Текст книги "Мусорщик"
Автор книги: Андрей Константинов
Соавторы: Александр Новиков
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ищем, Николай Иваныч.
– Это хорошо. Желательно было бы его найти. Я, конечно, по каналам ГУВД тоже эту тему провентилирую, но и вы, Валера, поработайте. Можно даже премию установить.
Бабуин заверил, что ребята постараются. На этом и расстались.
* * *
Виктор Палыч Говоров уехал на край света – в Новгородскую область. Если и есть в этой фразе авторское преувеличение, то не очень большое… Деревушка Глызино, где он обосновался, здорово на этот самый «край света» похожа, особенно зимой. В деревне было около сорока домов и всего два десятка постоянных жителей. Летом наезжали дачники – становилось людно. Летом в Глызино дважды в неделю приезжал чеченец Иса с автолавкой. Все продукты, а особенно курево и мутный портвейн, у него были дороже, чем в соседнем Анциферове, но зато не нужно идти шесть километров туда да шесть обратно.
Когда кончалось лето, дачники разъезжались. И Иса на своем ЗИЛке больше не приезжал. Становилось в Глызине тихо, пусто. Сюда не возили ни почту, ни пенсии… кому это надо? Если ветер рвал провода, то электричества не было по два дня, по три, по неделе. Старухи и старики – а моложе пятидесяти в Глызине людей вообще не было – лишались и телевизоров, которые работали здесь плохо, ловили всего один, первый, канал с помехами. А если обрыв случался зимой или в распутицу, то электричества не было по месяцу и больше. За продуктами зимой ходили либо на лыжах по льду озера Белое, либо на единственной лошаденке. После сильных снегопадов поселок оказывался начисто отрезанным от большого мира. Хорошо, у бабки Гали внук работал мастером в анциферовском ЛПХ. Он на свой страх и риск присылал трактор, и тот прочищал дорогу. Но случалось, что трактора приходилось ждать по несколько дней. Над Глызино вились дымки, светили в окнах избенок свечки и даже лучины… Ну, чем не край света?
Примерно год назад в деревне купил дом приезжий мужик, Федоров Илья, пенсионер. Мужик крепкий, справный, денежный. Нанял в Анциферове двух помощников, за лето так отремонтировал дом – любо-дорого. Машину купил – не нового, но крепкого «козла». На таком и в осенне-весеннюю распутицу, и зимой можно ездить. Завел двух крупных и злых собак. А сам был мужик не злой, общительный, с юморком. Попросишь в поселок подбросить или чего оттуда привезти, не откажет. Сам почти непьющий. О себе Илья рассказывал мало: работал на Севере, теперь вот пенсионер. Одинокий. Всей родни в живых – брат Виктор, в Ленинграде живет. Тоже уж старый… Может, приедет когда в гости.
О том, что работал на Севере, Илья не врал. Довелось ему на Севере поработать. Дважды, по длительным «контрактам». Первый был подписан народным судом на пять лет. А второй – на двенадцать. Второй контракт Илья односторонне разорвал до истечения срока. Соответственно, светил ему довесочек за побег и раненого конвоира… Реально же это означало, что, попадись он снова, запрессуют его насмерть. Не любят в УИНе тех, кто конвоиров калечит. На свободе Федоров (который на самом деле был Шмулевич) снова отличился. На пару с молодым подельником организовал напет на курьеров вора в законе Слепца. Курьеры перевозили хорошую сумму денег за партию наркоты. Деньги взяли, но напарник Шмуля был ранен и задержан. В смоленском СИЗО до него добрались люди Слепца. После разговора по душам напарник Илью сдал… а куда ему деваться? Это его не спасло, потому что после беседы напарник «повесился». Но положение Шмуля обострилось до крайности, теперь его искали не только розыскники МВД, но и люди Слепца.
Когда до Ильи дошла информация, что его ищут, он находился в Питере. Потому и побежал за помощью к Палычу, с которым знаком был давно. Палыч после некоторых размышлений и колебаний решил Шмулю помочь. Конечно, не бескорыстно… бескорыстно Антибиотик никогда и ничего не делал. Он давно уже подумывал об организации тайной берлоги в глуши, но руки все не доходили, да и подходящего человека не было. А тут подвернулся Шмуль, который в безвыходном положении и который обмолвился, что, мол, залечь бы где-нибудь в деревне…
Так и получилось, что беглый налетчик Илья Шмулевич, пятидесяти одного года, стал Федоровым Ильей пятидесяти шести лет. Он приехал в деревеньку Глызино, где и обосновался.
