Текст книги "История Русской Церкви"
Автор книги: Андрей Зубов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Но ей было тогда несколько десятилетий, и до таких медвежьих углов как Русь она доходила в очень ослабленном состоянии. Следовательно, для монголов было важно, чтобы Русь усугубила эту разделённость, а не преодолела её. Для этого были основания. Римская церковь не дремала, она постоянно предлагает и грекам, и русским, известны предложения римских легатов Александру Невскому воссоединиться с римской церковью, обещают помощь, обещают владимирскую корону, власть над русской землей и независимость от татар. И я думаю, это не пустые обещания. В 51-м году к Александру Невскому приезжают два епископа, посланника Римского Папы, с этим предложением. Есть постоянная борьба. Что делают татары? Они освобождают русскую церковь от налогов вообще, от всех десятин, до этого всё было. И ставит русскую церковь в привилегированное положение – это происходит в 1270 – с одним условием: никаких контактов с западной церковью. С тех пор в русских церквах начинают молиться о здравии поганого царя ордынского и при этом проклинают латынское богомерзкое служение.
Происходит это разделение, оно очень выгодно татарам. Что это означает практически? Культурная связь с Западом, существовавшая до половины 13 века, несмотря на все эти схизмы, полностью прекращается. Это очень важный момент.
Сейчас евразийцы любят говорить, что Русь раскрылась Востоку. Никому она не открылась. Хан Узбек, который правил в 1313–1341 годах, принимает ислам в качестве государственной религии Орды. Соответственно ислам Русь уже не принимает, поэтому Русь закрыта и для ислама восточного, он чужой, и для запада, который еще более чужой, как ни странно, вроде это христиане, и не забудем, что большинство северных монархов Европы довольно близкие родственники русских князей.
И наконец, последнее последствие, которое имеет и духовное, и светское значение. Это комплекс раба, который, к сожалению, все больше распространяется на Руси и даже приветствуется в летописях, потому что, чтобы выжить и заслужить покойную жизнь, надо лицемерить, надо показывать любовь и дружелюбие к завоевателям, иначе плохо будет, а завоевателя ты естественно ненавидишь. Если ты имеешь какую-то власть, то эту власть татары требуют употреблять, чтобы собирать им дань и налоги. Ты долен из своих собственных братьев и сестер выдавливать последнюю копейку, отношение к низшим как к рабам, и при этом отдавать всё это татарам и кланяться им. Это больное отношение, которое у нас в современной поговорке «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Вот это оттуда происходит.
Было ли воспринято татарское завоевание как раз и навсегда данность? Конечно, нет. Оно было осмыслено в летописях сразу же как наказание за грехи самих русских людей. Все плачи о погибели русской земли, а это замечательные произведения русской литературы, в них рефрен, мы не уберегли нашу вельми красную землю русскую. Не уберегли чем? Не тем, что не готовились к войне – готовились! А тем, что не хранили христианских установлений, тем, что были друг другу волки, а не братья. Тем, что в нравственной жизни не соблюдали христианских принципов. Конечно, весь этот комплекс, не обвиняли другого.
Забегая вперед скажу, когда русские осмысляли Смуту и выход из Смуты начала 17 века, то каждое сословие обвиняло другое, что Русь вошла в Смуту. Тут этого еще нет, обвиняли сами себя, то есть самое здоровое установление. Обвиняли себя в том, что так всё произошло.
И конечно, начинается сопротивление. Первый, Евпатий Коловрат, черниговский воевода, который увидел разоренную Рязань и ушел партизаном и сражался. Самое мощное, первое восстание это восстание 1248 года, когда 2 брата Александра Невского Андрей Владимирский и Ярослав Тверской поднимают восстание, выгоняют баскаков из земель средней Руси. Александр тогда князь Новгородский и Киевский, но Киев сожжен, фактический он князь Новгородский. Что делает Александр? Новгородцы мечтают присоединиться к восставшим южным княжествам Владимирскому и Тверскому. Они смещают одного посадника и выдвигают другого, Онанию, сторонника борьбы. Военное напряжение растет, после нескольких конфликтов оно достигает своего апогея в несколько другой диспозиции в 1255 году. Что делает Александр Невский? Он выступает на стороне татар. Он к тому времени победитель немцев, литовцев и шведов выступает на стороне татар против своих братьев. Андрей бежит в Швецию, а Ярослав бежит в Псков. Александр Невский заставляет новгородцев выплатить дани, угрожая разорением Новгорода от татар. Ослепляет и отрезает носы тем, кто был против, кто были настоящими патриотами, желавшими свободы. Меняет посадника на своего человека.
