Текст книги "Вселенная, которую потерял Бог (книга 1, часть 1)"

Автор книги: Андрей Демидченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Хоть убей, не понимаю, чем Жорж так нравится женщинам. Ведь вне всяких сомнений он явно проигрывает по сравнению с моей внешностью и внешностью Майкла. Слишком пухлые щеки, самодовольно выпирающееся брюшко, не позволяющее застегнуться всем пуговицам пиджака, толстые ляжки и идиотская улыбка, вечно не сходящая с его глуповатого лица, оттененного коротким ежиком волос. Да, женское сердце понять невозможно. И какие бы всевозможные теории не строились в тщетной попытке объяснить мистическую женскую натуру, все они заранее обречены на провал.

Я иногда задумывался, что может объединять таких разных людей, как мы. Что может быть общего у нас? Какие могут существовать точки соприкосновения? На первый взгляд, без вдумчивой оценки ситуации вытекало, что абсолютно ничего не могло служить той связующей нитью, объединяющей людей, и которая в миру зовется дружбой. Жорж большую часть своей жизни был занят, как он сам выразился сексуальным экспериментированием, и не обходил стороной ни одной юбки. Майкл считал своей первоочередной задачей и целью жизни как можно больше поглотить спиртных напитков, что, стоит заметить, ему очень хорошо удавалось. Я же ничем таким особым не выделялся, ярко выраженной цели в жизни не имел, сильной тяги к какой-либо ипостаси земного бытия у себя не обнаружил. Любил читать (чем и занимался все свободное время) и размышлять (что в принципе тоже не плохо). Как говорил один мой хороший знакомый, если бы каждый человек всего лишь пять минут в день посвятил размышлениям, то, как следствие, на Земле в несколько десятков, а может быть и в сотни раз уменьшилась преступность, наркомания, сексуальные извращения и всякие другие антисоциальные вещи.

И каждый из нас находил удовольствие только в своем виде деятельности с некоторым предубеждением и равнодушием ко всем остальным. То есть мы никоим образом не стыковались, и наши интересы нигде не пересекались, но это, повторяю я, только на первый взгляд. Ибо, несмотря ни на что, мы достаточно много времени проводили вместе, как обычно у меня дома, под густыми кронами деревьев сада, расположась в уютных шезлонгах.

Что же нас объединяло? Почему нас тянуло друг к другу? Причина нашего влечения друг к другу, как это ни прискорбно, заключалась в том, что мы были предрасположены к глупым вопросам. Да! Да! Да, уважаемый читатель, я, Жорж и Майкл, трое бедных и беззащитных человеческих существа, всю свою сознательную жизнь проводившие в посте и молитве, подверглись самой страшной и опасной болезни всего человечества за всю историю его существования склонности к глупым вопросам, или, если хотите, склонности к размышлениям о проблемах, которые никак не связаны с нашим повседневным существованием. Каждый из нас пытался осмыслить вопросы, которые не имеют никакого практического значения для нас лично. Откуда взялся мир? Куда движется история? Зачем я существую? В чем смысл жизни? И т.д.

И как мы не старались, какие бы усилия не прилагали, мы не могли не философствовать. Словно пенопласт, который ни за что на свете не хочет тонуть в воде, эти вопросы постоянно всплывали из тайных глубин подсознательного, покрывая рябью идеально гладкую поверхность сознания и заставляя нас мучиться, вызывая постоянное чувство дискомфорта. Эти вопросы самым натуральным образом отравляли нам жизнь и мешали со спокойствием и радостью наслаждаться жизнью, вместо этого забивая голову разной абстракт ой чепухой.

