Текст книги "Генерал его величества"
Автор книги: Андрей Величко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Приказал Черкасскому заняться обустройством палаточного лагеря на берегу, немного в стороне от деревни аборигенской. Офицерам отдельные палатки поставить распорядился, поскольку глаза измозолили уже друг дружке до последней крайности.
20:30. Вызвал на мостик командира БЧ-4, спросил о возможности установления связи со штабом и вручил ему рапорт для отправки. «Маркони» посомневался из-за дальности расстояния, однако спустя час, сияя как рында, принес длиннющую радиограмму от Налетова. Бормоча о чем-то связанном с отсутствием грозовых фронтов и хорошим прохождением радиоволн, вручил мне депешу. Все-таки шпаки они неизбывные, «аристократия» наша, неистребимые шпаки-с, но дело свое знают. Ну да, в пажеских и морских корпусах, понятное дело, не обучались.
Как раз мы с Анатолием Ниловичем, доктором Викторовым и его величеством Мугамамбой Четвертым дегустировали «Смирновскую», удобно устроившись на тростниковых табуретах у костра, на котором на манер шашлыков нам жарили рыбу. Нанизанные на прутики кусочки, сдобренные ананасным соусом, ароматные и потрясающе вкусные, подавала нам племянница его, девица как бы без имени, но гренадерского росту, весьма увлекательных и пропорциональных округлостей, заразительно смеявшаяся при каждом брошенном мною на означенную барышню взгляде. Вот верно, она глаз на меня положила, шалунья эдакая… Ишь зубками из полутьмы высверкивает! А не людоеды ли они тут, часом? Вот возьмут и съедят нас под нашу же водочку… Посмотрим, посмотрим, что там нам господин Налетов отписал…
В радиограмме, подписанной Михаилом Петровичем, было приказано мне отправить «Машку» непосредственно в Балаклаву, где она должна взять на борт и доставить нам в отряд для практического обучение четвертый экипаж под командованием лейтенанта Александра Оттовича Гадда, офицера отлично мне известного и мною же к командованию экипажем рекомендованного, которому я перед походом передал командование так называемой Балаклавской водолазной школой. Говоря прямо – классами подводного плавания. Старшего и минного офицеров четвертого экипажа, мичманов Власьева и Феншоу, я лично не знал вовсе. Они в подплав угодили по протекции князя Черкасского. Ну познакомимся еще. Дорога впереди длинная. Убрал депешу во внутренний карман кителя, приказал запросить прибытие «Маши» и отправил «эфирное» создание восвояси.
И тут нам показали местное шоу. Ударили в барабаны и, потрясая гарпунами вкруг большого костра, свирепо выскочили мускулистые чернокожие воители. Гортанно покрикивая и совершая ритуально-агрессивные телодвижения, они бодро заскакали, освещаемые огненными языками, друг за дружкою, сопровождаемые ритмичным и гипнотизирующим грохотом барабанов. Скакали довольно долго и довольно однообразно. Но рано или поздно все и вся в этой юдоли скорби находит свой конец, и, умаявшись, мужики прекратили дозволенные пляски. Сменили их у костра гораздо более интересные нам танцорки. Верно, танец плодородия у них это называется. Ишь, как выпуклостями размахивают да крутят. Впечатляет!
К этому моменту его величество, накушавшись непривычным продуктом от поставщика ЕИВ г. Смирнова, сомлел и был отнесен премьер-министрами в свою тростниковую загородную резиденцию. Господ русских офицеров во главе со мною тоже уже слегка штормило, и я выразил определенное желание покинуть столь гостеприимное общество. Тут же под мышкою моей образовалась упомянутая зубоскалка и, влекомая мною, или, скорее, увлекая меня, попыталась направить мой курс к одной из хижин. Строго помотав указательным пальцем у заблуждающейся особы перед носом, оным указал ей истинный курс в направлении командирской палатки и, лихо сдвинув на затылок фуражку, с девицею неизвестного имени под мышкою продефилировал в апартаменты под завистливый шепот окружающих.
