Текст книги "Тульский – Токарев (Том 1)"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Александр Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Токарев

Октябрь 1976 г.

Ленинград, В.О., 15-я линия.

...После того как родители развелись, Артем Токарев ни разу не пожалел, что остался с отцом в коммуналке, а не с мамой в отдельной двухкомнатной квартире. Нет, маму он, конечно, любил, но с отцом было интереснее. Интереснее и уютней... И потом – мать все время говорила с ним, как с ребенком, а с отцом Артем чувствовал себя почти взрослым. После развода Василий Токарев обнял сына за плечи, посмотрел в глаза и серьезно сказал:

– Ну что, Темка, – вдвоем не соскучимся? Мы – мужики, нам легче, а мама – она еще молодая, ей жизнь устраивать надо... Чего под ногами путаться...

Одиннадцатилетний Артем понял все по-взрослому и быстро привык видеться с матерью раз в неделю-две. Навещая мать, он почему-то всегда чувствовал себя в ее квартире, как в музее, – хотя мебель там стояла современная «гэдээровская», а кухня – чешская. В их с отцом комнате дышалось намного легче, и этой легкости дыхания никак не мешал крепкий сталинский стол, дореволюционный диван и вовсе старинное истертое кресло, в которое не запрещалось прыгать даже с монстрообразного шкафа. Впрочем, детские игры в индейцев и буденовцев Артему надоели быстро – гораздо интереснее была работа отца, старшего оперуполномоченного уголовного розыска. По работе своей Василий Токарев сыну ничего специально не объяснял, но присматриваться не препятствовал и никогда не говорил фраз типа: «Ты еще маленький, тебе еще рано об этом знать», – на крайний случай обходился шутками, никак не давившими детское самолюбие...

Артему было хорошо. Он с интересом рассматривал истрепанный альбом со старыми фотографиями, который принес с работы отец. Токарев-старший присутствовал тут же – вместе со своим другом, напарником и совладельцем общей уборной в коммуналке Андреем Богуславским, который только в отделе кадров числился старше Василия – по должности и званию. Мужчины выпивали – повод был законный, Богуславскому сняли предыдущее взыскание и тут же – с интервалом в сутки – объявили новое. Артем еще не научился до конца понимать, почему отец и Андрей Дмитриевич на выговоры всегда реагировали добрее и веселее, чем на благодарности и награды. Может быть, потому, что взысканий было больше?

* * *

Начальнику Управления кадров

ГУВД Леноблгорисполкомов

Полковнику милиции Матюшину А.Т.

Рапорт

Довожу до Вашего сведения, что 1.10.1976 года через заместителя начальника 7 отдела УУР Богуславского мною был вызван ст. оперуполномоченный 7 отдела уур капитан милиции Лавров Е.В. для проведения съемок его на доску почета ГУВД согласно Вашему распоряжению от 26.09.1976 года.

В разговоре со мной начальник 7 отдела УУР Богуславский заявил, что «постарается найти Лаврова и убедить его в необходимости участия в столь важном для работы карманного отдела мероприятии», (привожу дословно). Тон Богуславского был явно издевательский. Также тов. Богуславский заявил о невозможности прихода Лаврова в парадной форме в связи с полным отсутствием таковой.

2.10.1976 года оперуполномоченный Лавров не явился в указанное время, чем не исполнил Ваше указание.

5.10.1976 года около 20.00 сотрудник Лавров случайно увидел меня в ресторане «Корюшка», где я с коллегами по работе отмечал юбилей уголовного розыска. Я, поздравив его, сделал замечание о халатном отношении к обязанностям офицера милиции. Сотрудник Лавров театрально подошел к нашему столику, самолично налил себе рюмку водки, выпил ее со словами: «За здоровье Вашего превосходительства! Ротмистр Лавров!». После чего взял со стола бутылку коньяка и удалился. На наше возмущение он по-хамски ответил: «Кыш!». При этом сотрудник Лавров еле стоял на ногах.

Прошу Вас принять меры к оперуполномоченному 7 отдела УУР Лаврову за оскорбительное поведение по отношению к старшему по званию и должности, а также к заместителю начальника 7 отдела УУР Богуславскому за попустительскую политику в отношении подчиненного ему личного состава.

Зам.начальника

2 отдела УК ГУВД ЛО

Майор милиции

Чуриков Д.С.

