Текст книги "Смерть по вызову"

Автор книги: Андрей Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Андрей Троицкий
Смерть по вызову

Пролог

По дороге с работы домой в холодном вагоне пригородной электрички врач «скорой помощи» Антон Ирошников размышлял о событиях последних дней своей жизни. Было о чем подумать.

Сегодня, едва Ирошников закончил суточное дежурство, во дворе подстанции «скорой» к нему подошли двое в штатском, предъявили документы и попросили проехать с ними в межрайонную прокуратуру. Там Ирошникова продержали там весь день, и спасибо ещё отпустили. Допрашивали в качестве свидетеля по делу об убийстве. Обстоятельства этого дела в общих чертах объяснили.

В прошлое суточное дежурство Ирошникова около часа дня от диспетчера направления поступил вызов, плохо стало с одной старушкой. Врач с водителем приехали на место. Ирошников, работавший один, без фельдшера, неделю как заболевшего, поднялся в квартиру. Дверь старушка сама открыла, провела врача в комнату. Коммунальная берлога, с соседями. У бабушки ишемическая болезнь сердца, стенокардия, в просторечье грудная жаба. К приезду «скорой» ей уже стало лучше. Ирошников снял кардиограмму, поставил горчичник на сердце, сделал укол папаверина и посоветовал вызвать участкового врача. Эта Анна Петровна принимала нитроглицерин, а он действует всего три минуты. Ирошников посоветовал попросить участкового врача выписать нитросарбит, эта штука помогает лучше.

С Анной Петровной они посидели, поговорили минут десять-пятнадцать, пока Ирошников заполнял выездную карточку. Интеллигентная такая бабулька, с манерами. Раньше преподавала в институте сопромат. В комнате много дорогих вещей, мебель ручной работы, старинная. А спальное место только одно, диван. Видимо, жила старушка одиноко.

Ирошников позвонил диспетчеру, сказал, что показаний к госпитализации нет, спросил, можно ли я пообедать. Диспетчер ответил, что вызовов пока не поступало. Рядом с домом этой бабушки троллейбусный парк, там столовая приличная и дешевая. Старушка задала ещё какие-то вопросы, говорила, что вечерами низ спины побаливает, предложила врачу чаю. За стеной Ирошников слышал мужской кашель. Анна Петровна сказала, что сосед кашляет, сейчас он дома, болеет. На том все и кончилось.

Перед уходом Ирошников заметил, что в углу комнаты стоят лыжи, и палки. Кольца с палок были сняты, почему-то эта деталь запомнилась. И лыжам в комнате не мместо. Такие вещи обычно оставляют в прихожей или на балконе. Еще он подумал: чьи это лыжи? Не сама же старуха с больным сердцем катается?

Ирошников откланялся и ушел. Потом врач с водителем пообедали в столовой троллейбусного парка. Когда обед заканчивали, мультитон, биппер размером с сигаретную пачку, запищал, загорелась лампочка. Значит, нужно связаться с диспетчером, есть работа. Ирошников допил компот, вернулся к машине и по рации переговорил с подстанцией. Подошел водитель, и они поехали на следующий вызов. Через час Ирошников забыл, что эта Анна Петровна живет на свете. Пока в прокуратуре не напомнили.

Да, напомнили…

Анна Петровна лежала спиной на диване. Может, думала о чем-то приятном, может, молодость вспоминала, может, решала, идти в булочную прямо сейчас или отложить поход до вечера. Это доподлинно не известно, то есть о чем она думала. Возможно ни о чем, просто забылась дремотой. Известно только, что она лежала спиной на диване. И тут кто-то подошел к бывшей преподавательнице сопромата. Подошел и проткнул ей печень лыжной палкой: острие палки вышло у Анны Петровны из спины. А потом этот человек вырвал из её ушей сережки. Старуха осталась жива. Лежала с палкой в животе и смотрела, что вокруг неё происходит. С такой раной она могла прожить ещё часа четыре. Молодые дольше живут.