Читатель, вам известно, что такое извечная тоска жизни? Та тоска, которая живет вместе с вами, то, усиливаясь, то ненадолго затихая. Та тоска, которой проникнуто все ваше существование. Она рождается, живет и покидает этот мир, крепко вцепившись в вас. Извечная тоска жизни. Нашедшая приют в сердцах многих людей, тоска о далекой и забытой Родине, откуда все мы родом и которую по каким-то неизвестным причинам мы когда-то покинули. На земле же воистину мы как бы блуждаем, заблудившись в густых дебрях суеты жизни. И многое на земле от нас скрыто, но взамен дарована непреходящая тоска и вместе с тем (это вселяет хоть слабую, но надежду) тайное сокровенное ощущение живой связи с миром иным, миром высшим и запредельным, да и корни наших мыслей, в том числе и так называемых глупых вопросов, не здесь, а в мирах иных. И как прекрасно сказано одним русским писателем " Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле, и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным..."

В конечном итоге, после долгих размышлений, я пришел к выводу, что данная причина в какой-то мере объясняет наше сближение и взаимные симпатии друг к другу. Три души, остро ощущающие свое беспредельное одиночество в этом странном мире и заживо съедаемые безудержной тоской по своей далекой и желанной родине. Как же им не испытать потребности во взаимном общении и бессознательной тяге друг к другу. Ведь вместе намного легче и, что самое главное, веселее стойко переносить все тяготы и лишения земного существования.

Вечер, с которого все и началось, ничем не отличался от множества своих собратьев и не предвещал ничего из ряда вон выходящего. Где-то около десяти вечера ко мне зашел Жорж, и мы вместе отдыхали от трудов праведных и богоугодных в удобных, как будто специально предназначенных, для того чтобы в них сидели, шезлонгах, наслаждаясь тихим и свежим летним вечером. Ветер чуть слышно трогал своими нежными и прохладными пальцами кончики листьев, заставляя их издавать убаюкивающий шелест, и наши разгоряченные знойным дневным солнцем лица. Где-то в таинственной темноте открыли свой ночной концерт многочисленные сверчки и цикады, предлагая оценить вольным и невольным слушателям свой вокальный талант. Мы, не спеша, дымили дешевыми сигаретами и мирно беседовали, вернее, говорил Жорж, а я, иногда поддерживая нить разговора, поддакивал. У висевшей под крышей беседки лампочки затейливо кружился рой насекомых, отбрасывая мелькающие тени на стену дома.

– Да, времена уже не те. Обнищал народ российский и духовно и материально. – Жаловался Георгий. – Вот раньше бы я здесь не сидел в такую рань, а был бы занят своим непосредственным делом, к которому меня обязывает гражданский долг и активная жизненная позиция. Ведь раньше как было? Бывало, познакомишься с девушкой, пока уговоришь ее пойти в кино, а после пройтись подышать свежим воздухом, то, сколько сил надо было затратить, сколько энергии, без устали заливаясь соловьем и упражняясь в красноречии. Горло сто раз пересохнет, язык от болтовни онемеет, пока незаметно так бочком, бочком заведешь ее в приглянувшиеся густые кустики, глядишь – и ночь прошла. Звезды гаснуть начинают, петухи кукарекают. А сейчас? В те славные годы в это время еще кино в клубе показывали, а я уже все, что смог и на что способен, сделал и сижу вот тут. Да, неважная молодежь пошла, ничего у нее святого нет, совсем опустилась, – с жаром подытожил Жорж.

– Н да. – После некоторого раздумья изрек я, со спортивным интересом хлопнув комара, решившего устроить себе ужин у меня на плече.

– Ко всему привыкли, сволочи, – заметил Жорж, тщетно пуская изо рта сигаретный дым на кровопийцу, усердно лакомившегося кровью из его волосатой руки.

Этим летом численность популяции комаров в нашем городе, несомненно, прогрессировала (наверняка это было связанно с тяжелым социально-экономическим положением в стране). И в отдельные вечера на улице просто нельзя было, находиться, без риска быть до смерти искусанным зловредными насекомыми.

