Текст книги "Красавчик. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

– У нас к тебе очень простое дельце, – сообщил Порошин. – Никакого риска для тебя. Так что не волнуйся. Сядешь в поезд, скроешься от мести этого фээсбэшного генерала в нашем советском прошлом. Выполнишь там нашу просьбу. Видишь ли, Серёга, мой отец загорелся идеей вернуться в семидесятый год не только потому, что мечтал стать богачом. Он хотел изменить прошлое.

Сергей Петрович указал пальцем в покрытый трещинами потолок.

– Сразу тебе, Серёга, скажу, – произнёс он, – в спасении СССР папа не видит никакого смысла. Говорит, что всё в нашей истории и так случилось успешнее, чем могло бы. Примером тому гражданская война, что началась в семнадцатом году. Помнишь? В девяностом такого не было. Поэтому батя решил: в двухтысячном году он вернётся на том поезде в прошлое и исправит только свою ошибку.

– Какую ошибку? – поинтересовался я, невольно снова взглянул на паспорт и на деньги.

Порошин ответил:

– Мой батя вынашивал идею, что отправится в семидесятый год и помешает самому себе молодому «натворить глупостей». «Глупостями» он называл свою интрижку с тётей Валей. Интрижку, из-за которой с ним и развелась моя мама. Папа говорил, что отношения с тётей Валей были его «большой ошибкой». Грозился, что сам себе молодому это доходчиво разъяснит. Не допустит того ненужного развода.

Сергей Петрович дёрнул головой, сообщил:

– В семидесятом году мы поехали на море вместе с двумя мамиными подругами: с тётей Валей и с тётей Ритой. Они обе к тому времени остались без мужей. Вот тогда, в пансионате, батя и замутил интрижку с тётей Валей. За спиной у моей мамы. Не устоял, как он сам признался, перед соблазном. Потому что был молодой и глупый. Да и тётя Валя была недурна собой…

Порошин указал на фотографию.

– … Симпатичная была женщина. В этом я с батей согласен. Я так понял, что это именно она тогда положила на папу глаз. А потом и не только глаз. Потому что осенью того же года тётя Валя явилась к нам домой и заявила, что любит моего отца. Сказала, что хочет с ним жить, и что скоро у неё будет от моего бати ребёнок. Для мамы это было словно гром среди ясного неба. Да и для отца тоже.

Сергей Петрович ухмыльнулся.

– Я плохо помню, что тогда происходило, – сказал он. – Знаю только, что отец от нас съехал ещё до ноябрьских праздников: мама его выставила за дверь с одним чемоданом. Родители развелись. Папа в семьдесят первом году женился на тёте Вале. А мама замуж до сих пор так и не вышла. Но она не вернулась к отцу, даже когда тот развёлся. Ребёнок у тёти Вали, к слову, так и не родился.

Порошин пожал плечами.

Он накрыл ладонью пачку советских купюр, скрыл изображение Ленина от моих глаз.

– Поначалу мы с папой хотели вернуться в прошлое вместе, – заявил Порошин. – Но потом я женился, родились дочери. Я сказал отцу, что в прошлое не хочу. Потому что я люблю своих девчонок. А тёплое море и богатство я обеспечу им и здесь. Может, даже, и в Америке. Вот только я пообещал бате, что всё же вернусь в семидесятый год, если сам батя по какой-то причине вернуться туда не сможет.

Сергей Петрович вздохнул.

– Вот. Сложилась именно такая ситуация, Серёга. Батя сейчас с трудом разговаривает и еле двигает левой ногой и рукой. В таком состоянии он не то, чтобы в прошлое – в туалет без посторонней помощи не ходит. Я виделся с ним вчера в больнице. Поездку на поезде он не осилит. Я сказал ему, что ты – наш единственный вариант. Заручился батиной поддержкой. Забрал у него вот этот вот рюкзак с вещами.

Порошин толкнул рюкзак ногой.

– Документы для возвращения в СССР батя приготовил давно, – сказал он. – Для себя и для меня. Я был его запасным вариантом. Батя сказал, что этот Сергей Юрьевич Красавчик на самом деле существовал. Тогда. Жил во Владивостоке. Так что ты не появишься ниоткуда. Во Владивосток ты вряд ли поедешь. Поэтому с настоящим владельцем паспорта не встретишься. СССР – большая страна, не переживай.