6.10.1976 года

* * *

И Токарев-старший, и Богуславский, испытывая наркотическую зависимость от работы, патологически не желали правильно выстраивать карьеру и отношения с начальством. Оба, не разговаривая много на эту тему, полагали, что есть в жизни вещи намного более значимые. Постепенно Артем учился – нет, не понимать, а скорее чувствовать, – что они имели в виду.

...Однажды Богуславский притащил откуда-то протоколы допросов одиннадцати сотрудников Ленинградского НКВД, арестованных и расстрелянных в 1936-м за отказ выполнять секретное предписание о возможности применения мер физического воздействия к подследственным. Почти целую ночь Богуславский и Токарев читали вслух эти протоколы и пили «во помин», не чокаясь. Артему эта ночь дала больше, чем год уроков истории в школе...

Артем вынул из альбома одну фотографию с надломом и щелкнул ею, как игральной картой, по необъятному ореховому столу:

– Отец... А почему у них лица такие... землистые и непримиримые?

Токарев-старший встрепенулся, оторвался от рюмки, в которой что-то разглядывал, и улыбнулся сыну:

– Нет, просто снимки три на четыре, шесть на восемь – это ж на туаменты. Знал бы ты, как эти строгие человеки любили жизнь, как чудили...

– Чудили ли? – ухмыльнулся Богуславский. – Эти-то вот?

– Але, дети на проводе, – попытался отодвинуть тему Токарев.

– Где дети?!! – поперхнулся последними недопитыми десятью граммами Богуславский. – Нет, а где дети-то?!! Вот это? Это уже не дети, это уже нормальные сволочи... Вась, ты б лучше рассказал наследнику, как надысь с лавсаном материю у жулья подмели...

– Уймись ты, – добродушно налег на плечо друга Василий Павлович.

– Батя, колись! – Артем возликовал и, поддев край отцовского пиджака, игриво перещупывая пальцами материал, приготовился слушать очередную историю, совсем не похожую на «следствие ведут знатоки».

Отец отмахнулся, но Артем наседал:

– Дядя Андрей! – попросил. – Подмогни!

– Отставить! – прихлопнул ладонью по столу Токарев-старший. – Сгоняй-ка лучше... Да найди слезу, не как в прошлый раз – аж волосы потом болели. «Бэхи» – черти, только параграфы штампуют по кельям, а то, что народ левой водкой травят – им до фонаря!

Артем вздохнул – но с ироничным достоинством – и «подорвался» в магазин. Съезжая по перилам (самое главное было – до первого этажа не коснуться ни разу ногой ступенек), он декламировал, словно пионерскую речевку выкрикивал:

– Впереди идет ОУР – вечно пьян и вечно хмур.

Следом движется ГАИ – всюду пьют не на свои.

Позади – БХСС, мягко спит и сыто ест.

А в конце – участковый уполномоченный – всеми...

Артем прервался, налетев на трещину в перилах. Проверил – не порвались ли штаны, потер задницу и со злостью рявкнул-договорил:

– ...Задроченный.

В магазин Артем бежал со всех ног, переживая, что без него взрослые начнут говорить про «самое интересное»...

А взрослые, пользуясь его отсутствием, заговорили как раз о нем:

– Слышь, Палыч, а Тема у тебя – успевай только раненых оттаскивать, – убежденно качал головой Богуславский.

– Да вижу, – с чуть деланной досадой согласился Токарев. – Харей, конечно, не показываю, но... Дерзости природной – через край... Ну, да это годы поправят.

– Или вправят, – невесело усмехнулся Богуславский. – Тут либо одно – либо все остальное.

Помолчали. Потом Токарев-старший вздохнул и попытался перевести разговор на другой уровень.

– Знаешь, я иногда жалею, что когда Темка работать начнет, такие, как Женя-физик, Кое-как и Варшава – останутся, конечно, на линиях, но... Но в то же время их как бы уже и не будет.

– Не понял, но тему поддержать попробую, – Богуславский насупил брови, поразмышлял несколько секунд, «догнал» и обиделся за своих «крестников»:

– Ишь, любимчики у него! А Шкварка, а Бултых?!. А... а Губоню – запамятовал?! Да Губоню в Сочи два поста наружки с четырьмя операми водили... Результат: пара срезанных кошельков! В оконцовке – хрен да лука мешок! Губоня за один перегон по два раза в сумки нырял!