Что это происходит? То, чем опять в новом контексте будет знаменоваться русская духовная жизнь. Это попытка борьбы за власть, а Александр мечтает стать единовластным правителем Руси, с помощью татар. Татарам только этого и надо.
Отделение церкви от западной, внутренняя междоусобица между князьями Рюриковичами – идеальная ситуация для управления богатой и в то же время потенциально очень сильной страной.
В этот период, тягостный для Руси, с одной стороны продолжается и утверждается канонизация русских князей. Русских князей, которые сражались за землю русскую. Александра Невского никто не канонизирует. Его канонизируют только в 16 веке при Макарии. Канонизируют Юрия Владимирского, погибшего на реке Сити, князя Михаила Тверского, который продолжал дело отца, боролся с татарами как мог, чтобы избежать полного разорения своей земли сам поехал к татарам и погиб, был убит. Эталоном считается князь Михаил Черниговский и его боярин Федор, который то же самое сделал, так же поехал в Орду, и так же погиб там.
Многих мы знаем только по имени, не знаем, где они княжили, не знаем их деяний, но знаем, что их почитали в то время, значит, они чем-то отличились и запомнились как защитники своей земли. Это первый круг русской духовности.
Второй, самый важный, круг русской духовности эпохи татарского гнета, который противостал всем этим негативным процессам. Он был связан с тем единственным ручейком, с той дорогой, которая осталась на Руси не закрытой, после того как обрубили связи с западом, и сами собой обрубились связи с исламизированным востоком. Это связь с Византией.
Византия в то время была слабой страной. После отвоевания К-поля у латинян в К-поле и в большей части тех территорий Византии, которые не были завоеваны, правит династия Палеологов, в Трапезунде, в К-поле, на островах архипелага. В это время происходит то, что культурологи называют палеологовским возрождением, а церковь это связывает с именем Григория Паламы, паламитским возрождением. Что же это за возрождение? Это возрождение в культурной форме известно всем, чудные мозаики, прекрасная поэзия. Не забудем, что Византия – это страна, которая непрерывно существует фактически через Рим с эпохи Платона, досократиков и Гомера. Это непрерывное культурное целое, хотя политически всё менялось. Это страна, которая не претерпевала культурного уничтожения ни разу на протяжении более 2,5 тысяч лет, после того как она вышла из постмикенского регресса в 9 веке до Р.Х.
Она имеет огромный культурный потенциал, которого не имеет ни одна другая страна в Европе. В этом смысле выбор православия, сделанный при Владимире, имел огромное значение для Руси. И вот сейчас он сработал снова. Дело в том, что эта внешняя культура имела и внутреннее наполнение. В чем суть внутреннего наполнения? Мы должны себе представить, что пережила Византия сама по себе задолго до этих страшных событий, когда возник ислам, и под влиянием ислама перешла к арабам значительная, большая часть Византии – Египет, Сирия, Северная Месопотамия, Африка. Переходит по многим причинам. Что пережила Византия? То, что переживают в таких ситуациях все культурные общества. Кроме политического, культурный шок. Те, кто побеждает, значит, у них что-то лучше. Иначе бы они не могли победить. Чем они отличаются? В области культуры, воинского искусства они далеко отстают. Религия. Прямого заимствования ислама греческой элитой не было, они его отвергали. Но начали, поскольку люди образованные, глубоко, глубже самих арабов, изучать основы исламского богословия – тот же Иоанн Дамаскин. И многие начинают прельщаться некоторыми мусульманскими моментами. Во-первых, начинается движение иконоборчества. В исламе нельзя делать изображения, а может действительно нельзя, в Ветхом Завете же это говорится. Долой иконы, долой изображения! Некоторые византийские императоры доходят до безумия, хотя они ни в малой мере не являются коллаборационистами, но они просто начинают воспринимать ту идею.
