Текст книги "Вселенная, которую потерял Бог (книга 1, часть 1)"

Автор книги: Андрей Демидченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Весьма поучительная история, – согласился Майкл. – Но я уже хочу спать. Кто против того чтобы немного вздремнуть?

Через несколько минут спали все. Три прижавшихся друг к другу беззащитных человеческих существа на чужой земле, расположенной неизвестно в каких далях и просторах. Казалось, будто весь мир являл собой полное равнодушие к судьбе этих несчастных комочков жизни. И если по какой-то вдруг причине мы решили бы сразу все втроем покончить жизнь самоубийством и, не откладывая дело в долгий ящик, привели это решение в исполнение, то вряд ли бы кто-нибудь во Вселенной не то, что бы опечалился, а всего-навсего хотя бы заметил наше исчезновение из мира живых.

Но смею вам заметить, что ни я, ни Жорж, ни Майкл нисколько не переживали бы по этому поводу, а скорее наоборот – возликовали и возрадовались бы. Вы спросите почему? Отвечу Вам со всей серьезностью и ответственностью, на какую только способен. Дело в том, что мы, сами того не подозревая, оказались под самым пристальным вниманием сил могущественных и таинственных. Каждый наш шаг, жест, взгляд фиксировался и подвергался самому тщательному анализу. На основе наблюдений формировались выводы, существенным образом влияющие на разработку стратегии и тактики будущих действий мировых сил, столкнувшихся между собой в жестоком поединке. Ими нам была уготована почетная, великая, но вместе с тем трудная, опасная, печальная и во много раз превышающая пределы человеческих возможностей и разумения роль. Роль, которая только под силу богам, да и то не всем, а только самым способным и выдающимся. Но именно на нас выпал жребий, именно мы оказались в точке пересечения магистральных потоков, великого Дыхания Жизни. Но это все потом, чуть позже. А пока мы спокойно спали, ни о чем, не подозревая, видели прекрасные сны, в радужных сияниях которых угадывались прозрачные контуры самого чудесного уголка во Вселенной – улиц нашего родного Захмыреновска.

Глава 4

С радостным упоеньем окованный металлом носок сапога врезался мне в ребра, вернув меня из мира сновидений в реальный мир. Попутно с этим вызывающим самые положительные эмоции событием, раздался громогласный голос.

– Живее вставай, падаль, рабское отродье! Иначе я тебя сейчас так пришибу, что никакая медицина не поможет!

Словно бы в подтверждение данного пророчества, тяжелый сапог еще раз вошел в тесное соприкосновение с принадлежащим мне бренным телом, вызвав массу не очень приятных ощущений. Именно вот в такие моменты и начинаешь понимать, как все-таки беззащитно человеческое тело перед слепыми силами природы. Протирая глаза и пребывая в полном недоумении относительно происходящего, я резво вскочил, но тут же был отправлен обратно в исходное положение мощным ударом кулака в грудь. Мгновенно перехватило дыхание, и я судорожно стал хватать ртом воздух, чем-то напоминая рыбу, вытащенную безжалостной рукой браконьера из ее естественной среды обитания.

– Чего скачешь как мяч резиновый, здоровья много!? Так сейчас в миг поубавим.

Сумев, наконец, проглотить необходимую порцию воздуха, я с недоумением подумал, что у типа, решившего познакомиться со мною столь оригинальным способом, не все в порядке с логическим мышлением. Он никак не может уразуметь, что все же он от меня хочет, или чтобы я продолжал оставаться в горизонтальном положении, или чтобы я встал на ноги. Так как я был очень воспитанным человеком, то без колебаний решил, что вести беседу с незнакомым джентльменом лежа, прежде всего не этично, и поэтому, морщась от нанесенных ударов, поднялся.

Было уже почти светло. Над пустыней плыла полупрозрачная вуаль утреннего тумана, а прямо перед мной громоздилась самая настоящая гора мяса в человеческом обличье.