А в начале июня 1996 года к нему из Питера приехал старший брат Виктор. Фамилии и отчества у братьев были разные. Но это дело обычное: мать одна, а отцы разные. Всякое в жизни бывает… Младший брат старшему не особо обрадовался, сам – беглый, страх-то сидит… Хоть и документы надежные, и спрятался в самой глухомани, а страх остался. На ночь Шмуль спускал с цепи собак, а у койки ставил топор и заряженную двустволку. В общем, не обрадовался младший старшему, но виду не подал, встретил радушно, накрыл стол и затопил баню.
* * *
После возвращения из скандинавского вояжа Андрей Обнорский с головой ушел в работу над книгой. С одной стороны, это диктовалось потребностью довести дело до конца, выполнить свои обязательства перед издательством, Ларсом и самим собой, в конце концов.
С другой стороны, потребность в работе была вызвана желанием забыть обо всех тех событиях, в которые он оказался невольно втянут. Разумеется, это было самообманом. Андрей знал, что забыть он не сможет никогда. Нельзя этого забыть, не получится. Особенно предательство Кати… Все, что происходило с ним и вокруг него последнее время, вызывало острую неприязнь.
Но предательство Кати!… Безусловно, Катя целилась в Антибиотика. А под пули подставила Андрея. Совершенно осознанно, отдавая себе отчет в том, что весь состав конвоя – и Кравцов, и Лена, и Андрей, и экипажи прикрытия – будет уничтожен. Свидетелей в таких делах не оставляют. Катино раскаяние в последний момент принципиально ничего не меняло. Тем более, что времени нападения она не знала, им просто повезло… все решил случай.
Андрей с головой ушел в работу. Странно, но как будто стало легче. Все то, что с ним произошло, он подробно изложил на бумаге в двух экземплярах, запечатал в конверты. Один оставил дома. Другой – передал Сашке Разгонову. На обоих конвертах стояла стандартная пометка: «Вскрыть в случае моей смерти». Веселенькая такая пометочка. Сашка, старый надежный Сашка, покачал головой и убрал конверт в железный ящик, гордо именуемый сейфом, а оттуда достал початую бутылку водки «Россия». Потом запер дверь редакционного кабинета, разлил водку в граненые стаканы.
Выпили, закусили Сашкиными бутербродами, и после этого Разгонов сказал:
– Коли дело так серьезно, Андрюха, может быть, сразу пойти в милицию? Чего ждать-то, пока этот самый случай произойдет?
– Преждевременно, Саня. Во-первых, я не думаю, что этот случай произойдет. Во-вторых, речь идет о человеке, против которого милиция практически бессильна. Он ей просто не по зубам.
– Ты Антибиотика имеешь в виду? – спросил Сашка.
– Нет, – покачал головой Обнорский, – бери круче.
Сашка тоже покачал головой и, оглянувшись зачем-то на запертую дверь, спросил тихо:
– Неужели Колю-Ваню?
Андрей ничего не ответил, только улыбнулся, но Сашка понял и присвистнул. Помолчали, покурили. Разгонов кивком головы показал на бутылку, но Андрей поморщился: не хочу.
– Ну, ладно, – сказал Сашка, – чем я могу тебе помочь, Андрюша?
– Да чем же, Саня? Пусть у тебя этот конвертик полежит… В случае чего отнеси его Никите Кудасову. Только лично.
– Нет уж, пусть он подольше у меня.
– Я не против, – усмехнулся Андрей.
– Факты-то у тебя хоть крепкие? – поинтересовался Сашка.
– Когда дело касается таких лиц, как Коля-Ваня, крепких фактов не может быть по определению. Коля – неотъемлемая часть нашей нынешней госструктуры. Теневая, но от этого ее значение нисколько не умаляется. Так что факты представляют скорее оперативный интерес.
– Понятно, – сказал Сашка. – Ну а исчезновение Антибиотика как-нибудь связано с…
– Исчезновение Антибиотика? – вскинул глаза Обнорский.
