Текст книги "Красавчик. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Красавчик. Часть 1

Глава 1

– Серёга, ты встрял, – сказал Сергей Петрович Порошин.

Он покачал головой.

– Говорил я тебе, – добавил Порошин, – твои интрижки с бабами до добра не доведут.

Я пожал плечами и ответил:

– Сергей Петрович, откуда же я знал, что та девица – жена генерала ФСБ? Она младше меня! Говорила, что учится в МГУ. Прилипла ко мне, как тот банный лист. Красивая. И вот…

Я развёл руками, спросил:

– Сергей Петрович, с какого перепугу они объявили меня террористом? Я думал, что ты пошутил. Но они и моим родителям то же самое сообщили. К ним приходили с обыском.

Я вошёл следом за Порошиным на кухню его квартиры.

Заметил: из неплотно закрытого крана в мойку капала вода – она дублировала удары моего сердца.

Порошин кивнул и сказал:

– Про наркотики ты тоже слышал? Попал ты, Серёга. Сочувствую.

– Про какие наркотики? – спросил я.

Пятернёй взъерошил на своей голове волосы.

– Которые у тебя дома нашли, – ответил Сергей Петрович. – В твоей съёмной квартире. Мне шеф об этом говорил.

Я буквально рухнул на стул около кухонного стола. Поднял на Порошина глаза.

Уточнил:

– Сергей Петрович, какие ещё наркотики? У меня? Много?

Мой коллега по работе… теперь уже бывший… покачал головой.

– Достаточно, – сказал он. – Хватит, чтобы упрятать тебя за решётку. За распространение.

Я облокотился о столешницу, недоверчиво хмыкнул.

Протянул:

– Дела-а-а. Осталось только в шпионаже меня обвинить. Или в изнасиловании.

Порошин ухмыльнулся, покачал головой.

– Ещё и неделя не прошла с того вечера, когда ты повалял на бильярдном столе генеральскую жену. Погоди, Серёга. Всё ещё будет. Впаяют тебе и шпионаж, и изнасилование, и совращение малолетних до кучи.

Я нервно хмыкнул.

– Добрый ты, Сергей Петрович. Только… там непонятно было, кто кого валял. Она мою рубаху в клочья разорвала…

– Вот тебе и признаки изнасилования…

– Иди ты!..

Я махнул рукой.

– Я-то пойду, Серёга, – сказал Порошин. – А вот куда теперь пойдёшь ты? Уже подумал над этим?

Сергей Петрович подошёл к окну, задёрнул штору – в кухне воцарился полумрак.

Порошин прогулялся до двери, щёлкнул выключателем – кухню залил яркий желтоватый свет.

– Серёга, – сказал Порошин, – тебя сейчас менты и фээсбэшники всей страны ищут. Не только московские. Твою смазливую морду не сегодня, так завтра по телеку покажут. Не в приключенческом кино, а в программе «Их разыскивают…» Работы у тебя больше нет: из клуба тебя выперли – мне об этом позавчера директор сообщил. За квартирой твоих родителей наверняка присматривают. Появишься дома – тебя сразу же скрутят и доставят прямиком в подвал на Лубянке…

– Я сам кого угодно скручу…

– И увеличишь себе срок, Серёга. Хотя… куда уж больше? Ты на том бильярдном столе сразу пятнашку заработал.

Сергей Петрович ухмыльнулся, покачал головой.

– В общем, встрял ты, Серёга, – повторил он. – Глубоко. По самые помидоры.

Я нервно усмехнулся, пожал плечами.

– М-да, уж. Без вариантов.

– Ты фотографии принёс? – спросил Порошин.

Я вынул из кармана сложенный пополам конверт, положил его на стол.

– Вот, Сергей Петрович, – ответил я. – Сделал всё, как ты говорил. Для паспорта и для военника.

– Молодец, Серёга, – сказал Порошин. – Это был самый рисковый момент в моей задумке.

– В какой задумке, Сергей Петрович? Ты так ничего и не объяснил.

Порошин покачал головой.