Взгляд уперся в толстенные ляжки, одетые в тяжелые до колен башмаки, с победной уверенностью попирающие голую землю, а потом скользнул вверх – по широкому поясу, стягивающему гигантских размеров брюхо, свободно бы уместившего у себя в утробе целого бегемота, заросшей рыжими волосами груди и круглой с обвисшими щеками и покрытой недельной щетиной физиономии. Одежда, в которую был облачен данный явно не страдающий дистрофией субъект, не смотря на все свои старания и размеры, еле-еле справлялась со своими прямыми обязанностями – удержать в себе обширные телеса ее обладателя, и грозилась с треском вот-вот разлететься по швам.

"Ого!" про себя присвистнул я, чтобы содержать целую армию подобных экземпляров, нужно быть сказочно богатым человеком, ибо то количество пищи, которое необходимо для прокорма этих утилизаторов органики, только в течение одного дня должно стоить целого состояния. Тем более, что окружающий ландшафт, как мы убедились, далеко не изобиловал живыми объектами, пригодными для пропитания.

Красное мясистое лицо толстяка выражало смесь злорадства, брезгливости и обиды на весь окружающий мир. Густо поросшие растительностью руки с вызовом уперлись в бока, недвусмысленно демонстрируя полную уверенность в своих силах. Рядом с ним, держа одну руку у рта, а другой опираясь на древко копья, стоял субъект с очень знакомой внешностью. Внимательно присмотревшись, я узнал в нем нашего недавнего знакомого, имевшего неосторожность неучтиво и опрометчиво высказаться в наш адрес, а так же, в далеко не радужных тонах, обрисовать наше недалекое будущее. Как вы, надеюсь, не забыли, уважаемый читатель, Майкл тогда посчитал своим долгом прекратить творящееся безобразие и надлежащим образом приструнил нахала, тактично указав ему на его неподобающее для настоящего джентльмена поведение. И вы также не должны были еще забыть, что после этой поучительной беседы мы оставили наглеца отдыхать на земле с наглухо перекрытым для общения с внешним миром куском горной породы ротовым отверстием, дабы он имел прекрасную возможность, не спеша и в спокойной обстановке обдумать свое плохое поведение. Перекошенное от злобы лицо и дикая ярость, горящая в его глазах, убедительно свидетельствовали о том, что потраченное время не пропало даром, а было использовано с пользой, и коренным образом преобразовало его душевные и нравственные качества, привнеся в духовный багаж много свежих мыслей, идей и соображений. И судя по тому, как он смотрел на меня, можно было с уверенностью сказать, что он изо всех сил стремился побыстрее поделиться с нами полученными знаниями и приобретениями.

Справа от гороподобного субъекта лицом вниз тихо лежал весь опутанный веревками Майкл. Чуть вдалеке трое славных бойцов, сопя и натужно пыхтя, сосредоточено, словно паук свою добычу, пытались веревками спеленать Жоржа. Естественно ему, как и любому свободному гражданину, воспитанному в демократических традициях эта процедура не нравилась, и поэтому он отчаянно сопротивлялся, создавая для связывающих его массу неудобств. Увидев меня, Жорж с пафосом воскликнул.

– Федор! Не посрамим чести и достоинства православных христиан, свято верующих в святую троицу и второе пришествие! Не позволим иноземным узурпаторам посягнуть на наши с таким трудом завоеванные гражданские права и свободу!

В этот момент одна из его спутанных рук каким-то чудом освободилась и Жорж, тут же не преминул воспользоваться этой счастливой возможностью. Он наотмашь врезал прямо в лоб одному из агрессоров. Тот не издав ни единого звука, отлетел метра на два в сторону, немного подергал ногами и затих, словно бы вдруг решив немного отдохнуть от трудов праведных на лоне природы. Но тут на помощь подоспело еще несколько человек, и через несколько минут туго обвязанный веревками, и, ругаясь как сапожник, Жорж лежал рядом с Майклом.

