Текст книги "Змеюка на груди"

Автор книги: Андрей Евпланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Для человеческих жертвоприношений обычно использовали пленников и рабов, но нередко в жертву приносили детей, которых специально для этой цели покупали у бедняков. Некоторые семьи только этим и промышляли.

Изображения Кукулькана имелись во многих храмах, но одно из них считалось символом могущества майя. Они верили в то, что пока оно у них, они непобедимы. По одним сведениям «главный Кукулькан» хранился в одной из пирамид в Паленке, по другим – в Тикале.

Существует легенда о том, что однажды одному из пленников-тольтеков удалось похитить Пернатого Змея и бежать с ним на север. Так пришел конец могуществу майя. Воинственные тольтеки покорили их города и обложили данью. У тольтеков Кецалькоатль был уже главным богом. Он считался владыкой не только воздуха, но и воды, а также утренней звезды Венеры. Люди верили в то, что рябь на поверхности озер, вызываемая дуновением ветра, материальное проявление великого духа. Она ведь так похоже на чешую змеи.

Тольтекские жрецы Кецалькоатля не приветствовали человеческие жертвоприношения и вскоре поплатились за это. С севера в центральную Мексику пришли родственные им, но более воинственные ацтеки и завоевали их. Тольтеки к тому времени научились приготовлять из сока кактусов опьяняющий напиток пульке. Однажды ночью их воины так набрались, что уснули все как один. Воспользовавшись этим, отряд ацтеков проник в город Теотиуакан и захватил их главную святыню – золотую фигурку Пернатого Змея. С тех пор могуществу тольтеков пришел конец.

А Кецалькоатль переехал в столицу ацтеков Теночтитлан, который располагался на укрепленном острове посреди большого озера. И хотя ацтеки превыше всего почитали своего племенного бога Уицилопочтли, они отдавали дань и Кецалькоатлю, у которого был свой храм и жрецы. Ацтеки верили, что удача не покинет их, пока золотая фигурка Пернатого Змея находится в их руках. Но владеть удачей им было суждено недолго. В Америку уже плыли каравеллы Колумба.

В октябре 1492 года к берегу одного из тропических островов на подступах к восточному побережью Мексики пристали три небольших судна, приплывших с Кубы. На берег сошли белолицые бородатые люди. Колумбу островок показался сущим раем. «Это был чудесный край – прекрасный воздух, великолепные деревья, окаймлявшие берега, чистая вода и бесчисленные птицы…» – вспоминал он потом. Но он открывал новые земли не для того, чтобы жить в раю, а для того, чтобы вернуться в Европу с золотом и славой. Колумб уплыл на восток, так и не высадившись на континент. Испанцам понадобилось еще больше двадцати лет для того, чтобы собраться с силами и высадиться на мексиканское побережье. Командовал экспедицией молодой идальго Эрнандо Кортес. В его распоряжении было 500 солдат, 16 лошадей, 10 медных пушек и четыре фальконета.

Однажды, когда испанцы находились среди песчаных дюн побережья, к ним пришли пятеро индейцев. Они были врагами ацтеков, которые разоряли их селения и приносили их юношей в жертву своим кровожадным богам. Индейцы так расписали богатства Теночтитлана, что Кортес немедленно решил идти в поход на столицу Ацтеков. Чем это кончилось, мы знаем из учебников истории. А легенда говорит о том, что Кортесу никогда бы не удалось покорить ацтеков, если бы не предатели из союзных им племен. Они выкрали из храма Кецалькоатля и передали его испанцам. После чего неприступный Теночтилан можно было брать голыми руками.

Вот такова история у этого странного гибрида пресмыкающегося и птицы.

– А что было потом? Как он оказался в Европе? Его же привезли в Европу?

– Фиму так заинтересовал рассказ профессора, что он готов был слушать его целый день.