Спать эта затейница не дала мне совершенно. Пока сама в ветошь не угваздалась, пантера этакая. Только я веки смежил – играют подъем. И долг командирский зовет.
ГЛАВА 22
«Пора бы уже в Царском Селе небольшой аэродромчик устроить, зачастил я сюда, а трястись каждый раз в „оке“… проще будет, чем заставить кого-то сделать нормальную дорогу от Гатчины. Все никак не удается сосредоточиться на теме предстоящей беседы», – ругнулся я про себя на очередном ухабе. Беседа же ожидалась любопытная.
– И что вам на это ответил Константин Петрович? – с интересом спросил я императора.
– Что это приведет только к расколу общества, не дав никаких преимуществ, – вздохнул Николай.
– Я никогда не сомневался в его глубоком уме, – кивнул я, – и, по-моему, тут он совершенно прав.
Что да, то да. Несмотря на свое несомненное сходство с Кисой Воробьяниновым из известного фильма, Победоносцев был человеком весьма неглупым.
Николай под воздействием внешних обстоятельств типа нарастания революционного движения, давления на него ближайшего окружения и просмотра наших киношек с музыкой пребывал в душевных метаниях. В частности, неделю назад у него (явно у него самого, вроде никто такого не советовал) появилась мысль разделить царский титул. Типа «самодержца всероссийского» оставить себе, а остальные сбагрить Гоше. Нет уж, от таких подарков надо отбрыкиваться всеми четырьмя копытами! Вслух же я сказал:
– Такое было бы приемлемо для конституционного монарха, но вы-то, Николай Александрович, у нас монарх самодержавный, то есть абсолютный! – «Ишь ты, аж приосанился, видать, давно ему такого не говорили», – подумал я и продолжил: – В своей деятельности вы не связаны какими-то пусть и самыми важными бумагами, но лишь словом! Своей коронационной присягой, а бумаги играют роль лишь постольку, поскольку вы поклялись следовать в них написанному. Улавливаете мысль? – По лицу собеседника можно было прочитать: нет, не улавливает. Хотя и пытается… – В ней вы взяли на себя обязанность управлять империей, – продолжил я, – а как это делать, вы не уточняли, то есть руки у вас свободны. Можно пытаться самому решать все вопросы, что вы сейчас и делаете. В результате вы сейчас разрываетесь между семьей и долгом по управлению государством, толком не успевая ни там, ни там. А можно назначить заместителя, или товарища, которому вы всецело доверяете. В этом случае абсолютность вашей власти не уменьшается нисколько – вы просто повелеваете всем слушаться этого человека, как вас! Правда, тут есть одна тонкость. Если никак не обозначить временные и прочие условия, человек будет чувствовать свое положение непрочным и вести себя соответствующе.
– Нужен регламентирующий документ? – начал понимать Николай.
– Нужен был бы, будь вы конституционным монархом. Вот тут действительно пришлось бы по всем правилам высшего крючкотворства сочинять бумагу, чтоб в ней было поменьше лазеек для парламента, потом ее проталкивать… Вам проще. Достаточно издать краткий указ, что с такого-то числа у вас появляется товарищ императора, обладающий практически всей полнотой власти. Его подпись означает вашу без каких-либо оговорок, и действует этот порядок вплоть до вашего указа о его отмене. И в узком кругу даете слово, что в течение пяти лет отмены этого указа не будет. В очень узком, вы же не публике клянетесь, а Богу и себе…
«А уж записанную на цифровой диктофон клятву нетрудно потом перенести на пластинки и дать послушать кому надо», – мысленно продолжил я.
– В этом что-то есть… – задумчиво согласился император.