– Ты что? – удивился в свою очередь Разгонов. – Ты что, не в курсе? Весь город об этом три дня уже говорит. Больше даже, чем о выборах.
Андрей Обнорский понимал, что не весь город, а небольшая его часть, но он в эту часть не входил. Он пахал, не включая ни телевизора, ни радио, и просто-напросто ничего об этом не знал. Хотя, подумал он, мог бы и сам догадаться и спрогнозировать события.
– Ну-ка, расскажи, Саша, – попросил Андрей, и Разгонов передан ему факты. По крайней мере те, что сам знал.
– Как думаешь, Андрюха, замочили Палыча? – спросил он.
– Нет, – уверенно сказал Обнорский, – Палыч ударился в бега. Но думаю, что мы о нем еще услышим.
* * *
Рахиль Даллет сошла с парома в Мальме. Она была пьяна, и к «саабу» ее не пустили. После громкого и некрасивого, с русским матом, скандала она вполне бы могла попасть в полицию. Однако этого не произошло. Для Кати вызвали такси, и она поехала в гостиницу. Вслед за ней катил «сааб». За рулем сидел один из членов экипажа. Раз двадцать Катя звонила на трубу Обнорскому. Она не могла знать, что телефон Андрея насквозь промок в частично залитой водой кабине «фольксвагена» и потому не работает. Она предположила, что Андрей все-таки спастись не сумел. Заказала в номер водки и напилась в стельку…
На другой день, проснувшись одетой, с тяжелой головной болью, она снова стала названивать Обнорскому. Но телефон Андрея по-прежнему не отвечал… Похмелье миллионерши Даллет было ужасным. В глубочайшей депрессии она покинула Мальме на пароме. Изумительной красоты средневековые шпили готического собора Санкт-Петричюрка и ренессансной ратуши таяли в дымке над проливом Эресунн… Катя не видела этой красоты. Паром шел в Копенгаген. Прощально орали чайки.
* * *
От Наумова Бабуин ушел окрыленный. Надо сказать, было чему радоваться. Воображение рисовало пейзаж сказочный: зеленели холмы, поросшие шуршащими баксами. Над холмами искрились бриллиантовые небеса… Впрочем, это авторское преувеличение. Воображение у Валеры было не особо. По жизни Бабуин был практиком и реалистом. Он смотрел на вещи проще. Беседа с Наумовым означала, что у Валеры есть реальный шанс занять место Антибиотика. А это значит, что доходы Бабуина увеличатся. И увеличатся многократно.
Но эйфория продолжалась недолго. Очень скоро Валера сообразил: для того, чтобы занять место Антибиотика, придется изрядно потрудиться… Это вам не удостоверение помощника депутата Думы, которое можно просто купить, как купил его себе Бабуин у Вячеслава Маричева. Да, придется попахать, и попахать изрядно. От этой мысли настроение испортилось. Реальной властью над всеми группировками Валера не обладал. Еще не обладал. Вызвать людей и приказать: так, мол, и так, и никак иначе! – он просто не мог.
А сделать это все равно необходимо. И сделать очень быстро – в два-три дня. На новую встречу с Наумовым нужно идти уже с результатами. Пусть не очень большими, но обязательно с результатами.
Задача казалась сложной, почти невыполнимой. Братва подчиняться не любит, особенно если предлагаемые решения кажутся им необычными… Валерий Ледогоров сжал крепкие зубы.
– Хрен вам! – сказал Бабуин вслух. – Заставлю, обломаю.
Охранник и водитель удивленно повернули головы.
– Ты на дорогу смотри, – жестко сказал Ледогоров.
Обе головы повернулись назад. Джип мощно и ровно катил по набережной. Он вез кандидата на высокий пост (должность? звание?) питерского криминального короля.
В тот же вечер кандидат обзвонил всех «особ, приближенных к императору», назначил на утро сходняк в ресторане «У Степаныча». Держался естественно, без какого-либо превосходства, но твердо. На все вопросы – зачем? что такое? – отвечал: «Так надо. Завтра объясню».
* * *
В десять утра все пространство перед рестораном было заполнено. Преобладали джипы и бээмвухи. Почти все черного или темно-синего цвета. Только Ильдар прикатил на серебристом «мерсе». Но и у него стекла были тонированы… Еще года три назад такое количество иномарок, собравшихся вместе, вызывало бы интерес. Но шел май 1996-го и никто ничему не удивлялся. Свобода!
