Текст книги "Дело о дуэли на рассвете (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Не может быть,– запротестовал я.– Я был там и в половине двенадцатого, и в половине первого. И даже в семь утра.– Я умолчал, что в это время я находился в сауне в бессознательном, то есть сонном, состоянии. Да и какое это имело значение!

– Хорошо,– сказала Аня.– Давай сверим часы. Может, у тебя какие-нибудь проблемы с определением времени. С гениями это бывает.

По поводу особенностей гениев я с ней спорить не стал, но руку с часами протянул.

– Все понятно,– весело сказала Лукошкина.– Ты опять ошибся. Ты пришел на свидание в 11.30 по местному времени, а я там была в 11.30 по московскому.

Я не стал ничего говорить нашему высококвалифицированному юристу. Просто повернулся и пошел.

Настроение было похабное. Тем более что очередная – третья по счету кража, несмотря на прогнозы, произошла. У Виктории украли сумочку. Там были деньги, документы, косметичка. Украли прямо из шале, в тот момент, когда Виктория была у себя. Не слышала ничего только потому, что принимала душ.

– А дверь?– спросил Володя тигрицу.– Дверь наружную ты оставила открытой?

– Я как-то не подумала. Я забыла, Вовик.

– О Господи! Вика, нельзя быть такой беспечной! Ведь тебя же могли даже изнасиловать.

– Ах!– ответила Виктория.– Конечно, могли бы... ах!

Володя Соболин стал крутой, как Уокер, и каменный, как Брюс Ли.

– Найти вора – дело чести. Теперь я отсюда никуда не уеду, пока не найду,– сказал он.

Лукошкина, на которую я старался не смотреть и вообще всячески демонстрировал ей свою холодность, округлила глаза и невинным голосом произнесла:

– Хорошо, хоть не изнасиловали. Вика этого бы не перенесла.

Володя взвел курки обоих "смит-вессонов" и вышел. В нем была неотвратимость мстителя... ой-ей-ей!

А настроение все равно было похабным. День сверкал, с крыш барабанила капель... и – весна. Весна! Но настроение – дрянь. Лекции до обеда мы отчитали кое-как. Плохо отчитали. Да и у слушателей настроение было никакое. В воздухе витала бацилла недоверия... Я и сам все время ловил себя на том, что, вглядываясь в лица, спрашиваю: кто? Кто из этих славных на вид людей вор?

Ответа не было. Из собравшихся на базе комсомолии тридцати трех человек с уверенностью можно было исключить шесть человек обслуги. Я выяснил, что все они работают давно, за место держатся и вообще никаких эксцессов ранее не случалось. Можно исключить нас четверых.

Можно исключить троих пострадавших. Да еще, пожалуй, Танненбаума, Свету и Светину подружку Валю... Я присмотрелся к ним во время недоразумения с "Каролиной" – они явно не способны украсть. Ну и, разумеется, можно исключить уехавших супругов. Всего, таким образом, вне подозрений оказалось восемнадцать человек.

Впрочем, неверно – семнадцать: Юрия Львовича я включил в список дважды. Как пострадавшего и как уехавшего.

Итак, круг подозреваемых сократился вдвое. С этим списком работать уже реально. Я был уверен, что вора вычислить можно, но для этого нужно время. А вот его-то почти не осталось. Менее чем через сутки нам предстояло уезжать.

"Да и черт с ним,– решил я зло.– Детей мне с воришкой не крестить. Мы улетим, а вы тут сами решайте свои проблемы". Так я размышлял, слушая, как Повзло читает лекцию. Это было до обеда.

А в обед приехал мотоциклист...

В обед приехал мотоциклист из N-ска.

И привез пачку экземпляров газеты "Скандалы и светская жизнь N-ска". Экстренный выпуск. Главный редактор Бодрящий Ю. Л. Тираж – 200 экземпляров. Газета представляла собой обычный лист бумаги формата А4, отпечатанный с обеих сторон на ксероксе. Бумага выглядела слегка грязноватой из-за некачественного ксерокопирования и совершенно грязной из-за содержания.

Статья в "Скандалах" называлась "Рассадник разврата, пьянства и воровства в бывшем комсомольском борделе". Она мигом разошлась по рукам и вызвала интерес больший, чем наши сегодняшние лекции.

