Текст книги "Кавказский принц: Пятая книга"

Автор книги: Андрей Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Ты лучше поменьше всяких бумаг читай, раз тебе такое в голову лезет, – даже чуть испугалось величество, – а побольше времени с семьей, что ли, проводи – твоему сыну, между прочим, скоро год будет. На Канары он собрался… Я ведь к чему веду? Начинается период, на котором у нас не будет уже никакой привязки к твоему прошлому, историю которого я знаю, кстати, если и хуже, чем ты, то ненамного. А кое в чем и получше. Так что забудь, пожалуйста, про отставку, к своим кошкам будешь в отпуск ездить. Каждый год на две недели, как порядочный государственный муж!

Да, подумал я, потягивая пиво, в чем-то Гоша прав. А именно – Россия бесповоротно свернула с того пути, который и привел к образованию мира, в котором я родился, со всеми его особенностями. И потянула за собой Германию с Японией, а почти все остальные страны поставила перед лицом серьезных перемен. И если бы я видел свою задачу только в этом, то, действительно, сразу после окончания войны можно было бы начинать думать о пенсии. Но ведь дело-то в том, что действительно предстоит совершенно новый и никому не известный путь! И, выходит, оставить Гошу одного – это значит ровно вдвое увеличить количество совершенных на этом пути ошибок. Так что увы мне и еще раз увы… Тут и вместе-то как бы не наколбасить чего-нибудь совсем неудобоваримого.

Глава 22

– Я тут недавно твоих любимых Стругацких перечитала, – сообщила мне ее величество Мария Первая, когда я заехал к ней утрясти один финансовый вопрос. – Действительно, классики. Ладно, будущее кто только не предвидел, тут они не монополисты. Но вот предвидеть прошлое – это сильно! Помнишь, что Румата подумал про Вагу? «Кажется, он кошек любит. В берлоге у него, говорят, целое стадо, и специальный человек к ним приставлен. И он этому человеку даже платит, хотя скуп и мог бы просто пригрозить». Откуда они так точно все про тебя знали? Причем ладно там кошки, о них уже полмира в курсе, но вот как они про скупость-то твою догадались? Вроде раньше в глаза не бросалось. Но тут…

Маша сделала трагическую паузу и продолжила:

– Приближается важнейшая операция, исход которой окажет сильное влияние на сроки окончания войны, а главное – станет одним из решающих факторов послевоенного мироустройства. Понимая это, мы с Гошей напрягаем все возможности моего департамента, прикидываем, что еще можно выжать из бюджета, оцениваем наши кредитные перспективы… И вот ко мне приходит твоя бумаженция, где ты объявляешь потребную тебе на эту операцию сумму. С душевным трепетом, мучаясь гамлетовским вопросом «хватит или не хватит», я ее открываю, и что, скажи мне на милость, я там вижу? Шесть с половиной миллионов! Ты издеваешься, да? Такую мелочь Гоша тебе и сам в любой момент даст, причем между делом и не спрашивая, на что она тебе понадобилась!

– У меня же там так прямо и написано, что сумма предварительная, и в процессе развития операции могут потребоваться дополнительные средства, – пожал плечами я.

– А могут, значит, и не потребоваться? Вот я и говорю – скряга. Надо было написать максимальную сумму, а в конце добавить, что при благоприятном стечении обстоятельств она может быть немного уменьшена. Или это у тебя опять моральные принципы разыгрались? Мол, свою же супругу на трон сажаю, не чужую, тут нужна особая щепетильность. Неужели угадала? Ну, блин, до чего же людей борьба с коррупцией-то доводит… Надо будет тебе в жалованье ввести надбавку за вредность и в меню ваших с Гошей ужинов добавить специальный стакан молока для тебя. В общем, забирай чек на твои копейки, я своей властью округлила сумму до десяти лимонов. И в ближайшее время все-таки пришли мне настоящую цифру, исходя из только что высказанных тут соображений. Вот специально не скажу, сколько мы с Гошей на это надыбали, чтобы ты свою цифру под нашу не подгонял. И Гоша не скажет, я его уже предупредила.

Деньги нужны были мне для подготовки референдума, на первом этапе которого народ свободной Ирландии выберет государственное устройство своей страны – будет ли это республика, монархия конституционная или монархия самодержавная. После чего на втором этапе подавляющим большинством голосов изберет себе в королевы датскую принцессу Дагмару, то есть ее величество Марию Федоровну Найденову-Романову.