– Да в 1820 году его вывезли в Европу. Но это уже другая история. Заходите как-нибудь на неделе. Я вам ее расскажу, и, может быть, покажу музейный каталог фресок с фотографией золотого Кукулькана. Он меня где-то валяется, но придется поискать. Только скажите откровенно, на кой ляд вам сдался этот Змей? Он ведь не сбежал из зоопарка? Это отвратительное существо вовсе небезопасно для тех, кто, так или иначе, с ним сталкивается. Один мой коллега из Лондона считает, что Кукулькан обладает способностью тасовать судьбы людей словно карты. Вам, например, на роду написано прожить до ста лет и умереть от несварения желудка, а вашему соседу суждено завтра попасть под машину. Так вот Кукулькан может поменять вас местами, если вовремя не принести ему жертву.

Тем более есть примеры. Один из смотрителей музея в маленьком городке в Нижней Австрии, где хранился Пернатый Змей перед тем, как его включил в свою экспозицию венский музей в Хофбурге, умер от рака пищевода. Ничего удивительного, если бы не одно обстоятельство – за три дня до смерти он проходил полное медицинское обследование и никого рака у него не нашли. Чувствовал он себя прекрасно, ни на что не жаловался, а вскрытие показало, что рак метастазы почти ничего не оставили от его пищевода. Допустим, медики что-то напутали, Но вот вам еще загадка: в это же время племянница смотрителя, у которой была последняя степень этого рака, вдруг пошла на поправку и вскоре покинула госпиталь абсолютно здоровой.

Этот мой лондонский коллега, конечно, совсем чокнулся на индейских культах, но я не исключаю, что Змееныш способен на такие фортели.

– А я так в этом просто уверен, – согласился Фима. – С тех пор как я узнал, что есть такое чудовище, я все время ощущаю его козни. А после вашего рассказа я начинаю бояться за свое сердце, тем более, что, как утверждают некоторые, оно вполне может сойти за десерт.

– Берегите уши, – рассмеялся Вацлав Иванович. – Старые кабинетные крысы, вроде меня, любят вешать лапшу, чтобы казаться значительнее, чем они есть на самом деле. От души желаю вам удачи в поисках Птички.

Когда Фима вышел от профессора, уже стемнело. Вода в реке отражала вечерние огни. Увидев выходящего из подъезда детектива, женщина в светлом плаще, резко развернулась и пошла в сторону моста. Фиме показалось, что это Нинель, но тут подошел его троллейбус и он вскочил на подножку. Мысли его были далеко, там, где у подножья сьерры, похожей хребет дракона, раскинулись бескрайние дождевые леса, населенные дивными птицами, похожими на цветы и цветами, напоминающими птиц.

В эту ночь Фиме приснились, Диас и Санчес. Их головы были украшены перьями, торсы разрисованы белой краской. Они склонились над ним, и о чем-то посовещавшись на своем гортанном, похожим на клики чаек, языке, достали бутылку текилы и граненый стакан. Фима понял, что ни предлагают ему выпить на посошок перед тем, как уйти туда, откуда нет возврата.

Все явственнее слышались голоса возбужденной толпы, бой барабанов, завывание рогов. Там на площади, у подножья пирамиды все уже было готово к ритуалу жертвоприношения. Четверо жрецов в черном и двое в красном вознесли руки к небу. Их примеру последовала толпа. И тут вдруг между Диасом и Санчесом возникла нахальная морда кота Хариуса, и сказала: «А печень оставьте мне, а то я от этих „китти кэтов“ заработаю катар». И тут Фима проснулся. В прихожей заливался телефон.

Спросонья он долго не мог понять, кто звонит. Истеричный женский голос все время повторял одни и те же слова не разные лады, то с испугом, то с упреком, то с жалостью:

– Его убили, убили, вы слышите, убили…

– Кто? Кого и где? Да скажите вы толком, кто вы?

До женщины, кажется, наконец, дошло, что если она не попытается объяснить, кто она и почему звонит, ее звонок не будет иметь никакого смысла.

– Это Вероника, сейчас в подъезде убили Дениса. Его закололи ножом в спину у самой двери.

– Вызывайте милицию.

– Уже вызвала. Они приедут с минуты на минуту.

– Ждите и ничего не трогайте. Вас могут допросить по горячим следам. Не упоминайте ни о моем визите, ни обо мне. Это в ваших интересах. В десять часов я буду ждать вас в сквере на Тверской, за памятником Долгорукому.