– Вот-вот. Только, умоляю вас, обдумывание этого проекта надо проводить в глубокой тайне. И так уже хватает желающих устраивать на вас покушения, а уж если информация о таких ваших планах выйдет наружу, они и вовсе с цепи сорвутся! Многим такое решение будет как серпом по… э-э-э… горлу, так что возможны самые что ни на есть экстремистские выходки. К слову, охрана Царского Села организована так себе, если бы мои люди получили приказ сюда проникнуть, так давно тут были бы. Зря вы так своей безопасностью пренебрегаете, вот ей-богу…
– С благодарностью приму вашу помощь в этом вопросе, – кивнул Николай. – Как вы предлагаете назвать моего товарища, премьер-министром?
Я чуть не плюнул.
– Это у английского короля премьер-министр, которого можно в отставку выпирать по нескольку раз за год, а тут… Вы император. Замещать вас может государственный канцлер, но тут надо подчеркнуть, что не простой… например, его августейшее высочество государственный канцлер всея Руси и вице-император Сибири и Дальнего Востока. Уж никак не меньше, а то даже как-то оно и несолидно будет…
– Логика тут у тебя немножко хромает, – сообщил мне Гоша, послушав запись беседы. – Ему не хватает времени, а мне хватит только потому, что нет семьи?
– У тебя есть административные способности и склонность к этой деятельности, – терпеливо объяснил я высочеству, – а его таланты лежат в духовной области, пора, кстати, конкретику придумывать, а вдруг спросит, придется лапками разводить. Но отвращение к канцелярской работе внушилось здорово, его от любого официального документа теперь чуть ли не тошнит.
– Ладно, а твой вывод, что в случае утечки сведений он станет мишенью номер один?
– Бред, конечно, если кто и станет, так это ты. Но в вопросах безопасности, особенно семьи, ему логика и не нужна. Ему нужна чья-то широкая спина, за которой можно спрятаться, вот я ему ее и предлагаю.
– Думаешь, он прямо сегодня-завтра побежит писать указ? – с сомнением спросил Гоша.
– Разумеется, нет. Это всего лишь база. Ведь по той методике внушения, которую я использую, можно давать клиенту только короткие посылы. И вот теперь посыл «указ… канцлер… брат» стал вполне конкретным, пригодным к использованию. Так что я ему на днях еще пару мультфильмов презентую и запись Жан-Мишеля Жарра под видом последних Машиных произведений. Кстати, все формальности закончились, она теперь княгиня Ла-Маншская?
– Да, уже неделю как.
– Ну осталось совсем немного до титула королевы, – усмехнулся я, – это уже чисто технические и вполне преодолимые трудности.
– Ты так говоришь, как будто королевой стать проще, чем княгиней.
– Так ведь действительно проще! Князем человека делает вышестоящее начальство. А монархом он либо объявляет себя сам, как это случилось с Наполеоном, либо это делает какой-то представительский орган подданных, организовать который нетрудно, особенно при малом их числе.
– Что-то мне кажется, у тебя уже и план на эту тему есть, – заинтересовался Гоша.
– Плана нет, пока так… беспочвенные мечтания. Когда станет хоть издаля на план похоже, я с тобой поделюсь, не волнуйся. Так что теперь один я среди вас, белой кости, остался нетитулованный простолюдин?
Некоторое время Гоша с недоумением смотрел на меня, а потом возмутился:
– Опять официальные бумаги не читаешь!
– А как я их прочту, если они на немецком? – вполне резонно возразил я. – Думал, снова каким-то «херром» обозвали… И что у Вилли в канцелярии за бестолочи необразованные сидят, даже русского языка не знают! А мой переводчик в проекте дирижабля-авиаматки по самые уши занят!
– Вам, господин Найденов, пожалован титул барона, – сообщил мне цесаревич.
– Ну вот, видишь, и правильно, что не читал, а то бы зазнался раньше времени. Так что теперь прямо как в песне: «Вышли мы все из народа». Интересно, возвращаться туда придется или как?
