Текст книги "Аномальщики: Мутный Лес"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Была ли у Афанасия семья? Жена? Дети? Родственники? Никто из жителей Майского этого не знал, а кочевые чукчи, изредка посещавшие посёлок, предпочитали на такие вопросы отвечать крайне обтекаемо и неопределённо…. То же касалось и возраста. Внешне Афоня выглядел лет на шестьдесят пять, но – при плотном общении с ним – собеседники чувствовали (угадывали, догадывались на уровне подсознания?), что он гораздо старше. Гораздо.

Именно этот странный чукча, приятельствовавший с Наткиным отцом, и начал именовать её – «Птичкой».

– Натуральная птичка-синичка из весенней чукотской тундры, – ласково улыбался щербатым ртом, в котором наличествовало от силы пять-шесть жёлто-чёрных зубов, Афанасий. – Умная, добрая, трудолюбивая, терпеливая и хозяйственная. Молодец, девонька. И, главное, не меняйся. Никогда и нигде. Ни за какие щедрые обещания и сладкие коврижки…

Вскоре со стороны ручья, ниже по течению, долетели размеренные свистящие звуки – словно бы чёрный шланг, прикреплённый к раструбу мощного насоса и лежавший на дне мелкого водоёма, старательно засасывал в насосную утробу последние литры жидкости.

– Северные олени, уставшие за кочевой переход, пьют воду, – пояснил Николай Алексеевич. – Устали, бедняги. Умаялись.

– Они такие смешные, когда пьют, – хихикнула Наташка. – Бока так и ходят ходуном. Так и ходят. Раздуваются и сдуваются. Раздуваются и сдуваются…

Минут через пять-шесть «насосные» звуки стихли, а им на смену пришло размеренное хлюпанье. Вскоре на берег выбрался тёмный неуклюжий силуэт и, приблизившись к костру, превратился в Афоню – старенького, седовласого и улыбчивого. Одет старик был непритязательно: видавшая виды геологическая штормовка, пятнистые армейские штаны, стандартные болотные сапоги. За его узкой спиной располагалась объёмная походная котомка, искусно сплетённая из стволов и веток карликовой берёзы.

– Доброго здравия честным рыбакам! – поздоровался чукча.

– Привет, старина! – синхронно отозвались отец и дочь. – Сколько лет, сколько зим!

Хлюпанье – гораздо более частое – возобновилось.

– Ой, это же Лайка перебирается через перекат? – предположила Натка. – Лайка?

– Она самая…

Лайка, как легко догадаться, была лайкой – молоденькой, шустрой и резвой. Вследствие чего вскоре вокруг костра образовался самый натуральный весёлый кавардак, устроенный восьмилетней девчонкой и игривой собакой.

Впрочем, веселье длилось недолго. Афанасий, узнав, что друзья уезжают на Большую землю, искренне запечалился:

– Как же так? И ты, Алексеич, покидаешь наши снежные края? Знать, конец приходит Майскому…. А сколько трудов было вложено в этот посёлок? А в рудник и ГОК? Сколько людских жизней и судеб здесь завершилось? И не сосчитать…. Неужели, всё было зря? Неправильно это. Неправильно…

– Не грусти, дружище, – попытался успокоить старого чукчу Наташкин отец. – Может, я ещё и вернусь. Например, через несколько лет.

– Посмотри мне в глаза, Алексеич. Внимательней смотри, пристальней…. Нет, ты на Чукотку больше не вернёшься. Никогда.

– Гав! – печально подрагивая лохматым хвостом-кренделем, подтвердила Лайка. – Гав…

– А я? – тревожно сглатывая слюну, спросила Натка. – Я – вернусь? Вот, смотрю тебе, Афоня, прямо в глаза. Пристально-пристально. Внимательно-внимательно…. Ну, что в моих детских глазёнках увидели твои узкоглазые и мудрые глаза? Я – вернусь? Почему молчишь?

– Не знаю, Птичка, извини, – устало и неуверенно улыбнулся старик. – Не знаю. Не обижайся…. Читать Судьбу – в глазах взрослого, битого жизнью и цельного человека – просто. Раз – и прочитал. Два – и рассказал. Или же предусмотрительно промолчал. Тут, уж, как получится. В зависимости от человека. Ну, и от его прочитанной Судьбы…. Детские глаза – совсем другое дело. Совсем. Они, зачастую, меняются. Причём, чуть ли не каждые полгода. Значит, изменяется и Линяя Судьбы – конкретного мальца. Или же конкретной девочки. Как-то, вот, так. Прости, но не получится – лучше объяснить.

