Текст книги "И снова дядя Жора"

Автор книги: Андрей Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

После того, как наши гости благополучно прибыли в Москву и осели на приготовленной для них квартире, я все-таки слетал на недельку к своим канарским кошкам и помидорам. Операцию прикрытия, которая проводилась параллельно с «Недохватом» и должна была показать имеющимся (а вдруг? Чем черт не шутит) кротам в наших спецслужбах, что пресекается какая-то утечка важной информации со спецобъекта под Читой, доведут до конца и без меня. Я же просто отбыл на дачу с несколько большей помпой, чем обычно, каковое по идее должно было подвигнуть интересующихся на мысли о том, что на самом деле я улетел куда-то совсем в другое место. В верховья Подкаменной Тунгуски, например, с целью опять что-нибудь там взорвать, причем похлеще, чем это было в восьмом году.

Вернувшись в Питер, я с удивлением услышал от величества, что ему, Гоше, было бы интересно взглянуть на Кисина.

– Это ведь тот самый легендарный партаппаратчик, про которых ты периодически вспоминаешь все пятнадцать лет своего здешнего существования! – пояснил император. – Тебя послушать, так это такие звери, что Союз развалили на счет раз, а ведь держава была вроде даже и покрепче Российской империи на момент, когда мы за нее взялись.

– У меня тебе что, зоопарк? – вполне резонно возразил я. – Никонов скоро в очередной раз явится, вот и любуйся на него сколько хочешь, он из той же среды произошел.

– Это когда было, а сейчас он простой эрэфовский чиновник. Кстати, Кисин еще не начал искать единомышленников в Москве? И на работу-то он куда-нибудь устроился?

– А как же, в метрострой, учетчиком, работягам галочки ставит. Единомышленников тоже помаленьку ищет, но какой-то он в этом отношении привередливый. Вынь да положь большевиков, а где я их ему возьму в Москве? У меня там только правые эсеры и анархисты-кропоткинцы. Ну ничего, на рождество в метрострое будут недельные каникулы, пусть съездит в Питер, Зиновьев свою зарплату не зря получает, так что тут есть самые настоящие большевики.

– Не боишься, что он их и в Москве найдет?

– Наоборот, премию дам, если у него такое получится. Но пока что-то непохоже, и вообще это довольно неинтересный тип. А вот лаборант мне нравится, и с головой, и с руками у парня все в прядке.

– Ладно, а в отношении главного у тебя хоть что-нибудь прояснилось? Я имею в виду, как это у них вышло прыгнуть из восемьдесят девятого года твоего мира в наш четырнадцатый. Это при том, что там сейчас две тысячи десятый, и времена миров связаны совершенно однозначно. Не зря же ты с собой лабораторные журналы брал?

– Ну, кой-какие мыслишки у меня действительно появились. В экспериментах проявилась интересная вещь, которую Арутюнян посчитал ошибкой измерений. Исчезнув из магнитной ловушки, частица появлялась в приемной камере не сразу, а спустя некоторое время. Полторы микросекунды для электрона и шесть с небольшим для альфа-частицы. Я не понял, почему это показалось Сергею невозможным, все-таки не ядерный физик, но вот в измерительной аппаратуре я разбираюсь, и там так ошибаться просто нечему. Поэтому я предположил, что имеется промежуточный финиш, и время задержки как раз показывает расстояние до него в световых микросекундах. И чем тяжелее переносимый объект, тем дальше точка промежуточного финиша. Если это так, то для лаборатории эта точка находилась в десяти с половиной световых годах от Земли. И перемещение туда было мгновенным только с точки зрения объекта, а для постороннего наблюдателя оно заняло десять с половиной лет. Кстати, в этом случае понятно, почему на месте исчезнувшего подвала в институте образовалось не сто тонн забайкальского грунта, а вакуум.

– Значит, если ты прав, то даже воспроизведи сейчас в том мире эту технологию, к нам они попадут только через двадцать лет после старта, да и то по их времени? Прямо камень с души, честное слово.