В преддверии занятия новой должности Мари выучила ирландский язык, причем как-то походя, без напряжения, и теперь помаленьку обучала Настю. Понятно, что когда свободно говоришь на пяти, то добавить к ним шестой уже не очень трудно, причем это относилось как к дочери, так и к жене. Мне же это было не обязательно, потому как стану я в той Ирландии всего лишь принцем-консортом. Да и вообще, надо будет – они меня не только на английском поймут, но и на русском устном! Тем более что найти в Ирландии человека, свободно говорящего по-ирландски, было не проще, чем, скажем, в двадцать первом веке отыскать в древнем украинском городе Ялте человека, владеющего языком Тараса Шевченко. Можно, конечно, но трудно, придется перебрать всех отдыхающих из Полтавы и Чернигова.

Черновик конституции был уже не только написан, но и показан Роджеру Кейсменту. Причем если поначалу он относился к идее посадить на трон Мари с некоторым предубеждением, то, почитав творение моего информбюро, стал горячим сторонником восшествия на престол королевы Дагмары Первой. Ибо при первом чтении казалось, что эта королева будет самым бесправным существом в Ирландии. Даже права Эдика по сравнению с предполагаемыми для Мари казались безграничными! Она не могла назначать премьера, объявлять или прекращать войну и не имела никаких рычагов воздействия на бюджет. Даже право вето у нее было каким-то игрушечным, то есть для его преодоления требовалось всего-то две трети голосов в верхней палате парламента. Ей оставили только право объявлять амнистию, помилование и, на что простодушный Кейсмент не обратил совершенно никакого внимания, право получать деньги, не отчитываясь об источниках, и право тратить их по своему усмотрению. Ну и финансируемые на собственные средства королевы гвардия и секретариат…

Тут я вовсю использовал великое изобретение демократии – конституцию непрямого действия, то есть без вторичных законов и подзаконных актов не работающую. В такой бумаге можно писать все что угодно, вплоть до права гражданина на личную безопасность, например. Пока там не будет четко прописано, сколько лет давать за лишение этого гражданина возможности нормально защитить себя, и так по каждой статье, ничего работать не будет. То есть каждая статья должна выглядеть так: народ имеет право на что-то. Воспрепятствование этому праву со стороны должностных лиц карается тюремным заключением на срок от и до. Видели вы где-нибудь такую конституцию? И не увидите, потому что их пишут не дураки. Даже подаваемая как образец американская тоже, если к ней приглядеться, окажется из этого же непрямого ряда.

Так что проект ирландской конституции представлял собой просто красивую бумагу – даже, пожалуй, малость покрасивее российской.

Ну, а зарплата королевы была установлена в две тысячи ирландских фунтов, что соответствовало примерно девяти тысячам рублей. Думаете, в месяц? Как же, держите карман шире. В год! Принц-консорт должен был получать пятьдесят фунтов в месяц, и на этом траты ирландцев на королевскую фамилию исчерпывались.

Думаю, понятно, почему мы решили сделать именно так. Ну на кой черт нам с Мари еще и заморочки с ирландским бюджетом? Там все равно ничего нет, и вряд ли в ближайшее время картина радикально изменится. Общая же ситуация очень располагала к вложениям, потому как дешевизна всего там просто потрясала. Основание общеирландской газеты обошлось всего в две с половиной тысячи рублей! И она уже начинала давать прибыль. Революционеры увлеченно собачились на тему своего будущего государственного устройства, совершенно не обращая внимания на то, что, например, сорок процентов акций судостроительного комплекса в Белфасте уже были в нужных руках. Причем процесс все еще продолжался, а суммы, которые приходилось тратить, я называть не буду во избежание сравнения с Абрамовичем и Потаниным. Так что предстояло еще подумать, куда бы приткнуть всученные мне курильской королевой дополнительные деньги. Наверное, лучше всего будет учинить университет, как это сделали в аналогичной ситуации Джефф Питерс с Энди Таккером. Ах, да, и пару православных храмов не забыть, пропиарив их как символ примирения католиков с протестантами.

На очередном ужине Гоша поинтересовался моими ирландскими делами, в частности тем самым проектом конституции.

– Бумага как бумага, – хмыкнул я, – не хуже нашей. До эрэфовской, правда, маленько недотягивает… А что?

