Текст книги "День «N». Неправда Виктора Суворова"
Автор книги: Андрей Бугаев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 13
О наших военных планах
У читателя не может не возникнуть вопрос: если мы не готовились напасть на Германию, как удалось В. Суворову подобрать впечатляющее количество вполне достоверных фактов, трактовать которые можно по-разному?
А ответ парадоксален и в то же время прост. Сталин действительно не собирался напасть первым, но в то-же время и к обороне, по типу французской стратегической обороны в 1940 году, армия не готовилась.
Специфика сталинской диктатуры в небывалой концентрации власти узким кругом лиц, в чудовищной пропасти, отделяющей правящую верхушку от народа. Если власть и не рассматривала народные массы как явного врага, то и доверять им не могла. Отсюда традиционная жестокость и лицемерие режима.
Отсюда и откровенно пропагандистский характер военной доктрины. До определенного периода Сталин был уверен, сытый благополучный Запад связываться с ним не станет. Угроза режиму, исходящая изнутри страны, казалась ему куда более реальной. И надо отдать тем, кого принято называть большевиками, должное. Наряду с другими масштабными «мероприятиями», им длительное время удавалось вдалбливать в головы людей мысль: их правление – единственно возможное и самое лучшее, и если уж завтра война, то, вне всякого сомнения, быстрый успех достигнут будет «малой кровью», а боевые действия развернутся исключительно на чужой территории. Чего скрывать, в армии и народе перед войной эти «аксиомы» пользовались известной популярностью.
Только рано или поздно за все приходится платить, и укрепившая авторитет власти наступательная военная доктрина была не только мало чем подкреплена, но и с реалиями войны оказалась попросту несовместимой.
А тот факт, что доктрина была наступательной, сомнений не вызывает. Вот выдержки из проекта Полевого устава 1939 года:
«На всякое нападение врага Союз Советских Социалистических Республик ответит сокрушающим ударом всей мощи своих Вооруженных Сил.
Наша война против напавшего врага будет самой справедливой из всех войн, какие знает история человечества.
Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда– либо нападавших армий.
Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника.
Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение, с целью полного разгрома противника и достижения решительной победы малой кровью»[406]406
Проект Полевого устава 1939 г., с. 9.
[Закрыть].
Подобные воззрения на характер будущей войны широко распространились и в войсках. Когда в неразберихе первых дней член Военного совета Юго-Западного фронта корпусной комиссар Вашугин в резкой форме отчитал якобы допустившего отступление своих частей командира 8-го мехкорпуса Рябышева, тот ответил:
Но и наступать мы тогда не умели. Натыкаясь на немецкие заслоны, мехкорпуса, как правило, не могли их сбить и несли тяжелые потери. Разгром их довершала авиация противника. Наша же оборона не отличалась устойчивостью не только в июне-июле, но и в октябре, да зачастую и позже.
Повторюсь, советская военная доктрина предназначалась не столько для реализации оперативно-стратегических воззрений в будущей войне, сколько для пропагандистских целей. Обратимся к В. Карпову. Вот какой разговор состоялся у него с Молотовым:
«Мне хотелось узнать мнение Молотова об ошибках Сталина в первый период войны и в предвоенное время…
– Вот вы говорите (обращается к Молотову Карпов – А.Б.) – к войне мы не были готовы, воевать не намеревались, а доктрина наша была довольно воинственная: бить врага на его территории…
Молотов улыбнулся. Улыбнулся на этот раз как-то хитренько и, посмотрев на меня с явной иронией, сказал:
– Ну кто же, какой стратег скажет: пожалуйста, приходите на нашу землю и здесь будем воевать! И тем более не скажет, что к войне он не готов, а наоборот, будет утверждать, что силен и непобедим[408]408
Нашлись такие стратеги! Именно своей слабостью оправдывали и оправдывают французские генералы мюнхенский сговор и сентябрьское бездействие.
[Закрыть]. Это элементарно. Так во все времена было… Не наше изобретение. Пропагандистский прием.– Значит, это прием для пропаганды? Но ведь должна же быть и настоящая доктрина, которой предстояло руководствоваться в случае войны?
– Конечно, была, она отражена в планах нашего Генерального штаба»[409]409
Карпов В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Роман-газета, 1991, N2 11, с. 77, 78.