А на следующий день после этой беседы у меня появился куда более серьезный повод зазнаться, чем банальный баронский титул, полученный от кайзера. Ну в самом деле, скажите мне, что такое барон? Ей-богу, есть в этом почетном звании какая-то комичность, недаром Мюнхаузен был именно бароном…
Если без ложной скромности, то я могу изобрести немало интересных технических новинок. Именно изобрести, а не натаскать чертежи из нашего времени, но польза от этого будет весьма умеренной, – подумаешь, еще один изобретатель-одиночка, мало их в России было? Поэтому основные силы я направил на создание системы, выявляющей и поддерживающей имеющихся помимо меня изобретателей. Занималось этим Остехбюро, там периодически рождались монструозные проекты, но, как правило, они сами собой дохли еще на стадии макетов. Однако среди работ этого бюро уже была одна, отправленная в серию, боевая ракета «Пузырь» пятикилометрового радиуса действия. А тут директор Остехбюро Поморцев зазвал меня на показ очередной новинки.
Естественно, в общих чертах я представлял себе, что он хочет мне показать: многоступенчатую твердотопливную ракету. Однако установленное на полигоне сооружение было значительно сложнее…
Оно напоминало сваренный из стальных труб остов самолетного крыла без обшивки, под которым на пилонах были подвешены две ракеты. Та, что располагалась ближе к концу крыла, была трехступенчатой, а та, что ближе к центроплану, – одноступенчатой.
– Мне как, сначала объяснить, что тут будет происходить, или сразу приступить к показу? – хитро прищурился Поморцев.
– Приступайте. Может, я прямо в процессе что-нибудь пойму, – кивнул я.
Зашипело, из сопла трехступенчатой ракеты вырвалось пламя, шипение сменилось скрежещущим воем… Я переводил взгляд с секундомера на ракету и обратно. На двадцатой секунде хлопнуло, вой на мгновение стих, но тут же снова возобновился, уже немного другого тона, а по земле закувыркалось два обгорелых обломка – остатки первой ступени. Вторая тоже проработала двадцать секунд, включилась третья. Но в конце ее жизни начались странные вещи – она еще не успела догореть, а одноступенчатая уже запустилась! Затем грохнуло что-то чрезвычайно похожее на выстрел, и кусок каркаса крыла вместе с погасшей последней ступенью полетел в сторону! Зато оставшаяся ракета продолжала работать. Наконец, через тридцать секунд она погасла…
Наступившая тишина показалась мне оглушительной.
Я действительно все уже понял. Не ограничившись идеей Циолковского о многоступенчатой ракете, Поморцев сделал половину крыла отстреливающейся – в конце полета вес ракетоплана уменьшался почти вдвое, и лишняя площадь только снижала скорость, причем значительно.
– Расчетная скорость в конце полета – сто восемьдесят метров в секунду, – буднично сообщил мне Поморцев. – И я надеюсь на вашу помощь в конструировании аэроплана. Миронов уже сказал мне, что лично он с трудом представляет себе аэродинамику такой машины и действующие на нее в полете силы.
– Помогу, конечно, – кивнул я. К началу войны эта штука явно не успеет, да и концу, скорее всего, тоже, но зато потом у нас появится настоящая крылатая ракета…
Это вам не какой-то паршивый баронский титул!
Вернувшись с полигона, я тут же схватился за карандаш. Итак, имеем задумку создать четырехмоторный ракетоплан – на стенде испытывалась его левая половинка. Моторы под крылом на пилонах, в фюзеляже система управления и взрывчатка. Чтобы оно меньше рыскало по курсу, движки должны быть поближе к оси… рисуем.
На внешних двигателях скорость будет чуть за четыреста, – значит, там крыло обычное, прямое. На внутренних – почти семьсот, делаем его с сильно скошенной передней кромкой. Получается нечто вроде крыла с изменяемой геометрией, только внешняя часть не убирается, а отстреливается. Все вроде хорошо, но…
Когда делался самолет-снаряд на основе «тузика», управляемость этого самого «тузика» была уже изучена досконально. Тут – даже приблизительного представления нет, то есть поначалу кому-то придется летать на такой штуке – нужен будет опытный образец с пилотской кабиной вместо автопилота и взрывчатки. Ох, грехи мои тяжки… Хотя в нашем мире Галлай испытывал похожую штуку и не гробанулся. Правда, это Галлай, многим другим так не повезло…
Аэродинамических труб с требуемой скоростью потока у нас нет. Пора начинать проектировать, а модель можно будет продуть и в нашем времени, в МАИ у меня много знакомых, получится быстро и недорого.