– Да вот возникла у меня тут мысль, причем как раз по поводу нашего, так сказать, основного закона. Именно что так сказать, потому что ты прав на все сто – какой же это закон, если за его нарушение прямо в нем не прописано сроков? Это набор благих пожеланий, и не более того. Не спорю, мы именно такой и заказывали, его и получили. Но не было ли это ошибкой? Ведь, по сути, конституция – это перечень того, чего запрещается делать элите по отношению к своему народу. Естественно, раз такую бумагу элита и писала, то откуда в ней возьмутся санкции за ее нарушения? Унтер-офицерские вдовы на самом верху не встречаются. Но мы-то на что? То есть я предлагаю дополнить наш чрезвычайно демократический основной закон статьей «Воспрепятствование должностными лицами осуществлению конституционных прав и свобод граждан». Сроки – от десяти до двадцати пяти лет, при наличии отягчающих обстоятельств и высшая мера. А заниматься квалификацией содеянного будет Конституционный суд! То есть в его компетенции будет не только признание какого-нибудь нормативного акта неконституционным, но и раздача сроков всем подписавшим этот акт. Потому как сейчас война, в силу чего Дума на каникулах, но ведь сразу по окончании они снова соберутся. Пока наше взаимодействие с этим органом народовластия, скажем прямо, балансирует на грани произвола… Но проведем мы вот такую правовую реформу, и все станет по закону!

– А вдруг они не станут принимать ничего антиконституционного? – поинтересовался я.

– И воровать перестанут, и служебным положением злоупотреблять, жить будут на одну зарплату… Тогда это будут сущие ангелы, а не люди, за что же их сажать-то? Пусть работают на благо России. Правда, сейчас в такую благодать поверить не очень-то получается, но будем надеяться на светлое будущее. А пока, значит, надо продумать организацию Конституционного суда. Одно мне ясно уже сейчас – его председатель должен назначаться императором. А вот для снятия с должности пусть нужно будет и решение Думы, причем принятое квалифицированным большинством.

– Зачем? Ты что, думаешь, они будут питать к этому председателю хоть сколько-нибудь теплые чувства?

– Нет, они просто раскинут мозгами примерно так. Мол, этот, само собой, зверь. Но с чего бы тогда императору его заменять? Небось нашел кого-то еще хуже, такого, по сравнению с которым нынешний покажется образцом всепрощения! И упрутся.

Меня начали потихоньку терзать смутные догадки по поводу личности предполагаемого первого председателя.

– Правильно думаешь, – кивнул Гоша, – и вот почему. Дело новое, прямо с ходу кого угодно в такое кресло не посадишь. Но ты будешь потихоньку готовить преемника на этот пост. И, как только подготовишь, я тебя освобожу. Дума же это поддержит, потому как будет считать, что кандидатуры хуже Найденова не может быть по определению.

– А если вдруг окажется, что я малость напортачил с преемником, и он впадет в неуместный либерализм? Думцы же тогда ни за что не подтвердят его отставку.

– Так ведь канцлером-то ты все равно останешься! Не спорю, придется, конечно, малость напрячься, поработать с людьми, и тогда подтвердят как миленькие.

И вот во исполнение новой просьбы величества после ужина с ним я не сразу отправился к ждущему меня во внутреннем дворе лимузину, а спустился этажом ниже и немного прошел по коридору правительственного крыла Зимнего. В отличие от большинства высших чиновников министра народного контроля в десятом часу вечера следовало искать в его кабинете. Он действительно находился там, и вскоре я здоровался с генеральным комиссаром Иосифом Виссарионовичем Сталиным.

– Я и сам думал на эту тему, – кивнул Сталин, – потому что заметное количество сигналов от народных контролеров касается именно нарушения конституционных прав граждан.

– Но вы, надеюсь, понимаете, что реагировать новому органу придется далеко не на все нарушения?

– Да, я это не только понимаю, но и поддерживаю. И навскидку могу предложить четыре возможных варианта вердикта этого суда по каждому конкретному случаю. Первый – нарушены и буква, и дух конституции. Второй – нарушен дух, но соблюдена буква. Третий – нарушена буква, но соблюден дух. Ну, и четвертый, где все соблюдено. Я так понимаю, вы хотите, чтобы я составил предварительный пакет документов по этому Конституционному суду?

– Как первый этап. Потом вам придется проследить за прохождением ваших бумаг в юридическом отделе Императорского комиссариата, ну, а затем стать секретарем того суда. Имея в виду, что через некоторое время вполне возможна смена поста на председательский.