– Всё расскажу, – пообещал он. – Только позже. Сейчас на долгие разговоры у нас нет времени: скоро мои домашние вернутся. Им тебя видеть не нужно. Ты и сам это понимаешь. Того и гляди: их тоже о тебе расспросят. Как бы жена не сболтнула лишнего. Несколько дней поживёшь на даче у родителей моей соседки. Они на дачу в этом месяце не нагрянут: уехали. Там тебя искать не будут. Купишь еды дней на пять. Деньги у тебя на еду есть?

– На еду хватит, – заверил я.

Махнул рукой.

Порошин кивнул.

– Вот и хорошо, – заявил он. – Побудешь на природе. Отдохнёшь на свежем воздухе. Там река неподалёку – искупаешься. Я в четверг к тебе приеду, привезу новые документы и деньги.

На улице за окном раздался вой сирены.

Я нахмурился, сказал:

– Новые документы, конечно, хорошо. Только куда я с ними поеду? Я ж теперь… этот… террорист.

Сергей Петрович улыбнулся.

– Есть такое место, Серёжа, где тебя искать точно не будут. Там и трава зеленее, и небо голубее. Там не пугаются забытых в метро сумок, едят вкусное мороженое и знакомятся с неиспорченными деньгами женщинами. Почти как в сказке. Только климат там привычный. А главное: там никто не знает и не узнает о том, что ты террорист и наркоторговец. Поверь мне, Серёга: туда никогда не ступала и никогда не ступит нога российских фээсбэшников.

– Не знал, что существуют такие места, – сказал я. – Какие-то острова в океане?

Порошин покачал головой.

– Не острова, – ответил он. – Скоро всё узнаешь, Серёга. Одна проблема…

Порошин вздохнул.

– Какая?

– Не представляю, где жена ключ от соседской дачи спрятала, – сказал Порошин. – Боится, что девок туда повезу. Как будто для девок других мест нет. Найдёшь ключ, Серёга?

Порошин вопросительно приподнял брови.

– Запросто, – ответил я. – Без вариантов. Сергей Петрович, знаешь, как этот ключ выглядит?

Порошин кивнул.

– Конечно, – сказал он.

Я выпрямил спину.

– Тогда представь, что держишь его в руке.

Порошин зажмурил глаза, сказал:

– Представил.

Он склонил голову – я положил ладонь на его макушку.

С десяток секунд мы не двигались. Сергей Петрович сидел со склонённой головой – я прислушивался к своим ощущениям.

– Ну, – сказал Порошин, – чувствуешь его?

– Чувствую, – ответил я. – Вон в том шкафчике он лежит. Вверху.

Я указал рукой на дверку кухонного шкафа. Тут же прижал руку к виску, куда ожидаемо кольнула боль.

Сергей Петрович выбрался из-за стола. Достал из шкафа большой блестящий ключ. Показал его мне.

– Точно, – сказал Порошин. – Опять нашёл. Серёга, ты прямо как тот экстрасенс! Тебе нужно было фокусы на сцене показывать, а не охранником в ночном клубе работать.

* * *

Моя вишнёвая девятка уже пятый день стояла около дома родителей – я не рискнул колесить на ней по городу. До дачного посёлка я добрался на такси. В дом вошёл почти беззвучно. Убедился, что здесь меня не ждала засада. Не зажёг свет (подобно осторожному вору) – чтобы не привлечь внимание соседей по посёлку. На этой неделе я почти не спал: дремал не больше трёх-четырёх часов в сутки. Поэтому на даче я первым делом отыскал кровать и растянулся на ней в полный рост.

Впервые за неделю расслабился.

Провалился в сон, едва только коснулся головой подушки.

Утром моё настроение стало заметно лучше, нервы уже не походили на натянутые гитарные струны. Я позавтракал. Туман усталости покинул голову – я обдумал сложившуюся ситуацию. Проблемы с законом у меня за двадцать пять лет жизни ещё не возникали – опыта их разрешения я не накопил. На этой неделе я с удивлением обнаружил, что все мои приятели-спортсмены уже либо сидели за решёткой, либо лежали на кладбище. Поэтому я и воспользовался помощью коллеги по работе.

Теперь уже бывшего коллеги.

В окно дачного дома светило солнце.