– Пока это еще только предположение, но вообще-то я уже заказал Никонову клистроны на замену сгоревшим. Не волнуйся, там в заказе еще до фига всякого, так что вряд ли это натолкнет их на ненужные мысли. Ну, а нам пора сажать на данную тему серьезных ученых. Капицу и, пожалуй, Френкеля – они оба хоть и молодые, да ранние. Кроме того, мы с Танечкой уже начали вчерне прикидывать, как бы нам понезаметнее прояснить судьбу Арутюняна.

– Про нее же твои пришельцы могут что-то знать, – заметил император, – да и вообще, раз уже точно выяснилось, что они тут случайно, зачем продолжать их тайную разработку? Вежливо приглашаешь к себе в Гатчину и задаешь все интересующие тебя вопросы.

– Ага, еще бы знать какие. Вот простой пример – если бы мы их взяли сразу, то могли бы посчитать старшим в этой команде Кисина. Лаборанта, я думаю, такое весьма повеселило бы. В общем, я, во-первых, хочу повнимательнее присмотреться, что это за люди. А во-вторых, по крайней мере в отношении Кобзева у меня есть надежда на то, что он сам придет к выводу не только о возможности, но и о желательности контактов со здешней властью, то есть с нами. Причем по велению души, а не потому, что иначе дядя Жора устроит ему большую бяку. Ну, а Кисин… Хрен с ним, пусть тоже погуляет за компанию, может, и удастся со временем пристроить его к чему-нибудь полезному.

Уже после чая, когда наш очередной ужин с императором подходил к концу, он поинтересовался:

– Кстати, давно хотел спросить. Как ты выбрал из кучи рапортов про всякие странности именно этот, про наших попаданцев? Ведь у тебя подобных бумаг было не меньше сотни.

– Даже чуть больше, – кивнул я, – и это только те, что мои референты посчитали достойными внимания. А получилось все благодаря тому уряднику. Он сумел несколькими словами довольно точно описать куртку Кобзева. Да, она была весьма похожа на наши летные, но все же имела существенные отличия. Главное из них – это нарукавные карманы с молниями. Ни на одной нашей модели такого никогда не было, и вообще здесь карманы в рукавах не в ходу. Ну, а результаты первых же суток наблюдения полностью подтвердили мои подозрения. Кроме того, сработала свободная графа в форме рапорта, про которую жаловались, по-моему, даже тебе.

Эта графа являлась результатом моих раздумий о плюсах и минусах бюрократизации работы полиции, жандармерии и спецслужб. И главным минусом я посчитал то, что в случае, если докладчику что-то всего лишь показалось, то в рапорт по обычной форме это скорее всего не попадет. И в результате на бланках появилась свободная графа, где агент мог записать что угодно, не объясняя, почему он счел нужным включить в свой рапорт именно это. Более того, во всех должностных инструкциях был прописан строжайший запрет на преследование за что-либо написанное в этой графе, пусть даже это будет матерная ругань в адрес канцлера, не говоря уж о непосредственном начальнике. И свободная графа урядниковского рапорта содержала категоричное утверждение – «Вот ей-ей, не наши люди!».

Да, лето уже кончается, подумал Александр, ранним августовским утром выходя из дома и направляясь вверх по Якиманке. Теперь, пожалуй, его вряд ли кто-нибудь сразу назвал бы «не нашим человеком». Куртка с нарукавными карманами на молниях осталась дома, она только для особо торжественных случаев, как и джинсы, которые, как ни странно, встречались и в этом мире. Сейчас Александр был одет как обычный московский клерк средней руки – неброский бежевый костюм, серая шляпа, легкий плащ и штиблеты от братьев Розенбаум, чей магазин находился совсем рядом, на Полянке.

Дойдя до «зебры», лаборант пересек улицу и вскоре был у одного из служебных входов гостиницы «Октябрьская».