Токарев странно покосился на друга и взял его за плечо:

– Да брось ты, Анд рюха... Успокойся... Ты, ты его взял...

– Да я не о том, – отмахнулся Богуславский и замолчал, давя в себе вроде бы давно уже перегоревшую обиду.

Сгустившуюся над столом горечь легко разогнал своим появлением Артем, принесший пару бутылок «Столичной». С сомнением посмотрев на старших, он с видимой неохотой выставил добычу на стол:

– Ежели этого не хватит – тогда не то что волосы потом – и ногти заболят.

– И без сопливых склизко, – Токарев-старший не упустил возможность добродушно щелкнуть сына по носу. – Сбегал – и уже герой? Не по шерстке провели – так уже и взрослых строить? Ты характер-то попридержи, перед людьми неловко – что подумают-то...

– Ничего-ничего, – великодушно прощая Артему лишь намек на раздражение, махнул рукой Богуславский (словно поп из старого кино – грехи отпустил). – Я тоже начинал с «разрешите бегом?») – и тоже не всегда с радостью. Потом оценил. Для самого Черняховского бегал... Это тебе, брат, не кот чихнул.

– А кто это? – спросил Артем, залезая с ногами в старинное кресло. Щеку он подпер ладонью – чтобы слушать было удобнее.

– Черняховский? У-у, брат... Он – такая глыбища. Еще в НКВД начинал работать. Гениальный мужик. Ге-ни-аль-ный. Расскажу потом как-нибудь. Про него по трезвости рассказывать надо. Вот у кого тебе поучиться бы, отец Артээмий.

* * *

...Выдержка из автобиографии Черняховского Георгия Ивановича, написанной в 1983 году по просьбе сотрудников Музея милиции:

"...родился я в голодном 1923 году в Калуге, день и месяц потом уточняли, потому что вышла путаница.

...в 1945 году благополучно (легкое ранение) вернулся с фронта...

...До войны мечтал поступить на юридический факультет ЛГУ им. А.А.Жданова. Мечту в окопах не потерял. Успешно сдал экзамены в 1946 году. Как и многие – учился, работал.

...На третьем курсе по вульгарному доносу подонка Манова И.Ю. (ныне юрист крупного предприятия «Спектр» – не могу не уточнить) был арестован по ст.58-10 (за язык), осужден на 6 лет и отправлен в колонию.

Восемь месяцев и двадцать четыре дня провел за решеткой. Из них почти семь шел этапом в Нагаево и обратно – удивительно, но разобрались, извинились, реабилитировали, восстановили.

...на бесконечных пересылках и в трюмах, чуть ли не участвовал в сучьей войне... иногда думалось – легче вновь от Луги до Кенигсберга, чем...

...В 1952 окончил университет, попросился в, НКВД. Снова, к моему изумлению, приняли на должность оперуполномоченного Куйбышевского райотдела. Еще силен был закал фронтовика, думал: многое могу исправить...

...В 1954 перевелся в уголовный розыск...

* * *

Артем хмыкнул:

– А я и так – если научусь половине вашего – генералом буду. Как Черняховский. Он же генерал?

– Кто? – удивился вместо того, чтобы закусить, Богуславский.

– Видишь ли, сын, – Токарев-старший также проигнорировал закуску и сильно втянул в себя воздух ноздрями. – Работенка наша и вышитые звезды – вещи почему-то не очень совместимые.

– Генералом?! – дошло наконец и до Андрея Дмитриевича, моментально осерчавшего. – Ты, эта, помочь, винти на территорию, там раздуга-дуга.

Выпили еще, успокаиваясь.

Токарев-старший закинул руки за голову, блаженно прищурился в потолок, будто вспоминал что-то очень приятное:

– Нет, даже жаль, что Варшава в лагерях. Куражу стало не хватать... И угорел ведь по-человечьи... Помнишь, как он мне тогда в Гостином коленом промеж ног?.. Убил бы тогда... У тебя из куртки выпорхнул и у нас же упер ее через пару дней из отдела... Вот ведь... Черт – жулье вагонное!

– Пап, да ты ведь им восхищаешься?! – подал голос из кресла затихший было Артем.

