Текст книги "Гвардейская кавалерия"

Автор книги: Андрей Бондаренко

Глава третья
Первая встреча

«Кошка», плавно меняя курс, начала постепенно приближаться к далёкой береговой линии. Вернее, к некоему широкому проливу (как решил Ник), расположенному между двумя низкими берегами.

Узкие светло-серые волны (с лёгким серебристым отливом), лениво и величественно разбегались – за кормой яхты – к незнакомым берегам, едва различимым в белёсой туманной дымке.

– Действительно, серебром отливает, – задумчиво вглядываясь в морскую даль, сообщил Банкин. – Тусклым-тусклым таким. Явно старинным. Кха-кха…. Или же оловом? Как в том знаменитом стихотворении, мол: – «Ураган остался за кормой. И молчит. Море – словно призрачное олово. Без обид…». А, кэп?

– Совершенно ничего, на мой частный вкус, необычного, – небрежно поправляя на длинном носу очки с затемнёнными стёклами, ухмыльнулся капитан Куликов. – Перед нами, господа патентованные шпионы, простирается – прямо по курсу – водная гладь, именуемая – «Рио де ла Плата». То бишь, в переводе с испанского языка, «Серебряная река», имеющая самую широкую в Мире дельту. Прошу, что называется, любить и жаловать…

«Да, изменился наш бравый шкипер за прошедшие годы», – машинально отметил Ник. – «Поседел весь – окончательно и бесповоротно. И разговаривать стал совсем по-другому – более вдумчиво и, так сказать, культурно. Никаких тебе «солёных» боцманских тирад. А ещё стал однозначно-скрытным: за время нашего совместного трёхдневного плавания так и не обмолвился ни единым словечком о том, чем занимался во время Второй мировой. Бывает, конечно…. Да и яхте его, безусловно, досталось: борта все облезлые, лет десять-одиннадцать уже некрашеные, щедро покрытые многочисленными неаккуратными заплатами и уродливыми вмятинами. Следы от пуль и осколков, надо думать…. И кот по палубе бродит совсем другой. Вернее, чёрно-белая кошка по кличке – «Маркиза». Видимо, буро-пегого Кукуся – по старости лет – пришлось списать на берег. Да, жизнь наша, жестянка неблагодарная…».

– Сергей Анатольевич, а ты про Айну и Сизого ничего не слышал? – спросил Ник. – Говорят, что они отчалили в Гватемалу?

– Отчалили. Ещё в самом начале 1941-года, – подтвердил Куликов. – Их мой коллега-Галкин туда доставил. Вместе с близняшками Афанасием и Мартой.

– А что с Айна? Поправилась?

– Наверное. Сердцеед Галкин, по крайней мере, мне про её неземную красоту – при встрече – все уши прожужжал. В 1942-ом году, в одном из баров Гаваны.

– Кэп, вы же должны нас с командиром проинструктировать, – напомнил дотошный Михаил. – Мол, как и что, кха-кха, в этой беспокойной Аргентине. Чего надо опасаться. И как себя правильно вести на городских улицах.

– Проинструктирую, мазуты береговые. Не вопрос, – лениво зевнув, пообещал Куликов. – Но не здесь же, в конце-то концов? На самом солнцепёке? Да и кофейку было бы неплохо выпить. За мной. Только сперва руль заклиню…

Они, покинув капитанский мостик, спустились по узкому трапу в кают-компанию (она же – личная спальня капитана «Кошки»).

Капитан, затратив порядка двадцати пяти минут, заварил кофе по старинному арабскому рецепту: в пузатой медной турке, помещённой в раскалённый мелкозернистый песок, нагретый на крохотной спиртовке.

Заварил, разлил по высоким фарфоровым чашечкам, а после этого поинтересовался:

– Никитон, тебе в кофе спиртику накапать? У меня, видишь ли, привычка такая…

– Капни. Лишним не будет.

– А юноше? Или же обойдётся? Мол, молод ещё?

– Дык, как же это? – возмутился Банкин. – Как финских полицейских мочить, так взрослый? Кха-кха…. А чуток алкоголя хлебнуть – годами не вышел? Дискриминация чистейшей воды. Откровенный произвол и гадкая «дедовщина». Я товарищу Мессингу обязательно нажалуюсь.