В новую для себя обстановку он вписался быстро. Надо сказать, что мать Александра работала администратором в гостинице «Южная», так что какое-то представление об этом роде человеческой деятельности он имел. Кстати, когда Саша впервые прочитал роман Хейли «Отель», он был поражен полнейшим несовпадением прочитанного с увиденным на работе у матери. Нет, «Южная» была ничуть не менее сложным организмом, чем «Сент-Грегори», но живущим совершенно по другим законам. Однако «Октябрьская», как это ни странно, имела черты обеих гостиниц, хотя при внимательном взгляде все же оказывалась более похожей на описанную Хейли, чем на ту, где работала мать. И если полтора месяца назад стажер Кобзев получал тридцать два рубля в месяц, что в общем-то было и не так уж мало, то с позавчерашнего дня он стал старшим электриком с окладом в девяносто пять. Кроме того, он обслуживал все двенадцать гостиничных магнитофонов, которые оказались хоть и простыми, но довольно капризными устройствами, и имел за это еще четвертной в добавление к окладу. В ближайшее время в гостинице ожидалось появление телевизоров, что, как небезосновательно считал Саша, дополнительно повысит его благосостояние – настолько, что можно будет всерьез подумать о покупке автомобиля. А вот товарищ Кисин, похоже, долго еще останется учетчиком на двадцати пяти рублях.

Впрочем, напомнил себе лаборант, есть ведь и чем дальше, тем более очевидные странности, в свете которых вообще неизвестно, будет ли ему завтра до телевизоров. И до автомобилей, кстати, тоже.

Когда он в первый раз услышал от девушек название гостиницы, он подумал, что оно какое-то несколько странное для империи, в которой отродясь не было никаких октябрьских революций. Но Марина объяснила – ее так назвали потому, что она была торжественно сдана в эксплуатацию в октябре прошлого года. Ну, предположим, совпадение. А вот то, что она стоит точно на том месте, где в Сашином мире расположена станция Октябрьская-радиальная, это как? Опять же мундиры их канцлера и его комиссаров тоже наводят на определенные мысли. Но окончательно Саша уверился в своих предположениях, случайно наткнувшись на небольшую статейку о тунгусском феномене. А потом перечитав вообще все, что смог про это найти. Не может быть никаких сомнений – высшее руководство империи совершенно точно знало и дату, и место падения метеорита! И так тонко воспользовалось своим знанием, что до сих пор иногда вспыхивали дискуссии, что за смертоносное оружие там испытывал канцлер Найденов. То есть получается, что здесь кто-то умеет как минимум смотреть в будущее, а может, и телепортироваться туда, вроде как они с Кисиным в прошлое. Правда, не в свое, но все же.

Кроме того, присмотревшись к взаимоотношениям между служащими гостиницы, Александр понял, что они ему напоминают. Дисциплина тут не походила на ту, что Саша видел в гостинице, где работала мать, а гораздо более напоминала армейскую! И чтобы в такую организацию взяли на работу человека с улицы, да еще и без документов, пусть он сколько угодно хорошо разбирается в магнитофонах… Не бывает. А это значит, что его знакомство с Александрой и Мариной вполне могло быть подстроено и прием на работу тоже. А спектакль такого масштаба заставляет предположить, что тут работает государственная спецслужба. То есть она как минимум подозревает, откуда на самом деле явились Кисин с Кобзевым, а возможно, что и знает это точно. Что весьма неприятно, потому как в этом случае скорее всего придется коротать остаток дней в какой-нибудь намертво закрытой шараге, и степень комфортности жизни там будет зависеть от того, насколько Саша окажется полезен хозяевам этого мира.

Но стоп, осенило лаборанта, а почему мы тогда до сих пор гуляем на свободе? Либо все мои предположения – это плод паранойи, а на самом деле все обстоит именно так, как оно кажется. Тогда, если задать той же Марине несколько странный вопрос, она удивится. Ну и что, подумаешь, слегка удивился чему-то там дежурный администратор одной из московских гостиниц… Переживаемо.

