бежал из Иерушалайма. Ирод, разумеется, позволил ему скрыться в Тире, потом нашел его там, свирепо, с посвистом, с криками «куда делся этот негодяй?!!» гнал обратно до Иерушалайма и наконец настиг в своем собственном дворце, где, по его словам, намерен был разобраться во всем в присутствии первосвященника-этнарха Гиркана и римских трибунов. Что интересно: за время путешествия в Тир и обратно у Малха появилась целая армия сторонников; я удивляюсь нашему народу: всегда найдется множество людей, готовых поддержать любое ничтожество – главное, чтобы у ничтожества был бойкий язык и проблемы с властями. Боюсь, что этого обстоятельства хитроумный Ирод не учел.
Или наоборот – именно к этому он и стремился?
Не знаю. И никто не знает.
Словом, на начавшихся переговорах Малх якобы хотел убить Гиркана, а римские трибуны не позволили ему этого сделать и в последний миг убили его самого. Не сомневаясь во второй части этой фразы, я крайне сомневаюсь в первой; сторонники же Малха, наоборот, не только подтверждают первую, но и развивают ее: хотел убить, чтобы самому сесть на престол! Вот так, ни больше ни меньше. Это говорит прежде всего о том, что к власти Гиркана уже никто всерьез не относился. Он был хворостяным идольцем на троне – таких делают некоторые язычники, чтобы сжечь перед приходом весны.
Сам же Малх будто бы избежал смерти, скрылся – и готовится поднять людей против римского засилья…
Эта история, как бы нелепа она ни была, имеет второй смысл, а именно: Ирод уже поставил себя фактически выше Гиркана.
Меж тем сторонники Малха не складывали оружия. Среди них выделился человек, называвший себя братом Малха, но бывший при этом римлянином, беглым гладиатором по имени Юл Феликс, сражавшимся в свое время в Италии против Марка Красса – того самого, что сгинул вместе со всей своей армией за Евфратом после того, как окончательно разграбил Храм, забрав даже то немногое, что оставил нетронутым Помпей. На что рассчитывал Красс, совершив такое святотатство, не знает никто.
Феликс несколько месяцев готовил восстание в Иерушалайме, полагаясь в основном на рабов, поденщиков, бедных ремесленников, недовольных воинов, безработную молодежь, мечтающую только о наживе и не думающую о том, под чьими знаменами и против кого воевать – сугубо подобно тому, как прежний его вождь, Спартак, произвел удачное восстание в Капуе и неудачное – в самом Риме. И, подобно тому, как в Риме невозможно было сохранить тайну среди болтливых домашних слуг, так же – и многократно хуже – в Иерушалайме, где настоящих тайн не бывает вообще и где тайна сохраняется некоторое время лишь потому, что трудно отделить истину от мириад ложных смыслов. Мятеж провалился, даже по-настоящему не начавшись; многих, поднявших копье, стражники Фасаэля истребили; впрочем, уцелевшие мятежники довольно быстро собрались уже за стенами, в месте слияния Кедрона и Хиннома, где их ждал основной отряд, в порядке отступили на юг и заняли две полуразрушенные придорожные крепости (одну из них Ирод десять лет спустя восстановил и назвал в свою честь Иродионом), откуда тут же начали набеги на окрестные поселения. Фасаэль подступил к крепостям, но вынужден был остановиться: силы осажденных едва ли не превосходили силы осаждающих. Он смог лишь перекрыть дороги на Иерушалайм и Бет-Лехем. Меж тем к мятежникам ручейками стекалось подкрепление со всей округи, и неизвестно, чем все кончилось бы, но подоспел Ирод со своим отрядом. После расправы с Малхом он заболел; говорили о порче, насланной египетскими колдунами, и об отравлении; это, однако, была всего лишь болотная лихорадка.
Произошло несколько незначительных схваток. Тем не менее Феликс сразу понял, что новый противник ему не по зубам, и дал команду отступать в Масаду, большую крепость, выстроенную в свое время Маккаби против эдомитян. Стены этой крепости были целы, склоны горы, на которой она стояла, неприступны, и в ней можно было держать настоящую осаду. Тем более, как стало потом известно, его сторонники создали там к тому времени немалый запас зерна.