Пересказывать содержание не буду. Скажу только, что нам были посвящены три абзаца с подзаголовком "Бригада из бандитского Петербурга". Там упоминалось о моей судимости. О том, что на бильярдном столе "наш корреспондент" нашел дамские трусики и "...известно, что господин Обнорский-Серегин очень любит играть на бильярде. Интересно, в какие игры он играет?" Были еще и слова о том, что Повзло "пьет водку, как извозчик". У Лукошкиной – "глаза проститутки с Невского", а Володя Соболин – "фигляр из провинциального ТЮЗа". И, разумеется, намеки о нашей причастности к кражам.

В обед я собрал наш маленький коллектив в своем шале. Каждый пришел с экземпляром "Скандалов". Настроение было паршивое. Только Аня улыбалась. А Соболин энергично ходил из угла в угол, курил, ронял пепел на палас. Что-то бормотал.

Разобрать можно было только отдельные слова: из ТЮЗа... фигляр... едва не изнасиловали... светская жизнь!

– Да я Гамлета,– сказал вдруг Володя громко, вскидывая голову, и тише добавил: – Мог бы сыграть.

– Володя! Мы работать собрались, а не рефлексировать,– заметил я и изложил свои соображения о "круге подозреваемых". Все согласились со мной, что вычислить супостата в принципе можно, но – времени мало. Значит, необходимо еще больше сократить список.

– А как?– спросил Володя.

– Просто,– сказала Лукошкина.– Почему, как ты думаешь, они косятся на нас?

– Потому что мы чужие, приезжие.

– Верно,– кивнула Анька.– Но это еще не все. Есть еще один фактор.

– Какой?– спросил Володя.

А Лукошкина ответила:

– Мы здесь новые. До нас здесь ничего подобного не было. Я узнавала у девчонок. Но не только мы здесь новенькие.

– А кто? Кто еще, Аня? Не томи!

Анна улыбнулась загадочно. Володя смотрел на нее пронзительным взглядом сицилийского мстителя.

– Сюда впервые приехали два человека, ранее в эту тусовку не вхожие,Татьяна, которая с "Каролиной", и...

– И? спросил Володя нетерпеливо.

– И Виктория.

Володя уронил длинный столбик пепла на палас.

– Ну,– сказал он,– я ее за вымя-то возьму. Дело чести!

– Кого?– спросил Повзло.– Татьяну или Викторию?

– Коля,– ответил Соболин,– я вижу, что ты предвзято относишься к Виктории. Но повода для оскорблений она тебе не давала. Тем более что она сама стала жертвой. Так?

– Так, дружище, так... извини.

Мы отстрелялись – прочитали вторую, послеобеденную часть лекций. Я сказал несколько заключительных слов, и мне даже чуть-чуть жиденько похлопали. Женя Танненбаум с кислым видом объявил, что программа нашего семинара завершена.

Что все мы поработали очень конструктивно. Что через три часа здесь, в большом зале, состоится ужин. Из кармана Жениного пиджака торчала газета "Скандалы и светская жизнь N-ска". Экстренный выпуск.

Мы с Повзло сидели в шале у Лукошкиной. Потихоньку пили коньяк, разминаясь, как сказал Коля, перед прощальным ужином. Сквозь щель в шторах была видна стоянка. Огромный "лэндкрузер"

Виктории и сама Виктория вместе с Соболиным возле машины. Наш сицилийский мститель что-то горячо говорил, размахивая руками.

– А разбить бы морду этому Юрию Львовичу,– мечтательно сказал Повзло, разглядывая на свет бокал с "мартини".

– Бесполезно,– отозвалась Лукошкина,– ему уже сто раз били.

– А ты откуда знаешь?– спросил Повзло.

– С Танненбаумом поговорила. Меня, помню, удивил тираж этого сортирного листка – шесть тысяч! Я стала интересоваться. Танненбаум мне объяснил, что шесть тысяч – это годовой тираж! Пятьсот экземпляров на двенадцать месяцев вот тебе и шесть тысяч. Но даже по цене один рубль тираж не раскупают. Он его наполовину бесплатно раздает в пивнухе да в своей парикмахерской.

– У Юрия Львовича своя парикмахерская?– удивился я.

– Да, у них с Маргаритой – парикмахерская тире массажный салон. А сам Юрий Львович и есть парикмахер. А "журналистика" – это его "призвание",ответила Лукошкина.