Вероника отвечала растерянно, и Фима не был уверен, что она придет на свидание, все-таки потеря близкого человека это тяжелый удар. Но она пришла и даже почти не опоздала.

– Его убили сегодня ночью, – начала она, едва поздоровавшись. – Во втором часу ночи он позвонил в дверь… Я думала, что он уже не придет. Когда он бывал пьян, он ночевал у себя на Маросейке, а тут заявился среди ночи. Он что-то говорил за дверью, но я не разобрала. А когда открыла, он уже лежал у двери с ножом в спине.

– Что это был за нож?

– Обычный, кухонный. У меня тоже такой есть, я им мясо разделываю.

– Ни криков, ни звуков борьбы вы не слышали?

– Нет, ничего этого не было.

– У вас с ним были довольно странные отношения, не так ли?

– Осудить человека всегда легче, чем войти в его положение. Мне было уже тридцать восемь лет, когда я вышла замуж за Вартанова. Он женился на мне из-за московской прописки и не скрывал этого. У нас было что-то вроде неписаного соглашения: я получаю статус замужней женщины и материальную поддержку, а он прописку и статус женатого мужчины. При этом мы не вмешиваемся в личную жизнь друг друга. Вы, конечно, знаете, что женщины не интересовали его в сексуальном плане. Но ко мне он относился хорошо, никогда не отказывал в деньгах. Хотя я и не требовала от него лишнего, брала только на то, чтобы поддерживать дом. Для армян дом, семья – это святое. Алик никогда не водил домой своих мужиков, только однажды приехал с Денисом. Тогда мы и познакомились. Денис сразу дал мне понять, что не прочь спать со мной. Мне он поначалу показался интересным человеком. Он же был такой высокий, красивый, остроумный.

Однажды он пригласил меня в свою холостяцкую квартиру на Маросейку, и я не смогла ему отказать. Поймите, каково мне было при живом муже обходиться без мужчины. А Денис был великолепным мужчиной, и я потеряла голову. Я убеждала себя, что меня не касаются его отношения с Аликом, что я не должна быть ханжой, что это несовременно. В душе я очень переживала на этот счет, но никогда ничего не говорила Денису.

Первые месяцы нашей связи я была как пьяная, но потом мало помалу начала трезветь. Я стала замечать, что Денис бывает со мной жесток и груб. Он в подробностях рассказывал мне о своих отношениях с Аликом и смеялся над его слабостями. Думаю, что он и ему рассказывал о наших свиданиях, потому что Алик стал относиться ко мне очень холодно.

Впечатление было такое, что Денис нас ненавидит и мстит нам. За что? Я этого не понимала. Вначале я думала, что это ненависть пролетария к господам. Но Дениса никак нельзя было отнести к пролетариям. Он хорошо одевался, проводил время в дорогих ресторанах, у него была дорогая машина, в квартире у него было много редких антикварных вещей, хотя он нигде не работал, а зарабатывал только какими-то посредническими операциями. Тем не менее, он все время требовал от Алика подарков. Последнее, что тот ему подарил – перстень с двумя бриллиантами, который стоил целое состояние. И все равно он закатывал Алику скандалы, обвинял в скупости и неблагодарности.

Однажды Алик застал нас в постели. Мне, кажется, Денис это специально подстроил. Он как будто напрашивался на скандал. Это была безобразная сцена. Я не могу вам ее описать. После этого я сказала себе, что больше ни за что не буду встречаться с Денисом, но тут как раз случилась трагедия – Алик погиб.

Денис на похоронах очень плакал, потом попросил разрешения приехать ко мне, и я согласилась. После смерти Вартанова он много пил, а когда напивался, обращался со мной, как со шлюхой, поэтому я и запретила ему приезжать ко мне в пьяном виде.

Вероника достала носовой платок и поднесла глазам. Слез не было, но губы у нее дрожали, и казалось, она вот-вот расплачется.

– Я наверно не выдержу всего этого… Сначала Алик, потом Денис… Мне не хочется больше жить.

– Ну-ну, – попытался ее успокоить Фима, – что бы ни случилось, человек обязан продолжать жить, хотя бы из любопытства.