– Как же тебя угораздило так вляпаться, Серёга? – сам у себя спросил я.

* * *

На даче время будто бы остановилось. Солнце сперва никак не желало подниматься в зенит. Затем оно непривычно медленно спускалось к горизонту. Первый день за городом мне показался едва ли не неделей. Привычный к столичной суете, я с удивлением наблюдал в окно за не менявшейся час от часу картиной – на ней лишь удлинялись к вечеру тени от кустов, деревьев и забора.

Жизнь за МКАДом поражала своей неспешностью и… бестолковостью.

Она не походила на московскую.

* * *

Я появился на свет в Москве, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году. Урождённый москвич. Мои родители родились в небольших деревнях: папа к северу от столицы, а мамина деревенька находилась на западе Подмосковья. Вот только их деревни уже стали частью быстро разраставшейся Москвы. Поэтому я обычно всем говорил, что являюсь коренным москвичом: «в бог знает каком поколении».

Таковым я себя и считал.

Мысли о том, что теперь я покину столицу надолго, меня совсем не радовали.

Причиной смены моего образа жизни снова стала девчонка. Такое со мной уже происходило в прошлом. Потому что до школы я был тихим домашним мальчиком; с четырёх лет читал книги и даже сочинял стихи. Но в школе мой образ жизни изменился – после того, как мне впервые разбили нос… из-за симпатичной одноклассницы, которая в меня влюбилась «с первого взгляда».

Случилось это второго сентября.

Вид собственной крови на асфальте мне не понравился.

Поэтому я сообщил родителям, что запишусь в секцию бокса. Папа моё решение поддержал. Мама была категорически против: она заявила, что на боксе испортят моё «милое личико». Путём длительных споров мы пришли к устроившему всех решению. В пятницу третьего сентября восемьдесят второго года я отправился в ближайший к моему дому спорткомплекс и записался в секцию самбо.

Через два года я заработал первую золотую медаль на первенстве города.

В том же году мне всё же снова разбили нос – в уличной драке (и снова из-за девчонки).

В восемьдесят восьмом году к тренировкам по самбо добавились занятия рукопашным боем (под таким названием тогда пряталась секция карате). Три раза в неделю с того же года я посещал качалку. Времени на учёбу практически не осталось. Поэтому я и очутился после окончания школы не в МГУ или МГИМО, а в Московском государственном горном институте, ставшем через год университетом.

* * *

Моё отношение к девчонкам определилось ещё в детском саду.

Я их любил. Всех.

В детском саду я поцеловался со всеми красивыми девочками из своей группы – из любопытства. Вот только не всегда именно я был инициатором тех поцелуев. Девочки хвастались друг перед другом тем, что целовались со мной «в губы». Не представляю, как этот факт не стал достоянием общественности: воспитателей и родителей. Я тогда не видел в нём ничего странного и необычного.

Поцелуи с девчонками прекратились, когда я пошёл в школу.

Потому что я временно утратил к ним интерес.

В школе я едва ли не с первых дней получал от одноклассниц записки с признаниями в любви. Что очень не понравилось другим парням. Мне завидовали. Мне подражали. Я всегда был в своём классе на первых ролях. Особенно после того, как провёл на пустыре около школы несколько эффектных бросков через бедро – после этого сверстники со мной не ссорились по пустякам.

Девчонки по праздникам заваливали меня открытками и подарками.

Приглашения на девчачьи дни рождения я игнорировал: предпочитал походы на тренировки.

Всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать лет. Тогда я взглянул на девчонок «под иным углом». Учился в шестом классе, когда мои поцелуи с одноклассницей «засекла» математичка. Пусть те «безобидные обжимания» и случились на перемене – они вызвали… волнение среди учителей школы и представителей родительского комитета моего класса.

У меня после того случая состоялся разговор с отцом.

В результате, я услышал две папины мудрые фразы: «не гадь там, где ешь» и «всегда предохраняйся».

Этим двум правилам я следовал, когда учился в старших классах и когда числился студентом горного университета. Студенты особенно ценили дружбу со мной: у меня всегда был доступ в общежития будущих врачей, педагогов и театральных артистов. «Предложение» всегда опережало «спрос». Возможно, поэтому я так и не «влюбился» (что бы это слово ни значило). Уберёгся я и от женитьбы.