Я посмотрел по сторонам – мы были окружены плотным кольцом верховых воинов. Острые наконечники копий зловеще смотрели в нашу сторону, упреждая любую мысль о побеге. "Так" подумал я, "нас все-таки нашли, служба разведки, значит, у них на высшем уровне, даже наш суточный пробег на страхаузе не принес успеха. Что же теперь будет? Неужели и впрямь придется понюхать рабской жизни?"

– Ну, что вылупился! – промолвила мясная туша. Обвислые щеки противно тряслись в такт словам. – Вы хоть знаете на кого вы придурки руку подняли?! За одну только подобную мысль у нас без лишних слов убивают на месте, а вы посмели пальцем тронуть! Моя воля, я бы вас своими руками разорвал на части и скормил свиньям!

Стоящий рядом с ним наш знакомый что-то нечленораздельно замычал и утвердительно закивал головой.

– Дядя, ну зачем вы так сильно ругаетесь, – спокойным тоном произнес я. – С виду такой интеллигентный человек, небось, уже страниц пять букваря прочли, а слова говорите такие, что у нас в Захмыреновске даже и пятиклассники не знают. Не хорошо, постыдились бы, а то ведь недолго и в репу получить, и хочу предупредить – ваш толстый слой жира, выполняющий роль бронежилета, вряд ли поможет. Поэтому советую вам извиниться и забрать свои слова обратно.

Лицо основателя школы здоровья "Голодание спасет вашу жизнь" как-то странно вытянулось. Он, неестественно широко разинув рот, ошалело посмотрел на меня. Я невозмутимо почесал грудь и виртуозно сплюнул ему под ноги. Воздев руки к небу, он воскликнул.

– О боги, вы свидетели!!! Эти придурки явно с другой планеты, ибо никто еще со мной так не разговаривал. Тут уж ничего не поделаешь, придется их убить!

Честно признаюсь, по натуре я немного трусоват и всегда боялся и боюсь физической боли. Хотя, по правде сказать, меня пугала не сама боль, а скорее ее ожидание. Поэтому я всячески избегал таких моментов в жизни, где самым весомым аргументом в споре или в выяснении отношений считался кулак. Но время от времени, словно бы догадываясь о моем слабом месте, злодейка-судьба ставила меня в такие жизненные ситуации, где несмотря на все мое отвращение к грубой физической силе мне приходилось преступать через себя и доказывать свою правоту при помощи давно проверенного и эффективного средства-драки. Хотя я и не был докой в искусстве кулачных боев, но постоять за себя мог, и довольно прилично.

Сейчас же, созерцая эту отвратительную образину, и как тонко чувствующий человек, испытывая к ней омерзение, я в уме прикидывал всевозможные варианты, как бы хорошенько приложиться к ее мясистому рельефу подошвой моего башмака. Но, увы, моему желанию не суждено было свершиться. В момент, когда я почти собрался привести в исполнение разработанный маневр, чтобы наставить невоспитанного собеседника на путь истины, что-то тяжелое и жесткое стукнуло меня по голове. Мир раскололся на миллион радужных осколков, серебряными искорками запорхали крылышки ангелов. Потом все померкло, и я в беспамятстве повалился на землю, напоследок успев заметить жалобный и печальный взгляд Жоржа.

Очнулся я от дикой головной боли. Мое тело плавно покачивалось и обдувалось свежим ветром. Открыв глаза, я обнаружил себя, наглухо привязанным по одну сторону обширной спины мчащегося на всех порах страхауза. С другой стороны, лицом ко мне аналогичным способом был прикреплен задумчивый Жорж. Увидев, что я пришел в себя он приветливо улыбнулся.

– Привет, ну, наконец-то. А я то думал, что совсем от скуки помру. Не с кем поговорить и обсудить последние события. Тебя звал-звал да перестал, решил, что ты умер. Хотел, было сообщить об этом этим придуркам, чтобы тебя отвязали да похоронили согласно христианским обычаям, но потом передумал. Вдруг твоей душе не захочется расставаться с физическим телом в этой незнакомой и неприветливой местности, где она никого не знает, и решил повременить еще некоторое время.

