Текст книги "Дело о 'красном орле' (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глеб надолго задумался, потом сказал:

– Черт с вами, будете без связи, трубку оставьте в офисе. Не маленькие.

Дверь открылась, в кабинет влетел Соболин и заорал, чуть переступив порог:

– Вы представляете, что удумал Обнорский? Он хочет, чтобы мы все написали по новелле!

Соболин, видя полное непонимание на наших лицах, принялся объяснять. Оказывается, Обнорский хочет, чтобы каждый из нас написал по одному рассказу, в котором был бы описан какой-нибудь реальный эпизод из нашей жизни.

В принципе, мне эта затея сразу понравилась. Теперь у меня появилась реальная возможность отомстить Спозараннику, Лукошкиной и другим душителям свободы слова в нашем коллективе. Я припомню этому дикому адвокату, как она режет наши тексты, а Глебу – все его методические занятия. Ну держитесь, братцы, и все остальные тоже.

Я опишу, как Спозаранник, с которым мы были в Киеве, закрылся в туалете, сломал щеколду и не мог вылезти. Я его оттуда с помощью гостиничного слесаря доставал. Между прочим, горничные со всех этажей сбежались посмотреть на это шоу. Я ему поклялся, что никому не буду рассказывать про это. Сгоряча, конечно. А так я в литературной форме все изложу. Коллектив поймет, что это было на самом деле, а Спозараннику я всегда смогу сказать: "Глеб, это же литература! Искусство, блин. Понял?"

* 5 *

В четыре часа мы с Шахом ушли с работы искать спецодежду для ночного похода. Сначала мы заехали ко мне, но ничего подходящего не нашли, кроме старой вязаной шапочки, в которой дырки занимали больше площади, чем, собственно, сама шапка. Тогда Шах предложил заехать к его знакомой, которая жила около станции метро "Василеостровская". Там можно было спокойно переодеться и на трамвае доехать до места обитания тех бомжей, товарищей которых порезали ножиками. Машина моего напарника, как назло, оказалась в ремонте.

У дамы я стал очевидцем грандиозного скандала. Она почему-то не поверила, что Витя в таком виде собирается на задание, и закатила истерику:

– Ты меня не любишь! Это тебе все надо для нее!

– Для кого?– искренне удивлялся Шах.

– Только не надо вот этого!– кричала она.– Я давно про нее знала, я чувствовала, что ты мне изменяешь!

Когда конфликт был улажен (я полчаса в одиночестве на кухне сам с собою играл в карты, дожидаясь их из спальни), мы переоделись и посмотрели друг на друга. Нам не стало смешно, наоборот, мы загрустили. Эх, до чего довела журналистская жизнь! И как легко, оказывается, стать бомжом. Пока мы спускались в лифте, Шаховский философствовал:

– Этим бабам лишь бы скандал устроить! Как можно было подумать, что я пришел к ней переодеваться в какое-то рванье, чтобы потом в нем ей же изменять. До такого бреда может додуматься только женщина.

– Откуда у нее столько всякого рванья?– задал я не на шутку волновавший меня вопрос.

– А!– махнул рукой напарник.– У нее дед по воскресеньям около церкви нищим подрабатывает.

Лифт остановился, двери открылись, и мы вышли. Тут нам попалась старушенция с авоськой. Она внимательно на нас посмотрела, потом замахнулась сумкой и огрела меня по спине. На этом она не остановилась и визгливым старческим голосом заорала:

– А ну, алкаши, брысь отсюда! Обоссали все лифты, гады! Куда только участковый смотрит!

Не вступая с ней в переговоры, мы выбежали из подъезда на улицу.

– Единственный положительный момент,– сказал я, почесывая спину,– что на бродяг мы теперь действительно похожи.

Шах ничего не ответил, только сплюнул в сторону. Мы решили поймать машину и доехать до "Бомжеленда", но очень скоро поняли, что идея была неперспективной. За двадцать минут "голосования" около нас не остановилась ни одна машина. Видимо, мы действительно стали похожи на бомжей.