– Накапай, Серж, и ему, – благостно махнул рукой Ник. – Я сегодня добрый…. Ну, за нашу, кэп, неожиданную и судьбоносную встречу. Дай Бог, не последнюю, понятное дело…

Они, закусывая хрустящим овсяным печеньем, выпили по одной чашечке «алкогольного» кофе, по второй, по третьей.

После этого Куликов раскурил свою знаменитую чёрную трубку и, умело пуская к потолку кают-компании идеально-круглые кольца ароматного сизого дыма, прочитал маленькую просветительскую лекцию:

– Чтобы чувствовать себя в незнакомой стране безопасно и комфортно, надо попытаться – как можно быстрей – «понять» её. То бишь, пропитаться, если так можно выразиться, её «духом»…. Итак, в пошлой обывательской среде принято считать, что у Аргентины – пять знаковых символов: танго, мате, гаучо, великая Эвита Перрон и пампа. Спорное утверждение, честно говоря. Весьма и весьма спорное. Впрочем, начну по порядку…. Танго. Так себе танец, на мой частный и прямолинейный вкус. Танцуешь и ощущаешь при этом всё трепетное женское тело: колени, бёдра, грудь. Надо бы её, голубушку разгорячённую, (то бишь, партнёршу по танцу), тут же умыкнуть в укромное местечко и – по полной и расширенной программе. Ну, вы меня, конечно, понимаете…. Ан, нет. Нельзя. Танцуй, бродяга неприкаянный, дальше. Зрители, мать их растак, ещё пялятся. А у меня мужской орган, как назло, возбудился и, того и гляди, выпрыгнет из штанов. Тьфу, да и только. Маята одна и неудобство сплошное. Нет, братья и сёстры, танцуйте ваше хвалёное танго без меня…. И, вообще. Изначально танго, чтобы вы знали, являлся сугубо «мужским» танцем. Какие ещё шуточки? Чистую правду глаголю…. Дело было так. В конце девятнадцатого века десятки тысяч европейских эмигрантов прибывали в Буэнос-Айрес в поисках удачи, богатства, славы и счастья. Одинокие мужчины скучали по оставленным дома женщинам и, желая утешиться, проводили долгие вечера в здешних публичных домах. Ожидая своей очереди, (а с проститутками, как это и ни странно, наблюдался определённый дефицит), они танцевали друг с другом своеобразный медленный танец, полный страсти и желания, танец, напоминавший состязание за обладание женщиной. Ну, как аналогичные танцы у некоторых птиц, животных и насекомых. Глухари там всякие, тетерева, благородные олени, некоторые виды бабочек. Это уже позднее танго стали исполнять в сопровождении тягучих испанских и итальянских мелодий, смешанных с африканскими ритмами «кандомбе»…. Постепенно танго начали танцевать с женщинами, и танец тут же стал более сексуально-демонстративным и менее меланхоличным. Затем появились песни «танго», повествующие о глубоких и печальных чувствах: о тоске по Родине и любимым, о сердечных страданиях, о жуткой ревности и о предательствах вероломных женщин. Так что, не всё так гладко с этим самым танго. Вернее, с его «родословной». Плебейством голимым, на мой частный и капризный вкус, так и отдаёт…. Мате. Ещё одна классическая и глупая «запутка». Аргентинцы утверждают, что мате, мол, объединяет семью. Когда готовят мате, то все бросают свои дела, и семья – в полном составе – спешит к обеденному столу. Пью мате через специальные сосательные трубочки из маленьких полых тыквочек – и фанатеют. То бишь, балдеют и ловят кайф. Пьют и ловят. Пьют и ловят…. С чего, спрашивается? Ну, попробовал я пару-тройку раз этот без всякой меры разрекламированный мате – совершенно ничего особенного. Как говорится, ни в голове, ни в попе. А на вкус – обыкновенный второсортный зелёный чай. Мне в Китае и не такой доводилось пробовать. В том плане, что на порядок ароматнее и с гораздо более приятным послевкусием…. Гаучо. Это, вообще, какая-то откровенная насмешка природы. Да, когда-то давно гаучо, действительно, были…э-э-э, весьма достойными парнями. Только очень-очень давно. Из серии: – «Преданья старины глубокой…». Дело было так. Несколько веков тому назад в вольную аргентинскую пампу пришли жестокосердные и суровые испанцы…. Зачем, интересуетесь, они пришли? Естественно, в поисках золота и серебра. Значит, пришли и достаточно быстро уничтожили всех местных индейцев – и кечуа, и керанди. Ещё, для полного комплекта, перестреляли всех гуанако и страусов-нанду. А после этого завезли из Европы и выпустили в пампу всякий домашний скот. Но золота и серебра в Аргентине оказалось до обидного мало. И тогда разочарованные испанцы принялись – в массовом порядке – переселяться в Парагвай, Перу и Эквадор, где благородных металлов было не в пример больше. Часть лошадей, баранов, быков и коров они забрали с собой. А всех остальных бросили – на произвол Судьбы. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали себя в пампе просто превосходно. Для всяких парнокопытных здесь – идеальная среда и климат, так сказать…. И тогда в пампу пришли бродяги – самых разных национальностей, бедные, как худые церковные крысы. Чтобы не умереть от голода, они отлавливали этих диких лошадей, буйволов, баранов и коров, а потом загоняли их на наспех огороженные территории. Так в Аргентине появились гасиенды и гаучо – вольная и свободолюбивая разновидность людей, не признающая общепринятые нормы, правила и устои. Мораль у гаучо проста и непритязательна: – «Мы были никому не нужны. Когда наши детишки пухли от голода, то нам никто не помог, все презрительно отвернулись. Мы всего добились сами, собственными руками, безо всякой помощи со стороны. Поэтому теперь мы ничего и никому не должны. Никому. И ничего. Пошли вы все в грязную и широкую задницу – с вашими законами, конституциями и прочим навороченным уродством. Мы живём, как хотим, и никто не имеет права – вмешиваться в нашу жизнь…». Так оно всё и было. Не спорю. Только, извините, в далёком-далёком Прошлом. То есть, очень много лет тому назад. Но с тех пор, увы, много воды утекло по извилистым руслам аргентинских рек и речушек. Очень много…. Сегодня почти вся плодородная земля в Аргентине поделена (не без помощи армейских и полицейских структур), между крупными латифундистами. Так что, гаучо нынче не разгуляться. Практически негде…. Есть, конечно, в аргентинской пампе несколько крупных стационарных лагерей, где до сих пор обитают эти вольные пастухи. Только всё это носит, так сказать, откровенно-декоративный характер. То бишь, сегодняшние гаучо являются, если смотреть горькой правде в глаза, низкопробными клоунами, развлекающими, в основном, богатых американских туристов. Ещё они изредка подрабатывают в массовках – на съёмках низкопробных голливудских вестернов. Жалка и печальна их Участь, короче говоря…. А, вот, Эвита Перрон и аргентинская пампа – это да. В том философском смысле, что весьма достойные символы. Весьма, весьма и весьма…. Эвита. Её огромные портреты сейчас красуются буквально-таки по всей стране – и в больших городах, и в крошечных провинциальных деревушках: в квартирах и гостиничных номерах, на стенах домов и на автобусах-троллейбусах, в правительственных учреждениях и на многочисленных прямоугольных щитах, установленных вдоль асфальтовых и просёлочных дорог. А ещё на сотнях тысяч мужских и женских тел – в виде тёмно-синих и изумрудно-зелёных татуировок…. Любимая фраза Эвы: – «Управлять страной – всё равно, что снимать фильм о Любви, где в главных ролях заняты один мужчина и одна женщина. Все остальные – лишь статисты…». Она родилась в бедной семье и с самого раннего детства мечтала о карьере актрисы. Ей удалось вскружить голову бедняге-Перрону, а потом наша Эвита вознеслась к вершинам Власти. Она регулярно (даже сейчас, будучи смертельно-больной), раздаёт беднякам деньги и вещи. Промышленно-финансовые олигархи, латифундисты и буржуазия ненавидят её – до острых желудочных колик. А Эвита все делала и делает им назло. Ненависть к ней со стороны высокомерной аргентинской аристократии, воистину, безмерна. Как же, Золушка-замарашка, неожиданно взлетевшая на самый Верх…. Я лично видел Эвиту Перрон с год назад – в столичном парке Ретиро, ещё до её болезни. Очень милая, симпатичная, скромная и душевная женщина. Натуральная «Мадонна во плоти». Вот…. Вернее, к моему огромному сожалению, была. Сейчас Эва умирает от рака желудка. Мучительно умирает. Говорят, что ей осталось жить – максимум полгода. А страну – по этому поводу – постепенно охватывает массовый психоз. Недавно на стене дома, что стоит напротив Президентского дворца, кто-то из хулиганствующих богатеев начертал: – «Да здравствует рак!». Бедняки же, наоборот, без устали молятся (и поодиночке, и многотысячными толпами), о выздоровлении своей Небесной принцессы. Практически по всей стране воздвигаются высокие алтари, на которых беспрерывно горят восковые свечи и стоят портреты Эвиты. Люди сутками простаивают перед ними на коленях, горячо молясь о чудесном спасении Эвы. А с наступлением вечерних сумерек портреты «Аргентинской Золушки» выносят из домов на свежий воздух, чтобы «она могла подышать» живительной прохладой, и тогда – то в одной, то в другой деревушке – жители видят вокруг ее головы сияющий нимб…. Говорят, что сейчас Эва весит всего тридцать три килограмма, но от неё – по личному распоряжению Хуана Перрона – скрывают, что болезнь неизлечима. Чтобы она не замечала ужасной потери веса, весы, которыми она регулярно пользуется, тайно переделаны так, что всегда показывают один и тот же вес, близкий к нормальному. Радиоприемники в Президентском дворце отключены. По всей стране жители знают о болезни Эвиты больше, чем она сама…. Знают и переживают. Да я и сам (чего, собственно, скрывать?), весь распереживался и извёлся. Даже душещипательный стишок сочинил по этому печальному и скорбному поводу. Слушайте, мазуты береговые…

