Текст книги "Смерть по вызову"

Автор книги: Андрей Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 11

Десятников очнулся от холода, открыл глаза и сел на жестком неудобном ложе, спустив ноги на дощатый пол. Осмотревшись по сторонам, он чуть слышно застонал от резкой боли, отдававшей в затылок и виски, голова закружилась. Десятников сплюнул, растер плевок подошвой ботинка. Где он находится? Какая гнусность произошла с ним? Тупым взглядом Десятников разглядывал лампочку, в конусообразном жестяном абажуре, свисающую с потолка на длинном шнуре, круглый стол и пару стульев посередине комнаты, голые отштукатуренные стены без окон.

Откуда– то тянуло затхлой могильной сыростью и холодом. Еще не понимая смысла проишедшего, он, едва проснувшись, поверил в худшее: влип в какую-то дикую, очень страшную историю. Десятников поднялся с лежака, выяснив, что спал он на собственной дубленке, с подложенными под голову портфелем и пыжиковой шапкой.

Потирая виски, вышел на середину комнаты, сел на стул, обнаружив на столе пачку сигарет и зажигалку. Проворно сорвав целлофановую обертку, он вытащил сигарету, повернул колесико зажигалки и почувствовал, как голова снова пошла кругом после первых жадных затяжек. Скурив сигарету до самого фильтра, он бросил окурок на дно стеклянной баночки, вытянул из пачки следующую сигарету и тут только догадался посмотреть на наручные часы, простенькие, без календаря. Два часа двенадцать минут. Чего два часа, дня или ночи? И какого дня? Сколько времени он провалялся в беспамятстве на этом топчане? Сутки, может, двое суток?

Десятников выставил вперед руку, растопырил пальцы, мелко дрожавшие, то ли от слабости, то ли от волнения. Он снова осмотрел комнату, на этот раз осмысленным взглядом, заметил в темном углу уходящую наверх лестницу с узкими перилами. Это вовсе не комната, сообразил доцент, это подвал, каменный склеп, зиндан, теперь понятно, почему в помещении нет окон. Чуткий на ухо Десятников застыл на стуле и долго, минута за минутой, вслушивался в тишину. Показалось, где-то далеко-далеко залаяла собака. Ясно, его вывезли куда-то за город, возможно, в соседнюю область.

– Эй, здесь есть кто? – спросил Десятников хрипловатым севшим голосом. – Эй, кто-нибудь здесь есть?

Тишина, тяжелая и гнетущая. Положив локти на стол, Десятников обхватил голову руками. Вспомнился телефонный разговор с неким Сорокиным, предложившим Десятникову высокую должность в представительстве корейской фирмы, вспомнился крупный мужчина в длинном пальто табачного цвета, черный «Мерседес». Предложение от корейцев…

И как только он, серьезный умный человек, мог поверить во всю эту чепуху? Поверить на слово совершенно незнакомому человек, первому встречному? Дал усадить себя в машину, отвезти неизвестно куда. Об этом и подумать страшно: его похитили. Да, именно так, похитили, и теперь станут тянуть деньги с жены, а когда та наберет искомую сумму и передаст деньги вымогателям ему, Десятникову, не медля ни минуты, пустят пулю между глаз, бросят ещё теплое теплый труп в придорожную канаву, обольют бензином и сожгут как полено. Жалкие останки захоронят, как неопознанный труп. Вот и все, точка.

Десятникову стало жалко себя, молодую жизнь, жестоко и беспощадно погубленную. И Люся станет вдовой – печально. Но она-то долго не провдовствует. Может, женской скорби хватит от силы на полгода, быстро устанет разыгрывать из себя страдалицу. А там найдется какой-нибудь добрый человек, утешит вдову. Почему бы и не утешить? Жилплощадь в центре города, дача рядом с Жуковкой, машина, отец Люси человек с положением и обширными связями. Утешителей много найдется, целый хвост выстроится, выбирай, Люся, на конкурсной основе. Десятников сжал кулаки и слабо застонал. Вытащив из пачки ещё сигарету, он подошел к лестнице, верхним концом упиравшейся в плотно закрытый люк.

– Эй, – крикнул Десятников, подняв голову кверху, придумывая, как бы обратиться к своим тюремщикам, но ничего не придумал. – Эй, люди. Вы меня слышите, люди?

Правильно, «люди» то самое искомое слово. К этим сволочам надо обращаться не то чтобы почтительно, но без лишней грубости, иначе можно настроить мучителей агрессивно, только хуже будет. Постепенно голова прояснялась, возвращалась способность мыслить логично, критически оценивать ситуацию. Он подошел к столу, прикусил зубами фильтр незаженной сигареты.

Кому в голову может придти дикая мысль похитить из корыстных соображений какого-то доцента экономической кафедры вуза? – спросил себя Десятников. Москва кишит богатыми людьми, а он, кто он такой? Не председатель правления банка, не директор сети коммерческих магазинов. Он вообще коммерцией не занимается, много с него не возьмешь. Положим, Люся сможет найти какую-то сумму наличными, что-то снимет со счета в банке, тестя растрясет. Еще Люся может продать квартиру – это уже кое-что. Нет, не станет жена квартиру продавать, даже ради свободы Десятникова, не следует преувеличивать широту женской души.

Квартиру не продаст, а вот машину, пожалуй продаст. Но много ли выручишь за пятилетний «Фольксваген»? Этим бандитам раз утереться. Десятников снова поднялся и принялся ходить по подвалу, заложив руки за спину, решив, что все пришедшее с ним противоестественно и совершенно дико. Итак, главное: зачем нужно было похищать Десятникова? Безответные вопросы жгли душу.

– Эй, вы, тут есть кто? – повысил голос Десятников. – Я хочу поговорить с вами. Что происходит? Люди, что тут происходит?

* * *

Егоров закончил третью партию в шашки полным разгромом своего помощника Ильи Воронина.

– Еще хочешь? – спросил он.

Воронин, расстроенный тремя поражениями подряд, не смог скрыть огорчения.

– А техника у тебя слабая, только за счет зевков и выигрываешь.

– Технику какую-то придумал. Скажи просто: не умею проигрывать.

Воронин показал пальцем куда-то в сторону. За окном теплого рубленого дома летел и летел, исчезая в ночи, крупный снег.

– Пожалуй, нас тут к утру занесет. – Не занесет, – возразил Егоров.

Он удобнее устроился на стуле, отодвинул в сторону шахматную доску и уставился на экран небольшого телевизора, по которому шла прямая трансляция довольно скучных событий: пересекая подвальное помещение от угла к углу, заложив руки за спину, расхаживал взад-вперед Десятников. Иногда доцент останавливался, начинал жестикулировать, словно разговаривал с невидимым собеседником или самим собой и снова мерил шагами подвал. Вот Десятников в который раз остановился, прислушиваясь к каким-то звукам, поднял голову, спросил громко: «Есть здесь кто-нибудь? Живая душа здесь есть?» Не получив ответа, доцент уселся у стола, пробормотал что-то невнятное и плюнул на пол.

– Совсем человек извелся, – сказал Воронин. – Надо звать.

– Рано, – ответил Егоров. – Препарат, что ты ему ввел, ещё действует. Сейчас он чувствует себя, словно накануне напился в лоскуты, голова чугунная. Бесполезно с ним разговаривать в таком состоянии. Пусть немного очухается.

– А что за лекарство я ему вколол? – Воронин стал складывать шашки в пластмассовую коробочку.

– Тиогентал натрия, если тебе что-то говорит это название. Восемь кубиков – шесть часов глубокого наркотического сна.

– Лучше пользоваться традиционными средствами, хлороформом, например, – Воронин закрыл коробочку крышкой.

– Хлороформ – это позавчерашний день, – Егоров продолжал смотреть на экран. – Не надежно, не эффективно. И потом, как ты все это себе представляешь? Я сижу на заднем сидении автомобиля, выливаю хлороформ на какую-нибудь тряпку или вату, так? Займет это секунд десять. А Десятников понимает, что-то не так. Он чувствует острый неприятный запах. У него есть время на контрдействия. Мои руки заняты, твои на баранке. А за десять секунд можно много дров наломать. Он может выпрыгнуть из машины, вырвать ключ из замка зажигания.

– А что бы ты сделал на его месте?

– Для начала выколол бы глаз водителю, а там по обстановке.

– Вряд ли бы ты много успел за десять-то секунд. Шансы пассажира в такой ситуации практически равны нулю. Окажись я на его месте, просто сидел и ждал своей участи. Хотя, не могу представить себя на месте жертвы. Меня никогда в жизни не похищали. Да и кому нужно меня похищать? – Воронин глядел в черное окно, как в омут. – Вот если бы меня похитила одна подруга молодости, я бы не сопротивлялся. Представляешь, я возвращаюсь с работы, устал, жизнь не мила. И вдруг меня заталкивают внутрь машины и силой увозят в романтическое путешествие.

– А где бы ты хотел провести путешествие?

– На планете так много прекрасных мест, просто незабываемых, – глаза Воронина затуманились мечтательной дымкой.

– Ну, например?

– Феодосия или Судак, – Воронин приложился к горлышку пивной бутылки. – Много хороших мест, очень много.

– Получишь летом отпуск, – сказал Егоров. – Сам себя похитишь и отправишь наслаждаться жизнью в какой-нибудь Судак.

– Жена не отпустит, – Воронин снов глотнул пива. – Она сидит целыми днями дома, и всякие глупости ей в голову лезут. Что я молодухами от неё гуляю и всякое такое. Она ведь работала на галошной фабрике, совсем молодая на пенсию ушла. У них на вредном производстве, как у нас в армии, когда командируют в «горячую точку», день идет за три. Два сапога пара.

– Просто судьба.

– Теперь торчит целыми днями дома, как штык, – Воронин поморщился. – Телевизор посмотрит, сыну в рязанское училище письмо напишет, ужин сготовит. Сейчас, наверное, думает, что я у какой-нибудь бабы под боком. И на работу не идет. Говорит, я и так изработалась, как лошадь. Ревновать у неё здоровье есть.

– Скучно мне с тобой, – Егоров зевнул.

– И мне с тобой скучно, – Воронин допил пиво.

* * *

Устав от тягостного ожидания, Десятников подумал, что решение его судьбы откладывается на неопределенную перспективу. Просидев неподвижно на стуле полчаса, он почувствовал, что замерз, встал, сделав несколько кругов по подвалу, улегся на деревянный топчан, прикрывшись до пояса дубленкой. Придвинув под голову портфель, он незаметными движениями открыл сначала один, затем другой замочек. Преступники, как правило, не оставляют заложников в живых, – сказал себе доцент. Десятников потянулся, заворочался на своем жестком ложе. Параноидальный страх, управлявший сейчас его действиями, становился нестерпимым, причинял больше мучений, чем боль физическая. «Скорее бы все кончилось, – сказал себе Десятников. Только бы скорее все это кончилось».

Но интуиция подсказывала, что мучения, напротив, могут продолжаться бесконечно долго, а воображение, стоило лишь закрыть глаза, рисовало выпуклые зримые картины кровавой расправы и предсмертных страданий, ужасных в своей болезненности. Получив выкуп или хотя бы долю выкупа, преступники, это ясно как день, избавятся от Десятникова, который в будущем может стать центральной фигурой следствия. Ни слезы, ни уговоры, ни обещание молчать, разумеется, не подействуют на злодеев. Это тоже ясно.

Наверняка в этом загородном доме есть русская печь или камин. Там и сожгут останки расчлененного тела. Предварительно выпустят кровь в ржавое корыто, сольют в снег. Найдется в доме и топор. Руки, ноги, голова полетят в печку. А дальше? Выгребут обгоревшие кости вперемежку с углями, истолкут их в муку, свалят в выгребную яму. Возможно, в доме даже есть промышленная мельница, специально для таких целей, чтобы прятать концы в воду, не оставляя ни малейших улик.

Мужчины они серьезные, видимо, похищения людей поставили на поток, на конвейер. Только освободится место после Десятникова, тут же привезут следующего заложника. В таком деле без промышленной мельницы никак не обойтись. А может, дело совсем худо: он попался на крючок садистам, которые и выкупа требовать не станут? Они коллекционируют пальцы своих жертв… Или головы? Или ещё что-то? Другие органы… Десятников передернул плечами. Складывают части тела убитых в банки с раствором формалина, а эти банки ставят на полки, вместо книг. А потом длинными зимними вечерами разглядывают экспонаты своей страшной коллекции, любуются ими, вспоминают.

«А помнишь, как такой-то визжал, когда его кастрировали? Ой, как визжал, я чуть было не оглох. А потом, когда все кончилось, сразу успокоился, затих, даже сигарету попросил». А другой садист в ответ: «А помнишь, как доцент Десятников умирал? Ой, как трудно он умирал, бедняга. Как он ужасно мучался. Не поверишь: самому стало его жалко. Сроду не видел таких страшных мучений. Он весь поседел от боли». Говорит, а сам взгляда не может оторвать от содержимого стеклянной банки. Говорит, и утирает подбородок, потому что слюни бегут изо рта от этих воспоминаний.

Возможно, события примут несколько иной оборот. Садисты грязно надругаются над доцентом, выколют ему глаза, язык вырежут, а на груди выжгут каленым железом сатанинский знак, как некогда фашисты выжигали на груди партизан звезду… И оставят жить, но такая жизнь будет хуже страшной смерти, куда хуже. Десятников до боли сжал зубы. И ещё ему отрежут уши, конечно, уши отрежут. Это само собой.

«А уши– то, зачем отрезать?» -продолжил внутренний диалог Десятников. А затем, чтобы не смог узнать своих мучителей по голосам. Вот зачем. Что же тут непонятного? Это как пить дать, что уши оттяпают садовыми ножницами. Он погладил ладонью пока ещё целое ухо и одновременно запустил другую руку в глубину портфеля. Бумаги, бумажки, пара иллюстрированных журналов, ручки. Разумеется, портфель обыскали, вытряхнули все его содержимое на этот самый круглый стол посреди подвала, а затем бросили все бумаги обратно в портфель.

Нет, к содержимому портфеля не притронулись. Потной ладонью Десятников нашарил обмотанную изоляционной лентой рукоятку ножа с длинным трехгранным клинком, напоминающего штык китайского карабина. Теперь нужно действовать крайне осторожно. Его тюремщики наверняка скрытно наблюдают за поведением своей жертвы, они не должны ничего заподозрить. Возможно, они нашли нож в портфеле и теперь подглядывают за Десятниковым и посмеиваются: смотрите, какой умник нашелся, нож в портфеле носит. Тебя и будем этим ножичком на части мелкие рубать. Десятников заворочался, закряхтел, засовывая нож в рукав пиджака острием к локтю, а ручкой к ладони.

Вспомнились описанные в газетах случаи, когда заложникам удавалось бежать от перепившихся или потерявших бдительность преступников. Иным даже удавалось расправиться со своими обидчиками. Вытащив руку с ножом из портфеля, Десятников осторожно застегнул его замочки. Так или иначе, теперь у него есть оружие, совсем неплохое оружие для ближнего боя. И ещё вопрос, кто кому станет уши резать. Нож лежал в рукаве вдоль предплечья, холод стали пробивался сквозь тонкую материю рубашки. Да, насчет ушей – это ещё вопрос. И насчет всего прочего – тоже вопрос. Кто и чьими останками печь топить станет – большой вопрос.

Теперь Десятников испытывал робкую надежду на спасение, но мысли, неприятные, страшные мысли, не уходили, от них по спине бежал холодок. Обычно людей похищают по чьей-то наводке. Что ж, это вполне укладывается в схему событий. Возможно, все это козни врагов, злопыхателей, тесно связанных с преступным миром. Десятников морщил лоб, напрягал память, стараясь извлечь из её темных глубин имена врагов или друзей, которых можно заподозрить в связях с мафией, но тщетно. Аспирант Павлинов как-то обмолвился, что купил у бандитов угнанную в Европе машину. Неужели он?

Десятников вспоминал тщедушного Павлинова, долговязого, с впалой грудью, вечно непричесанного. Мразь, как он смог? Видимо, проигрался в карты, а рассчитываться нечем. Он и сказал бандитам, мол, чиркну вам имя и адресок одного доцента, у которого тесть большая шишка, с этого дела вы снимете такой навар, что надолго хватит. Но есть тут одна заминка… Павлинов не играет в карты. Десятников пробовал как-то затащить аспиранта на преферанс, но то ответил, что карты в руки не берет.

Не в домино же он проиграл Десятникова, не в шахматы. Бандиты в домино с Павлиновым не сядут. Аспирант отпадает. Не того поля ягода, кишка у него тонка с бандитами якшаться. А про мафию он тогда просто сдуру ляпнул, болван этакий. Такому хлюпику, как Павлинов, мафия, небось, за каждым кустом мерещится. Но если не он, то кто же?

А может, жена, Люся? Снюхалась с каким-нибудь подонком, и однажды они решили, что Десятников им помеха. К чему таиться, прятаться, если можно встречаться, жить открыто? Вот и предстоящий отъезд Люсии к родственникам в Тулу теперь выглядит подозрительно. Не к родственникам она едет, а куда-то в другое место, со своим сожителем едет. Змея, сука. Законопатила живого мужа в этот сырой склеп, где он без посторонней помощи отбросит копыта через день-другой. От жажды, от холода. То-то она в последнее время все дулась, как мышь на крупу, все морду воротила, не желая с ним разговаривать. Якобы обижалась на что-то. Вот в чем, оказывается, секрет её обид. А он, слепой дурак, проспал все на свете, проглядел жену. Крякнув, Десятников сел на топчане, едва не выронив из рукава нож с трехгранным клинком. Боже, как он был наивен. И Люся, змея подколодная, отдала на растерзание бандитам собственного мужа.

Неужели нельзя было расстаться по-человечески, цивилизовано, как интеллигентные люди? Загс, заявления, развод. Она опасалась, что Десятников станет настаивать на разделе имущества, станет судиться из-за денег, дачи, квартиры, наконец, постельного белья. Судиться и судиться, до исступления, до посинения. Меркантильная сучка, тварь. Вот ведь тварюга какая. Опустив голову, он, раздавленный ужасными мыслями, невидящими глазами уставился в пол. Как все гнусно, как беспросветно…

* * *

– Олег Олегович, вы не спите?

Десятников дернулся всем телом, как от удара током, поднял голову. Голос знакомый, точно, это голос Сорокина или как там его? В распахнутый над лестницей люк пробивался яркий электрический свет. Человек стоял на ступеньках, звал Десятникова, манил рукой к себе.

– Олег Олегович, поднимайтесьльная. Идите наверх, тут холодно. Идите же сюда,

Встав на ноги и сделав несколько шагов вперед, Десятников снова испытал легкое головокружение. Ну вот, все страхи, все догадки и версии в прошлом. Сейчас ситуация разъяснится, сейчас любое объяснение, пусть самое чудовищное, лучше неизвестности. На ватных ногах он дошагал до лестницы, кистью левой руки придерживая нож в пиджачном рукаве. Одна ступенька, другая. Он зажмурился от яркого света, словно просидел в полутемном подвале, по крайней мере, год.

Большая комната, обшитые деревом стены, камин. Не похоже, чтобы здесь глумились над людьми, пытали пленников, выжигая на их телах сатанинские знаки. Крышка погреба упала, скрипнули половицы, собака залаяла совсем близко, видимо, в будке возле дома. Эти звуки вернули доцента из мира воображения в мир реальный, земной.

– Вот к столу проходите, присаживайтесь.

Егоров показал рукой на стул с мягкой спинкой.

Доцент, опустился на стул, плотно прижав рукав со спрятанным в нем ножом к бедру.

– Очень тут у вас мило, – сказал он первое, что пришло в голову.

– Хороший домишко, без лишней роскоши, без архитектурных излишеств, но построен на совесть.

– И подвал глубокий, – машинально отметил Десятников. – А стены не промерзают.

– Да, натерпелись вы там, понимаю, – Егоров вздохнул так тяжко, будто в погребе сидел именно он, а не доцент. – Обстоятельства заставили нас применить, так сказать, неординарные методы. За что сразу хочу попросить прощения. Кстати, супруга ваша предупреждена, что эту ночь вы проведете вне дома. Срочная деловая встреча. А подробности мы сочинять не стали, у вас это лучше выходит, сочинительство.

Егоров как-то криво двусмысленно усмехнулся.

Десятников, озираясь вокруг, покрутил головой, задержал взгляд на черном ночном окне, на экране выключенного телевизора и тут только заметил человека с неопрятной взъерошенной головой, узнав в нем водителя «Мерседеса». Тот, скрестив руки на груди, стоял за спиной доцента, подпирая плечом косяк двери, ведущий или в соседнюю комнату или на кухню.

– Здравствуйте, – сказал Десятников.

– Уже здоровались сегодня, – ответил водитель каким-то резким, отрывистым голосом, похожим на собачий лай.

– Кофе, чтобы согреться, не хотите?

– Горячего кофе можно. Я и вправду замерз немного там, внизу.

– Организуй крепкого кофе, – попросил Егоров Воронина.

* * *

Теперь ясно, преступников в доме двое: собеседник Десятникова и тот, что отправился организовывать кофе. Значит, шансы на спасение отнюдь не малы. Если действовать быстро, использовать момент неожиданности… Животный, дикий страх, парализовавший доцента в подвале, не пропал окончательно, страх заставлял соображать быстро, толкал к решительным действиям. Этот мужика, сидящего рядом, можно за пару секунд приколоть ножом к стулу. А голову того, седого и лохматого, разбить первым попавшимся под руку предметом, табуреткой или… Десятников снова огляделся по сторонам, выбирая тот тяжелый предмет, которым разобьет голову водителя.

Вот хотя бы этой массивной пепельницей с острыми углами, вырезанной из целикового куска мрамора. Дурная башка этого водителя, должно быть, разлетится, как гнилой орех, надвое развалится. Итак, суть плана такова: он выхватывает из рукава нож и острым трехгранным клинком бьет этого черта в грудь, в самое сердце. Хватает со стола пепельницу. А водитель уже бежит на помощь своему хозяину. И получает острым углом пепельницы в лобную кость. Десятников на несколько секунд смежил веки, представляя себе кровавую картину расправы над преступниками, и твердо сказал себе: такое, увы, тебе не под силу, этого ты сделать не сможешь.

Жить захочешь – сможешь, – поправил сам себя внутренний голос.

– Вас, наверное, интересует, почему вы здесь? – поинтересовался Егоров. – Но, упреждая вас, сразу отвечу: вы здесь для того, чтобы прояснить один вопросик. Пустяковый вопросик, чисто житейский.

– И ради того, чтобы прояснить какой-то там житейский вопросик, нужно было меня похищать, травить всякой дрянью? – к Десятникову окончательно вернулся дар речи, он почувствовал себя увереннее. – Ничего себе, прояснить вопросик…

– Невероятно, но факт. Всего один вопросик. Я его задам, а вы честно ответите. Возможно, мы расстанемся друзьями.

– Вот кофе.

Неслышно подоспевший водитель поставил на стол две чашки и занял прежнее место у дверного косяка.

– Вопросик у нас такой, – Егоров придвинул ближе к себе чашку. – У вас учится студентка Лена Романова.

Десятников утвердительно кивнул головой.

– Это ещё не вопрос, – Егоров размешал сахар. – Это утверждение. Вы поддерживали с Романовой половую связь? Это вопрос.

– Помилуйте, – Десятников вытаращил глаза. – Помилуйте, я же преподаватель. Да, Лену я припоминаю, есть такая студентка. Между прочим, студентка прилежная. Между прочим, успевает по моему предмету.

– Значит, половых отношений у вас не было, между прочим? Так и запишем, – сказал Егоров, но ничего записывать не стал.

– Что вы? – Десятников продолжал таращить на Егорова круглые как пуговицы глаза. – Есть же на свете этика. Есть же дистанция между преподавателем и его учениками, то есть, ученицей. Есть грань, переступить которую нельзя. Невозможно.

Вот все и разъяснилось: эта потаскушка Романова навела на него бандитов. Мстит, подлая душа. А он ещё на Люсю грешил, на жену. Люся, конечно, способна на многое, но до такой мерзости не опустится. И аспирант Павлинов ни при чем. А Романова, ничего себе штучка. Нет, плохо Десятников знает женщин, с его-то опытом и такие накладки – это непростительно. И зря он, не подумавши, сказал этим чертям, что связи с Романовой вовсе не было, глупо.

Надо было по-другому, дескать, была интрижка, девчонка сама затащила его в постель и всего-то один единственный раз. Он глубоко сожалеет о пришедшем, раскаивается, не может простить себе эту слабость, казнит себя, ну, и так далее. Но теперь поздно идти на попятную, нужно стоять на своем, до конца стоять. Но с какой целью Романова натравила на него этих бандитов? Мстит за то, что бросил её – вот ответ. Но ведь не он бросил Лену, сама порвала все отношения. Сама его бросила, сама же и мстит. Нет, это не логично. И что это за странные вопросы: была ли у него с Леной половая связь? Сами знают, а спрашивают. Или не знают?

– Я работаю со студентами, молодыми людьми, – продолжал Десятников, отметив, что голос его не дрожит, звучит спокойно, без срывов. – А в преподавательской работе всякое случается. Бывает так, что какая-то студентка воспылает чувствами к преподавателю. И моя профессиональная обязанность не давать никакого повода для надежды на взаимность. Никакого. Мы со студентами по разные стороны баррикад. Моя обязанность…

– Пощадите, Олег Олегович, – Егоров склонил голову на бок и жалобно посмотрел на Десятникова. – Отрицательный ответ засчитан, как ответ.

– Я просто хотел прояснить ситуацию, – Десятников постарался улыбнуться. – Хотел, чтобы до вас дошло…

– Уже дошло, – оборвал Егоров доцента. – Кстати, у вас красивая улыбка. Женщинам, должно быть, нравится, когда вы улыбаетесь. Если бы у меня была такая улыбка, о-о-о… Но я, к сожалению, улыбаюсь редко и оскал у меня какой-то не журнальный. Боюсь после нашего разговора, если вы и дальше будете врать, то перестанете нравиться женщинам. Еще та будет улыбочка, пугающая. Рот до ушей, как у Буратино. И другие части тела могут пострадать.

– Только не надо этого пси… психологического давления, – теперь голос Десятникова дрогнул. – И почему вы интересуетесь моей личной жизнью?

– Не вашей. Вы меня вообще не интересуете ни с какой стороны.

– Не знаю, что там напридумывала эта Романова, только она лжет, – выпалил Десятников. – Она лжет, вы ей верите, а мне поверить не хотите. У меня жена, я избегаю случайных связей. Тем более со студентками. Потому что репутацию берегу.

Егоров, не слушая доцента, придвинул к себе какой-то предмет, отдаленно напоминающий клещи.

– Знаете, что это такое? – спросил он

– Даже не догадываюсь.

Десятников смотрел на него затравленными мутными глазами.

– Всего-навсего щипцы для колки грецких орехов. Вы любите грецкие орехи? Очень полезный диетический продукт, создание самой природы. Впрочем, орехи это так… Этими щипцами можно расколоть все, что угодно. Да, простой и эффективный механизм, продается в хозяйственных магазинах. А раскалывает все на свете, – Егоров задумчивым взглядом уставился Десятникову между ног. – Хоть камень расколоть можно,

Егоров, балуясь, защелкал щипцами. В глазах Десятникова стояли слезы, он путался в словах.

– Прошу… Я ведь искренне… Я ведь понимаю, случилось недоразумение какое-то. Досадное, – он шмыгнул носом. – Все, что зависит от меня… То есть от вас…

– Прекратите, возьмите себя в руки. Если и дальше так разговор пойдет, то, уверяю, вам понадобится все ваше мужество. Все, до последней капли.

– Я не трогал эту потаскушку, – тонко вскрикнул Десятников, но осадил себя, быстро сообразив, что занесло его не туда. – Она сама, – сказал он тихо. – Сама ко мне в постель залезла. Воспользовалась слабостью. Минутной слабостью. Она потаскушка. Она со всеми подряд. А вы… А я…

– Слушай ты, урод корявый, – голос Егорова стал злым. – Еще пара таких слов, и я тебя убью. Твое тело будут находить по кускам. По ошметкам, разбросанным в разных концах города и области. Так что, у тебя даже могилы своей не будет.

– Не будет, – Десятников повторил последние слова и вытер тыльной стороной ладони влажные веки. Страх поднимался откуда-то изнутри, из желудка, подступал к горлу, как кислая блевотина.

– Ничего особенного у меня с ней не произошло, – промямлил Десятников. – Ничего особенного. Несколько встреч. Ну, поцеловал её, ну, как обычно…

– Ты поцеловал, она забеременела, – кивнул Егоров.

Десятников ошалело посмотрел на Егорова, оглянулся по сторонам, потрогал кончиками пальцев лоб и губы.

– Значит, он нашей любви с Леной ребеночек, так сказать, случился? – тупо спросил Десятников.

– Случился, – подтвердил Егоров, – потаскун ты этакий.

– Вот, значит, в чем дело, – Десятников снова оглянулся по сторонам и повторил загробным голосом. – Вот в чем дело. И что же теперь?

* * *

Теперь нужно действовать, другого уже не остается. Доцент краем глаза покосился на щипцы для колки орехов, лежавшие на столе перед Егоровым. Нужно действовать. Он уже наполовину вытащил нож из рукава пиджака, пряча предплечье под столешницей, сжал ладонью замотанную изолентой рукоятку. Осталась самая малость: броситься вперед, вонзить клинок в грудь этого мерзавца.

– Вижу, это известие вас не взволновало, – Егоров продолжал усмехаться. – И уж тем более не обрадовало, – он допил кофе и отодвинул чашку в сторону. – А что же вы кофе не пьете?

– А вот как раз собираюсь.

Десятников и не узнал свой голос, таким глухим и напряженным он сделался.

Двинув корпусом обеденный стол, Десятников выхватил из рукава нож. Поднимаясь на ноги, он оттолкнул стул, занес вверх руку, хотя собирался не делать отмашку, а ткнуть противника ножом в грудь или вонзить клинок снизу, под ребра. Но за долю секунды он изменил решение.

По столу покатились опрокинутые чашки, стул, на котором только что сидел Десятников, упал спинкой назад. Егоров, совсем не готовый к такому развитию событий, инстинктивно поднял предплечья вверх, стараясь защитить лицо и грудь от удара клинка, то была слишком слабая защита. Еще он успел отклонить корпус назад и пнуть Десятникова носком ботинка чуть выше подъема ноги, в берцовую кость.

Удар оказался слишком слабым и не совсем точным.

– Лягаться? – заорал Десятников пронзительно тонким голосом и вместо того, чтобы ткнуть Егорова в незащищенную часть корпуса, сделал новый замах, чтобы ударить сильно и наверняка.

Но секундная заминка решила итог короткой схватки. Воронин, на протяжении всего разговора безмолвно подпиравший плечом дверной косяк, выхватил из-под брючного ремня пистолет с взведенным курком, снял его с предохранителя и, прижав локоть к бедру, дважды выстрелил навскидку, не целясь. Доцент вздернул к потолку руки, выронил нож и повалился сперва на стол, а потом на пол, увлекая за собой клеенку с посудой. Егоров, не успевший даже испугаться, вскочил на ноги, сделав шаг вперед, наклонился и заглянул в раскрытые глаза Десятникова, за мгновение густо налившиеся кровью.

– Ты его подстрелил, – сказал Егоров. – Черт, ты его подстрелил.

Двумя руками он схватился за плечо Десятникова, перевернул тело на живот и стал разглядывать черное отверстие точно посередине затылочной кости.

– Ну, черт побери, – Егоров опустился на корточки. – Откуда у него этот нож?

Воронин топтался над телом доцента и никак не мог решить, что делать в этой ситуации оправдываться или лучше смолчать.