Пришлось ехать на метро. И это была целая эпопея. Чудом нам удалось миновать контроль. Люди в вагоне шарахались от нас. Одна дамочка как-то очень напряженно на нас смотрела. Чтобы ее ободрить и в ее лице вернуть себе доверие общества, я улыбнулся ей, вложив в эту улыбку все свое обаяние.

Результат меня ошеломил. Дамочка фыркнула и громко на весь вагон произнесла:

– Вот сволочь! И кто только таких уродов в транспорт пускает!

Я был оскорблен в своих лучших чувствах. Обидевшись на весь мир, я отвернулся и больше ни с кем не разговаривал.

* 6 *

– Рано приехали, эта публика позже начинает здесь собираться,посмотрев на часы, сказал Шах.– Может быть, для установления контакта в магазине литр возьмем?

Это была хорошая идея. Магазин оказался за углом. В нем мы пережили еще несколько минут недоверия со стороны общества. Тяжело, оказывается, быть бомжом. Все их, то есть нас, не любят., К восьми часам вечера начали стекаться первые обитатели бесплатной ночлежки.

Один из них, мужик неопределенного возраста, подошел к нам и начал нас разглядывать. Шах спросил его:

– Че надо, мужик?

Тот никак не отреагировал, продолжал разглядывать нас дальше. К нему присоединились еще трое субъектов мужского пола и одно существо, бывшее по некоторым признакам когда-то женщиной. Наконец мужик прервал молчание и спросил:

– Сбегли, значит?

– Откуда?– вопросом на вопрос парировали мы.

– Вам виднее, откуда,– усмехнулся мужик,– только тут занято все. Вам ночь прокантоваться или дольше?

– Как дело пойдет,– ответил Шах, принимая условия игры.– Ищут нас.

Мужик, который, по всей видимости, был здесь самым авторитетным аборигеном, чем-то вроде вождя, подошел к нам поближе и шепотом посоветовал:

– У нас тут стучат на ментов многие, так что вы – это... Семью задобрить надо. Вы б купили чего, а? Деньги есть, наверное, раз вы бандюки.

– Слушай, дядя, а с чего ты решил, что мы беглые? Может, нам ночевать негде?– удивился я.

– Ладно вам,– махнул рукой собеседник,– на вас одежда старая, рваная, но чистая, и пахнете городом. Значит, специально переоделись, прячетесь, мусоров со следа сбиваете. Понятно же все. Ну так что, угостите, али как?

– Ах ты, старый!– улыбнулся Шах, доставая из-за пазухи литровую бутылку водки.– Наливай всем, знакомиться будем.

Появление бутылки вызвало заметное оживление среди бродяг. Мы спустились по ржавой, не внушающей доверие лестнице внутрь теплотрассы. Там было тепло и сухо.

Мужик, которого все звали дядей Васей, достал из-за трубы стакан, а мы начали выкладывать из пакета закуску. Видели бы меня в ту минуту знакомые! В натуральном притоне, с опустившимися бездомными изгоями общества, из одного стакана...

Бомжи оказались очень недисциплинированными существами и попробовали устроить драку вокруг бутылки, но дядя Вася при помощи затрещин и пинков быстро восстановил порядок. Как всегда, нашлись и недовольные, которые отползли в угол и там затихли.

– Ну что, поехали, помолясь?– спросил дядя Вася, налил себе полстакана и одним махом его осушил.

После него пил второй по авторитетности обитатель ночнушки, однорукий Федот.

Потом налили и мне, но уже не полстакана, а чуть ли не одну его десятую. Даже тут меня попытались обделить. Вася протянул мне стакан, и я взял его в руку, но пить не торопился. Меня мучил один вопрос: каких микробов и бацилл не было на стенках этого стеклянного сосуда? Если прикоснуться к нему губами, то можно и что-нибудь неизлечимое подцепить. А жить очень хотелось.

Тогда я поставил стакан на пол, взял бутылку и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Потом передал ее Шаху, который тут же повторил мой маневр.

