Текст книги "Ночь богонгов и двадцать три пули"
Автор книги: Андрей Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Ночь богонгов и двадцать три пули
Цикл – «Сто Дорог».
Жанр – детективная (героическая) фантастика.
Книга первая – «Ночь богонгов и двадцать три пули».
От Автора
Перелётные птицы.
Перелётные бабочки.
Перелётные люди…
Зачем – всё это? Что им надо? Для чего? Почему?
Глупые вопросы. Более того, никчемные. Надо, значит, надо.
Покинуть родовое гнездо. Преодолеть – хрен знает сколько – тысяч километров. Пройти тернистым путём. Похоронить лучших друзей и подруг. Избежать верной смерти. И вернуться – в конечном итоге – на Родину…
Зачем – вернуться?
Затем. Так заведено. Мол, не нами заведено, не нам и отменять.
Хотя, по большому счёту, выбор есть всегда.
А у некоторых, по-настоящему интересных историй имеется ещё и двойное дно…
Автор
Пролог
Лондон, Ист-Энд, рабочий офис Томаса Бриджа, начальника третьего отдела МИ-6 (СИС [1]1
СИС – Secret Intelligence Service (МИ-6) – служба внешней разведки Великобритании.
[Закрыть] ).
– Начинайте – с первой декады сентября месяца – активно скупать австралийские ценные бумаги. В первую очередь, метрополитена, морских портов, нефтеналивных терминалов, а также крупных горнорудных и строительных компаний, – велел глубокий мужской баритон. – Да и про высокодоходный гостиничный бизнес не стоит забывать. Эту фазу операции необходимо завершить до середины октября.
– Извините, сэр, – засмущался юношеский фальцет. – Но каков общий объём запланированных сделок?
– Не смейте меня перебивать! – неожиданно взбеленился баритон. – Что за плебейские манеры, в конце-то концов? Из вас, Невилл, никогда не получится толкового финансиста.
– Простите, сэр. Больше такого не повторится. Извините…
– Ладно, прощаю. Успокойтесь. Итак. Общий объём покупок – стандартный для таких проектов. То есть, в пределах двадцати-тридцати миллиардов долларов. Американских, естественно…. Перехожу ко второму этапу. Наша активность на фондовом рынке не останется, конечно же, незамеченной, и котировки всех ценных австралийских бумаг неуклонно пойдут вверх. С двадцать пятого ноября начинаем продавать. Задача – слить за две недели всё, до последней акции. Как видите, Невилл, ничего сложного…. Хотите о чём-то спросить? Хорошо, спрашивайте.
– А во что мы будем вкладывать средства, вырученные при продажах?
– Ни во что. По крайней мере, до десятого-двенадцатого января.
– Как же так? – фальцет был безмерно удивлён. – Более трёх недель такие гигантские финансы будут находиться «в кэше»?
– Будут. Перехожу к третьему этапу…. В первых числах нового года в одном из крупных городов Австралии произойдёт…э-э-э, мощный катаклизм. Назовём это так. Подробностей, Невилл, вам знать не следует. Но паника, гарантирую, будет грандиозной, заразной и всеобъемлющей. Фондовый рынок тут же рухнет. За ним последует валютный. Местные биржи будут закрываться и заново открываться по несколько раз на дню. Красота. Блеск и нищета наивных куртизанок…. Примерно через неделю рыночная ситуация, развиваясь рывками, достигнет «дна». В этот судьбоносный момент мы вновь вернёмся на сцену и начнём скупать всё подряд. На тридцать пять процентов средств – австралийские доллары. На остальное – акции крупнейших австралийских корпораций, банков, трестов и синдикатов. Только, ради Бога, не метрополитена…. Месяца через три-четыре рынок, как и всегда, полностью восстановится. Продадим австралийские активы с наваром. То есть, заработаем прибыль. Процентов триста, не меньше…
* * *
Тихонько зашипело. Потом затрещало. Томас Бридж выключил диктофон, брезгливо поморщился, вынул из внутреннего кармана пиджака маленький костяной гребень и принялся неторопливо – поочерёдно – расчёсывать свои шикарные, слегка рыжеватые бакенбарды. Привычка такая была у руководителя третьего отдела МИ-6, мол, данное нехитрое действо эффективно успокаивает нервную систему, расшатавшуюся за долгие годы безупречной службы, и действенно способствует нормализации мыслительного процесса.