Но этот человек вытащил палку из печени и ударил снова. Второй раз он воткнул палку чуть выше лобка, на уровне двенадцатого грудного позвонка, и повредил брюшную артерию. Это уже верный конец. Артерия толщиной с большой палец, можно истечь кровью всего за несколько минут. Профессиональный удар, в яблочко. Убийца взял какие-то вещи и ушел из квартиры. Но старушка оказалась довольно крепкой, даром что сердечница. У неё хватило сил вытащить лыжную палку из собственного живота. Она скатилась с дивана и даже доползла до двери своей комнаты. Там, прямо под дверью, и умерла, Богу душу отдала. Печальный факт. Царство ей небесное.

А тот мужик, что в присутствие Ирошникова все кашлял в соседней комнате, сосед, отправился в туалет. Шел по коридору, впотьмах поскользнулся в луже крови и шлепнулся на пол. Можно представить его физиономию. Сидит в этой луже, пучит глаза и никак не может понять, что произошло. Если он в крови испачкан и рассказывает в прокуратуре, что якобы поскользнулся и упал в лужу – его рук дело, тут и гадать нечего. Сосед старуху порешил. Скорее всего, прокурор уже ордер выписал на этого гаврика. Ирошников даже поделился своей догадкой со следователем. Но следователь лишь отрицательно покачал гловой.

Следователь сказал, что этот мужик инвалид доходной, после прободения язвы ему полжелудка оттяпали. Значит, весит он немного, и силы большой у него нет. А тут человека дважды насквозь палкой проткнули. Для такого дела нужно или вес иметь соответствующий, чтобы его в удар вложить, или большую физическую силу. Он, Ирошников, старуху не убивал, значит, действовало третье, пока не установленное лицо, или сосед. Математика простая.

По идее, на прицеле у следствия остается Ирошников или ещё кто-то, неизвестный. Неизвестного могут вообще не искать, а полностью сосредоточиться на враче «скорой». Слава Богу, Ирошников не прикасался руками к этим лыжным палкам. Если бы на ней остались пальцы, возможно, он уже привыкал к баланде в СИЗО. Если бы нашли пальцы, от него уже не отмотались. Хотя и сейчас не отмотаются. Милиция сработала четко, быстро вычислила Ирошникова. Сколько в Москве бригад «скорой», а его на третьи сутки нашли.

Видимо, милиционеры опросили жильцов и выяснили это обстоятельство, что врачи приезжали. Потом составили письменный запрос на имя Генерального директора объединения «Скорая помощь». Запрос с печатью и подписью прокурора, потому что такие справки просто так не дают. Есть такой отдел статистики «Скорой помощи», там фамилию Анны Петровны внесли в компьютер. Через час можно справку в дело подшивать, уже известно, кто выезжал на вызов покойницы. И мышеловка захлопнулась.

Во время разговора в прокуратуре на столе у следователя уже лежала копия выездной карты, той самой, что Ирошников заполнял на Анну Петровну. Значит, прокуратуре знают абсолютно все. Кроме одного: имени убийца. Впрочем, можно и самому построить некоторые версии происшедшего. Может, внук у старухи какой-нибудь лыжник, спортсмен, ведет здоровый образ жизни, следит за фигурой, как это сейчас модно. Оставляет у неё спортинвентарь. И захотел, скажем, парнишка своей девушке или невесте бабкины сережки подарить. А бабка не дает, говорит, помру – все ваше будет. Мол, ждите, терпения наберитесь. А парень молодой, горячий, одно слово – физкультурник. Кровь закипела: не отдашь по-хорошему, тогда получи, старая крыса, ведьма… Люди ведь разные, случится, и за копейку удавят.

А может, внучка пристала к старушке: бабуля, милая, подари сережки, они мне под цвет глаз подходят. А Анна Петровна ни в какую: это память сердца, последнее, что от дедушки покойного у меня осталось. Внучка тоже горячая, кипяток… Хвать за палку. А может, из-за жилплощади сыр-бор, а сережки из ушей вырвали, чтобы инсценировать ограбление. Версий может быть вагон с тележкой.