– Жорж, хватит молоть чепуху, – усталым голосом перебил его я. Каждое слово невыносимой болью отдавалось в голове.

Где мы?

– Все идет по плану, мой друг! Несмотря ни на что путешествие продолжается! Только путешествуем мы уже несколько в ином качестве, не как победители, а как побежденные, то бишь пленные. Это обстоятельство, конечно, навевает грустные мысли, но на все воля божья. Главное не унывать, в этом залог успеха!

– Где Майкл?

– Где-то рядом, ты не переживай. Я не заметил, куда его подевали, но уверен, что не слишком далеко.

Я, насколько это было возможно в моем положении, повернул голову и попытался осмотреться. Страхауз, к которому мы были привязаны с Жоржем, двигался в центре плотного отряда славных воинов из племени Бахурей. Отряд состоял, примерно, из трех десятков всадников с весьма мрачными лицами. Впереди маячила туша их грозного предводителя, с которым мне так и не пришлось побеседовать по душам.

Изогнув шею до самой критической и опасной для жизни кривизны, я обнаружил не вдалеке от нас усердно перебирающего ногами страхауза, на спине, которого болтался какой-то продолговатый предмет, очень напоминающий своей формой человеческую фигуру. Внимательно приглядевшись, я пришел к выводу, что данным предметом, по всей видимости, является Майкл.

– Кажется, я знаю, где Майкл. Он на соседнем страхаузе, с моей стороны.

Жорж равнодушно пожал плечами.

– А собственно, куда он мог деться? Это хорошим и порядочным людям, вроде нас с тобой вечно не везет, а таким как Майкл целый год масленица. Он ведь даже и не проснулся, когда его вязали как барана. Дрых как сурок! Вот и ходи с таким в разведку. Кстати, ты видел нашего старого знакомого, которому Майкл так удачно подобрал кусок горной породы к его ротовому отверстию?

Я молча покачал головой, тщетно пытаясь совладать с головной болью.

– Судя по выражению его глаз, эта процедура ему очень не понравилась. А жаль, Майкл так старался.

– Все-таки тот третий, – продолжил Жорж после некоторого раздумья, благополучно добрался до своих и доложил начальству о трех чокнутых придурках, то есть нас, налегке разгуливающих по пустыне и незаслуженно обижающих всех встречных и поперечных. Но как они нас быстро нашли!

– Чего может быть проще, связались со спутником и готово. Тем более здесь видно все как на ладони, попробуй спрячься.

– Да, Майкл храпел так, что разбудил не только обитателей пустыни, но и всех покойников, независимо от даты смерти, на кладбищах и других местах массового захоронения.

Несколько минут мы ехали молча. От могучей спины животного исходило приятное тепло. Я потерся носом о жесткую зеленоватую шерсть и вдохнул тонкий специфический запах. Я напряг всю свою память в попытке вспомнить, что же он мне напоминает, но тут же бросил это занятие – голову пронзила очередная вспышка боли.

– Боже, как трещит голова, – сморщившись от боли простонал я.

– Да, тебе крепко досталось, – в голосе Жоржа послышались сочувственные нотки.

– Не заметил, кто это меня так?

– Сзади тебя двое стояли. Один с веревкой, а второй с дубиной. Пока ты там примерялся, как лучше съездить по морде своему собеседнику, этот второй спокойно подошел и трахнул тебя по макушке. У тебя в этот момент было такое неповторимое выражение лица, будто на тебя снизошло божье откровение и, тебе внезапно открылся смысл земного существования.

– Посмотрел бы я на твое выражение, если бы тебя так же стукнули по голове.

– Да, уж, – согласился Жорж.

Мы опять замолчали, каждый, думая о своем. Только ветер свистел в ушах и трепал волосы.

– Черт! Как плотно нас связали, – сказал я после безуспешных попыток хоть чуток пошевелить конечностями.

– И не говори, Федор, постарались на славу. Видать, уважают нас.

– Что же с нами теперь будет, Жорж? Ой, мама, мама! Что же такое происходит на белом свете! Ни за что, ни про что терпим такие бедствия и лишения. За что? Во имя чего? Кто нам ответит на эти вопросы?

