Текст книги "Аномальщики: Мутный Лес"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Опоздали вы, двойняшки, – отрицательно дёрнул щекой Подопригора, отчего его толстый тёмно-фиолетовый шрам неодобрительно задрожал. – В тридцатые годы прошлого века здесь целый летний сезон отработала – по полной программе – научно-исследовательская экспедиция, направленная сюда по личному распоряжению самого товарища Сталина. Вон, слева, в полукилометре, корячится тёмное пятнышко. Видите? Это развалины тех экспедиционных строений.

– Научно-исследовательская экспедиция, искавшая здесь осколки упавшего метеорита? – задумчиво протянула Натка. – Говорите, что в тридцатые годы прошлого века? Интересные, однако, дела…. Надо обязательно подойти к этим развалинам. Лично мне – надо.

– Зачем? – удивился Палыч. – Ну, старый покосившийся барак. Подумаешь. В этих суровых местах такого добра – без счёта. А дело, тем временем, неуклонно двигается к вечеру…

– Мне надо. Очень.

– Птичка не умеет капризничать, – заверил Пашка. – Раз сказала, что надо, значит – надо. Уважим барышню. За мной, соратники!

Старая длинная избушка неумело пряталась в густом неполовозрелом ельнике, метрах в десяти-двенадцати от чёрной приметной базальтовой скалы, чей внешний облик – неуловимо и ненавязчиво – напоминал о существовании в нашем бренном Мире загадочных и таинственных – «Всадников-без-головы».

Когда-то давно это была крепкая изба-пятистенок, но Время, как известно, безжалостно и неумолимо. Сейчас брёвна этого покосившегося строения почернели, покрылись лохматыми разноцветными лишайниками и местами прогнили насквозь. На крыше, поросшей зелёным мхом, насмешливо шумели на ветру своими ветками-листиками несколько взрослых берёз и осин. Было видно, что бывшие хозяева строения пытались дополнительно укрепить и утеплить избушку: местами бревенчатые стены были обмазаны толстым слоем серо-коричневой глины, местами – обложены дёрном. Окон не было вовсе. Покатая крыша, сработанная из узких древесных плах, нещадно перекосилась. На нижнем венце избы ещё можно было разобрать вырубленные некогда топором цифры и буквы: – «17.07.39. Лёня Кулик».

– Здравствуй, прадедушка, – осторожно касаясь пальцами текста, вырубленного в бревне лиственницы, прошептала Наташка. – Надо же, свиделись. Бывает.

– Э-э-э, ничего не понимаю, – потеряно забормотал Профессор. – Не может быть. «Кулик»…. Что же это такое? Вы, Птичка, не однофамилица знаменитого…м-м-м, изыскателя? А….

– Правнучка. Он – мой прадед по отцовской линии.

– Но, позвольте, как же…

– Так же. Общеизвестно, что Леонид Алексеевич Кулик руководил несколькими научными экспедициями, направленными на Среднесибирское нагорье – к месту падения легендарного Тунгусского метеорита. Но, помимо этого, он посещал и другие места, где – по народным преданиям и поверьям – с неба падали крупные неопознанные космические объекты. Кольский полуостров в районе среднего течения реки Умбы. Пустынная долина чуть южнее Самарканда. Болотистая низменность в Республике Коми. Данная конкретная болотистая низменность, получается…

– Завидую, Птичка, – признался Назаров. – У меня с родственниками, наоборот, полная труба. В том смысле, что некем похвастаться.

– Что же так? – елейно пропела Лизавета. – Одни сплошные алкоголики и тунеядцы в роду?

– Типа того. Виноват. Исправлюсь. Ладно, братья-сёстры аномальщики, пошли дальше. Мать его…. Опаньки! А это ещё что за хрень? Вон, напротив солнца?

Над странной северной долиной, наполненной белым цветом, плавно парил, почти неподвижно зависнув в воздухе, угольно-чёрный, местами угловатый силуэт: сплошные перепончатые крылья, из которых стыдливо высовывалась-шевелилась маленькая уродливая голова на тоненькой длинной шее.

– Классический птерозавр ^[6], – невозмутимо поправляя очки на длинном носу, известил Профессор. – Очень славный и, безусловно, достойный экземпляр. Без вопросов…. Елизавета, душенька, попробуйте его сфоткать на мобильный телефон.