[Закрыть].
О настоящей доктрине и наших планах мы еще поговорим, но прежде хотелось бы отметить вот что. Что значит «пропагандистская» доктрина? До какого командного звена она рассчитана «на публику», а начиная с какого вступает в силу другая доктрина, реальная, возможно, по смыслу совершенно иная? Нельзя же, в самом деле, скажем, командиру дивизии разъяснить, что война будет вестись «малой кровью» и на чужой территории, а командарму, чтобы на официальную пропаганду он внимания не обращал и готовился к боям в окружении в глубоком нашем тылу? И как быть НКВД? Хватать паникеров, злонамеренно преувеличивающих силу противника, или принимать это как должное?
Конечно же, такого быть не могло. Генштаб, особенно после Финской, после прихода Тимошенко и Жукова занимался реальным планированием. Но и от наступательной, во многом дутой доктрины отказаться было уже невозможно, военное строительство осуществлялось именно в соответствии с ней. И попробовал бы кто поставить ее под сомнение. В лучшем случае, его ждало обвинение в трусости. В худшем – лагеря. Отсюда и многие наши беды, и неоправданные действия.
Связь развалилась после отхода? А мы что, разве допускали саму возможность отступления и бомбежки узлов связи?
Укрепленные районы, аэродромы, армейские склады обрадовались у самой границы? Попробовал бы кто обратить на это внимание. Что, товарищ, предлагаете строить в глубине, заранее отдать врагу советскую территорию, пытаетесь, осуществляя коварный замысел, оставить Красную Армию без боеприпасов?
Демонтировали старые укрепрайоны, а новые вооружать не спешили? Так не век же мы собирались отсаживаться на границе.
«Ишачки» и «бэтушки»[410]410
Не правда ли, режет слух? Привычнее «бэтешки». Однако солдаты в тридцатых – начале сороковых называли эти танки именно так – «бэтушки».
[Закрыть] для этой войны не годились? А не подрывают ли подобные мысли веру советского народа в силу и мощь РККА? Да и не в них дело, сокрушающий удар будет нанесен «всей мощью», а что она такое – секрет!
Как видим, все объясняется куда проще, и вовсе не обуславливает подготовку превентивного удара.
Наступательная военная доктрина отчасти повлияла на военное строительство, но это вовсе не значит, что Сталин собирался ударить первым. Войска на границе не зарылись в землю, но из этого не следует, что они готовились наступать. Высказывания отдельных советских военачальников действительно носили агрессивный характер, но они и не могли быть иными.
С реальными военными планами ничего общего-это не имело…
Стараясь обосновать наше превосходство, В. Суворов не упускает случая раскритиковать стратегическую концепцию Вермахта. В частности, он пишет:
«…каждый, кто удосужился прочитать план «Барбаросса», знает, что ничего более глупого во всей человеческой истории придумано не было. Наступать по двум расходящимся направлениям – это тот самый признак, по которому в советских штабах выявляли дураков. Давали задачку-летучку: вот – мы, вот – противник, наступай. Тот, у кого на карте стрелки в две разные стороны расползались, о карьере оператора мог не мечтать…
А по плану «Барбаросса» – стрелки в три разных направления разошлись. Это удар растопыренными пальцами. Это верх идиотизма»[411]411
Суворов В. Последняя республика, с. 138, 139.
[Закрыть].
Позволю себе ответить словами А. Митяева. Давая оценки плану «Барбаросса», он пишет:
«…почему же, придавая такое значение Москве, фашистские войска не бросятся на нее всеми силами? Почему они одновременно начнут еще наступление на Ленинград и Киев? Зачем им нужно растягивать войска по огромному фронту – от Баренцева моря до моря Черного?
План «Барбаросса» предусматривает удар трезубцем, а не удар штыком потому, что на северо-западе и на юго-западе страны стоят сильные группировки советских войск; клин немецких армий, направленных на Москву, подвергнется нашему удару во фланги и тыл…»[412]412
Митяев А. Книга будущих командиров, с. 200. И пусть В. Суворов не обижается на эту ссылку. Она верна.