Когда большинство обитателей этого гостеприимного места легли спать, мы остались втроем: я, Шах и дядя Вася. Решив, что настал подходящий момент, мы решили разговорить старика. Начали с того, что стали очень мягко спрашивать, как им живется, как деньги на жизнь достают. Он отвечал нам без особой настороженности, считая, что мы – сбежавшие из тюрьмы преступники, а значит, почти свои, такие же гонимые обществом несчастные. Потом мы спросили, насколько опасна их жизнь, часто ли их убивают? Тут он сразу замкнулся и сказал, что хочет спать. Нам ничего не оставалось, как отложить беседу до следующего дня или найти другой источник.

Ночевать в этом клоповнике мы не собирались, но решили часов до трех там посидеть, чтобы не вызывать подозрение у его обитателей.

Минут через двадцать мы увидели, как Вася подполз к другому бомжу и принялся с ним о чем-то шептаться. Потом они встали и куда-то ушли. Вскоре и мы приняли решение, что с нас довольно, и выбрались на поверхность. То, что мы увидели, нас неприятно удивило – теплотрассу окружали милицейские автомобили.

– Там они, двое их, точно убийцы,– услышали мы голос дяди Васи.

Значит, это он, негодяй, вызвал ментов.

Нам надо было раньше учитывать, что такой авторитетный бомж, как он, "стучит"...

Попадать в лапы постовых милиционеров в наши планы никак не входило, поэтому мы бросились бежать. За нами погнались.

При этом преследователи, вероятно, переговаривались между собой по рациям, потому что почти окружили. У нас оставался только один путь для бегства, который привел нас во двор дома, весьма нам знакомого. Там жил Обнорский. Милиционеры буквально висели у нас на хвосте и могли нас настигнуть в считаные секунды. Нам не оставалось ничего другого, как просить у Обнорского политического убежища. Что мы и сделали.

Он, конечно, сильно удивился, увидев у себя на пороге, в пять утра двух своих сотрудников в таком виде. Но впустил. Мы долго слушали через дверь, как по подъезду носились милиционеры, разыскивавшие нас и, наверное, недоумевавшие, куда мы подевались.

А вот затем последовало долгое объяснение с шефом. Он сначала вообще не мог понять, что происходит. Мы, не желая рассказывать правду, попробовали ему представить другую версию происходящих событий, не упоминая про наше пари с операми, но в итоге запутались.

– Вот что, ребята, хватит мне тут врать,– прервал он нас устало.

И нам пришлось рассказать все. Больше всего его возмутило, что Спозаранник отправил нас на ночь к бомжам.

– Итак, в Агентстве еще одним начальником отдела стало меньше и тремя уволенными больше. Значит, ночные походы отменить...

Зная, что его мнение может не совпасть с мнением Спозаранника, я решил застраховаться:

– Андрей, дай нам такую бумагу, чтобы ни один Швондер не мог нас...

– Будет вам бумага! А этому вашему Швондеру... я завтра все скажу.

* 7 *

Утром Спозаранник долго извинялся перед нами, считая, что виноват в ночном происшествии только он, так как не продумал до конца операцию. Правда, потом в его черной душе опять что-то перевернулось, и закончил он речь такими словами:

– Но если проанализировать ситуацию объективно, то вы сами виноваты. Во-первых, провалили задание. А это значит, что вы не только журналистами не можете быть, но даже бомжами. Во-вторых, рассказали обо всем шефу, и теперь все знают про наш спор с операми. В-третьих... Да ладно, с вас хватит и первых двух пунктов.

Как всегда, он начал с того, что посыпал голову пеплом, но закончил тем, что виноваты все. Слухи по коридорам и кабинетам разносятся со скоростью, в несколько раз превышающей скорость света, поэтому к обеду все наши сотрудники знали о ночном происшествии. Причем слухи трансформировались. Я с удивлением узнал о том, что мы с Шаховским пришли ночью к Обнорскому пьяные, да еще с развратными женщинами.

Когда я проходил по коридорам, то слышал хихиканье за своей спиной. Мне было обидно. А когда в коридоре я столкнулся сразу с двумя замами Обнорского, они начали читать мне лекцию о том, что ночевать лучше дома, в кругу семьи, а не в канализационных колодцах. Короче говоря, мне надоели все, и я решил рассказать Повзло и Скрипке одну историю:

– Недавно я читал один рассказ современного писателя, потомка Салтыкова-Щедрина, назывался он "Как один журналист двух заместителей редактора прокормил".