– Вы так думаете? – сказала она и посмотрела на него влажными глазами в которых, как ему показалось, блеснула искорка надежды.

– Конечно, – сказал Фима уверенно и положил руку на ее теплое большое плечо. – Давайте сейчас обсудим ситуацию и подумаем, что нам делать. У Вартанова и Дэна были общие знакомые?

– Наверно, они часто бывали в ночных клубах, но ни с одним из них я незнакома.

– Дэн знал Афанасия?

– Лично не знал, но отзывался о нем с брезгливостью.

– Что вы знаете о коммерческих сделках Дэна?

– Ничего со мной он не касался этой темы. Однажды он упоминал какого-то босса, который хотел его обмануть, но имени он не называл.

– Как часто вы ездили за границу?

– Алик никогда не брал меня в свои поездки, на мне ведь был дом. Но в июле он сам попросил меня съездить в Испанию. Весной он купил виллу на Коста Брава, нанял смотрителя из местных, ему его порекомендовали в муниципалитете. Но Алик не слишком доверял незнакомому человеку и попросил меня проверить все ли там в порядке, а за одно и отдохнуть пару недель.

– Вы были там одна.

– Одна… Но потом приехал Денис. Он сказал, что соскучился.

– Где хранилась бронзовая статуэтка Пернатого Змея?

– Бог с вами, ни о какой статуэтке я не знаю. Там были керамические вазы, картины, а статуэток не было.

– Когда вы уезжали, Дэн не прихватывал с собой какой-нибудь свертков или коробку?

– Нет, у него был только небольшой рюкзак, где лежали носки, трусы майки, косметика и бритвенные принадлежности. Я сама укладывала эти вещи.

– Вы встречались с кем-нибудь во время отдыха в Испании?

– Нет, у меня там нет знакомых, кроме Мигеля, который присматривает за виллой. Денис, правда, встретил в аэропорту знакомого, мы улетали, а он только что прилетел из Москвы, я не запомнила, как его зовут. Они проговорили минут десять и разошлись. Дэн сказал, что они когда-то жили в одном доме.

– Как выглядел этот человек?

– Ничем не примечательная личность в зеленой бейсболке. Он был с очень красивой женщиной. Она ждала его в баре.

– Дэн никогда не говорил с кем-нибудь о Мексике?

– Никогда.

– Вопросов у меня больше нет. Вам сейчас, конечно, тяжело, но, если вы вспомните что-нибудь важное, на ваш взгляд, или, если вы заметите, что за вами следят или, если кто-то чужой попытается установить с вами контакт, тут же звоните мне. Это в ваших интересах. А милиции о наших делах лучше не знать, у нее и без нас забот хватает. И потом вам лучше на некоторое время переехать, лучше в другой город.

– А если в Испанию?

– Вот туда как раз ехать не стоит, лучше в Сочи, заодно и отвлечетесь от тяжелых мыслей.

– Хорошо, я обязательно уеду, только позже. Мне нужно похоронить Дениса, нас все-таки очень многое связывало.

– Тогда до свидания, – Фима дотронулся до руки Вероники. Но она задержала его пальцы.

– Нет, не оставляйте меня сейчас, одна я сойду с ума. Мне страшно, мне кажется, что он опять позвонит в дверь. Поедем ко мне. Я обещаю, что не буду вас соблазнять. Мы просто посидим, побеседуем, выпьем, если захотите, у меня есть хороший бар. Я обещаю, что не буду вас соблазнять.

– А я и не давал обет целомудрия, – Фима вспомнил ее сильные загорелые бедра, и ему вдруг захотелось взглянуть на них еще раз. – Как нам лучше ехать? – спросил он.

– На такси, – сказала Вероника. – Я заплачу.

На смену испугу и тревоге на нее вдруг свалилась усталость, наподобие той, которая бывает в природе после бури. Это было хорошее чувство и она его смаковала.

Роза Марковна устроила настоящий пир. На столе стояли рыбные и мясные закуски, холодец, печеные яблоки и бутылка вина. На сковородке что-то шипело и распространяло дивный аромат.