[Закрыть]
Да, немцы прежде всего обеспечивали фланги главной, ударной, центральной группировки, нацеленной на быстрое окружение и уничтожение Западного фронта. И то, что параллельно им удалось вести успешные наступательные действия на других направлениях, лишь подчеркивает, насколько Вермахт на первых порах был сильнее.
В. Суворов утверждает, что Гитлер напал на СССР, поставленный Сталиным в безвыходное положение, от отчаяния, без малейших якобы шансов на успех.
Напротив, главная ошибка его в том и заключается, что он не рассматривал Советский Союз как серьезного противника, не принимал в расчет специфики нашего государства и не допускал, чтобы после первых серьезных неудач, после страшных потерь сила сопротивления только лишь возрастет.
Но что же мы? В СССР армия всегда являлась предметом особой заботы властей. На военное строительство – денег не жалели. Если учесть, что страна имела безграничные людские и природные ресурсы, развитую промышленную базу, давние военные традиции, стоит ли удивляться, что ко второй половине тридцатых Красная Армия переживала период своего расцвета. Устоявшийся костяк командных кадров, наличие командиров всех степеней, отдавших службе до двух десятков лет, имевших опыт боев с сильным противником, обеспечивал гармоничное, поступательное развитие вооруженных сил. Крепкая школа, блестящий профессорско-преподавательский состав предопределили то, что советская военной стратегия занимала передовые рубежи. В те годы в Советском Союзе впервые была подробно рассмотрена теория «глубокой операции», затрагивались вопросы применения танковых соединений для развития прорыва, проблемы взаимодействия стрелковых подразделений с танками и авиацией. Однако в какой-то момент Сталин посчитал, что крепкие, уверенные в себе, пользующиеся авторитетом в войсках командиры представляют для него лично определенную угрозу.
Страшный разгром, пик которого пришелся на 37-й год, поверг армию и народ в состояние шока. Катастрофические потери понесла и военная наука. Однако не менее страшным было и то, что теперь объективно оценивать происходящее и делать самостоятельные выводы было уже невозможно.
Когда говорят, положения советской военной стратегии оставались верными, мне хочется спросить, какие положения? И в 38-м, и в 39-м, даже в 40-м людей брали за то, что они превозносили якобы силу Вермахта и указывали на наши недостатки. Перед тем как сослаться на то или иное положение, следовало трижды подумать, вписывается ли оно в официоз, и прежде всего проверить, не исходит ли от «врага народа». А врагов, как известно, хватало. И те, кто хоть строчку написал, кто хоть слово произнес невпопад, отправлялись в места не столь отдаленные куда чаще остальных. При Ворошилове Вооруженные силы не просто пришли в упадок, армия начала разлагаться. Повальное доносительство становилось традиционным, дисциплина падала на глазах. О развитии военного искусства и говорить нечего. Если переосмысливать стратегические воззрения и можно было без опаски, то только лишь на лесоповале, где терять уже нечего.
Финский конфликт, будто лакмусовая бумажка, высветил нашу военную несостоятельность. Сталин понял, что при всей потенциальной мощи мы слабы и дальше так нельзя. На смену Ворошилову пришли Тимошенко и Жуков, ситуация вначале стабилизировалась, а затем хотя и со скрипом, но начала выправляться. Во всяком случае, на совещании высшего командного состава большинство его участников выступали смело и открыто – наболело. Не следует только забывать, что это не была разработка конкретных рекомендаций для внедрения в войска – теоретический спор, и не более того. Как известно, теория и практика далеко не тождественны, а практического опыта тяжелой войны с сильным противником, не говоря уже об опыте крупномасштабных наступательных операций[414]414
При этом создается впечатление, что цельной концепции ведения боевых действий, устоявшегося, безоговорочно принятого представления о характере будущей войны, тактике боя попросту не было. Как уже упоминалось, Жуков и, быть может, даже Шапошников считали, что начало войны будет традиционным, с постепенным втягиванием в нее основных сил противоборствующих армий. А сколько было командиров всех степеней, возлагающих свои надежды на кавалерию?
[Закрыть], мы не имели.
Даже если учесть, что положения советской стратегии, нацеленность на решительные действия наступательного характера[415]415
Французы оказались в заведомо проигрышной ситуации, в том числе и потому, что, понадеявшись на полосу укреплений, отказались от ведения активных действий, заранее отдав инициативу Вермахту.