Другая еще более опасная идея, но более тонкая, это понимания отношений человека и Бога. В исламе в отношении человека и Бога есть онтологическая преграда. Главная поговорка ислама: ты можешь стать другом Бога, вали Алла, но ты не можешь стать Богом. Основа христианского учения, прямо из «Отче наш», это что человек становится сыном Божиим. Идея теозиса, обожения, это главный нерв в христианстве. Без этого вообще никакого христианства нет. Но это теперь кажется невероятной претензией, гордыней, и люди забывают об этом, отходят от этого.
Эпоха между 8 и 10 веком – это время упадка внутри самого христианства понимания многих богословских идей. Начинается контр движение в этой богатой культуре, оно связано с именем Симеона Нового Богослова, 11 век. О нем прекрасная книга епископа Василия Кривошеина. Сделал он очень много, его поэмы потрясающе красивы. Вера замкнулась в монастырях и приняла обрядовый характер. Он первый говорит вновь, что каждый человек где бы он ни жил, монах или мирянин, ребенок или взрослый, мужчина или женщина, богатый аристократ или простолюдин, он может пережить единство со Христом и сохранить навсегда единство с Богом.
Эта идея живого богообщения основная идея Симеона Нового Богослова. Потом наступает опять время, когда его идеи немного забылись. (Хотя ему единственному уже в позднее время дает византийская традиция имя Теолог, Богослов. Есть апостол Иоанн Богослов, Григорий Богослов, один из каппадокийцев, 4 век, и последнему ему – Симеон Новый Богослов.) Она занимает совершенно особое время в византийской православной мудрости. И в 14 веке из-за сложного духовного конфликта и спора с Западом, но опять же этот конфликт был совершенно не политический, но идейный, конфликт идей, который с двух сторон представляли греки. С одной стороны греки латинизированные, с другой греки, выросшие на своей собственной традиции. И вот этот диалог утвердил заново идеи Симеона о возможности прямого богообщения любого человека, и это движение, связанное с именем архиепископа Фессалоник Григория Паламы, Николая Кавасилы, получило название исихия, от греческого «молчание». В молчании, в тишине – мы с вами много говорим, а истина открывается в тишине. В тишине открывается не просто богообщение, его знали и мусульмане, открывается единство с Богом.
Тот же Палама говорит, что уже здесь на земле, в ситуации несовершенства, в которой живет любой человек, в сиянии божественного света человек становится причастником божественного естества через божественную энергию, божественный свет. А там, по ту сторону смерти, когда подвижность свободной воли завершена, там он станет во Христе причастником Божества через ипостась Иисуса Христа, то есть войдет в полноту Отца, став богом по благодати. Вот это новое учение, которое открывает невероятные перспективы перед человеком. Человек, маленькое земное существо, которое в условиях политических неурядиц, гонений и разорений чувствует себя вообще никем, вдруг оказывается сыном Божиим. И вспоминаются слова Евангелия: «дела, которые Я соделал, и вы соделаете, и больше их соделаете». Для человека открываются невероятные возможности.
И это учение, которое в Греции получает огромную актуальность в середине 14 века, практически сразу попадает на Русь. Это неудивительно. В Греции, особенно на Афоне и в монастырях К-поля, немало монахов из Руси и из южнославянских земель – Болгарии и Сербии. Всё переводится на славянский язык, всё привозится сюда. Здесь это духовное возрождение твердо связывается с именем – всем нам оно известно, но не всем известно почему – с именем преподобного Сергия Радонежского. Преподобный Сергий Радонежский входил в переписки со многими греческими отцами, к-польскими епископами, с Киприаном, который был поставлен в К-поле митрополитом Киевским. Преподобный Сергий проводник этой идеи. Мы иногда удивляемся, почему от него происходит такой сонм учеников и собеседников. Не все его ученики, тот же Кирилл Белозерский – его собеседник, он сам по себе пришел к тому же, под тем же влиянием. Почему примерно180 монастырей создано учениками или учениками учеников пр. Сергия? Какой был импульс? Что он им дал? Просто аскезу? Просто то, что он ел заплесневелый хлеб и строил своими руками? Это делали многие! Но он сам явил образ знатока исихазма, стяжателя Горнего Света.