– Значит, ты не сможешь…

– Не смогу – что?

– Предсказать моё Будущее.

– Почему же – сразу – нет? За попытку в наше время, слава Светлым Богам, голов не отрубают и в Сибирь на лесоповал не ссылают…. Не попробуешь – не узнаешь. Камлать, однако, надо. То есть, выражаясь по-вашему, шаманить…

– Я согласна, – заверила Наталья. – Камлай, друг-Афоня! Папа, ты не против?

– Шамань, старина, – согласился Николай Алексеевич. – Почему бы, собственно, и нет? Даже интересно. Столько лет прожил на Чукотке, а при шаманском камлании ещё ни разу не присутствовал. Непорядок.

– Хорошо, сделаю. Только…. Во-первых. Лайка!

– Гав!

– Иди, родная, к олешкам. Иди. Присматривай за ними, непутёвыми и шелобудными…. Во-вторых, мне надо подготовиться.

– Подготовиться – это как?

– Какая же ты, Птичка, любопытная, – покачал головой чукча. – А ещё и дотошная.

– Это плохо?

– Наоборот, очень хорошо. И во взрослой жизни непременно пригодится…. Подготовиться – значит, настроиться на нужный лад. Отрешиться от серых и меркантильных мыслей. Забыть о всяких бытовых глупостях. Переодеться, в конце-то концов.

– Во что – переодеться?

– Сама скоро увидишь. Всё необходимое для камлания лежит в моей котомке.

– А как – «всё необходимое» – туда попало? – никак не могла угомониться Натка. – Значит, ты что-то предчувствовал? Признавайся.

– Может, девочка, ты и права. Даже, наверняка…. Подождите, друзья, немного. Я скоро вернусь…

Лайка, негромко гавкнув на прощание пару раз, умчалась по камням переката на противоположный берег, а её хозяин, насвистывая под нос какую-то тягучую мелодию, направился вверх по течению ручья и вскоре скрылся за прибрежным кустарником и скалами.

К походному костру странный чукча вернулся только минут через пятнадцать.

– Глазам не верю, – искренне удивился Наташкин отец. – Афанасий, ты ли это?

– Я, не сомневайтесь, – подтвердил глубокий незнакомый голос, в котором чётко угадывалась недюжинная внутренняя сила. – По-нашему – шаман. По-вашему – экстрасенс…. Ну, родимые, готовы к камланию?

– Не знаю, – подумав, по-честному призналась Наташка. – А что мы должны делать?

– Ничего особенного. Сидеть, молча, у костра, смотреть на меня и, желательно, думать о чём-нибудь светлом и безгрешном…

Афоня был облачён в длинный и широкий тёмно-бордовый малахай, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками разных диаметров. На голове старика красовалась аккуратная песцовая шапочка с коротким пыжиковым хвостом, а лицо было щедро покрыто чёрными и ярко-красными знаками – вычурными и таинственными.

Шаман несколько раз ударил в бубен и, задрав голову вверх, громко прокричал длинную гортанную фразу. Похоже, что на ночных Небесах его услышали – от тёмной линии горизонта по небу побежали, непрерывно подрагивая, изломанные светло-зелёные полосы.

Удары в бубен становились всё чаще и чаще, а небесные полосы начали причудливо изгибаться и извиваться, меняя и беспорядочно чередуя цвета: светло-зелёный превращался в ярко-голубой, а ему на смену приходил ярко-розовый, сменяемый – вновь – светло-зелёным…

Постепенно вся северо-восточная часть небосклона окрасилась в нежно-мерцавшие пастельные тона и оттенки. Всполохи Северного сияния неистово горели – то расширяясь, то сужаясь, то убегая куда-то к югу и там бесследно пропадая.