– Да, ладно тебе, разнылся. Как говорила моя троюродная бабушка, хороня восемнадцатого мужа, – "первый залог успеха всякого дела – никогда не унывать! Только в этом случае гарантирована победа и стопроцентный успех. А если в твоем сердце поселится уныние, считай все пропало, и по большому счету ты уже не жилец на белом свете". Кстати, ты не слыхивал притчу о двух отшельниках из Нитрийской пустыни? – Я отрицательно покачал головой. Конечно, конечно, вряд ли ты о ней знаешь. О ней поведал миру один из выдающихся русских мыслителей девятнадцатого века, дай-то бог памяти, как его фамилия то? Ну, да ладно, не в этом главное. Так вот, этот поучительный рассказ из жизни отшельников как нельзя лучше показывает какими несравненными преимуществами обладает жизнь, в которой нет места унынию. Если желаешь, я попробую ее тебе рассказать.

Немного подумав, я сказал:

– Давай уж, все равно ничего другого я тебе предложить не могу, разве что сыграть в гольф.

И пока мы, туго перевязанные, так, что даже нельзя было пошевелить пальцем, и привязанные к спине страхаузов, словно подстреленная на охоте дичь, неслись навстречу неизвестности, Жорж поведал мне следующую историю.

В Нитрийской пустыне спасались два отшельника. Пещеры их были на недалеком расстоянии друг от друга, но они никогда не разговаривали между собою, разве только псалмами иногда перекликались. Так провели они много лет, и слава их стала распространяться по всему Египту и окрестным странам. И вот однажды удалось дьяволу вложить им в душу, сразу обоим, одно сомнительное намерение, и они, не говоря друг другу ни слова, забрали свою работу – корзинки и постилки из пальмовых листьев и ветвей – отправились вместе в близлежащий город Александрию. Там продали они свою работу и затем три дня и три ночи кутили с пьяницами и блудницами, после чего пошли назад в свою пустыню. Один из низ рыдал и сокрушался:

– Погиб я теперь окончательно! Такого неистовства, такой скверны ничем не замолишь. Пропали теперь даром все мои посты, и бдения, и молитвы – все безвозвратно погубил.

А другой с ним рядом идет и радостным голосом псалмы распевает.

– Да что ты, обезумел, что ли?

– А что?

– Да что ж ты не сокрушаешься?

– А о чем мне сокрушаться?

– Как! А Александрия?

– А что Александрия? Слава Всевышнему, хранящему сей знаменитый и благочестивый град!

– Да что мы-то делали в Александрии?

– Известно, что делали: корзины продавали, святому Марку поклонились, прочие храмы посещали, в палаты к благочестивому градоправителю заходили, с монахолюбивою домною Леониллою беседовали...

– Да ночевали-то мы разве не в блудище?

– Храни Господь! Вечер и ночь провели мы на патриаршем дворе.

– Святые мученики! Он лишился рассудка! Да вином-то мы где упивались?

– Вина и яства вкушали мы от патриаршей трапезы по случаю праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы.

– Несчастный! А целовался с нами кто?

– А лобзанием святым почтил нас при расставании отец, блаженнейший архиепископ великого града Александрии и всего Египта, Ливии же и Пентаполя и судия вселенной, Кир-Тимофей, со всеми отцами и братиями его богоизбранного клира.

– Да что ты, насмехаешься, что ли, надо мной? Или за вчерашние мерзости в тебя дьявол сам вселился? С блудницами скверными целовался ты, окаянный!

– Ну, не знаю, в кого вселился дьявол: в меня ли, когда я радуюсь дарам Божьим и благоволения к нам мужей священноначальных и хвалю Создателя вместе со всей тварью, или в тебя, когда ты здесь беснуешься и дом блаженного отца нашего и пастыря называешь блудищем, а его самого и боголюбезный клир его позоришь, яко бы сущих блудниц.