Если мы посмотрим на славословия ему и его ученикам, написанные после смерти, например, Савве Сторжевскому, мы увидим, что главное это именно их исихастский опыт, опыт прямого богообщения. Это пленяло людей, это поднимало их из этой грязи, в которой они находились после татарского завоевания. Грязи не только из-за завоевания, но и из-за междоусобиц, низких целей и интересов, одичания и прочего. И он сам на себе показал пример исихазма. Он бы сын родовитого боярина, коменданта крепости Радонеж, ему бы быть воином. Он уходит от всего этого. Более того, он уходит от всех предложений власти, ради которой другие убивают друг друга. Даже «духовной». Мы помним, как братия выгоняет Сергия из Троице-Сергиева монастыря – он не сопротивляется. Тогда он уже известный игумен, он уходит на реку Киржач и основывает свой скит. Мы помним, как митрополит Алексий незадолго до смерти говорит, что ты должен быть новым митрополитом после меня, становись епископом, а потом возьмешь митрополию всея Руси. И он, всегда послушный священноначалию, говорит: нет, если не хочешь, чтобы я ушел от тебя навсегда, не неволь меня в этом. Митрополит Алексий отступил.
В то же время Сергий оказывается непреклонным сторонником единства митрополии. Здесь очень важный церковный момент. Дело в том, что с самого начала русской земли вся Русь была единым митрополичьим округом. Это у нас сейчас митрополиты – это почетная должность вроде генерал-полковника, а архиепископ вроде генерал-лейтенанта, епископ – генерал-майора. Так Пётр Первый завел, а в Греции было иначе. Были митрополичьи округа (митра – полис – матерь-город), который объединяли большое количество епископий, и так до сих пор остается в Греции. Собор 17–18 года хотел в России это ввести, но не успел. Русь была единой митрополией, разделенной на ряд епископий и арихепископий, и митрополит всегда назначался из К-поля. После того, как произошло татарское нашествие, в 14 произошло важное событие, о котором мы мало знаем, но которое очень существенно. Литовское княжество продолжает развиваться в принципиальном нежелании подчиняться Орде. Если Рюриковичи готовы подчиняться, Гедиминовичи (Миндовга сменяет Гедимин, видимо, не его родственник), их идея другая. В то время литовцы малокультурные люди, у них нет своего письменного языка. Письменный язык – это церковнославянский. Часть из них католики, часть православные, значительная часть язычники. И они решают отвоевать у татар Русь. Им это удается. Сын Гедемина Ольгерд женатый дважды на двух русских княжна Рюриковнах Марии и Ульяне в 1363 году громит татарское войско в пух и прах на Синих Водах, это территория Донецкого бассейна. Этот разгром привел к тому, что вся Западная Русь, Киев, Чернигов, Переяславль, вплоть до Черного моря, которое потеряли еще в 12 веке от завоевания половцами, всё занято Литвой. На престолах там, где князья перешли на его сторону, остались Рюриковичи, там, где князья были коллаборационистами, до конца держались за татар, были смещены, и назначены князья Гедиминовичи. Но что важно! Всюду восстановлено городское управление, вечевой характер страны, нигде не было принуждения к переходу в другую веру, православие – главная религия литовского княжества, но при этом и католицизм так же признан, и язычество еще терпится.
В этой ситуации, когда Литва растет всё больше, и все русские с Востока, и Новгород, и Псков (единственное княжество, которое может брать в князья не Рюриковича, там всё чаще берут литовских), и Тверь, и даже далекая Рязань с новой столицей в Переяславле-Рязанском. Рязань разорена и больше никогда не поднялась. Все смотрят на Литву. Она становится образом освобождения. Естественно этому желает помочь Церковь, потому что она понимает всю вредоносность рабского состояния, поэтому в К-поле сохраняю единство русской митрополии, несмотря на то, что политически Русь разделена между Русью татарской и литовской.