 
На этом Свете – живёт только одна женщина.
Её зову – Эвита Перрон.
Больше на Свете женщин не было.
Вагон,
Отцепленный – когда-то, где-то,
Свалившийся случайно в пропасть…
Если бы в этом вагоне были аргентинцы,
То они – перед смертью – дружно выдохнули бы:
– Эвита…
Этого не понять – никогда – иностранцам.
Как эта хрупкая и нежная женщина
Может быть Символов, Именем, Святой – целой Страны?
Эвита…
 
 
Могла, и была, и есть! Мои братья и сёстры!
Аргентина – без ума от этой женщины…
 
 
Эвита Перрон: всегда и везде – моё восхищение…
 

– Извините покорно, – Сергей Анатольевич так растрогался и разволновался, что был вынужден достать из нагрудного кармана клетчатой «ковбойки» полосатый носовой платок и аккуратно промокнуть им глаза. – Великолепная женщина. Потрясающая и бесподобная…. Что там у нас ещё осталось?

– Пампа, сеньор капитан, – подсказал вежливый Банкин.

– Ах, да. Конечно…. Но не буду, пожалуй, ничего об этом рассказывать. Скоро сами всё увидите – собственными глазами. Пампа – моя «большая аргентинская Любовь». После Эвиты Перрон, понятное дело…. А теперь, уважаемые товарищи разведчики, поговорим о безопасности. Нынешняя Аргентина – ужасно и бесконечно политизированная страна. Так, вот, исторически сложилось. В одних здешних населённых пунктах преобладают коммунисты, троцкисты и социалисты. В других, наоборот, хустисиалисты и перронисты. В третьих – правые ультра и наци. В четвёртых – военизированные католики. Ну, и так далее. По длинному и расширенному списку. Чёрт знает, что такое, короче говоря…. Причём, у каждой аргентинской политической группировки имеются собственные знаки различия, лозунги, партийные «кричалки» и даже своеобразные пароли из серии: – «Свой – чужой». И в этом, надо заметить, заключается серьёзная опасность. Можно, случайно ляпнув на городской улице что-то «не то», нарваться на печальные и фатальные неприятности…. Например, вам навстречу идёт компания правых ультра. И, вдруг, они почему-то решают, что вы имеете прямое отношение к идейным социалистам. Всё, серьёзная драка (как минимум), обеспечена…. Впрочем, то же самое непременно произойдёт, если мнительные троцкисты заподозрят, что вы являетесь сторонниками военизированных католиков. Бардак полный и бесконечный. В том плане, что опасных вариантов-сочетаний насчитывается достаточно много, так как в нынешней Аргентине зарегистрировано – только в официальном порядке – более шестидесяти пяти политических партий и общественных движений, враждующих, как правило, друг с другом…. Рассмотрим каждую политическую группировку (из крупных), в отдельности. Сразу предупреждаю, что дело это долгое, и растянется часа на полтора. Поэтому предлагаю – чисто для пущей эффективности процесса – вскрыть бутылочку с выдержанным ямайским ромом…

Наступил тихий летний вечер. Янтарно-жёлтое предзакатное солнце равнодушно висело над горбатыми портовыми кранами. Было безветренно и душно.