[Закрыть], отвечали требованиям времени, даже, если представить, что они были подкреплены соответствующими тактическими воззрениями и разработками (чего, как мы успели убедиться, не было), по типу той концепции наступательной операции, которой располагали немцы, то и тогда «…нужно иметь в виду, что многие весьма важные теоретические положения стратегии (и тем более тактики. —А.Б.) не могут быть проверены в мирное время»[416]416
Еременко А. И. В начале войны, с. 481.
[Закрыть] и остаются научными предположениями.
А теперь разберемся, на основании чего делает В. Суворов вывод о том, что войска в приграничных округах располагались именно в наступательной группировке и были готовы нанести превентивный удар.
Первая группа «доказательств» базируется все на том же: войска Первого эшелона, укрепленные районы, склады располагались в непосредственной близости от границы. Это правда, но из этого еще не следует, что мы собирались ударить первыми. Армии прикрытия не могли быть расквартированы в глубине, это означало заранее отдать противнику часть территории СССР. Уже само предложение организовать оборону на линии, скажем, старых укрепрайонов, рискни кто его высказать, вполне могло повлечь за собой обвинение в государственной измене. Такая была обстановка, такие были настроения.
Вот что пишет Штеменко:
«…под влиянием наших временных неудач на фронте некоторые наши командиры прониклись излишней подозрительностью. В какой– то мере это болезненное явление коснулось и Генштаба. Как-то один из вновь прибывших командиров, наблюдая работу полковника А. А. Грызлова над картой, обвинил его в преувеличении мощи противника. К счастью, наша партийная организация оказалась достаточно зрелой и отвергла нелепые домыслы»[417]417
Штеменко C. M. Генеральный штаб в годы войны, с. 31.
[Закрыть].
Какая, собственно, разница, хотел вновь прибывший товарищ, воспользовавшись традиционными методами, расчистить себе место либо действительно считал, что отражение реального положения на фронтах, пусть даже и на картах Генштаба, недопустимо? Уверен, партийная организация Генштаба «оказалась достаточно зрелой» лишь потому, что война уже изменила нашу жизнь. Знающих, опытных, смелых работников уже нельзя было в одночасье вычеркнуть из общего списка. Период, когда брали всех подряд за «щи ленивые»[418]418
Этот случай описан в книге А. Рыбакова «Дети Арбата». Посчитали, что подобное название дискредитирует рабочий класс, и забрали повара. Говорят, происшедшее автором не придумано.
[Закрыть] и использование в определенных целях газетных обрезков с портретами вождей, отодвинулся до лучших времен. Но представляете, сколько откликов доброхотов всех рангов вызвала бы одна лишь мысль об организации обороны в глубине нашей территории? Сколько доносов пошло бы «куда надо», сколько голов полетело?..
Никто ведь не отрицает, что командиры рекогносцировали местность у самой границы, только что из этого следует? Войска-то не могли располагаться между пограничными столбами, они были расквартированы на некотором, иногда значительном, отдалении, в военных городках. Где были магазины, баня, клуб, казармы – выделенные горсоветом бараки, электричество, вода… Где была инфраструктура. А рубеж развертывания, окопы, землянки, если успели их отрыть до того, как на самом верху закусили удила, – вдоль границы. Вот и выезжали командиры, не все, лишь те, которые были поумнее, посмотреть, что там, перед окопами, на сопредельной территории.
Вот одно из высказываний, на которые ссылается В. Суворов:
«…Наблюдая немецких пограничников в каких-нибудь двадцати – тридцати шагах, встречаясь с ними взглядами, мы и виду не подавали, что они существуют для нас, что мы ими хоть в малейшей степени интересуемся…
…Может быть, нужно было с самого начала, не опасаясь дипломатических тонкостей, прямо говорить с бойцами о неизбежном противнике… ясно и четко называть полевые учения гитлеровцев прямой подготовкой войны»[419]419
Севастьянов П. В. Неман – Волга – Дунай, с. 7. К началу войны П. В. Севастьянов был комиссаром 5-й стрелковой дивизии.