– Хорошо, – кивнул Сталин, набивая трубку, – к завтрашнему вечеру проект будет готов. Зайдете?

– Обязательно. Ну, тогда до завтра.

Интересно, думал я, выезжая из заснеженного рождественского Питера. То, что Сталин предоставит проект завтра, означает, что он у него уже готов. Только прочитать еще разок и, может, что-нибудь поправить по мелочи.

На следующий день после ужина с Гошей я зашел к Сталину, поздравил его с наступающим Новым годом и забрал приготовленную для меня папку с документами. Пожалуй, еще успею прочитать в этом году…

Итак, начнем с состава суда. Что это тут за такие Конституционные Присяжные? А, их выбирают из народных контролеров со стажем не мене трех лет. Выборщики – те же контролеры, но уже все. Избирается двенадцать присяжных сроком на пять лет, но в каждом заседании участвуют только четыре. Ротация происходит в алфавитном порядке, но в исключительном случае председатель или секретарь могут и заявить отвод.

Дальше пошло про действия суда в случае частичных нарушений. Тут он не мог навесить обвиняемому реального срока. Но мог снять с должности и, как исключение, влепить условный срок, это если рассматриваемое деяние было совершено или повторно, или с особым цинизмом, или нанесло существенный вред Российской империи. В случае осуждения имеющего условный срок от КС по любой другой статье этот срок автоматически прибавлялся к наказанию, причем без ограничения давности.

Я откинулся на спинку стула. Как-то тут что-то немножко не очень… Это про случай с нарушением буквы при соблюдении духа. Хотя, конечно, суд не обязан давать сразу на всю катушку, тут как вариант прописано и устное порицание… А, так я вкладку пропустил, как раз про это самое. В случае, если зафиксировано нарушение буквы конституции при сохранении ее духа, суд обязан рассмотреть вопрос – а можно ли было достичь того же результата, но без нарушений? И только если он ответит на этот вопрос положительно, разрешался переход к следующему пункту повестки. Если же нет, писалось далее в бумаге, то на нет и суда нет. Но есть Особое Конституционное Совещание, которое по результатам таких случаев будет вносить предложения о поправках в конституцию.

Дальше шло про порядок принятию дел к рассмотрению и про соревновательность сторон. Итак, суд мог завести дело по представлению народного контроля, а также императорского либо государственного комиссариата, и далее обвинение должен был поддерживать представитель этой конторы. Защитника же обвиняемый выбирал себе сам, причем накладывалось единственное ограничение – этот защитник должен был иметь российское подданство. Ни от обвинителя, ни от защитника не требовалось наличия юридического образования. Правда, председатель или секретарь суда могли отвести кандидатуру представителя обвинения по причине выдающейся некомпетентности, и тогда инициировавшая процесс сторона должна была представить другого. На адвокатов подобное право не распространялось, тут все решал сам обвиняемый.

– Георгий Андреевич, – отвлек меня от раздумий голос секретаря из динамика, – Мария Федоровна напоминает, что уже без пятнадцати двенадцать.

Да, меня же ждут, Рождество я с семьей провести не смог, так хотя бы новый год. Ладно, а то, действительно, и свою-то дочку уже два дня не видел, а Алисиных дочерей и вообще не помню когда. Алеша, правда, сегодня днем чуть не сбил меня с ног в коридоре, когда я шел в столовую. А он мчался туда же в сопровождении Рекса с Рыжиком. Добился таки права для котов обедать там на общих основаниях, и вот сейчас бежал присмотреть за его реализацией. Вообще-то тут Алиса молодец, хорошо придумала…

Месяц назад Алешу с Настей заинтересовала проблема – почему, когда они идут в столовую (такое случалось, хоть и не каждый день), котов туда не пускают? Настя пообещала набраться смелости и попросить меня распорядится про прекращение дискриминации, но Алиса посоветовала детям действовать как положено. И они написали прошение в мой секретариат. На следующий день оттуда пришел ответ, что данный вопрос находится в компетенции коменданта дворца и прошение отправлено в его канцелярию, после чего дети начали беготню по инстанциям. Сначала потребовалась бумага о признании котов подданными российской короны – эту они получили в министерстве двора, которым заправляла Алиса. Справки о благонадежности им выдала Татьяна, ДОМ имел такое право. Затем котам было предложено подписать обязательство о неразглашении гостайны, что представляло собой общую для всех обитателей Гатчины процедуру, и специально для них составленную бумагу, где они обязались в столовой не царапаться, не кусаться и не издавать воплей интенсивностью более восьмидесяти пяти децибел. Пункт про не гадить из бумаги был вымаран по письменной просьбе Насти, которая заявила, что для Рекса он оскорбителен. После чего кошаки приложили лапы к документам и теперь мчались пользоваться обретенными правами.