Сергей Петрович улыбнулся.

– Серёга, я рассказал своему бате, какой ты красавчик и любимец женщин. Не в последнюю очередь именно поэтому он и согласился на такой вариант. Все советские деньги, документы Красавчика и наши заготовки для счастливой жизни в семидесятых годах теперь твои. Как говорится: получите, распишитесь. Нам нужно от тебя взамен совсем ничего: чтобы ты не позволил моему молодому отцу увлечься тётей Валей.

Стул под Сергеем Павловичем жалобно скрипнул.

Порошин развёл руками.

– Вот и все наши условия, Серёга, – сказал он. – Ничего сложного. Для тебя. Я тебя не ограничиваю в средствах. Хочешь, утопи её в море. Тётю Валю я никогда не любил. Мне её не жаль. Хочешь, вскружи ей голову. Чтобы она ни о ком, кроме тебя не думала. Либо придумай иной вариант. Разберёшься. Но чтобы она не смотрела в сторону моего бати. Для тебя это плёвая задача, я в этом не сомневаюсь.

Сергей Петрович ехидно оскалился.

Он заявил:

– Тётя Валя – не жена генерала ФСБ. С ней у тебя проблем не возникнет. Влиятельных родственников у неё нет. Насильно тебя на ней не женят. Так что всё в твоих руках. Предохраняйся. Тогда не встрянешь, как мой батя. Да что я тебе, говорю. Женщин ты знаешь лучше, чем я. Ты давно не маленький мальчик. Медные трубы тебе пока не по зубам. Но с огнём и с водой ты прекрасно справишься сам.

Порошин сощурился.

– Что скажешь, Серёга? Согласен на мои условия? Ничего невыполнимого я от тебя не требую.

Сергей Петрович чуть склонился вперёд.

Я пожал плечами.

Краем глаза заметил, как вновь покачнулись за дачным окном ветви дерева.

– Меня сейчас больше не твои условия беспокоят, Сергей Петрович, – признался я. – Меня насторожил весь твой рассказ. Честно тебе скажу: вся эта история с путешествием в прошлое выглядит очень неправдоподобно. Это ещё мягко сказано. Я инженер по образованию, между прочим. Неплохо знаком с наукой. А твой рассказ о поезде из прошлого попахивает не наукой, а чертовщиной.

Я покачал головой.

– Это неважно, чем он пахнет, Серёга, – сказал Порошин. – Важно, какие возможности он перед тобой открыл. От ночной прогулки на станцию «Пороги» ты ничего не потеряешь. Ведь так? В крайнем случае, посмеёшься утром надо мной и над моими бредовыми фантазиями. Но ты только представь, что рассказ моего отца окажется правдой! Вообрази, что ты вернёшься на тридцать лет в прошлое…

Порошин хмыкнул.

Он указал на меня пальцем и продолжил:

– … Попадёшь туда без фээсбэшников и ментов за спиной. Денег в этом рюкзаке достаточно для долгой и безбедной жизни. Купишь на них всё, что только захочешь. Они настоящие. Мой батя проверил каждую купюру. Лет через пятнадцать подашься за границу, когда Горбачёв начнёт свою перестройку. Пара удачных ставок на спортивном тотализаторе – и ты уже долларовый миллионер!

Сергей Петрович развёл руками.

– Ведь круто же! – сказал он. – Разве не так?

– Круто, – согласился я.

– Только пообещай мне одно, Серёга: что мои родители не разведутся из-за той истории с тётей Валей.

Порошин вздохнул и сказал:

– Я не требую с тебя, Серёга, никаких письменных клятв и подписей кровью. Я знаю, что ты честный человек. Я давно в этом убедился. Я поверю тебе на слово. Только пообещай, что выполнишь мою просьбу, Серёга – и я отдам тебе документы, деньги и всё остальное, что пригодится тебе в семидесятом году. Сам тебя сегодня ночью отвезу на ту станцию. Посмотрю на флаг, на газету, на советский поезд…

Порошин сделал секундную паузу и добавил:

– Посмотрю на своего молодого батю. Хотя бы со стороны.