[Закрыть]. Как видим, о превентивном ударе – ни слова. Ясно и четко заявить о надвигающейся войне не мог себе позволить не только дивизионный комиссар, но и командующие округами. Скажи такое Севастьянов не то чтобы солдатам, друзьям и жене, вполне может статься, что мемуары его оказались бы совсем о другом.Возможно, я и ошибаюсь, но то, как отзываются в своих воспоминаниях о немцах наши командиры, то, что они якобы «с самого начала» видели в них врага, представляется мне весьма и весьма сомнительным. Не могло же после такой войны прозвучать в воспоминаниях следующее: «Немцев, после совместных операций в Польше, после парада в Бресте, мы рассматривали как союзников. Встречаясь с их пограничниками, улыбались, поздравляя, таким образом, с очередной победой над общим империалистическим врагом. И они в ответ приветствовали нас характерным поднятием руки. Ребята все были крепкие, на подбор. Ладная, красивая форма сидела на них как влитая, выгодно отличаясь от линялых наших гимнастерочек…»
Вторая группа «доказательств» представляется более серьезной. В. Суворов утверждает, что был разработан план нашей грандиозной решающей наступательной операции. Вот что он пишет: «Как же могло случиться, что Красная Армия вступила в войну без планов?.. Как же получилось, что Красная Армия в первые месяцы войны была вынуждена импровизировать?..
На прямой вопрос, были ли планы войны у советского командования, Жуков отвечает категорически: да, были. Тогда возникает вопрос: если планы были, почему Красная Армия действовала стихийной массой без всяких планов? На этот вопрос Жуков ответа не дал. А ответ тут сам собой напрашивается. Если советские штабы работали очень интенсивно, разрабатывая планы войны, но это были не оборонительные и не контрнаступательные планы, то – какие тогда? Ответ: чисто наступательные»[420]420
Суворов В. Ледокол, с. 326, 327.
[Закрыть]. Выстроенная логическая цепочка просто поражает своей стройностью. Все говорят, что плана не было, Жуков говорит – был, следовательно, план был наступательным.
Однако откуда автор взял, что Генштаб не разработал план военных действий, кто ему об этом сказал? Жуков, Баграмян, Василевский, Штеменко утверждают как раз обратное: план развертывания советских войск не только существовал, но с изменением обстановки весной 41-го был переработан. В случае начала войны, в частности, в Киевском военном округе должен был вступить в силу план прикрытия границы «КОВО-41»[421]421
Баграмян И. Х. Так начиналась война, с. 92.
[Закрыть]. Аналогичные планы выдвижения войск существовали и в других приграничных военных округах. Был разработан и план мобилизации, предусматривающий не только призыв приписного состава, но и передачу в войска из народного хозяйства автотранспортной техники[422]422
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 349. Речь идет о «МП-41».
[Закрыть]. Замечу, о том, что планировалось именно наступление, не говоря уже о превентивном ударе, нигде не упоминается.
Ссылка на содержимое Красных пакетов[423]423
Такое название получили запечатанные документы, которые предписывали командирам подразделений порядок действий в случае войны.
[Закрыть] также весьма и весьма сомнительна. Если бы, как утверждает В. Суворов, в них действительно содержался хоть намек на наше наступление, немцы, в первые же дни захватившие десятки таких «пакетов», раструбили бы об этом на весь мир. Во всяком случае, он не приводит ни одного документа. А я приведу. Вот докладная записка командира 75-й стрелковой дивизии генерал-майора С. И. Недвигина, представленная командующему 4-й армией генерал-майору А. А. Коробкову на 12-й день войны:
«Товарищ генерал-майор, наконец, имею возможность черкнуть пару слов о делах прошедших и настоящих. Красный пакет опоздал, а отсюда и вся трагедия! Части попали под удар разрозненными группами. Лично с 22-го по 27-е вел бой с преобладающим по силе противником. Отсутствие горючего и боеприпасов вынудило оставить все в болотах и привести для противника в негодность.
Сейчас с горсточкой людей занят и обороняю город
Пинск, пока без нажима противника. Что получится из этого, сказать трудно.
Сегодня получил приказание о подчинении меня 21-й армии. Пока никого не видел и не говорил, но жду представителей.
Настроение бодрое и веселое. Сейчас занимаюсь приведением в порядок некоторых из частей. За эти бои в штабе осталось 50–60 процентов работников, а остальные перебиты.