Нашим любовникам возле джипа, видимо, стало прохладно. Или им захотелось заняться любовью в просторном салоне авто... Так или иначе, но они сели в машину, спрятались за тонированными стеклами. Из выхлопной трупы "лэндкрузера" вырвалось облачко белого пара.

– Очень интересно,– пробормотал Повзло.

– Да,– согласилась Лукошкина.– Призвание у Юрия Львовича такое сплетни собирать. "Светской жизни" в N-ске, разумеется, никакой нет, если не считать каких-нибудь "звездных браков"... типа: дочь прокурора вышла замуж за сына агронома.

Но скандалов и сплетен хватает. Вот их-то Юрий Львович вместе с супругой собирает и размножает на корейском ксероксе. N-ск – город небольшой, все друг друга знают.

Сплетни про знакомых читают с удовольствием, а про себя... Так что, говорят, били уже Юрию Львовичу и лицо, и стекла в парикмахерской, но он дядька-кремень. Журналист, можно сказать, с большой буквы.

– Да, Анна Яковлевна,– резюмировал я.– Битье морды тут не поможет. Так что предлагаю выпить за стойкость "журналистского" характера.

Мы выпили. Спустя минут пятнадцать-двадцать к нам присоединился Соболин. Был он, как всегда в последние сутки, мрачен.

– Садись, Володя, выпей с коллективом,– предложил Повзло.– Брось ты голову себе забивать... плюнь на все – завтра уже домой летим.

Володя решительно выпил граммов сто коньяку, проигнорировал предложенный Анной шоколад и заявил:

– Я никуда не лечу.

– Ну, ясен перец. Дело чести!– с готовностью отозвался Повзло.

– Я остаюсь потому, что встретил женщину, о которой мечтал всю жизнь.

Я не хочу возвращаться в это болото, в котором...

– Соболин!– прервала его Аня.– Соболин, ты пьян или ты дурак?

– Он трезв как дурак,– глубокомысленно сказал Повзло.– Но это дело поправимое. Я вообще-то давно заметил, что трезвый человек абсолютно некритичен и иррационален. А по большому счету – опасен для самого себя... В философском же смысле...

– Стоп!– сказал я.– Стоп! Вы, ребята, посидите тут, а мы с Володей пойдем погуляем.

Мы с Соболиным вышли. Воздух бодрил, запускал холодные пальцы под одежду. Мы остановились на крыльце. И я начал говорить слова, которые мне говорить вовсе не хотелось, но сказать их я был обязан.

Я представил себе лицо Ани Соболиной...

Я говорил про семью. Про долг. Про то, что мужик, конечно, имеет право сходить налево – для того и командировки, но...

Володя слушал меня безучастно. А может, вообще не слушал. Но я все равно говорил, потому что это именно я взял его в эту поездку и ощущал теперь некий "долг и ответственность руководителя". А если по-честному: мне было жалко Аню Соболину.

– Послушай, Андрей,– перебил меня Володя,– я у тебя диктофон забыл.

– Что?

– Диктофон, говорю, забыл.

Я понял, что убеждать дурака бесполезно. Видимо, человек так устроен: сколько ему ни говори, что стенка твердая – он не успокоится, пока не расшибет лоб... А в случае с "тигрицей" все именно так и будет.

– Диктофон? Пойдем, отдам я тебе твой диктофон,– буркнул я, и мы пошли к моему коттеджу.

Дорожка за день оттаяла до камня, но сейчас вновь подмерзла, и мы шли по скользкой ледяной корочке с вмерзшими в нее хвоинками... Когда мы проходили мимо джипа Виктории, я вспомнил, что диктофон еще утром собрался отдать Володе и положил его в наружный левый карман пиджака. Я хлопнул рукой по карману... Он был пуст.

Хотелось курить, но пришлось терпеть, чтобы не нарушать правил светомаскировки. Было холодно – в салоне танненбаумовской "мазды" мы просидели уже минут двадцать. Я уже начал сомневаться в правильности своих выкладок.

– Идет,– сказала Аня. Слух у нее оказался лучше, чем у Танненбаума или у меня.

Спустя секунд десять на дорожке появилась тень. В темноте разглядеть детали было невозможно, но это и не требовалось: мы знали, кто идет к джипу Виктории.

– Как только распахнет дверцу – выходим,– сказал я.