Однако остается проблема с летчиками… Даже если вдруг со мной случится приступ патологического героизма, самому испытывать эту хрень никак не получится – хоть удавись, но в мои почти шестьдесят это уже невозможно. Значит, придется выбрать из наших пилотов несколько самых лучших – другие по определению не годятся – и отправлять их в небо буквально на пороховой бочке. Будем надеяться, что хотя бы половина доживет до конца испытаний. Вот только…
Я снял трубку и попросил соединить меня с Поморцевым.
– Михаил Михайлович? Я тут уже набросал эскиз ракетоплана, не хотите посмотреть? И еще один вопрос есть, который лучше решить сразу и не по телефону.
– Этот вопрос, – сказал я после показа эскизов, – он вот какой. Степень срочности данного проекта и цена, которую мы готовы или не готовы платить за эту срочность…
Я взял сигарету, закурил и отошел к открытому окну, после чего продолжил:
– Поясняю. Можно сначала построить аэродинамическую трубу с должной скоростью потока. Потом долго испытывать там модели, по результатам испытаний Жуковский с учениками напишет теорию, по результатам применения этой теории мы сделаем новые модели, и в конце концов получим вполне работоспособное изделие. Только когда это будет – сложно сказать, боюсь, что никак не раньше чем через десять лет. Полностью сохранить все это в тайне не удастся, за границей тоже начнутся подобные работы, и это еще вопрос, кто успеет первым. Даже если это будем мы, зато они вполне могут начать придумывать какую-нибудь противоракетную защиту, что для нас будет немногим лучше.
Но есть и второй путь. Сделать минимальную теоретическую проработку, потом пару простеньких летающих моделек, а сразу после этого построить несколько опытных образцов с пилотской кабиной. И – вперед и вверх… Боюсь, что первый наверняка разобьется. У второго уже появятся шансы, у третьего они увеличатся, и так далее. Таким образом, мы сможем получить готовое изделие не через десять лет, а максимум через два. И надо решить – готовы ли мы платить за приоритет России в области реактивной авиации такую цену?
– Мы? – переспросил Поморцев.
– Именно мы. Пилоты – они готовы, были случаи убедиться. И если им скажут, что это необходимо, недостатка в добровольцах не будет. Но принимать решение-то нам и сейчас. А отправлять их в полеты придется вам, я в это время буду уже на Дальнем Востоке… вот и думайте. Мне, честно говоря, надоело вешать на свою совесть все встречающиеся проблемы, так что как вы скажете, так и будет.
Поморцев ушел, а я остался наедине со своей невеселой думой. Ведь только представить, сколько всего я уже не успел! И сколько еще не успею, даже иногда руки опускаются… Вот только показывать этого никому нельзя. Пожалуй, зря я так сегодня с Мих-Михом, нарушается цельный образ не знающего сомнений инженера Найденова… Или хрен с ним, с образом, пусть нарушается?
За окном темнело. Завтра наступит первый день лета – последнего лета перед войной.