«Кошка», уверенно лавируя между самыми разнообразными судами и судёнышками, постепенно приближалась к нужному бетонному молу. С противоположной стороны над широкой бухтой величественно нависали узнаваемые силуэты небоскрёбов, знакомые Нику по красочным туристическим буклетам.

Яхта – красиво и уверенно – пришвартовалась у причала за номером «одиннадцать».

А ещё через двадцать пять минут они, успешно покончив со всеми погранично-таможенными формальностями, покинули территорию морского порта.

– Как-то всё быстро получилось-сладилось, – мрачно крутя-вертя баранку старенького светло-серого «Линкольна», ворчал Куликов. – Непривычно быстро. Это я про местных пограничников и таможенников. Обычно они гораздо более придирчивы. Подозрительно, однако. Надо будет Кресту доложить…. Что вы говорите? Мол, сработало рекомендательное письмо от испанского генералиссимуса Франко? Самое настоящее и подлинное письмо? Это, конечно, меняет дело. Отлично придумано, спора нет. Молодцы. Одобряю…. Ну, мазуты сообразительные, рассказать вам про Буэнос-Айрес? В качестве первой обзорной экскурсии?

– Поведай, конечно. Не вопрос, – согласился Ник. – Будем, что называется, признательны…

И Сергей Анатольевич рассказал – доходчиво и подробно, за час с четвертью – про аргентинскую столицу. Про улицы, проспекты и бульвары. Про происхождения их названий и наиболее знаковые здания. Про городские театры, музеи, парки и самые известные рестораны. Про памятники всяким Героям и график работы общественного транспорта. Про аргентинский футбол и ставки на профильные услуги местных «жриц Любви». Про здешние изысканные вина и ближайшие католические праздники.

Про всё-всё-всё, короче говоря. Причём, не только рассказывал, но и руками, на время бросая автомобильный руль, показывал…

«Всё такой же легкомысленный и болтливый», – подытожил Ник. – «Ему бы не резидентом советской разведки работать, а главным городским экскурсоводом. Толку, по крайней мере, было бы гораздо больше. Да и пользы реальной…».

– Всё это, безусловно, очень и очень интересно, – высказался Банкин. – Но почему в Буэнос-Айресе так много автомобильных пробок? Кха-кха…. И почему они такие…м-м-м, плотные, шумные и бестолковые?

– Здесь светофоров нет, – охотно пояснил Куликов. – Совсем. Не предусмотрены, так сказать…

– Такой большой город, и без светофоров? Ничего себе – заходы…. А, кстати, почему?

– По капустному кочану. Логика у местного прямолинейного населения такая своеобразная, мол: – «Чтобы мне, вольному и заслуженному кабальеро, всякие разноцветные огоньки указывали – когда ехать, а когда стоять? Не бывать такому! Наглое ущемление гражданских прав! К оружию, братья и сёстры! Свобода, она превыше всего…» Вот, так и живём. Аргентина, братцы мои, она такая…

Наконец, автомобиль остановился возле стильной кованой ограды, за которой – среди густой листвы деревьев и кустарников – угадывался длинный силуэт трёхэтажного светло-жёлтого здания.

– «Меблированные комнаты Жоржиньо», к вашим услугам, сеньоры, – объявил Сергей Анатольевич. – Я тоже квартирую здесь. Почему был сделан такой выбор? Всё очень просто. Тихий и зелёный район. Рядом находятся несколько станций метрополитена. Да и сам Мануэле Жоржиньо – славный малый…

«Славный малый» оказался высоким худым стариканом с пышными «моржовыми» усами и задумчивыми лиловыми глазами трепетной горной ламы. Зарегистрировав новых постояльцев в толстой амбарной книге, он вернул паспорта, выложил на деревянную стойку два массивных бронзовых ключа, щедро покрытых ядовито-зелёной патиной, и, молча кивнув массивной седовласой головой, удалился.