Тут и думать нечего, прокурорская машина пришла в действие, образно говоря, крутятся шестерни, и валы. Ее не остановишь, пока не закончится производственный цикл. От воли и желания отдельно взятого человека теперь ничего не зависит. Опусти голову и подчиняйся. Только не вздумай выкинуть какую глупость, податься в бега, например. Вешаться и топиться, тоже не следует. Разберутся, в конце концов…

Но если поразмыслить, у Ирошникова нет мотивов. Впрочем, мотивы и всю прочую лирику можно оставить киношникам. Такие убийства происходят спонтанно, совершаются под влиянием настроения, минутного затменья. Если бы убийца готовился к преступлению тщательно, все высчитал и взвесил, то наверняка не воспользовался бы какой-то дурацкой лыжной палкой. Эта палка просто ему под руку подвернулась. Не стояли бы в комнате лыжи, может, старуха осталась жива. Это обстоятельство следствие должно обязательно учесть. А пока нет других кандидатов, следователь будет плотно работать с Ирошниковым. Вот в кармане повестка на послезавтра. Ирошников похлопал себя ладонью по груди. За него взялись основательно. А если ещё не взялись, то обязательно возьмутся. Все ещё впереди.

…Ирошников очнулся от тяжелых мыслей, тряхнул головой, почувствовав, что электричка замедляет ход, уставился в темное окно, но ничего не увидел за грязными, схваченными морозным узором стеклами, только несколько расплывчатых огоньков вдалеке. Осмотрев почти пустой вагон, освещенный горящими в полнакала лампами, Ирошников обернулся к женщине на заднем сиденье и спросил, что за остановка. Услышав ответ, он подхватил в руки портфель и бросился сперва в тамбур, потом к дверям, уже готовым захлопнуться.

Глава 1

Крупный московский бизнесмен, хозяин казино и ресторана «Золотой тюлень» Юрий Сергеевич Романов нарисовал кружок на чистом листе бумаги, склонился над письменным столом, покусывая кончик ручки. Потратив пару минут на разглядывание нарисованного круга, он, чтобы чем-то занять беспокойные руки, раскрыл картонную коробочку, высыпал пригоршню конторских скрепок и принялся мастерить из них цепь, цепляя одну скрепку за другую. Отложив это быстро надоевшие занятие, Романов снова взял ручку, поставив в центре круга буквы. А. Р., инициалы главного бухгалтера ресторана «Золотой тюлень» Аркадия Семеновича Розова. Неплохо бы восстановить, хотя бы приблизительно, очередность, порядок событий. Романов тронул пальцем сплетенную из скрепок цепь.

Последовательность событий…

Итак, второго числа нынешнего месяца бухгалтер Розов весь день находился на рабочем месте, в тесной комнатке на втором административном этаже здания ресторана. В углу листка Романов начертал цифру два. Розов даже пообедать с сотрудниками не вышел, попросил, чтобы второе блюдо и кофе принесли ему в кабинет. В пятом часу вечера у Розова был посетитель, никому незнакомый мужчина. Этот мужик вошел со служебного входа, сказав дежурному охраннику, к кому направляется. Тот позвонил бухгалтеру, убедившись, что посетитель действительно к Розову, пропустил. Мужчина средних лет, без шапки, в сером ратиновом пальто, в руках портфель. Посетитель покинул кабинет бухгалтера тем же маршрутом минут через сорок. Так утверждает охранник. Все, другие посетители в тот день не появлялись.

Сам Аркадий Семенович, обычно засиживающийся на работе допоздна, ушел в семь вечера, может, чуть раньше. Другой охранник, сменивший первого, рассказывает, что в руках Розова ничего не было, ни папки, ни портфеля. Аркадий Семенович, как всегда отменно любезный, приподнял шляпу, попрощался и исчез.

На следующий день, когда он не вышел на работу, Розова никто не хватился. Кому нужен бухгалтер в самом начале месяца? И на следующий день, хотя кабинет Розова оставался на замке, никто всерьез не побеспокоился. Только директор ресторана Пименов позвонил бухгалтеру домой в середине дня, но услышал лишь длинные гудки на другом конце провода. Так, это четвертое число, Романов сделал пометку на листке бумаги. Если Розов вздумал бежать, то время выбрал удачное. Следом подошли выходные, и о бухгалтере забыли до понедельника. И только во вторник зачесались по-настоящему.