Наступила недолгая пауза. Мы с усердием отмахивались от комаров, решивших нам испортить прекрасный вечер. Вдруг я обратил внимание на одну комариную особь, своим неадекватным поведением ярко выделяющуюся на фоне остального роя насекомых. Данный экземпляр несколько раз пытался совершить посадку на мое обнаженное колено, но неизменно промахивался, пролетая то выше, то ниже его. Заинтересовавшись, я стал наблюдать за ним. После ряда неудачных попыток ему удалось-таки произвести посадку, но она оказалась далеко не мягкой. Как тяжело груженый бомбардировщик, у которого в результате удачного попадания вражеского снаряда при посадке не вышло шасси, странный комар со всего маха рухнул на посадочную площадку моего колена. Несколько раз, перевернувшись, он замер, лежа на спине, чуть заметно подергивая конечностями. Боковым зрением я заметил, что Жорж тоже с интересом наблюдает за выкрутасами комара-камикадзе.

– Похоже, он пьян, – я кивнул головой на затихшее насекомое. – Значит где-то недалеко Майкл.

– Да-да, несомненно, Майкл где-то рядом, – уверенно продолжил я, увидя, как очередной экземпляр, лихо, войдя в штопор, шандарахнулся о мое колено.

Словно в подтверждении моих слов тихо скрипнула калитка, и захрустел песок под чьими-то торопливыми шагами. Спустя мгновение, из темноты на свет божий вышел Майкл. Весь его вид недвусмысленно указывал на то, что сейчас у него в голове активно действовала программа поиска причин усталости. Майклу нет никакой необходимости что-либо говорить, все, что он желает сказать написано у него на физиономии. Вот и сейчас, взглянув в эти наполненные отчаянной мольбой глаза, я вздохнул и молча зашел в дом. Выйдя, я подал страждущему стакан, до краев наполненный живительной для него влагой, и кружок свежего огурца. Содержимое стакана в краткий миг переместилось из стеклянного сосуда в желудок. Издав удовлетворительное "кряк", Майкл с шумом выпустил воздух, хрумкнул огурцом и с видимым облегчением опустился в свободный шезлонг.

– Поистине таинственная душа человеческая, – философски изрек Жорж и перекинул ногу на ногу.

С приходом нашего друга атаки комаров заметно уменьшились. Все свое внимание они переключили на Майкла, но он их как будто не замечал. Насосавшись крови, наполовину разбавленную алкоголем, и издавая счастливое гудение, опьяненные представители самого многочисленного типа живых организмов пытались покинуть бесплатную пивнушку, представляющую из себя бренное тело нашего друга. Некоторым это удавалось, и они, выделывая фигуры высшего пилотажа и постоянно норовя во что-нибудь врезаться, с трудом покидали злачное место. Значительная же часть насекомых, не рассчитав свои силы и изрядно нахлебавшись хмельного зелья, пачками падали на пол, издавая жалобное попискивание. Майкл оставался, невозмутим и ни коим образом не реагировал на разыгравшуюся вокруг него драму. Судя по его умиротворенному выражению лица, программа " состояние активного поиска" несколько смягчилась, подпитавшись энергией алкоголя, уверенно разливающегося по сосудам кровеносной системы.

– До чего же хороший вечер! – бодро произнес Майкл, весело блеснув засиявшими глазами.

– Да уж, неплохой, – мрачно отозвался Жорж. Он явно не разделял оптимистическое настроение друга. – Но, в принципе, мог быть и получше. Заключил он, и прихлопнул еще одного комара.

– Эх! – Майкл в сердцах стукнул кулаком по колену, я с удивлением взглянул на него. "Чегой-то он расходился?" – Живешь так, суетишься, занят делами, и даже не делами, а так, делишками, роешься как жук навозный, как червь поганый в прошлогодней полуистлевшей листве, а жизнь проходит! Пролетает как скорый поезд, мелькают вагоны – годы и бах! Не успел оглянуться, а жизни и нет, вышла вся. Эх! – Майкл в сердцах махнул рукой и с печальным вздохом откинулся на спинку шезлонга, уставившись немигающим взглядом в звездные россыпи ночного неба.