– Ах ты, еретик! Дьявольское отродье! Апплинария мерзкого всеклятые уста!

– И сокрушавшийся о своем грехопадении отшельник бросился на своего товарища и стал изо всех сил его мутузить. После этого они молча пошли к своим пещерам. Один всю ночь убивался, оглашая пустыню стонами и воплями, рвал на себе волосы, бросался на землю и колотился об нее головой, другой же спокойно и радостно распевал псалмы. Наутро кающемуся пришла в голову мысль: так я долголетним подвигом уже стяжал особую благодать Святого Духа, которая уже начала проявляться в чудесах и знамениях, то после этого, отдавшись плотской мерзости, я совершил грех против Духа Святого, что, по слову Божию, не прощается не в сем веке, не в будущем. Я бросил жемчужину небесной чистоты мысленным свиньям, т.е. бесам, они потоптали ее и теперь, наверное, обратившись, растерзают меня. Но если я во всяком случае окончательно погиб, то что же я буду делать тут, в пустыне? И пошел он в Александрию и предался распутной жизни. Когда же ему понадобились деньги, то он, в сообщничестве с другими такими же гуляками, убил и ограбил богатого купца. Дело открылось, он был, подвергнут градскому суду и, приговоренный к смертной казни умер без покаяния. А между тем его прежний товарищ, продолжая свое подвижничество, достиг высшей степени святости и прославился великими чудесами, так что по одному ему слову многолетне-бесплодные женщины зачинали и рожали детей без мужского пола. Когда пришел день его кончины, изможденное и засохшее тело его вдруг как бы расцвело красотою и молодостью, просияло и наполнило воздух благоуханием. По смерти над его чудотворными мощами создался монастырь, и имя его перешло из Александрийской церкви в Византию, а оттуда попало в киевские и московские святцы.

Внимательно выслушав рассказ Жоржа и задав несколько уточняющих вопросов я включился с ним в бурную дискуссию. Приведя со своей стороны изрядное количество аналогичных примеров мы пришли к мнению, что уныние является самым большим и опасным грехом на Земле, и вообще, во всей существующей Вселенной. Долг каждого честного патриота, всей душой любящего жизнь, неустанно культивировать в своей душе жизнерадостный характер и оптимизм. Только в этом случае предоставляется возможность прожить воистину достойную и продуктивную на самые разнообразные богоугодные дела жизнь, рассказать о которой будет совсем не стыдно на дне страшного суда нашему Создателю.

За интересной и познавательной беседой незаметно текло время, и потускневшее небо недвусмысленно подало знак о том, что очередной день подошел к своему логическому завершению. В редких разрывах облаков появились острые колючки звезд, а воздух приобрел прохладную свежесть. Наш отряд, нарушая мертвую тишину опускающейся ночи, продолжал движение к какой-то неизвестной нам цели, по бескрайним просторам пустыни Боха. Все члены моего тела, к этому моменту, окончательно занемели и я их почти не чувствовал. Жорж тоже проявлял признаки неудобства своим нынешним положением, незаметно перейдя от светской беседы к нецензурной брани в адрес наших похитителей. Но вдруг прямо по курсу замерцали светящиеся точки, и наш караван стал плавно замедлять ход и постепенно остановился. Послышались окрики дозорных и после непродолжительного обмена репликами в темноте мы опять двинулись с места. Потрясясь еще минут пять по кочкам, наша процессия въехала, по всей видимости, на территорию бахуристического лагеря. Повсюду горели яркие костры, выхватывая из темноты силуэты огромных конических шатров, мирно пасущихся страхаузов, весьма устрашающе выглядевших в свете пляшущих бликов огня, повозок самых разнообразных конструкций и размеров и другой походной утвари. Вокруг кострищ, развалясь, сидели люди, перекидываясь между собой негромкими фразами, иногда взрываясь вспышками хохота.