Минут через пять-шесть он вернул гребень в карман, наполнил на одну треть – из пузатой бутылки синего стекла – высокий хрустальный бокал, выпил содержимое в два крупных глотка, после чего закурил, с видимым удовольствием, толстую тёмно-коричневую сигару. Кубинскую и контрабандную, понятное дело.
– Мутное и гадкое мероприятие намечается, – предварительно выпустив изо рта струю ароматного табачного дыма, подытожил мистер Бридж. – Прав, всё же, был старина Карл Маркс. Ради сверхприбылей жадные капиталисты и финансовые магнаты способны практически на любые преступления…. Что же предпринять? Кого – из сильных Мира сего – поставить в известность? Сразу и не сообразить…
Глава первая
Ночь богонгов
Австралия, город Канберра, квартира Старшего криминального инспектора Хавьера Эрнандеса.
Вообще-то, в паспорте значилось – «Хавьер Эрнандес», но все вокруг, включая высокое начальство, величали его – «Смок». Так уж повелось. Во-первых, вследствие очень смуглого цвета кожи и вредной привычки выкуривать по полторы пачки сигарет за сутки. Во-вторых, из-за горячей мальчишеской любви к литературным произведениям незабвенного Джека Лондона.
Хавьер Эрнандес, переехавший в Австралию более десяти лет тому назад из аргентинского Буэнос-Айреса, трудился Старшим криминальным инспектором по округу – «Южная Канберра». Это такой фешенебельный и престижный район австралийской столицы. Тихий и спокойный буржуазный округ – приятная консервативная архитектура, много разной зелени, свежий воздух, чистота, массивные бетонные урны через каждые пятнадцать метров, законопослушные богатые граждане…
Хм. Законопослушные богатые граждане? Ага, банкиры, топ-менеджеры, рантье, бизнесмены, журналисты, звёзды эстрады, известные киноартисты и киноартистки. Та ещё публика. Сплошные заносчивые жлобы и истеричные скандалистки, начинающие жаловаться – во все инстанции сразу – по малейшему поводу. Иногда и без оного. Короче говоря, жизнь Смока, отнюдь, не напоминала сахар-рафинад.
Был поздний вечер. Излёт весны. Хави – усталый и вымотанный до полной невозможности – пришёл с работы домой.
Он приветливо кивнул пожилому консьержу, по широкой лестнице поднялся на последний четвёртый этаж, открыл ключом дверь и, оказавшись в тесной прихожей, громко поинтересовался:
– Любовь моя хрустальная, ты дома?
– Дома. Где же я ещё могу быть? – отозвался насмешливый женский голосок. – С таким жутким и подозрительным ревнивцем как ты, милый, не забалуешь. Приходится, волей не волей, старательно соблюдать реноме послушной и скромной девочки…
– Польщён. А почему послушная и скромная девочка не вышла встречать своего грозного и ревнивого повелителя?
– Через полторы-две минуты начинается премьерный показ новой версии научно-популярного фильма – «Дикая Австралия. Ночь богонгов». Говорят, что снято на редкость интересно. Нельзя ничего пропустить. Имеется у меня, понимаешь, одна интересная задумка. Только сперва надо уточнить пару-тройку незначительных деталек. Не обижайся, пожалуйста…. Ладно?
– Ладно, без вопросов, – покорно вздохнул Смок. – Не обижаюсь. Киноманка ты моя…
Сняв ботинки и надев домашние тапочки с мохнатыми помпонами, он прошёл на кухню, вынул из холодильника высокую пол-литровую банку с пивом и – с громким «пшиком» – вскрыл её. Пиво было аргентинского производства и называлось – «Кильмес-Кристаль». Другого Старший криминальный инспектор не пил. Из-за принципиальных соображений и природного аргентинского упрямства.
Секунд через шесть-семь, вволю побулькав, Хави поставил пустую жестянку на кухонный стол, достал из холодильника и вскрыл вторую пивную банку, после чего отправился в столовую-гостиную.