Ледогоров вошел в зал, осмотрел собравшихся. Шевельнулось нехорошее чувство: вот возьмут и пошлют его дружно… что тогда делать? Здесь не пацаны собрались… Каждый из присутствующих имеет огромный жизненный и тюремно-лагерный опыт, силу воли, авторитет. И команды вооруженных бойцов.
Когда Бабуин вошел, негромкий разговор смолк. Валера обвел взглядом зал, задержался глазами на Мухе с Ильдаром. Отметил про себя, что эти двое наиболее опасны сейчас, и подумал: сломаю.
– Вроде все? – спросил он дружелюбно.
– Чего звал-то, Валера? – отозвался Иваныч, крепкий дядька лет сорока пяти. Даже в помещении он сидел в кепке.
Ледогоров спокойно посмотрел на него, выдержал паузу… хотел, чтобы собравшиеся ощутили значительность момента. Все молчали, ожидая, что же скажет Бабуин… И он тоже молчал.
– Есть серьезная тема, – произнес наконец Валера. – Потому я вас и собрал… Стремно живем, братаны, не хотим видеть реальность. А на завтрашний день вообще болт положили. Так?
– Чего-то ты загадками говоришь, Валера, – подал голос Сазон.
– К-хе, – сказал Иваныч. Ильдар с Мухой переглянулись.
– Я дело говорю, – спокойно ответил Бабуин. – Беспределу много вокруг. Менты скалятся, только и ждут команды: фас!… А что сейчас в Расее делается – сами видите. Мужики уже стонут, а на носу выборы… Нужно властям понты кинуть? Нужно. Вот они на нас и отыграются. То-то свет в решку покажется.
– Так ты к чему клонишь, Валера? – опять спросил Сазон. – Нам че, теперь лапу сосать? Вымя барыжное выпустить? Я тебя не понял.
– Хулево, что не понял, Сазон… Я про барыг ничего не говорил. Барыга, он барыга и есть. Вымя его выпускать нельзя, его доить надо. Я про мужика говорил… про электорат. (Слово «электорат» Бабуин выговорил с издевкой.) Понял? Не время сейчас хаты у нищих инженеров ломить и работяг с учителями динамить… Не время карманы резать в метро… понятно? СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ.
В зале было очень тихо. Все переваривали сказанное.
– Так ты что же, Валера, предлагаешь? Сотни бродяг без работы оставить? Кусок отобрать? – спросил Сазон.
– Без дела никто не останется, – ответил Бабуин. – Всех к делу приставим.
В тишине звякнула ложечка в чашке с кофе. Это Муха, резко отодвинув чашку от себя, вскинул руку с перстнем. В массивной золотой оправе сверкал крупный рубин. Муха вскинул руку так, как будто хотел показать: прошу слова. Но говорить начал не дожидаясь, что ему это слово предоставят:
– А ты, Валера, от чьего же имени-то говоришь? Ты что, теперь мазу тут держишь?
Этого вопроса Бабуин ждал. И даже знал загодя, что задаст его именно Муха. Ответ он приготовил заранее:
– Я, Муха, от имени Виктор Палыча говорю. Понятно?
Ответ всех ошеломил. Палыч отсутствовал уже три дня. Со слов Бабуина выходило, что он знает, где Антибиотик, и получил от него какие-то инструкции. Стотридцатикилограммовый Муха скривил мясистые губы. Такого ответа он не ожидал и растерялся. Тогда раздался голос Ильдара, сорокалетнего, свитого из одних жил татарина:
– А что же Палыч-то сам нам этого не скажет?
– Когда надо будет – скажет, – с ухмылкой произнес Валера.
– А-а… – протянул Ильдар, – вот когда скажет, тогда я буду знать: за тобой маза. А сейчас – извини.
Ильдар резко встал, тяжело поднялся Муха. В полной тишине они вышли из зала. Остальные не двинулись с места. Бабуин одержал первую маленькую победу.