– Ничего не получается, Палыч, – через минуту сообщила девушка. – Не работает мой мобильник. Не желает включаться.

– А что у остальных?

Вскоре выяснилось, что мобильная связь пропала у всех без исключения. Да и обычные фотоаппараты «щёлкали» вхолостую, не фиксируя изображений.

– До холма, на котором растёт Мутный Лес, осталось не так и далеко, – проинформировал Сергей. – Километра четыре с половиной до Малой Мутной. И примерно столько же предстоит пройти после намеченной переправы. Телефоны и фотоаппараты не функционируют? А что у нас, Рыжий, с армейскими рациями? Ну-ка. Приём-приём…. Та же, блин, неприятная история. Тишина и покой. Бывает. Это аномальная зона, скорее всего, так проявляет себя…. Эй, Петровы.

– Уже рисуем, господин проводник. Не беспокойтесь.

– Молодцы, работайте. Пять минут, ребятки, у вас на всё и про всё…

Отряд тронулся дальше. Птерозавр, махнув на прощанье перепончатыми крыльями, направился на восток и вскоре скрылся из поля зрения.

– Слава Богу, что нам с ним не по дороге, – облегчённо выдохнула Валя Петрова. – Очень неуютно, когда над твоей головой кружатся такие раритетные и страхолюдные монстры.

– Ну-ну, «не по дороге», – недоверчиво передёрнул плечами её брат Евгений. – Может, он, направляясь к Мутному Лесу, просто такой широкий круг заложил? Типа, старательно заметая следы, головы нам морочит? Ей-ей, не удивлюсь…

Минут через двадцать впереди послышался приятный мелодичный звон, постепенно переросший в весёлый и беззаботный гул. Пройдя через густой колючий кустарник, они вышли на высокий берег речки, выше по течению которой располагался величественный трёхметровый водопад.

– Чудесное и замечательное местечко! – обрадовалась впечатлительная Наташка. – Очень красивое…. А что это за река? Малая Мутная?

– Нет, безымянный приток Малой Мутной, – пояснил начальник метеостанции. – Вдоль этого притока мы и пойдём дальше.

– Кстати, этот симпатичный водопад слегка напоминает тюльпан. Водяной тюльпан, я имею в виду…. Неужели, это упавший с неба метеорит так постарался?

– Ну, у тебя, Птичка, и фантазия, – восхитился Пашка. – Богатая и необузданная. Так и хлещет через край.

– Причём здесь – моя бескрайняя фантазия? Вот, сам посмотри. Скала, а в ней имеются три большие дырки с неровными краями, через которые и стекает речная водица. Кто, спрашивается, пробил эти отверстия? Неужели, Александр Сергеевич Пушкин? Молчишь, Рыжий? То-то же…. Я думаю, что дело было так. Метеорит, войдя в нижние слои атмосферы, разделился на несколько частей. Основное тело, повалив деревья, упало в болотистую долину, через которую мы недавно прошли. А три мелких осколка долетели до речного берега и прошили насквозь данную базальтовую скалу. Как вам, коллеги, такая версия?

– Элегантная и логически-выверенная, – согласился Иван Палыч. – Ты, Птичка, достойная правнучка своего знаменитого прадеда.

– Польщена и тронута.

Через некоторое время путники вышли к месту впадения безымянной речушки в…

– В морской залив? – предположил Назаров. – До противоположного берега, частично скрытого туманной дымкой, будет километра полтора. Никак не меньше.

– Сам ничего не понимаю, – задумчиво поглаживая подушечками пальцев кривой тёмно-фиолетовый шрам на физиономии, признался Сергей. – Месяц назад здесь не было ничего подобного, а ширина Малой Мутной не превышала девяноста метров. Наверняка, без вредной старухи-шаманки здесь не обошлось…

– Подозрительная бабка наколдовала-организовала серьёзную плотину? – недоверчиво улыбнувшись, предположила Натка. – А после этого река вышла из берегов и затопила окрестности?

– Похоже на то. На Малой Мутной островов отродясь не было. А сейчас что мы наблюдаем? Справа – самый натуральный архипелаг. Слева наблюдается аналогичная картина. Откуда, интересно, они взялись?