Богуславский нашелся раньше Токарева и по-профессорски отрезал:

– Своего героя надо любить, голубчик.

Артем хмыкнул со всезнанием молодости:

– Кто герой? Варшава-то?

Андрей Дмитриевич покрутил головой:

– Да не он герой... А жулик для сыщика должен быть героем, чукча! Не будешь его любить – как повадки узнаешь, как брать будешь, как доказывать – без нахаловки? Э-эх, что говорить...

– Да ладно, – инстинктивно встал на защиту сына Василий Павлович. – Ему четырнадцать – тебе нет, дотумкает.

– Дотумкает? Тогда переводи ему: ворвался законный вор в барак и семь сук топором зарубил! Давай!

– Вас, блатных, не поймешь! – Артем соскочил с кресла, радуясь, что понемногу начинает говорить на этом странном и таком красивом языке избранных, что уже чувствует уместность и органичность фраз, их внутренний смысл. Артем вышел в коридор, неплотно прикрыл за собой дверь. Из комнаты доносились обрывки былинных разговоров: «...корки... барабан... яма... по низу...». Подслушав, было трудно понять, о чем спорят эти два красивых человека.

На кухне его встретила старушка-соседка – Дарья Ивановна Панаева, про которую говорили, что она «еще из бывших». Как-то раз Артем заглянул к ней в гости в комнату, и пока Дарь-Ванна уходила на кухню ставить чайник – успел прочитать страничку в старой тетрадке, лежавшей открытой на столе. Артем почти ничего не понял, но с тех пор почему-то слегка побаивался старушку. Токарев-старший и Богуславский считали ее «сурьезным человеком».

* * *

"Из записной книжки Панаевой.

У русских точно по несколько жизней, раз они так легко ее отдают за царство нескольких сотен мерзавцев. Может, не у русских, но у советских? Все же у русских – куда денешь девятьсот пятый, оба семнадцатых.

14 декабря, 1941 год – я на год старше. Вокруг головы злющий нимб.

131 год назад на Сенатской ожиревшим от безделья не удалось разворовать империю.

Вошла в мир, когда уже миллионы нравственно самых здоровых мужиков резали друг дружку во имя процветания кафешантанов в трех-четырех столицах.

В двадцать лет только обрадовалась – полоумный Николаев попал-таки в плебейский затылок «нашего Мироныча»!

А-а-а – не долго... У них не поухмыляешься!

Кажется, навечно в Кокчетавской области, пгт.Кзылту. Доросла до учительницы младших классов.

– Молоденькие казахи, почему надо обожать старого грузина?

Дико.

«КОКЧЕТАВПГТКЗЫЛТУ» – оно! Козлячье комиссарское арго.

* * *

– Господа офицеры гуляют? – светски поинтересовалась Дарья Ивановна. Артем молча кивнул, стесняясь, но совсем чуть-чуть.

– Ну что же, – старушка поправила очки. – Тогда будем пить чай. Полагаю, что это надолго.

Дарья Ивановна была человеком опытным, на жизнь смотрела трезво-философски и ошибалась редко. Не ошиблась она и в этот раз: «господа офицеры» еще раз сбегали, потом добили соседскую наливку, потом добрались до спиртовой заначки, которую не стали бодяжить водой. Ближе к ночи к ним за стол воткнулся еще один сосед – Пал Палыч, мудрый каторжанин, трудившийся последние восемь лет водителем трамвая, потерявший в свое время в тайге все зубы, но не жизненную энергию. Прозвище Пал Палыча – Рафинад – хорошо сочеталось со вставными железными зубами. Когда через некоторое время Пал Палыч побрел в туалет, то из одежды на нем были только застиранные «в ноль» синие треники и новенький капитанский китель Токарева. Два мента и бывший зэк долго еще что-то азартно бубнили друг другу, а закончилось все лирично-разудалым хоровым пением: "Па-а тундре, па-а железной дороге, где мчит курьерский «Ва-арр-ркута – Ленинград»!

К этому времени на кухню вышел еще один жилец коммуналки – начинающий профсоюзный работник товарищ Смоленков. Он возмущенно сопел, кривил губы, однако громко высказываться не решался – в прошлый раз уже высказался, ох и не под настроение попал...