Исида, оккупировав старенькое кресло-качалку, увлечённо пялилась в японскую плазменную панель.
Зазвучала ненавязчивая мелодичная музыка. На плоском экране замелькали симпатичные австралийские пейзажи.
Смок, предварительно глотнув пивка, устроился-угнездился на диване, откинул голову на мягкую плюшевую спинку и устало прикрыл глаза.
– Австралия. Граница Квинсленда и Нового Южного Уэльса, – принялся вещать мужественный баритон. – Фермерские земли. Овощная, зерновая и льняная «житница» Австралии. Бескрайние холмистые поля, засеянные пшеницей, рожью, овсом, зелёным горошком, картофелем, капустой, свеклой, морковью и так далее…. Начало австралийского лета, вторая декада декабря месяца. Прошли последние – перед сезонной засухой – дожди. Всё вокруг цветёт и зеленеет, овощные грядки преобразуются прямо на глазах: растут вверх, стволы растений толстеют, а листья становятся изумрудно-зелёными, гладкими и мясистыми. Но люди не спешат радоваться. Не спешат. А, вот, птицы, грызуны, ящерицы и некоторые хищные насекомые, наоборот, замерли в приятном ожидании. Наконец, «оно» начинается…. Тёмная тихая ночь. Всё небо покрыто яркими созвездиями: Сириус, Канопус, Ригель и, наконец, главный символ Южного полушария – великолепный и неповторимый Южный Крест. Неожиданно всё вокруг наполняется подозрительным и странным шорохом, который – с каждой минутой – становится всё громче и громче. Это многие миллиарды мохнатых гусениц-совок выползают из-под земли. Выползают и тут же набрасываются на беззащитные зелёные растенья. Вскоре шорох сменяется противным хрустом и хищным чавканьем – это неутомимые челюсти гусениц жадно вгрызаются в листья и стебли. Совки – главные обжоры Австралии…. Вороны, сороки, сойки, дрозды, малиновки и свистуны, заполошно хлопая крыльями, незамедлительно бросаются в бой. К ним присоединяются полевые мыши, лесные крысы, валлаби, ящерицы, опоссумы, кузнечики и крупные пауки. Едоки, никуда не торопясь, старательно глотают и кусают незваных пришельцев. Глотают и кусают, глотают и кусают. Но, такое впечатление, гусениц меньше не становится…. Алый рассвет. Со всех сторон наплывает-наползает тревожный гул. Это подтягиваются мощные трактора, влекущие за собой пузатые цистерны с ядохимикатами. Сраженье с вредителями, выходя на новый уровень, неуклонно набирает обороты…. К вечеру гусеницы, оставшиеся в живых и наевшиеся, не смотря ни на что, до отвала, падают на мягкую землю и торопливо зарываются, зарываются, зарываются. Сколько гусениц выжило? Дай Бог, половина. Не больше. Действо закончилось? Нет, всё только начинается…. Через две с половиной недели уродливые гусеницы-совки вновь выбираются на земную поверхность. Выбираются и «превращаются» в элегантных и эстетичных мотыльков-богонгов. Задумчивый жёлто-багровый закат. Лёгкий, почти невесомый ветерок. И, в свете последних солнечных лучей, в небо поднимаются многие и многие миллионы пёстрых бабочек. Они, словно бы радуясь чему-то, беспорядочно носятся над полями и перелесками, заворачиваясь – порой – в самые невероятные и изысканные спирали…. Солнце устало прячется за изломанной линией далёкого горизонта. На тёмном небе появляется огромная янтарная Луна, окружённая – со всех сторон – ярчайшими звёздами. Наступает загадочная и неповторимая «Ночь богонгов», наполненная бесконечно-тревожным потрескиванием крохотных крылышек. Это мотыльки – на лету – о чём-то «переговариваются» друг с другом. Потом богонги вспоминают о нестерпимом голоде. Они опускаются к земле и начинают дружно перепархивать от одного цветка к другому, насыщаясь – перед дальней дорогой – сладкой пыльцой…. Приходит нежно-розовый рассвет. Богонги, словно получив незримую начальственную команду, устремляются – плотной гигантской стаей – на юго-восток…. Но знойный западный ветер крепчает и крепчает, а потом коварно несёт стаю строго на восток, прямо на жёлтые скалы Большого Водораздельного хребта. Удар! Сотни и тысячи мотыльков разбиваются о ребристые