– Аномальные локальные проявления, – в очередной раз поправляя на длинном носу профессорские очки, известил Иван Палыч. – Подлежащие, понятное дело, нашему вниманию и пристальному изучению. Чем, собственно, мы и намерены заняться…. Серёжа, а где ты спрятал деревянную лодку?

– В прибрежных кустах.

– Где же они?

– Нету, – картинно развёл руки в стороны Подопригора. – Кругом только камни и сухие ветки-стволы деревьев, выброшенные водой на берег…. Речной водой? Будем надеяться на это…

– Что же мы теперь будем делать? – преданно посматривая на начальника метеостанции, спросила Лизавета.

– Ничего особенного, милая аномальщица. Разведём жаркий костёр. Поставим палатки. Приготовим вкусный и калорийный ужин. Перекусим от души и завалимся спать. Естественно, предварительно составив и согласовав график ночных дежурств. А с утреца накачаем наше резиновое плавсредство и – за несколько рейсов – переберёмся через неожиданное водное препятствие…. Кстати, ребятки, проверьте мобильники. Вдруг, что…. Не работают? А фотоаппараты? Рыжий, что с рацией? Приём-приём…. Понял, не дурак. Ладно, не будем расстраиваться. Петровы.

– Всё нарисуем, командир. Не сомневайся. В лучшем виде…

Ночь (белая, даже белее питерских), прошла относительно спокойно. Россыпи блёклых звёзд задумчиво мерцали в вышине. Успокаивающе, загадочно и мечтательно потрескивал костерок. Только из таёжных зарослей, начинавшихся метрах в семидесяти-восьмидесяти от речного берега, время от времени доносились разнообразные звуки: жалобное попискивание, тревожный шорох, угрожающее рычанье, язвительный хохот.

– Ночной филин, зараза, старается, – ласково поглаживая ладонью приклад карабина, заверил Пашка. – Ерунда, по большому счёту.

– И порыкивал – минут десять тому назад – тоже он? – уточнила Наталья, которой выпало дежурить вместе с Назаровым.

– Конечно. Кто же ещё? Филины, они такие. Горазды подражать всяким и разным голосам. Прямо как, э-э-э…. Ну, как там его, затейника? Который муж Аллы Пугачёвой…

– Максим Галкин?

– Ага, он самый. Так что, Птичка, не переживай и не мандражируй. До утра, по крайней мере, доживём.

– Спасибо, Рыжий. Утешил соратницу…. А в реке, интересно, кто плещется? Слышишь? Словно несколько деревенских лошадок, заблудившись в дремучей северной тайге, решили принять ночные ванны.

– Таймени, ясен пень, – неуверенно вздохнул Пашка. – Я когда-то читал в журнале «Вокруг Света», что они в тутошних речках вырастают до невероятных размеров. Чуть ли не до ста килограмм…. Слушай, а, вот, твой знаменитый прадедушка Леонид Алексеевич. Поиски разных упавших метеоритов и прочих небесных артефактов. Интересное дело, конечно. Понимаю и полностью поддерживаю…. А, как и когда, извини, он умер? В одной из многочисленных экспедиций?

– Нет, на войне. В 1941-ом году ему было уже пятьдесят восемь лет, поэтому в регулярную армию не брали. Да и академик Вернадский строго-настрого запрещал даже думать о фронте. Мол, наука гораздо важней. Но мой прадедушка был очень упрямым и патриотичным человеком. Пятого июля 1941-го года он ушёл в Московское народное ополчение, а в октябре месяце уже вовсю воевал. Вскоре был ранен и попал в плен. После выздоровления немцы определили его в госпиталь для военнопленных – санитаром. Там Леонид Алексеевич ухаживал за нашими ранеными и даже помог организовать несколько успешных побегов. А потом заболел сыпным тифом и в апреле 1942-го года скончался.

– Есть чем гордиться, Птичка. Достойная смерть…. Кстати, про Вогула. Ты, получается, знакома с ним?

– Нет, сегодня встретились в первый раз, – загадочно улыбнулась Натка. – Наверное, ему про меня рассказал другой шаман. Только не здешний, а чукотский. Говорят, что шаманы – особенные люди, даже умеющие общаться друг с другом на расстоянии.