Мы остановились возле одной из многочисленных повозок, представляющую из себя внушительных размеров клетку, изготовленную из длинных и на вид довольно прочных жердей. Деловито отвязав нас от животных, славные воины, совершенно не учитывая того факта, что мы все-таки живые люди, а не какие-нибудь деревянные чурбаны, затащили внутрь клетки и с размаху побросали на пол, предварительно развязав руки Майклу. Скрипнув железным засовом и пожелав нам спокойной ночи, они присоединились к своим товарищам у ближайшего костра и, вскоре оттуда послышался оживленный разговор и смех.

Пламя костров отбрасывало зловещие блики на прутья клети, провоцируя своим потусторонним танцем гнетущее настроение. Казалось, что после продолжительных земных скитаний и мытарств мы, наконец, очутились на своей исторической родине – в аду, и со сладким предвкушением ждем теперь свой очереди, когда нам будет предоставлена в личное пользование трехместная шипящая и скворчащая сковородка, и мы сможем занять достойное и подобающее нашим земным заслугам место.

Все очарование и прелесть переживаемого момента безжалостно нарушил Жорж, произнеся следующую фразу:

– Майкл! Как ты думаешь, на кой черт тебе развязали руки? Наверное, же для того, чтобы ты освободил нас от этих чертовых веревок, и уж никак для того, чтобы ты имел возможность исполнять, в данную минуту, на фортепиано сонаты Бетховена! – Жорж в сердцах выругался и сплюнул куда-то в темноту.

– О да, конечно, – пробурчал Жорж, пытаясь распутать свои ноги. – Хотя, по правде сказать, если бы я умел играть на этом, как его там, пианино, то я бы с превеликим удовольствием, перед тем как распутать вас, что-нибудь бы смузицировал. Так недолго, часика три, дабы вас остолопов хоть немного приобщить к миру музыки.

Обретя с помощью Майкла долгожданную свободу, мы принялись с остервенением разминать затекшие члены. Как я уже упоминал выше, клеть была довольно просторной и свободного места хватало всем. При желании в ней могло поместиться человек тридцать.

– О! – Вдруг Жорж издал удивленное восклицание, указывая куда-то рукой в сторону. – А что это там?

В дальнем углу клети темнел какой-то небольшой силуэт. Подойдя ближе и внимательно присмотревшись, мы к своему великому изумлению увидели в неясном отблеске костра сжавшегося в жалкий комок подростка, испуганно взирающего на наши небритые образины.

– Здравствуйте сударь. Как вы здесь очутились и как вас зовут? ласково спросил Жорж, опустившись на колено.

Напуганные глазенки перескакивали с Жоржа то на Майкла, то на меня.

– Ну, не бойся маленький, мы тебя не обидим. Нас самих обидели вон те нехорошие дядьки, – Георгий махнул в сторону откуда доносился не умолкающий гомон ужинающих солдат.

Подросток молчал, только еще больше поджал ноги и втянул голову в плечи.

Жорж оглянулся.

– Майкл, уйди! Ты что не видишь, что твой ужасный вид лишил ребенка дара речи. Отойди, говорю, а то еще чего доброго с ним случится нервный стресс, а детского психиатра, как тебе известно, здесь нет.

Майкл печально вздохнул и уселся в противоположный угол клетки, уронив голову на колени.

– Ну, вот видишь, страшная кикимора ушла. Ты ее не бойся, она не кусается, она у нас ручная, дрессированная. Ну, а теперь скажи, как тебя зовут? Нам так хочется узнать, как звучит твое имя. Оно, наверное, у тебя такое красивое. Не бойся, скажи, как тебя зовут.

– Березка, – чуть слышно пролепетал нежный девичий голосок.