А вот Русь татарская стремится отделиться церковно. Кто больше всего боится победы Литвы? То княжество, которое постепенно становится главным в татарских землях Руси. Вы догадываетесь, что это княжество московское. Московские князья, которые начиная с Юрия Даниловича, сына московского князя Даниила, проводят абсолютно коллаборационистскую протатарскую политику, по приказу татар наказывают жгут и убивают граждан соседних княжеств, если они сопротивляются Орде. Сам Юрий Данилович, оклеветавший Михаила Тверского и фактически убивший его в Орде. Все эти люди боятся Литвы и собственного народа, который с Литвой, а не с ними связывает будущее. Им надо создать свою церковь, церковь, которая не будет больше церковью связанной с Литвой. Не забудем, что митрополит Алексий, и даже митрополит Петр, который перенес митрополичью резиденцию формально в Москву, тем не менее был митрополитом Киевским и всея Руси. Это была так называемая странствующая митрополия, страна разорена, титул Киевский, но живет в другом более благополучном городе. Теперь надо разделить. И когда в К-поле посвящают митрополита Киприана, видимо болгарина, известнейшего исихаста, мистика и мыслителя, митрополитом Киевским и всея Руси, Дмитрий Донской в противовес ему назначает своего духовника попа Митяя, мы даже не знаем, как его зовут, потому что прозвище Митяй – то ли Дмитрий, то ли Михаил. Его иногда называют белым овдовевшим попом, назначает его митрополитом Владимирским и всея Руси, т. е. своим. Отказавшийся принять его епископ Суздальский Дионисий, который сыграет такую роль в Куликовской битве, он заковывается в кандалы. Остальные епископы боятся и подчиняются, но не подчиняется преподобный Сергий, который пишет Киприану, чтобы он не боялся и приезжал на Русь, что он с ним. И Киприан едет в Москву, будучи уверенным, что митрополита постыдятся. Ничего подобного. Дмитрий Донской не стыдится митрополита, он его арестовывает, грабит, раздевает донага, держит в холодной и под охраной высылает снова. Не буду рассказывать, есть великолепная книга Юлиана Прохорова «Повесть о Митяе», где приводится текст повести и дается бесконечно интересный исторический фон.
В конечном счете, Дмитрию Донскому приходится пересмотреть свою позицию, Киприан возвращается в Москву, становится митрополитом, единая митрополия восстановлена, Литва в этой ситуации намного более союзно смотри на Москву, и в этой ситуации происходит Куликовское сражении. Дмитрий Донской долгое время колеблется, он не хочет воевать с татарами. Это невыгодно, татары традиционные союзники против Литвы, но вся Русь против. Как говорится в одной летписи: вскипе русская земля против татар. Дионисий Суздальский в 1377 году пишет князю: брань славна есть лучше мира студна. Куда деваться? Митрополит Киприан, которого поддерживает пусть даже из политических соображений, мы этого не знаем, К-польский патриарх, также выступает за то, чтобы сопротивляться. Литва готова прислать войска в помощь. Некуда деваться Дмитрию. Он выступает во главе русских полков, пришли все. 8 сентября 1380 года в сражении на Куликовом поле темник Мамай разбит Дмитрием. Когда читаешь летописи этого времени, поражаешься, как до этого совершенно с опустившимися крыльями русская земля, которая действительно бежит от одного имени татарина, вдруг вся вскипает духовным подъемом. В чем дело? В том самом! Таинственное соединение с Богом, таинственное переживание себя сыном Божиим дает колоссальные силы в любом деле, от монашеского до воинского служения, но только за правду. Отсюда позднее предание о благословении Сергием Пересвета и Ослабю на Куликовскую битву. В житии, которое написал первый агиограф преподобного Сергия Епифаний Премудрого, нет ни слова об этом эпизоде. Но русская традиция связывает преподобного Сергия с победой на Куликовом поле, и это, видимо, справедливо.