Афоня, тем временем, закружился в причудливом танце, полном резких и угловатых движений, а ещё через пару минут запел – на родном древнем языке. Странной была эта песня, напоминавшая – поочерёдно – то раболепную молитву, то яростные и гневные проклятья…

Старик, обойдя несколько раз вокруг костра, по широкой дуге медленно приблизился к Натке, заслоняя собой всё и вся. Девочка видела только глаза шамана – чёрные, бездонные, отрешённые и безумно-тревожные. Было легко и невероятно радостно. Душа тоненько звенела и будто бы улетала – в блаженную и неведомую даль. А потом, незаметно для самой себя, Наталья уснула…

Она проснулась уже поздним утром – вовсю припекало тёплое летнее солнышко, ласковый южный ветерок нежно прикасался к лицу, бойко и радостно звенел ручей.

Девочка села на старенькой оленьей шкуре, предусмотрительно подстеленной поверх мохнатого ягеля, и с любопытством огляделась по сторонам.

Отец, усердно размахивая удочкой, рыбачил на дальнем перекате. Лайка на противоположном берегу ручья, азартно подгавкивая, гонялась за двумя молоденькими оленихами, задумавшими, по всей видимости, совершить легкомысленный побег. А Афоня – прежний, в старенькой штормовке и пятнистых армейских штанах – суетился возле костра.

– О, наша Птичка проснулась-вернулась! – обрадовался старик. – Сиди, не вставай. Я сейчас. Сейчас…

Он, бережно неся в ладони одной руки алюминиевую миску, из которой торчала ручка деревянной ложки, а в ладони другой – большую эмалированную кружку, подошёл уже через пару минут. Подошёл, присел на корточки, одобрительно подмигнул, ловко пристроил миску и кружку на оленьей шкуре, после чего предложил:

– Угощайся, Птичка. Кушай. Пей. Восстанавливай силы.

– Очень вкусно пахнет, – заинтересованно дёргая крыльями носа, одобрила Натка. – Что это такое, Афоня?

– В миске – сорго, сдобренное всякой мясной разностью. Оленина. Вяленая моржатина. Копчёный китовый язык. Пробуй.

– Сорго?

– Ага. Это такая питательная и очень вкусная крупа. Я к ней приохотился, когда плавал, то есть, ходил на американской промысловой шхуне.

– Ты – на американской промысловой шхуне? Сказки сказочные…. А когда это было?

– Давно, Птичка, – печально усмехнулся чукча. – Очень давно. Ты, извини, не поймёшь…. Кушай, кушай. А в кружке – чай, в который я добавил цветков морошки и почки багульника. Запивай.

– Не буду, – заупрямилась Наташка. – Ты, Афоня, для чего камлал? Чтобы рассказать мне о Будущем? Вот, и рассказывай. Не тяни, пожалуйста. Обещания всегда надо выполнять.

– Будь, упрямая, по-твоему. Только…. Почему бы всё это не объединить? Я рассказываю. Ты ешь походный кулёш. Одно не должно мешать другому. Договорились?

– Договорились…. Действительно, очень вкусно. Объеденье сплошное…. Рассказывай.

– Слушай, если хочешь, – поскучнел и отвёл глаза в сторону шаман. – Твои ближайшие годы будут непростыми. То есть, наполненными – безо всякой меры – суетой…

– Какой – суетой?

– Всякой. Бытовой, психологической, семейной, философской. Мутной, дёрганной и запутанной, короче говоря.

– А с чего же она возьмётся…м-м-м, эта мутная суета? – непонимающе нахмурилась Натка. – Откуда?

– Оттуда и возьмётся. Ты кушай, Птичка, кушай…. Вы же покидаете родные места, которым отдано много-много лет? По сути, Родину?

– Покидаем.

– Вот, видишь…. Переезд, как известно, дело очень серьёзное и непредсказуемое. Твоей матушке могут приглянуться одни края и определённый образ жизни. Твоему батюшке, возможно, совсем другие. Недопонимание – страшная штука. Страшная, малоприятная и очень коварная…. Не торопись, Птичка, впадать в отчаяние. Трудные годы, они непременно пройдут. Непременно и непреложно. Надо их просто пережить, и не более того. Крепись и веди себя достойно. Главное, не суетись и будь добра ко всем. Это не так трудно и сложно, как кажется. Зато потом, уже на рассвете своей взрослой жизни, ты встретишь Его…

– Его?

– Ага. Короля твоего горячего девичьего сердечка. Твоего будущего мужа и будущего отца ваших общих детишек.

– Как же я его узнаю? Короля?