Я с Жоржем замерли пораженные. Даже Майкл поднял голову и удивленно уставился в нашу сторону. Этот ангельский голосок хрустальным небесным колокольчиком нежно коснулся наших ушей и заставил замереть в немом смятении всю окружающую природу. Казалось, он вобрал в себя все, что только есть прекрасного и чудесного на Земле: журчащий смех весеннего ручейка, веселой песней пробуждающей еще дремлющие после зимней спячки силы природы; пьянящий запах степных трав; очарование летнего утра, украшенного бусинками росы, словно жемчужным ожерельем; тихий и ласковый голос матери, поющий колыбельную песню своему любимому больше всего на свете чаду; робкий шелест падающих листьев в царящем безмолвии осеннего леса... (В целях экономии времени я не буду продолжать данный список. При желании и хотя бы небольшой художественной фантазии вы сможете сами, уважаемый читатель, значительно его расширить и обогатить) Все это, объединившись и слившись в одно целое, явило миру гармоничный и чудесный звук, который словно повинуясь легкому взмаху дирижерской палочки, вдруг зазвучал музыкой бессмертного торжества жизни и света. И настолько прозвучавший голосок был чужд окружающей нас обстановке, настолько он диссонировал с царящими вокруг тяжелыми вибрациями, что мы не могли не заметить этого несоответствия и, естественно, пришли в крайнюю степень замешательства.

– Господи, да откуда ты такая? Как ты здесь очутилась? – Растерянно пробормотал Жорж.

Только сейчас нам удалось рассмотреть, что перед нами была девочка лет двенадцати-тринадцати, босая, в длинном сарафане, с копной пышных светлых волос. Маленькие, очень хрупкие на вид, ступни осторожно выглядывали из-под складок сарафана. Овальное личико буквально светилось не омраченной житейскими проблемами юностью и имело до бесподобия милые черты.

– Милая, не бойся нас. Скажи откуда ты? – попытался я разговорить прекрасную незнакомку.

– Я из лесного народа, меня похитили, – еле слышно сказала она и тихо заплакала.

Крупные слезинки жемчужными бусинками покатились по нежным щекам и с надрывным стуком закапали по деревянному полу клети. У меня подступил комок к горлу, захотелось в отчаянии кричать и рвать на себе волосы. "Отче!" Я поднял голову и мысленно, подавляя внутреннюю дрожь, воззвал к Богу. "Молю Тебя, ниспошли мне, по щедротам милости твоей, боевой вертолет с полным боевым комплектом. Чтобы я мог с неземным наслаждением и, утоляя неистово сжигающее мою плоть чувство мщения, разнести в пух и прах, а так же и к чертовой матери, этот вонючий лагерь славных воинов из племени Бахурей. Камня на камне не оставил бы, и живым бы не ушел никто, только смрадно дымящееся перепаханное поле, от души заваленное кровавым месивом из человеческих тел, пополам с обломками всяких там повозок, тачек, тележек и всякой прочей дребедени. И чтобы потом стаи черных ворон кружились в веселом хороводе над этим живописным местом и набивали себе животы кусками мертвечины, довольно покаркивая и поминая меня добрым словом за проявленную по отношению к ним заботу. И все это только за то, что славные воины из племени Бахурей совершили самый ужасный в поднебесном мире поступок обидели это чудное и неземное создание. Господи! Да прояви же, наконец, свою мудрость и милосердие!

– Не плачь, милая, не плачь. – Жорж нежно погладил девочку по шелковистым волосам. – Все будет хорошо. Теперь ты не одна, ты с нами, а мы сами кого угодно обидим. Мы дядьки сильные, много чего умеем. Вот посмотришь, мы освободим тебя, чего бы нам это не стоило, ведь, правда, ребята? – Жорж выжидающе посмотрел на нас.

– Ну, конечно же! А иначе, зачем мы здесь?! – раздался из дальнего угла ободряющий голос Майкла. – Только для того, чтобы спасти тебя Березка.

– Да-да! – я с готовность поддержал Майкла. – Мы только немного осмотримся, прикинем, что и как, и в подходящий момент убежим отсюда, напоследок перебив половину этих нехороших дядек, которые посмели тебя обидеть. А потом мы доставим тебя домой. Так что плакать совсем нет причин.

– А вы не врете? – услышали мы сквозь всхлипывание.

Нет-нет! Да разве можно врать такой маленькой девочке как ты? Тем более настоящие мужчины никогда не врут, а мы как раз и являемся этими настоящими мужчинами, – взял на себя смелость заявить Майкл.