Все правильно, подумал я, уступая дорогу процессии, пусть наши наследники с детства посмотрят, что такое круговорот бумаг в природе.

Боря тоже обещал приехать, но только послезавтра, так что, действительно, пора идти, должен же быть хоть один взрослый мужчина на празднике в этом дамском царстве.

Я убрал бумаги в сейф и пошел к семьям, своей и Бориной, встречать новый, тысяча девятьсот двенадцатый год.

Глава 23

В середине своего января, то есть в начале нашего, американцы наконец договорились с англичанами относительно того, какая погода более всего подходит силам Антанты для успешных действий на море. Смысл же данной дискуссии был в том, что британцев уже основательно припекло. Каждый день они теряли корабли, а новые почти не вступали в строй. С топливом становилось все хуже и хуже. Даже те промышленные предприятия, которые не подвергались бомбардировкам, работали вполсилы из-за недостатка сырья. Ну и с продовольствием было не очень, нормы выдачи по карточкам урезались уже два раза. Поэтому английские военные теоретики считали, что наилучшей погодой является самая плохая, когда абсолютно невозможны действия авиации, главного козыря Четверки. То есть сражение надо давать прямо сейчас.

Американцы же разъясняли, что, кроме авиации, у противника есть и ракетные крейсера, которым годится любая погода. А во время нелетной они, никем не обнаруженные, могут подойти на дальность пуска и учинить такое, что мало не покажется. Эти настроения особенно усилились после того, как одной прекрасной декабрьской ночью «Коршун» незамеченным подошел на пятьдесят километров к Нью-Йорку и выпустил четыре ракеты по броненосцу «Миссисипи», который от этого эффектно взорвался прямо напротив статуи Свободы, а остальные одиннадцать – по порту. Горело там потом еще два дня, несмотря на дождь со снегом. Две страховые компании разорились в дым, и их бренные останки были по дешевке приобретены Альперовичем.

Англичане пытались возражать, что прекрасная погода почему-то никак не помешала противнику непонятным способом взорвать на рейде Кейптауна транспорт с боеприпасами для идущей в метрополию эскадры, но как-то вяло, потому что, действительно, та эскадра прямо сейчас продолжить путь не могла.

И вот наконец союзники пришли к выводу, что активные боевые действия лучше отложить до весны, тем более что американцы теперь выпускали по пятнадцать-восемнадцать самолетов в сутки и надеялись просто задавить нас числом. То, что воюют не самолеты, а летчики, и для подготовки нормального пилота требуется не менее трех лет, в этом мире пока понимали только мы и японцы. А вот немцев в этом полноценно убедить не удалось. Они не испытывали на собственной шкуре ничего, напоминающего последний воздушный бой Русско-японской войны, когда Полозов с ведомым встретили шестерку «Хаябус», то есть истребителей, ничуть не уступающих их «Бобикам». Сбив пять машин и не обращая внимания на растратившую весь боезапас шестую, «Бобики» направились к оставшейся без прикрытия эскадрилье бомбардировщиков и вогнали их в землю Ляодунского перешейка.

Ну, а я, узнав такие новости, с облегчением занялся уходом за ростками демократии в свободной Ирландии. Любой дачник подтвердит – главное, не лениться пропалывать огород! А то там вместо редиски такое вырастет…

Понятно, что народно-освободительная революция подняла наверх массу всяких лидеров, вождей и просто авторитетов. И поэтому совсем не зря Танечка направила туда свою, пожалуй, лучшую полевую агентессу Козину. Она не могла, подобно Фросе Богарнэ, яркими речами увлечь за собой народные массы, а личным обаянием – их вождей. Маруся умела совсем другое, зато очень хорошо.