Отпустив Фасаэля и усилив свое войско войском брата, Ирод подступил к Масаде. Терять людей ему не хотелось, и он вызвал Феликса на переговоры. Тот не сразу, но согласился. Неизвестно, о чем они разговаривали целых одиннадцать дней, зато известно, что Феликс увел своих людей из крепости вооруженными, а Ирод не преследовал их. Говорили также, что в том же году Юл Феликс примкнул в Сицилии к Сексту Помпею, сыну Помпея, а его армия рабов и поденщиков стала едва ли не костяком армии Секста; воевал Секст Помпей на стороне республиканца и кесареубийцы Кассия, которому Ирод обязан был своим возвышением, против Марка Антония и Гая Октавиана; переправилась через море армия Феликса на кораблях Стация Мурка, который намерен был отсидеться в тихой Сицилии, выждать, когда триумвиры перебьют друг друга, и стремительно войти в Рим, чтобы возродить там истинную Республику. Узнав, что Секст Помпей к тому времени уже провозгласил себя императором, Мурк возроптал и был немедленно заколот…
В Иерушалайме тем временем продолжалось неспокойствие и нестроение. Гиркана чуть ли не в глаза обвиняли в том, что он содействовал мятежу Феликса, а тот факт, что он отдал под суд воинского начальника за трусость и нерешительность, молва истолковала превратно: что-де и воинский начальник поддержал мятежников, а теперь Гиркан пытается все свалить на него одного. И все громче звучали голоса: а не позвать ли нам Ирода на царство?
Гиркану не оставалось ничего другого, как заручиться поддержкой столь популярного римского наместника, и он придумал самый простой и безотказный ход: породниться с ним.
Младшая дочь Гиркана, Мариамна, была красавица – из тех редких красавиц, которые красотой своей не торгуют и не воюют. В тот год ей исполнилось шестнадцать лет.
О, Мариамна знала и про Дору, и про страсть Ирода к мальчикам, но сказала, усмехнувшись, что после того, как этот неразумный насладится ею, он больше и думать не будет о ком-то еще. Что ж, почти так все и произошло. Почти так.
Между обручением и свадьбой Ироду пришлось провести еще одну маленькую молниеносную войну: Марион, тиран Тира, вторгся в Галилею и захватил несколько пустующих крепостей – под тем предлогом, что власть римлян пошатнулась, а парфяне подступают вплотную. Резон в этом был, но порядок следовало блюсти; Ирод отнял крепости, взял в плен почти все войско Мариона, после чего отпустил их всех домой, многих ублажив подарками; с одной стороны, ему не хотелось омрачать близкую свадьбу кровопролитием, а с другой – нет лучшего способа расположить к себе простых людей, а их правителю отравить жизнь.
Правитель отомстил ему примерно тем же: щедро снабдил деньгами Антигона, претендента на иудейский престол, и позволил ему нанять две тысячи тирианских солдат для своего войска. Две здесь, пять там – с этими силами Антигон в первый раз вторгся в Иудею со стороны Скифополя и Енона, городов, так и стоящих безлюдными со времен войн Александра Янная, – и, пройдя вдоль Иордана сквозь Самарию, остановился лагерем во дне пути от Иерихона. Ирод появился там на исходе того же дня во главе пятисот всадников; пехота отстала. Сделав передышку лишь для того, чтобы пересесть на подменных лошадей, воины Ирода понеслись в атаку, и вся армия Антигона тут же побежала, не сделав ни малейшей попытки к сопротивлению; сам Антигон с двумя десятками приспешников пытался какое-то время собирать по частям забывшие честь войска, но понял тщетность затеи и, переправившись через Иордан, исчез в зарослях.
Какое-то время о нем можно было не думать.
Итак, в Иерушалайме заканчивалась подготовка к свадьбе, когда случилось страшное: Кассий был убит в битве с Гаем Октавианом и Марком Антонием, и теперь этот самый Антоний, друг покойного Кесаря, будет полновластным владыкой Асии, Ликии, Сирии, Келесарии, Финикии, Иудеи, Египта – и прочего, прочего, прочего; в общем, полумира. Антоний прославлен своей жестокостью, жадностью и прямотой, и к нему уже направляется депутация богатых евреев, чтобы склонить его к устранению проклятых эдомитян: Ирода и Фасаэля. Которые, ко всем прочим своим грехам, всячески поддерживали кесареубийцу Кассия, поддерживали, деньги ему давали и воевали за него!
В общем, депутацию следовало опередить.
Ирод и Фасаэль сделали это. На трех легких биремах они вышли из Япы[7]7
Вероятнее всего, это Яффа, Иоппия.
[Закрыть] в неспокойное море и, плывя день и ночь, сумели обогнать несущийся по Великой Азиатской дороге караван. В Эфесе братья организовали грандиозную встречу новому правителю и вручили ему двести талантов золота и пятьсот серебра – все, что было заготовлено для свадьбы.