Либо нас не берут оттого, что до сих пор чего-то ждут. А чего они могут ждать? Например, предложений о сотрудничестве! Или просто готовности к нему.

Да, решил лаборант, зайду к Марине прямо сейчас, пока решимость не улетучилась, а то с ней иногда такое бывает.

Так что Саша, пройдя в холл, отправился не в свой полуподвал, а поднялся на второй этаж, где сейчас должна была дежурить Марина. Действительно, она сидела за своим столиком дежурного по этажу и с интересом смотрела на лаборанта.

– Доброе утро, Саша, у вас что-то случилось? – приветствовала она его.

– Ну, можно и так сказать. Дело в том, что мне вдруг почему-то очень захотелось пообщаться с вашим начальством. Я имею в виду настоящее, а не Елену Львовну.

– Это вы зря, госпожа Комарова и есть мое самое настоящее начальство, ведь старший администратор – это должность, а звание у нее старший ликтор, – улыбнулась Марина. – Но если вы хотите, я могу доложить о вашем желании на самый верх. И что вы на меня с таким удивлением смотрите – я в чем-то не оправдала ваших ожиданий? Тогда уж объясните, в чем именно. Я должна была сделать круглые глаза и пролепетать «да что же это вы говорите, я не такая» или с воплем «ах, как давно мы все ждали этого момента» броситься вам на шею?

– Нет, – рассмеялся Саша, – это я просто немножко растерялся. Конечно, доложите, буду вам очень благодарен.

Марина сняла трубку своего телефона и что-то скороговоркой туда произнесла – кажется, просто набор цифр.

– Все, – пояснила она, – я думаю, что в ближайшее время с вами свяжутся.

До обеда Саша просидел в своей каморке как на иголках, но им никто не интересовался, даже вызовов не было. Однако когда он уже собирался пойти в столовую для персонала, раздался звонок от диспетчера:

– Господин Кобзев, зайдите, пожалуйста, в триста десятый люкс, там у гостя что-то с магнитофоном.

Интересно, подумал Саша, это действительно простой вызов или неведомое высокое начальство уже прореагировало? И, зайдя в гостиную, куда его проводил тут же исчезнувший коридорный, понял – да. Ибо там действительно стоял магнитофон, но не здешний похожий на «Тембр» уродец, а настоящий «Акай», точно такой же, как тот, который Саша начал ремонтировать незадолго до своей телепортации. А присмотревшись, Кобзев понял, что это просто тот же самый. Только он уже был собран, отремонтирован и негромко играл что-то из «Пинк Флойд».

– Ну, молодой человек, давайте познакомимся, кажется, уже пора, – с этими словами в гостиную вошел вроде бы смутно знакомый Саше господин лет пятидесяти на вид. – Меня зовут Георгий Андреевич Найденов, а ваше имя мне, как вы уже наверняка догадались, давно известно.

Саша в некотором обалдении пригляделся к гостю. Точно, канцлер, только не в черном мундире под Штирлица, а в джинсах и водолазке, и очки не зеркальные. Зато кот имелся и здесь. Правда, не рыжий великан, как на журнальной фотографии, а весьма мелкий, неопределенного цвета, почти без шерсти и с огромными для такого маленького существа ушами. В данный момент он путался под ногами у канцлера, время от времени недовольно взмякивая.

– Садитесь, что ли, – предложил Найденов, – вам скоро принесут обед, а я только что из-за стола, так что обойдусь чаем.

С этими словами он первым сел за стол, и мелкий кошак тут же запрыгнул ему на колени.

– Это что же, я настолько важная фигура, что ради меня из Питера сюда прилетает второе лицо в государстве? – поинтересовался лаборант, осторожно присаживаясь на край стула.

Кот на коленях у Найденова возмущенно мяукнул.