Он вздохнул.

– Жаль, что маму не увижу: она в ту ночь спала и на улицу не выходила.

Порошин заглянул мне в глаза.

– Порадуюсь за того себя, – сказал он. – За того пятилетнего пацана из семидесятого года. Который тоже проедет через «Пороги» в поезде «Москва-Симферополь». Надеюсь, что хотя бы у него в будущем будет нормальная семья. Что он не будет встречаться с батей втайне от своей матери и прятать его подарки. У него будет нормальное детство. Если ты, Серёга, сделаешь всё то, о чём я тебя попросил.

Сергей Петрович снова качнулся вперёд.

Стул под ним скрипнул.

– Так что скажешь, Серёга? – спросил Порошин. – Мне нужен твой ответ. Прямо сейчас.

Он показал мне циферблат своих наручных часов и заявил:

– Времени на раздумья не осталось. Через пару часов нам нужно отсюда выехать. Решайся.

Мне показалось, что Порошин затаил дыхание.

– Ладно, Сергей Петрович, – ответил я. – Съездим в эти твои «Пороги». Я согласен.

* * *

– Я так понимаю, Серёга, что вещей у тебя с собой почти нет, – сказал Порошин. – Поэтому вот, держи.

Сергей Петрович вынул из сумки бумажный свёрток.

– Здесь десяток труселей, – сказал он. – Не такие, к каким ты привык, но нормальные. Батя закупился ими на Черкизовском рынке, срезал с них все бирки и этикетки. На первое время тебе хватит. Там же и семь пар носков – тоже новые и тоже без опознавательных знаков. В «Авроре» ты всё это добро не купишь. Ближайший магазин там находится в деревне Григорьевка, в пяти километрах от пансионата. Но я сомневаюсь, что тамошние трусы тебе понравятся. Вот тебе пять белых футболок.

На стол из сумки Порошина переместился ещё один свёрток.

– Футболки не найковские, конечно, – сообщил Сергей Петрович. – Но тебе подойдут: у тебя тот же размер, что и моего бати.

– Спасибо.

Рядом с двумя бумажными свёртками Порошин вытряхнул на столешницу содержимое полиэтиленового пакета.

– Вот тебе пара спортивных штанов, – сказал он, – и пара летних шорт. Всё это я вчера в «Спортмастере» на Кутузовском проспекте купил. Это найковские шмотки, фирменные, недешёвые. Я спорол с них этикетки и опознавательные знаки. Как посоветовал мой батя. Оставил только логотипы. Ты будешь на море самым модным парнем, Серёга, почти иностранцем. Джинсы я тебе не купил: укорачивать их, у нас нет времени. Вот тебе кепка с найковской «глистой». Чтобы ты не напёк под южным солнцем голову.

Порошин ухмыльнулся, спросил:

– Я так понимаю, что другой обуви, кроме кроссовок у тебя нет?

Я покачал головой.

– Нет. Все вещи дома остались.

– Я так и понял, – сказал Сергей Петрович. – Поэтому вот тебе до кучи ещё и пластмассовые шлёпки. Я себе их весной в Лужниках купил. По случаю. Для дачи. Но так пока ни разу и не надел. Вот только не надо, Серёга! Не криви губы. Это сейчас такие тапки тебе кажутся китайской дешёвкой. Но чтоб ты знал: такие шлёпки в Союзе тогда не делали. Это будет моднейшая вещь, вот увидишь. Не какие-то там советские сланцы. В пансионате эти шлёпки тебе точно пригодятся. Особенно на пляже. Точно тебе говорю.

Порошин поставил синие шлёпки поверх аккуратно сложенных спортивных штанов.

Я почувствовал, что от них запахло дешёвой резиной, хотя на тапках и красовался логотип «Адидас».

– Ещё я тебе, Серёга, прикупил плавки для купания, – сообщил Сергей Петрович. – Тоже в «Спортмастере». Адидасовские. Наденешь их, и будешь на пляже в «Авроре» в центре внимания. Таких модных труселей там точно ни у кого не будет, гарантирую. Если спросят, откуда у тебя такая роскошь – говори, что купил всё это у моряков во Владивостоке. Главное, чтобы их у тебя не спёрли. Как и всё остальное. Поэтому присматривай за своими вещичками. Лишние шмотки с собой не таскай, запирай их в номере.