Желаю полного успеха в работе. Вашего представителя информировал подробно.
С комприветом генерал-майор Недвигин»[424]424
Цит. по: Симонов К. С/с. Т. 8, с. 62.
[Закрыть].
Делать купюры в этом документе рука не поднимается. Если бы немецкие генералы могли это прочитать, уже тогда, в начале июля, они бы поняли, насколько упорной и длительной будет эта война. И уж поверьте, будь в пакете приказ выдвинуться с боями, скажем, в район Люблина, генерал Недвигин, упоминая о нем, использовал бы другие слова.
А вот как описывает момент вскрытия пакета К. С. Москаленко:
«Мы быстро прошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с начлом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на Львовское направление в район развертывания 6-й армии»[425]425
Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении, с. 26.
[Закрыть]. Если бы 1-я птабр предназначалась для прикрытия правого фланга нашей наступающей из Львовского выступа группировки, ей следовало бы развернуться восточнее Сокаля, но уж никак не между Львовом и Немировом, в самом центре предполагаемого якобы сосредоточения мехкорпусов[426]426
Если бы и впрямь задумывался удар, то мехкорпуса, вне всякого сомнения, были бы сосредоточены перед прорывом между Львовом и Перемышлем, как можно ближе к границе. На 22 июня 4-й мехкорпус был расквартирован севернее, а 8-й – юго-западнее Львова.
[Закрыть]. А главное, от Луцка до Немирова по прямой не менее ста пятидесяти километров.Теперь понятно, почему план боевых действий так и не успел вступить в силу и Красной Армии пришлось импровизировать? Пока войска поднялись по тревоге, пока разбросанные по гарнизонам полки и батальоны начали выдвигаться к границе, отведенные им рубежи зачастую уже оказывались заняты противником.
Если учесть, что советская авиация понесла в первые часы невосполнимые потери и выдвигавшиеся к границе колонны подвергались на марше непрерывной ожесточенной бомбардировке, если вспомнить, что фактически отсутствовала связь, станет понятным, какая началась неразбериха. Станут понятны и слова генерал-майора Крылова, на которые ссылается В. Суворов: «Конечно, у нас были подробные планы… Но, к сожалению, в них ничего не говорилось о том, что делать, если противник внезапно перейдет в наступление»[427]427
ВИЖ, 1965, № 9, с. 84.
[Закрыть].
Поставьте себя на место командира дивизии. Полки его, на ходу приводя себя в порядок, под непрерывным воздействием авиации противника, выдвигаются к границе, и вдруг выясняется, что оговоренный планом рубеж уже немцами занят. Связи со штабом армии нет. Что делать в этой ситуации? Каждый принимал решение на свой страх и риск. Одни пытались во что бы то ни стало прорваться к границе, другие – обороняться там, где их разведка столкнулась с дозорами противника, третьи занимали ближайшие выгодные рубежи и ждали указаний. Известны случаи, когда вышестоящие начальники, как правило, командармы, своей властью подчиняли оказавшиеся под рукой части и, не обращая уже внимания на директивы Красных пакетов, направляли войска, сообразуясь со сложившейся обстановкой. Это помогло им втянуться в войну с меньшими потерями, но усилило неразбериху и, по существу, ставило на мобилизационном плане жирный крест. Уже в первые часы стало очевидным, довоенные планы безнадежно устарели и применены быть не могут.
Создается впечатление, что планирование производилось в расчете либо на незыблемость нашей обороны, которая одна лишь могла обеспечить свободное перемещение подразделений вдоль линии фронта, либо на развертывание войск до начала масштабных военных действий.
Об этом же говорит и Жуков:
«При переработке оперативных планов весной 1941 года практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений»[428]428
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1, с. 354.
[Закрыть].
Между тем, если бы войска заняли подготовленные участки обороны заранее, хотя бы за сутки, за двое до вторжения, если бы они успели организовать взаимодействие, если бы план обороны вступил в силу, вполне возможно, что при прорыве нашей обороны немцы понесли бы куда большие потери и не смогли поддерживать заданный темп наступления. В этом случае в Генштабе могли своевременно разгадать замысел противника на окружение Западного фронта и вывести войска из-под удара, и все еще могло сложиться не столь для нас трагично.