– Ещё один шаман? Чукотский?

– Я потом расскажу. Позже. Может быть. Если сочту, что ты, рыжеволосый охламон, этого достоин…

Утро выдалось тихим, тёплым и солнечным.

– Справляем, разойдясь в разные стороны, естественные нужды, умываемся и приступаем к текущим делам, – на правах командира-проводника объявил Сергей. – Девочки готовят вкусный и сытный завтрак, а мальчики сворачивают палатки и накачивают резиновую лодку.

– Какими составами будем переправляться через речной разлив? – заинтересовался Иван Палыч. – Сколько планируется сделать рейсов?

– За два уложимся, – вывалив из Наташкиного рюкзака толстый рулон ярко-оранжевой прорезиненной ткани, заверил Назаров. – Мне уже приходилось рыбачить с таких лодок. Они, действительно, считаются трёхместными, но только сугубо по суровым «эмчээсным» меркам. Видали по телеку какие сытые и толстощёкие морды у бойцов этого славного ведомства? Каждый индивидуум, честное слово, потянет килограмм на сто двадцать. Опять же, конструктивный запас прочности обязательно должен быть заложен…. Короче говоря, данная надувная посудина с лёгкостью выдержит и четырёх, и даже пятерых среднестатистических – по весу – пассажиров. Причём, с багажом.

– Согласен, – утвердительно кивнул головой Подопригора. – Так и сделаем. В состав первой команды войдут: Палыч, близнецы Петровы и Рыжий. Трое – вместе с перевезёнными вещами – останутся на берегу, а Евгений вернётся за нами.

– Бред бредовый и законченный! – возмутился Пашка. – Женька же субтильный совсем. Какой из него гребец? У меня гораздо лучше и быстрей, гадом буду, получится.

– И лучше, и быстрей. Никто и не спорит. А почему?

– Потому, что я гораздо здоровее.

– Правильно. А ещё взрослее, опытнее и хладнокровнее. Да и стреляешь отлично. Понимаешь, к чему я клоню?

– Не очень…

– Неизвестно, что нас ждёт на том берегу. Всякое может случиться. В том числе, и малоприятное. Поэтому будешь охранять – до нашего прибытия – Ивана Палыча, Валентину и поклажу. Понятно излагаю?

– Так точно!

– Молодец. Можешь, когда захочешь…

Серая каменная коса. Молчаливая тёмно-зелёная стена леса за спиной. Шустрые солнечные зайчики, беззаботно пляшущие на воде. Голубое бездонное небо над головами. Полное безветрие.

Походный завтрак – жидкая каша «пшеничка» с кусочками краковской колбасы – завершился.

– К отплытию! – скомандовал Сергей.

– Может, сперва мы с Рыжим помоем посуду? – жалостливо вздохнув, предложила Натка. – А уже потом…

– Отставить! К отплытию, я сказал. Пока лодка вернётся, мы посуду раз десять успеем помыть. Да и сполоснуть. К отплытию, родные…. Отдать, мать вашу, концы!

Отдали. Пашка, уверенно забирая вправо, чтобы случайно не налететь на ближайший холмистый остров, активно заработал вёслами.

– Не скучайте, соратники! – прокричал на прощанье Палыч. – Скоро, Бог даст, встретимся!

Берег начал постепенно отдаляться. А потом, когда по водной глади было пройдено порядка двухсот пятидесяти метров…

Плотный туман навалился неожиданно. Только что вокруг было светло и радостно. В голубом небе беззаботно носились-кружили шустрые чёрные стрижи. И, вдруг, за доли секунды всё изменилось – резко и сразу.

– Ничего не видно. Совсем. Ни впереди, ни сзади. Только слева призрачно чернеет островной силуэт, – заволновался Иван Палыч. – Туман густой, как деревенская качественная сметана. Только светло-сиреневый. И тишина…. Гулкая какая-то. Словно в подземном бункере, оборудованном на случай наступления Конца Света, предсказанного древними и коварными южноамериканскими жрецами…. Эй, на берегу! Сергей! Лиза! Эй! Отзовитесь кто-нибудь!

– Птичка! Эй! – слаженно подключились близнецы Петровы. – Эге-гей! Куда вы все пропали? Эге-гей!