* * *
…Ночью в окно Мухе влетела граната. Ильдар жил высоко, на десятом этаже. К нему гранату спустили с крыши на веревке. Обе гранаты оказались учебные. К корпусу каждой скотчем была прикреплена записка: «Следующая будет боевая». Спустя три дня Николай Иванович снова пригласил Бабуина на рандеву. Про оружие у Валеры в этот раз не спросили. За коньяком Наумов заметил:
– Я смотрел нынешние сводки по городу. Количество преступлений упало процентов на тридцать! Как вам это удалось?
– Да, в общем-то, просто… поговорил с людьми.
Беседа продолжалась на сей раз более часа. Бабуин понял, что в должности он утвержден. Настал его звездный час.
* * *
Итак, Бабуин занял трон Палыча… А что же Палыч-то? Низложенный самодержец в изгнании или в бегах, под чужим именем… печальная картина. Тема большая и трагическая, сама по себе заслуживающая отдельного повествования, обстоятельного и неспешного, в манере века девятнадцатого, с появлением большого количества новых персонажей, даже самый незначительный из которых выписывается подробно и со вкусом. Например: «Вошел лакей. Был он видный малый шести футов росту, с рыжею шевелюрою. Лет от роду имел двадцать или немногим более; на внешность малый, разбитной и плутоватый, охочий до амурных забав. Внешность его, однако ж, портило одно неприятное обстоятельство, каковым следует полагать нос, изрядно несоразмерный прочим, довольно-таки пропорциональным и правильным чертам лица. Одет лакей был в камзол яркий, небесно-голубой, с позлащенными крупными пуговицами и лацканами в золотой же канители. Сукно, однако, если присмотреться, выделки было неважнецкой, не аглицкой и не голландской, а уж скорее немецкой. Чулки молодца…» Ну и так далее.
Хорошо бы! Хорошо бы так писать авторам. А читателю читать, сидя вечером у камина, и покуривать трубку. Но… век-то уж какой? Да и жанр требует известной динамики, а потому…
* * *
…Антибиотик перешел на нелегальное положение, осел в глубинке Новгородской области. И, в принципе, мог бы просидеть там долго, очень долго: хата надежная, документы тоже… Финансовый вопрос? Да нет никакого финансового вопроса. Так что живи, наслаждайся природой и чистейшим воздухом.
Все верно. Но такая жизнь не для Палыча. Деятельная натура безусловного лидера требовала иного… Она требовала реванша и возвращения криминального трона. Однако – Наумов! По ночам Виктор Палыч не спал до самого рассвета, обдумывал сложившуюся ситуацию, крутил ее и так и этак… любая построенная им цепочка упиралась в фигуру Николая Ивановича Наумова. Обойти банкира никак не получалось! На петербургском пейзаже Наумов стоял неколебимо, как Петропавловка. Его финансовые ресурсы были невероятно велики, а не очень многочисленная охрана банкира всегда могла опереться на мощный аппарат ГУВД. Вступить в схватку с этим титаном?… Абсурд!
Но все-таки способ «решить вопрос» с Наумовым есть. Древний, как сама цивилизация, и радикальный, как либерал Ж.
Палыч довольно долго колебался, но однажды ночью принял окончательное решение. Утром, за завтраком, он завел такой разговор с «братом»:
– Не надоело тебе здесь сидеть, в лесах новгородских, а, Илюша?
– Чего ж надоело? Где, Палыч, старость-то коротать, как не здесь? Я вот думаю: может, мне корову купить?
Палыч не очень натурально хохотнул и ответил:
– Насчет коровы не знаю, Илья. А вот телку с хорошим выменем тебе в самый раз. Нет на примете никакой вдовушки в округе? Годков семнадцати…
– Куда там… одни старухи, Палыч.
– Это не проблема, – сказал Антибиотик, наливая себе молока. – Мы тебе крестьяночку из Франции выпишем… там тоже есть девки с огоньком.
Шмуль пожал плечами… За те несколько дней, что Антибиотик прожил у него, Илья уже начал тяготиться обществом «брата». Спросить напрямую: долго ли, Виктор Палыч, будешь гостить? – он не решался… но, судя по всему, «брат» уезжать не торопится. А не с руки Шмулевичу такой братец. Ох, не с руки! Сам-то беглый, в розыске, да еще беглого укрывает. Шансы сгореть вдвое увеличиваются. Тем более что ищут-то Антибиотика не только менты… Вот и думай, Илья, как жить дальше!