"Лэндкрузер" и "мазду" разделяло всего метра полтора. Человек с сумкой в руке вошел в узкое пространство между автомобилями. Пискнула сигнализация, распахнулась дверь. Танненбаум резко откатил широкую боковую дверь микроавтобуса. Я включил фонарь. Одновременно Аня щелкнула затвором "кэннона". Виктория вскрикнула, обернулась и выронила сумку. Из сумки на лед стоянки вывалился диктофон и запел голосом Соболина:

Жаркий взгляд...

Как опасен твой тигриный взгляд!

В салоне танненбаумовской машины было тепло и уютно. Под колесами шуршало сухое чистое шоссе – мы ехали в Екатеринбург.

– Может быть, расскажете, Андрей Викторович, как все-таки вы ее вычислили?– спросил Женя Танненбаум.– Никому и в голову не могло прийти, что дочь милицейского начальника – воровка.

Соболин с ненавистью посмотрел в бритый затылок Танненбаума, затем отвернулся и стал глядеть в окно.

– Клептомания,– сказала Лукошкина,– это болезнь. А болезнь не разбирает, кто дочь министра, а кто – дворника.

– Согласен,– кивнул Женя.– Но как все-таки вы ее вычислили?

А как, действительно, мы ее вычислили?

...Я вспомнил, что еще утром положил диктофон в левый карман пиджака, собираясь вернуть его Володе. Сейчас диктофона в кармане не было. Машинально я похлопал себя по правому... Я отлично ПО знал, что положил диктофон в левый, но все же похлопал себя и по правому. Чуда, разумеется, не произошло – правый тоже был пуст. Парик – бинокль – сумочка – диктофон...

Мы стояли возле джипа Виктории, и я, как дурак, хлопал себя по карманам. "В какой же момент,– думал я,– это произошло? Весь день я был в пиджаке и... Стоп!

Стоп, я его снимал, когда мы читали дообеденные лекции. Я снял его, повесил на спинку стула. Видимо, именно тогда у диктофончика и выросли ноги".

– Володя,– сказал я.– Ты извини, но... я, кажется, потерял твой диктофон.

– Как потерял?

– Как потерял? Как все теряют – по не внимательности.

– Ну, шеф, ты даешь!– сказал Володя, резко повернулся и пошел прочь.

А я остался возле джипа. На "торпеде"

"лэндкрузера" тревожно вспыхивала красная точка сигнализации... И я вдруг все понял!

Я быстро вернулся в шале. Повзло посмотрел на меня и спросил:

– Ну, провел воспитательную беседу? Спас семью Соболиных?

Не отвечая ему, я обратился к Ане:

– Аня, ты где носишь ключи от машины? В сумочке или в карманах?

– А при чем здесь ключи?– удивилась Анна.

– Ответь: в сумочке или в карманах?

– Ну, в сумочке... А что?

– Нет, ничего. Это я так,– ответил я и вышел.

Я пошел в шале к Виктории. Проходя мимо джипа, снова увидел яркую точку на "торпеде"... Доказательство или нет?..

Нет, не доказательство. Лукошкина носит ключи в сумочке, а Виктория, допустим, в кармане... Нет, не доказательство. Фигня, а не доказательство... Я думал, что Соболин окажется у тигрицы, но его там не было. Может, и к лучшему.

– Открыто,– сказала Виктория, когда я постучал в дверь.– Открыто, войдите.

Я вошел, и она, кажется, нисколько не удивилась.

– Если вы ищете Вовчика,– сказала она,– то его нет.

– А я, собственно говоря, к вам, Виктория. Можете уделить мне минут пятьдесять?

– Да, конечно. Проходите, Андрей... Кофейку или чего покрепче?

– Кофейку, если не затруднит,– ответил я, усаживаясь в кресло.

– Какие же тут могут быть затруднения? Напротив, мне весьма приятно попить кофе в обществе знаменитости.

Виктория прошла в крохотный кухонный "отсек", примыкающий к гостиной.

Она была в футболке и плотно обтягивающих кремовых джинсах... А обтягивать было что! Тигрица звякала посудой и что-то мурлыкала. Через пару минут на столике дымились две чашки с кофе. Насыпая мне песок в чашку, Виктория нагнулась, и я смог заглянуть в лабиринты декольте. Лабиринты впечатляли. И она отлично знала, куда я заглядываю.