Дарья Ивановна, видя его переживания, попыталась успокоить вслух (скорее себя, чем соседское невысказанное возмущение):

– Потерпи, партия и правительство, скоро уже угомонятся, по тексту определяю.

К финалу Богуславский, выходя из туалета, вышиб дверь вместе с защелкой, сам понял, что перебор, тут же обнял старушку и начал подлизываться:

– Елки-моталки, Дарья Ванна, не серчай, я с премиальных весь твой оконный укроп скуплю... А?..

– Позволю заметить Вашему Высокоблагородию, что Ваше Высокоблагородие несколько пьяны-с, – строго, по-учительски отрезала Панаева, но тут же, помягчав, добавила: – Завтра очухаетесь – гриб между окнами... Буденовцы...

– Имперский сыск! Не! Похмеляется! – рявкнул, как на баррикаде, Богуславский и нагнулся над раковиной, завертев в обе стороны медный краник. Холодная вода полилась ему на голову, он фыркал, как тюлень, и головой расшвыривал брызги по всей кухне. Освежающая процедура родила очередные ассоциации, и Андрей Дмитриевич затянул, не вынимая голову из-под крепкой струи:

– "Дождь нам капа-ал на рыла! И на дуло нага-ана!.."

Смоленков не выдержал наконец, по-дуэлянтски шагнул вперед левой ногой, взгорбил грудную клетку и пискнул:

– Товарищ Богуславский! Оправьтесь, вы же майор...

Богуславский затих. Секунды на две – столько понадобилось, чтобы завернуть кран.

– Перхоть штабная, – ласково сказал Андрей Дмитриевич и вдруг, растопырив жульмански пальцы и ссутулившись, попер на соседа: – «му-усора окружили – Руки в гору! – крича-ат...»

Смоленков мгновенно забился в расщелину между шкафчиками, зачем-то схватив полотенце и инстинктивно им загораживаясь:

– Дарья Ивановна, ну вы-то хоть скажите... ему!

Панаева презрительно сморщила носик. Ее социально далекие глаза не выражали никакого сочувствия к репрессируемой партийно-хозяйственной номенклатуре. Травлю и глумление пресек вовремя появившийся Токарев-старший. Он ловко, будто и не пил вовсе, развернул друга лицом к коридору и потащил в комнату:

– Неправильный подход к снаряду! Все. Исчезаем. Мадам Даша – па-ардонте-с...

Богуславский не сопротивлялся, но по дороге в комнату начал горячим шепотом объяснять свое антиобщественное поведение:

– Нет, Вася, ну кто бы носом шмыгал?! Мне – красному командиру?! То-ва-арищ...

И у самых дверей комнаты вдруг заорал в голос – чтобы на кухне услышали:

– Да такие товарищи лошадь в овраге доедают! Укутайся в резолюцию, регламент!

А в комнате их поджидал сюрприз. Бывший зэк, а ныне вагоновожатый сидел на корточках на широком подоконнике, утонув в милицейском френче и заложив руки на затылок.

– Сильно, – сказал без особого, впрочем, удивления Токарев-старший. – Ты, Пал Палыч, хорошо бы смотрелся голым – но в пулеметных лентах. Окабанел, что ли?

– Слышь, вертухай, орать будешь – завалю! – по-совиному буркнул Рафинад.

– Ну все, приплыли, – вздохнул Токарев, удерживая одной рукой обмякшего Богуславского. – Занавес, граждане – товарищи и господа!

Вскоре коммуналка затихла.

Артем долго не мог уснуть, ворочался, потом встал, подошел осторожно к столу и вынул из висевшего на стуле отцовского пиджака красное удостоверение – в свете уличного фонаря оно казалось темно-бордовым. Он считал годы, когда ему дадут такое же, с каллиграфически выведенной тушью должностью «оперуполномоченный уголовного розыска». Годы не торопились, и пока что Артем, стесняясь, тайком перечитывал отцовское удостоверение. Ему так хотелось быть таким же, как отец, что он даже досадовал на свою внешность, в которой было больше от матери: карие глаза и темные волосы и нос с легкой горбинкой – против веселой отцовской зеленоглазой курносости – разве же это внешность для будущего опера? Впрочем, эта разница в чертах лица съедалась забавной идентичностью походок и вообще манеры двигаться, так что окружающие часто лили Артему бальзам на сердце: «Копия отца, ну просто копия...» Токарев-старший тоже балдел от таких утверждений.