– Узнаешь, – мудро улыбнувшись, заверил Афоня. – Сердечко обязательно подскажет. Забьётся, задрожит – как лист чукотской карликовой берёзы на суровом осеннем ветру…. Да и внешность у твоего суженого приметная: высокий, широкоплечий, с отчаянными тёмно-зелёными глазами и шикарным рыжим чубом. Трудно, ей-ей, обознаться…

– Высокий, широкоплечий, зеленоглазый и рыжеволосый? – прихлёбывая из эмалированной кружки тундровый чай, задумалась Наталья. – Значит, и я, когда вырасту, стану писаной и высокой красавицей? Типа – девяносто-шестьдесят-девяносто? Как тётеньки-фотомодели в телевизоре? Ну, чтобы прекрасный рыжеволосый принц не прошёл мимо и обратил на меня внимание?

– Красота, Птичка, бывает разной. И размеры-габариты здесь совершенно не причём. Поверь…. Ты, главное, всегда будь рядом с этим рыжеволосым субчиком. Всегда и везде. В горе и в радости. В бедах и в опасностях. Всё – само собой – и образуется. Непременно и непреложно.

– Всё – это что?

– Счастье, – вздохнул старик. – Простое человеческое счастье…

Надо признать, что шаманские предсказания начали сбываться почти сразу, как только Кулики перебрались в Санкт-Петербург.

Наташкиной матери городская жизнь откровенно и всенепременно понравилась. Она как-то сразу помолодела, кардинально сменила причёску и гардероб (благо, кое-какие деньги с Чукотки, всё же, были вывезены), обзавелась болтливыми подружками и, окончив ускоренные бухгалтерские курсы, устроилась на престижную и высокооплачиваемую работу. С отцом же всё было гораздо сложней…

Затосковал Николай Алексеевич, откровенно затосковал – по вольной и простой жизни, по верным и многократно-проверенным товарищам, по родимой геологии…. Сколько не старался, но так и не смог найти работы по сердцу. Не смог, и всё тут. А уволившись в очередной раз, усердно прикладывался к бутылке. Хорошенько выпивал, брал в руки старенькую гитару и пел – часами напролёт – всякие грустные и печальные песенки. Например, такую:

Где-то пропела струна – невзначай.

Снова бессонница, снова – рассвет…

Спирт подливается – в жиденький чай.

Братцы забытые, вам – мой привет!

Снова я вижу – горящие в небе – огни.

Снова Чукотка – сияньем – приветствует нас.

И у Певека – застыли опять корабли.

Чукчи без чая – печальный – рассказ…

Всё не сбылось, словно серая – муть.

Нет геологии, нет – и мечты…

Тихо на лица спускается – грусть.

Память – погасшие наши – костры…

Тот – бизнесмен, а вот тот – депутат.

Этот – писатель, а Санька – поэт…

Всё хорошо и прекрасно – во множество крат.

Только геологов – больше и нет…

Только в начале апреля – опять – так светло!

Только в апреле бывает – шикарный – рассвет…

Тот, настоящий…. И дышится, вдруг, так легко!

Братья и сёстры мои, вам, привет!

Братья и сёстры мои – вам – привет…

Через несколько лет, сопровождавшихся затяжными и нудными скандалами, отец уехал в Бодайбо – главным инженером частного прииска, добывавшего россыпное золото.

– Не грусти, доченька, – уговаривал накануне отъезда Николай Алексеевич. – Невозможно обмануть собственную Судьбу. Видимо, мне изначально так было написано на роду – отправиться в те края, где работал наш далёкий пращур. Продолжить, так сказать, начатое им дело. Золото – металл хитрый и особенный, оно любит преемственность поколений и трудовые династии…

А что Наташка? Она, как и советовал шаман Афоня, крепилась и старалась – изо всех девчоночьих сил – быть доброй, понимающей и терпеливой. Уговаривала, мирила, убеждала и надеялась на родительское примирение. Даже в школе училась строго по графику – год в Питере, год в Бодайбо, год в Питере, год в Бодайбо…. Добиться этого – у современных российских чиновников-бюрократов – было очень трудно, практически невозможно. Но она добилась. Помогло это чему-то и кому-то? Кто знает. Но её родители, встречаясь друг с другом от случая к случаю, сугубо во время отпусков, до сих пор так и не развелись…