Песок она насыпала долго. А когда выпрямилась, посмотрела на меня с довольно откровенной улыбкой... Но это ты, тигрица, зря. Этот номер не катит.

– Вы, наверное, о Володе хотели поговорить, Андрей?

"Не столько о Володе, сколько о тебе, тигрица",– подумал я, но говорить стал о Володе. Я стал говорить о том, что Соболин – человек неплохой, но несколько импульсивный, увлекающийся. Что он женат, что немножко устал за последнее время... Виктория слушала с улыбкой, иногда кивала...

"Зачем тебе этот парик?– подумал я.– У тебя прекрасные волосы..." Я говорил, она улыбалась и кивала. Я пытался вспомнить, что я знаю о клептомании. Главным образом меня интересовало: что клептоман делает с украденным? Выбрасывает или оставляет "на память"?.. Выбрасывает или оставляет? Но так ничего и не вспомнил.

– Еще кофе?– спросила Виктория.

– Нет, спасибо...

– А я, пожалуй, сделаю себе еще,– сказала она и снова прошла в кухонный "отсек", демонстрируя "вид сзади". Снова поколдовала с посудой, что-то напевая... Я прислушался, и мне очень понравилось.

Виктория вернулась с чашечкой кофе, села:

– На чем мы остановились?

– На том, что Володя – человек увлекающийся. Он даже собрался посвятить вам стихи. Или, вернее, шлягер... Не слышали?

– Нет, не слышала... Если вы, Андрей, пришли спасать семью вашего увлекающегося Вовчика, то я могу вас успокоить: он мне на хер не нужен. Он же нищий?

– Весьма не богат,– подтвердил я.

– Так что зря вы беспокоитесь... Я сама скажу ему вечером, чтобы летел к своей кастрюле. О'кей?

– О'кей,– ответил я и поднялся.– Спасибо за кофе. Надеюсь, еще встретимся на ужине.

– Конечно. Я рассчитываю, Андрей, что вы пригласите меня танцевать.

– Разумеется... Буду счастлив.

Виктория вышла вместе со мной в прихожую... Невзначай прижалась грудью.

– Так что зря вы, Андрей, беспокоились. Ну, пошалили немножко, приятно провели время... А завтра разъедемся. И – никаких слез!

– Да,– подтвердил я.– Завтра разъедемся... Кстати, как вы, Вика, поедете?

– У меня джип,– сказала она.

– Я знаю. "Лендкрузер", шикарный аппарат... Я имел в виду, что у вас украли сумочку. Видимо, и ключи тоже украли?

Виктория осмотрела меня внимательно... "Жаркий взгляд... Как опасен твой тигриный взгляд!"

– Нет,– сказала она,– ключи, слава Богу, не украли. Я их в кармане куртки ношу.

– Вот и замечательно,– ответил я и вышел. Воздух на улице был бодрящим и свежим. Замечательно, но... не доказательство.

– Вот теперь понял,– сказал Танненбаум.– Вы решили, что Виктория имитировала кражу сумочки с целью отвести подозрения от себя, но не учла одного момента: ключи должны были пропасть вместе с сумкой. Так?

– В общем – да. Однако доказательством это быть не может. Аня носит ключи от своей машины в сумочке, а Виктория – в кармане. Реально? Вполне... Доказательством ее... э-э... болезни стал другой факт.

– Какой же?– спросил Женя крайне заинтересовано.

– Песня, которую она мурлыкала, когда делала кофе.

– Песня? Что же такое она пела?

– Она пела песню, которую не могла слышать. Текст существовав только на кассете диктофона, украденного у меня.

Воздух на улице был бодрящим и свежим. Я прошел мимо джипа, подмигнул ему, и он подмигнул мне в ответ огоньком сигнализации... "Жаркий взгляд... Как опасен твой тигриный взгляд!"

Я вернулся в коттедж Лукошкиной, отобрал у Коли Повзло коньяк и наказал больше не пить. Потом изложил ситуацию. Потом мы отправились на прощальный ужин.

Первым делом я поймал Соболина, еще раз извинился за "потерянный" диктофон и поинтересовался между делом: не давал ли Володя послушать свой бессмертный шлягер марсианской тигрице? Володя ответил: нет, не давал. Текст сыроват, да и вообще... хочу сделать сюрприз. Ну-ну, сказал я, сюрприз святое дело. Сам люблю делать сюрпризы. Сомнений у меня больше не было тигрица! Осталось только поймать ее в ловушку. И я построил эту ловушку.