Суть там в том, что как-то раз один журналист и два заместителя редактора летели на самолете в Киев. Самолет потерпел крушение и упал прямо в Днепр. Все погибли, кроме этой троицы, которой удалось доплыть до необитаемого острова. Вернее, на нем жили люди, но аборигены, страшно дикие, предки современных украинцев. Эти два заместителя сразу стали выяснять, есть ли на острове какая-нибудь пресса. Оказалось, что до них газеты на острове не выпускались.

И решили они тогда осчастливить местное население новой газетой, вернее, не новой, а первой. Через месяц дело у них наладилось.

Единственный журналист выпускал сводку последних происшествий, писал в газету статьи, потом корректировал, сам набирал.

А еще он проводил журналистские расследования и многое-многое другое. Аборигены меняли газету на бананы и апельсины. Издание богатело. Только заместители редактора все ворчали, что журналист у них ленивый и бестолковый. Тогда обиделся на них корреспондент и ушел в лес. Заместители сначала обрадовались, дескать, ну и хрен с ним, все равно – непрофессионал, и набрали новых журналистов из числа местного населения.

А через два дня вдруг поняли, что новые сотрудники грамоте не обучены, ничего не могут, а сами заместители редактора, кроме как заместителями редактора быть, больше ни на что не годятся. Отвыкли от другой работы.

И пошли тогда они в лес искать журналиста-дезертира. Нашли его под пальмой, спящего в объятиях...

– Дальше не надо! перебил меня Скрипка.– Ты уже достаточно наговорил.

Но меня вдруг понесло дальше:

– А еще у этого же писателя есть другой поучительный рассказ. Называется "Дикий главный редактор". Там рассказывается о том, как...

Тут я обратил внимание на то, что они оба и примкнувшая к ним Завгородняя смотрят куда-то за мою спину. На всякий случай я обернулся. Там стоял Обнорский. Внешне он в эту минуту напоминал работника скотного двора, готовившегося заколоть к празднику порося. Я замолчал и, решив, что лучше всего исчезнуть, ретировался.

* 8 *

Обидевшись на весь мир, я решил намного подышать свежим воздухом. Погода осчастливила нас ясным, солнечным днем, наверное, в плане компенсации за вчерашнюю сырость и серость. В Катькином садике я нашел свободную скамеечку. Закурив и положив ногу на ногу, я стал разглядывать группу любителей шахмат, оккупировавших лавку прямо напротив меня. Я старался ни о чем не думать, но очень скоро незаметно для себя вернулся мыслями к убийствам бомжей, решив еще раз проанализировать все известные мне факты. Итак, начнем с того, что убитых уже трое. Все они "паслись" в районе теплотрассы в районе метро "Приморская".

Никто ничего не видел, и информация "по низу" тоже не идет. Если не считать нашего с Шахом подозрения, что бомжи все-таки что-то знают. К тому же следовало учитывать, что опера уже отработали традиционные способы раскрытия таких преступлений, поэтому необходимо изобрести что-то нестандартное. Только вот что?

Самое перспективное – это начинать работать от последнего убийства, оно самое свежее. Что нам известно? Жил-был бомж, никого не трогал, спал в колодце теплотрассы. Где-то у него была жена, которая от него отреклась. Собственности он никакой не имел, никакие фирмы на него не оформлялись, это я по базе данных проверил. Может, он что-то знал, где-то что-то видел? Как и те трое, которых убили до него? Как версию принять можно, но хлипковато. Известно, что за несколько часов до смерти он звонил жене, хвастался, что у него много денег, и тут же жаловался, что за ним следят. "Жинка", конечно, послала его подальше и кинула трубку. Через пять минут он перезвонил и снова попросил о помощи. И с тем же результатом разговор закончился.

Что из этого? Да ничего! Может быть, эти три бомжика украли у серьезных людей что-нибудь ценное. Самое простое – деньги.