Натка окончила среднюю школу (с красным дипломом, понятное дело), в Бодайбо и улетела в Питер – поступать в Национальный минерально-сырьевой Университет. На геологоразведочный факультет? Естественно, семейные традиции, как-никак. Только не на РТ (железо, конечно, дело хорошее и благородное, но, увы, не женское), а на РМ (чистая геология). Но случилась закавыка…

Она вошла в помещение Приёмной комиссии и тут же, за ближайшим письменным столом, предназначенным для заполнения заявлений и анкет, увидела Его – обещанного чукотским шаманом Короля своего горячего девичьего сердечка, зеленоглазого и рыжеволосого. То бишь, Назарова, возжелавшего стать российским буровиком…

– Девушка, вам нужна шариковая ручка? – почувствовав спинным мозгом её восхищённый взгляд, спросил Пашка. – Держите, я уже всё заполнил…. Кстати, вы очень похожи на птичку. Уточняю, на трудолюбивую и хозяйственную птичку-синичку…

Дальше всё было просто, в полном соответствии с мудрыми шаманскими наставлениями, мол: – «Главное, всегда будь рядом с этим рыжеволосым субчиком. Всегда и везде. В горе и в радости. В бедах и в опасностях. Всё – само собой – и образуется…».

Наташка, забыв про элементарную логику и отбросив прочь все разумные сомнения, поступила на РТ. И всегда – за время обучения на первом курсе – была рядом с Назаровым. Решала за него заковыристые задачки по высшей математике и рисовала замысловатые эпюры по начертательной геометрии. Мол, буровик буровику – друг, товарищ и брат…. Пашка записался в секцию дзюдо? И она записалась, даже заняла третье место на университетских соревнованиях. Назаров стал регулярно посещать студенческий клуб – «Аномальщики»? И – она. Он решил отправиться в Республику Коми на поиски новой аномальной зоны? И Наташка – решила…. Длинноногая и смазливая Лизавета с экономического факультета, за которой отчаянно ухлёстывал суженый? Ерунда. Про неё в шаманском пророчестве ничего не было сказано. Следовательно, можно пренебречь…

– Ай, как нехорошо получилось, – прохаживаясь – туда-сюда – по речному берегу, потерянно бормотала Птичка. – Хуже не бывает. Всего-то один раз отпустила одного, нарушив – тем самым – строгие шаманские инструкции и наставления…. И, что? Тут же потерялся, охламон зеленоглазый. Дура я, дура. Набитая и уродливая…. Как быть? Что теперь делать? Хотя, кажется, я знаю – что….

Глава пятая

Серые кайманы

Назаров отчаянно, не жалея сил, работал вёслами – только брызги летели во все стороны.

– Ой! Ай! – не преставая, вопила Валентина. – Мамочки мои! Помогите, ради Бога!

– Быстрее! – вторил ей Женька. – Они совсем рядом! Наддай!

«Кто это – они? Валька, кажется, что-то там говорила про крокодилий хвост», – ускоренной чередой пробегали в Пашкиной забубённой голове отрывистые тревожные мысли. – «Мол, заострённый, буро-зелёный и покрытый крупными пупырышками. Откуда взяться теплолюбивым крокодилам в русской северной реке? Бред законченный и не смешной. Да и не рассмотреть ничего толком – мешает дурацкий сиреневый туман…. Чёрт, ход постепенно замедляется, борта лодки опадают прямо на глазах. Надо, пожалуй, поднажать, пока не поздно…».

Лодка резко затормозила, а под её резиновым дном что-то отчаянно заскрипело.

– Остров! – радостно известил Иван Палыч. – Вылезаем на берег и оттаскиваем плавсредство в сторону! Рыжий, оставь вёсла в покое! Прибыли…

Они оперативно покинули лодку и совместными усилиями оттащили её от кромки речной воды – по низкой островной косе – метров на двадцать-тридцать.

– Достаточно, – решил Пашка. – Остановились. Ну, кому сказано? Достаточно…. Надеюсь, никто не описался от страха? Хвалю. Кстати, уважаемые соратники, вы же не будете против, если в создавшейся непростой ситуации я нагло узурпирую вакантную должность командира группы? Временно, понятное дело? Так, на мой взгляд, будет проще и эффективней…. А, Палыч? Не против? Без обид?