Илья задумался. И, разумеется, придумал. Ежели «братец» вдруг исчезнет, никто не удивится. Погостил, мол, и уехал… верно? Верно. А в том большом мире, куда «брат уехал», никто и не знает про Шмуля и деревушку Глызино Новгородской области. От этой мысли стало страшно, жутковато, но и легко одновременно. Не нами придумано: нет человека – нет проблемы.
Но у Палыча, у волчары старого, опытного, нюх какой-то особенный, что ли?… Так или иначе, но вечером накануне он вскользь обмолвился, что, мол, я у тебя, Илюшка, капитально залег… кроме тебя, всего два верных человека знают где.
Все планы по «отъезду „брата“» пришлось оставить.
– А я ведь не случайно спросил, Илья, не соскучал ли ты в деревне-то сидеть, – продолжил Антибиотик.
– А что такое? – спросил погруженный в свои мысли Шмуль.
– Надо тебе проветриться, Илюша… в город прокатиться.
– В какой город? – оторопел Илья.
– Город хороший, красивый, зеленый. Ростов-на-Дону называется.
– Да ты что, Виктор Палыч? Да я же под вышаком хожу.
– Нету нынче никаких вышаков, Илюша. А если бы и были… ты Федоров нынче, а не Шмулевич. Ксивы у тебя надежные, да и забыли о тебе уже давно. Ты здесь в глуши сидишь, не замечаешь, как нынче жернова-то крутятся. С такой скоростью людишек перемалывают, что жуть берет… Менты по уши в говне. Им новые дела свет застят. Где уж в старье-то ковыряться, в пыли архивной?… Надо ехать, Илья!
Шмуль молчал, механически крошил хлеб сильными пальцами. Черные крошки сыпались на скатерть с красными петушками.
– Зачем? – спросил он наконец.
– Это я тебе сейчас растолкую, – живо ответил Палыч, глазками поблескивая.
Очень Шмулю не понравилось то, что Антибиотик ему рассказал. И хотя Виктор Палыч о многом умолчал, опытный Шмуль понял, что дело говенное. Стремное дело. Однако деваться некуда – нужно ехать в Ростов…
Но Палыч, стратег великий, напоследок «брата» подбодрил:
– А съездишь, сделаешь все как надо – и опять свободен. Я ведь после твоей поездки долго не загощусь. Неделя, две от силы, и я – назад, в Питер. Так что тебе есть резон постараться, Илюша.
Скрепя сердце Илья согласился.
По большому счету, вояж Шмуля действительно был не очень опасным. Ну, беглый… ну, в розыске… ну и что? В розыске тысячи человек числятся. И удержать в памяти их может только «робот-полицейский». Но он, как известно, проживает в Голливуде. А на отечественных просторах службу несут обычные милиционеры. Часто замордованные службой, неустроенным бытом, нищенской зарплатой до полного одурения… Авторы даже думают, что такой жизни не выдержал бы и «робот-полицейский», хоть он и железный. А что? Запросто. Щелк – и замкнуло в электронных мозгах, и па-а-а-ехала крыша… А наши люди как-то умудряются держаться. Наверно, за счет водки.
Так что вояж Шмуля большого риска не предполагал. Разве что какая-нибудь случайность… Вот эта-то пакостная случайность и произошла. Шмуль уже выполнил задание и возвращался обратно. Он даже сходил в вагон-ресторан и хлопнул там водочки. Настроение поднялось, и до Питера оставалось совсем недалеко. А там на электричку и в деревню… Но в тамбуре одного из вагонов нос к носу столкнулся Шмулевич с опером из той самой зоны, с которой сорвался два года назад. Опер был в отпуске, возвращался с юга на службу через Питер, где жила у него сестра. Стоял опер в тамбуре маленько нетрезвый, в футболке, спортивных штанах и домашних тапочках. Курил. Тут-то и подвернулся гражданин Шмулевич. И ведь не узнал опер Шмулевича! Не узнал… настроение у него было еще отпускное, благодушное. Водочка, опять же, душу греет. Да и Шмуль с лагерной поры изменился: лицо округлилось, усишки отпустил.