– Молодой человек, от мании величия очень хорошо помогает слабительное в лошадиных дозах, – усмехнулся канцлер. – Могу распорядиться, принесут вместе с обедом. Вам его в первое, второе или десерт? А насчет меня – просто я в этом году из-за вас не смог толком отгулять свой отпуск на даче. Ну и на выходные вырвался к семье, у меня тут в Нескучном саду дом, и жена с детьми сейчас там. Ехать здесь всего ничего, так что, услышав про ваше желание пообщаться с кем-нибудь из начальства, я и двинул сюда. Тем более, мне супруга все уши прожужжала о том, что раз уж я на отдыхе, то должен свято блюсти послеобеденный сон. Вот я и сбежал. И давайте начнем нашу беседу несколько необычно. Сейчас я расскажу вам, что случилось в вашем мире за двадцать лет, прошедших там с исчезновения подвала с установкой. Итак…

Глава 5

Надо сказать, что лаборант все же смог меня удивить. Услышав мое вступление, он предложил:

– А не сделать ли нам наоборот? То есть сначала я изложу вам, как мне представляется дальнейшее развитее событий. Вы-то это уже знаете, а я пока нет, и мне просто интересно, насколько и в какую сторону я заврусь в своих прогнозах.

Рекс повернулся ко мне и торжествующе фыркнул – мол, а я тебе о чем сразу промяукал? Нормальный парень!

Александр тем временем начал:

– Значит, на момент нашего отбытия обстановка в стране представлялось мне такой. Народ в большинстве своем просто ждал перемен, считая, что они всяко будут к лучшему, ибо хуже, чем сейчас, жить все равно нельзя. Но, по-моему, тут он проявлял неумеренный пессимизм и неверие в возможности человеческого разума. Можно жить хуже, еще как можно! И в самое ближайшее время ему предстояло в этом убедиться.

Тут моему гостю принесли обед, но он решил не отвлекаться и продолжил:

– Поначалу партноменклатура просто брала все, что плохо лежит, и загоняла за рубеж. Но хоть в Союзе плохо лежащее имелось в неимоверных количествах, оно должно было скоро кончиться, потому как желающих тоже хватало и, главное, их число постоянно росло. В конце концов те, кому элементарно не хватило, при поддержке незначительной части упертых идейных коммунистов могли попробовать устроить реставрацию. Если такая попытка и была, то она скорее всего кончилась неудачей, ибо в подковерных играх эта группа наверняка была слабее перестройщиков, а народной поддержки у нее быть не могло. Потому как никакой идеологии, кроме возврата в самый застой развитого социализма, никто придумать не удосужился. Наконец, это противоречило интересам номенклатуры национальных республик, которая тоже хотела свой кусок пирога.

– Да, – с интересом глядя на лаборанта, подтвердил я. – Такая попытка была, и кончилась она именно провалом, после которого Союз развалился на пятнадцать республик. А что, по-вашему, было дальше?

– Украв и загнав все, что плохо лежало, перестройщики обязаны были задуматься и том, как прибрать к рукам все остальное. Значит, должны быть сняты все ограничения на частную собственность, потому как они мешали дальнейшему растаскиванию страны. Например, лучшую часть оборудования с завода можно оприходовать и в рамках кооператива, но ведь сам-то завод останется! Ну, а дальше должна была дойти очередь и до природных ресурсов. А чтобы народ со своими накопленными за жизнь деньгами не путался под ногами у серьезных людей, эти деньги следовало обесценить. Реформу какую-нибудь провести, или, еще лучше, сразу поднять все зарплаты раз в пятьдесят, а вслед за этим цены – в сто. И выдать каждому бесплатно по две бутылки водки, во избежание проявлений недовольства.

– Правильно, – согласился я, – все почти так и было. Только сначала подняли не зарплаты, а цены, и не в сто раз, а в тысячу с лишним. Потом помаленьку начали подтягивать и зарплаты, но с куда меньшим энтузиазмом. И по две бутылки выдали не просто так, а обозвав этот процесс ваучеризацией и даже наспех сочинив теорию, что это есть путь к невиданному доселе процветанию.