Порошин поднял с пола рюкзак, взвесил его в руке.

– Денег у тебя с собой будет много, – сказал он, – хватит, чтобы безбедно дожить до самой перестройки. Что с ними делать и где их хранить – разберёшься сам. Отдаю тебе всю советскую наличность, которую купил мой батя. Мне она ни к чему, а тебе пригодится. Ещё я собрал тебе небольшой паёк на первое время. Положил килограмм растворимого кофе «Нескафе Голд» – пересыпал его в пластмассовую банку без опознавательных знаков. Готовил его для себя… на случай, если всё же отправлюсь в прошлое.

Сергей Петрович улыбнулся.

– Понимаю, что это прозвучит не по-товарищески, – сказал он. – Но я рад, Серёга, что ты встрял с этой генеральской женой. Врать не буду. Не обижайся. Ты пойми: мне в прошлое возвращаться никак нельзя. Понимаешь? Как я оставлю здесь девчонок? Не тащить же их с собой. Поэтому я просто счастлив, Серёга, что спихнул эту поездку тебе. Ты справишься не хуже меня, я в этом не сомневаюсь. Глядишь… в будущем и ты мне деньжат подбросишь. Когда приедешь к нам в Москву в статусе долларового миллиардера.

* * *

Дачный посёлок мы покинули ещё засветло. Погрузили в машину Сергея Петровича набитый вещами (в том числе и пачками советских денег) рюкзак – я в него заглянул лишь мельком, положил в него и свой пакет.

В пути мой бывший коллега по работе то и дело сыпал воспоминаниями из детства. Он рассказывал мне о своих родителях и о непростых отношениях, что сложились между его матерью и отцом после их развода. Упоминал Порошин и о своей поездке с семьёй на море, что началась ровно тридцать лет назад: тринадцатого июля тысяча девятьсот семидесятого года.

Я слушал рассказы Сергея Петровича. Изредка задавал ему вопросы. Невольно задерживал дыхание всякий раз, когда мы проезжали мимо постов ГИБДД и припаркованных у обочин милицейских машин.

* * *

К железнодорожной станции «Пороги» мы подъехали в три часа ночи. Оставили машину около вокзала.

Газету я увидел сразу, как только вышел на перрон. Она лежала в двух шагах от ярко светившего фонаря, будто бы стыдливо прикрывала трещину на асфальте. Я подошёл к ней, взял её в руки, взглянул на дату: «четверг, 13 июля 2000 г».

Порошин заглянул мне через плечо и сказал:

– Та самая. Батя именно её тогда здесь нашёл. В семидесятом году.

Мне показалось, что Сергей Петрович повеселел.

Сердце у меня в груди тревожно дрогнуло. Я посмотрел на невзрачный фасад вокзала. Под надписью «Пороги» увидел едва заметно вздрагивавший от порывов ветра российский триколор.

– Видишь, Серёга? – сказал Порошин. – Вот газета, вон флаг висит. Всё в точности, как и рассказывал мой отец.

Сергей Петрович улыбнулся.

– Знаешь, Серёга, я тебе даже немного завидую, – признался он. – Завтра приедешь на море. В пансионат. Там хорошо – это я помню.

Порошин вздохнул и вдруг дёрнул плечами.

– Идём в машину, Серёга, – сказа он. – Посидим в салоне. На улице сейчас свежо. А я даже пиджак не накинул. Или это меня на нервной почве знобит? Разнервничался я. Что не удивительно.

Сергей Петрович посмотрел на меня и сообщил:

– До прибытия поезда почти час. Не переживай: мы его из машины увидим, не пропустим. Скоро ты сам во всём убедишься. А я увижу своего молодого батю. Хоть издали на него посмотрю. Интересно же.

Глава 4

Поезд громыхнул, остановился. На пару секунд около вокзала снова воцарилась тишина. «Москва-Симферополь», – прочёл я надпись на вагоне. Проводницы открыли двери, спустились на землю. Из вагонов показались взъерошенные пассажиры.