Хотя попытки меня окольцевать случались.

До двадцати пяти лет я дожил без «обременительной» печати в паспорте.

Потому что переключил своё внимание на женщин, для которых не был «завидным женихом». Такие красотки охотно проводили в моём обществе время. Но они не покушались на мой паспорт: видели себя жёнами «новых русских» или богатеньких иностранцев – не мечтали стать супругой «простого» охранника из клуба. Меня это обстоятельство полностью устраивало, как и работа в охране.

В миллионеры я пока не метил.

Съёмная московская квартира на улице Полярная и вишнёвая девятка вполне соответствовали моему нынешнему статусу.

В начале девяностых годов я не пошёл в криминал, как многие мои приятели по спорту. Довод «будут бабки – будут и крутые тёлки» не показался мне убедительным. Красивых женщин и без того вокруг меня было предостаточно. Перспективы бандитской жизни меня не привлекли: отец устроил мне прогулку по ближайшему кладбищу, где одна за другой появлялись могилы молодых мужчин.

Работать горным инженером я после университета не пошёл.

А вот работа в службе охраны ночного клуба мне понравилась.

Одним из плюсов этой работы были частые знакомства с красивыми, ухоженными и небедными женщинами. Женщины приходили в ночной клуб веселиться. Там же они подыскивали и своих будущих мужей. Но богатых и свободных мужчин они находили не всегда. Зато в зале клуба знакомились с симпатичным молодым охранником – переключали свои женские чары на меня.

Неплохая по нынешним временам зарплата и непыльная работа, частые знакомства с красивыми девицами.

Вот только неделю назад в моей отлаженной жизни случился сбой.

Хотя поначалу всё было, как всегда: я познакомился во время очередной рабочей смены со студенткой МГУ, явно не бедной, не заинтересовавшейся моим семейным положением, без обручального кольца на пальце. Девчонка была весёлой. Мы быстро нашли общий язык и общие желания. Я снова воспользовался преимуществами своей работы, которые на этот раз преподнесли мне сюрприз.

Сюрпризом стал ревнивый муж этой студентки: генерал ФСБ.

О котором мне по телефону сообщил мой коллега по работе Сергей Петрович.

С замужними дамами я раньше романы не заводил. Намеренно этого не делал. Женщин вокруг меня всегда было много. Молодых, не обременённых обязательствами. Думал я всегда головой – не иной частью тела. Поэтому и не встревал в необязательные неприятности: не видел в них необходимости. Да и мужская солидарность играла в моём решении не последнюю роль.

Генеральская жена стала «случайностью».

В моём варианте – несчастным случаем.

Выглядела девица лет на двадцать с небольшим. Дерзкая, самоуверенная, незакомплексованная. Забавная. Я посчитал её очередной охотницей за «выгодными» женихами. Поэтому и проявил к ней интерес (точнее, откликнулся на её призывные взгляды): посчитал её «разовым» вариантом, без угрозы «осложнений». Мы весело провели время, расстались без обмена телефонами.

Признаюсь: на следующий день я подумал, что встречусь с ней ещё пару раз.

Если она снова появится в нашем клубе.

Но в клуб явились люди из ФСБ – благо у меня тогда был выходной день. Сергей Петрович просигналил мне о появлении фээсбэшников на мобильный телефон (одним только этим звонком мой мобильник оправдал потраченные на него деньги). В тот же день представители власти нагрянули и в мою съёмную квартиру – об этом обыске мне рассказали слонявшиеся во дворе дома пацаны.

Пару дней я кочевал по Москве.

Точнее, гостил у знакомых: то у одних, то у других.

Затем я снова связался с коллегой по работе: с Сергеем Петровичем Порошиным, который предупредил меня о появлении ФСБ в клубе. Вот тогда Сергей Петрович и предложил мне свою помощь. Он заявил, что поможет мне спрятаться. Пообещал, что обеспечит меня новыми документами. Порошин ничего толком не пояснил. Лишь потребовал, чтобы я предоставил ему набор фотографий.