– Выходит, что я малость преуменьшил размах, наглость и жадность реформаторов, но на выводах и дальнейших прогнозах это все равно не отразится. Итак, деньги обесценены. Значит, теперь можно разрешать выкупать предприятия по балансовой стоимости в рублях, которая наверняка осталась строго неизменной с застойных времен.

– А вот здесь вы немножко недооценили потенциал реформаторов. Несмотря на то, что в обесценившихся рублях балансовая стоимость предприятий представляла собой смехотворно малые суммы, их и то всякими махинациями уменьшали в разы, а то и в десятки раз. Но, разумеется, все хоть сколько-нибудь ценное доставалось нужным людям, несмотря на периодически устраиваемые комедии с якобы конкурсами.

– Это понятно, – хмыкнул Саша. – Но теперь я подобрался к развилке. Дальнейшее развитие страны могло идти по двум путям, и у меня просто нет информации, чтобы выбрать из них реальный. Итак, первый путь. Продолжение той же политики – все продать и сдернуть на Запад. Ее логическим завершением должна была стать продажа самой страны, причем лучше по частям. Но тут есть одна тонкость – на том самом Западе наши скоробогачи в элиту бы все рано не попали – кому они там нужны? Высший слой среднего класса – это их максимум. Кроме того, многим могло показаться мало безбедной жизни на награбленные миллионы. А спесью-то перед кем надуваться? Унижать кого, чтобы полнее чувствовать собственную значимость? В Европе и в Штатах с этим не очень. То есть наверняка появились желающие устроить для себя подходящую жизнь и в России, причем их интересы вступили в вопиющее противоречие с устремлениями первой группы, и кто в конце концов победил, сказать не берусь.

– Вторые, – откинулся на спинку стула я.

– Раз так, то продажа всего и вся за бесценок быстро прекратилась, потому что этим нужно было сравнительно сильное государство. Несогласных от власти отстранили, причем, как я думаю, некоторых и достаточно жестко. И начали строить государство под себя, где они – соль земли и вообще хозяева всего, а население есть люди второго или третьего сорта. Причем это население должно знать свое место. Как в фильме «Кин дза дза» – увидел кого с желтой мигалкой, тут же с должным смирением говори «ку» и кланяйся в пояс. Но вот насколько далеко удалось продвинуться в создании такого государства, я судить не берусь.

– По-моему, достаточно далеко, как минимум наполовину задача уже решена. Только мигалки не желтые, а синие. Их обладателям, правда, кланяться еще не строго обязательно, но до этого уже недалеко. Зато, например, если машина с этой мигалкой, нарушив все на свете, вылетит на встречку и вмажется в стоящий с соблюдением всех правил автомобиль простого гражданина, то виноват, естественно, будет именно гражданин, и это уже никого не удивляет. Однако хоть и редко, но случается такое, что казавшийся простым гражданин тоже оказывается очень непрост. Тогда начинается цирк, вся страна с большим интересом следит за развитием событий – кто в конце концов пересилит и уроет оппонента? Потому как кто бы ни победил, проигравший все равно из них, элиты, а, значит, чем хуже будет хоть одному из «хозяев жизни», тем приятнее смотреть на это народу.

– Да, – почесал затылок Саша, – неприглядная картина. Но ведь для существования такой власти нужна какая-то опора. Средний класс, причем довольно многочисленный и целиком обязанный своим безбедным существованием этой самой власти.

– Разумеется, он есть, и в немалых количествах. Чуть ли не треть Москвы сидит в построенных турками и таджиками офисах, подсчитывая на китайских компьютерах чьи-то прибыли от продажи российской нефти и газа или занимаясь чем-нибудь еще менее созидательным. А за свою лояльность эта прослойка имеет сравнительно дешевые кредиты на автомобили и жилье. Ну, а что некоторых из них за недостаточную почтительность к власть имущим последнее время понемножку начали избивать прямо на улицах, это, конечно, неприятно. Но не более того, ибо каждый в глубине души считает, что он – это не всякие там некоторые, и всегда сможет избежать подобного. Кстати, у вас обед скоро совсем застынет. Я, конечно, понимаю, что затронутая тема вам очень интересна, но ведь все равно ни за полчаса, ни за час ее не исчерпать. Поэтому ешьте, а потом съездим ко мне в гости, там я смогу не только продолжить свой рассказ, но показать весьма интересные иллюстрации к нему.