Так что опер Шмуля не признал. Но Шмуль узнал опера! И… бросился бежать. Ну, тут уж извините… опер как был в домашних тапочках, так и припустил за Илюшей по проходу. Догнал, сбил с ног, а когда в морду лица всмотрелся – ахнул:
– Мать честная! Никак гражданин Шмулевич? Вот так встреча!
На ближайшей станции в поезд подсел наряд милиции, и в Питер Шмуль приехал уже под конвоем. Положение у него было скверное: три с лишним года досиживать старого сроку, плюс за побег, плюс за вооруженный налет… ну и мелочишка в виде поддельных документов. В сумме корячилась как минимум десяточка. Но самое страшное – раненный при побеге конвоир! Вот за это на зоне спросят строго. Из ШИЗО вылезать не будешь. И срок твой кончится гораздо раньше определенного судом времени… на лагерном кладбище.
Тошно стало Шмулевичу. Не приведи Бог, как тошно.
В отделении милиции на Московском вокзале Шмуль сказал дежурному:
– Вызовите прокурора. Я хочу сделать важное заявление.
Дежурный сперва хотел отмахнуться: ишь ты, заявление! Вам какого прокурора – города или области?… Хотел, но Шмуль что-то тихонько сказал ему на ухо, и дежурный вдруг посерьезнел и стал куда-то звонить. На Шмулевича он посматривал хмуро…
Начальнику 15-го отдела РУОП подполковнику Кудасову позвонили из ЛОВД на Московском вокзале. Когда Никита Никитич снял трубку, он еще не знал, цепочку каких событий инициирует этот звонок рядового оперуполномоченного транспортной милиции.
– Кудасов, – сказал подполковник, снимая трубку.
– Товарищ подполковник, – услышал он голос, – оперуполномоченный ЛОВД капитан Тарасов беспокоит.
– Здорово, Володя, – ответил Кудасов. – Ты чего это так официально?
– Извините, Никита Никитич… ну, вы же теперь подполковник, – сказал Тарасов вроде бы и шутливо, но показывая, что разницу в служебном положении понимает… Собственно говоря, и сам-то звонок капитана подполковнику стал возможен потому, что не так давно они «пересеклись» на одной интересной теме, сработали нормально и друг другу понравились.
– Кончай ты дуру мне гнать, – сказал Кудасов.
– Ну, ежели дуру не гнать, Никита, то дело есть… тебя напрямую касается…
– Слушаю.
– У нас тут сидит один дядя интересный. Так вот, он говорит, что знает кое-что о событиях двадцать восьмого сентября девяносто четвертого… помнишь?
– Помню, – медленно ответил Никита и машинально потрогал рукой затылок. То место, которое зацепила пуля утром 28 сентября далекого уже 94-го.
Он отлично помнил то холодное и пасмурное утро….Он вышел из подъезда первым. Придержал подпружиненную дверь, помогая Наталье. Она улыбнулась и подняла воротник плаща. Никита пошел к служебной «семерке», вынимая на ходу ключи с брелком сигнализации. У машины остановился, обернулся к Наташе, и она доверчиво прижалась к нему. Никита наклонился и ощутил аромат ее волос. И дотронулся губами до светлой прядки над ухом… Наташа улыбнулась… В доме напротив снайпер уже прильнул к прицелу СВД, но тогда подполковник Кудасов еще ничего об этом не знал.
– Я сяду сзади, Никита, – сказала Наташа. – У тебя передняя дверца такая идиотская.
– Садись где хочешь, – ответил он тогда… аромат ее волос кружил голову.
Он распахнул правую заднюю дверь и помог сесть Наташе. В свете фонаря блестели мелкие бисеринки влаги на бортах автомобиля… Никита обошел машину и сел. В этот момент он уже должен был стать трупом. Но снайпера на чердаке отвлек шум на лестнице… Никита пустил двигатель «семерки». Его голова была уже в прицеле, и рука снайпера выбрала свободный ход спускового крючка.
– Никита, – позвала Наташа с заднего сиденья.
Подполковник обернулся, а стрелок нажал спуск. В ту же секунду Никита ощутил удар в затылок и закричала Наташа… Если бы тогда Наталья не позвала его и он не обернулся, переместив голову в сторону? По сути, Наташин голос спас подполковника. Он подумал, что прошло уже больше полутора лет с того злосчастного утра, а он так и не спросил у жены, что же она хотела тогда сказать?… Впрочем, так ли уж это важно?