– Выхлопотали таки себе пенсию, – всплеснул руками Фима.

Роза Марковна обиделась.

– Там, где сел московский бюрократ, харьковскому можно повеситься. Но мне уже в любом случае здесь делать почти нечего. Просто сегодня суккот[11]11
  Еврейский праздник.


[Закрыть], и я подумала, что хорошо бы посидеть за столом, выпить по рюмке вина и может быть вспомнить что-то хорошее.

У Фимы в семье не отмечали еврейских праздников. Отец с матерью конечно знали что такое суккот, ханука, пурим[12]12
  Еврейские праздники.


[Закрыть], но старались не забивать этим сыну голову для его же пользы. Он, конечно, слышал эти причудливые, как корни вековых деревьев слова, но никогда не задумывался над их значением. Это его пугало.

– А что такое суккот? – спросил он, только чтобы загладить свою бестактность.

– Я не ребе, чтобы все разложить по полочкам. Знаю только, что раньше в этот день все садились под навесом у Кацнельсонов и гуляли до утра. Приходили музыканты, и молодежь танцевала, а старые люди пили вино, ели печеные яблоки с медом и разговаривали за жизнь.

– Значит это что-то вроде дня памяти.

– Нет, вроде праздника урожая, но вспомнить хорошее никогда не мешает.

– И что вы вспоминаете?

– Как мне подарили белые туфли перед школой. У нас в семье было пятеро детей, и я самая младшая. Рубашки и платья мне шила мать, а туфли приходилось донашивать за старшими сестрами. А тут туфли… Они были такие чистые, что я не хотела их надевать. Я взяла их к себе в постель и положила под подушку.

Вот странно, в жизни ведь происходит что-то большое: свадьбы, похороны, назначения, увольнения, а если что вспомнить, так всегда маленькое. Я вот помню, как после войны мы катались на лодке в парке, и один парень в такой кепочке с пуговкой, стоя на берегу не сводил с меня глаз. Его потом арестовали за ограбление продуктовой палатки. Но тогда, у пруда, он казался мне просто каким-то Печориным.

После той встречи, он ходил за мной по пятам. Я чувствовала его взгляд даже тогда, когда шла в уборную, которая у нас находилась во дворе. Сначала я готова была провалиться сквозь землю, а потом махнула рукой – почему я должна стыдится вместо него? И все-таки мне было неудобно, когда он смотрел на меня так, как будто я не просто девушка, а букет цветов. Потом я поняла, что он плохо соображал, куда я хожу, в булочную или в туалет, ему главное было видеть меня. Он себе это взял в свою глупую стриженую голову, и выбить это оттуда уже нельзя было никакими силами.

Сперва я стеснялась себя, потом стеснялась его, потом сказала себе, что мне все равно. Но на самом деле я уже чувствовала себя немного Гретой Гарбо. Женщину вообще очень просто увлечь – нужно только все время на нее смотреть. Она может делать вид, что вас игнорирует, что сердиться, но все равно она будет думать о вас, и в один прекрасный момент вы ей таки понадобитесь.

Через месяц я уже расстраивалась, когда не чувствовала на себе его взгляда, через полтора я решила, что такую любовь нельзя оставлять без ответа, и стала ему улыбаться. От моих улыбок он шарахался, как от огня, но через некоторое время я стала получать по почте открытки с цветами и пластинки. На этих посланиях не было обратного адреса.

Через своих подруг я узнала кто мой поклонник. Он жил в самом бандитском районе и считался «оторви да брось», то есть он нигде не учился и не работал, потому что его вот-вот должны были призвать в армию. Целыми днями он околачивался возле голубятников и картежников с которыми он имел какие-то дела.

Как-то я собралась с духом и окликнула его. Он вытащил пачку папирос, не спеша закурил, сунул руки в карманы и подошел ко мне.

Я хотела ему сказать что-то хорошее, может поблагодарить его за открытки и пластинки, но сказала совсем другое:

– Ты за мной больше не ходи. Я выхожу замуж.