После того как отзвучали дежурные тосты за гостей и за хозяев, и обстановка сделалась непринужденной, а зал заполнился голосами, я попросил слово. Слово мне дачи и начали наполнять рюмки и фужеры напитками.

– Коллеги,– сказал я,– я отвлек ваше внимание не ради тоста, а для того, чтобы сделать небольшое объявление. Мы с вами не худо поработали и не худо повеселились... Все это здорово, но наш семинар был омрачен некоторыми известными вам происшествиями крайне неприятного свойства. (После этих слов слушать меня стали гораздо внимательнее.) Я знаю, что кое-кто из вас, коллеги, склонен был подозревать нас... Для нас это было крайне неприятно, но... Мы, дорогие друзья, провели свое собственное расследование и вычислили вора.

По залу прокатился гул. Быстрый, неразделимо-слитный, как накат волны на галечный пляж. А потом несколько голосов почти одновременно выкрикнули:

– Кто?

– Имя! Назовите имя.

– Не назову,– ответил я.

– Почему?– выдохнул зал.

– Потому,– ответил я,– что я хочу дать ему шанс... (Гул.) Да, я хочу дать ему шанс. Сейчас двадцать один ноль три. Ровно в полночь я назову имя... Если до этого времени похищенные вещи не будут возвращены, я назову имя. Ровно в полночь.

Некоторое время за столом царила тишина. Затем зазвучали голоса:

– Назовите сейчас!

– Серегин, вы даете преступнику шанс избавиться от украденного.

"Правильно,– подумал я,– даю... или, во всяком случае, предлагаю это сделать.

А уж как он поступит – одному Богу известно". Голоса звучали, я молчал. Я молчал до тех пор, пока не прозвучал главный вопрос – тот вопрос, которого я ждал.

– Ну, допустим, Андрей, вы назовете имя... А чем вы подтвердите свои обвинения?– спросил какой-то бородач. Молодец! Умница! Я ждал, чтобы кто-то задал этот вопрос.

– Хороший вопрос, коллеги,– ответил я.– Очень правильный вопрос. Итак, чем я подтвержу свои обвинения?.. Украденными вещами, коллеги. Но при одном условии.

– При каком?– спросил один голос.

– Что за условие?– спросил другой.

– Почему вы навязываете нам какие-то условия?– выкрикнул третий.

– Я не навязываю, я предлагаю. А условие простое: мы должны разделить ответственность,– сказал я и обвел взглядом зал.

На меня смотрели глаза: заинтересованные, насмешливые, удивленные, негодующие...

Виктория смотрела с ироничной улыбкой, и я вдруг подумал: "А если сорвется? Если я не прав и – сорвется?"

– Какую ответственность?– спросил бородач.– Объясните, Андрей.

– Охотно. Я знаю, коллеги, где лежат похищенные вещи. Точно знаю, наверняка. Но – коли воришка не захочет сам их вернуть – нам придется провести обыск.

Абсолютно незаконный обыск. Я, со своей стороны, гарантирую, что вещи окажутся именно там, где я скажу. Но нам, однако, придется проголосовать.

Проголосовали единогласно. Вот так.

Наш прощальный ужин продолжался.

Ко мне парами, группами или поодиночке подходили коллеги и задавали вопросы: а кто же все-таки вор, Андрей?.. Расскажите, как вы его вычислили?

Но чаще всего говорили: зачем вы загодя предупредили злодея? Он сумеет спрятать награбленное!

Я отвечал, что имя назову в полночь. Что обязательно расскажу, как мы его вычислили. Но – опять же – в полночь. Что же касается "предупреждения", то я надеюсь, что воришке хватит здравого смысла вернуть вещи, и тогда инцидент будет исчерпан...

Кто-то со мной соглашался, кто-то нет.

Вечер продолжался, горячительные напитки текли рекой, и о моем заявлении вспоминать стали реже. Вот тогда-то ко мне подошел Володя Соболин. Мы с ним выпили по рюмке, и Володя задал мне те же самые вопросы: кто? Как? Зачем я предупредил?