ГЛАВА 23
«Вот и кончилась моя монополия на самолеты нормальной схемы», – подумал я, беря в руку папку с документами, только что срочно доставленную из Англии. Собственно, от Собакиной уже три месяца шли радиограммы об авральной постройке де Хэвилендом сразу малой серии бипланов-истребителей. Схему он поимел от немцев. В процессе работы над совместным проектом дирижабля-авиаматки они получили эскизы моих бипланят-недомерков, а буквально через неделю почти все КБ де Хэвиленда уже рисовало новый самолет. Я, конечно, и раньше подозревал, что хранить секреты тевтоны не умеют, но чтоб до такой степени… и с такой скоростью! Правда, был в этом и положительный момент – чертежи нашего двигателя Т-4 с доработанным редуктором тоже мгновенно оказались у Максима. Он внес некоторые изменения, по своему обыкновению чуть увеличил объем, что подняло мощность до двухсот сил, а вот редуктор, к вящей моей радости, не тронул. То есть при вертикальном маневре появлялся немалый риск выхода его из строя, а учитывая и повышенную мощность двигателя… В общем, мы с Густавом молодцы.
Но и де Хэвиленд тоже показал себя молодцом. Он сразу понял, что самолет на доставшихся ему эскизах ненормально маленький, и тут же пропорционально увеличил его почти в два раза. В результате получилось нечто весьма похожее на прототип, то есть поликарповский И-15 с тем же верхним крылом «чайка», только с квадратным носом, по форме соответствующим имеющемуся у англичан мотору. До сих пор я представлял себе эту машину только по радиограммам, но вот мне доставили полный отчет из Хитроу…
Строилось сразу восемь штук, но к моменту испытаний Максим смог предоставить только три мотора. Первый биплан разбился во втором полете, летчик-испытатель погиб. На втором полетел сам де Хэвиленд. Он очень аккуратно набрал высоту, но при первой же попытке сделать горку самолет сорвался в штопор. Каким-то чудом пилот смог вывести его буквально у самой земли, но в последний момент захода на посадку история повторилась – аэроплан, потеряв управление, грохнулся об полосу, де Хэвиленд сломал ногу. Фирма «ДХ» оказалась на грани краха.
Причина такого поведения английских самолетов была проста, как мычание. Имелась разрабатываемая Жуковским теория управляемости аэропланом. Ее отрывки левыми путями (ох доберусь я до будущей Бауманки, ох и покажу им, разгильдяям, что такое режим и первый отдел!) попали в Англию, сам Джеффри тоже отнюдь не страдал недостатком мозгов… В общем, вполне терпимая теория управляемости у него была. В ней имелось логичное и железно доказанное положение о том, что чем ближе центр тяжести окажется к аэродинамическому центру, тем лучше будет управляемость. В принципе так оно и есть, за исключением одной тонкости – штопорная устойчивость при такой развесовке стремится к нулю. Но ведь теории штопора до сих пор не было ни у кого, даже у Жуковского! Своих конструкторов я просто волевым решением заставлял сдвигать центровку на пять – семь процентов вперед. Вот в эту трудность бедный де Хэвиленд со всего размаха и вляпался…
Ведь строил-то он эти самолеты на правительственные деньги! В результате в Хитроу появилась комиссия из адмиралтейства.
Элен Тейлор, она же Ксения Собакина, срочно запросила инструкции. Но я в это время был в Питере, общался с царственной четой, а решение требовалось немедленное. В результате Татьяна – за что я ей уже объявил благодарность – своей властью приказала Ксении принять все возможные меры для спасения фирмы «ДХ» вплоть до раскрытия тонкости с центровкой. Она исходила из того, что мои бипланчики все равно скоро досконально изучат, так что долго такой секрет не задержится. А исчезновение фирмы «ДХ» приведет к появлению какой-то другой, где у нас уже своего агента не будет. Чуть подумав, я признал эти соображения правильными.
Ксения явилась к изнывающему от беспокойства загипсованному Джеффри и заявила, что ее пилотская интуиция, равно как и просто женская, настоятельно требует сдвинуть центр тяжести на несколько дюймов вперед. Как только это будет сделано, она готова подняться в воздух на третьем самолете и доказать всем сомневающимся, что временные трудности с блеском преодолены. Почему так надо, она, Элен, доказать не может, но твердо уверена, что это правильный путь.