Решив, что дело глухое, я встал и направился в Агентство. Мыслительный процесс на свежем воздухе не принес ощутимого результата. Когда я уже заходил в арку дома на улице Росси, мне в голову вдруг пришла одна простая мысль. Конечно, не было никакой уверенности, что этот план принесет какие-нибудь плоды, но попробовать следует. В Агентстве я отловил Зудинцева, который прятался от Спозаранника у репортеров, и, затащив его в курилку, спросил:

– Помнишь, ты говорил, что у тебя есть какая-то знакомая дама на телефонной станции?

– Было такое, только я ее давно не видел.

– А ты можешь ей позвонить?

– Цель какова? Спрашивать о чем?

Я на мгновение задумался, пытаясь облечь в слова свои мысли, бесконтрольно гулявшие в голове:

– Слушай, я стал думать об одной вещи...

– Хорошо, что не о двух, а то бы мы тебя потеряли...– язвительно перебил меня голос сзади.

Я обернулся, передо мной стоял грузинский князь, он же бывший коммунист, он же бывший офицер Советской армии Зураб Гвичия.

– Послушайте, парни, не юродствуйте!

Может быть, мне на самом деле мысль в голову пришла. Смотрите, последний убитый бомж, его фамилия, если помните, Абрамов, звонил своей бывшей жене перед смертью. Откуда он звонил? Не с сотового же, правильно? Значит, либо со стационарного телефона, либо с таксофона. Стационарные все, кроме "петерстаровских" – не фиксируются, я имею в виду, соединения не фиксируются, потому что там нет поминутной оплаты. Поэтому про них надо вообще забыть. А вот уличные телефоны, которые "по карточкам", стоит проверить. Если Абрамов чувствовал какую-то опасность, то он мог звонить еще кому-то, и, возможно, что тому человеку он рассказал больше, чем жене...

– А ведь действительно он, скорее всего, звонил с таксофона. Все другие, как ты выразился, стационарные телефоны находятся в помещениях, и кто бы туда пустил грязного вонючего бомжа? Надо карточки проверять,моментально оживился Зудинцев.

– Все равно непонятно, где он деньги-то на карточку взял, за нее ж платить надо,– выразил сомнение Гвичия.

– Эх ты, а еще князь,– пристыдил его Зудинцев.– Его жена сказала, что он ей по телефону про деньги хвастался, значит, мог карточку купить.

Бывший опер убежал звонить знакомой на станцию, а я направился в столовую. Там сидел Обнорский и ел сыр. Причем без всего, даже без хлеба. Была у него такая привычка – сидеть в гордом одиночестве и медленно-медленно поедать сыр. Увидев меня, он перестал жевать и сказал:

– Из-за того, что твой начальник поспорил с ментами, поставлена под угрозу честь Агентства. Если вы проиграете, то это будет очень неприятно для всех. Отсюда вывод: раз невозможно аннулировать пари, значит, его нужно выиграть. Точка. Я, как главный и великий начальник всего Агентства и вашего уродца Спозаранника в том числе, беру на себя руководство всеми операциями, которые вы придумаете. Круглосуточно держите меня в курсе всех ваших дел по данному направлению. Ни одно указание Спозаранника не выполнять без моей визы.

А ему передай, чтобы через десять минут прибыл ко мне в кабинет для пиздюлей и инструктажа. Вопросы есть?

Я несколько растерялся от такой манеры разговаривать, пролепетал что-то типа "слушаюсь, ваше классикоблагородие" и, забыв, что зашел пообедать, покинул уютное помещение нашей столовой.

Вдруг в недрах Агентства раздался вопль.

Вряд ли это был человеческий крик. Из кабинетов начали выглядывать люди, спрашивая друг друга, что происходит. Обнорский тоже выглянул в коридор и спросил:

– Это кто там на собственную премию покушается? Передайте, что лишу, если орать не перестанут.

Крик не повторился, и все вернулись к своим компьютерам. Подумаешь, кричит кто-то, мало ли что в Агентстве бывает. Вернувшись в наш кабинет, я застал следующую картину: Зудинцев что-то вычерчивал на карте города, Гвичия танцевал лезгинку, а Спозаранник, стоя у окна и сложив на груди руки, мрачно на них смотрел.

– Что случилось?– спросил я.

– Родик, твоя идея оказалась гениальной,– признался Зудинцев.– Танька со станции нам по факсу распечатку таксофонной карты передала. На, смотри.