– Вам, господа приезжие, на второй этаж, – пояснил Куликов. – «Шестнадцатый» и «семнадцатый» номера. Расположены в правом торце, друг напротив друга. А я на первом этаже обитаю, как старинным постояльцам и положено. Для удобства. Чтобы бар и ресторан всегда были бы под рукой, на случай внезапно-посетившей жажды…

– Отдельные номера? – недовольно поморщился Михаил. – Лично я, честное слово, предпочёл бы двухместный. Было бы веселее. Кха-кха… И для общения удобней. И для оперативности полезней…. Нельзя ли, кэп, переиграть?

– Нельзя. Ты, мальчик, находишься в Аргентине. Здесь ко всяким штучкам «с гейским душком» относятся крайне неодобрительно. Подозрения в педерастии (пусть и насквозь ошибочные), это как вечное и несмываемое клеймо позора. Никто даже руки не подаст…. А что нам предписывают соответствующие служебные инструкции? Правильно, ни в коем случае не привлекать к себе излишнего внимания…. Значится так. Поднимайтесь на второй этаж. Занимайте номера. Распаковывайте чемоданы и дорожные баулы. Раскладывайте и развешивайте шмотки по шкафам и шкафчикам. Душ примите с дорожки. Переоденьтесь во что-нибудь…э-э-э, прилично-вечернее. Короче говоря, встречаемся ровно через сорок пять минут, на этом же месте…

И они, естественно, встретились.

– Ну, вы, ребятки, и вырядились, – небрежно завязывая на худой кадыкастой шее пёстро-цветастый платок, презрительно фыркнул Куликов. – Сразу видно, что иностранцы. Вернее, законченные, консервативные и скучные европейцы. Тьфу, да и только…

– Почему – сразу видно? – заинтересовался Ник.

– Потому. Как я уже говорил, в Аргентине очень уважают такое многогранное понятие, как – «вольный кабальеро». Понимаете, мазуты береговые? Вольный…. Следовательно, и во внешнем облике истинного аргентинца обязательно должно присутствовать нечто нарочито-небрежное. Мол, пошли вы все – с вашими скучными устоями и не менее скучными официальными правилами…. Вот, к примеру, в моём облике оно присутствует? Ну, нечто небрежно-нарочитое?

– А то. И всегда присутствовало. Даже на суровом Чукотском полуострове – во время поедания копчёного китового языка, любезно предложенного гостеприимными чукчами. Типичный, так сказать, представитель легкомысленной и пафосной богемы.

– Серьёзно? Может, я всегда был – в Душе – аргентинцем? Только не знал про это? Надо будет обязательно задуматься на досуге, под бутылочку-другую, об этом странном и немаловажном обстоятельстве…

– Когда же мы пойдём в ресторан? – жадно сглатывая голодную слюну, заныл Банкин. – Кушать очень хочется. Кха-кха. А тут такие бесподобные и аппетитные запахи долетают вон из-за тех стеклянных дверей…. Может, хватит уже трепаться?

– Пожалуй, хватит, – покладисто согласился Куликов. – Да и пожрать-выпить, действительно, охота…. Только мы не пойдём, а поедем. И не в ресторан, а в бар. Называется – «Милонга».

– А чем плох здешний ресторанчик, расположенный в десяти-одиннадцати метрах?

– Он-то, как раз, хорош. Но…. Какое сегодня число?

– Двадцать пятое декабря.

– Вот, именно. Следовательно, до отъезда фигуранта из Буэнос-Айреса остаётся всего несколько суток…. Вы же, кажется, хотели познакомиться с Эрнесто Геварой как можно быстрей?

– И сейчас хотим, – подтвердил Ник. – Типа – в срочном и безотлагательном порядке.

– Тогда поехали в «Милонгу». Там, уже ближе к полуночи, обожает собираться всякая «левая» (по убеждениям), публика, включая интересующего вас индивидуума…. Только такси надо поймать. Нарезаться в «Милонге» – раз плюнуть. И коктейли там забористые. И разговоры интересные. А первое, как известно, очень способствует второму. А второе – в свою очередь – первому. Замкнутый хмельной круг, так сказать…

Наступила летняя аргентинская ночь. Повсюду зажглись, разгоняя по сторонам вязкую угольно-чёрную субтропическую тьму, ярко-жёлтые уличные фонари.

Такси остановилось на Пласа Италия, в пятидесяти-шестидесяти метрах от величественного памятника Джузеппе Гарибальди[5]5
  Джузеппе Гарибальди – народный герой Италии, военный вождь Рисорджименто, автор мемуаров.