Мы с Порошиным выбрались из салона машины. Я набросил на плечо лямки рюкзака. Издали посмотрел на спустившихся по ступеням людей – обычные пассажиры в мятых штанах и майках. Чиркнули спички, засветились кончики прикуренных сигарет.

Желавших подышать свежим ночным воздухом (и подымить сигаретами) оказалось немного. Около пятого вагона я увидел только троих мужчин. Я заметил, что мужчины затянулись дымом и посмотрели на здание вокзала. Фонарь осветил их лица.

Сергей Петрович толкнул меня в плечо, сказал:

– Вот он. Тот, который в серых брюках. Мой батя.

Порошин остановился. Секунд десять он молчал и смотрел на пассажиров.

Я замер рядом с ним.

– Всё, Серёга, – сказал Порошин. – Дальше я не пойду.

Мне почудилось, что его голос дрогнул.

– Удачи тебе… Сергей Юрьевич Красавчик.

Порошин улыбнулся и крепко пожал мне руку.

– Помни, Серёга, что ты мне пообещал, – произнёс он.

– Помню, Сергей Петрович, – ответил я. – Спасибо тебе.

Курившие около пятого вагона пассажиры громко рассмеялись. Я почувствовал, как сердце у меня в груди пропустило удар. Кивнул Порошину и неторопливо побрёл к поезду.

Поравнялся с весело общавшимися около вагона мужчинами, остановился и спросил:

– Здравствуйте, товарищи. Подскажите: какая сейчас дата?

Пассажиры поезда повернули в мою сторону лица, оглядели меня с ног до головы.

Я отметил: пассажир, которого Сергей Петрович назвал своим отцом (Петром Порошиным), действительно походил на того человека с чёрно-белой фотографии, которую я видел вчера вечером.

– Так… тринадцатое июля, – ответил один из пассажиров (черноволосый).

– Четырнадцатое, – поправил его Пётр Порошин. – Уже четвёртый час ночи.

– Точно. Уже четырнадцатое. Не сообразил.

Ответивший на мой вопрос черноволосый мужчина пожал плечами.

– А какой сейчас год? – спросил я.

Мужчины улыбнулись, будто услышали шутку.

– Семидесятый, – снова ответил черноволосый.

– Гляжу, ты вчера неплохо погулял, друг, – сказал Пётр Порошин.

Стоявшие рядом с нами пассажиры рассмеялись.

– Спасибо, – сказал я.

Поправил на плечах лямки рюкзака, шагнул к вагону.

– Мужчина! – окликнул меня черноволосый.

Я обернулся.

Пассажир поднял руку и указал кончиком сигареты на здание вокзала.

– Мужчина, что это за флаг у вас там висит? – спросил он.

Я взглянул на российский триколор.

– Так это… голландский, – ответил я. – Повесили в знак дружбы народов. У нас в Порогах сейчас проходит неделя голландской культуры.

– Голландский? Разве?

Пассажиры поезда снова взглянули в сторону вокзала.

– Точно, флаг Нидерландов, – заверил я. – Без вариантов. Только полосы местами поменяли. Перепутали. С кем не бывает? Да и какая разница? Никто ведь не обидится: голландцы мимо этой станции редко проезжают.

* * *

Для посадки в поезд билет мне не понадобился. Хватило моей улыбки и советской банкноты с изображением Ленина. Я пообещал Порошину, что сперва предложу проводнице именно советские деньги – я выполнил своё обещание и невольно подивился результату. Советские рубли работницу железной дороги будто бы и не удивили. Проводница ловко спрятала банкноту в карман, улыбнулась мне в ответ – я невольно почувствовал себя обманутым, будто в магазине мне недодали сдачу. Но сдачу у проводницы я не потребовал. Как не вынул из кармана и оба оказавшиеся невостребованными паспорта (советский и российский).