– Командуй, Рыжий. Без вопросов.

– Спасибо. Значится так. Близнецы освобождают лодку от вещей и внимательно осматривают полученные повреждения и пробоины. А мы с Профессором вернёмся на берег и попробуем – в первом приближении – определиться с текущей обстановкой. Ещё одно, двойняшки…. Эй, почему молчим? Речь – от пережитого ужаса – утратили?

– Ну, чего надо? – сварливо буркнула Валька. – Говори, уж, командир самозваный.

– Носы попрошу не вешать. Ясно? Ничего страшного и непоправимого пока не случилось. Бодрее, ребятки, бодрее…

Назаров, недоверчиво поводя стволом карабина из стороны в сторону, остановился в паре метров от уреза речной воды и резюмировал:

– Похоже, что аномальная зона проявляет себя во всей красе. Туман, конечно, мешает рассмотреть всю картинку в целом. Но кое-что – через локальные прорехи – видно. Например, узорчатые листья гигантских кувшинок на воде, украшенные белоснежными, полуметровыми в диаметре цветками. А вон, по мелководью, важно разгуливает парочка голенастых розовых пеликанов. Нехарактерная для сурового русского севера, надо признать, флора и фауна…. Ага, рядом с кувшинками медленно всплыло толстое полутораметровое бревно – слегка зеленоватое от старости, покрытое ядовито-голубыми наростами игольчатой плесени. Ещё одно брёвнышко торжественно выплывает из тумана. Ещё…

– Разве у трухлявых брёвен бывают такие янтарно-жёлтые, откровенно-хищные глаза? – невесело усмехнулся Иван Палыч. – Маловероятно, честное слово.

– Кто же это тогда? Местные щуки, сомы и таймени, подвергшиеся активному радиоактивному облучению и от того мутировавшие?

– Нет, Рыжий. Может, к сожалению.

– Почему – к сожалению?

– Многие маститые исследователи аномальных зон привыкли всё непривычное и нетипичное объяснять естественными мутациями. Мол: – «Здесь поработала злая радиация. Или же неизвестные радиоактивные лучи космического происхождения. Вот, изнеженные представители местной флоры-фауны и подверглись серьёзной мутации. Ничего странного и необычного. Обыкновенный природный процесс, полностью объяснимый с точки зрения современного научного мировоззрения…». Удобный, универсальный и комфортный подход. Не правда ли? Но, похоже, на этот раз он не катит…

– Почему – не катит? – всерьёз забеспокоился Пашка. – С чем, собственно, мы столкнулись?

– С необъяснимым природным феноменом, выражаясь казённым официальным языком. А если по-простому, то с невероятной и откровенно-мутной хренью. Дело в том, что я знаком с этими игольчатыми тварями. Уже приходилось, знаешь ли, встречаться.

– С крокодилами?

– С серыми глухими кайманами, – тяжело вздохнув, уточнил Профессор. – Страшные и неадекватные твари. Может, они и не совсем кайманы? Внешне очень похожи на обычных, но чуть помельче и покороче, да и визуальными характеристиками, как видишь, отличаются: чешуя гораздо более светлая, с характерным зелёным отливом, а весь хребет густо оброс голубыми короткими иглами. Глухими же их прозвали за полное и отвязанное бесстрашие – не обращают они ни малейшего внимания на всякие крики, вопли, выстрелы и взрывы. Такое впечатление, что они, вообще, ничего не слышат. А может, наоборот, всё прекрасно слышат, просто бояться совсем не умеют? Отвязанные такие…. Ещё серые кайманы очень упорные – до конца будут преследовать потенциальную добычу, никогда не отступятся от своего. Говорят, что у этих злобных тварей всего два уязвимых места: выпуклое брюхо, покрытое тонкой бледной кожей, и глаза – маленькие, янтарно-радужные, недобро мерцающие, практически волчьи…

– А где и когда, Палыч, вы познакомились с этими милыми «брёвнышками»?