В немалой степени вина за срыв мобилизационного плана лежит на высшем руководстве. Занять укрепления на границе, иными словами, произвести развертывание войск на оговоренных рубежах заранее, Тимошенко предложил Сталину еще 13 июня[429]429
Там же, с. 383.
[Закрыть]. Однако вождь не разрешил. Как уже отмечалось выше, гнев Сталина вызвало и занятие Предполья, произведенное войсками Юго-Западного фронта по личной инициативе его командующего. Части от границы были отведены в казармы, Кирпонос – наказан. Результат известен, войска встретили войну в лучшем случае в местах постоянного расквартирования. В худшем – на марше.
Как видим, из всего этого не следует, что план военных действий обязательно был наступательным. Напротив, достаточно взглянуть на расположение войск, и его оборонительный характер становится очевидным.
Части армий прикрытия должны были занять оборону вдоль западной границы, точно повторяя линией окопов ее конфигурацию[430]430
Говорю «должны были», так как войска стояли гарнизонами на некотором, зачастую значительном удалении от границы и в большинстве случаев выдвинуться к ней не успели. Понятно, что тактически невыгодные для обороны Белостокский и Львовский выступы прикрывались куда более тщательно. В частности, если 4-я и 5-я армии держали фронт в 120–130 километров, 9-я армия прикрывала участок границы на протяжении почти 500 километров (!), то 26-я армия держала фронт в 80–90 километров. Отсюда и концентрация войск, и мехкорпуса в выступах. Заметьте, речь идет о мехкорпусах, подчиненных командармам. Где же было их держать, как не в ближайшем армейском тылу? Не наступать они должны были, а встретить прорвавшегося противника!
[Закрыть]. Мехкорпуса, находящиеся в оперативном подчинении командармов, располагались в 20–50 километрах в тылу армий прикрытия, нацеленные локализовать возможные прорывы противника. Мехкорпуса окружного (фронтового) подчинения зачастую были удалены от границы на сотни километров.
Представим себе, что действительно существовал некий план превентивного удара и масштабного наступления. Каким образом мог он быть осуществлен? В. Суворов говорит о сосредоточении сверхмощной подвижной ударной группировки во Львовском выступе[431]431
Суворов В. День М, с. 61. Такая же группировка создавалась якобы и в Белостокском выступе.
[Закрыть]. Но так ли это? Из восьми мехкорпусов Юго-Западного фронта на 22 июня во Львовском выступе находились лишь два – 4-й 6-й армии и 8-й 26-й армии. Да и тем, чтобы выдвинуться в район Перемышля, пришлось бы преодолеть не менее восьмидесяти-ста километров. Остальные мехкорпуса располагались следующим образом: 22-й мехкорпус 5-й армии – в районе Луцк – Ровно, 16-й мехкорпус 12-й армии – в треугольнике Станислав – Черновцы – Каменец-Подольский; корпуса окружного (фронтового) подчинения: 15-й – в районе Броды (150–160 километров до Перемышля), 9-й– южнее Новограда-Волынского (340–350 километров), 24-й – северо-восточнее Проскурова (330–340 километров), 19-й – в районе Житомир – Винница (400–450 километров до Перемышля). Чтобы удар получился действительно сокрушительным, на рубеже развертывания требуется сосредоточить пять-шесть мехкорпусов. При этом желательно не трогать 22-й и 16– й корпуса– они прикрывают фланги группировки, а также и 15-й – он прикрывает стык 5-й и 6-й армий. Таким образом, наряду с 4-м и 8-м для удара должны быть привлечены 9-й, 19-й и 24-й мехкорпуса. Вот только как их передислоцировать к границе? За одну ночь такое расстояние не преодолеть[432]432
Следует отметить, что и подразделения того или иного мехкорпуса также были разбросаны на огромной территории. Зачастую они отстояли друг от друга на десятки километров. Когда 23 июня Ставка потребовала организовать контрудар, на Западном фронте танковые и моторизованные дивизии часто действовали не в составе корпуса, а самостоятельно.