Проводница просканировала меня взглядом, сказала, чтобы я занял «любое свободное» место. Она выглядела сонной и уставшей. Без бейджа с именем на груди. Проводница пообещала, что «после отправления» принесёт мне «бельё». Прикрыла губы ладонью, зевнула. Я поднялся по ступеням в вагон – почувствовал себя при этом будто бы под прицелом кинокамер. Невольно оглянулся: взглянул на трепыхавшийся на ветру триколор и на видневшееся в полумраке пятно (припаркованную около вокзала машину Порошина). Зашагал по узкому коридору – к запахам креозота и табачного дыма здесь добавился запашок пота.

Свободными в вагоне оказались только верхние боковые полки. Да и то, всего лишь две: ближайшие к туалету. Я выбрал сороковое место. На тридцать девятом похрапывал похожий телосложением на моржа мужчина. Он то и дело почёсывал свой выглядывавший из-под белой майки живот. Я бросил на третью полку рюкзак. Заметил внимательный взгляд пожилой женщины, которая следила за мной из соседнего купе. Развернул матрас. Замер в проходе в ожидании проводницы, пробежался взглядом по тёмному вагону. Отметил, что пассажиры спали вполне правдоподобно. Невольно зевнул. Увидел, что в вагон вернулись ходившие на перекур мужчины.

Вагон вздрогнул – светивший за окном купе фонарь медленно поплыл в сторону. Я посмотрел на то, как за окном выглянула из-за крон деревьев и снова появлялась на небе луна. Взглянул на газетный свёрток, что лежал на столе в купе – в шаге от меня. Невольно подумал: «Какая дата указана на этой газете? Какой год?» Улыбнулся явившейся ко мне с постельным бельём в руках проводнице. Постелил поверх матраса простыню, сунул видавшую виды подушку в наволочку. Мои метр и восемьдесят восемь сантиметров поместились на «второй» полке с трудом и не в полный рост. Я закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон.

* * *

Ещё в полудрёме я услышал бренчание гитары и мужской голос, который распевал незнакомую мне песню. Он напомнил о студенческих временах, когда я часто наведывался к приятелям в общежитие.

– … Ах, эта девушка, – фальшивил мужчина, – меня с ума свела…

– … Разбила сердце мне, – подпевали женские голоса, – покой взяла…

Я почувствовал, как моя кровать вздрагивала, будто я покачивался на волнах… или ехал в поезде. Открыл глаза – увидел над собой матовую поверхность полки. Не сразу, но всё же сообразил, где и почему нахожусь. Унюхал запахи еды, пота и табачного дыма. Повернул голову – встретился взглядом с глазами сидевшей на нижней полке незнакомой женщины. Женщина тут же отвернулась, точно её смутил мой взгляд.

Гитара выдала прощальный аккорд и замолчала. Гул голосов в вагоне будто бы стал громче. Я посмотрел на улицу – увидел небольшие белые облака на ярко-синем небе. Отметил, что окно в купе приоткрыто. Взглянул на часы и обнаружил, что проспал без малого десять часов. Свесил с полки ноги – так, чтобы они не оказались рядом с лицом пассажира с тридцать девятого места. Взял с третьей полки кроссовки, соскочил на пол.

Улыбнулся, поздоровался – ответом мне стало негромкое разноголосое «здрасте».

В начале вагона снова ожила гитара.

– Может быть, пора угомониться, – пропел мужской голос, – но я, грешным делом, не люблю…

– … Поговорку, что иметь синицу, – подхватили женские голоса, – лучше, чем грустить по журавлю…

Я прошёл к туалету – тот оказался заперт. Из емкости для сбора мусор неприятно пахло. Поэтому я вернулся к своей полке, уселся за стол напротив читавшего книгу мужчины. Снова посмотрел в сторону туалета.

– Скоро остановка, – сказала мне женщина с окрашенными хной волосами. – Туалет уже закрыли. Терпите, молодой человек.

В её голосе мне послышалась ирония. Я выглянул за окно – обнаружил, что поезд действительно подъезжал к железнодорожной станции. Увидел, как неспешно проплыли мимо вагона макушки стоявших на перроне людей. Мой взгляд зацепился за фасад вокзала – точнее, за висевший на фасаде выгоревший на солнце красноватый баннер. Я прочёл на баннере: «Наш курс – коммунизм!» Невольно вспомнил вчерашние рассказы Сергея Петровича Порошина.