Но Розова уже нигде не было, ни в его двухкомнатной квартире в районе Таганской площади, ни у брата, живущего где-то в районе новостроек. Да что там Розов, тут и жалеть не о чем, обычный бухгалтер, каких много. Плохо другое: вместе с Розовым исчезли учредительные документы частного предприятия «Золотой тюлень». Но и документов не сразу хватились…

– Скотина, тварь поганая этот Розов.

Романов встал с кресла, прошелся по кабинету. Продался, как Иуда. И чего только человеку не хватало? Хорошее жалование, устроенный быт, спокойная жизнь. Конечно, Ему хорошо заплатили. Но что деньги в сравнении с теми неприятностями, которые он навлек на свою плешивую безмозглую башку? Он и тратить свои деньги станет с опаской, оглядкой, станет трястись от каждого шороха, звонка в дверь, где бы ни жил, где бы ни прятался. И во имя чего обрекать себя на такие муки? Деньги того страха не стоят. И, тем не менее, Розов пошел на эту крайность. Украл документы и скрылся.

Но это ещё далеко не все. Оказалось, за месяц до своего бегства сукин сын подал в Московскую регистрационную палату заявку о внесении изменений в устав «Золотого тюленя». Предварительно отнес документы на подпись партнеру Романова и совладельцу ресторана американцу Майклу Волкеру, знающему по-русски полтора десятка слов, половину из которых – матерные. А тот завизировал бумаги, даже не поинтересовавшись их содержанием.

Через неделю после исчезновения Розова в «Золотой тюлень» пришли двое сумеречных мужиков, предъявили адвокатские удостоверения и доверенность от фирмы «Моя малая родина». Директор ресторана Пименов принял посетителей в своем кабинете, где адвокаты ознакомили его с новым уставом ресторана «Золотой Тюлень». Если бы Пименов не сидел в кресле, он наверняка бы рухнул на пол. По новому уставу «Золотой тюлень» больше не принадлежит ни Романову, ни Майклу Волкеру, а является собственностью «Моей малой родины». Смысл бумаги дошел до Пименова лишь после её третьего прочтения. Посетители предложили директору вместе с персоналом ресторана немедленно покинуть помещение, в противном случае обещали вернуться вместе с милицией и очистить ресторан силой. Только тогда кинулись искать учредительные документы «Золотого тюленя». Но не нашли даже копий.

У Пименова хватило ума вызвать адвоката Максименкова. После пустых длительных переговоров представители «Моей малой родины» ушли, но свое обещание сдержали. Милиция появилась уже на следующий день, в административном помещении провели обыск, видимо, искали наркотики или оружие, но так ничего и не обнаружили. Милиционеры выслушали объяснения Пименова и удалились. Ресторан пришлось закрыть до того времени, когда конфликт будет как-то разрешен.

* * *

Романов прошелся по кабинету в десятый раз, снова занял место за столом, скомкал лист бумаги и бросил белый шар в мусорную корзину. Свинство, глупость, какая. И виновного, как всегда, не найти. Ну, Розов – это стрелочник несчастный, исполнитель. Ну, Майкл Волкер, матерщину он сумел выучить, а двух приличных слов не свяжет. Господи, с какими дураками приходится работать. Романов потер виски кончиками пальцев. И ещё эта «Моя малая родина». Откуда только взялись эти аферисты? Романов нажал кнопку селекторной связи с секретарем.

– Волкер в приемной?

– Да, мистер Волкер ждут вас, – чуть дребезжащий голос секретаря казался слишком возбужденным. – Мистер Волкер волнуются.

– Раньше надо было волноваться, когда подписывал всю эту, – Романов выругался. – А Максименков там?

– Ждет, уже давно, – в селекторном устройстве что-то щелкнуло. – Можно их приглашать?

– Приглашайте, – сказал Романов.