[Закрыть].

Они, рассчитавшись с шофёром, покинули автомобиль, который тут же укатил.

– Ага, сейчас состоится маленькое практическое тестирование, – обрадовано зашептал капитан Куликов. – Готовьтесь, доблестные идальго. В том плане, что старательно вспоминайте мои развёрнутые инструкции – относительно безопасного поведения…

Им навстречу шла группа молодых людей: три широкоплечих паренька и две стройные девицы. Юноши были одеты в узкие чёрные джинсы и широченные чёрные рубашки навыпуск. У одного из них из-под рубахи высовывались длинные деревянные ножны. А второй демонстративно поправлял на кисти правой руки солидный ребристый кастет. Девушки же предпочли в этот вечер аргентинскую классику: светло-голубые обтягивающие юбки до колен и белоснежные кружевные блузки свободного покроя. На груди (над сердцем), у каждой был закреплён большой круглый значок с профилем Эвиты Перрон, а в руках наличествовали чёрные кавалерийские хлысты.

«Непривычно длинные и гибкие хлысты», – всмотревшись профессиональным взглядом, отметил Ник. – «И что-то узкое и блестящее в них встроено-вставлено. Хм…. Неужели – бритвенные лезвия? Однако…».

– Бог и Родина! – звонко известил прыщавый длинноволосый юнец, шагавший чуть впереди остальных.

Его спутники и спутницы тут же остановились и замерли в напряжённо-угрожающем ожидании.

– Родина и Бог! – непринуждённо ответил Банкин и, выдержав короткую театральную паузу, добавил – голосом диктатора Хуана Перрона: – Я искренне рад, что аргентинская молодёжь по-прежнему привержена истинным ценностям. Более того, я по-настоящему счастлив. Кха-кха…. Большое спасибо вам, друзья мои!

– П-пожалуйста, – потерянно пробормотал юнец.

– Ик-к-к, – жалобно икнула одна из девиц.

Юные перронисты, непонимающе оглядываясь, скрылись в ближайшем переулке.

– Отлично сработано, – одобрительно ухмыльнулся Сергей Анатольевич. – С характерными нотками тонкого аргентинского юмора. Ладно, пошли в бар. И, понятное дело, пропустим по стаканчику – за успешное прохождение рабочего теста…

В «Милонге» было чуть душновато и откровенно бестолково: старенькая разномастная мебель, расставленная кое-как, без какого-либо стройного порядка, не в меру пёстрые шторы, скрипучие деревянные полы и «пупырчатые» светло-бежевые стены, густо завешанные самыми разнообразными и разноформатными фотографиями, вырезанными из газет и журналов.

– Кого тут только нет, – пробежавшим взглядом по стенам, тихонько пробормотал Банкин. – Политики, спортсмены, балерины, путешественники, революционеры, знаменитые мафиози, генералы, артисты и артистки…. Даже и…м-м-м, и советские есть: Иосиф Сталин, Лев Троцкий и Любовь Орлова. Бывает, конечно же…

С посетителями в баре наблюдался определённый дефицит. Порядка шестидесяти-семидесяти процентов посадочных мест – от их общего количества – было не занято.

– Ещё рановато, – пояснил Куликов. – А, вот, через час-другой здесь будет не протолкнуться от всяких шумных и разговорчивых типов. Занимаем вон тот угловой столик, рассчитанный на пять персон. Занимаем-занимаем, не ловим ртами ворон…. Эй, дон Серхио! – приветственно махнул рукой пожилому смуглолицему официанту. – Подойди-ка сюда…. Добрый вечер. Записывай, старина, заказ. Значится так. Средняя бутылка ямайского рома. Ну, которая с тремя золотистыми медальками. Пятилитровый кувшин пива. Естественно, «Кильмес-Кристаль». Далее – закуски. Три тапаса[6]6
  Тапас – закуска в маленьких чашечках, овощная смесь из баклажан, перца, лука и фасоли.


[Закрыть]. Малое сырное ассорти. Шесть кусочков фаины[7]7
  Фаина – пирог из муки с турецким горохом.


[Закрыть]. Ну, и тортильи[8]8
  Тортилья – маленькая тонкая лепёшка из кукурузной или пшеничной муки.


[Закрыть] с хамоном[9]9
  Хамон – в Аргентине – собирательное название сыровяленых ветчин.