Артем любил рассказывать одноклассницам услышанные от отца и Богуславского истории об удалых налетчиках – про Юнкера, про Два нагана, любил показывать им в трамваях и троллейбусах щипачей... Когда его недослушивали, он страшно обижался, хотя и не показывал виду. Впрочем, однажды парень из старшего класса, услышав обрывок очередной байки, попытался съязвить по поводу отца. Красный, как пожарная машина, Артем сбил левой боковой сваей обидчика с ног, и тот несколько дней не показывался в школе. (Токарев-старший привел сына, когда ему исполнилось двенадцать, к Юрию Евгеньевичу – хорошему тренеру по боксу, и удар у Артема был поставлен правильно...)

Артем положил удостоверение обратно в пиджак, поправил одеяло на разметавшемся во сне на узкой кровати отце и вернулся на свой диван. Улыбаясь от воспоминаний минувшего вечера, он не заметил, как заснул...

Тульский

Март 1978 г.

Ленинград, Васильевский остров.

...Варшава стоял, прижавшись спиной к стене дома на углу 12-й линии и Среднего проспекта и дожигал последней затяжкой окурок. Пять лет последней отсидки мало что изменили в его внешности и повадках – стороннему наблюдателю могло показаться, что нестарый сухощавый мужчина просто праздно щурится на слабое еще мартовское солнышко, а вор между тем лихорадочно просчитывал варианты помощи бывшему сокамернику. Сокамерника прозывали Кое-Как, и его только что с поличным взяли опера «на кошельке». Возможность помощи стремилась к нулю. Откуда-то слева под локоть Варшаве вывернулся Артур и, ожидая от вора хотя бы легкой тревоги, выдохнул:

– Тепло!

– Из носа потекло, – прокомментировал внешне спокойно ситуацию Варшава. Ловить было нечего. Артур повел взглядом: зажатый операми Кое-Как «уводил себя из весны», отчаянно сохраняя достоинство. Вариант был один – рвануться и попробовать на характере передышать сотрудников в проходняках. Но тут из рыбного магазина выскочил третий опер, довольно улыбаясь, а четвертый уверенно вел под локоть женщину, которая растерянно и громко объясняла неизвестно кому, что она пережила и перечувствовала за последние десять минут. Оперативник, в котором Варшава с тоской узнал Витю Андреева, потерпевшую, разумеется, не слушал, но поддакивал и настойчиво вел под руку в нужном направлении.

Взгляд Кое-Как пометался и начал гаснуть, видно было, что заняли его мысли приземленные, как коврик у двери: сколько денег в кармане, дадут ли позвонить до КПЗ, как скоро кореши передадут сидор в изолятор. Дорога привычная, но все равно – тоскливая, и солнышко – не в настроение.

Несколько секунд поджавшийся Артур напряженно смотрел на происходящее, наконец спросил, как выдохнул:

– Отобьем?

– Себе ребра, – по-товарищески сокрушенно вздохнул Варшава. Безнадежная решимость Артура его обрадовала, но она была тем малым хорошим, что всегда есть в большом плохом.

Артур несогласно мотнул головой.

– Не бывает так... ну, чтобы ничего. Варшава хмыкнул и посоветовал без злости, а лишь с ироничной умудренностью взрослого:

– Вот про енто и распишешь к майским в школьном сочинении – как бороться и искать, как найти и не сдаваться...

Артур промолчал, внутри него нарастала куражливая дрожь – так копится энергия для поступка. Варшава чувствовал изменяющуюся энергетику, но молчал.

Из ниоткуда вдруг возник и стал протискиваться специально между ними балагур и драчун Гоша:

– И что вы между мною вертитесь? – специально по-одесски весело поприветствовал он знакомых.

– Гога, пару слов! – жесткой интонацией Артур мгновенно погасил игривый настрой приятеля. Георгий посерьезнел:

– Где что не так, где маленьких обидели? Тульский мотнул головой:

– Огрызнуться и пару зубов выплюнуть – есть настроение?

– Александровские, что ли, опять напутали? – «догадался» Гоша. Артур быстро развернул его за плечи в нужном направлении и зашептал торопливо:

– Сфокусируй – Кое-Как с ментами... Въехал? Без рукопашной. Обгоняем. Ты – немой. Делаешь, как я. Тереть некогда.