Ведь вожди-то наверх полезли самые разные! Некоторые могли принести большую пользу на будущем светлом пути обретшей свободу страны, а некоторые, не только имеющие несколько реакционные или, наоборот, слишком уж левацкие взгляды, но и способные донести их до народа – наоборот. А ведь вокруг гремели бои, и в воздухе летали пули, снаряды, осколки, кирпичи и много чего еще. Так что задачей Герды Паульсен с подругами было проследить, чтобы эти предметы пореже задевали вождей из первой группы и почаще – из второй. Судя по обстановке вокруг подготовки референдума, они с ней блестяще справились, и я санкционировал отзыв группы в Гатчину для награждения и подготовки к новому заданию.

Вечером я подписал приказ об оплачиваемом отпуске младшего Ли, для сдачи очередной сессии в Московском Промышленном училище, то есть будущем химико-технологическом институте имени Менделеева. Наш следователь уже второй год заочно учился там на фармацевтическом факультете, так как был уверен, что в его профессии будущее принадлежит именно фармацевтике. Старший же Ли считал, что наука – она, конечно, наукой, но кто-то должен хранить и преумножать также и доставшиеся от дедов секреты мастерства. Кроме того, продолжал старший следователь, людям нашей профессии приходится решать не только познавательные, но и воспитательные задачи, а в столь тонких вопросах всякая химия может быть только одним из дополнительных средств, и не более.

Следующим в повестке и последним на этот день было, так сказать, натурное изучение коррупции. Ведь как же можно с ней успешно бороться, если на личном опыте не представляешь всех тонкостей данного процесса? Так что я внимательно выслушал свою посетительницу, датскую принцессу Дагмару Глюксбургскую, в России более известную под именем Мария Федоровна Найденова-Романова.

Дело было в том, что организованная ее стараниями китопромышленная фирма «Эмборг Данишпродактс» не только обеспечила прикрытие базы наших «Килек» в Исландии, но и начала давать неплохую прибыль, потому как война способствовала росту спроса на китовый жир, печень и уж не знаю что там еще обдирали с несчастных водоплавающих. И фирме для повышения эффективности промысла захотелось поиметь дальний дирижабль-разведчик. Однако немцы их не продавали ни за какие деньги, и тогда датчане обратились к русским с просьбой продать сохранившийся еще с японской войны «Серафим». Этот вопрос находился в компетенции канцлера, который, естественно, тут же заломил цену за ветерана почти как за новейший LZ-30. Датчане в панике кинулись к жене канцлера, чтобы та повлияла на своего мужа. После недолгого торга, в результате которого ей была обещана четверть от сэкономленных средств, ее величество изволили согласиться и вот сейчас сидели у меня в кабинете, расчесывая разлегшуюся на диване Светлую, пока я убирал бумаги в сейф, прежде чем покинуть кабинет и идти спать.

Вообще-то я бы даже приплатил датчанам за то, что они наконец заберут у нас это старое летающее ушлепище. Никакого военного значения «Серафим» не имел из-за малой высотности, а гражданского – из-за малой грузоподъемности. А деньги на поддержание себя в исправности жрал, как новый! Но нужно было, во-первых, соблюсти приличия, а во-вторых – показать, что не больно-то оно мне и надо, продавать такую замечательную вещь.

И вот, значит, я так и не смог устоять против напора датской эмиссарши, и, вздохнув, подписал документы о продаже «Серафима» всего за три тысячи рублей вместе с заправочным оборудованием. После чего отправился принимать вознаграждение – правда, не деньгами, Мари они и самой пригодятся, а натурой.

Причем датчанам еще предстоит убедиться, как быстро и качественно русская сторона выполняет свои обязательства. Потому как до планируемого налета дальних высотных дирижаблей кайзера на Вашингтон оставалось два месяца, а в Исландии их должен был ждать готовый промежуточный аэродром.

Утро следующего дня началось для меня со звонка Татьяны.

– Шеф, – проинформировала она, – к вам сейчас начнет набиваться на прием наш популизатор, Костя. У него в третьем отделе родилась интересная идейка. Будучи, как вы говорили, осторожным человеком, Костя не решился ни прибить сам ее автора, ни, тем более, похерить эту бумагу. Если хотите, могу вкратце изложить ее содержание. Вы ко мне зайдете или мне к вам?

– А как скоро Константин Аркадьевич изволят оказаться в Гатчине?

– Через полчаса после разрешения от вашего секретариата.

– Ладно, распорядитесь, чтобы он его получил, а потом жду в гости. Вам чего сегодня к кофе?