Жорж тоже заинтересованно посмотрел вверх в надежде увидеть там, что так заинтересовало нашего приятеля. За исключением как смоль черного и холодного неба и мерцающего света далеких звезд там ничего не было. Жорж вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами, давая понять, что не имею даже малейшего представления о том, что могло случиться с Майклом.

– Майкл, – начал я осторожно, – если ты расстроился, думая, что запасы этого чудного напитка, только сейчас выпитого тобой, подошли к концу, то ты глубоко ошибаешься. И если причины твоей душевной боли и тоски только в этом, то я готов пожертвовать изрядной частью имеющейся в наличии столь необходимой для твоего душевного здоровья жидкости, только лишь для того, чтобы избавить тебя от невыносимых страданий и мук.

– Зря ты упражняешься в красноречии, мой друг. Причина кроется в другом, – грустно изрек Майкл, не отрывая взгляда от ночного неба. – Хотя в чем-то ты прав. И даже не в чем-то, а я даже бы сказал во многом! – вдруг с энтузиазмом воскликнул он. – И дабы слова не расходились с делом, давай-ка ты принеси... – продолжил он, но, видя, что моя рука потянулась к пустому стакану, удовлетворенно умолк и принялся раскуривать сигарету.

– Хотя все, что я говорил давеча не лишено изрядной доли истины, аппетитно хрустя свежим огурчиком, спустя непродолжительное время, заключил Майкл.

– А в чем-то ты прав, друг мой, – задумчиво произнес Жорж, стряхивая пепел своей сигареты мне на ногу. – Однообразна и сера наша жизнь. Хочется чего-то яркого, необыкновенного, запоминающегося на всю оставшуюся жизнь. Вот придет мой смертный час, встану я пред всевидящим оком Господа, а мне и вспомнить будет нечего, кроме этих, – он брезгливо сморщил физиономию, – с позволения сказать женщин. А они все на одно лицо, да-да, все на одно лицо, – протянул он задумчиво.

– Ребята! Вы сегодня случайно не перегрелись на солнце? – Обеспокоено спросил я. – Дни стоят жаркие, знойные, получить солнечный удар ничего не стоит. Ну, а в общем... вы правы,... неплохо бы встряхнуться и причем хорошенько.

Словно бы в подтверждение моих слов где-то далеко за речкой и за лесом гулко ударил гром, заставив содрогнуться ночной воздух. Вторя ему с противоположной стороны неба, будто эхо бодро ответил его близкий родственник. Мы дружно подняли головы, удивленно взирая в ночное небо и пребывая в недоумении, кто же это посмел нарушить очарование мирно спящей природы.

– Гроза будет, – уверенно заявил Жорж. – Хотя немного странно, по всем наблюдениям ее быть не должно, тем более бабуля моя сегодня не жаловалась.

У Жоржа бабуля была живым индикатором погоды. Вернее не она сама, а ее левая нога, которую она в молодости по счастливой случайности как-то сильно, со знанием дела подвернула. И с этого момента, словно забыв о своей основной функции, нога с точностью до нескольких часов стала предсказывать любое изменение погоды, принося хозяйке неплохой доход. Каждый житель Захмыреновска без исключения игнорировал официальные прогнозы, транслируемые по центральному телевидению. Если кто-нибудь, вдруг затевал какое-либо мероприятие, и ему необходимо было знать, какие сюрпризы готовит погода в ближайшие день или два, он уверенно шел к жоржиной бабке и за умеренную плату получал необходимую и достоверную информацию. Но на этот раз народный барометр молчал, не предвещая ничего, даже легкого тумана, не говоря уже о таком грозном явлении природы, как гроза. Поэтому появление вестника надвигающейся грозы – грома – было более чем странно.