* * *

Порошин явился в дачный посёлок в четверг, как и обещал. Он положил передо мной на стол тонкую книжицу тёмно-зелёного цвета с изображением советского герба на обложке и надписью «ПАСПОРТ».

Я осторожно взял эту книжку в руки, открыл. Увидел в ней свою фотографию и надписи: «Паспорт. Действителен по 27 августа 1977 г». В графе «фамилия, имя, отчество» прочёл: «Красавчик Сергей Юрьевич».

Я поднял на Порошина взгляд и спросил:

– Сергей Петрович, что это?

Глава 2

– Это твой новый паспорт, Серёга, – сказал Порошин. – Теперь ты Сергей Юрьевич Красавчик. Рабочий. Гражданин СССР сорокового года рождения. Прописан в городе Владивосток на улице товарища Ленина.

Он улыбнулся и добавил:

– Фамилия тебе подходит, между прочим. Красавчик – это про тебя, Серёга. Так тебя и в клубе многие называли. К фамилии ты быстро привыкнешь. Как и к новому отчеству.

Я указал на паспорт.

– Бог с ней, с фамилией, – сказал я. – Но это же… советский паспорт старого образца. Он давно не действителен. Куда я с таким документом подамся? К тому же… по этому паспорту мне шестьдесят лет.

Я усмехнулся и заявил:

– Не очень-то я похож на шестидесятилетнего деда. Тебе так не кажется, Сергей Петрович?

– Ну… не шестьдесят, а тридцать, – ответил Порошин. – Этот паспорт ведь для меня подбирали. Потому и выбрали человека постарше. Хорошо, что в документах меня сделали на четыре года моложе. Плюс-минус пять лет… не страшно.

Я покачал головой.

– Какие тридцать, Сергей Петрович? Считать не умеешь? Сейчас двухтысячный год. А моя новая дата рождения в паспорте – тысяча девятьсот сороковой. Посчитай. Шестьдесят лет. Не тридцать. Это притом, что мне всего лишь двадцать пять.

– Да нет, – сказал Порошин. – Всё правильно. Тридцать. Ты просто ещё не всё знаешь. Сейчас поймёшь.

Он вынул из сумки мятую газету и положил её передо мной на стол.

– Вот, Серёга, почитай эту любопытную статейку.

Он припечатал газету к столешнице указательным пальцем в том самом месте, где красовался заголовок: «История исчезновения советского поезда». Я опустил на страницу взгляд и прочёл: «В тысяча девятьсот пятьдесят втором году в СССР поезд с пионерами бесследно исчез и переместился на сорок лет в будущее…»

* * *

По утверждению авторов статьи летом пятьдесят второго года из Ленинграда в сторону станции Каннельярви выехал пассажирский поезд. Он повёз детей в пионерский лагерь. Поезд не прибыл на место назначения – бесследно исчез. К расследованию инцидента присоединились сотрудники УВД и КГБ. Об этом происшествии проинформировали даже Сталина.

Сотни милиционеров и добровольцев исследовали железнодорожное полотно на пути следования железнодорожного состава с пионерами. Никаких следов поезда не обнаружили. Только трое суток спустя поезд вновь появился на железной дороге – там, где его уже несколько дней безуспешно искали. Поезд остановился на станции – пассажиры рассказали странную историю.

Пассажиры и сотрудники Министерства путей сообщения, ехавшие в том поезде, сообщили, что поезд долго ехал в тумане, пока ни добрался до места, откуда много часов назад выехал: до Финляндского вокзала. Вот только на перроне они узнали, что приехали не в Ленинград, а в Санкт-Петербург. И не в пятьдесят втором году, а переместились в девяносто второй.

Испугавшийся произошедшего машинист поезда самостоятельно принял решение: он «поехал вкруговую через депо, а затем уехал обратно». Мужчина «твёрдо решил, что вернётся в своё время». Дальше снова было «путешествие в тумане», и поезд всё же вернулся в советский Ленинград. Где машиниста и всех взрослых, что ехали в том железнодорожном составе, арестовали.