Де Хэвиленд попытался объяснить любимой, что он весьма ценит ее и как пилота, и как женщину, но в данном случае согласиться с ней не может, ибо это противоречит выводам науки. Вот если бы дорогая Элен могла предоставить хоть какие-то обоснования…
Обоснования Элен предоставить очень даже смогла, правда весьма далекие от аэродинамики. Вообще-то, учитывая, что у Джеффри была сломана нога, задача оказалась вовсе не тривиальной, но Собакина с ней блестяще справилась. В результате с раннего утра началась переделка моторамы, и к обеду движок третьего самолета был сдвинут на шесть дюймов вперед. А дальше начался звездный час Элен Тейлор. На глазах восхищенных зрителей биплан свечкой взмыл в небо («…самолет перетяжелен, – писала мне Ксения, – скороподъемность по нашим меркам никакая») и начал выделывать головокружительные фигуры пилотажа. «Виражи он делает хорошо, горки так себе, ни петли, ни боевого разворота я сделать и не пыталась», – доложила Ксения. Не усидевший дома де Хэвиленд пребывал в полном восторге. Фирма была спасена, а самолет чуть не получил имя «Элен». Но этому воспротивились представители заказчика, и на сдаточные испытания первый английский истребитель пошел под названием «спитфайр»…
Я повнимательнее вчитался в летные данные. Сухой вес – восемьсот пятьдесят кило. Да, вот она, поспешность при конструировании! Пара центнеров тут явно лишние. Максимальная скорость – сто девяносто, на тридцатку больше, чем у «тузика», и на двадцать меньше, чем у «бобика». Запас горючего на полтора часа полета, это как у нас. Бомбодержатели отсутствуют – во как напугали мы англичан количеством своей авиации, что они сделали чистый истребитель! Надо написать памятку нашим летчикам, что делать при встрече с этой машиной. Итак:
«Пилоту „святогора“ – срочно вспоминать, когда он последний раз исповедовался и причащался…
Экипажу „пересвета“ – отстреливаясь, изо всех сил лезть вверх, у „спитфайра“ потолок ниже и со скороподъемностью не ах.
Пилоту „тузика“ – уходить от противника боевым разворотом или вниз переворотом через крыло, но ни в коем случае не виражом. Если противник дурак, то после такого маневра можно будет зайти ему в хвост.
Пилоту „бобика“ – быстренько сбить этот „спитфайр“ на хрен и лететь искать следующего».
Я закурил и задумался. С первого полета в этом мире прошло четыре года, а вон что в небе уже появилось! Причем ладно у нас, но и у англичан тоже. По своим данным этот «спит» примерно соответствует «Ньюпору» конца Первой мировой. Правда, количества пока мизерные, и к началу Русско-японской войны эти самолеты явно не успеют, но все же… Однако один бесспорный плюс у нас все же есть – подготовка пилотов. По нашим меркам, в Англии был всего один летчик второго класса, да и того звали Элен Тейлор. До недавнего времени имелось два пилота третьего, но после только что случившейся катастрофы остался один – де Хэвиленд. Остальные недотягивали даже до уровня наших выпускников-курсантов…
А вот что касается Японии, тут была полнейшая неясность. Список закупленных ими моторов уже шел на сотни, но практически никаких других сведений добыть не удалось. Правда, наши агенты пару раз видели в тамошнем небе самолеты, очень похожие на «пересвет»… И микадо вдруг озаботился проблемой патриотического воспитания молодежи: были созданы закрытые школы, где, по совершенно непроверенным данным, преподавали англичане. Но даже место дислокации самого захудалого аэродрома пока выяснить не удалось. Хотя… ну-ка, интересная бумажка… вот это фокус, однако. Судя по объемам закупок бальсы, в Японии сделали или собираются сделать полтысячи «пересветов»! Потому как ни на что другое эта древесина им не нужна.
Мне стало немного не по себе. Разумеется, «тузик» уделает этого японского родственника нашего богатыря, но, пока он будет уделывать одного, остальные нам неслабо насвинячат. А с производством зенитных спарок опять пошли неурядицы. Нет, какое-то количество, конечно, есть, но в свете последних новостей оно вдруг показалось мне совершено недостаточным.