Но сам Дмитрий Донской ведет себя, мягко говоря, безобразно. Когда через 2 года после победы новая татарская рать идет на Москву, он бросает город и поручает его оборону митрополиту Киприану. Митрополит человек невоенный. Что делают русские московские люди? Тоже очень характерно. Собирается вече, на котором выбирают князя, это внук Ольгерда, который чудом оказался в Москве. Он организует сопротивление. Оно неудачное, Москву сжигают, князь погибает. Он герой, и митрополит Киприан тоже герой. Пытаются делать все что можно.
Следующий период это период гегемонии Литвы в Москве. Вспоминать этого не любят, но это так. Дело в том, что Рюриковичи окончательно обанкротились в сознании русских людей. Сын Дмитрия Василий живет в Литве, его держат заложником, там он женится на Софии, дочери Витовта (после Ольгерда был Витовт). Практически Восточная Русь – это татарская часть Литовского государства. Главный политический центр власти – это Орда и Литва.
Витовт постоянно колеблется между православием и католицизмом, между союзом с Польшей и статусом освободителя всей Руси. Поворотное событие это 1399. Витовт талантливый политик и военачальник тщательно готовится. Он заключает союз с Орденом и отдает ему часть своих личных литовских земель, но за это получает орденское войско, он организует войска всех своих литовских земель, заключает договор с Тверью, ведет переговоры с Новгородом, собирается огромное русско-литовско-немецкое войско, чтобы раз и навсегда разгромить ордынцев. Этой войско выступает на восток и встречается с войсками, которыми фактически командует Едыгей, знаменитый опытный старый татарский военачальник, и татарский хан Темир Кутулуй. И в этой битве счастье отвернулось от Витовта. Татары разгромили объединенную армию, прошлись огненным потоком по всей западной Руси, за огромные деньги от них откупился Киев, была сожжена Киево-Печерская Лавра. С мечтами об освобождении Руси было покончено.
Теперь начинает слабеть литовская идея и вообще ориентация на запад. Её подрывают два события. Одно духовное, другое воинское. Духовное событие – это уния 1439 года. Митрополит Киевский и всея Руси Исидор едет на Флорентийский собор, на котором Византийский император и Византийская церковь хотят договориться с западной церковью о воссоединении. Положение К-поля ужасно, почти вся империя завоевана турками-сельджуками. Остался только сам город К-поль, несколько островов, несколько кусков территории на Балканах и в Малой Азии. Дни Великого города сочтены. В этой ситуации император Иоанн просит организовать собор, на котором надо обсудить, может, наши споры гроша ломаного не стоят, может, мы говорим одно и то же, а противоречия имеют филологический характер. Значительная часть греческих епископов с ним согласна. Если будет примирение, это не значит, что византийская церковь станет католической, просто они согласятся, что различия не имеют догматического характера, поэтому могут сохраняться. С той и другой стороны блестящие богословы и догматики, в том числе и Исидор. Флорентийский собор принимает решение об унии, о воссоединении церкви. Церковь вновь едина, различия не важны. Главная догматическая точка, это момент в символе веры. В свое время римляне добавили в символ веры, чтобы противостоять арианам, слова «филиокве», то есть Дух Святой исходит и от Отца, и от Сына. Я сейчас не буду говорить о богословском значении всего этого. Но греки убедили, что аналогом для греческого уха это «пер филио» – через Сына. От Отца через Сына, это прямо присутствует в Новом Завете. Вроде, согласились, Исидор вернулся в Москву в 1441 году. И тут его ждет полная обструкция: ты что с этими латинянами снюхался? Никогда на это не пойдем. Он низлагается и высылается. Он едет на Западную Русь и естественно остается Киевским митрополитом, но в Москве его больше не признают. Сыграла роль эта долгая татарская политика разделения, когда очень слабые в богословии русские люди, это не греки и не латиняне, сам факт того, что признали факт богопротивного латинства – это анафема и пошел вон! И что остается сделать? Выбрать своего епископа, потому что в К-поле признали унию.