Автор статьи упомянул о том, что «в архивах Финляндского вокзала действительно есть запись о прибытии на станцию в июле тысяча девятьсот девяносто второго года неучтённого поезда». Якобы, на станцию действительно прибыл в указанный день «раритетный советский паровоз ИС20 с деревянными вагонами, украшенный красными флагами и портретами Ленина-Сталина».

Дальше автор статьи рассуждал о природе того самого «странного серебристого» тумана, через который поезд с детьми перескочил на сорок лет вперёд, а затем вернулся обратно. Автор статьи упомянул, что подобные истории происходили и раньше. Он выразил надежду, что скоро «учёные разгадают природу этого явления». Сделал вывод, что путешествия во времени возможны.

* * *

– Что это за ерунда? – спросил я.

Уронил газету на стол.

– А если не ерунда? – сказал Сергей Петрович.

Я посмотрел на советский герб, что красовался на обложке паспорта.

Спросил:

– Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать: это всё произошло на самом деле?

Я улыбнулся и заявил:

– Чушь.

– Почему, чушь? – поинтересовался Порошин. – Почему ты так решил?

– Если бы поезд с пионерами появился в Питере восемь лет назад – его бы там встретили не только представители власти, но и сами бывшие пионеры. Сколько им исполнилось в девяносто втором? Чуть больше полтинника? В начале девяностых такое событие бы не скрыли. Гласность, все дела… Фотографии тех пионеров в центральных газетах бы промелькнули. Детишек бы по телеку показали. Отправили бы пионеров обратно к Сталину с кучей предсказаний и с коробками сникерсов и тампаксов в придачу.

Я постучал пальцем по газете и заявил:

– Ерунда всё это, Сергей Петрович. Без вариантов. Но даже если и не ерунда – сейчас двухтысячный год, а не девяносто второй. На поезд с пионерами мы уже опоздали. Или у него теперь регулярные рейсы?

Порошин потёр подбородок.

– Я… тоже думаю, что эта вот история с пионерами недостоверна, – сказал он. – Случись подобное на самом деле, всю эту историю бы наглухо засекретили. Особенно в пятьдесят втором году. При Сталине с такими вещами было строго. А тут… фамилии в статье указали, номер поезда… Ты прав, Серёга: ерунда всё это. Но дыма без огня не бывает.

Сергей Петрович накрыл газету рукой.

– Я точно знаю, что похожие вещи случались, – сказал он. – Теперь я в этом уверен.

– Теперь?

– Да, теперь, – сказал Порошин. – Вот.

Он вынул из сумки ещё одну газету, показа её мне.

– Что там? Снова гости из прошлого?

Сергей Петрович улыбнулся, покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Здесь статья об отравлении грибами в Воронежской области. Называется «Восстание грибов». Я эту газету сегодня утром в ларьке около метро купил. Но батя мне про это восстание грибов ещё лет восемь назад рассказал. Когда развалился Советский Союз. Красный флаг тогда сменили на триколор. Мой батя узнал об этом и сразу вспомнил про статью о грибах.

Порошин потряс газетой.

– Сегодня я сам её увидел. Название то же самое: «Восстание грибов». Понимаешь?

Я покачал головой и признался:

– Пока не очень.

Сергей Петрович ухмыльнулся, ладонью стёр выступившие у него на лбу капли пота.

– В общем, Серёга, такое дело… – сказал он. – Мы на море ехали. Папа, мама и я. В тысяча девятьсот семидесятом году это было. Я ту поездку, конечно, смутно помню. Родители тогда ещё жили вместе. Мне в том году всего пять лет исполнилось. Но отец мне о нашем путешествии в пансионат «Аврора» подробно рассказал. Тогда он вспомнил и название вот этой статьи про грибы.

Порошин всё же уронил газету на стол.

– Понимаешь, Серёга. Мои родаки развелись, когда я ещё и в школу не пошёл. Мама на отца сильно обиделась тогда. Так его до сих пор и не простила. Хотя я точно знаю, что мои родители любили друг друга. И по-прежнему любят. Но батя мой когда-то сглупил… и всё ещё за это расплачивается. Он говорил, что изменил бы свою жизнь. Если бы смог. А потом решил: сможет.

Сергей Петрович сунул руку в сумку и вынул оттуда чёрно-белую фотографию.