Я думаю, Антоний был не только жаден и жесток, но еще и опытен и мудр. Он лучше, чем кто-либо, понимал, какова судьба клиентеллы, вынужденной примыкать то к одному, то к другому патрону. Поэтому невольное изменничество сыновей Антипатра (которого он, кстати, хорошо знал еще со времен войны Кесаря и Помпея; в той войне Антипатр твердо стоял на стороне Кесаря) Антоний великодушно забыл. Надо сказать, действительно забыл – и никогда не вспоминал.
Во время этой встречи Ирод и Антоний понравились друг другу и не стали этого скрывать. Другое дело, что времени для утех в тот раз у них было не так много.
Тем временем прибыли жалобщики. Антоний арестовал их и собрался предать казни, но Ирод стал горячо отговаривать его от свершения этого неправедного дела. Антоний скорее удивился, чем прислушался к доводам, но отказать не смог.
Из Эфеса Антоний отправился в Антиохию, а затем на Кипр, а братья вернулись в Иерушалайм – по суше, поскольку и корабли с гребцами и лучниками они преподнесли в дар великому владыке.
Итак, свадьбу пришлось отложить, но Гиркан был доволен хотя бы тем, что Антоний подтвердил его титул этнарха, а также назначил тетрархами Иудеи и Галилеи Фасаэля и Ирода соответственно. Теперь у них были свои родовые земли. Ирод также сохранил наместничество над всей Келесарией и теми остатками Сирии, которые еще не отпали к парфянам…
В это же самое время Дора с сыном переехала в Тир. Причина этого неизвестна; во всяком случае, шпионы Ирода не смогли сообщить ему ничего существенного. Возможно, Дора была озабочена прежде всего образованием и воспитанием сына. Антипатру пошел четырнадцатый год; Тир же славился своими школами и академиями. А может быть, ей просто прискучила небольшая Самария. Тир был куда больше, шумнее и ярче.
Вернувшись, Ирод застал Гиркана за сбором внеочередной дани с подданных – дабы возместить подарок Антонию и сыграть наконец злосчастную свадьбу, – и своей волей отменил этот сбор и даже раздал обратно уже собранное. Гиркан пытался протестовать, но полномочия Ирода как римского наместника оказались куда весомее, чем самовластье этнарха Гиркана. Что сказать: Ирод лучше кого-либо понимал: в смутные времена поддержка народа значит больше, чем все серебро мира, и почему бы, отказавшись от малого, не получить большое?
Что странно, Фасаэль в споре стал на сторону Гиркана, и это была, наверное, первая и последняя крупная размолвка братьев.
Тем временем мирные дни стремительно истекали. До большой и долгой войны оставалось совсем немного.
Познал ли Ирод свою невесту Мариамну? Она утверждала, что да, но так ли это, сказать невозможно, потому что далеко не всем словам этой женщины можно было верить. Не потому, что она была лживой, нет; просто она, возможно, от скуки, возможно, из-за необузданности воображения – измышляла для себя жизнь, полную интриг и опасных тайн, жизнь, в которой никому, и в первую очередь ей самой, не отличить было правды от вымысла, так плотно они переплелись, так проросли друг в друга; в конечном счете, именно за это она и поплатилась.
Вести о том, что парфяне вышли к морю, заняв в числе прочего Тир и Сидон (вернее, в Тир они не вошли по договоренности с Марионом, но получали от него деньги и подкрепления), и что Антигон поднял в южной Сирии и Галилее уцелевших от расправ Ирода цибаев, сторонников казненного Хизкийяху, достигли Иерушалайма одновременно. Ирод, чье войско в тот момент было разбросано по разным местам, понесся его собирать; Антигон успел напасть на тот отряд, что оставался в Галилее, и частью разоружил его, а частью уничтожил. Произошло это у городка Харазин. Через несколько дней Антигон вошел в Иерушалайм – в ту пору, напоминаю, не защищенный стенами. Следом, опоздав буквально на несколько часов, в Иерушалайм привели войска Фасаэль – он пришел от Масады и другой эдомской крепости, Мариши, – и Ирод, снявший гарнизоны из Генона и Скифополя. Антигон, у которого было более десяти тысяч войска, заперся в Храме; братья, имевшие под рукой менее трех тысяч, осадили храм. В ближайшие дни к ним должно было подойти подкрепление…
Но парфяне подошли раньше.