глыбы, мгновенно превращаясь в мокрые тёмные пятнышки на каменной поверхности. Второй удар. Третий. Четвёртый…. К вечеру богонгам, всё же, удаётся вернуться на прежний курс. Впереди мелькают серебристо-тёмные воды реки Дарлинг. Жарко. Как же жарко. Пить! Как же хочется пить! Мотыльки заполошно порхают над водой, умудряясь подхватывать с речной поверхности – специальными тоненькими усиками – крохотные частички живительной влаги. Над руслом Дарлинга несутся громкие несмолкающие «плески». Это жирует местная рыба – колючепёры, шишечники и илистые прыгуны. Жирует? В том смысле, что с несокрушимым аппетитом кушает питательных богонгов…. Через несколько суток на пути мигрирующих бабочек оказывается Канберра, столица Австралии. Жизнь в городе тут же замирает, люди, тщательно прикрыв двери и окна, прячутся в домах. Временно приостанавливается деятельность Парламента. Улицы и площади Канберры – почти на сутки – оказываются во власти летней жары и мохнатых беспокойных мотыльков…. Налетает устойчивый северный ветер. Северный, но жаркий-жаркий. Гигантская стая несчастных насекомых, сбиваясь – в очередной раз – с намеченного маршрута, смещается к югу. Пригород Мельбурна. Зелёные теннисные корты, трибуны, забитые любопытной публикой под самую завязку. Проходит открытый чемпионат Австралии по большому теннису. Мария Шарапова элегантно привстаёт на цыпочки. Резкий взмах ракетки. «А-а-ах!» – ожидаемо выдыхает знаменитая теннисистка. Ярко-жёлтый мячик бодро взмывает в воздух, но, неожиданно встретившись с чем-то непонятным, беспомощно падает на траву. Резко темнеет. Всё вокруг наполняется тревожным шелестом. На трибунах начинают отчаянно визжать и причитать особо впечатлительные и нервные дамочки. «Не беспокойтесь, уважаемые зарубежные гости!» – невозмутимо советует скучающий голос диктора. – «Ничего страшного не происходит. Это, всего лишь, богонги. Бабочки такие. Или же мотыльки? Извините, но точно сказать не могу. Соревнования, в любом случае, переносятся на завтра. Прошу проявить выдержку и соблюдать спокойствие…». Наконец, слегка поредевшая, но, всё же, огромная стая насекомых достигает Австралийских Альп. Мрачное и хмурое местечко, доложу я вам. Высочайшая горная система Австралии. Одна из частей Большого Водораздельного хребта. Горные пики, перевалы, седловины, лощины, чёрные трещины, бездонные ущелья. Камни, поросшие серо-зелёными мхами и фиолетово-жёлтыми лишайниками. Что забыли нежные мотыльки в этих негостеприимных и суровых краях? Затрудняюсь ответить однозначно. Возможно, их привлекает более прохладный и комфортный климат. Летом (январь-март), в Квинсленде и Южном Уэльсе очень жарко – окружающий воздух частенько прогревается до сорока градусов по Цельсию. В Австралийских же Альпах гораздо прохладней – днём плюс пятнадцать-двадцать, ночью температура опускается и до плюс семи-девяти градусов…. Богонги рассредоточиваются «на постой» вблизи гор Баффало и Богонг. А наиболее активные особи долетают даже до горы Косцюшко, вершина которой является наивысшей точкой всего континента. Мотыльки забиваются в глубокие расщелины, горные трещины, ниши и пещеры. Забиваются и терпеливо ждут наступления осени…. Иногда, сугубо по ночам, они вылезают из укрытий. Зачем? Конечно, для того, чтобы немного размять затёкшие крылья и не разучиться летать. Только это небезопасно. Птицы, ящерицы, летучие мыши, горные валлаби, опоссумы, кускусы, кенгуру и вомбаты не дрёмлют. «Хам, хам, хам!» – и очередной неосторожный богонг распрощался с жизнью…. Но, вот, прошёл первый апрельский дождик. Мотыльки тут же вылетают из пещер и жадно «слизывают» с чёрных скал (если так, конечно, можно выразиться), крохотные капельки воды. Потом, вволю напившись, они отправляются обратно – к зелёным полям Квинсленда и Нового Южного Уэльса. Возвращаются, откладывают яйца и умирают. Для того чтобы в грядущем декабре вновь состоялась она, знаменитая Ночь богонгов…
* * *
– Ты что, заснул? – раздалось где-то рядом.