Мне казалось, что это хорошее начало для разговора, что он меня обязательно должен спросить за кого я выхожу замуж, а я дам ему понять что этот человек мне не нравится… В общем я давала ему шанс зацепиться, но я его не знала. Он не хотел зацепляться. Он бросил папиросу себе под ноги, ударил меня по лицу так, что я едва устояла на ногах, и ушел.

Я проревела три дня, а потом узнала что он, после нашего разговора, если мордобой можно назвать разговором, с такими же как сам, отпетыми, взломал продуктовую палатку, и был арестован на месте преступления.

Больше у меня ничего драматического в жизни не было. Я действительно вышла замуж за сына начальника дистанции пути, и пошла работать в регистратуру железнодорожной поликлиники. Муж был очень хорошим человеком, но после женитьбы прожил только пять лет. Своих детей у меня не было, зато сестрам бог послал целый выводок мальчиков, которых нужно было поставить на ноги. Нет, у меня была очень хорошая жизнь, но все-таки интересно, как бы она сложилась, если бы мой первый ухажер не оказался таким ревнивым?

– Мы часто хотим одного, а делаем совсем другое, Мы хотим общаться с одними людьми, а жизнь дает нам в попутчики совершенно других. Счастлив наверно человек, который может сказать ей «нет», и сделать все по-своему, – вздохнул Фима и потянулся к бутылке.

– Наше следствие зашло в тупик. – сказала Роза Марковна. – Какой-то доброжелатель обрубил нам все концы. Вам, Ефим, сейчас самое время заняться личной жизнью. Знаете что, берите эту вашу девушку из трамвая, и поезжайте с ней на юг, подальше от революционеров. А я пока пригляжу за вашей квартирой. Тем более что мой вопрос обещали решить только через три недели.

– Хорошая мысль, – сказал Фима. – Представляю, как обрадуется Рита, когда я сообщу ей, что мы едем в Сочи. Можно ведь и девочку с собой взять.

– Можно и взять, но думаю, вам будет лучше вдвоем, а девочку можно оставить со мной, раз уж я все рано остаюсь пока здесь.

– Для одинокого молодого человека вы, Ефим, даже слишком экономны, с профессорским авансом у нас две тысячи долларов. Вам и половины этого хватит на отдых, если не слишком шиковать.

– Да, но нужны путевки, билеты…

– Ой, мне эти старые холостяки. Навыдумывают всяких трудностей, только, чтобы ничего не делать.

– А как быть с профессорским кобелем.

– Я и его возьму на себя. Тем более, что у вас все равно нет на его счет никаких идей.

– Хорошо, Роза Марковна, я уже звоню.

Фима протянул было руку к телефону, но он вдруг зазвонил.

– Это Мартинес. Нужно встретиться. Завтра в полдень я буду ждать вас на том же месте, – прокаркала Ласточка и повесила трубку.

В гостиничном холе на сей раз было много народу, но Фима сразу заметил Марию. На ней был красный пиджак и желтая косынка. «Не так ли выглядит таинственная птица кецаль?», – невольно подумал Фима.

Девушка порывисто пожала его руку:

– Salut, comarado![13]13
  Привет, товарищ! (исп.)


[Закрыть] Есть важные новости, поднимемся наверх.

В номере она проделала ту же операцию: открыла краны в ванной и отключила телефон и только после этого заговорила.

– Центр приказывает поторопиться. В начале ноября намечается провести съезд, на котором наша организация должна объединиться с Фронтом освобождения штата Чиапас имени Сапаты[14]14
  Эмилиано Сапата (1879-1919), один из вождей Мексиканской революции 1910-1917 гг.


[Закрыть]. Это влиятельная партия, с ней считается правительство, но там у руля стоят школьные учителя, которые не читали Маркса и Ленина, они ставят перед своим движением ограниченные задачи: выделение средств на развитие экономики штата, представительство индейцев в администрации, преподавание местных языков в школе, пересмотр истории… Для нас – это программа минимум. Мы хотим вернуть индейцам всю страну, и построить на развалинах проамериканской республики социализм. Но нас мало, сапатисты не захотят объединяться с нами на равных, они предложат нам влиться в их партию на правах фракции, а это недопустимо. У нас обязательно должны быть свои люди в политбюро Фронта, чтобы в нужный момент перехватить инициативу и направить индейцев на баррикады. Нашим козырем мог бы стать Кукулькан. Для темных индейских масс он всегда был символом свободы и независимости. За теми, у кого этот символ они пойдут на смерть, не задумываясь.