Ответа не последовало. Более того, и речное эхо, затаившись, упрямо отказывалось проявлять себя. Казалось, что крики – почти сразу – безвозвратно и навсегда тонули в густом сиреневом тумане…

– Надо поворачивать назад, – предложил рассудительный Женька. – Чем быстрее, нет лучше.

– Это точно, – поддержала брата не менее рассудительная Валентина. – Пока окончательно не заблудились в дурацком тумане.

– Ерунду говорите, соратники, – самоуверенно хмыкнул Назаров. – Как здесь, вообще, можно заблудиться? Речное течение, конечно, слабенькое, но, всё же, присутствует. Я его вёслами прекрасно ощущаю. Гребём поперёк течения, и все дела. В любом раскладе, рано или поздно, упрёмся в противоположный берег. Правильно, Палыч?

– Абсолютно верно. Типа – истина прописная. Нам ли, отважным путешественникам и первооткрывателям, бояться какого-то тумана? Как и всех прочих проявлений непогоды? Греби, Рыжий! Вперёд! За славой и разлапистыми орденами!

За кормой что-то солидно и громко плеснуло. Вернее, кто-то – большой и сильный.

– Ай! – запаниковала Валька. – Хвост! Помогите!

– Ну, хвост, – презрительно поморщился Пашка. – Рыбий…

– Ничего и не рыбий! Ребристый, бугорчатый, буро-зелёный, заострённый…. Крокодилий, вот!

– Так, уж, и крокодилий…

– Ш-ш-ш! – раздалось – со стороны правого борта – громкое и противное шипенье.

– Эта зубастая гадина прокусила нашу лодочную резину! – известил Евгений. – Воздух выходит!

– Ш-ш-ш-ш-ш! – шипенье усилилось.

– Гнида переключилась на левую сторону!

– Рыжий, поворачивай к острову! – велел Иван Палыч. – Он где-то совсем рядом. Борта оседают прямо на глазах…. Поворачивай! Греби! Шустрее! Наддай!

Назаров ловко развернул лодку на девяносто градусов, носом по течению, и навалился – что было сил – на древки вёсел…

Лодка, уверенно забирая вправо, чтобы случайно не налететь на ближайший холмистый островок, отчалила от берега.

– Не скучайте, соратники! – долетел хриплый голос Палыча. – Скоро встретимся!

Отчалила и, проплыв (пройдя), около двухсот пятидесяти метров, пропала.

В том плане, что скрылась в густом светло-сиреневом тумане?

А не было никакого тумана. По крайней мере, с берега его не наблюдалось – только сплошная водная гладь, тянувшаяся до далёкого противоположного берега, и многочисленные серые и тёмно-зелёные острова.

Резиновая ярко-оранжевая лодка пропала сразу – без предупреждения и следа.

– Как же так? – взволнованно забормотала Натка. – Как же так, Пашенька? Куда же ты подевался, любимый? – через несколько секунд перешла на отчаянный крик: – Павлик! Эй! Где ты, Рыжий? Отзовись! Эге-гей! Пашенька!

– Иван Павлович! – подключился Сергей. – Что случилось? Профессор! Петровы! Эй! Отзовитесь немедленно…

Ответа не последовало. Лишь зловещая тишина висела над Малой Мутной. Гулкая такая. Вязкая. Словно в подземном бункере, оборудованном на случай наступления Конца Света, предсказанного древними и коварными южноамериканскими жрецами…. Более того, и речное эхо, затаившись, упрямо отказывалось проявлять себя. Казалось, что людские голоса почти сразу, словно бы сталкиваясь с невидимой прозрачной стеной, обрывались и тонули – безвозвратно и навсегда – в мрачных водах Малой Мутной…

Глава четвёртая

Ретроспектива 002. Птичка, шаманское пророчество

После окончания средней школы у Наташки не возникло никаких проблем и метаний, мол: – «Какую профессию выбрать? В какое высшее учебное заведение поступать?». Все известные ей предки по отцовской линии имели прямое и непосредственное отношение к Ленинградскому Горному Институту имени пламенного революционера Г. В. Плеханова (ныне – Национальный минерально-сырьевой Университет). Причём, к геологоразведочному факультету означенного ВУЗа. И, более того, всю жизнь занимались благородным и нужным делом – бурением в земной коре скважин самого различного диаметра и назначения.