– Ну что ж, гроза – это в принципе не плохо, – многозначительно сказал я.

– В любой уважающей себя компании по этому поводу давно был бы уже провозглашен тост, – заплетающимся языком высказал Майкл свое отношение к происходящему.

Еще раз, снабдив горького пропойцу необходимым реквизитом для провозглашения тоста, мы продолжили с Жоржем наблюдение за разыгравшейся на небесном склоне драмой.

А вещи начали происходить поистине необычные и странные. Признаюсь честно, где-то глубоко внутри под самым сердцем я почувствовал острый укол необъяснимой тревоги и прикосновение холодных щупалец безотчетного страха. Черное доселе небо приобрело вдруг совершенно несвойственный ему зеленоватый оттенок, словно далеко за горизонтом зажегся зеленый свет гигантского светофора. Раскаты грома, наращивая свою мощность, звучали уже со всех сторон, и звук их был какой-то угрожающий. С дикой злорадностью гром сотрясал ночной воздух, пугая все живое и заставляя его трепетать от страха. В окружающей нас природе что-то неуловимо изменилось и явно не в лучшую сторону. Почему-то замолчали сверчки, я даже специально прислушался – ни одной трели не доносилось до моего уха из черной массы кустарников и деревьев, еле различимых на фоне ночного неба. Видно и они, почуяв что-то неладное, остановили свое шоу, как и мы, сосредоточив свое внимание, пытались понять, что происходит. Рыжий кот Тимофей выскочив откуда-то из темноты, жалобно мяукнул и, запрыгнув мне на колени, уткнулся в них прохладным носом.

Вдруг мы с Жоржем от неожиданности вздрогнули. Все небо, от края и до края осветила гигантская зигзагообразная вспышка молнии, на доли секунды так ярко осветив все вокруг, что я сквозь листву деревьев населяющих мой сад, увидел призрачную массу по ту сторону таинственно блестящей бледным сиянием Утоплинки. Но самое странное заключалось в том, что небо оставалось до сих пор чистым, безоблачным, и также как и раньше многочисленные россыпи звезд безмятежно взирали на расстилающийся под ними поднебесный мир из далеких и холодных просторов бесконечной Вселенной.

Я недоуменно взглянул на Жоржа, он в свою очередь на меня. Затем, не сговариваясь, мы одновременно перевели взгляд на Майкла и печально вздохнули. К сожалению, наш глубоко уважаемый друг не мог разделить нашего недоумения и все больше разрастающегося чувства беспокойства и тревоги. У него произошла окончательная смена программ состояний, и он, наконец, достиг такой желанной ему потусторонней нирваны. А вся вакханалия, творящаяся в реальном мире, была ему, вне всяких сомнений, до лампочки! Я всегда говорил – наш приятель самый счастливый человек в мире.

– Что это, черт его знает, происходит?! – задал мне Жорж вопрос обеспокоенным тоном.

– Ничего страшного, Жорж, это самый обычный конец света, только и всего, – невозмутимо ответил я, продолжая наблюдать разворачивающееся действо неведомых сил, явно сверхъестественного происхождения, решивших вволю порезвиться после долгих лет заточения.

– Какой такой конец света? – Волнение в голосе Жоржа продолжало нарастать.

– Какой-какой, а вот такой! – передразнил я его. – Не придуривайся, что не знаешь. О конце света не первый год знает любой первоклассник, а тем более о втором пришествии.

– Хм, о втором говоришь? Значит, первое уже было?! А почему я об этом до сих пор ничего не знаю? – Целый шквал вопросов обрушил на меня он. – Черт его знает, что творится! Понимаешь ли, какое-то пришествие произошло, второе уже на носу, а я еще о первом-то толком не слыхивал. Когда первое было? Спросил он после некоторого раздумья.