– Постой, Маша, – перебил революционерку Фима. – Я что-то не разберу, куда вы хотите тащить этих несчастных индейцев, на смерть или в светлое будущее.

– В данном случае, это одно и то же. Для борца нет ничего прекраснее, чем умереть за дело народа. Память о героях никогда не умирает.

– «После смерти жопа не вертит», – любила говорить моя бабушка, – сказал Фима, и с вожделением оглядел стол, на котором помимо уже знакомой ему текилы, стояла ваза с виноградом, персиками и ломтиками арбуза.

– Ты так говоришь, потому что никогда не знал что такое нищета и эксплуатация, – вспылила Ласточка.

– Неправда ваша, товарищ Ласточка, – возмутился Фима, – бригадир Билли в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, гонял меня за пятьдесят баксов в день и в хвост и в гриву. Эта негритянская падла заставлял меня махать кистью по двенадцать часов и не отпускал даже пописать в неположенное время. Это еще может сказаться на моем здоровье. А макаронник Корвалол со своими гадскими пиперони чуть не довел меня до язвы желудка. Удивляюсь, как я еще унес ноги из этого капиталистического рая.

– Американцы жуткие сволочи, – посочувствовала Мария. – Наш президент лижет им жопу.

– Наш тоже лизал, пока не сменили. Давай выпьем твоей червивки за пролетарскую солидарность, – Фима плеснул текилы себе и Ласточке, опрокинул свой стакан и ловко выхватил из вазы ломоть арбуза.

Арбуз был красный и на вид сахарный. Но Фима не успел его распробовать. Он только коснулся мякоти плода губами и тут же выронил его на пол. Глаза вылезли из орбит, рот так и остался открытым. Некоторое время Фима не мог промолвить ни слова. Наконец, он замахал руками и побежал в ванную.

– Вы что, товарищи, сдурели, жрать арбуз с перцем. Хотя бы предупредили, – дар речи вернулся к Фиме, после того как он два раза вымыл рот с мылом.

–У нас арбузы всегда едят с соусом чили, это вкусно, – рассмеялась Ласточка.

– Предупреждать надо.

– Вот нас и предупреждают, что, если через две недели Кукулькан не будет передан представителю центра в Москве, то наша судьба будет решаться «ягуарами революции». Я могу заранее сказать, что они решат – ликвидировать. А вот каким образом – это сюрприз. Они такие изобретательные. Одного парня, Орасио из Мериды, они удушили с помощью полиэтиленового пакета за то. Что он утаил от организации, что получил наследство. Владельцу магазина в Санта-Крусе, который не захотел разместить у себя типографию – забили гвоздь в темя. Мою подругу Корасон, за то, что она вышла замуж за американца – отравили.

– Наверно арбузом по-мексикански…

– Перестань, я серьезно. Нам нужно торопиться, тем более что у нас появился конкурент. В Москву из Вены приехал агент Интерпола Клаус Кучка. Они тоже считают, что следы Змея ведут сюда. Что тебе удалось выяснить?

– Почти ничего. Кто-то идет впереди нас и уничтожает свидетелей. Позавчера убили человека, который был на вилле Вартанова. Боюсь, что и коммерческий директор Реальты тоже мертв. Милиция объявила его в розыск, но это чистая формальность. Правда есть одна зацепка: Афанасий был связан с наркоторговцами. Они могут знать, кто убил Вартанова. Их босс, некий Рахманкулов по кличке Мирза, сейчас в Москве, но к нему не подступиться – слишком крупная фигура, он министр в одном из новых государств Средней Азии. Мы нашли склад, где он хранит наркотики, но это ничего не дает. У Мирзы дипломатический иммунитет, его даже допросить нельзя. Остается ждать пока он сойдет с ума и даст показания на самого себя… Хотя… Послушай, Маша, у меня идея, а что если твои колдуны испытают на нем свои способности.

– Ты имеешь в виду Диаса и Санчеса?