– Давно это было, лет за пятнадцать-семнадцать до начала скоропалительной горбачёвской Перестройки. Наша советская «Зарубежгеология» подписала тогда выгодный и долгосрочный контракт с правительством Парагвая на проведение комплексных геологоразведочных работ в одном перспективном золотоносном районе, расположенном восточнее города Каакупе. Ну, и меня – как перспективного молодого специалиста – включили в состав этой экспедиции. Рад был, как сейчас помню, несказанно. Мол, Парагвай страна мало того, что экзотическая, так ещё и насквозь капиталистическая. Очень уж хотелось посмотреть – собственными глазами – как оно там у них, у загнивающих и поганых буржуинов….

– И как, собственно, оно? – всерьёз заинтересовался Назаров. – Понравилось?

– Сейчас расскажу, не торопи…. Рейс был долгим и нудным: Москва – Берлин – Гавана – Асунсьон. Затянулся, с учётом пребывания на промежуточных аэродромах, чуть ли не на двое суток. Устали, умаялись, замудохались, пропотели насквозь. Наконец-таки, самолёт успешно приземлился в неказистом аэропорту города Асунсьона, столицы вожделенного Парагвая. Вернее, на очень кочковатом травянистом поле, по которому преспокойно и нагло разгуливало приличное стадо бело-пёстрых коз и коров…. Выбрался я по трапу на бетонную дорожку, покрытую густой сетью узких трещин, огляделся, принюхался. Б-р-р-р! Ощущения были, прямо скажем, несколько странноватыми и откровенно-негативными. Остро и однозначно пахло провинциальным российским Урюпинском…. Тебе, Рыжий, не доводилось посещать Урюпинска? Напрасно, честное профессорское. Познавательное и весьма полезное мероприятие. Как сейчас помню: пять крутых холмов, на четырёх из которых располагались зоны для уголовников, а также для прочих преступных лиц, осуждённых по знаменитой пятьдесят восьмой Статье.…В Асунсьоне холмов, правда, не наблюдалось – лётное поле со всех сторон было окружено пыльно-зелёной стеной густого тропического леса, местами прорезанной крышами каких-то неказистых строений. Но пахло там совершенно так же, как и в русском городке Урюпинске: затхлостью, пылью, вечной тоской и полной безнадёгой. Наверное, все глухие провинции нашего скучного Мира пахнут одинаково…. Ладно, прошли паспортный и таможенный контроль, познакомились со встречавшими нас коллегами, влезли в старенький автобус, прибыли в гостиницу, зарегистрировались и заселились в номера. Что надо совершить – первым делом – с дальней дороги? Правильно, справить, никуда не торопясь, естественные нужды и хорошенько помыться под душем. Стал я икать соответствующие профильные помещения, а нет ничего – ни туалета, ни ванной. Спросил у молоденького портье, мол: – «Где в вашем славном отеле располагаются главные блага цивилизации?». А он, зараза смуглолицая, мне и объяснил, ехидно улыбаясь, что все искомые удобства находятся во дворе. Оказалось, что в те времена Асунсьон являлся чуть ли ни единственным столичным городом, где не было ни общественной канализации, ни общественного водопровода. Представляешь? И таким, как выяснилось, бывает ваш хвалёный капитализм – с удобствами во дворе…

– В парагвайской провинции, очевидно, было не лучше?

– Это точно, – криво усмехнулся Иван Палыч. – Примерно через неделю, преодолев многочисленные бюрократические препоны и заслоны, мы загрузились всё в тот же древний автобус и выехали в район предстоящих геологоразведочных работ, обозначенных в контракте. Сутки едем, вторые, третьи: жёлтая едкая пыль из-под колёс, красно-коричневая неровная дорога, ямы и рытвины, заполненные вонючей водой, нестерпимая жара, совершенно отвесные дожди, неправдоподобно крупный град. Охренеть и не встать, короче говоря…. Долго ли, коротко ли, но прибыли-таки, не смотря ни на что, в городишко Марискаль, где нас должны были встречать парагвайские геологи. Подъехали по нужному адресу, а там и нет никого – только огромный амбарный замок висит на воротах. Что делать? Обращаться за помощью к местным Властям, понятное дело…. Марискаль же этот, честно говоря, дыра дырой: несколько десятков полуразвалившихся лачуг, перемешанных с таким же количеством хибар и хижин, а в центре посёлка – круглая площадь с единственным приличным двухэтажным зданием, в котором и размещались все гражданские, полицейские и судебные органы Власти. Чуть в стороне от площади – среди верхушек деревьев – виднелся чёрный крест величественного католического собора…. Подъехали, значится, к мэрии, вылезли из автобуса, перекурили и отправились в полицейский участок. Входим в кабинет начальника, а за письменным столом восседает приметный человечек: щуплый-щуплый, черноволосый, узкоплечий-узкоплечий, но с шикарнейшими и длиннющими усищами, кончики которых залихватски закручены вверх. Ну, натуральный русский таракан из-за деревенской печи. Я молодой был, легкомысленный. Естественно, не сдержался. Начал сдуру заливисто хихикать. Рассердился тогда полицейский начальник (дон полисиаль Умберто Ортега-и-Пабло), и велел нас всех арестовать. За что? По какому такому поводу? Всё просто, мол: – «До выяснения всех обстоятельств…». Больше суток тогда пришлось провести в тамошней вонючей каталажке на хлебе и воде, пока наши парагвайские коллеги не нашлись и не пришли на помощь. Ничего, между нами говоря, хорошего: пол земляной, кирпичные стены покрыты рыжей и фиолетовой плесенью, хроническая сырость, крысы, тараканы и клопы. Вот, и вся история…