Я вспомнил, как мне еще пару лет назад представлялись воздушные сражения грядущей войны. Лечу это я, значит, на истребителе примерно как у нас в начале тридцатых годов, а мне навстречу «Фарман-4»… Мечтатель, блин. Тут в лучшем случае получится соотношение как у немцев в сорок первом: «мессер» серии «Е» вроде малость получше пушечных модификаций И-16, но чуть зевнешь – и поминай как тебя, «Мессера», звали…
Та-ак, а это у нас еще что? Да, видать, совсем там закрутилась наша Ксения Тэйлор, что такие сведения отправляет припиской к основному докладу, а не срочной радиограммой…
После ее знаменитого полета к ней подошел господин в штатском, со всей галантностью пригласил в ресторан, где и озвучил официальное предложение поработать за пределами метрополии. Где именно, он не уточнил, но намекнул, что край весьма дальний и более того – экзотичный…
Я задумался. У нас уже разрабатывалась сверхкомпактная (с кирпич) рация небольшого радиуса действия, но тут получается, надо торопиться, иначе останется Собакина в далекой Японщине без связи…
Так что придется самому паять, иначе не успеть. И, как это принято у Штирлицев, сунуть ее в двойное дно чемодана. Хорошо хоть, что проект «Серафим» идет по плану!
Один из полученных от Цеппелина дирижаблей был доработан – мы поставили туда четыре первых компактных тринклера, оболочку дополнительно пропитали нашим составом для уменьшения утечки водорода, снабдили кабину кислородным оборудованием – получился дальний высотный разведчик. Так что в нужное время он будет летать над Страной восходящего солнца и ретранслировать оттуда радиограммы нашей Ксюши. Вот только бедный де Хэвиленд, как же он переживет разлуку с любимой? Надо будет войну побыстрее заканчивать, пока он там у себя другую не нашел.
Так что, тьфу-тьфу, может, и получится узнать, сколько у японцев самолетов и каких именно. Кстати… Тут мне пришла в голову одна мысль. У нас есть трехдюймовые пушки, для обороны перешейка не очень нужные. К ним полно шрапнельных снарядов, тоже имеющих весьма ограниченное применение. А если использовать это по самолетам? «Пересвет» большой, неманевренный, летает медленно… Срочно в Остехбюро задание – сделать десяток-другой лафетов для переоборудования трехдюймовок в зенитки. И каким местом я, спрашивается, раньше думал? Да уж, наедине с собой можно признаться, что приступы гениальности случаются со мной куда реже, чем хотелось бы.
Не откладывая дело в долгий ящик, я отправился к Поморцеву, где и озвучил свои мысли относительно зенитных пушек.
– Попробуем, – кивнул Михаил Михайлович, – а почему бы не использовать для этих же целей наши ракеты? Недостаток точности можно будет компенсировать количеством, а уж приделать к ним боевую часть наподобие шрапнели нетрудно. Сделать, так сказать, модификацию «Воздушный пузырь». Почему, кстати, если не секрет, вы их так странно назвали?
– Вообще-то, конечно, секрет, – усмехнулся я, – но вам можно и намекнуть.
Надо сказать, что мое прошлое, точнее, полное отсутствие всяких про него достоверных сведений, вызывало немалый интерес. В тех редких случаях, когда этот интерес проявлялся в официальных бумагах, ответ был: «Без комментариев». При лично заданных вопросах я, будучи в хорошем настроении, вежливо осведомлялся: «А ваше какое собачье дело?» Если же настроение было не очень, спрашивающий посылался. Но Поморцеву немножко намекнем, он свой…
– Сколько стоит одна ракета, помните? Так вот, в той стране, где прошла моя молодость, бутылка водки стоила те самые два восемьдесят семь. И в народе ее ласково называли «пузырь»…