Гога кивнул, не думая:

– Ну, Тульский, будем тонуть – без тебя не захлебнусь. Поперло!!!

И вдвоем они с места рванули через проходные.

До оставшегося на углу вора долетели обрывки выдохнутых на бегу фраз:

– Если тонуть, Гаврюша, то лучшая позиция – рыбья. За группу – больше дают.

– Не учи моченого!

– Не тявкай.

Варшава задумчиво посмотрел им вслед, вздохнул и побрел на 5-ю линию к знакомому банщику, в прошлом имевшему прозвище Есаул – из-за кавалерийской осанки и постоянно снисходительного тона.

Жизненный опыт показывал Варшаве, что в лучшем случае он увидит ребят к вечеру – в синь избитых.

– Ничего, – сказал вслух вор, давя в себе переживания, – мусора в грунт втопчут, но ведь не покалечат...

Между тем Артур и Гоша, промчавшись по лабиринту проходных дворов (на Васильевском надо родиться, чтобы не блуждать в проходняках), осторожно выглянули из подворотни метрах в пятидесяти перед оперативниками.

Артур чуть шатнулся назад за смятую постоянными пинками молодежи водосточную трубу и выровнял дыхание.

– Все, Гога, не дыши.

Чинно и благородно они вдвоем не спеша вырулили на улицу.

...Кое-Как, уже приняв свершившееся за факт, не особо сопротивлялся, но куражился вовсю, смущая и сбивая с панталыку интеллигентски-рефлексирующую потерпевшую:

– Дамочка, вы обратите внимание – получается-то как: кошель якобы я взял, а топорщится он почему-то в левом кармане гражданина начальника!

Витя Андреев действительно подобрал скинутый кошелек за сиденьем в трамвае и сунул себе в брючный карман, и тот купеческой мошной обвис чуть выше колена. Если бы Кое-Как резанул сумку у рыночной торговки – она бы нашлась, как ответить, но сейчас Андреев придерживал за локоток особу воспитанную и думающую, работать с такими потерпевшими было и проще, и сложнее – нравственность, она штука тонкая.

– Игорек, у-го-мо-нись, – по слогам выговаривал Витя Андреев, но Кое-Как угомониться не желал:

– Не надо! Я, может, желаю гимн Родины... Граж... – Тычок под ребра заставил его поперхнуться.

Оперативник Жаринов без злости, с одним лишь только мудрым провидением негромко предупредил:

– В камере с махрой – остро, не скули потом. Кое-Как не внял и снова заблажил:

– Гражданочка, нет, вы заметьте: как придем, вы – писать, чего не видели, а деньги ваши выкрошат из меня. Вы, я вижу, университет... Ах ты ж!.. – Кое-как согнуло от боли в вывернутом указательном пальце. Жаринов укоризненно покачал головой.

Потерпевшая между тем смущенно думала о том, что кошелек действительно украл вот этот вот мазурик, хотя она и впрямь ничего не видела. Запомнила лишь давку и потом – рубашку сотрудника, выскочившую из брюк, когда тот ползал между сиденьями и искал кошелек. Потерпевшей было неловко, все эти люди вокруг – и опера, и карманник были явно беднее и неустроеннее ее. Она бы с удовольствием отодвинулась ото всей этой ситуации в сторону, но – как оскорбить защитников? Из-за нее ведь старались...

Артур и Гоша, скроив лица начинающих пионервожатых, вплотную приблизились к живописной группе.

– Ага, доблатовался! – обрадовано воскликнул Артур и, поняв, что употребил не очень комсомольское выражение, тут же повернулся к Гоше: – Михаил, я же тебе говорил – ворюга – а ты: просто тряхнуло, кошелек сам вывалился...

Гоша неопределенно кивнул.

– Ну вот, Игорек, – мгновенно среагировал Андреев, торжествуя от удачи. – Случайно и свидетели наклевываются!

Вор, узнав ребят, весь подобрался, готовясь к свалке.

– Ребята, вы понятыми поприсутствуете? Тут рядом, – спросил Жаринов.

– Обязательно, – кивнул Артур и вцепился в локоть Кое-Как. – И довести поможем. А то – как людей грабить, так артист, а как «здравствуй, милая моя», – так и растерялся.