Меньше всего сейчас хотелось видеть самодовольную физиономию Волкера. Этот болван даже не чувствует собственной вины. Романов встал из-за стола, чтобы встретить гостей. Первой вошла переводчица Волкера Катя, кажется, имевшая серьезные виды на своего патрона. За ней проследовал сам Волкер. Последним в кабинет вошел адвокат Максименков, хозяин основанной на деньги Романова юридической конторы «Максименков и компаньоны».

Волкер с переводчицей заняли двухместный диванчик у стены. Максименков, тяжело переваливаясь на ходу, добрался до кресла за журнальным столиком, засопел, устраиваясь в нем. Романов, всегда начинавший разговор с юристом вопросом, на сколько грамм тому удалось похудеть за последнюю неделю, на этот раз от старой шутки воздержался. В борьбе с собственным весом Максименков давно потерпел поражение, но капитулировать окончательно не хотел и все мучил себя какими-то диетами. Романов сел в кресло напротив Максименкова, расстегнувшего на коленях тонкую папку и выудившего из неё какие-то бумаги.

– Что-то у вас, Юрий Сергеевич, вид усталый, больной какой-то вид, – Максименков внимательно посмотрел на Романова.

– Спасибо за комплимент.

Романов подумал, что у адвоката вид такой, будто он только что съел мешок зефира. Днями на людях себя голодом морит, а ночами, небось, опустошает трех камерный холодильник, – решил Романов, – рубает впотьмах все подряд, все, что ни попади. Сейчас спроси его, чем порадует, так он ответит, что радовать особенно нечем.

– Ну, так чем вы меня порадуете? – спросил Романов и предложил юристу сигарету.

Максименков отрицательно покачал головой.

– Нечем вас сегодня порадовать, – сказал он.

Романову стало скучно. То ли от Максименкова флюиды исходят, то ли словарный запас юриста весьма ограничен, и наперед всегда известно, что он скажет. Вот и сейчас заглянет в свои бумаги, достанет ручку и нарисует в документе какую-нибудь козявку, а потом с умным видом заявит, что он обратился в арбитраж. Спрашивается, куда ему ещё обращаться? Только в арбитраж, туда он дорогу знает. Романов перестал слушать адвоката, загородив пол-лица ладонью, стал украдкой разглядывать коленки переводчицы, похожие на два билиардных шара, отливающих под тонкими капроновыми чулочками благородной старинной желтизной.

– Само собой, я составил заявление в Московский арбитражный суд, – сказал Максименков. – Нужно это завизировать, – он ткнул пальцем в бумагу. – Это иск к Московской регистрационной палате. Мы требуем признать новый устав «Золотого тюленя» недействительным.

Романов решил, что коленки у переводчицы хотя и круглые, вообщем симпатичные, но слишком уж желтые, костяные какие-то. А Максименков, как всегда, в своем репертуаре, он слишком предсказуем, не по-человечески деловит и сух. Однажды в доверительной беседе Романов рассказал Максименкову о том, что дочь Лена сожгла свои юношеские стихи в камине на даче. Сперва изорвала тетрадку в мелкую лапшу, а потом вывалила бумажные ошметки из корзины в огонь. Когда Романов спросил Лену, что та бросила в камин, она просто ответила: свои стихи. Романов только руками всплеснул, стихи дочери ему нравились. Когда Романов поведал грустную историю юристу, Максименков несколько раз взмахнул длинными ресницами, посмотрел на Романова с грустным, коровьим выражением лица. «А вы знаете, – изрек Максименков, – ведь рукописи не горят». И что возьмешь с человека, голова которого плотно забита словесными штампами на все случаи жизни?

– Одновременно следует направить в милицию заявление о возбуждении уголовного дела по факту мошенничества, а также хищения учредительных документов, – продолжал Максименков ровным голосом.

Переводчица Катя, поднеся губы к самому уху Волкера, шептала слова юриста по-английски. Со стороны казалось, Катя шепчет в ухо милому уверения в своей любви и преданности.