– Как это – вся? – возмутился Пашка. – А серые глухие кайманы? Они-то здесь причём?

– Ах, да. Приношу глубочайшие извинения. Старческий склероз, видимо, всему виной…. Итак, в нескольких километрах от злосчастного Марискаля протекала тропическая река с характерным испанским названием-наименованием – «Уна». Там мы, оставив автобус на обрывистом берегу, пересели в длинные индейские пироги, приобретённые в ближайшей деревушке. Выплыли на рассвете, рассчитывая доплыть до лагеря геологоразведочной экспедиции за световой день, то есть, до заката. Река, как река: тёмно-кофейные воды, течение средней паршивости, призрачная молочная дымка, тучи злобных москитов над головами, в прибрежных зарослях сельвы о чём-то тревожном и важном громко кричали беспокойные разноцветные попугаи. Романтическая пастораль тропиков, короче говоря…. Но уже через три с половиной километра передовая пирога упёрлась носом в крепкий завал – с противоположных берегов реки в воду упало несколько мощных буковых стволов, верхние ветви деревьев крепко переплелись между собой, завязавшись в самые натуральные морские узлы, и полностью перегородили узкое речное русло. Делать нечего, пристав к берегу, выбрались из лодок. Некоторое время, чисто для разминки, потратили на павианов. То бишь, на то, чтобы отогнать этих воинственных животных подальше от берега. Одного наиболее наглого и шустрого самца пришлось даже пристрелить. Так сказать, в назидание остальным парагвайским приматам и для эффективного ускорения всего процесса в целом…. Потом два с половиной часа прорубали в дикой сельве, используя классические мачете, обходную просеку. Ещё час ушёл на перенос лодок и вещей. В конечном итоге, стало ясно, что в утренние планы придётся вносить существенные изменения. Мол, не укладываемся, мать его, в первоначальный график…. Уже вечером берега реки широко раздвинулись в стороны, и наши пироги вплыли в заросли гигантских кувшинок, украшенных белоснежными корзинками цветов. За кувшинками обнаружился просторный речной разлив. Высмотрели подходящий высокий островок и решили заночевать на нём, благо возле острова вовсю жировала крупная рыба. Причалили, высадились, разбили походный лагерь, наловили крупных зеркальных карпов, приготовили вкусное парагвайское «рыбное асадо», поели от пуза, напились матэ и завалились спать…. Утром проснулись. Ба, образовался нежданный и негаданный сюрприз: в непосредственной близости от острова – со всех сторон – плавали многие десятки светло-зелёных кайманов, воинственно ощетинившихся короткими сине-фиолетовыми иглами. Мерзкие твари время от времени рассерженно пофыркивали, от чего во все стороны разлетались кофейные брызги…. Что делать? Стреляли, кричали, бросались камнями. Всё без толку. Даже сложилось устойчивое впечатление, что кайманов стало ещё больше. Мол, с верховий прибыло нехилое подкрепленье. Спустили – чисто на пробу – пирогу на воду, так эти злобные существа тут же пошли в отчаянную атаку: дружно защёлкали зубами и начали издавать утробные звуки-стоны. Пришлось, волей не волей, затащить лодку обратно…