Он передал мне листок бумаги. В распечатке были указаны восемь звонков. Первым был звонок жене, он длился три минуты, второй – ей же. Третий звонок оттуда же, с того же автомата, около метро "Приморская", но адресован он был абоненту, находившемуся, судя по первым трем цифрам, где-то на юге города. Затем карта два дня не работала; в среду утром с нее были зафиксированы два звонка с таксофона на улице, затем еще три – из центра, и последний – опять с Васильевского острова.

– Ты понял?– радостно спрашивал меня Зудинцев.– Все остальные звонки уже после убийства! Преступники забрали у него карту и звонят теперь по ней.

– Не факт!– возразил Спозаранник.– Может, он ее в таксофоне оставил, а кто-то ее нашел и себе взял.

– А как ты тогда объяснишь, что так много звонков привязано к Васильевскому, а?– не унимался Зудинцев.

– Просто. Тот, кто нашел карту, сам живет или работает на Васильевском, вот и все.

– Ничего не все!– начинал злиться Зудинцев.– Я носом чую, что мы в цель попали. Тут работать надо!

– Как? Как работать?– сделав гримасу, ворчал Глеб.– Мы же ничего не знаем. Что нам известно? Номера телефонов, по которым кто-то звонил, и таксофоны, с которых набирали номера. Все! Нет у нас ничего.

Он с утра опять был в отвратительном настроении. Маньяки, которые ему угрожали в последнее время, вновь активизировались. После того как Глеб поставил новое лобовое стекло, все повторилось. Новое послание было в два раза больше по площади, чем первое, и гораздо агрессивнее. Клей злоумышленники использовали тот же, что и раньше. Спозаранник рисковал обанкротиться на покупках лобовых стекол.

Глеб ушел, а мы остались колдовать над картой. Через час при помощи адресных электронных баз данных мы кое-что вычислили.

* 9 *

В пять часов вечера мы уже были на Малом проспекте, около дома, куда были сделаны четыре из шести звонков, совершенных после убийства. Нужная нам квартира находилась на третьем этаже. Сам дом казался более-менее крепким, не таким разваливающимся, как соседние. Двор был хоть и колодцем, но в центре его росло дерево.

Мы стали решать, под каким предлогом будем проникать в квартиру. Хорошо еще, что не взяли с собой Спозаранника, я слишком хорошо помнил, чем закончился наш ночной поход в детский дом. В тот раз наш герой по лестнице забрался на второй этаж, вскрыл окно, похитил дискету, а потом мы все попали в руки милиции. В конце концов, так и не составив никакого плана, мы вошли в подъезд.

Зудинцев позвонил в дверь. Долго никто не открывал, потом послышались шаги, и мужской голос спросил: "Кто там?".

– Телеграмма!– ответил я классической фразой.

Считается, что никто в наши дни не открывает на такие слова, но, на самом деле, народ у нас доверчивый, а мы просто воспользовались тем, что в двери не было глазка. Дверь открылась. На пороге стоял парень лет двадцати. Увидев вместо тетеньки-почтальона трех мужиков, он открыл было рот, но Зудинцев бесцеремонно отодвинул его рукой и вошел в квартиру. Шаховский последовал за ним вторым, а я закрыл за нами дверь и заявил:

– Что уставился? Документы!

– А вы кто?– спросил парень.

– А ты, уголовничек, не понял, да? Документы!

Я наступал на него, и ему пришлось отойти назад. Он был одет в джинсы и красную рубашку. Ребята тем временем успели обойти всю двухкомнатную квартиру и убедиться, что никого больше дома не было. Парень достал из кармана рубашки паспорт и протянул мне. Я раскрыл его и начал изучать, не зная толком, что говорить дальше.

– Так, может, покажете удостоверения?– не унимался парень.

И тут с Шаховским произошло то, что обычно случается с милиционерами, а не с бывшими рэкетирами. Он подошел к парню, заглянул ему прямо в лицо и очень "по-жегловски" сказал:

– Я тебя сейчас в камеру отправлю, если будешь грубить. Рычи там на своих подельников-жуликов. Где телевизор?