[Закрыть]…. А минут через сорок-пятьдесят подай три стандартные порции асадо[10]10
  Асадо – мясо (в основном, говядина), зажаренное на углях.


[Закрыть] – «а-ля гаучо». Бокалов же и рюмок по пять штук предоставь. Пока, собственно, всё. Ежели что – дозакажем…

Время шло. Шумный, пёстрый и весёлый народ, занимая свободные места, прибывал. Но нужной персоны не наблюдалось.

И только когда они, покончив с пивом и закусками, приступили к асадо, Сергей Анатольевич вскочил на ноги и, взмахнув рукой, позвал:

– Че[11]11
  Че (испанский язык) – разговорное междометие, часто употребляемое в Аргентине, русские аналоги – «эй», «эх», «ну».


[Закрыть]! Тэтэ[12]12
  Тэтэ – детское и юношеское прозвище Эрнесто Че Гевары, уменьшительное от – «Эрнесто».


[Закрыть]! Миаль! Гребите сюда, сукины дети! Два свободных стула, как раз, имеется…

К их столику подошли двое мужчин. Один – среднего роста, лет тридцати, плотного телосложения, носатый, с массивной, почти круглой головой, коротко-стриженный, облачённый в светло-кремовые вельветовые джинсы и чёрную футболку с длинными рукавами. Второй – чуть выше (порядка ста семидесяти трёх-четырёх сантиметров), двадцати с небольшим лет, тёмноглазый, стройный, с небрежно-растрёпанными тёмно-тёмно-каштановыми волосами, небритый, в чёрных мятых брюках и белой (не очень-то и чистой), нейлоновой рубахе.

– Альберто Гранадо, – указав рукой на носатого мужичка, представил Куликов. – Дипломированный доктор биохимии. Идейный путешественник и записной авантюрист. Дружеское прозвище – «Миаль»…. А этот растрёпанный и улыбчивый шалопай – Эрнесто Гевара де ла Серна. Он же – «Пэпэ». Он же – «Че». Потому как «чекает» через каждую вторую фразу. Студент-недоучка и редкостный раздолбай. Не любит умываться и бриться. Всюду ходит в ужасных и неряшливых башмаках. Единственную рубашку стирает не чаще одного раза в неделю. Брюки, такое впечатление, никогда не гладит. Хронический астматик, кашляющий по любому поводу. И без оного. Но, при этом, является любимчиком у симпатичных девчонок. Липнут они к нему – как те мухи на тарелку с вареньем. Ничем необъяснимый, на мой взгляд, казус. Даже обидно немного…. Да вы присаживайтесь, ребятки, присаживайтесь. Не стесняйтесь…

– Спасибо, Одноухий, за гостеприимство, че, – опускаясь на стул, поблагодарил Эрнесто. – Ну, и за слова добрые. Кха-кха…. О, да у вас тут и рюмашки лишние имеются. Накатим, че, рома за встречу?

– Накатим. За встречу. Разливай…. А также и за расставание. Вы же, бродяги, не раздумали – совершить головокружительный мотоциклетный пробег через всю Южную и Центральную Америку?

– Не раздумали, че. На днях отправляемся. Я даже любимой девушке пообещал купить в Штатах фирменный купальник. Обязательно, че, куплю…. Зачем мы едем? А Бог его знает, если честно, че. Как говорится в одном стихотворении: – «Звонкий ветер странствий – на заре – поманил нас в неведомую даль…». Кха-кха-кха. Извините, астма проклятая…. Ну, вздрогнули!

«Хорошая у Че улыбка», – ставя на столешницу опустевшую рюмку, подумал Ник. – «Радостно-скромная такая. Словно бы он очень рад жить на Свете, но самую чуточку стесняется этой своей радости…. Голос? Мужественный, с лёгкой «хрипинкой». Бывает. Что-то в нём есть «сродни» голосу Владимира Высоцкого. Может, все идейные авантюристы и отвязанные искатели приключений – слегка хрипят? Мол, природная особенность такая? Типа – опознавательный знак? Всё, конечно, может быть на этом призрачном Свете…. А ведь они, действительно, похожи друг на друга. Мишка и Эрнесто, имеется в виду…».

– Серж, познакомь нас со своими друзьями, – попросил спокойный и рассудительный Миаль. – Всегда же интересно знать – с кем выпиваешь.