Показал фото мне и сообщил:

– Вот это мы. В том самом году. Папа, мама, я… и тётя Валя. С нами тогда ещё тётя Рита с Васей были.

Я взглянул на счастливые лица застывших на фото людей. Прочёл в углу фотографии: «Чёрное море, пансионат „Аврора“, 1970 год». Отметил, что пятилетний Серёжа Порошин тридцать лет назад мало чем походил на Сергея Петровича нынешнего.

Порошин положил фото на газету и сказал:

– К чему я всё это тебе говорю. В той поездке случилось кое-что необъяснимое. Отец об этом странном моменте вспомнил именно когда увидел на флагштоке в Кремле наш нынешний флаг. Он рассказал мне, что уже видел подобный флаг в прошлом. Во время той нашей поездки на море в семидесятом году. Папа увидел его тогда в четыре часа утра на станции «Пороги».

– Где это? – спросил я.

– Примерно в шести часах езды отсюда, – сказал Сергей Петрович. – Мы с отцом там побывали восемь лет назад. Флаг на станции тогда не обнаружили. Но триколор появился там три года назад, когда батя посетил «Пороги» уже без меня. Батя рассказывал, что в семидесятом году наш московский поезд остановился на той станции на пять минут. Примерно в четыре утра.

Сергей Петрович качнул головой и продолжил:

– Папа и ещё несколько пассажиров вышли там, чтобы покурить. В поезде было жарко и душно. Лето же. Вот они и пошли на перрон. Покурили, поболтали, посмотрели на странный флаг – тот трепыхался рядом с входом в вокзал. А потом папа подобрал с земли газету. Потому что увидел на ней забавный заголовок. Вот этот заголовок: «Восстание грибов».

Порошин кивнул в сторону газеты.

– Батя говорил, что на перроне было плохое освещение. Поэтому он прихватил газету с собой: решил, что почитает её утром. Ещё он обратил внимание на странность: на газете стояла дата выпуска – тринадцатое июля двухтысячного года. Число «две тысячи» бросилось ему тогда в глаза. Он подумал, что это забавная опечатка. Решил, что утром покажет её жене.

Сергей Петрович постучал по газете пальцем.

– Утром он эту газету на столе не нашёл. Мама завернула в неё мусор и выбросила. Теперь папа жалеет, что не кинулся на поиски той газеты. Но в семидесятом году он даже не подумал лезть в мусор. Решил, что дата на газете ему ночью померещилась. Да и кто бы так не решил? О газете и о триколоре батя позабыл. До того времени, когда у нашей страны появился новый флаг.

У меня над головой прожужжала муха.

Я отмахнулся от неё и спросил:

– Сергей Петрович, ты намекаешь: твой отец побывал в будущем, как те пионеры?

Порошин качнул головой.

Покачнулись и ветви дерева за окном.

– Похоже на то, Серёга, – ответил Сергей Петрович. – Понимаю: это звучит глупо и неправдоподобно. Но только как быть с тем флагом на вокзале в семидесятом году? Мой батя его не придумал, точно тебе говорю. Он мне никогда не лгал. Во всяком случае, в подлинность своих воспоминаний он верит. А я верю своему отцу. Предлагаю, чтобы и ты поверил мне. Это в твоих же интересах, Серёга.

Порошин чуть приподнял брови.

Я снова взял в руки паспорт и заглянул в него. Посмотрел на своё фото. Снова прочёл: «Красавчик Сергей Юрьевич».

Поднял взгляд на Порошина и признался:

– Сергей Петрович, я тебе, разумеется, доверяю. Но…

– Нет никаких «но», Серёга, – сказал Порошин. – Есть обвинения в терроризме и в торговле наркотой. Это с одной стороны. И возможность сбежать от этих обвинений уже сегодня ночью – с другой. Какую ты выберешь? Ты только подумай, Серёга: уже скоро ты будешь спокойно спать по ночам и не шарахаться в сторону при виде милиционеров. Начнёшь жизнь заново. Но не с чистого листа. Потому что… вот.