– Какой телевизор?– очень удивился хозяин квартиры.– В комнате, вот на тумбочке стоит.

Тут сработал уже Зудинцев. Он заорал на парнишку громовым голосом, от которого тот даже немного присел. В глазах "допрашиваемого" было полное непонимание. Он никак не мог понять, что происходит.

– Только не ври нам, врать грешно, а ментам врать вдвойне грешно, понял? Ты квартиру на Московском ограбил?

– Какую квартиру? Товарищи милиционеры, вы ошибаетесь, я ничего...

– А кто тогда, а?– ревел на него Зудинцев.– Ты лучше не ври, мы же все знаем! Сдали тебя твои же подельники. Один из них у нас уже явку с повинной пишет и на тебя весь расклад дает. Так что все, пиздец тебе, допрыгался.

– Честное слово, я не...

– Так! Клиент не понимает, надо к нам везти. Только сегодня ваша очередь колоть, потому что я об вчерашнего кулак сбил,– сказал Зудинцев, обращаясь к нам.

Шаховский внимательно разглядывал парня. Судя по выражению его лица, ему в голову пришла какая-то идея.

– А может, действительно, не он, а?– спросил Шах у нас.– Дай-ка нашу бумагу.

Я дал ему распечатку таксофонной карты. Шах посмотрел на нее и спросил у хозяина квартиры:

– Ты где был второго октября с девяти до десяти часов вечера?

– Дома.

– Кто может подтвердить?

– Мама.

– Не годится, она заинтересованное лицо. Кто еще? Может, кто-нибудь в гости заходил?

– Нет, не помню. Да послушайте же вы, я честное ело...

– Цыц!– рявкнул Зудинцев, перехватывая у Шаха инициативу.– Вспоминай тот вечер: что делал, что по телевизору было, кто тебе звонил, кому ты звонил?

Парнишка задумался. Выглядел он довольно испуганным.

– Есть, вспомнил! просиял он.– Мне два раза Андрюха Таранкин звонил! Мы с ним футбол обсуждали. "Зенит" – "Спартак". Там судья сволочь, москвичами подкупленный...

– Стоп!– остановил его Шах, глядя в распечатку.– А в другие дни он тебе звонил?

Парень задумался.

– Да он постоянно звонит мне. Мы с ним в одной группе учимся в техникуме.

Вчера утром он мне звонил, спрашивал про Катьку...

– Во сколько звонил?– задал уточняющий вопрос Шах.

– Часов в восемь, что ли... Ну, может, в половине девятого. Но не позже, потому что потом я учиться ушел.

– Хорошо, мы проверим твои слова. Давай адрес твоего дружка.

– И альбомы с фотографиями неси,– добавил я.

– Зачем?– удивился он.

– Надо! Неси, тебе говорят!– поддержал меня Шах.

Парень принес фотоальбомы. Мы попросили его найти фотографии, на которых был запечатлен его товарищ Андрей Таранкин, который нас очень заинтересовал. Таких фоток было штук десять. После чего мы настоятельно рекомендовали не звонить Андрею домой, объяснив это тем, что тогда мы подумаем, будто они сговариваются, и не поверим словам единственного свидетеля.

– А ты сам понимаешь, в каком положении ты сейчас оказался. Мы можем "закрыть" тебя на десять суток по подозрению.

А за столько дней ты у нас во всем сознаешься, даже в убийстве Старовойтовой. Ты же парень умный, сам понимаешь, нам надо на кого-то глухари списывать. Ну все, чао.

Фотки потом тебе занесем.

Мы покинули квартиру. Сев в машину и отъехав немного от дома, остановились, чтобы обсудить наши дальнейшие действия.

– Ну, допустим, что мы теперь знаем, кому принадлежит карта. Но вдруг он ее нашел?– выразил сомнение Зудинцев.

– Так-то оно так, может, и нашел. Но других-то вариантов у нас все равно нет,– сказал я.– Этот Вадик сейчас звонит Таранкину, просит подтвердить, что тот действительно звонил. Но мне кажется, что если это Андрей мочит бомжей, то звонок Вадика его вспугнет. Трудно связать бомжей и квартиру на Московском.