Смок, почувствовав, как кто-то настойчиво теребит его за правое плечо, не без труда разомкнул веки и непроизвольно улыбнулся.
– Почему ты улыбаешься? – таинственно мерцая огромными тёмно-зелёными глазищами, спросила Исидора.
– Я всегда улыбаюсь, когда вижу тебя, плутовка. Особенно, когда ты облачаешься в такие коротенькие домашние халаты.
– Как тебе фильм? Понравился?
– Я, честно говоря, его почти не смотрел, – признался Эрнандес. – Только слушал голос диктора. Что-то там про многие миллионы упрямых и глупых бабочек. А потом, и вовсе, задремал.
– Жаль.
– Почему?
– Видишь ли, милый. Эта красивая и печальная история имеет к нам с тобой прямое отношение, – загадочно улыбнулись карминные, изысканно очерченные женские губы. – Причём, самое непосредственное…
– Каким же это образом?
– У тебя когда начинается отпуск?
– Отпуск? – протирая ладонью сонные глаза, задумался Смок. – Кажется, со следующего вторника.
– А у меня – с завтрашнего дня, – многозначительно прищурившись, сообщила Исида. – Понимаешь ход моей мысли?
– Не очень.
– Ладно, поясняю для особо несообразительных мачо…. Мне очень-очень хочется посмотреть (своими глазами, а не по телевизору), на Ночь богонгов. До массового вылета бабочек остаётся примерно неделя – плюс-минус пару суток. В энциклопедии – с помощью Интернета – посмотрела. Короче говоря…. Завтра утром я выезжаю в Бёрнс. Это такой занюханный провинциальный городишко, расположенный в самом центре ареала обитания-проживания богонгов. Сниму там уютный и благоустроенный коттедж. Осмотрюсь на местности. Познакомлюсь с соседями. А во вторник и ты подъедешь. Посмотрим на тучи разноцветных бабочек, погуляем по округе, посетим ближайшие фермы, подышим чистым деревенским воздухом, вдоволь полюбуемся на тамошние экзотические ландшафты. Экологически-безупречные продукты, опять же. Парное молоко, к примеру…. Договорились?
– Э-э-э…. Не знаю, право слово. У тебя же имеется – в пятидесяти километрах от Канберры – отличный загородный дом, окружённый великолепным старым парком. Пруд с золотыми и серебряными рыбками. Японский сад камней. Безупречные газоны. Цветники…
– Ты что же это, оболтус смуглолицый? Решил поспорить со мной? Искренне не советую.
– Договорились. Согласен…
Глава вторая
Тёмно-коричневый лёд
Австралия, окрестности городка Бёрнса.
– Хосе! Хосе! – неслось над руслом крохотного ручейка. – Родригес, прекращай свои дурацкие шуточки! Куда ты спрятался, дрянной мальчишка? Вылезай немедленно! Обижусь…
Из-за горбатой красно-белой гранитной скалы вышла молоденькая девушка – невысокая, стройная, облачённая в светло-бежевый костюм для верховой езды, с чёрным кавалерийским хлыстом в руках. Густые медно-пшеничные волосы барышни были коротко-подстрижены, а на милом личике, покрытом щедрой россыпью рыжих веснушек, застыла гримаса лёгкого неудовольствия.
– Какое необычное место, – озабоченно хмыкнув, пробормотала девица. – Просторная овальная поляна, посередине которой находится…э-э-э, идеально-круглый пруд диаметром в семьдесят-восемьдесят метров, заполненный тёмно-кофейной водой. Приятный цвет, ничего не скажешь…. Никаких тебе водорослей, кувшинок, лотосов и шустрых водомерок. И жирующей рыбы не наблюдается. Ни единого всплеска. Очень странно. Очень, очень, очень…
Подождав с минутку, девушка лукаво улыбнулась и, сложив ладошки рупором, прокричала:
– Томас, отзовись! Ну, пожалуйста!