– Тут усматриваются признаки статьи сто пятьдесят девятой части третьей – гудел Максименков. – Мошенничество, причинившее значительный ущерб потерпевшему. Санкция – от пяти до десяти лет с конфискацией имущества. А также признаки статьи сто шестьдесят пятой части третьей. Санкция – лишение свободы от двух до пяти лет. Можно также…

– Ладно, Лев Петрович, лучше все это не разжевывать, – махнул рукой Романов. – Заявления составил? Давай я подпишу, и мистер Волкер тоже. Он любит всякие бумаги подписывать, – Романов посмотрел на Волкера тяжелым мутным взглядом. – Хлебом его не корми, дай только где-нибудь расписаться. Это можно не переводить, – обратился он к переводчице.

Романов подвинул к себе бумаги, прочитал и подписал заявления, передал их американцу.

– Сколько времени уйдет на рассмотрении иска в арбитражном суде?

– Трудно сказать, – адвокат пожал круглыми плечами. – Суды завалены всякой макулатурой. Думаю, месяца два, это в лучшем случае.

– Значит, ресторан придется все это время не открывать, – подумал вслух Романов, быстро подсчитав приблизительные убытки, огласил сумму. – Это только прямые издержки. Будут и косвенные, клиенты разбегутся. Значит, умножаем на три. Переведи, пусть Майкл знает.

Катя перевела дословно.

– Мать-перемать, – сказал Волкер по-русски и захлопал глазами. – Вот именно, мать-перемать, – согласился Романов. – Пусть подписывает бумаги. Переведи ему заявления и пусть подписывает. Разорюсь я с такими компаньонами. Это не переводи.

– Постараемся как-то поторопить события, – сказал Максименков. – Но к арбитражам сложно найти подход, чтобы попросить о маленькой услуге, вполне законной. Там такие люди работают, специфические, честные до неприличия. Настоящие динозавры.

– В любом деле, даже таком тухлом, как наше дело, нужны, простите за банальность, нетрадиционные подходы, – Романов взял со столика пачку сигарет. – Собственно, как и в любом другом деле. Вот дочь моя учат английский язык. Хотела съездить в Штаты на пару месяцев, поэтому учит язык. Переведи это Майклу. Могла бы запросто разговорником обойтись, но она учит язык. Хотя в институте у неё французский, – Романов подумал, что съездить этим летом в Америку дочь не сможет, и на минуту замолчал.

– И что английский, дается ей? – прервал молчание Максименков.

– Дается, не в этом дело, – Романов вытащил из пачки сигарету. – Лена записалась в экспериментальную группу изучения английского языка под водой. Приходят они в одно заведение, так, бассейн, похожий на колодец. На них надевают водолазные костюмы, тяжелые, настоящие, и опускают на глубину десять метров. Говорят: отрешитесь от всего земного, оставьте все ваши проблемы на поверхности, есть только вы и английский язык. Опускают их на глубину, а там темнотища, никакой подсветки, ничего человеческое не отвлекает. Я сам спустился из интереса. Инструктор там приятный мужик, все мне показал. Опустил меня вниз, а из наушников, вмонтированных в скафандр, – Романов постучал себя костяшками пальцев по голове, – идет английская речь и перевод. И все это дело сопровождает тихая музыка. И так сорок пять минут.

– Чего удумали, – Максименков выпятил нижнюю губу.

Романов, увлеченный собственным рассказом, замахал в воздухе не зажженной сигаретой, как дирижер палочкой.

– Позже к ним на глубину станет и преподаватель спускаться. Будут там, в воде, беседовать, даже писать на специальной доске. Грандиозно, гениально. Вот до чего люди додумались. Вот это я и называю нетрадиционным подходом. Лена, которую на обычные занятия палкой нужно гнать, туда летает птичкой. А мы к каким-то арбитражам подход не можем найти. Да и инструктор этот, бывший водолаз, очень приятный мужик. Проводит с девочками разминку, инструктаж перед погружением. Опытный человек, – Романов остановил рассказ

Сигарета в его руке так и осталась не прикуренной. Да, интересно, почему это к институтским занятиям почти полная индифирентность, а на эти дурацкие подводные занятия она птичкой, птичкой. И этот подозрительный инструктор, как там его, Артем, кажется. Романов постарался хорошенько вспомнить инструктора. Вертлявый мелкий мужичонка с угодливой улыбочкой в серебристом космическом трико, плотно облегающем короткие кривые ноги. Неужели это он? Неужели Лена забеременела от него? Романов порывисто поднялся с кресла, отошел к окну и сел на подоконник. Точно, инструктор. Иначе чего это он вдруг перед Романовым на цирлах бегал? Точно, он. Сука, тварь.