– Да давно уже. Поди, лет две тыщи прошло, пролетели как одно мгновенье, и вот, пожалуйста, уже второе. Но ты сильно не расстраивайся, его мало кто видел, незамеченным оно почти прошло. Так, небольшая горстка людей, если верить их словам, явилась невольными свидетелями. Но зато следующее, то есть то, которое сейчас как будто бы наступает, обещает быть масштабным и торжественным, по крайней мере, так написано.

– Где написано?

– Ты спрашиваешь где? Подожди, я сейчас.

Чуть ли не бегом я кинулся в дом и через несколько мгновений, выбежал обратно, держа в руках аккуратный томик Священного Писания. В тусклом свете, почему-то вдруг начавшей гореть в полнакала, лампочки я быстро нашел нужную страницу.

– Вот смотри, здесь написано как и в какой последовательности будут происходить события, знаменующие собой начало конца света и второго пришествия. "И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется "Верный и Истинный", Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадем. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя ему: "Слово Божие". И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным, Он точит точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя". Или вот еще, к примеру, цитата. – Я перевернул несколько страниц. – "Седьмой ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: "Свершилось!" И произошли молнии, громы и голоса..., – В этом самом месте моей проповеди вновь сильно шандарахнуло, да так, что аж заложило уши. В ярком свете электрического разряда я увидел перепуганное лицо Жоржа, внимающего мою речь. – И сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на Земле. Такое землетрясение. Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости и гнева Его. И всякий остров убежал, и гор не стало..."

– Что, впрямь так и написано? – Перебил меня Жорж.

– Ну да, – я вопросительно посмотрел на него. – А что такое?

– Да так, жутковато очень, но ты продолжай.

Я пожал плечами и начал читать дальше.

– "И град, величиною в талант, пал с небес, и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая. И..." ну, в общем, всех поубивали, никого в живых не оставили. А дело потом закрыли и сдали в архив, – уверенно закончил я, ибо читать в таком тусклом свете мне уже порядком надоело.

– И что, никого-никого в живых не осталось? – с все возрастающим удивлением и испугом спросил Жорж.

– К сожаленью нет, друг мой сердечный. Никого! – с гранитной уверенностью констатировал я.

– Как жаль, и как грустно от мысли, что все умрут и некому даже будет помянуть их. Ведь так, Федор, а?

– Ага, грустно.

– А насчет того, что люди хулили Бога, я их прекрасно понимаю. На их месте я бы набил ему морду! Фашист какой-то, а не Бог!

– Ты как никогда прав, Жорж. А знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Я думаю, что после конца света Майкл останется жив.

– Почему ты так решил?

– Ты сам прекрасно знаешь, как ему вечно везет. И данный случай не станет, поверь мне, печальным исключением. Я больше чем уверен, его или не заметят, когда будет вершиться великий суд, приняв за валяющийся под ногами обычный валун, или патроны с молниями на нем кончатся, или может быть какой-нибудь сердобольный божий ангел пожалеет и возьмет его с собой в небесное царство за порядком в доме следить да за райским садом ухаживать.

Мы с завистью посмотрели на мирно похрапывающего борца с трезвым образом жизни, почивающего в моем шезлонге. В правой руке, свисавшей с подлокотника и почти касающейся земли, дымил почти истлевший до фильтра окурок. Голова склонилась на плечо, открывая комарам обширное пространство обнаженной шеи. Кровососущие насекомые с радостью приняли этот неожиданный подарок и с жадностью насыщались кровью, пополам перемешанную с алкоголем. Причем, весть о неизвестно откуда взявшейся дармовой выпивке, по-видимому, облетела соседние дворы, и, я подозреваю, даже и более отдаленные районы Захмыреновска.