– Аль, ты окончательно сошла с ума? – из-за толстого ствола эвкалипта показался рослый светловолосый юноша. – Разве так можно? Я ей по большому секрету всё рассказал, а она…. Вдруг, кто-нибудь услышит?
– А нечего прятаться. Шутник выискался.
– Всё равно…
– Перестань, милый. Мы же находимся на нейтральной территории. Никого нет поблизости. Чуткие кенгуру и любопытные вомбаты? Ерунда, они никому не расскажут.
– Всё равно, надо соблюдать элементарную осторожность. Всегда…. Кстати, какая ещё нейтральная территория? Все эти земли – до самой изгороди из колючей проволоки – принадлежат нашей общине.
– Прекращай, роль склочного педанта тебе совершенно не идёт. Я имела в виду только то, что здесь нет посторонних ушей и глаз. Иди ко мне. Обними. Я ужасно соскучилась…
Дальше, естественно, пришло время горячих поцелуев. Чёрный кавалерийский хлыст, мешающий жарким объятиям, выпав их девичьих ладоней, спрятался в густой траве…
* * *
Отвлечёмся немного. Совсем чуть-чуть. Так сказать, для пущей информационной ясности.
Молодые люди, действительно, встретились в достаточно глухом и безлюдном месте. До городка Бёрнса, расположенного севернее, было примерно пятнадцать километров. А до поселения Форт Томпсон, находившегося к юго-востоку, порядка девяти с половиной. Между этими населёнными пунктами простирались только обширные фермерские поля, отделённые друг от друга густыми зарослями акации, да тенистые малопроходимые эвкалиптовые леса.
Бёрнс, по большому счёту, являлся небольшим посёлком городского типа с населением в пять с половиной тысяч человек. «Овощные» фермеры, садоводы, скотоводы. Школа, церковь, супермаркет, пивоваренный завод, два кинотеатра, ночная дискотека. Ничего экстраординарного. Обыкновенный среднестатистический австралийский городишко, выражаясь скучным казённым языком.
Что же касаемо поселения, официально (для австралийских властей и составителей географических карт), именуемого – «Форт Томпсон». Здесь всё было совсем непросто. То бишь, неоднозначно…
У данного населённого пункта существовало и второе название-наименование. Так сказать, насквозь тайное. Сугубо для внутреннего пользования. Отражающее глубинную историческую сущность.
«Круппендорф» – так величали это поселение его обитатели. Естественно, только между собой, в приватных беседах-разговорах.
Немецкие корни? Ещё какие. Именно немецкая речь (в основном), и звучала на территории Форта Томпсон. То есть, на территории деревни Круппендорф, живущей по классическим баварским законам первой половины двадцатого века. И это было великой тайной, тщательно скрываемой от всех соседей.
Впрочем, особых трудностей с соблюдением секретности не наблюдалось, так как поселение было надёжно отгорожено от внешнего Мира высоченным забором, за который посторонние допускались только в исключительных случаях. В частности, речь шла о врачах, полицейских, налоговых инспекторах, социальных работниках, контролирующих соблюдение прав детей и юношества, а также о прочих представителях австралийских Властей.
Однако визиты этих уважаемых чиновников всегда носили планово-предупредительный характер. Следовательно, к ним готовились заранее. И когда важные персоны прибывали в Форт Томсон, то перед их начальственными взорами представала совершенно обыденная и непритязательная картинка.
То бишь, мирное поселение католической общины, чьи члены слегка «сдвинулись» на некоем церковном догмате и поэтому предпочитают жить обособленно от нормальных людей. Бывает. Ничего противозаконного в этом, собственно, и нет…. Общие бытовые характеристики поселения? Чистенькая и ухоженная деревушка с лёгким южно-американским акцентом. Жители свободно говорят как на английском, так и на испанском языках. Переселенцы из Чили, как-никак. Переехали в Австралию пятнадцать лет назад, в несчастливом 1997-ом году, после очередного разрушительного землетрясения…. Детишки школьного возраста? И с этим не наблюдается никаких проблем и нарушений. Община, дисциплинированно следуя инструкциям социальных работников, регулярно закупает все необходимые учебники, атласы, тетрадки, карандаши и всё прочее. Два раза в год ребятишки, на арендованных специальных автобусах, выезжают в Канберру, где экстерном сдают экзамены, установленные действующим Законодательством. Всегда успешно сдают, надо заметить. Дети лишены телевизора, Интернета и компьютерных игр? Плохо, конечно. Но не является нарушением Закона…. Налоговые дела? Никаких вопросов. Покупка земли и сельскохозяйственной фермы в далёком 1997-ом году была осуществлена легально и грамотно. Комар носа не подточит. Сам посёлок занимает, наверное, менее одного процента от общего землевладения. Ещё тридцать-сорок процентов земель распахано. Культивируют, в основном, овощи, бобовые, подсолнечник и рапс. Всё выращенное реализуется сугубо оптом, через крупные и проверенные компании. Площади, занимаемые землями сельскохозяйственного назначения, самовольно не расширяются. Вырубка каждого взрослого дерева согласуется с Экологическим департаментом штата. Прожорливые кенгуру отстреливаются в строгом соответствии с выделенными квотами…
Не было, короче говоря, у местных Властей никаких претензий к жителям и жительницам Форта Томсон.
«Побольше бы таких переселенцев», – мечтательно вздыхал губернатор штата Квинсленд. – «Отличные ребята, эти чилийцы. Только, вот…. Внешность у них несколько…м-м-м, необычная. Я всегда был уверен, что жители Южной Америки – смуглые, горбоносые, худенькие, низкорослые, черноволосые и кареглазые. Эти же, из Форта Томпсон, совсем и кардинально другие. Высоченные, широкоплечие, статные, белокожие. Носы у всех прямые и длинные. Глаза небесно-голубые. Волосы светлые и слегка вьющиеся. Нелюдимые какие-то. Избыточно-гордые. Молчаливые. Скрытные…. Забор высоченный возвели вокруг поселения. Метра три с половиной, наверное, в высоту. Колючую проволоку пустили поверху. Видеокамер понатыкали везде и всюду. Впрочем, не моё дело. Лишь бы не безобразничали…».
Чилийские переселенцы были, конечно, чилийскими. Только не совсем.
Круппендорф – в качестве южноамериканского населённого пункта – был образован в 1949-ом году на территории Аргентины, в двухстах пятидесяти километрах от Буэнос-Айреса. После завершения Второй мировой войны в Южную Америку хлынул нескончаемый поток немецких иммигрантов – и фашистских недобитков с семьями, и представителей торгово-промышленной элиты, опасавшихся преследований и репрессий со стороны победивших союзников. Диктатор Хуан Перрон, правящий тогда в Аргентине, относился к идеям национал-социализма вполне лояльно и никому из немецких беженцев в убежище не отказывал. Как грибы после дождя – в западных и центральных провинциях Аргентины – начали возникать немецкие поселения. Возникать, обустраиваться, обзаводиться крепкими хозяйствами и жить по классическим немецким законам-понятиям. Не вступая, как правило, в тесные взаимоотношения с местными жителями.
Но в 1955-ом году лояльный Хуан Перрон был свергнут.
«Что же будет дальше?», – заволновались немецкие колонисты. – «Чего ждать от новых властей?».
Наиболее хладнокровные остались на месте. Мол: – «Аргентинцам – по большому счёту – до нас нет никакого дела. Им, беспокойным и непостоянным, между собой разобраться бы…».
Но многие – чисто на всякий случай – перебрались в соседний Парагвай. Вот, и Круппендорф, неохотно подчиняясь общей тенденции, стал парагвайским посёлком.
Вскоре, как назло, отстранили от власти и милейшего парагвайского диктатора Стресснера. Опять начался период мутной и сволочной неопределённости…
Ганс Мюллер (в прошлом – штандартенфюрер СС), бывший тогда бургомистром Круппендорфа, принял очередное судьбоносное решение – срочно переезжать в Чили.
Продали всё, что можно было продать, собрали нехитрые манатки и перебазировались в голубые чилийские долины – льяносы. По дороге к ним прибилось много других немецко-парагвайских колонистов, так сказать, неорганизованных.
Народу набралось много, порядка двух тысяч человек. Выбрали подходящее местечко на высоком берегу полноводной горной реки, отстроились, наладили бизнес, начали активно рожать детишек. В 1970-ом году Круппендорфу даже был официально присвоен статус «города». Чилийского города, понятное дело…
За время долгих вынужденных странствий переселенцы (ради пущей безопасности), обзавелись дополнительными южноамериканскими паспортами. «Мюллеры» – официально – стали «Родригесами». «Вагнеры» – «Сервантесами». «Моргенштерны» – «Гонсалесами». Ну, и так далее.
Жили себе. Работали. Не ленились. Неуклонно повышали благосостояние. Размножались. Верили в свою арийскую исключительность. Истово соблюдали «чистоту крови». Ждали, что когда-нибудь – непременно – вернётся время «Великого Рейха»…
Для Хосе Родригеса (Томаса Мюллера), те спокойны Времена были лишь красивой легендой. Когда ему исполнилось четыре с половиной года, в Андах произошло сильнейшее землетрясение. Круппендорф (тот, чилийский), был буквально-таки стёрт с лица земли. Стёрт до самого основания. Погибла целая куча народа. В живых осталось чуть более двухсот человек.
Прибыли чилийские спасатели. Потом подтянулись и представители различных международных благотворительных организаций, стали делать всякие заманчивые предложения, связанные с переездом в другие, более спокойные и безопасные страны. О немецких корнях пострадавших никто, естественно, и не вспоминал. По крайне мере, официально.
– Пора заканчивать с «южно-американским периодом», – решил Рауль Родригес (Отто Мюллер), отец Хосе. – Беспокойно здесь. Никакой определённости и стабильности. То революции гремят, то землетрясения…. Предлагают перебраться в тишайшую Австралию? Почему бы и нет? Круппендорф разрушен, но «общинные» деньги, лежащие на банковских счетах, уцелели. Ладно, попробуем – ещё раз – начать новую жизнь…
И они попробовали. Перебрались в Австралию и купили ферму – «Форт Томпсон». Естественно, вместе с энным количеством тысяч гектаров плодородной австралийской земли.
Купили, построили крепкий жилой посёлок, который – чуть позже – огородили высоченным забором с колючей проволокой. Ею же обнесли и всё землевладение в целом.
Впрочем, в проволочном заграждении имелась узкая прореха, возле которой Аль и оставила лошадку. Лошадку оставила, а сама отправилась на свиданье с Хосе. То есть, с Томасом…
Кто такая – Аль? Откуда она взялась?
Это отдельная история.
Когда Хосе вошёл в беспокойный юношеский возраст, то, как и полагается, начал засматриваться на поселковых девчонок.
Рауль Родригес это заметил и, залучив отпрыска на приватный серьёзный разговор, объяснил:
– Эти девицы, сынок, являются твоими дальними родственницами. Так что, извини, но ничего не получится. Нельзя. Природные ограничения…
– Что же мне теперь делать? – не на шутку огорчился Хосе. – Как быть? Ухаживать за посторонними особами женского пола? Где же их взять? Я за пределы Круппендорфа редко выхожу. «Чистота крови», опять же…. Значит, я никогда не женюсь?
– Женишься, не переживай, – успокоил отец. – Мы же сохранили прочные связи со многими немецкими фашистскими поселениями. И с чилийскими, и с парагвайскими, и с аргентинскими. Потом слетаешь в Южную Америку. Я тебе дам адреса, напишу сопроводительные письма. Подберёшь себе подходящую и достойную невесту. Привезёшь её сюда. Сыграем, как и полагается, весёлую баварскую свадебку…
– Слетаю в Южную Америку, когда мне исполнится восемнадцать лет?
– Нет, конечно же. По классическим немецким канонам, принятым в нашем Круппендорфе, девица может выходить замуж, начиная с шестнадцати лет. А мужчина – жениться, только по достижению двадцати одного года. Старинная и мудрая традиция. Не нами заведена, не нам и отменять.