Пока Кобзев расправлялся с супом, я помаленьку предавался недостойному для настоящего канцлера великой империи занятию, то есть сидел и тихо завидовал. В восемьдесят девятом году я был старше своего гостя на девять лет и тоже не страдал хоть сколько-нибудь заметным доверием к Меченому и его клике. Но до столь точного анализа ситуации я тогда не дошел. Только в девяносто первом, перед самым путчем, начал продумывать варианты вроде тех, что сейчас услышал от этого парня, причем вариант победы «государственников» считал крайне маловероятным. Так что, когда Саша покончил с супом и о чем-то задумался, не прикасаясь ко второму, я его подбодрил:

– Хотите что-то спросить? Не стесняйтесь.

– Да, действительно хочу. Не знаете, что с моей матерью? И с отчимом, хотя вряд ли он дожил до две тысячи десятого года.

– Нет, не знаю, но могу узнать. Говорите фамилии, имена и отчества, ну и адрес на восемьдесят девятый год.

Гость продиктовал требуемое, причем адресов оказалось два.

– Отчим жил не с нами, – пояснил он, – они с матерью и поженились-то только в восемьдесят седьмом, а до этого просто… гм… встречались. Но давно, он где-то с первого класса заменил мне отца, которого я вообще не помню.

– Постойте-постойте, – напряг память я, глядя на имя и фамилию отчима, – а это не тот самый летчик-штурмовик, Герой и даже, кажется, член ЦК?

– Да, именно так, только не член, а кандидат. Кстати, данными для своего анализа я во многом обязан ему, да и с выводами он мне помог.

Моя зависть удовлетворенно вякнула «вот видишь, это он не сам, его приемный папа надоумил» и спряталась. Рекс укоризненно глянул на меня. Действительно, подумал я, мало, что ли, встречалось козлов с куда более крутыми родителями? Которые все равно так и оставались козлами, со временем только тупея. Так что парень молодец, это вне всякого сомнения.

– Вижу, у вас нет аппетита, – обратился я к нему, – тогда можете все это оставить, и поехали. В конце концов, если он вдруг прорежется чуть позже, у меня всегда найдется чего погрызть.

Мы вышли из гостиницы и погрузились в мою машину – обычный с виду «Руссо-Балт Престиж», то есть, по сути, ближайший аналог «Эмки». Таких машин уже довольно много ездило по Москве и Питеру, хотя, конечно, встречались они не так часто, как шныряющие тут и там «Чайки». Лаборант с некоторым недоумением вертел головой.

– Смотрите, где охрана? Да не волнуйтесь, есть она, есть, просто ее не видно. И машина хорошо бронирована, хоть это и не бросается в глаза, так что поехали.

Домашних я уже предупредил, что вернусь не один и встречать нас не надо, так что мы с лаборантом, оставив машину во внутреннем дворике, поднялись в мой кабинет, а Рекс убежал к Насте.

Мы общались с Кобзевым до часу ночи. Он быстро, почти мгновенно, освоил ноутбук и просмотрел мои подборки по истории начала двадцать первого века, потом поинтересовался, не будет ли с его стороны выходящей за что-нибудь наглостью спросить про способы нашего проникновения в тот мир. Я рассказал ему о внешних признаках портала – то есть что он представляет собой совмещение миров по произвольно выбранной плоскости и на какое-то время, а не мгновенный обмен кусками пространства, как это было в их с Кисиным случае. Про наш метод открывания порталов я, естественно, умолчал. Зато не стал скрывать закономерностей течения времени в обоих мирах.