Завоеватель полумира, парфянский царевич Пакор никогда не будет прославлен как великий полководец по одной-единственной причине: он не любил проливать кровь. Нет, он умел сражаться, и римский консул Марк Красс мог бы многое рассказать об этом, если бы остался жив. Но высшим мастерством военачальника Пакор полагал умение пожинать плоды побед, не одерживая самих побед, а если это ему не удавалось почему-то, то хотя бы – побеждать без сражений. Мир и легкие налоги – вот что начертано было на его знаменах. Мудрый, вдумчивый и милосердный правитель; спустя несколько лет его кончину оплакивали все покоренные им народы.
Да, он умел покорять себе…
Кесарь Август многому у него научился.
Но я забежала вперед.
…Парфяне вошли в Иерушалайм. Их было немного, но они вели себя так, что им хотелось подчиняться. Спокойная и даже добрая сила. Они пришли, чтобы вокруг все стало хорошо.
Потом, разумеется, это очарование развеялось, хотя и не до конца. Время парфян долго вспоминали как золотые годы.
Итак, Антигону, с одной стороны, и Гиркану, Фасаэлю и Ироду, с другой, было предложено предстать перед царевичем Пакором и принять его суждение. Подождать царевича можно в спокойном месте, вдали от иерушалаимской суеты – в загородном дворце царя Сидона, под сенью пальм и фонтанов.
Потом было много пересудов, почему Ирод не воспользовался приглашением. Якобы его предупредили о заговоре – то ли добродетельный сирийский купец, то ли даже тайный римлянин на парфянской службе… Сам он ни о чем таком не рассказывал. По его словам, и заговора-то никакого не было: Антигон был настолько уверен в своей правоте, что строить какие-то козни считал попросту излишним. Ирод же остался в Иерушалайме, во-первых, потому, что его опять трясла лихорадка, а во-вторых, он опасался за некоторых не в меру горячих командиров-эдомитян, которые выражали недовольство парфянами. Малейшая искра – и он бессмысленно лишился бы армии, которую так долго налаживал и выправлял…
Еще больше пересудов было о том, что же на самом деле произошло во дворце сидонского царя? Увы, я не в состоянии ответить на этот вопрос. Могу только опровергнуть самые распространенные слухи. Конечно, ни Гиркан, ни Фасаэль не находились там под арестом; они могли уехать в любой момент, но тогда бы Антигон оказался единственной стороной на суде. Конечно, Антигон не мог сулить в качестве подарка царевичу ни пятьсот, ни пять тысяч девушек и жен из лучших иудейских семейств; эту сплетню распространяли сторонники Фасаэля и Ирода; впрочем, и они могли бы придумать что-нибудь поумнее; хотя, если разобраться, почему-то самые бездарные сплетни оказываются и самыми живучими.
И, конечно, Фасаэль не кончал с собой. С одной стороны, он был мужествен, с другой – богобоязнен. Фарисей до мозга костей, он верил в Страшный суд и дальнейшее воскрешение для жизни новой; в его глазах самоубийство, чем бы оно ни диктовалось, было величайшим грехом, закрывающим врата, ведущие к посмертному перерождению. Я думаю, слух о самоубийстве был пущен Антигоном или его подручными как последняя бессильная месть ему, несломленному…
Вы спросите: как же так, у всех этих событий был живой свидетель, почему не спросить его? Неужели он молчит? Нет, хуже: Гиркан не молчал, Гиркан рассказывал много, но каждый раз – разное. Он немного повредился умом, а главное, у него проявилась та же особенность личности, что привела к гибели его внучку, Мариамну: безудержное фантазирование и неумение отделить реальность от собственных фантазий.
Только отбрасывая невозможное, немыслимое, удается воссоздать тот день и час – во дворце, во внутреннем его дворике, под сенью пальм и фонтанов.
Антигон, взбешенный то ли общим упрямством, то ли каким-то замечанием Гиркана, бросился на старика (Гиркану недавно минуло восемьдесят лет), повалил его и ножом ли, осколком мраморной столешницы ли отсек ему оба уха. Фасаэль бросился на помощь к поверженному этнарху, но его заколол в спину один из охранников Антигона. Все произошло так быстро, что охрана Фасаэля попросту не успела вмешаться…
В этот же день, еще ничего не зная о происшедшем, а руководствуясь совсем другими соображениями, Ирод ушел из Иерушалайма. Он увел все свои войска, более семи тысяч пехотинцев и две тысячи всадников, забрал младшего брата Ферора, мать, невесту, мать невесты, жену и детей Фасаэля и еще несколько сотен горожан, по разным причинам опасавшимся гнева Антигона. Парфяне не мешали этому исходу, но разбойники Антигона попытались дать бой и были разгромлены наголову. Это произошло совсем неподалеку от Иерушалайма, на той же дороге, по которой Ирод совсем недавно преследовал Феликса.