Сергей Петрович расшнуровал старый брезентовый рюкзак, который принёс с собой и выложил из него пачку денег: пачку советских денег – на верхней купюре я увидел изображение Ленина.

Порошин сдвинул старые советские купюры в мою сторону.

– Таких пачек у меня полрюкзака, – сказал он. – Мой батя хорошо подготовился к путешествию в СССР. Он планировал, что сам вернётся в прошлое. Но сейчас он в больнице, приходит в себя после инсульта. О походе на станцию «Пороги» не может быть и речи. Я обещал отцу, что сам отправлюсь в прошлое, если он не сможет. Но… я тоже не могу, Серёга. На кого я оставлю своих девчонок?

Сергей Петрович развёл руками, заявил:

– Вернуться к ним не получится, сам понимаешь.

Он дёрнул плечом и сказал:

– А тебе, Серёга, возвращаться сюда нежелательно. Здесь тебя ждёт тюрьма. Разве не так?

Он не дождался моего ответа и продолжил:

– Тебя, Серёга, тут теперь ничто не держит. Семьи у тебя нет. Нет больше и никаких перспектив – здесь, в двухтысячном. Ты и сам это понимаешь. Даже через пятнадцать лет, когда освободишься из заключения, перспективы у тебя не появятся. Потому что из тюрьмы ты вернёшься уже не красавчиком, а сорокалетним инвалидом. Если вообще там выживешь – с твоим-то характером.

Порошин ухмыльнулся.

У него над головой покружила муха – словно нарисовала очертания нимба.

Порошин сказал:

– Я предлагаю тебе, Серёга, прекрасный выход из той хреновой ситуации, в которую ты угодил. Причём, совсем не важно, веришь ли ты в перемещения во времени. Потому что уже сегодня ночью сможешь убедиться в правдивости моих слов. Сегодня. Ночью. На станции «Пороги». Или поймёшь, что мы с отцом все эти годы занимались самообманом – в этом случае ты всё равно ничего не потеряешь.

Сергей Петрович покачал головой.

– Ты просто задумайся вот над чем, Серёга. Мы с тобой никогда не были большими друзьями. Это правда, не спорь. Но я тебе сейчас помогаю. Разве не так? Ты же понимаешь, что эта помощь мне выльется в крупные неприятности, если о ней узнают? Сколько лет мне дадут за помощь террористу? После прошлогодних событий с этим строго. А у меня семья. Понимаешь? Но я всё же вожусь с тобой. А почему?

Порошин выдержал паузу, посмотрел мне в глаза.

– Я делаю это потому, Серёга, что уверен, – сказал он, – тебя не поймают. Если ты сядешь сегодня ночью в тот поезд на станции «Пороги», то обратно вернёшься уже пятидесятипятилетним. Доберёшься сюда своим ходом: год за годом. Никто не спутает тебя «того», пятидесятипятилетнего, с тобой нынешним. К тому же, ты вернёшься в двухтысячный год обеспеченным человеком. Вот…

Сергей Петрович вынул из рюкзака толстую тетрадь.

– Помнишь, Серёга, фильм «Назад в будущее»? Герой того фильма… не помню в какой части… купил в будущем альманах с результатами спортивных событий. Папа такого альманаха не нашёл, но он записал результаты спортивных соревнований в эту тетрадь – все, которые сумел отыскать в библиотеке. Причём, здесь результаты не советских соревнований, а иностранных. Понимаешь, почему?

Я неуверенно повёл плечом.

Предположил:

– Твой отец хотел уехать за границу?

– Точно! – сказал Порошин. – Папа не планировал оставаться в Советском Союзе. Что здесь делать? Он рассчитывал, что свалит за границу, как только появится такая возможность. Думал, что быстро там разбогатеет: сделает удачные ставки на тотализаторе. Папа надеялся, что проведёт остаток жизни где-нибудь в Америке, купаясь в тёплом океане и в роскоши. Как тебе такая возможность?

Я кивнул.

– Нравится.

Порошин ещё чуть сдвинул в мою сторону пачку советских денег.

– У тебя она будет, Серёга, – сказал он. – Если пообещаешь, что выполнишь мою просьбу.

– Какую просьбу, Сергей Петрович? – спросил я.