Моржеподобный мужчина тоже взглянул за окно. Он захлопнул книгу и взял со стола пачку сигарет «Прима». Вынул из неё сигарету, сунул её в рот. Протянул пачку мне, предложил закурить. Я покачал головой и ответил, что не курю. Поезд остановился. Мужчина с сигаретой во рту направился к выходу из вагона. Я тоже поднялся со своего места и последовал за ним. За окнами поезда мелькал советский баннер – я посматривал на него, будто надеялся, что он исчезнет.

Гитара смолкла – я увидел её лежащей на нижней полке во втором купе. В хвосте вереницы пассажиров я вышел на улицу, где тут же зажмурился от яркого солнечного света. Услышал чириканье птиц и громкий женский голос, предлагавший купить «семочки». Я улыбнулся проводнице, замершей у ведущих в вагон ступеней. Двумя руками пригладил на голове волосы. Окинул взглядом заполненный пассажирами поезда перрон. Задержал взгляд на группе людей, что замерли напротив окон второго купе.

Узнал мужчину – это с ним я разговаривал ночью на станции «Пороги». Ночью Сергей Петрович Порошин назвал этого человека своим отцом. Хотя на вид мужчине было лет тридцать, не больше: он выглядел младше Сергея Петровича. Я прикинул, что этот мужчина действительно походил на Порошина, моего бывшего коллегу по работе. Те же густые чёрные волосы и косматые, почти соединившиеся на переносице брови. Прямая спина, будто к ней привязали доску.

Мужчина пыхтел сигаретой, придерживал за плечо темноволосого мальчишку-дошкольника, который вертел головой – рассматривал стоявших на перроне людей.

Я вспомнил о той фотографии, которую мне вчера показал Порошин. Потому что на ней была запечатлена вся эта, стоявшая сейчас всего в пяти шагах от меня, компания. Черноволосый мужчина (Пётр Порошин?), пятилетний мальчишка (Сергей Петрович?), его сверстник (Вася?), темноволосая кудрявая и чуть полноватая женщина примерно моего возраста (Ольга Порошина?), блондинка лет двадцати пяти или чуть старше (Васина мать Рита?) и рыжеволосая стройная женщина того же возраста (Валентина?).

Я невольно дёрнулся в сторону вагона: туда, где в рюкзаке лежала полученная от Сергея Петровича фотография. Хотя почти не сомневался: там действительно были изображены именно эти люди. Только стоящие на пляже рядом с искусственной пальмой. По моей спине, под мятой футболкой, пробежали мурашки. Я почувствовал, как вздыбились у меня на руках волоски. Повернул голову и посмотрел на здание вокзала. Триколор я на нём не увидел – там по-прежнему красовался баннер времён СССР.

В голове промелькнула мысль о розыгрыше. Я отмахнулся от неё: уж слишком затратным и неоправданным мне подобный розыгрыш показался. Я пробежался взглядом по одежде стоявших на перроне людей. Не увидел ни джинсы, ни кроссовки, ни бейсболки. Я рассматривал разноцветные халаты и сарафаны, нелепые трикотажные штаны, старомодные рубашки с коротким рукавом и футболки. Взглянул на тряпичные тапки со стоптанными задниками, на потёртые сандалии и на невзрачные босоножки.

Заметил в руке вернувшегося со стороны вокзала пассажира газету. Прочёл на ней название: «Советский спорт». Увидел на асфальте около урны мятые пачки: «Прима», «Беломорканал», «Космос», «Пегас», «Ленинград»… Я посмотрел на здание железнодорожного вокзала. Прочёл название станции: «Новосоветск». Взглянул на небольшой ларёк с вывеской «Союзпечать» – около него толпились по-домашнему одетые пассажиры поезда.

– Мы здесь десять минут простоим, – произнёс справа от меня моржеподобный сосед по вагону.

Я увидел, что у него в руках уже появилась газета – тот же «Советский спорт», который я буквально только что видел в руке у другого пассажира из нашего вагона, и журнал «Советский экран», на обложке которого красовалась голубоглазая блондинка. Мужчина заметил мой интерес, показал мне журнал. Дату я там не разглядел, а только номер: «11». Задержал взгляд на портрете блондинки. Отметил приметную родинку у неё под губой, длинные ресницы и задорный блеск в её глазах.