Карманник скосил глаза, ожидая сигнала, но Артур несколько раз успокаивающе незаметно сумбурной азбукой Морзе прожал ему локоть.

Ничего не понимая, Кое-Как молча поплелся дальше. Гоша, чувствовавший себя полным дебилом, жизнерадостно улыбался всем подряд.

До дежурной части добрались без приключений. Переступая знакомый порог, Кое-Как поднял голову и процедил в пространство:

– Терпила хуже мента...

Потерпевшая, на которую вроде бы уже перестали обращать внимание, вздрогнула и нервно сжалась. Услышанную фразу она поняла не до конца, но ей стало неприятно и тревожно – пахнуло вдруг чуждой и недоброй верой, совсем незнакомым ей злым миром.

– О! Привели касатика! – привычным приветствием, без особого злорадства встретил всю компанию дежурный.

Жаринов вместо ответа попросил его вызвать следователя. В коридоре отдела уголовного розыска группа развалилась – Андреев, отечески обнимая потерпевшую, повлек ее в отдельный кабинет для написания заявления. Жаринов завел понятых Артура и Гошу и напряженного от непонимания ситуации Кое-Как в свои хоромы.

Когда все расположились, Жаринов, насвистывая веселый мотивчик, шлепнул кошелек, который забрал у Андреева, на стол и начал, практически не думая, составлять акт изъятия. Гоша назвался Михаилом Ивановым, Артур – Валерием Карповым.

– Ну что? – Жаринов поднял голову от листа и переспросил на всякий случай: – «Гражданин Перевозников пояснил, что кошелек сотрудники милиции подбросили ему при задержании, от подписи отказался»?

Кое-Как важно кивнул. Когда «понятые» расписались в акте, Жаринов разулыбался, потер руки и поинтересовался у карманника:

– Все правильно? Чего притих-то?

– Контора... Руль дадут, а два запишут, – пожал плечами Кое-Как.

– Полностью разделяю, – ханжески закивал головой Жаринов, поднялся из-за стола и приглашающе повел рукой. – Маэстро, пожалуйте в пер-дельник-с!

Выводя Кое-Как в коридор, опер обернулся к «понятым»:

– Ребята, подождете немного? Я – быстро.

– О чем речь! – великодушно согласился Артур. Гоша изо всех сил сдерживался, чтобы не заржать.

Ведя задержанного по коридору, Женя Жаринов по-доброму подколол его:

– Ну что? Запахло кедровой делянкой?

– Да уж зашлете, – процедил жулик. – ...Где летом холодно в пальто.

– Обиделся! – хмыкнул Женя. – Так не я лес сажал.

– А я пилятъ его не собираюсь! – гордо вскинул подбородок Кое-Как – словно князь, ведомый на расстрел большевиками.

Через короткую паузу из Жариновского кабинета осторожно вышли «понятые». Артур уносил на груди кошелек, Гоша – акт изъятия...

Отведя Кое-Как в «аквариум», Жаринов в самом добром расположении духа вернулся. Кабинет был пуст.

– Ага, – сказал Женя и, перестав насвистывать, заглянул в кабинет к Андрееву. Тот что-то горячо говорил потерпевшей. Компанию дополнял их третий напарник – Арцыбашев, вольготно разлегшийся на убитом диване (предварительно он, правда, испросил у дамы разрешение. Некоторое время Арцыбашев даже стеснялся закидывать ноги в ботинках на спинку, но быстро освоился.)

– А... куда понятых дели? Арцыбашев открыл правый глаз:

– Так дежурный следак вроде приехал...

Женя кивнул и тихонько прикрыл дверь. Постояв в коридоре и потерев виски ладонями, он начал дергать дверные ручки всех кабинетов подряд. На последней двери Жаринов психанул и в свою комнату влетел уже злой, как черт. С досады Женя подсек рукой бумаги на столе – привыкшие, они устало слетели на пол. Жаринов сел на стол и закурил. Тут же встал, начал собирать листы. В кабинет постучали. С последней дикой надеждой Женя метнулся к двери: на пороге стоял опер из квартирного отдела. Надежда выпала из рук вместе с бумагами, разлетевшимися теперь уже по коридору. Квартирный опер, с ходу прочувствовав настроение, стал помогать – больше комкая, чем собирая листы: