Текст книги "Смерть по вызову"

Автор книги: Андрей Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Спасибо за совет, обязательно попробую, – воскликнул Десятников.

Старый черт обожает давать всякие бесполезные советы и изрекать непреложные истины. Пошел он со своими советами подальше. Можно подумать, сам Ершов только и делает, что совершает пробежки и упражняется с гантелями. Это просто смешно. В свободное время наверняка собачится со своей старухой или храпит на диване. Налившись раздражением, Десятников вошел в помещение кафедры. Он поздоровался с секретарем, выстукивавшей на машинке текст казенного письма, надел дубленку и взял руку шапку.

– Хорошо, что вас увидела, – секретарь оторвалась от работы. – Мне поручили собрать деньги на подарок Ершову. В пятницу у него день рождения. Хотели посидеть всей кафедрой, по скромному. Сдавайте сколько сможете.

– Надо же, у Ершова день рождения, – всплеснул руками Десятников. – А я как назло не при деньгах. Завтра можно сдать?

– Можно и завтра, – кивнула секретарь. – Но, кажется, у вас завтра нет занятий.

– Я собирался в библиотеке посидеть, – соврал Десятников.

* * *

Вот ещё придумали, деньги сдавать на шампанское Ершову. Если бы на его похороны собирали, на венки, на ленты, можно было кинуть пару мятых купюр. Мелочь какую-нибудь, грош ломаный. А на день рождения, нет, из принципа не следует давать ни рубля. Закрыв за собой дверь, Десятников сбежал по ступенькам на первый этаж, вышел на улицу с непокрытой головой, держа шапку и портфель в левой руке.

Мужчина в пальто табачного цвета, приметив доцента, шагнул ему навстречу, протягивая руку, улыбнулся тепло и приветливо.

– Здравствуйте Олег Олегович, – Егоров крепко, с чувством пожал руку Десятникова.

– Значит, вы и есть Сорокин Вадим Матвеевич? – поинтересовался Десятников, отвечая на рукопожатие.

– Точно, я и есть Сорокин, – сказал Егоров. – А вы, стало быть, Олег Олегович? Очень рад нашему очному знакомству, – Егоров улыбнулся ещё приветливее и теплее. – Надеюсь, в дальнейшем оно перерастет в дружбу. Очень надеюсь, и прошу в машину.

Егоров показал рукой в сторону черного «Мерседеса», сделал пару шагов и распахнул перед Десятниковым переднюю дверцу, жестом приглашая доцента занять место рядом с водителем. Десятников устроился на сиденье, положив на колени портфель и шапку, посмотрел в доброе немолодое лицо водителя, поздоровался с ним, а про себя отметил: этот Сорокин, не смотря на внешний лоск, дорогое пальто и модные ботинки, все-таки деревенский лапоть. Разве приличного человека, гостя, которому ты назначаешь встречу, усаживают рядом с водителем? Следовало предложить Десятникову заднее место, самому сесть рядом с ним, завести приличествующий случаю разговор. Воспитания этому Сорокину не хватает, без очков видно, ещё то воспитание. Устроившись за спиной Десятникова, Егоров коснулся плеча водителя: «трогай».

– А где находится представительство фирмы? – спросил Десятников, оглядываясь назад. – В центре?

– Да, почти что в центре, – кивнул Егоров. – Вы знаете, Олег Олегович, таким вас я себе и представлял.

– Каким, интересно?

– Ну, высокий видный мужчина, – сказал Егоров. – Вы сразу вызываете к себе расположение. В нашем деле внешность человека многое значит. Я предвижу, у вас накопились вопросы. Уверяю, ни один из них без ответа не останется. И вообще, такие предложения делают раз в жизни.

Егоров замолчал, а Десятников уставился на дорогу, отметив, что машина, свернув с набережной, запетляла в незнакомых узких переулках.

– Сигареточку не желаете? – обратился к Десятникову водитель.

– А здесь можно курить? – доцент уже вытаскивал из кармана пачку сигарет и зажигалку. – Конечно, курите, – ответил водитель. – Ехать нам ещё долго, – непонятно зачем он притормозил, остановив машину у кромки тротуара в безлюдном месте, сказал. – А черт.

Десятников посмотрел на водителя, стараясь понять, что же произошло и почему они встали. Но в это мгновение сидевший сзади Егоров одной рукой вцепился доценту в волосы и запрокинул его голову назад. Другая рука обхватила шею так, что кадык доцента оказался между плечом и предплечьем Егорова, точно в локтевом сгибе. Рука сжалась в локте, перекрывая сонные артерии справа и слева.

Перед глазами Десятникова, успевшего издать лишь хриплый стон, поплыли разноцветные круги. Седовласый шофер ухватил доцента за левое предплечье, поднял рукав дубленки и пиджака, проворными пальцами расстегнул манжету рубашки. Игла шприца с первой же попытки вошла во вздувшуюся от напряжения вену.

Доцент дернулся всем телом, осел на сиденье, широко растопырив ноги.

Глава 10

Поднявшись на площадку второго этажа, Ирошников постоял минуту в задумчивости, не решаясь сделать последний шаг, наконец, поднял руку, надавил пальцем кнопку звонка. За дверью послышались приглушенные голоса, мужской и женский, шаги. Видимо, с другой стороны двери кто-то разглядывал физиономию Ирошникова через глазок. Но вот упала цепочка, щелкнул замок. Ирошников нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

– Господи, кто пришел.

На пороге стоял Валерий Вербицкий и смотрел на Ирошникова широко раскрытыми то ли от удивления то ли от испуга глазами. Вероятно, именно так смотрят простые смертные на выходцев с того света или на марсиан.

– Это ты, Антон? – Вербицкий все моргал глазами.

– Это не я, – усмехнулся Ирошников – Можно войти?

– Заходи, – Вербицкий распахнул дверь – Я малость обалдел.

Переступив порог, Ирошников снял пальто и шапку, пристроив одежду на вешалке, скинул ботинки и поставил их на темный коврик, чтобы от прилипшего снега на паркете не расплылась темная лужа. Вытащив расческу, он обновил пробор на голове, понизив голос, спросил:

– Твоя жена все уже знает?

– Знает, – кивнул Вербицкий.

Ирошников понизил голос, на этот раз до тихого шепота.

– А на твоем месте, я поступил бы так: оделся и кругами походил в ближайшем сквере. Чтобы выяснить, нет ли за мной «хвоста», – Ирошников рассмеялся.

– Думал, люди в твоем положении теряют чувство юмора.

– А затем теряют все остальное: свободу, жизнь.

– Проходи, – жестом Вербицкий показал, куда именно следует проходить незваному гостю и, опередив Ирошникова, вошел в комнату первым и голосом конферансье, объявляющего следующий номер программы, сказал:

– Танечка, у нас в гостях Антон Ирошников.

Жена Вербицкого, сидевшая перед телевизором, вздрогнула, поднялась с кресла и с растерянным видом уставилась сперва на мужа, потом на Ирошникова.

– Антон, это вы?

– Только что об этом меня Валера спрашивал, – Ирошников улыбнулся.

– Конечно, конечно, – кивнула Татьяна. – Просто это так неожиданно… Ваш визит… Без звонка, без предупреждения… Ваш визит, да…

– Не мог позвонить, – честно отвели Ирошников. – Записная книжка осталась в моей квартире, а там милиция проводила обыск. Вероятно, книжку изъяли. А на телефонные номера у меня плохая память. Поэтому я без звонка. Мы ведь дружили в прежние добрые времена, даже был несколько раз зван сюда в гости, адрес запомнил, вот и нагрянул. Но если вы не очень рады моему визиту, готов уйти.

Татьяна в растерянности, с которой ей никак не удавалось справиться, переводила взгляд то на мужа, то на Ирошникова.

– Ну что вы, Антон. Что вы… Мы рады, Антон, мы очень рады. Мы так рады, что даже не знаю, – Татьяна изображала на лице какие-то странные гримасы, сразу и не понять, то ли она старалась улыбнуться, то ли готовилась горько заплакать. – Мы очень рады, – повторила она, – вашему приходу.

– Я скоро уйду. Вот посижу немного и уйду. А у вас тут хорошо, тепло. Приятно в тепле-то посидеть. Вот немного передохну и побегу дальше. По своим делам.

– Боже, Антон, – Татьяна всплеснула руками. – Сидите, сколько вам захочется. Когда вы позвонили в дверь, думала, водопроводчик идет. У нас бачок подтекает в туалете, мы вызывали водопроводчика. А это вы…

– А это я, – повторил Ирошников последние слова хозяйки и покачал головой. – Виноват, но это я.

– Вы садитесь, Антон, – Татьяна показала на кресло. – Телевизор посмотрите.

– Да мне некогда, – ответил Ирошников. – Сейчас жизнь у меня такая суетная. То туда, то сюда. Много беготни.

– Да-да, я вас понимаю, очень даже понимаю, – Татьяна, не зная, что с собой делать, продолжала стоять посередине комнаты. – Печально, что я могу сказать, печально все это…

– Очень печально, – согласился Ирошников.

Хотелось спросить, какой повод для печали лично у хозяйки дома. Ирошникова ещё не поймала милиция – и это печально? Или беглый преступник заявляется в добропорядочный дом, подвергая опасности его хозяев, – и те в печали? Вопросы вертелись на языке, но Ирошников промолчал.

– Вы, наверное, есть хотите? – Татьяна жалобно посмотрела на Ирошникова. – Я как раз тефтели приготовила, будто знала… А на гарнир рис.

Ирошников устроился в кресле.

– И ещё компот хороший есть.

Татьяна, счастливая тем, что тягостный разговор позади, чуть не бегом помчалась на кухню.

* * *

– Соскучился, небось, по домашней кухне?

Вербицкий занял другое кресло, закинул ногу на ногу.

– Чего мне действительно не достает, это записной книжки. По ней я действительно соскучился. А домашняя кухня… Без неё прожить можно. На Руси издревле прекрасно относились к беглым каторжникам, юродивым, лишенцам. Даже любили их на свой лад, сейчас я пью эту любовь полной чашей.

– Горькая это чаша, – Вербицкий покачал головой. – Вообще-то ты правильно сделал, что пришел ко мне. Чем могу, помогу. Друзья ведь они в беде познаются.

Ирошников поморщился.

– Ты заимствуешь лексику нашего профорга. Эти слова он повторял, когда Витька Логинов по пьяной лавочке провалился в котлован и сломал себе что-то. А мы бегали к нему в больницу…

– Ты лучше о себе расскажи. Как все это могло случиться? Я лично в этой истории ничего не понимаю.

– Меня разыскивают за убийства, которые я не совершал. А я жду, когда в руках правосудия окажется настоящий убийца. Возможно, ждать придется долго, в этом деле все против меня. Получается, что ту старуху, которую проткнули лыжной палкой, перед её кончиной видел я один. Ушел, а через некоторое время сосед обнаружил труп. Получается, что кроме меня, её и проткнуть некому. И сосед показал на следствии, что я и есть тот последний человек, который видел бабку живой. Этот сосед, по существу, гвоздь всей программы. Мое слово против его слова. Но мое слово немногого стоит.

– Тебе не позавидуешь. История паскудная, хуже некуда. Но убийцу должны найти.

– Конечно, убийцу найдут, обязательно найдут, – кивнул Ирошников. – Так всегда происходит в книжках и кино. Но в жизни… Я ведь в глазах суда буду выглядеть жестоким корыстным убийцей. Тут никаких поблажек и скидок. И ещё большой вопрос – доживу ли я вообще до суда.

– А второе убийство, что произошло там? – Вербицкий сосредоточено разглядывал кончики пальцев.

– Тоже полный мрак, – спросив разрешения, Ирошников закурил. – Приезжаю по вызову, а посредине комнаты плавает в луже крови здоровый мужик. Голова проломлена, рядом с телом гвоздодер. Вот с этим гвоздодером в руках меня и застала жена этого мужика. Она возвращается то ли со службы, то ли из магазина и видит эту веселую картинку, словно из одноименного детского журнала. А я натурально делаю ноги. А что бы ты, интересно, придумал на моем месте?

– Для начала не стал бы трогать гвоздодер. Значит, там остались твои пальцы?

– Ясно, остались. Я ещё к каким-то предметам прикасался, сейчас уж не помню, к чему именно.

– Это и есть твоя главная ошибка. Ты ведь не первый раз в жизни увидел покойника в луже крови, и вдруг растерялся, как мальчишка. И, главное, оставил пальцы – прямая улика. И следователь, сдайся ты милиции, первым делом тебя спросит: с какой целью вы брали в руки орудие убийства. Если уж ты, не подумав, взял эту железяку, хоть пальцы сотри.

– Жена покойного видела гвоздодер в моих руках. Поздно было стирать пальцы.

– Да, история, – Вербицкий задумчиво почесал затылок. – И советы давать дело неблагодарное: как бы ты поступил, как бы я поступил. Все это художественный свист, задним умом все умны.

* * *

Таня неслышными шагами подкралась к столику, поставила перед Ирошниковым большую тарелку с тефтелями, куском курицы и чашку кофе, снова ушла на кухню, вернулась с порцией хлеба на одном блюдечке и пирожным на другом.

– Ешьте, пожалуйста, – она помаячила перед столом, не зная, оставаться ей вместе с мужчинами или уйти. – Я в другой комнате посижу, – Татьяна кивнула головой на дверь.

– Нет, нет, оставайтесь здесь, – запротестовал Ирошников, быстро успевший набить рот. – Вы нам нисколько не мешаете. Какие могут быть секреты от жены друга?

Кивнув, Татьяна села на край дивана и стала наблюдать, как Ирошников быстро, с немым ожесточением поглощает пищу.

– Может, выпить хочешь? – предложил Вербицкий. – У меня коньяк есть хороший.

– Сейчас утро, не время для возлияний, – хлебным мякишем Ирошников нагружал рис на вилку. – В прежние времена, выпил бы без звука. Но теперь пришлось поменять привычки из соображений конспирации и вообще человеческой осторожности, – Ирошников посмотрел на притихшую на диване Татьяну и так страшно завращал глазами, что женщине сделалось не по себе. – Жизнь в бегах… Теперь это удовольствие испытал на собственной шкуре.

Татьяна долго думала над ответом и, наконец, сказала:

– Да, вам не позавидуешь.

– Точно, не позавидуешь, – Ирошников взял курицу за косточку и вонзил зубы в белую мякоть. – Тяжкий это труд, от милиции бегать.

– Но ведь от самого себя не убежишь.

Реплика сорвалась с женских губ непроизвольно, так вырывается из груди дыхание, Татьяна тут же пожалела о своих словах, постаралась исправиться, но только ещё больше запуталась.

– То есть я хочу сказать… Хочу сказать, что вас обвинили голословно… Мы с Валерой не верим, что это вы совершили… Ну, эти преступления. Мы знаем, что это вы убили. То есть убили, но не вы, – Татьяна запуталась окончательно. – Простите.

– Ничего, ничего, – Ирошников внимательно выслушал бестолковый монолог хозяйки, снова нагнулся над тарелкой. – Я уже привык, что люди, посвященные в мои проблемы, глядят на меня как бы это сказать, – он щелкнул пальцами. – Глядят на меня с удивлением, так смотрят на тяжело больных, словно я ещё вчера непременно должен был умереть, но ещё жив по какому-то недоразумению. Глядят и прикидывают про себя: сколько, друг, ты ещё протянешь? В смысле, долго ли пробегаешь.

– Я совсем не то хотела сказать, – Татьяна заерзала на диване, словно искала и не могла найти удобной позы. – Ведь вас голословно обвинили, оклеветали…

– Никак нет, – Ирошников обглодал куриную косточку. – Улик, собранных против меня, на троих хватит и ещё останется.

– Понимаю, понимаю, – пробормотала Татьяна.

Ирошников хотел сказать, что хозяйка ничего не понимает, ничего не знает и наверняка считает его убийцей, но вместо этого он весело спросил.

– А помните, как мы погуляли у вас в гостях на прошлый Новый год? Славно погуляли, капитально.

Ирошников посмотрел на хозяйку. Интересно, она заявит или не заявит? С одной стороны, свидетель – слишком муторная обязанность, с другой стороны, нужно выполнить свой гражданский долг. Люди вроде этой Татьяны просто заражены комплексом неисполненного долга. Она может и заявить, хотя муж станет её отговаривать. В таком случае она заявит тайком от мужа: сегодня к нам приходил беглый убийца, примите все меры. Мол, у этого Ирошникова и аппетит настоящего убийцы. Он съел огромную тарелку тефтелей, курицу и ушел в неизвестном направлении. Видимо, нанизывать на лыжную палку ещё одну бабушку.

– Да, погуляли мы на славу, – Вербицкий погладил себя по твердому животу. – Мой фельдшер Одинцов чуть из окна не выпал.

– Кажется, сто лет назад все это происходило, – вздохнул Ирошников. – В какой-то другой жизни.

– Да, веселые времена, – Вербицкий обернулся к жене. – Танечка, будь любезна… Нам с Антоном нужно поговорить с глазу на глаз, ты понимаешь.

– Конечно, – Татьяна подскочила с дивана, с благодарностью улыбнулась мужу, мол, спасибо, что избавил меня от общества этого страшного человека, и закрылась в соседней комнате.

– Спасибо за угощение, – Ирошников отодвинул от себя пустую тарелку. – Все-таки, домашняя кухня – это из разряда вечных ценностей, нетленных.

– Если негде переночевать, оставайся, мы потеснимся.

– Спасибо, мне есть, где ночевать, – сказал Ирошников. – Собственно, зашел я к тебе немного одолжиться. На работу я ведь устроиться не могу, везде паспорт спрашивают. Перебиваюсь, чем придется. На той неделе больного грузчика в мясном отделе гастронома подменял. А эта неделя – вся мимо денег.

* * *

Ирошников вспоминил вчерашний рабочий день. С вечера он разгружал коробки с карамелью в кондитерской «Галактика». Но хозяин, обещавший рассчитаться в конце работы, вдруг сделал интересное предложение: «Оставайся ночевать здесь вместе со сторожем, утром получишь тройной тариф. Главное присматривай за сторожем – это главное. А то спалит весь магазин к чертовой матери. И уволить его руки не доходят, родственник со стороны жены». Ирошников после короткого раздумья согласился. Накануне лопнул старый брезент на раскладушке, и Ирошников дал себе слово не возвращаться обратно к Ларионову без новой раскладушки или надувного матраса.

Весь долгий вечер и часть ночи неблагонадежный сторож крутил в подсобке музыку. А, хлебнув лишнего, залил виниловые пластинки сладким портвейном и сломал ветхий ламповый проигрыватель. Хватаясь за стены, сторож побродил по помещению, рухнул поперек дивана и уснул. В подсобке стоял тошнотворный сивушный дух, и Ирошников отказался от мысли выспаться на мягком. Подстелив попавшийся под руку овчинный тулуп, он лег на прилавок и долго не мог заснуть, все ворочался. Из подсобки доносился храп, свист и хрюканье сторожа.

На утро выяснилось, что у хозяина «Галактики» серьезные неприятности и на месте он появится не раньше следующей недели. Сторож, тоже оставшийся без зарплаты, тер кулаками красные глаза, ковырял в носу, матерился и, наконец, попросил у Ирошникова мелочь на бутылку пива. Так и не получив обещанных денег, Ирошников напился чаю с конфетами и вышел на улицу, решив, что новую раскладушку он купит не взирая на все козни судьбы. Прогулявшись на свежем воздухе, он с удивлением обнаружил, что ходу от злополучной «Галактики» до дома Вербицкого всего-то четверть часа.

* * *

– Сколько? – Вербицкий растянулся в кресле, вытянув ноги к телевизору. – Говори, не стесняйся. Зарплату в этом месяце ещё не давали, но я пойду снимку с книжки, без проблем.

Ирошников подумал и назвал весьма скромную сумму.

– С такими деньгами у тебя живот к позвоночнику прилипнет, – Вербицкий чуть не рассмеялся. – Давай так: заходи часа в четыре. Мне нужно сейчас в центр отъехать, вернусь я уже с деньгами. А хочешь, оставайся здесь, подождешь меня, с Татьяной покалякаешь.

– Нет, у меня дела, – соврал Ирошников, коротать время в обществе перепуганной женщины не хотелось. – Давай так: ты возвращайся, а я в начале пятого подсосусь.

– А что это за приятель, у которого ты прячешься?

– Подробностей тебе лучше не знать. Ты мне расскажи, что на работе происходит? Люди верят, что это я, – Ирошников почему-то никак не мог выговорить нужное слово, – верят, что я преступник?

– Люди слишком заняты собой, чтобы думать о твоей персоне, – искренне ответил Вербицкий. – Людям только до самих себя дело, все остальное по боку. У всех память коротка, помуссировали эту тему недельку. А потом все забылось, пошло по старому, будто и не было ничего. Зарплату задержат на день другой – это всех волнует, об этом говорят. А то какую-то бабку палкой пришпилили. Кто станет об этом вспоминать?

– Ясно, – кивнул Ирошников, со дна души поднялись хлопья какой-то серой мути и застили собой весь мир.

– Ты лучше вот что скажи, – продолжил Вербицкий. – Скажи, как ты думаешь, это сложно убить человека? Интересно, что при этом испытываешь. Нет, нет, я не про тебя. Просто интересно, что испытывает один человек, убивая другого.

– Сколько раз повторять: я не убивал никого, – Ирошников чуть не заскрипел зубами. – И не знаю, что испытывают убийцы. Может, эрекцию. А может, просто блевать тянет, – он поднялся с кресла. – Значит, в начале пятого у тебя.

Вербицкий вышел в прихожую вслед за Ирошниковым. Когда тот надел пальто и шапку, протянул руку. Ирошников ответил крепким рукопожатием, закрыл за собой дверь.

Когда Вербицкий вернулся в комнату, Татьяна стояла у окна. Подойдя к ней, Вербицкий встал рядом, обнял жену за плечи. Он видел, как Ирошников медленным шагом брел через занесенный снегом сквер.

– Как быстро человек опустился, – сказал Вербицкий. – Не знаю почему, но жаль мне его, по-человечески жаль.

Силуэт Ирошникова исчез за дальним домом, но Вербицкий продолжал стоять у окна, остановив взгляд на черных стволах и ветвях тополей.

– У меня тарелка дрожала в руках, когда я подавала на стол, – сказала Татьяна. – Если бы он действительно остался у нас в твое отсутствие, я бы убежала из квартиры в этом халате и тапочках. Я слышала из той комнаты, как ты предлагал ему остаться здесь. Даже переночевать уговаривал.

– Это всего-навсего игра в вежливость. Я только предложил, но он-то понимал правила, понимал, что соглашаться нельзя. Он видел твои глаза, черные от ужаса.

– А если бы он согласился здесь ночевать? Ты об этом подумал? В этом Ирошникове ничего человеческого не осталось, а ты предлагаешь ему какую-то игру в вежливость.

* * *

Ровно в половине пятого вечера Ирошников той же дорогой через сквер подошел к дому Вербицкого. Не доходя полтораста метров до подъезда, он остановился. На тротуаре возле парадно стоял желто-синий милицейский «газик». Ирошников прислонился плечом к дереву, замерев, простоял несколько минут, «газик» не уезжал. Быстро замерзнув, Ирошников прикурил сигарету, закрывая оранжевый огонек ладонью. Выходит, Жена Вербицкого все-таки позвонила в милицию? Или машина оказалась здесь случайно?

Если бы милиция серьезно готовилась к визиту Ирошникова, то уж не выкатила на всеобщее обозрение свою машину. Его бы тихо взяли и упаковали в подъезде, а машину подогнали бы в последнюю очередь. Скорее всего, на «газике» прикатил пообедать или поужинать какой-то милицейский чин, у страха глаза велики, – старался приободриться Ирошников. Он выкурил вторую сигарету, решая, быть или не быть, уходить ли ему восвояси или смело шагать к подъезду и подниматься на второй этаж.

Нет, идти к Вербицкому – чистой воды безумие. Татьяна могла колебаться целый день, а за Вербицкийь минут до его появления снять трубку и позвонить в ближайшее отделение милиции. Едва ли поймешь женскую логику. А из отделения выслали наряд, который подъехал куда? Конечно же, к самому подъезду. В отделениях мудрить, выстраивая планы хитроумных засад, не станут, им не до того, слишком много рутинной серой работы. Жаль, что все получилось так бездарно. Запустив ладонь в карман, Ирошников пошуршал мелкими купюрами. Задернутое желтыми шторами окно светилось тепло, зазывно.

Ирошников бросил окурок в снег и зашагал обратной дорогой.

– Вот видишь, он не пришел, – сказала Татьяна мужу, когда большая стрелка часов приблизилась к восьми. – Так и чувствовала, что он не придет.

– Значит, занят человек, – зловеще ответил муж. – Значит, дела важные у него.

– А я, как дура, целый день волновалась, места себе не находила, – Татьяна пересела с дивана на кресло, ближе к телевизору. – Боже, как я волновалась. У меня до сих пор что-то внутри дрожит. Интересно, почему же он не пришел?

– Значит, есть для него вещи поважнее денег, – высказал Вербицкий очередное пугающее своей двусмысленностью предположение.

– Сейчас он бродит где-то в ночи, – Татьяна поежилась. – Как я его боюсь. Лишь бы он больше не приходил.