Комары толпами – целыми семьями с друзьями и знакомыми, издавая пронзительный писк от предвкушаемого удовольствия, словно интуитивно почувствовав конец времен и своего земного существования, спешили с честью провести свои последние мгновения жизни. Данное безобразие не могло не возмутить нас с Жоржем и не задеть обостренное чувство справедливости, особенно учитывая тот факт, что поил-то я Майкла, а не этих писклявых тварей. Вполне естественно, что мы решили воспрепятствовать творящемуся безобразию. В конце концов, он не для того пил, чтобы на халяву поить, кого попало. Ведь если дело так и пойдет дальше, то может случиться непоправимое: неугомонный пламенный борец с трезвостью может просто-напросто протрезветь.

Вакханалия и бешеная свистопляска в небесной канцелярии, тем не менее, продолжалась. Со всех сторон грохотали гулкие раскаты грома, купол ночного неба был исчерчен зигзагообразными вспышками молний, стало светло, почти как днем. Из-за дополнительного освещения свет звезд растворился в общей массе света. И самое странное заключалось в том, что небо оставалось чистым и безоблачным.

Внезапно в окружающем воздухе стало разливаться струящееся, будто нагретый воздух от земли, призрачное марево, размывая очертания близлежащих предметов. Воздух сгущался, становился плотным и вязким. Жорж закурил сигарету, и выдохнутый им дым не захотел, как обычно рассеяться и раствориться в пространстве, а продолжал висеть плотным причудливым облаком. Жорж в двух, не предназначающихся для печати словах, выразил горячее желание расходиться от греха подальше по домам, которое я тут же с радостью поддержал. Мы подхватили Майкла под руки и потащили в направлении входной калитки. Как ни печально, но это были наши последние шаги по такой родной и любимой Земле. В момент, когда моя рука уже тянулась к щеколде калитки, а Жорж, используя все свое красноречие, высказывал свое отношение к Майклу, беснующиеся небеса разверзлись, и в открывшееся пространство плавно излился ослепительно яркий, гигантский, занимающий чуть ли не все небо пульсирующий шар. Уверенно разрастаясь, он, не спеша, поглотил сначала нас, затем целиком весь Захмыреновск, потом Землю, Солнечную Систему и, наконец, всю Вселенную.

Глава 2

Далеко-далеко, так далеко, что если бы я попытался это объяснить с позиций человеческого разумения, то уподобился бы мыши, пытающейся своим жалким писком изобразить громкое и грозное рычание льва, пребывающего в самом расцвете физических и духовных сил. В никому неведомой точке пространственно-временного континуума, куда не может проникнуть даже самая дерзновенная и смелая мысль, несмотря на все ее возможности и старания, и где все наши представления о принципах и основах мироздания теряют всякий смысл, существовала некая загадочная планета. В необъятных недрах планеты, в одном непомерно огромном помещении, столь огромном, что, стоя у одной стены, невозможно было увидеть противоположную, даже обладая достаточно острым зрением или на худой конец биноклем десятикратного увеличения, в центре, на внушающем уважении каменном монолите, имеющим форму параллелепипеда, в не уступающем ему по размерам троне, высеченном из цельного гигантского изумруда, призрачно светящемся мертвенно голубоватым светом, восседал могучего вида мужчина с шапкой черных, как сама ночь, волос. Его самодовольное лицо, скривившееся в презрительной усмешке, выглядело зловеще в кроваво-красном свете, который обильно изливался из шарообразных, размером с футбольный мяч, объектов, плотным роем кружащихся у него над головой. Его правая рука крепко сжимала стеклянную емкость, своим видом напоминавшую большую, литров на пять, бутыль, и время от времени подносила ее к жадно раскрывающемуся навстречу ей рту, и без лишних напоминаний и наставлений содержимое бутылки весело текло осваивать новое местожительство. Ноги данного субъекта, обутые в белые сандалии, мирно покоились на одной из услужливо подставленной голове трехглавого змея, будто только что сошедшего с одной из иллюстраций детских книг про змея Горыныча. Две другие с рабской преданностью ловили каждое движение своего господина, в тщетной попытке заранее предугадать любое его желание.