Я напустил туману, обещая раскрыть суть дела чуть позже, а на последний вопрос ответил:

– Это ловушка, Володя. Вор, конечно, захочет избавиться от краденого. Но сделает это ближе к полуночи, когда все будут основательно пьяны. А мы до полуночи ждать не будем. В двадцать три часа мы с Танненбаумом неожиданно и негласно произведем обыск. Просек?

– Просек,– серьезно ответил Володя и стал набиваться в помощники.

Я отказал. Я довольно язвительно и жестко ему отказал, и он пошел к Виктории... Честно сказать, мне было его очень жалко.

Из сумки вывалился диктофон и запел голосом Соболина: "Жаркий взгляд... Как опасен твой тигриный взгляд..." Щелкал затвор фотоаппарата, и пыталась отгородиться от него рукой марсианская тигрица... или, вернее, марсианская гиена.

На этом можно было бы поставить точку. Вполне можно было бы, но какая-то незаконченная у нас получается история, усеченная, оборванная... не хватает какого-то штришка, что ли?

Мы попрощались с Танненбаумом в зале аэропорта. Нормально попрощались, по-дружески вполне.

– Ну вы, ребята, не обижайтесь,– сказал Женя.

– Брось ты, Женя,– ответил Повзло за всех.– Плюнь. Всякое бывает. Езжай себе домой со спокойной душой.

– Нет,– сказал Женя,– я сейчас не домой. Я сейчас в парикмахерскую к Львовичу заеду.

– Зачем вам, Женя, в парикмахерскую?– спросила Анька.– У вас с прической все в порядке.

– Это только на голове порядок,– отозвался Танненбаум и провел ладонью по бритому черепу.– А вот кулаки сильно заросли.

Он сжал и показал кулак, покрытый рыжеватыми волосками. Хороший у него кулак, вызывает уважение.

– ...кулаки сильно заросли. Заеду к Львовичу – побрею.

И он весело засмеялся.

И только Володя Соболин стоял молча.

В самолете мы сидели с Лукошкиной рядом. Я молчал. Закрыл глаза и думал о том, что семинар получился какой-то суматошный. Да и Лукошкина оказалась девушкой стервозной. "Ну и Бог с ней,– решил я.– Будут деловые отношения: я – начальник, она – юрист. Третировать я ее не буду, но и спуску не дам..." Неожиданно я почувствовал, что Аня придвинулась ко мне. Я не стал открывать глаза. Она осторожно поцеловала меня в щеку и тихо спросила: "Ты на меня не сердишься?" И я тут же, совершенно не задумываясь, ответил: "Конечно, нет".

ДЕЛО О БЕГЛОМ МИЧМАНЕ

Рассказывает Георгий Зудинцев

"Зудинцев Георгий Михайлович, корреспондент отдела расследований. До прихода в Агентство журналистских расследований служил в органах внутренних дел, подполковник милиции, уволился в запас по выслуге лет в 1998 году с должности начальника отдела уголовного розыска Правобережного РУВД.

В 1995 году заочно закончил юридический факультет СПбГУ.

Тяготея к творческой деятельности, реализовал себя в Агентстве, успешно сочетает навыки оперативно-розыскной работы и журналистики. Благодаря многочисленным связям в правоохранительных органах является ценным сотрудником АЖР. Работоспособен.

Качество текстов в последнее время заметно улучшилось.

По характеру целеустремлен.

Склонен отстаивать свою точку зрения, часто бывает резок и эмоционален в полемике. С трудом избавляется от многих чисто "ментовских" привычек".

Из служебной характеристики

Когда у тебя жена опер, о нормальной семейной жизни приходится только мечтать. Обнаружив, что Галка ни свет ни заря куда-то умчалась по своим неотложным милицейским делам, я поплелся на кухню жарить традиционную утреннюю яичницу. Традиционную для меня, ибо ничего другого я готовить так и не научился.

"Дочка, Наташка, скоро заневестится,– размышлял я, ставя на конфорку сковородку,– а ведь растет, если разобраться, почти без родительского присмотра. И возраст-то самый переломный – дискотеки, мальчики, шмотки... Не успеешь оглянуться, как окажется в плохой компании. Слава Богу, что хоть на лето отправили ее к моим старикам в Ялту..."

Я с трудом отогнал мысли о наркоте, наводнившей в последние годы Питер, и о том, что дочь при папе, бывшем менте, и матери, продолжающей служить в ОБЭП, может стать наркоманкой. Открыл холодильник, достал кусок колбасы и пару яиц.