Уже под самый конец беседы он задумчиво сказал:

– Вот что я подумал про ваш средний класс. Как вы его назвали, офисным планктоном? Так вот, сейчас, когда обстановка стабильна, он действительно является опорой власти. Но подсознательно чувствует при этом свое рабское положение, а это значит, что своих хозяев он ненавидит так, как только раб и может ненавидеть хозяина. И если появится кто-то, кто сможет гарантировать вашему планктону поддержание достигнутого уровня жизни или даже его повышение, то репрессии этого кого-то против прежней власти пройдут при полнейшей поддержке данной социальной группы. Крестьяне из какой-нибудь заброшенной деревни, может, и не будут требовать, чтобы нынешнюю элиту поголовно четвертовали на Красной площади вместе с семьями, а эти обязательно будут. Кстати, наверняка вы это давно подметили и даже сделали выводы. Не поделитесь, чем можно?

– Отчего же не поделиться. Наш анализ обстановки от вашего почти не отличается, а выводы… Самый главный прост. На хрена нам с его величеством становиться новыми хозяевами уже смирившихся со своим рабским положением и даже находящих в нем какие-то прелести? А вот насколько эта ситуация необратима, мы пока не выяснили, хотя и предпринимаем серьезные усилия в данном направлении.

Перед прощанием я совсем было собрался позвонить в гараж, чтобы Сашу подбросили до дому, но он сказал:

– Да тут всего ничего идти, ночь теплая, пройдусь, заодно и мысли маленько устаканятся. Как здесь у вас со шпаной и прочими бандитами?

– Вы что, хотите, чтобы я их прямо под окнами своей московской резиденции разводил? Давно тут уже нет ничего подобного. За шпаной вам придется ехать в Марьину Рощу или на Мещанские улицы. Кстати, чуть не забыл. Вот регистрационное свидетельство на тот ПФ, что вы утащили с самолета, и два магазина к нему, а то в ваших небось уже пружины ослабли. Завтра обратитесь к Марине, она вам подскажет, где и как получить паспорт. Кстати, и бумажку свою комиссарскую ей отдайте, вам она больше ни к чему. Кисина тоже можете на буксире прихватить, только не говорите ему, что это за взятку, а то сдуру сам при случае кому-нибудь попытается дать, а это у нас чревато.

– Что, совсем нигде не берут никаких взяток?

– Мелких, на бытовом уровне – почти нет. Загреметь-то за них можно все равно очень серьезно. А вот в особо крупных размерах нет-нет да и хапнут, но такое гораздо проще отслеживать. Так что можете сказать чистую правду – что вашим виртуозным ремонтом магнитофона восхитился некий чин, например, недавно останавливавшийся в «Октябрьской» товарищ премьера Гурко, и дал команду помочь вам с документами.

– Простите, – усмехнулся Саша, – но чем это принципиально отличается от коррупции? Этот ваш Гурко якобы приказал кому-то помочь мне с паспортом в благодарность за мою хорошую работу, которая ему понравилась. То есть оказал мне протекцию за свое удовольствие.

– Нет, он просто отметил чью-то, в данном случае вашу, высокую квалификацию, и помог вам в преодолении чисто бюрократических трудностей. Такая инициатива вполне допустима и даже приветствуется. Хотя, конечно, в каждом конкретном деле могут быть свои тонкости, но именно поэтому у нас и есть институт комиссаров. Пока ситуация штатная, чиновниками обычно занимаются императорские, а мои подключаются только в случае оправданных подозрений на серьезный криминал.

Лаборант ушел, имея в виду, что через пару недель ему, как хорошо зарекомендовавшему себя специалисту, придет предложение о работе из питерского института связи. Кисину же предстояло остаться в Москве одному – небось теперь и без няньки обойдется. Тем более что за ним все равно присмотрят, ибо гостиница «Октябрьская» по сути представляла собой филиал Георгиевской спецшколы ДОМа. Надо же будущим звездам провокаций, шпионажа и сыска на чем-нибудь тренироваться, вот в числе прочего пусть понаблюдают и за бывшим парткомовцем.