Чуть вдалеке, на каменном полу мирно дремал исполинский пес, покрытый черной лоснящейся шерстью. Вид его, до дрожи в ногах, был страшен и ужасен. Но страшен и ужасен он был не столько из-за своего нестандартного роста, сколько из-за особенностей анатомического строения. И сейчас я объясню почему. Каждый человек, хотя бы раз в жизни, видел собаку и примерно знает, как она устроена. Наши четвероногие друзья могут сильно отличаться между собой по телосложению, росту, длине, окраске и т.д., но у любой собаки, без исключения, к какой породе она бы не относилась, имеются четыре лапы, одна голова и не больше одного хвоста.

Данное животное, помимо своего гигантского роста, обладало, ко всему прочему, еще тремя головами, вместо одной, причем самого свирепого вида каждая, а в том месте, где по логике вещей должен произрастать на радость людям обычный хвост, располагался целый пучок извивающихся и грозно шипящих Змий. Поэтому лицезрение подобного монстра любым цивилизованным гражданином без соответствующей длительной подготовки может иметь самые печальные последствия для его психического состояния, не говоря уже о том, что подобная гадина может решить вдруг, без предупреждения, погавкать на вас одновременно всеми тремя головами. В этом случае летальный исход более чем гарантирован.

Еще дальше, в глубине, царил полумрак, в котором мелькали смутные тени. Иногда слышалось раздраженное глухое рычанье, и тут же, вторя ему обиженный и пронзительный до рези в ушах писк неизвестных тварей. По-видимому, там во всю мощь кипела своя, особая жизнь.

Кто же этот гражданин, так чудно проводящий время в столь обворожительной кампании? Как его имя? Дело в том, что у данного субъекта довольно много имен, и я затрудняюсь, какое из них предпочесть. Уж лучше, позвольте, я вам назову сразу несколько, а уж вы сами выберете себе по душе. Итак, его зовут: Сатана, Дьявол, Люцифер, Самаэль, Звезда Утра, великий "Обольститель", Носитель света и т.д. Я думаю, что вполне достаточно.

Да, список его имен бесконечен. Каждому народу, которого он посетил с дружеским визитом, он представлялся по разному, в новом обличье и каждый раз со свежей и со всей тщательностью и скрупулезностью разработанной версией своего происхождения и миссии, ради которой он послан и которую обязан исполнить. И не было никаких оснований ему не верить, или хотя бы чуть-чуть усомниться в его честности. Да и можно ли было не доверять, глядя в эти чистые и ясные очи, светящиеся теплым светом доброты и искренности? Они так нежно смотрели на вас, столько в них было отеческой заботы и участия, желания оградить вас от всего дурного и злого, что вы, все свое сердце, всю свою душу с готовностью отдавали ему в безраздельное пользование. Вы вручали себя на блюдечке с голубой каемочкой и от этого были так счастливы, так уверенны в правильности своего выбора, что ни какая сила во всей Вселенной не могла бы убедить вас в обратном.

Расплата была страшной и неотвратимой. Она настигала каждого, кто хоть немного доверился, хоть на миг впустил в свое сердце эту злую силу. Любящий, заботливый, отеческий лик вдруг сменялся звериным оскалом зверя, поражающим своей нечеловеческой злобой и жаждой смерти. В безумном исступлении он рвал вашу плоть острыми, как бритва, клыками, с которых стекала и капала зловонная слюна, мучительно терзал вашу душу, оказавшуюся в плену его цепких объятий, злорадно и надменно смеялся над вашей доверчивостью и наивностью, позволившими стать его добычей. И что самое страшное и ужасное, подвергнув вашу душу нечеловеческим мукам, он в конечном итоге получал над ней безраздельную власть, заставляя ее верой и правдой служить ему в деле торжества зла. Сейчас же на его лице царила торжествующая улыбка – он смог сделать это! Самый важный этап его тщательно разработанного плана, труд многих и многих лет, не пропал даром. Значит, не все еще он забыл и растерял. Он еще на что-то способен!