Готовя немудреный завтрак, я включил стоящий на холодильнике портативный телевизор и глянул на часы: без десяти девять – по российскому каналу вот-вот начнутся питерские новости... При первом же сообщении я так и застыл со сковородкой в руке: "...Вчера вечером в парадной дома по набережной Адмирала Колчака тремя выстрелами из пистолета убит президент Северо-Западной нефтяной компании Илья Пупыш. Пистолет "вальтер" бельгийского производства убийца бросил на месте происшествия, что свидетельствует о заказном характере преступления...

Розыск преступника по "горячим следам" пока результатов не дал..."

Я потер лоб левой рукой, отставил сковородку с глазуньей и на несколько секунд задумался: "Это ж Правобережный район – моя земля, исхоженная вдоль и поперек. Так-так, Пупыш... Фамилия известная – один из богатейших людей города. Сволочь редкостная. Был..."

***

– Как вы думаете, Георгий Михайлович, чем вам придется заниматься?Спозаранник посмотрел на меня сквозь очки.

– Да я уж понял, Глеб Егорыч, что попал с этим Пупышем – не отвертеться!– усмехнулся я.– Мой район, куда ж я денусь?

– Я рад, что данное физическое лицо, а точнее, покойник, вам известно. Надеюсь, что с "убойщиками" в вашем родном РУВД у вас не будет никаких проблем?– Спозаранник пробежался пальцами по клавиатуре компьютера, глянул на экран и повернулся ко мне.

– Конечно, Глеб Егорыч. Есть парочка парней, мои бывшие подчиненные. Они пацанами у меня начинали... Встречаемся теперь, правда, нечасто.– Я вытащил из кармана папиросы, но, вспомнив, что в кабинете Спозаранника не курят, повертел пачку и сунул обратно в карман.– Ну, с Днем милиции регулярно поздравляют.

– В общем, срочно свяжитесь с ними и получите подробнейшую информацию,Глеб повернулся к монитору и быстро пощелкал клавишами.– Не мне вас учить, товарищ подполковник милиции.

– Бывший подполковник,– усмехнулся я.

– Мент всегда остается ментом, Георгий Михайлович. Разумеется, в лучшем смысле этого слова. Я имею в виду лично вас.– Спозаранник оторвал взгляд от экрана.– Так, вся имеющаяся архивная информация по Пупышу и его фирмам уже в вашей папке. Немного, правда, но чем богаты... Распечатайте, если нужно – и вперед. За орденами.

***

Мои отношения с Глебом Спозаранником складывались весьма непросто. Когда в 1998 году Андрей Обнорский привел меня в отдел расследований, первая фраза, которой меня встретил Спозаранник, была потрясающей: "Запомните, Георгий Михайлович, я – зверь!" Я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться в лицо этому щуплому очкарику... Ну, блин, напугал!

Однако вскоре я понял, что Спозаранник в чем-то оправдывает свое прозвище "железный Глеб".

Ругались мы по-страшному! Это теперь мне ясно, что первые написанные мною тексты только в пьяном бреду можно было назвать журналистскими материалами.

Хоть я и корпел над каждой заметкой часами, журналистика там и не ночевала.

Сейчас я это понимаю... А в те дни – вскипал от злости, когда мой новоиспеченный "шеф" снисходительно выговаривал мне за мой протокольный язык и, сверкая очками, читал мне лекцию по азам журналистики. Он даже получал какое-то наслаждение от того, что елозил меня "мордой об стол". Мне хотелось бросить мальца в "обезьянник" и самого его поучить уму-разуму!

И если б только это. Спозаранник буквально задолбал меня своей "штабной культурой". Где справка о беседе с источником?– Вот вам справка, Глеб Егорыч...– Почему страницы не пронумерованы, где оглавление? Почему этот документ в папочку не подшит?..

Твою мать! Ну как ему было объяснить, интеллигенту хренову, что я как раз из-за этого идиотизма ментуру покинул...

Всю жизнь я боролся с написанием бумаг, сколько раз меня таскали на ковер, грозили увольнением... Если б не бумаги, не галочки в отчетах, не дурацкие эти цифры, я б продолжал пахать в своем РУВД, невзирая на грошовую зарплату. И вот – с чем боролся, на то и напоролся?