Я указал рукой на газету и спросил:

– Свежая?

– Свежайшая, – ответил мужчина. – Сегодняшняя.

Он улыбнулся – будто бы победно.

Я спросил:

– Взгляну на неё?

– Любите борьбу, молодой человек? – сказал мой сосед по купе.

Я неуверенно повёл плечом.

Мужчина протянул мне газету – я почувствовал, что от неё всё ещё пахло типографской краской.

Я развернул газету, пробежался взглядом по тексту и по чёрно-белым портретам незнакомых мужчин. Первым делом я задержал взгляд на отпечатанной в правом верхнем углу надписи. Прочёл: «Издаётся с 20 июля 1924 г.» Затем посмотрел на число «14». Увидел рядом с ним: «июля 1970, вторник, № 162 (6812). Я сместил взгляд на заголовок 'Богатырский финиш советской дружины». Прочёл начало статьи: «Победный аккорд мастеров борьбы вольного стиля на чемпионате мира. Советские атлеты стали обладателями четырёх золотых и одной бронзовой медали…»

– Александр Медведь стал шестикратным чемпионом мира, – сообщил мне сосед по купе. – Саня теперь чемпион чемпионов!

Мужчина выдохнул в почти безоблачное голубое небо струю табачного дыма.

– М-да, – невнятно ответил я. – Молодец.

«Это становится интересным», – прозвучал у меня в голове голос киношного персонажа, делавшего между словами нелепые паузы. Я повернул голову и снова взглянул на фасад станции, где красовался баннер с надписью «Наш курс – коммунизм!»

– Вы до какой станции едете, молодой человек? – спросил у меня сосед по купе. – До Симферополя?

Я невольно вспомнил свой вчерашний разговор с Сергеем Петровичем Порошиным и ответил:

– Нет. До Первомайска.

– Так мы туда только вечером приедем! – обрадовался моржеподобный сосед. – Скажите, молодой человек: вы играете в шахматы?

* * *

По сигналу проводницы пассажиры пятого вагона вернулись в поезд. Я прошёл через вагон – теперь уже внимательно рассмотрел выложенные на столах в купе предметы. Увидел гранёные стаканы в мельхиоровых подстаканниках. Пассажиры с аппетитом ели купленную на станции варёную кукурузу. Но ни один из моих попутчиков не уплетал китайскую лапшу быстрого приготовления – я не почувствовал в вагоне характерный для залитого кипятком «Доширака» запах.

По пути через вагон я заметил много книг и газет. Видел, как нацепившие на нос очки пожилые мужчины разгадывали в журналах кроссворды. Заметил, что пассажиры играли в карты и в шахматы. Уселся под своей полкой – за окном уже поплыла в сторону надпись «Наш курс – коммунизм!» Я прислушивался к гулу разговоров, перестуку колёс, позвякиванию металлических подстаканников. Вновь забренчали гитарные струны. Снова запел уже знакомый мужской голос.

Мой моржеподобный сосед уселся напротив меня, сунул руку в спрятанную под сидением сумку. Поставил на стол маленькую «карманную» шахматную доску, расставил на ней крохотные фигурки. Он отметил, что у меня крепкое телосложение – я признался, что с детства занимался самбо. Сосед похвалил меня и продолжил начатый ещё на перроне монолог о вольной борьбе. Я слушал его вполуха, посматривал на разложенные на «третьих» полках купе чемоданы и сумки.

Следом за проводницей я прогулялся до туалета. Избавился там от лишней жидкости, полюбовался на мелькавшие в дыре унитаза шпалы. Мыла около раковины я не обнаружил (ни обычного, ни жидкого). Сполоснул руки, умылся. Протёр лицо полотенцем и посмотрел в зеркало – полюбовался на своё отражение. Тёмно-русые волосы, карие чуть зауженные глаза, прямой нос. Широкие скулы, ровные белые зубы и гладкая загорелая кожа с уже заметной на щеках и на подбородке щетиной.

Я сам себе улыбнулся и пробормотал:

– Сергей Юрьевич Красавчик. М-да. Дурацкая у меня теперь фамилия.