Но что же Лена нашла в этом ничтожестве? Утопить его в этом бассейне – и точка. Романов смотрел на свои длинные ухоженные пальцы, непроизвольно сжавшиеся в тяжелые кулаки. Изучение языка под водой… Другие науки они там, в этом грязном отстойнике, проходили, совсем другие. Ведь он, отец, сам советовал: изучай язык, дочка. И вот они, цветочки. Боже, этот комик, клоун несчастный, водолаз. Что же женщина может разглядеть в этом ничтожестве, какую изюминку?

Сними с этого Ихтиандра его блестящее трико, на кого, спрашивается, он будет похож? Обезьяна, мелкая, похотливая обезьяна. Персонаж из зоопарка. Ленка, она совсем ещё ребенок. Видимо, ни она одна стала добычей водолаза. Романов тряхнул головой. Конечно, эту догадку нужно ещё проверить. Может, не все так плохо. К тому же у Ленки врожденное чувство брезгливости. Не станет она с этим… Романов отошел к письменному столу, взял зажигалку, собираясь прикурить, но тут заметил, что сигарета сломана пополам. Он бросил сигарету в корзину, вернулся к журнальному столику и сел напротив Максименкова. В глазах адвоката читалось недоумение и легкая тревога. – Я чувствую, что зверею, – ответил Романов то ли адвокату, то ли самому себе. – Сатанею просто. Одно свинство вокруг, сволочизм один, – он посмотрел на переводчицу. – Это ему не переводи, не так поймет. Хотя пусть понимает, как хочет.

Романов взял из рук переводчицы подписанные Волкером бумаги, передал их Максименкову.

– Наведите, Лев Петрович, справки, – сказал Романов. – Постарайтесь узнать, что это за «Моя малая родина», откуда это дерьмо всплыло. Да, а наш бухгалтер Розов оказался малый не промах. Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Тишайший человек. Замкнутый, весь в себе. И непьющий к тому же – вот это настораживает, должно было насторожить. Одно только это.

– Действительно, это подозрительно, – согласился Максименков. – Поймите правильно, я не за пьянство. Если человек пьет горькую, ну, какой из него работник, бухгалтер тем более? Но выпить в родном коллективе сто пятьдесят наркомовских – святое дело. Не люблю таких людей. Первосортная сволочюга.

Максименков спрятал бумаги в папку.

– Да, вот и пойми, чего ждать от людей, – сказал Романов. – Боюсь, Розова искать уже бесполезно. Торчит он сейчас где-нибудь в кабаке на Брайтон-Бич, пьет минералку и посмеивается. – Скорее всего, этот Розов не на Брайтон-Бич сидит, а кверху брюхом в какой-нибудь речке плавает, – веско заявил Максименков и покосился на иностранца. Волкер заулыбался, что-то сказал переводчице.

– Мистер Волкер спрашивает, может, у этого бухгалтера не все дома? – Катя нарисовала на своей мордашке извинительную улыбку.

– Так что же, выходит, самого мистера Волкера любой дурак способен обмануть? – съязвил Романов.

* * *

– Я бы хотел уволить этих людей.

Новый начальник службы безопасности Игорь Егоров вытащил из внутреннего кармана пиджака и передал Романову сложенный вдвое листок с десятком фамилий.

– Я хотел бы уволить ещё столько же. Но пока не могу, заменить некем.

Романов взял листок, пробежал глазами список и отложил бумагу в сторону.

– Мне фамилии охранников мало что говорят. Но я не из тех руководителей, что помнят по имени отчеству каждую уборщицу и со всеми здороваются за руку. Сотрудников службы безопасности нанимал ваш предшественник. Ясно, как на такую работу люди попадают. С кем-то в милиции вместе служили, с кем-то водку пили.