Её прапрадед, естественно, окончил Горный ещё до Октябрьской революции, после чего отбыл в далёкую и суровую Сибирь – искать золотоносные и платиновые месторождения, расположенные в Иркутской губернии. Там и женился, взяв в жёны простую сибирскую девушку, уроженку знаменитого посёлка Бодайбо. А ещё лет через двадцать, сколотив приличный капитал, перебрался с семейством в город Дерпт, нынешнее эстонское Тарту, где и родился Наташкин прадед – легендарный путешественник и исследователь Леонид Алексеевич Кулик.

Надо отметить, что долгие годы дороги Горного института и Леонида Алексеевича не пересекались. Последний – после смерти отца – переехал с родственниками на Южный Урал, в городок Троицк, где успешно окончил местную классическую гимназию. А после этого отправился в столицу и поступил в Петербургский Лесной институт. Отучился он там, правда, всего-то один год, после чего был исключён за участие в студенческих волнениях и, в качестве наказания, призван на военную службу. Окончил Тираспольскую полковую школу, уволился в запас, вернулся в Троицк, подался в большевики, был арестован и осуждён за распространение нелегальной литературы, отсидел в тюрьме, вышел и устроился помощником лесничего. Ничего, короче говоря, значительного, примечательного и интересного…. 1911-ый год стал для Наткиного деда знаковым и переломным: он – в качестве геодезиста – принял участие в работе знаменитой Радиевой экспедиции, возглавляемой В. И. Вернадским. Знаменитый академик приметил любознательного и смышлёного молодого человека, познакомил его со своими научными трудами, а через год с небольшим привлёк к работе в Минералогическом музее при Петербургской Академии Наук. А как можно было всерьёз заниматься минералогией без теснейшего сотрудничества с профессорами и доцентами Горного института? Тем более, что оба заведения располагались в прямом соседстве, на набережной Васильевского острова…. Потом прогремела Первая мировая война, которую Леонид Алексеевич закончил в чине поручика, многочисленные научно-исследовательские экспедиции и увлечение метеоритами. А, как известно, буровые установки действенно и эффективно помогают при поиске метеоритных осколков, скрытых под толщами осадочных пород…

Дед девушки, успешно защитив в Горном кандидатскую диссертацию, уехал в Якутию и занялся поиском алмазов. Успешно, надо отметить, занялся, даже поучаствовал в открытии двух алмазоносных кимберлитовых трубок ^[7].

А её отец, окончив Горный институт, уехал по распределению на Чукотский полуостров. Работал в Дукатской, Чаунской и Майской ГРП – в должностях бурильщика, бурового мастера, старшего технолога и начальника участка. В посёлке – «Майский» Наталья и родилась.

Майский – место особенное, расположенное за Полярным кругом, примерно в двухстах семидесяти километрах северо-восточней легендарного города-порта Певек. Болотистая тундра, скучные камни, карликовые берёзы, покатые сопки с чёрными вершинами, бело-серый ягель, беспокойные северные олени, долгая Полярная ночь, бесконечные вьюги, пороши и метели, лютые морозы, дикая река Паляваам. И здесь, практически на Краю Земли, вырос вполне даже благоустроенный посёлок городского типа: блочно-щитовые пятиэтажные и даже девятиэтажные дома, типовая школа-десятилетка, два детских садика, кинотеатр, молодёжный клуб, спортивный зал, крытый каток, прачечная, химчистка и даже кафе-бар. Цивилизация, одним словом…. Как такое могло произойти-случиться? Очень просто. Посёлок Майский был построен при ГОКе (горно-обогатительном комбинате), на котором из горной породы, изъятой из земных недр, добывали золото – очень важный для страны Советов ресурс. А Майская ГРП, как раз, и обслуживала означенный ГОК, производя комплексную доразведку золотоносного месторождения на долгие годы и десятилетия вперёд. Поэтому и денег – на бытовые нужды-расходы – у поселкового Совета всегда было в достатке. Даже студенческие строительные отряды – практически со всей страны – приезжали каждое лето в Майский: штукатурили, красили, обустраивали, обновляли, ремонтировали, прокладывали. Делали из посёлка, образно выражаясь, образцово-показательный населенный пункт. Типа – достижения развитого социализма в действии. Смотри и радуйся…

Впрочем, давно это было, ещё до приснопамятной горбачёвской Перестройки. А Наташка родилась в 1992-ом году, когда СССР уже успешно распался, а страна начала – поступательно и неуклонно – погружаться в пучину бестолковых псевдо-рыночных реформ.