– А у тебя есть другая бригада?

– Это не так просто делается, как ты думаешь. Нужен визуальный контакт. Где он остановился?

– Неверно в «Президент-отеле», можно уточнить в посольстве.

– Туда ребят близко не подпустят. Они же простые крестьяне. Да и по-русски не знают ни слова.

– А что, если выдать их за колумбийских наркодилеров. Скажем, Медельинский картель хочет заключить конвенцию о разделении сфер влияния и обмене опытом. Это вполне в духе времени, некий мафиозный интернационал. .И девиз есть: наркодилеры всех стран – соединяйтесь. Подыщем им костюмы, галстуки, платочки в кармашки, одеколон «Опиум». А ты будешь при них переводчицей, и свяжись со своим шефом, пусть поможет, он ведь заинтересован в нашем расследовании. Кстати, как на него выйти, мне тоже есть о чем с ним поговорить.

– Это невозможно, у меня нет на него выхода. Он сам выходит на связь. Я не знаю его в лицо, и у меня нет его телефона. Знаю только, что партийная кличка у него Москва.

– Он что, русский?

– Не думаю, мы говорим по-английски.

– Ну, действуй, девочка, а то с нас снимут скальпы.

– Для начала может снимем с себя одежду, – засмеялась Мария и игриво положила руку Фиме на грудь.

– Может, сперва снимешь караул, или ты хочешь устроить своим ребятам бесплатное шоу с раздеванием?

– Mayta! Ven, senor desea conocer contigo![15]15
  Майта! Выходи, сеньор хочет с тобой познакомиться. (исп.)


[Закрыть] – каркнула Ласточка так, что Фима чуть не выпустил из рук стакан с текилой.

Он думал, что сейчас из спальни появятся Диас и Санчес и, как в прошлый раз, проследуют к выходу, но вместо этого на порог спальни выкатилось странное существо женского пола сплошь состоящее из мячиков – круглый лобик, круглые румяные щечки, две увесистые дыньки грудей, животик наподобие арбуза и шаровидные коленки с ямочками… Девушка явно стеснялась: потупив глаза, она тщетно пыталась натянуть на полные ляжки коротенькую юбчонку.

– Это Майта из Гондураса, моя соседка по общежитию, – Представила подругу Ласточка. – Она хочет с тобой познакомиться. Понимаешь, нам, иностранкам, довольно трудно найти здесь парней, у нас в общежитии живут одни африканцы и арабы, и те предпочитают иметь дело с проститутками. А Майта очень романтическая девушка – она пишет стихи.

– Но я не понимаю по-испански, – попытался защититься Фима.

–Ничего, мы тебя научим, – таинственно улыбнулась Ласточка, и подмигнув Майте, принялась расстегивать пуговицы у Фимы на рубашке. – Повторяй за мной, товарищ: beso, amante, te quiero[16]16
  Поцелуй, любимый, я тебя желаю (исп.)


[Закрыть]… Это как цветы на дороге, которая ведет в рай.

Оберлейтенант Клаус Кучка гордился своей родословной. Как и подобает настоящему австрийцу, он имел в роду представителей почти всех народов, населявших обширную Австро-Венгерскую империю. Его дед по материнской линии был венгром, бабка – чешской, у отца были итальянские и украинские корни. Русскому языку его выучила тетка Ганна, которая была родом из Закарпатья, и потому он говорил на страшной смеси русского и украинского. Но в своей конторе он считался большим знатоком России и потому, когда испанские коллеги сообщили, что предполагаемые похитители Пернатого Змея были замечены возле виллы «нового русского» в Каллеле, начальство, не колеблясь, послало в Москву именно Клауса.

Он считал себя поклонником русской культуры, потому что любил слушать цыганскую музыку в ресторанчике на Пратере, и, чтобы поддержать свою репутацию всегда говорил не «Прозит!», а «На здоровье!», когда пил с друзьями молодое вино во время пикников в Венском лесу.

В Москву он ехал c большой охотой. Однако с первых же шагов на московской земле его стали преследовать неудачи. В Шереметьево его должны были встречать коллеги, но они перепутали день прилета.