– Мне-то ладно, на ваше усмотрение, а вот вам я пока посоветовала бы ничего не пить и не есть до моего прихода. Чтоб, значит, случайно не вырвало от инициатив информбюро. Расскажу, потом минут за пять организм придет в норму, тогда, наверное, можно будет и кофе попить.

– Даже так? Интересно, вы меня прямо заинтриговали… В общем, жду.

Итак, по рассказу Татьяны выходило следующее. Информбюро зафиксировало некоторое усиление недовольства затягиванием войны и спрогнозировало, что к весне оно может заметно усилиться. Более того, среди столичной интеллигенции появились настроения, что цели войны уже достигнуты, дальнейшее ее затягивание приведет только к ненужным жертвам и надо предлагать противникам мир. В силу чего информбюро считает, что нужно какое-нибудь весомое доказательство – с таким противником мир невозможен. Это преамбула.

– И в общем-то пока вполне разумная, – кивнул я.

– Да, и вот, значит, какая далее следует амбула. В Польше базируется дивизия американских Б-17, они уже несколько раз пытались устроить ночные налеты на Смоленск. Результат – десятки сбитых машин и больше ничего, ну, это вы и без меня знаете в подробностях. Так вот, наши доблестные информбюристы предлагают подбросить противнику информацию, что плотное зенитное и истребительное прикрытие есть только у Смоленска, потому что там Ставка. А на всем пути до Питера и в самом Питере их нет. А в Питере якобы находится секретный завод по производству ночных прицелов для ракет, благодаря чему они и наносят Антанте такой урон.

– Этим идиотам трудно было снять трубку и позвонить в главное управление ИВВФ? – удивился я. – Им бы там сразу сказали, что «семнадцатый» может пролететь тысячу километров и вернуться обратно только без бомб, а «Либерейторы» все в Англии, и их там осталось десятка три, не больше. Ладно, так что там предлагается в качестве якобы секретного завода – бордель мадам Луизы, ресторан «Крокодил» или салон Зиночки Гиппиус? Больше вроде интеллигенция нигде не собирается.

– Вот мы и подошли к кульминации этой истории. В качестве цели предлагается указать Стрельну, а точнее – казармы нахимовского училища. Кстати, не такие уж идиоты писали эту бумагу, с опытным экипажем «Боинг» вполне сможет донести туда стокилограммовую бомбу. А несколько соток на те казармы… В общем, будет чем глубоко возмутиться.

– Та-ак…

Я встал и прошелся по кабинету. Блевать меня не тянуло, но хотелось кое-кого повесить.

– Ваши предложения? – спросил я у Танечки минуты через две, садясь и пододвигая к себе чашку с кофе.

– Ликвидировать автора, – пожала плечами дама, – а лично Костику поручить сделать вокруг этого мощную пропагандистскую кампанию про зверства Антанты. И предупредить, что если общественный резонанс будет недостаточным, то Антанта только этим зверством никак не ограничится.

– Меня, честно говоря, как-то совершенно не тянет с вами спорить… Но давайте все-таки подождем господина директора. Вместе подождем, в вашем присутствии, я думаю, он быстрее и глубже вникнет в суть наших претензий. Кстати, по-моему, будет лучше, если их изложите именно вы.

Минут через десять у меня в кабинете образовался несколько запыхавшийся директор информбюро и, время от времени непроизвольно косясь на Татьяну, доложил, что в недрах его третьего отдела родилась вот такая инициатива и он лично считает, что поднятые там вопросы выходят за рамки его директорской компетенции. После чего попытался всучить мне свою бумагу.

– Давайте сюда, – прервала его излияния Татьяна, – канцлер уже знаком с содержанием этого документа. А теперь выразите, пожалуйста, ваше отношение к поднятой в нем проблеме. Да, решения по таким вопросам действительно принимаются не на вашем уровне, но иметь свое мнение вы обязаны. Так что будьте добры нам его изложить, господин Бешкеревич.

Упомянутый господин затравленно глянул на меня, прокашлялся и начал:

– Ситуация действительно требует принятия мер, но, с моей точки зрения, она не настолько катастрофична, чтобы эти меры были именно такими.

– Поточнее, пожалуйста, – улыбнулась ему Танечка, от чего Константин явно потерял последние остатки самообладания, – в чем недостаточная катастрофичность ситуации? Чего не хватает, чтобы предложенный в данном документе образ действий стал допустимым?