Удивительно, но новоявленных российских капиталистов чукотское золото, такое впечатление, совсем не интересовало. Почему? Может, было – просто-напросто – не до него? Мол, надо сперва приватизировать более лакомые и выгодные объекты? Или же, действительно, что-то там не заладилось с производственной рентабельностью, и по-настоящему сработали некие финансовые рыночные механизмы? Трудно сказать…. Тем не менее, для жителей Майского наступили тяжёлые и непростые времена. Первым делом исчезли-испарились – как класс – студенческие строительные отряды. Потом всё-всё начало стремительно дорожать: продукты, одежда, обувь, пиво, водка, сигареты, книги, мебель, мыло, спички, детские игрушки…. А зарплата, если и росла, до гораздо медленнее, чем всё дорожало. Вскоре её стали регулярно задерживать. Комбинат то работал, то останавливался. Да и с бурением скважин наметились существенные трудности-сложности: то солярки не завезли вовремя, то алмазных буровых коронок, то химического промывочного раствора. А когда мало набуренных метров, то и зарплата, понятное дело, получается урезанной…

Посёлок постепенно ветшал: с домов облезала краска, водопровод и канализация постоянно ломались, некогда ровнёхонькие асфальтовые дороги превращались – прямо на глазах – в сплошные колдобины, ямины и рытвины. Поселковые власти только беспомощно разводили руки в стороны, мол: – «Ничем, граждане, не можем помочь! Нет денег совсем. Дай Бог, чтобы хватило на топливо – зиму продержаться…. Если не хватит? Замёрзнем, ясен пень. Всем посёлком, мать его, замёрзнем. Уезжайте, родненькие, пока не поздно, на Большую Землю! Сваливайте – к чёртовой матери…».

Многие жители, уволившись, покинули Майский. Те, понятное дело, кому было – где устроиться и обосноваться на Большой Земле.

Семейству Кулик было, как раз, куда уезжать – ленинградские родственники давно уже звали. Но отец Наташи был человеком совестливым, мечтательным и упрямым. Переживал, осунулся, зубами скрипел, бормотал что-то о подлых предателях и жуликах, но покидать суровые северные края, которым было отдано столько лет жизни, отказывался наотрез.

Восемь лет – переживал, скрипел и отказывался, а потом, вняв уговорам, доводам и мольбам жены, сдался.

Натка только-только закончила первый класс, когда Николай Алексеевич, отводя глаза в сторону, объявил:

– Всё, конец. Хватит мучиться. Так можно и с ума сойти. Сегодня подал заявление на увольнение, а главный инженер ГРП его подписал. Завтра получу окончательный расчёт, а через неделю будет рейс до Певека. Надо вещи собирать.

– Ура, наконец-то! Слава тебе, Господи всемогущий! Сбылись мои заветные мечты! – обрадовалась Наткина мать, а потом засомневалась: – Много ли увезёшь на вертолёте? А, Коля?

– Сама, Веруня, решай. Не маленькая. Что взять с собой, а что оставить.

– Как это – оставить? Выбросить? Ну, ты даёшь…

Вечером следующего дня они с отцом отправились на рыбалку, причём, с ночёвкой. Зачем? Естественно, чтобы попрощаться с чукотской тундрой. Иначе было нельзя. Для тех, кто понимает, конечно…. Тундра, она очень красивая, живая и добрая. В том плане, что живой и доброй тундра бывает поздней весной, летом и ранней осенью. А всё остальное время она снежная, морозная, суровая и мёртвая. Но, всё равно, прекрасная, замечательная и вызывающая уважение…

Почему Наташкина мать осталась дома? Ну, как же, дела. Не до всякой свинячьей ерунды. Мол: – «Надо разбираться с нажитым имуществом. Собирать чемоданы и паковать сумки. А что не поместится, включая мебель, холодильник, телевизор и стиральную машинку, продать. Пусть, и за сущий бесценок. Копейка, как известно, никогда лишней не бывает. Тем более, по нынешним мутным капиталистическим временам…».

