Текст книги "Тяжелый хлеб"
Автор книги: Андрей Зарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
Зарин Андрей Ефимович
Андрей Зарин
Тяжелый хлеб
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
IX.
X.
XI.
XII.
XIII.
ХIV.
XV.
XVI.
Зарин Андрей Ефимович
Тяжелый хлеб
Андрей Зарин
Тяжелый хлеб
I.
Наступил сквернейший осенний вечер, когда наши злополучные странники подъехали к уездному городишку, от которого ждали поживы.
Все время с неба сыпался мелкий частый дождь, перемешанный со снегом, и дул холодный ветер. Когда он налетал внезапным шквалом, то словно из ведра выплескивал на бедных путников массу ледяной воды и обдавал их таким холодом, что от него дрожала даже несчастная кляча, с трудом волочившая телегу по грязи.
Ольга совершенно закоченела и ее холодные руки уже не грели тела замерзшей кошки, равно как и оно не могло согреть холодных рук Ольга. Михаил Сусликов, сидевший рядом с нею на доске, положенной в виде скамьи на края телеги, тоже не мог согреть ее объятиями своих насквозь промокших рукавов и лязгал от холода зубами не хуже голодного волка.
Что же касается Антона, приютившегося на дне телеги у их ног, то он совершенно превратился в намокшую губку, несмотря на то, что прикрылся двумя флагами и даже, в отчаянии, обручами, обмотанными красным сукном.
– Вот он и город! – заявил мужичонка, балансируя на тонкой жерди передка телеги и опираясь, словно кавалерист в стремена, растопыренными ногами в жидкие оглобли.
– Куда ехать-то?
– К постоялому! – ответил Сусликов: – где он?
– Подхлестни лошадь-то! – взмолился Антон.
– Дойдет! – успокоил его мужичонка и зачмокал губами. Лошадь снова зашлепала по грязи, с трудом волоча телегу. Справа и слева среди непроглядной тьмы мелькнули бледные огоньки, раздался охрипший собачий лай и телега въехала в город.
Прошлепав добрых десять минут по грязи, лошаденка, наконец, дотащилась до постоялого двора, приветливо выставившего, наподобие маяка, фонарь, который в непроглядной темноте ненастной ночи казался висящей в воздухе звездою, и только жалобный визг его ржавой петли о ржавый шест разрушал эту иллюзию.
Михаил Сусликов быстро соскочил с телеги и забарабанил в ворота. Через минуту из калитки вышел сгорбленный старик.
– Помещение нам, да самоварчик! – торопливо заявил Сусликов.
– А кто такие будете? – кутаясь в зипун, спросил старик.
– Артисты, представления давать! – нетерпеливо ответил Сусликов. Его ответ произвел на старика магическое действие. Он моментально бросился назад в калитку, захлопнул ее и стал криком ругаться:
– Шаромыжники! Впусти их? Вон – от ворот, не то собак спущу! Дьяволы! Тальянцы куцые!..
Сусликов побледнел и грустно взглянул на телегу.
– Поедем дальше! – молящим голосом произнесла Ольга.
Сусликов молча уселся на прежнее место, а тем временем старик надрывался за калиткою от крика.
– Я вас, оглашенные! – Узнаете собачьи зубы! Арапка, Вертун! – звал он откуда-то собак.
– Не любит! – заметил мужичонка, перебирая веревки, заменявшие вожжи; – потому, что артист, что жулик – все единственно!
– Вези, братец, к следующему! – ласково сказал Сусликов.
– Этто можно! Только все один толк: по шее! Н-нну! – крикнул он на лошадь.
– И невдомек мне этто, – рассуждал он по дороге: – теперя что я с вами сделаю, а? Теперя и меня из-за вас не пустят. Черти, право, черти...
А холодный осенний ветер все свирепее обдавал их брызгами ледяного дождя и с яростным воем метался вокруг них.
Телега снова остановилась у фонаря.
Высокий с глупой рожею парень распахнул ворота, и Сусликов облегченно вздохнул.
– Самоварчик! – сказал он, входя в просторную горницу: – да отведи, тетка, комнату!
– Сейчас, кормилец! – ласково ответила толстая баба и взялась было уже за огромный самовар, как на пороге показались: Антон с красными обручами в руках и Ольга с кошкою. Баба вдруг встрепенулась.
– Никак – фокусники будете? – спросила она, ставя самовар на место.
У Сусликова дрогнуло сердце.