– Так я могу уволить хотя бы этих? – спросил Егоров.

– Безусловно, – кивнул Романов. – Выгоняйте кого хотите. Подбирайте себе толковых парней. Теперь, что с этим чертовым бухгалтером, с Розовым этим?

– Пока устанавливаем его связи, – ответил Егоров. – Но пока у нас слишком мало данных, чтобы начать его активные поиски, – Егоров раскрыл лежавшую перед ним на столе тонкую папочку. – Родители Розова умерли, последним отец. Еще пять лет назад. Из близких родственников только брат и сестра. Брат старше на два года, живет и работает в Москве. Заместитель директора крупного продовольственного магазина, в настоящее время разведен. Сейчас наши люди за Розовым-старшим присматривают. Сестра же проживает под Москвой. В настоящее время не работает, уволена по сокращению штатов с аккумуляторного завода. По моим данным, Розов не объявлялся ни у сестры, ни у брата. Понимает, что может причинить неприятности родственникам, не хочет их подставлять.

– «Золотой тюлень» потерял свою репутацию. Идут разговоры, что я работаю под криминальной крышей, а теперь у меня конфликт с бандитами, за долги они требуют ресторан. Вот, что про меня говорят. Какой уважающий себя человек пойдет в кабак с такой репутацией? – спросил Романов Егорова, но ответил сам. – Никто не пойдет. Я убытки прикинул, волосы на ногах дыбом встали. И не только на ногах. Но деньги дело наживное. Вот репутация, да, её за неделю-другую не восстановишь.

Как только речь заходила о Розове, Романов начинал злиться, не мог, и уже не хотел сдерживать себя. Конечно, Егоров мужик дельный, всего-то десять дней назад принял запущенные дела, и пока нового начальника службы безопасности не в чем упрекнуть. Он не Бог, а человек, ему нужно время, чтобы разобраться, найти концы и выйти на след Розова. На все нужно время, на любой плевок, а Егоров уже успел кое-что накопать. Есть с чего начать.

– Сеть должна быть закинутой, а уж кто попадется, время покажет, – Романов откашлялся, сплюнул табачную мокроту в корзину для бумаг. – Верю, что дела у нас пойдут, то есть, что Розова, тварь эту, суку, вы вычислите, – тут Романов не ко времени вспомнил самодовольную физиономию своего компаньона по ресторану «Золотой тюлень» Майкла Волкера и оборвал свою речь. – Волкера вы, конечно, знаете?

– Видел в вашей приемной.

– До Волкера нужно довести такую мысль, – Романов допил кофе и отодвинул пустую чашку на угол стола. – Он должен понять, что Москва опасный город. Во всех отношениях. Если ты ставишь свою подпись под документом, должен хотя бы соображать, что подписываешь. А то так можно смертный приговор себе подписать и не заметить. Но если не соображаешь, а переводчицу используешь по другому назначению – это твои проблемы. А то насрал на голову себе и, главное, мне – и ничего. Как с гуся вода. В свое время Волкер крупно вложился в этот ресторан, но больше участвовать в прибыли он не будет. Так я решил. А Москва – опасный город, и таких вещей здесь не прощают. После скандала с Розовым я потребовал от Волкера, чтобы он переуступил мне свою долю. За хорошие деньги. Он не хочет.

Егоров молча кивнул головой.

– Если человек не понимает язык слов, – Романов поднял вверх ладонь и, держа её перед глазами, пошевелил пальцами. – Значит, нужны иные аргументы. Волкера охраняют двое таких дурковатых парней из вашей службы. Положим, они задержались с обеда или торопились вечером и не проводили Волкера до квартиры, короче, облажались. А с фирмачом случились неприятности, ну, скажем, хулиганы на него напали. Какие-то отбросы общества попытались ограбить иностранца. Очень даже распространенное явление. Он, правда, переводчицу везде с собой таскает. Но может так случиться, что на них двоих нападут. Охранников после этого инцидента сразу с работы уволить, – Романов подмигнул Егорову. – А Волкера хулиганы могут отделать по полной программе, но не увечить.