Отец и дочь, отважно оседлав старенький соседский мотоцикл «Урал», тронулись в путь. В мотоциклетную коляску они сложили продовольствие, тёплые вещи, снасти и удочки, а Натка расположилась на заднем сиденье, крепко держась ладошками за отцовские бока. Вообще-то, это было – за малостью лет пассажирки – грубейшим нарушением правил дорожного движения, но на заполярной Чукотке такими вещами традиционно пренебрегали, типа: – «В медвежьих углах – свои порядки и устои. Тундра – закон. Пьяный чукча с ружьём – хозяин. Тем более, шальные девяностые на дворе…».

Мотоцикл, сворачивая с одной разбитой дороги на другую, преодолел за час порядка тридцати пяти километров и, устало пофыркивая, остановился на каменистом берегу бойкого ручья, являвшегося полноценным притоком чукотской реки Паляваам.

Николай Алексеевич оперативно настроил две удочки: длинную – для себя, короткую – для Наташки. И, осмотревшись по сторонам, решил:

– Будем рыбачить вон за тем дальним перекатом. Только при забросах сильно удочкой не размахивай, крючок искусственной мушки может случайно зацепиться за прибрежные кусты. Отцеплять потом замучаемся…

За неполные полтора часа они наловили с десяток хариусов – так, ничего особенного, грамм по триста-четыреста каждый. После чего наскоро разбили походный лагерь, собрали – вдоль извилистого русла ручья – сухих веток и коряжин, развели скромный костерок, почистили пойманных рыбин, сварили в мятом котелке наваристой ушицы, похлебали от души и уселись на туристическом полихлорвиниловом коврике – любоваться на местные природные красоты и пейзажи.

Начиналась вторая декада июня месяца – самый разгар чукотских Белых ночей. На небе не наблюдалось ни единого облачка, а ярко-малиновое солнышко и не думало отправляться на заслуженный отдых. Лишь, соблюдая древний порядок мироздания, ненавязчиво обозначило окончание одного дня и начало дня следующего: солнечный диск плавно – на одну треть диаметра – скрылся за далёкой линией горизонта, после чего замер, а ещё примерно через полторы минуты, словно бы раздумав ложиться спать, уверенно двинулся вверх.

– Очень красиво, – вздохнула Натка. – Очень-очень-очень…

С противоположного берега ручья донёсся неясный шум-гам, среди прибрежного кустарника заполошно замелькали тёмные тревожные силуэты.

– Что это такое, папа? – заволновалась Наталья. – Стая полярных оголодавших волков? Они хотят нас покусать?

– Не бойся, девочка, – успокоил отец. – Нет никаких волков. Они ещё по прошлой зиме, спасаясь от лютых морозов, откочевали на юг, в Магаданскую область. Это северные олени кочуют. Меняют одно пастбище на другое.

– Поть, поть, поть, – известил глухой голос. – Привал. Отдыхайте, не ссорьтесь и ждите меня…

– Это же Афоня, – обрадовалась Натка. – Я узнала его по голосу…. Афоня, эй! Иди к нам!

– Иду, Птичка! Иду!

Кем был Афоня? Конечно же, чукчей. Только странным и очень беспокойным. Пропадал, появлялся вновь. И постоянно менял сферу деятельности, что для консервативных и медлительных чукчей не характерно. Бил китов и моржей, добывал песцов и чернобурок, работал на буровых установках помощником бурильщика, принимал участие – в качестве проводника и повара – в многочисленных геологических и геодезических экспедициях, трудился кочегаром в поселковой котельной, ну, и так далее, всего не перечесть. А года три назад Афанасий заделался оленеводом. Причём, успешным и удачливым оленеводом – капризные и своенравные северные олени слушались его беспрекословно. Ещё по посёлку ходили упорные слухи, что Афоня – на самом-то деле – является потомственным чукотским шаманом…. Слухи и слухи. Какой от них толк и прок? Одежды из них не сошьёшь, да в суп не положешь…