– Фокусники, тетка! – сказал он и прибавил: – пусти, Христа ради! Мы тебе зла не сделаем! Смотри, какая погода!
Но баба не слушала его и, вся красная от досады, кричала:
– Вон! Сей секунд вон! Степка! Паршивец! Нешто не видел ты, что за народ? Гони их в зашей!
Высокий парень вбежал в горницу. Ольга заплакала. Сусликов торопливо повернулся к сеням.
Мужик покорно влез снова на передок телеги.
– Ишь, ведь, горемычные, словно псы какие? Везде в зашей! Вот горе-то! – говорил он и в голосе его уже слышалось сочувствие.
Ольга плакала. Ей казалось, что внутри ее все сотрясается от мучительного холода. Михаил Сусликов с тоскою думал: прогонят или нет? А Антон в мрачном отчаянии старался спрятать мокрые флаги под пальто и предлагал выбросит кошку.
– Последний, значит! Тпруу... – остановил возница лошаденку у третьего фонаря.
– Стучи! – сказал он Михаилу Сусликову: – Аверьян крут, а все же...
Сусликов дрожащей рукою стукнул в окошко. Окошко растворилось и в нем показалось суровое лицо, обрамленное седыми волосами.
– Кто будете?
– Пусти, дедушка, замерзли! Дай комнату и самовар! – взмолился Сусликов.
– Кто будете? Из каких? – сурово повторил старик.
Сусликов похолодел.
– Артисты, фокусники!
– Тальянцы, басурмане?
– Православные, дедушка, ей Богу!
– С фокусами? – спрашивал старик, грозно глядя на Сусликова.
– Известно, артисты...
– Глаза отводить умеешь?
– Не умею! Ей Богу! Мы так больше...
– Пожди! – сказал старик и отошел от окна. Сусликов замер в тоскливом ожидании, Старик вернулся.
– Православный, говоришь?
– Православный!
– А ну перекрестись.
Сусликов спал шапку и торопливо стал креститься, приговаривая:
– Пресвятая Троица, помилуй нас! Господи, очисти грехи наши! свят, свят, свят! Отче наш, иже еси на...
– Ладно! – перебил его старик: – сколько вас?
– Трое, да мужик вот!
– Тварь есть?
– Кошка!
– Пожди! – сказал старик в отошел снова, на этот раз захлопнув окошко.
– Пустит, пустит! – радостно сказал Сусликов, подходя к телеге. Ворота со скрипом распахнулись. Мужичонка задергал веревками и телега закачалась. Сусликов шел рядом.
У входа в избу стоял старик, а подле него здоровенный парень. У обоих в руках были толстые палки и, кроме того, парень держал за ошейник огромного пса, который рычал и скалил зубы.
– Забирайте вещи и прямо наверх! – распорядился старик.
Сусликов, Ольга и Антон торопливо взяли свои вещи и пошли мимо хозяев наверх по узенькой скрипучей лестнице. Старик показал им крошечную каморку в мезонине и ушел, проговорив:
– А самовар сейчас!
В крошечной каморке стояли: широкая лавка, два табурета и сосновый стол, на котором горела жестяная лампа с разбитым стеклом. Сусликов радостно вздохнул. Он торопливо устроил на лавке постель для Ольги, которая тотчас и легла на нее.
Минут через десять здоровенный парень внес самовар и грязную посуду. Сусликов занялся чаем. Ольга в полузабытье лежала на лавке, дрожа от лихорадочного озноба, Антон развязывал чемодан и доставал оттуда сухое белье, а кошка приткнулась на лавке к ногам Ольги и спала мертвым сном.
II.
Ночью с Ольгою сделался бред. Она лежала, разметавшись на лавке и, слабо отмахиваясь рукою, жалобно просила, чтобы от нее отогнали большую собаку; потом она вскрикивала и снова начинала стонать и плакать. Время от времени она раскрывала глаза и просила пить.
Когда Михаил Сусликов подавал ей питье, ему казалось, что с Ольгою сделалась горячка.
Он разбудил Антона, улегшегося на полу, зажег лампу и стал согревать водку, чтобы натереть ею Ольгу.
В дверь крепко стукнули.
– Если вы, как оглашенные, – прости Господи, – всю ночь возиться будете сейчас выгоню! – раздался сердитый голос старика.
Они замерли в страхе. В тишине громко заскрипели ступени лестницы, потом хлопнула дверь и все стихло,
Они сняли сапоги и молча, едва дыша, двигались и суетились, словно мыши.