– Я тоже так думаю,– вступил в разговор Шах,– но карта точно Таранкина, нам этот полупокер два точных звонка назвал, причем которые в разные дни были. Надо ехать к Таранкину, беседовать.

И мы поехали к нему домой на Гаванскую улицу. По дороге Зудинцев издевался над Шаховским:

– А ты, Шах, точно в милиции никогда не работал? У тебя так профессионально получилось, мне даже понравилось!

– Где, когда я работал – это мое дело, а вот как ты в хаты входишь это мне тоже кое-что напоминает. Ты никогда, часом, квартирными разбоями не промышлял?

Так всю дорогу они и подкалывали друг друга, пока мы не приехали на Васильевский остров. Таранкина дома не оказалось, и мы, поставив машину во дворе "сталинского" дома, стали ждать. Посоветовавшись, решили, что если увидим его, идущего домой (благо, фотография у нас была), то возьмем прямо на улице. Такое развитие событий нас устраивало даже больше, чем врываться в квартиру. Тем более что не с каждым можно подобные трюки проделывать.

Мы прождали три часа, но Андрей так и не появился. Тогда мы решили, что можно проехаться по району, посмотреть на места обитания бомжей и потом вернуться назад, на боевое дежурство. Первым делом поехали туда, где мы с Шахом провели ночь. По дороге у меня зазвонил телефон. Это был Обнорский:

– Каширин, ты?

– Я.

– Тут звонили опера с главка, те самые, с которыми вы поспорили, так вот, они говорят, что у них есть приметы двух подозреваемых, запиши: первый – рост метр семьдесят – метр восемьдесят, одет...

Я слушал шефа долго, потратив на это уйму дорогого эфирного времени, и все для того, чтобы он мне описал то, во что мы с Шаховским были одеты в предыдущую ночь, когда были бомжами. Закончил Обнорский тем, что велел держать его в курсе всех наших событий.

Дядя Вася хорошо описал нас сотрудникам милиции, с памятью у него было все в порядке. Исходя из этого, мы решили, что к бомжам пойдет Зудинцев, чтобы дядя Вася опять милицию не вызвал. (Второго ночного пришествия Обнорский не переживет.)

Нам повезло, Зудинцеву удалось застать в колодце дядю Васю, которого он умудрился разговорить. Лидер бомжей поведал ему довольно странную историю. Последнему убитому, которого тот хорошо знал, некий молодой человек давал деньги, огромные по их меркам,– три тысячи рублей. А потом – будто следил за ним.

– Бред какой-то!– не поверил Шаховский.– Зачем бомжу деньги давать?

– А ты слушай дальше,– сказал ему Зудинцев,– не перебивай. Убитому, я имею в виду, пока он еще жив был, действительно дали деньги, они их тут всей шоблой пропивали. А потом – бах!– и нет бомжа.

А ваш дядя Вася говорит, что несколько раз видел тут рядом парня, крепкого такого, который ходил и наблюдал за ними. Я показал ему фотку, где студентов человек десять на групповом снимке, и... Короче говоря, проиграли менты свои зарплаты. Дядя Вася уверенно показал на фотке Таранкина. Уж не знаю, зачем этот парень бомжам деньги дает, а потом мочит, но, видимо, надо ему.

Может, хобби...

– Смотри!– перебил его Шаховский, показывая на молодого человека, медленно прогуливающегося по аллее.

Я посмотрел на того, на кого он показал, и обомлел. Это был Андрей Таранкин. Фонарь хорошо освещал его лицо, спутать было невозможно. Что он может делать здесь, в глухом месте? Свидание?

– Пасет!– уверенно сказал Зудинцев.– Высматривает новую жертву.

– Маньяк, что ли?– предположил Шах.

– Хрен с ним, маньяк или нет – потом разберемся,– решил Зудинцев.Думаю, брать его надо. Только когда, сейчас или на жертве? Думаю, что лучше сейчас, а расколем потом. Они, маньяки, все хлипкие, больше часа не держатся, психика-то больная, вот и начинают колоться. Ну что, пойдем возьмем гада? Только осторожно, у него "режик на кармане", как бы не полоснул кого.