И вот тогда в 1448 году впервые на Руси сами выбирают себе митрополита, главу русской церкви, но уже её восточной, татарской, если угодно, части. Этим митрополитом оказывается Иона. Он фанатичный поборник не просто православия, а как говорят, московской автокефалии. Все, казалось бы, работает на Иону. Ферраро-Флорентийский собор имел прямое чисто политическое следствие – весь Запад пошел освобождать Византию от сельджуков с самыми добрыми чувствами. Армию возглавил польский король герой Владислав. Огромная рыцарская армия через Балканы двинулась к К-полю. Но в 1444 году опять отвернулась военная удача, и под Варной была разгромлена турками рыцарская армия, т. е. К-поль освободить и Византию возродить не удалось. Удалось бы, все бы сложилось как-то иначе.
В 1453 году султан Мехмет завоевывает К-поль, последний византийский император Константин XI как истинный воин с оружием в руках погибает сражаясь за свой город. София константинопольская разорена, богослужения прекращены, всё закончилось. На Руси это восприняли так: видите, они изменили Православию, и освободить их никто не смог, и завоевали их турки. Теперь только мы остались, мы московские православные люди единственные. Те, что в Киеве, неважно, они всё равно уже с Польшей в союзе, сомнительные православные. Правда, в К-поле гибель империи вызвала тоже обратную реакцию. Патриарх униат был смещен, избран патриарх Геронтий, турки-сельджуки это тоже только приветствовали, им, так же как и на Руси, было важно, чтобы покоренные греки исповедовали другую веру, не как римляне, чтобы больше походов на Варну не было. Поэтому они приветствовали: православные – это анти-католики. Позиция Геронтия, что лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара, была вполне одобряема завоевателями. Ну, коль завоевали, какие же это свободные люди, да пусть православие возродилось, но они разорены, и остались только мы.
Умирая митрополит Иона в 1458 году берет слово со всех епископов татарской части митрополии, не литовской, никогда не брать митрополита из К-поля, всегда его выбирать самим. Вот эта клятва русских епископов может считаться началом период схизмы. Греки никогда не признали это самостийное отсоединение русской митрополии. Они естественно продолжали требовать, чтобы митрополита как и раньше назначала материнская церковь. Материнская церковь назначала митрополита в Киев, Москва отделилась от Киева и К-поля, и К-поль анафематствовал Москву. Это тоже не любят вспоминать. И в течение последующего времени, до Ивана Грозного, К-поль не признавал Московскую церковь. Последний ручеек, соединявший Русь с мировым христианством, прервался. Русь оказалась абсолютно изолирована, культурно опустошенная татарским нашествием, в гордости возомнившая себя третьим Римом и при этом не желавшая видеть нигде авторитета, кроме как в самой себе.
Последствия не замедлили сказаться. Когда-то часть культурного христианского мира, развивавшаяся, это видно по Андрею Рублеву, по Епифанию Премудрому, по архитектуре, вместе со всем христианским миром, пусть как его периферийная и несколько отстающая часть, вроде Скандинавии, она стала стремительно отставать, практически остановилась в своем развитии. Начиная где-то с второй четверти 15 века Русь останавливается в своем культурном развитии, а это момент, когда Европа переживает исключительно быстрый подъем Ренессанса. Другое дело, что Ренессанс Европы проходит через идею восстановления дохристианского гуманизма: человек – мерило всех вещей, человек наравне с Богом. Нет, Бог не отбрасывается, но человек наравне с Богом, мерило всех вещей. Не человек в Боге, как в исихазме, а человек наравне с Богом, человек эмпирический земной, не совершенный человек исихазма, не тот, кто стремится открыть себя Богу, а человек в своей данности. Между фресками палеологовского монастыря Хора, замечательный, последнее, что сделала Византия уже в 15 веке, где дана эта просветленность человеческого совершенства, и статуями Микеланджело и картинами Джотто пролегает очень большое различие. На западе человек как таковой в эмпирической данности, в Византии человек как идеал божественности, как сын Божий. Возможно, если бы Россия не отделила себя от восточной части мира, и может даже, дав эту прививку западу, этот культурный, духовный паламитский ренессанс пришел бы на Запад, там были для этого основания. Но этого не произошло, а что произошло потом, я вам расскажу на следующей лекции.