[Закрыть]. Если же выдвигать корпуса поэтапно, от рубежа к рубежу, немецкая авиация немедленно это зафиксирует. Насколько опасно концентрировать тысячи танков на весьма ограниченной площади Львовского выступа, напоминать не надо. Эту группировку можно, обойдя с флангов, окружить. Напрашивается также и бомбардировка, которая при данной скученности становится смертельной.
Но дело не только в этом. Пять мехкорпусов не могут действовать сами по себе, они должны быть объединены единым командованием. Причем это не может быть командующий одной из армий Юго-Западного фронта, равно как и командующий фронтом – у них и своих забот хватает. Допустим, вновь создается объединение по типу танковой армии. Но такие вещи не делаются перед самым наступлением. Представьте ситуацию: мехкорпуса выдвигаются во Львовский выступ, и здесь командирам корпусов представляют их нового командующего, который ставит задачи и организует взаимодействие… Сколько дней на это потребуется? А-скученность такая, что повернуться негде, и подразделения вот-вот перемешаются. Могло такое быть? Едва ли.
Те же немцы не подтягивали танковые группы к границе, они сразу их выгрузили в непосредственной от нее близости. Потому что собирались наступать. Мы же, Нарком и Генштаб, на первых порах решили ограничиться обороной, втянуться в войну, нащупать слабые места у противника, а уж потом пробовать…
И надо признать, выстроенная, согласно утвержденному плану, оборона казалась стройной и достаточно прочной. Кто же мог предвидеть, что войскам не дано будет занять оговоренные оборонительные рубежи, а немцы смогут пробивать насквозь оборонительные порядки не батальонов и полков, но армий и приданных им мехкорпусов. Только кого в этом винить?
Если наше наступление действительно было бы подготовлено, ударные танковые группировки объединили бы в соединения более высокого порядка заранее. И механизированные корпуса не были бы разбросаны на огромной территории, в сотнях километров от рубежа развертывания. В частности, 9-й, 19-й и 24-й мехкорпуса Киевского Особого военного округа должны были в этом случае выдвинуть хотя бы ко Львову, а возможно, даже и к Перемышлю.
И такая возможность была! Нежданная Балканская кампания отвлекла отнюдь не малые силы Вермахта и восточно-европейских союзников до конца мая, Крит немцы очистили лишь к 1 июня. Создай Сталин в это время действительно сверхмощные ударные наступательные группировки, гитлеровские генералы, конечно, приняли бы это к сведению, но сделать ничего бы не смогли. Однако Сталин последним шансом не воспользовался[433]433
Уже слышу возражения. Проломить немецкую оборону должны были два-три мехкорпуса. А остальные вошли бы в прорыв, развили успех и т. д. Война показала, что разрозненные наши удары к прорыву фронта не приводили. Но даже и случись такое, пройти несколько сот километров до границы и далее большинству наших танков было просто не под силу. Износились…
[Закрыть]. Он ограничился лишь тем, что под давлением Жукова и Тимошенко дал разрешение на выдвижение двадцати восьми дивизий из внутренних округов на рубеж Днепра и Западной Двины. Одно лишь только это не оставляет ни малейших сомнений – Сталин не собирался нападать первым!
Несколько слов о факторе внезапности. Кто же спорит, сторона, заставшая противника врасплох, сумевшая добиться тактической, тем более оперативной внезапности, получает поначалу серьезные преимущества. Однако абсолютизация внезапного удара, тем более утверждение, что Сталин поставил на внезапный удар все, что, нанеся подобный удар, мы разгромили бы Вермахт уже к осени, а попав под него, оказались беззащитны, едва ли выдерживает серьезную критику.
Повторюсь, подставились мы сами, Сталин допустил роковой просчет и в развитие его сделал едва ли не все возможное, чтобы войска встретили противника неорганизованно, на худших позициях и, в большинстве своем, к боевым действиям неготовыми. Чем противник воспользоваться не преминул.
Сильно сомневаюсь, чтобы нечто подобное удалось– нам. Немцы-то как раз понимали, к чему все это может привести. Не случайно их самолеты, ведя непрерывную воздушную разведку, залетали восточнее Минска, Киева и Севастополя. Предприми мы шаги для создания действительно ударной группировки, не думаю, чтобы Гитлер ограничился нотами, подобными печально знаменитому Заявлению ТАСС.