– Помню, – ответил подполковник, потирая затылок и переключаясь с воспоминаний на реальность.
– Можешь ко мне подъехать?
– Конечно. Еду, Володя. Через десять минут у тебя.
– Жду, – буднично отозвался Тарасов.
* * *
Никита гнал «семерку» на площадь Восстания. Ту самую «семерку», в которой пуля снайпера зацепила его и Наташу. В том месте, где пуля чиркнула по затылку и сорвала кусок кожи, волосы так и не росли. В парикмахерских у Никиты Никитича иногда спрашивали: что это у вас? «Бандитская пуля», – отвечал, усмехаясь, подполковник… А у Наташи остался шрам на лице. Хирурги сделали все возможное, но шрамик все равно остался.
А что все-таки она хотела спросить тогда?
Подполковник припарковал «семерку» у вокзала со стороны Лиговки, среди машин наглых таксистов. Один из них попытался наехать на «борзого частника», но Кудасов внимательно на него посмотрел… таксист пробормотал: пардон, пардон. Больше ни у кого вопросов не было.
Кудасов быстро прошел в ЛОВД, показал дежурному удостоверение, спросил про Тарасова.
Капитан поднялся из-за стола, вышел навстречу. Он был довольно полный мужчина с умными глазами на круглом лице. Выглядел Тарасов несколько неуклюжим, но Никита знал, что это не так… и что Владимир Тарасов – опер толковый. Они поздоровались и сразу перешли к делу. Капитан быстренько изложил преамбулу: кто такой Шмуль и как он был задержан.
– Личность уже установили? – спросил Кудасов.
– Пока нет, товарищ подполковник, – ответил Тарасов, глядя с прищуром, – не успели.
– Понятно. А дальше что?
– Дальше-то? Дальше самое интересное начинается… Наш задержанный вдруг заявляет, что ему нужен прокурор, потому что он хочет сделать заявление.
– На кой хрен ему прокурор?
– Вот и дежурный так же среагировал: на кой ляд прокурор-то? А Шмуль ему на ушко: так и так, владею, мол, информацией о готовящемся убийстве… Ясное дело, что дежурный вместо прокурора звонит мне. Я с красавцем начинаю работать. И вот тут он мне вываливает: ежели, господа менты, найдем общий язык, то сообщу, когда в город прибудет киллер. Сам понимаешь, что это информация нулевая и цена ей – грош. Так в лоб ему и говорю. А он мне в ответ: так, да не так, мол. Этот киллер, мол, уже исполнял здесь, в Питере, дело 28 сентября 1994 года. На Петроградской, и вроде бы работал он тогда офицера милиции, но до конца недоработав. – Кудасов снова машинально потрогал затылок. – Я сразу, Никита Никитич, вспомнил тебя. Дату, конечно, не помню… но все остальное, как говорится, в цвет… Что думаешь?
– Пока не знаю, – пожал плечами Кудасов. – А что он хочет?
– Ну, хочет-то он совсем нереального… Хочет, чтобы мы в обмен на информацию его отпустили.
Да, подумал Кудасов, отпустить этого Шмулевича с таким послужным списком совершенно нереально. Побег… раненый конвоир… всероссийский розыск… Этого за глаза достаточно. Да и информации пока еще никакой нет.
– Вот что, Володя, – сказал Никита, – давай-ка его сюда. Потолкуем. Но ты пока не говори, что его требования невыполнимы. Пусть у мужика будет надежда.
– О'кей, – ответил Тарасов и снял трубку внутреннего телефона.
* * *
Шмулевича привели в кабинет минут через пять. Ремень у Шмуля изъяли, и он стоял, поддерживая брюки рукой. Сама по себе такая ситуация представляется многим людям унизительной, выводит из равновесия, как бы подчеркивая некую неполноценность задержанного, зависимость его от ментов…
Шмуль все «это» уже проходил и на такие пустяки внимания не обращал. Он отлично понимал, что все самое страшное впереди. Но еще надеялся, что этого можно избежать. Если, конечно, удастся убедить ментов. Присутствие в кабинете нового человека подталкивало к мысли, что его сообщением заинтересовались.