Ольга, наконец, перестала бредить. В комнату закрался уже мутный свет серого осеннего утра. Внизу захлопали дверью и послышались голоса. Шум перешел на двор, заскрипели ворота.
Ольга крепко спала; Антон улегся на полу и захрапел; кошка, сбитая Ольгой, перешла к Антону, приткнулась головой к его лицу и снова заснула.
Сусликов разостлал на полу мокрое пальто и лег, чтобы отдохнуть; но тяжелые мысли тучей поднимались в его голове и мешали ему заснуть.
Надо непременно позвать доктора. Это – рубль. Вероятно, лекарства нужно. Надо мужичонке, который их вез, отдать два рубля; у него же всех денег четыре рубля, которые он сэкономил дорогою.
Хорошо, если Кусков сказал правду и здесь будет нажива, а если соврал?..
У Сусликова прошли мурашки по телу.
В их жизни все случается. Бывает, что один другому нарочно наврет, чтобы подвести, а потом посмеяться. Положим, Кусков приятель. Сусликов не раз выручал его из беды... а, впрочем, кто знает!..
Сусликову стадо страшно. Он быстро встал и заглянул в окно. Городишко уже проснулся. В серой мгле ненастного утра, по густой грязи широкой улицы, проходили деревенские женщины и бабы; растрепанная девчонка гнала через улицу свинью; тощая клячонка тащила бочку, едва выволакивая ее из грязи. Серенькие домики, неровным рядом протянувшиеся вдоль улицы, раскрыли ставни и дымили трубами.
Сусликов осторожно отворил дверь, спустился с лестницы и вошел хозяйскую горницу.
Это была общая комната постоялого двора.
У огромной русской печи рядком стояло шесть самоваров, покрытых зеленой грязью, и тут же подле них сидел рослый парень, поджав свои длинные ноги. Наполняя комнату треском, в огромной печи ярко горел целый костер. У края стола, видимо, хозяйка в большой квашне замешивала тесто, а на другом концом стола сидели старик-хозяин с мужичонкой и пили чай.
– Чай да сахар! – бодро сказал Сусликов, переступая порог горницы: – мир честной компании!
Никто не ответил на его приветствие; старик недружелюбно посмотрел на него и спросил:
– Чего ночью возились?
– Жена заболела! Шутка ли по такой погоде двадцать пять верст проехали!
– И то еще меня встретили, – вставил мужичонка: – не то ходом пришлось бы!
– Откудова? – спросил старик.
– Со станции! – ответил тот, взмахивая рукою: – я, значит, здеся Селиванову на станцию сундук возил, акцизному...
– Знаю! – кивнул головою старик: – для чего же приехали? – спросил он снова.
Сусликов сел на лавку и нерешительно ответил:
– Хочу здесь представления давать! С недельку поживем – да и дальше!
– Это у нас-то?
– Ты не говори, Аверьян, – вмешалась хозяйка: – у нас не хуже, чем у других! Тоже, и господа есть; опять, купечество! – говоря это, она вытащила из квашни руки и сбрасывала с растопыренных пальцев тесто, словно стряхала в квашню и господ, и купечество. Ее слова ободрили Сусликова. Он встал.
– А скажите мне, как тут доктора сыскать? Есть он здесь?
– Доктор-то? Доктор есть! – ответила хозяйка: – сейчас из ворот как выйдешь и – налево; третий дом; такой зеленый, с балкончиком; тут и доктор! А на што тебе?
– Говорил я, жена больна!..
Сусликов рассчитался с мужичонком и поспешно вышел из горницы.
Пройдя по двору, он оглянулся и с изумлением увидал позади себя рослого парня с палкою.
– Тебе чего?
– А, ничего, так, значит, приказано! – ответил парень и глупо ухмыльнулся. Доведя Сусликова до ворот, он пошел опять в избу.
– Ишь, ведь, тоже хворает! – с недоумением произнесла хозяйка, когда Сусликов вышел.
– А другой-то тальянец дома?
– Спит! – ответил парень и, присев на лавку, стал обуваться.
III.
Семен Антонович Харитонов был рожден с натурою антрепренера и артиста, – но судьба сделала из него медика, а потом устроила ему место земского уездного врача. Все же большую часть времени Семен Антонович отдавал своему истинному призванию. Среди уездной интеллигенции он устраивал концерты и спектакли, успел основать подобие клуба, прослыл весельчаком, танцором, анекдотистом и везде, где показывалась его юркая, маленькая фигура с квадратной головой, втиснутой в плечи, тотчас слышался его резкий пронзительный голос и визгливый смех.
Сусликова он приветствовал с восторженною радостью.
– Душечка, фокусник! – воскликнул он, когда узнал о профессии Сусликова: – милушка, акробат! Да я тебе такие сборы дам!.. Пойдем, пойдем!..
Его восторженный голос звенел, скрипел и свистел. Он ввел Сусликова в столовую.
– Садись чай пять! – хлопотал он: – Фроська! Подай водку и закусить!.. Да мы тут тебя! Да я тут! Ведь здесь от скуки околеешь! Грязь, дождь! Милушка ты мой! Что же ты умеешь?..
Сусликов не ожидал такого приема и немножко сбился.
– Все умеем: эквилибр знаем, огонь ем, шпаги глотаем, партер, воздушную гимнастику, кошка есть дрессированная, фокусы, анти-спирит... Доктор! – вдруг спохватился он: – я за вами: у меня жена заболела.
В это время в комнату вошла рослая баба с веселым лицом, изрытым оспою. Она внесла поднос с бутылкою водки и банкою килек. Харитонов засуетился.
– Сюда, сюда! – поманил он ее: – вот так! Теперь выпьем! Так эквилибр знаешь? Люблю! Ну, за успех! Пей!.. – он налил рюмки, чокнулся и опрокинул свою в рот. – По второй закусывать! Ну! Чеки-чок! Чеки-чок! – он чокнулся я выпил вторую. Его лицо сияло счастьем. Сусликов исправно пил, жевал скверные кильки и думал: "хороший человек! Кусков правду сказал: поживимся", потом он вспоминал про больную Ольгу и начинал звать доктора, но доктор перебивал его увлеченный своею артистическою натурою:
– Афишу вместе составим! Репетицию сделаем. Я тебе залу клубную – даром! За-жа-ри-вай!! Ну, еще по рюмочке! А что ты сейчас можешь? Покажи!
Сусликов встал, сбросил пальто, засучил рукава и, взяв со стола две вилки и нож, начал играть ими. Они плавно друг за другом поднимались на воздух и ловко падали в его руки. Слышался только равномерный лязг железа.
– Ай, ловко! Ай, молодец! – вскрикивал доктор: – а, ну-ка я?
Нож и вилка плавно упали в руку Сусликова и он передал их доктору. Доктор попробовал их бросить. Нож со звоном полетел на пол, а вилка, падая, уколола ему руку.
– Э, черт, да это трудно! – удивился он, высасывая кровь из царапины.
Сусликов опять вспомнил про Ольгу. Она лежит и стонет; скотина Антон, наверное, храпит и не слышит.
– Пошли бы со мною, господин доктор, у меня жена больна!
– А? Что с нею?
– Простудилась. Ночью жар, бредила!
– Ах ты, щучья голова! – встрепенулся доктор: – да что ж ты раньше-то не сказал! Идем, идем! Я вот сюртук надену. Афроська! – закричал он.
Афросинья внесла сюртук.
– А она что же умеет? – спросил доктор, стараясь застегнуть воротник, отчего лицо его налилось кровью.
– Все умеет. Шпаги глотает! – ответил Сусликов и подумал: "ничего не заплачу ему".
– Шпаги глотает! Интересно, интересно! Ну, пойдем! Ты где?
– На постоялом. У Аверьяна.
– У Аверьяна. Хороший мужик! Шельма только. Я лечил его бабу, а он хоть бы что... Ну идем. Афроська, дверь! – закричал он и вышел с Сусликовым на улицу.
IV.
Но поручению Аверьяна рослый парень, Никита, поджидал у ворот с палкою в руке возвращение Сусликова, но, увидев, идущего с ним доктора, спрятал палку за спину и хотел улизнуть в ворота.
– Стой, стой, каналья! – закричал на него доктор: – ты чего бежишь, за хозяина совестно? Скажи ты ему, что ежели не пришлет мне за лечение, – умирать будет, – не приду! Я только для бедных даром!
Никита молча скользнул в дверь избы.
– А ты не плати мне, – сказал доктор Сусликову, поднимаясь по лестнице: – теперь денег, чай, нет?
– Весь издержался, – сказал Сусликов.
– Ну вот, я уж потом за все разы из твоего сбора вычту! Сюда что ли?
– Сюда, сюда, – сказал Сусликов. Он распахнул дверь и пропустил вперед доктора.
Антон разбуженный шумом, сел на полу, протирая припухшие глаза. Увидев доктора, он вскочил, завернулся в свою подстилку и молча отошел в сторону. Черная кошка прыгнула в угол. Ольга повернула свое побледневшее, осунувшееся лицо к двери и слабо простонала. Маленькая каморка в миг огласилась крикливым голосом доктора.
– А вот и больная! Шпагоглотательница! Ха-ха-ха! Ну что с тобой? Простудилась, да?
Он подошел к Ольге, взял табурет и сел подле нее.
– Ну, давай пульс. Покажи язык. Так! Голова болит?
Ольга слабо простонала в ответ. Доктор придвинулся ближе.
– Ну, вы теперь уберитесь, – обратился он к Антону и Сусликову: – на двор, что ли.
Антон быстро захватил свой костюм и скрылся за дверью. Сусликов нерешительно прошел за ним. Они остановились тут же, подле двери, на площадке лестницы.
Антон сбросил с себя ковер и стал одеваться. Одеваясь, он дрожал и стучал зубами от холода. Сусликов сел на верхнюю ступеньку лестницы, и терзался тоскливым предчувствием беды. Неясный шум, раздававшийся за дверью, пугал его и заставлял вздрагивать каждую минуту; оттуда слышался голос Ольги, треск лавки, шуршание; потом раздавался резкий голос доктора, слабый голос больной – и вдруг наступала тишина. В такие мгновения Сусликову казалось, что Ольга умерла. Его сердце замирало и он холодел от страха.
Наконец дверь отворилась и из щели высунулась четырехугольная голова доктора.
– Ну, вот и все! – сказал он. Сусликов вскочил на ноги.
– Что с нею? – спросил он, входя в комнату. Антон крадучись прошел за ним.
– Простудилась и ничего больше.
– Не опасно?
– Шпаги, говоришь, глотает и то ничего, я это пустяк! – ответил доктор и засмеялся своим визгливым смехом.
Сусликов с тревогою посмотрел на Ольгу и осторожно сел подле нее. Ей видимо было лучше. Она ласково улыбнулась и сделала попытку подвинуться, чтобы дать ему больше места. Антон уселся в угол и замер в смущении; кошка прыгнула к нему на колени и свернулась комочком.
V.
Один доктор чувствовал себя превосходно. Он уселся верхом на табурете посреди комнаты, закурил папиросу и стал с жадным любопытством расспрашивать Сусликова: откуда они, что делали раньше, где были и как сошлись. Сусликов отвечал неохотно. Этот доктор только отнимал у него дорогое время; но он – человек надобный и Сусликов поневоле говорил с ним, стараясь быть любезным.
Где были? Вернее, где не были! Были они и в Петербурге, и в Москве, ездили по Волге, бывали на всех ярмарках, изъездили Литву и Царство Польское. Везде были, всего натерпелись. Вот и теперь в городе N служили в цирке у жида Хаими Буцеля. Дела шли скверно. Жид всем задолжал и задал дерка от них. Впору было умирать с голоду, да вот, слава Богу, припомнили про это местечко. Теперь, что будет?
– Вся и надежда, что на вас, доктор, – окончил заискивающим голосом Сусликов; – вы и Ольгу полечите и нам дайте кусок хлеба заработать!
Доктор почувствовал себя польщенным. Лицо его просияло.
– Уж вы будьте покойны. Залу даром дам в клубе! Афишу вместе составим! Билеты сам развезу. Три, четыре, пять сборов сделаем! Уж будьте покойны! – От его резкого голоса Ольга почувствовала нестерпимую головную боль и застонала, но ее бледные губы продолжали улыбаться. Антон улыбнулся в своем углу, а Сусликов словно ожил.
– Теперь ты только у исправника разрешение достань и – баста! – окончил весело доктор.
– Я и то хотел, сегодня же.
– Да, вот теперь враз и пойдем. Я домой: твоей Ольге лекарства сделаю, а ты к нему пойдешь, назад – ко мне зайди и лекарство возьмешь, и о деле потолкуем!
Сусликов встал.
– Иди, Антон, самовар устрой, пока без меня! Да еды добудь; я скоро.
– А что он умеет? – спросил доктор, кивнув на Антона. Антон съежился и покраснел.
– Каучук!
– Это что же?
Антон успел оправиться и ответил сам.
– С детства кости изломаны и могу гнуться во все стороны. В некоторых местах змеей зовусь, опять, человек пружина. Извольте посмотреть! – с этими словами Антон сбросил кошку, встал и подошел к доктору.
– Извольте положить руку! – предложил он ему.
Доктор с любопытством положил руку ему на бедро. Антон двинул два раза ногою. Под рукою доктора щелкнуло, и он почувствовал, как вертлуг вышел из своего гнезда и потом снова занял прежнее место.
Тем временем Сусликов наклонился к Ольге и тихо говорил ей:
– Ты поправься только, а я уж один поработаю, за всех поработаю!..
Ольга слабо улыбалась ему. Хороший он, добрый!
– Видели? – хвастливо сказал Антон.
– Удивительно! – воскликнул доктор: – ну, я для вас постараюсь! Идем теперь!
Сусликов поцеловал Ольгу в лоб и двинулся к двери.
– До свиданья! – приветливо кивал доктор: – я зайду еще! Сегодня зайду, может!
Доктор и Сусликов снова вышли на улицу. Доктор говорил без умолку.
– Теперь исправник непременно дома. Он живо позволит. Сам, собака, соскучился. Паспорта в порядке? Да? Ну и отлично. От него ко мне зайди! Я дам лекарства. О ней не думай. Лихорадка – и все. Поваляется и здорова!..
Он дошел до своего домика, показал Сусликову дорогу к исправнику и, кивнув ему головою, вошел на крылечко.
Сусликов быстро зашагал по грязной улице к дому исправника. Через десять минут он входил в открытую дверь присутствия. В темных сенях сидел сторож. В следующей комнате за длинным столом, обтянутым черною клеенкою, в мечтательной позе сидел низенького роста молодой человек с лохматою огромною головою. При входе Сусликова он повернул к нему свое лицо, напоминавшее зачумленную овцу, и уныло спросил:
– Чего?
– Господина исправника повидать, – ласково кивая головою, сказал Сусликов.
– По какому делу?
– Фокусы хочу показывать, разрешение спросить!..
Лицо молодого человека оживилось.
– Фокусы? Это весело! – сказал он, быстро вставая: – сейчас скажу! – и он шмыгнул в грязную низенькую дверь, ведущую в покои исправника.
Сусликов ждал недолго: почти тотчас маленькая дверь раскрылась снова и из нее, нагнув голову, вышел исправник. Молодой человек почтительно, осторожно шел за ним следом.
Исправник представлял собою огромного, толстого мужчину с широким обрюзглым лицом, толстым красным носом и соловыми глазами. В сюртуке нараспашку, под которым пестрела грязная ситцевая рубашка, он вошел тяжелою поступью, заложив руки за спину и сердито насупив седые брови.
Сусликов низко поклонился ему и сделал шаг вперед. Исправник окинул его своим тяжелым тусклым взглядом и грузно опустился на стул, что стоял подле длинного стола.
Молодой человек юркнул на свое место.
– Кто будешь? – спросил Сусликова исправник.
Сусликов униженно поклонился и ответил:
– Фокусник... акробат...
– Фокусник, акробат, а по-моему: жулик... угрюмо перебил его исправник. Сусликов заискивающе улыбнулся.
– Помилуйте! За что же!
– Все вы такие! С чем приехал?
– Хочу здесь несколько представлений дать. Жена больна, денег ни гроша, выехать не с чем, – проговорил Сусликов и, еще раз низко поклонившись прибавил: – ваше благородие! Смилуйтесь!
Исправник мрачно молчал, барабаня короткими пальцами по столу.
– Бумага есть?
– Все в исправности, – встрепенулся Сусликов и полез в карман за бумагами.
Исправник взял от него засаленные бумаги, развернул их и, далеко отставив от себя, стал читать их вполголоса.
– Какие же вы фокусники, черти? – проговорил он хмуро, откладывая бумаги: – коли один вот – Михаил Сусликов – слесарный подмастерье; Антон Громыхалов – маляр, а эта девка – крестьянка Крапивина? А? Какие же такие фокусники? – повторил он.
Сусликов поклонился.
– Помилуйте, Бога ради, ведь никогда нет этого, чтобы в паспорте был фокусник прописан! Завсегда так...
– Ты меня не учи! – крикнул на него исправник: – молод! Ты кто же будешь?
– Михаил Сусликов!
– Так ты выходишь слесарный подмастерье вот тебе и все! Никаких фокусов не позволю. Обман!
У Сусликова упало сердце.
– Ваше благородие! – крикнул он дрожащим голосом: – за что же? Бога ради! Жена больна, ни гроша денег. Вот у вас же Кусков...
– А ты знаешь Кускова? – перебил его исправник.
Сусликов не расслышал зловещей ноты, прозвучавшей в вопросе. Надежда оживила его.
– Как же, ваше благородие! Вместе ездили, хлеб-соль делили! Вместе...
– Воровали! – как исступленный заревел вдруг исправник и, вскочив, затопал ногами: – ага! Ты мне за него поплатишься! Он у меня, мошенник, волчью шубу из прихожей сволок, да новые валенки! Ты поплатишься! Куда он их девал, а? Куда? Не знаешь! Вот и посиди у меня в холодной. Авдюхин! – заорал он во весь голос.
Из сеней быстро выскочил, сторож, стараясь спрятать за спиною дымящуюся трубку.
– Авдюхин! – налившись кровью и сверкая глазами, кричал исправник: – сейчас этого каналью в холодную, да всю их шайку воровскую сюда! Живо! Я вам покажу!
На теле Сусликова выступил пот и облил его, словно холодною водою. Он понял, что попался, что его подвел Кусков и, бледный, испуганный, стоял перед исправником, тараща бессмысленно глаза. Но, услышав его последнее приказание, он вдруг опомнился и с криком повалился в ноги исправнику.
– Ваше благородие! Помилуйте! Пощадите! Господи, за что ж? Жена больная, денег ни гроша! Ваше благородие!! – вскрикивал он со слезами и тянулся за исправником, стараясь обнять его ноги.
– А, теперь завыл! А где Кусков?
– Да разве я знаю. Я всех знаю и его знаю, а где он? Мы все бродим! Разве я знал, что он вор, что он у вас...
– Все вы воры! Вон от меня! А к вечеру – из города! Не то перевяжу вас всех и с урядником! Вон!! – швыряя бумаги Сусликова, крикнул исправник. Сусликов не поднимался.
– Ваше благородие! – продолжал молить он: – разрешите одно представление, только одно! Господин доктор дают залу...
При слове "доктор" исправник пришел в окончательную ярость.
– Доктор! – заревел он: – и лети к своему доктору! А от меня вон! Из города вон! К вечеру, слышь! Авдюхин, черт! Да что же ты, ирод, не вытолкаешь его? Гони его в шею!
Сусликов вскочил на ноги и в тот же миг почувствовал на своем вороте руку Авдюхина.
– В шею! Вон! Чтобы к вечеру! – орал вслед исправник, топая ногами.
VI.
Сусликов очутился на грязной улице с бумагами в руках, и мужество сразу покинуло его. По лицу его потекли слезы, жгучая тоскливая боль сжала его сердце.
Господи, что теперь делать! Исправник словно сбесился. Он наверное прогонит его из города, а куда деться? Да еще с больной Ольгою... Он взмахнул в отчаянье руками и поплелся к доктору.
Доктор завтракал. Он подвязал себе под шею салфетку, нагнул голову над тарелкой и громко чавкал, когда в комнату вошел Сусликов.
Увидев его, доктор что-то промычал, тряся головою и махая руками, и начал усиленно жевать, стараясь освободить набитый рот. От этих усилий у него выступил на лице пот, а на лбу налились жилы. Наконец, он проглотил кусок и заговорил:
– Пришел? Ну, и отлично! Я тебе лекарства приготовил: будешь жене давать! Красивая шельма! – его глаза на миг прищурились: – чего стоишь, садись! Будем завтракать, выпьем. Да что с тобою? – вдруг спросил он, перебивая свою речь.
Сусликов безнадежно махнул рукою.
– Шабаш! – проговорил он.
– Что шабаш? Хуже жене? Дома был что ли?
– Крышка! – сказал Сусликов.
Доктор отложил ножик с вилкою и устремил на него недоумевающий взгляд.
– Скажешь ты, наконец, в чем дело, или нет?
Сусликов поднял голову и с отчаянием произнес:
– А то, что исправник затопал на меня, облаял всячески, а когда я про вас сказал – велел в шею вытолкать, да вместо представления сегодня же город оставить! Вот что! Крышка теперь. Жена, я, Антон, кошка – всем издыхать!
Доктор откинулся и хлопнул себя рукою по лбу.
– Ах, я телятина! – воскликнул он: – да ведь это так и должно было быть, голубчик! Он тебя сам-то не съездил? Удивительно! Ведь он мог избить тебя, как каналью; ах, я телятина!
Он встал и прошелся по комнате.
– С чего же вы не сказали, что он дерется? – произнес обидчиво Сусликов.
– Ах, ты! Да про что же я-то? Я все время это в голове имел. А тут ты, да жена твоя, да болезнь, ну – и забыл! – доктор развел руками.
– Видишь, этот боров злится на меня, обругал я его как-то. Он и свирепеет. Имени моего слышать не может. А я и забыл сказать тебе. Так-то. Да ты не бойся! Я поправлю. Я тебе устрою.
Сусликов стоял у двери, прислонясь спиною к притолоке, и охватившее его уныние сменялось злобою... Мелет этот доктор, мелет, а о деле – ничего. Так, пустой какой-то!..
– Доктор, – сказал он дрогнувшим голосом; – будьте милостивы! Помогите!
– Помогу, друг любезный, не хлопочи, а теперь выпей! Выпей для храбрости. Ну, садись...
Сусликов сел и подставил рюмку.
Доктор налил водки, чокнулся и сказал:
– Что тебя не вышлет он – это, как Бог свят! Не посмеет! Я на него казначейшу натравлю, да Селиванову. Не бойся!
Сусликов слушал его молча и пил. Долгий опыт горькой бродячей жизни показал ему, как дешевы ласковые слова и дорога ласка. Все мысли его теперь сосредоточивались на больной Ольге.
Как он увезет ее, больную, непокрытую, в такую погоду?..
– Пей, я тебе все устрою!
Доктор наливал и чокался с ним. Он был рад, что нашел развлечение в своей монотонной жизни и не отпускал Сусликова. Сусликов сидел и томился. Время шло. Наконец, он решительно поднялся со стула.
– Лекарства-то сделали?
– Вот тебе и лекарство, – уже заплетающимся языком говорил доктор, давая ему порошки и пузырек с микстурою: – порошки эти дашь и микстуру тоже, а через час снова. Она, брат встанет: не бойся! Я тебе это верно. И дело поправим! Ты не робей! – он засмеялся своим хихикающим смехом и хлопнул Сусликова по плечу.
Сусликов поспешно пошел домой и на дворе опять встретил Никиту с толстой палкою в руке. Его глупое лицо на этот раз приветливо улыбалось.
– Чего это ты за мною, словно за вором, с дубиною? – угрюмо спросил его Сусликов. Никита улыбнулся во весь рот.
– Не бойся! Этто я для блезиру только: хозяин велит. А я вам – вот! – и Никита восторженно ударил себя ладонью в грудь. На Сусликова пахнуло водкою. "Пьян, верно; и Антон тоже", – подумал он и торопливо поднялся по скрипучей лестнице. Его предположение оказалось верным.
Еще за дверью он услышал громкий, бессмысленный смех Антона, а когда вошел в комнату, то увидел, как он, связав кошке две лапы, дразнил ее куском мяса. Пьяный смех его раздавался на всю комнату; кошка билась и, волоча свои связанные ноги, громко мяукала, а Ольга лежала совершенно обессиленная, с крупными каплями пота на изнеможенном лице и при входе Сусликова, застонала.
Сусликов быстро подошел к кошке, развязал ее лапы и резко оттолкнул в сторону пьяного Антона. Антон отшатнулся, потом выпрямился и с мрачным лицом отошел в угол и сел на табурет.
Сусликов снял пальто и подошел к Ольге. Она приветливо улыбнулась ему.
– Ну, как тебе? Лучше? – спросил он, нежно кладя на ее лоб свою грубую руку.
– Лучше! – ответила она слабым голосом: – голову, разламывает только: – смерть. А тут они! Пьянство!
– Ну, вот тебе доктор лекарства дал; я сейчас. Чай не пила? Нет! Хочешь? Я мигом справлю. А что же он-то? – кивнул он на Антона.
– Да с этим... Никитою... пили, пели. Я прошу, они смеются.
Сусликов нахмурился и посмотрел на Антона.
– Что же... я тоже хочу выпить... ты, небось, с доктором-то клюнул... – пробормотал Антон, смущаясь под взглядом Сусликова. Тот махнул рукою и снова обратился к Ольге.
– Ну, я тебе лекарства дам, не робей: все поправится! Ты выздоровеешь, я тут заработаю – и мы вон отсюда! Нелегкая нас занесла сюда!
