Текст книги "Тень Аламута"

Автор книги: Андрей Басирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

МЕЛИСАНДУ ЖДУТ «ГРЯЗНЕНЬКИЕ ДЕЛИШКИ»

Темнота и сырость – вот неизменные атрибуты любого каземата. Сколько позади тюремных дней? Мелисанда уже не помнила. Она лежала на охапке саломы, прислушиваясь к звукам за дверью. Где-то скрипели половицы, сменялся караул. Охал и бормотал коротышка тюремщик.

Мелисанда осторожно уселась. Спину саднило.

Приходилось кусать губы, чтобы не заплакать. Морафия вчера собственноручно выпорола дочь. Недостаток умения королева восполняла энтузиазмом.

– Стой! – прикрикнул тюремщик неведомо на кого. – Сиди спуокойно, шелудивий пес! Кому говорью?

Диккон говорил с причудливым акцентом. Сколько принцесса ни ломала голову, она так и не смогла понять, откуда стражник родом. Гласные в его речи перетекали одна в другую, звучали широко и вкусно. Ему бы актерствовать, а не ворье охранять.

– А что, Дик, – отвечал незнакомый голос, – осталось на донышке? Клянусь пояском Марии Египетской, я алчу и жажду. А ты глух к моим стенаниям, словно жена Лотова.

– Побойся бога, Аршамбоу! Ты в темнице, гнусный храмуовник. Зачем я дуолжен тебя поить?

– Хе-хе! – Что-то звякнуло. – Почему… Потому что ты мне вчера все ключики продул от дальних камер. А ну как Гранье ворья насажает? В шкафу ты их станешь прятать, что ли?..

– Гуосподь покарает тебя, храмуовник! Ну… разве по маленькуой.

– Дело. Раскидывай! Ставлю ключи против бутылки.

Мелисанда прижалась ухом к двери. Неведомый узник не шутил: он действительно собирался сыграть с тюремщиком в кости. Зашаркали подошвы Диккона. Загремели решетки.

– Пуоклянись, что не убежишь, храмуовник.

– Я что тебе, жена Лотова? Ты ж меня, почитай, каждый месяц запираешь.

– Клянись! Знаю я вас, муорд рицарских.

– Ладно. Я, Аршамбо де Сент-Аман, рыцарь Храма, клянусь пояском Марии Египетской, что не буду женой Лотовой и последней сволочью. Клянусь, что не сбегу из тюрьмы, оставив друга моего Диккона в одиночестве распивать бургонское, присланное магистром де Пейном… эй! эй! Куда набуровил столько?.. А мне?.. Договаривались же по три бокала!

Тюремщик что-то проворчал в ответ. Вновь забулькало вино. Мелисанда с тоской вздохнула. После вчерашней порки и допроса немилосердно хотелось есть и пить. Устраиваются же некоторые! Этот вот… как его… Аршамбо де Сент-Аман. Словно дома!

Мелисанда даже стишок сложила:

Аршамбо де Сент-Аман, Плачет по тебе тюрьма.

Но стихи стихами, а тюрьма по храмовнику вовсе не плакала. Наоборот, веселилась. Игральные кости стучали, и счастье игрецкое переходило с одном стороны на другую.

– Ставлю меч против твоего кубка, пояса и ключей!

– Храмуовник… – в голосе Диккона звучала Укоризна. – Твуой меч в этом сундуке. Он не твуой и не муой. Он принадлежит закуону.

– Ладно. Не будь женой Лотовой… Ставлю лошадь Жоффруа. Он всё равно не узнает. А ты доешь вот этот окорок.

Скоро храмовник проиграл и лошадь, и сбрую. Потом отыграл и добавил к этому пояс тюремщика. Диккон вступил в полосу невезения.

– Жена Лотова!.. – доносилось до Мелисанды.

– Муорда рицарская!..

– Но-но! Без жульства! У Храма длинные руки! – Наконец, после ожесточенного перестука костей ликующий голос Аршамбо возвестил:

– Хо-хо! Я выиграл! С тебя прогулка по коридору.

– Муорда храмуовничья… Ладно, Аршамбоу, пуока я не осушу этот кхубок, можешь гулять. Но берегись! Я… Эй-эй! Куда ты забруосил его?! Это мой кхубок!

– Тебе же говорили – у Храма длинные руки. А ты не верил. Я видел внизу хорошую стремянку. Сбегай, Диккон. Тогда, может, достанешь.

– Мерзуавец!

Затопали сапоги тюремщика. Эхо разнеслось под каменными сводами. Через некоторое время зазвенели цепи. Звук приблизился к двери камеры, в которой сидела Мелисанда.

– Эй! – негромко позвал храмовник. – Брат мой Жоффруа! Ты всё еще дуешься из-за той лошади? Не будь женой Лотовой, отзовись. Аршамбо пришел тебе на выручку.

– Его нет здесь, добрый сир де Сент-Аман, – отозвалась Мелисанда. И добавила: – Если вы, конечно, о том чернявом юноше с улыбкой законченного прохвоста. Его выпустили. Теперь я вместо него сижу.

– О чудо! Слышу дивный голосок. Клянусь пояском Марии Египетской… Кто вы?

– Я Мелисанда! Принцесса Иерусалимская.

– Принцесса? И кой черт занес вас в эти казематы? Принцессам полагается сидеть на мягких подушках, попивая горячее винишко с пряностями. Вышивать и почитывать молитвенник.

При слове «вышивать» Мелисанду прорвало.

– Я невиновна! – всхлипнула она. – Помогите мне, сир де Сент-Аман!..

И принцесса принялась взахлеб рассказывать, что с ней случилось.

– Вот, значит, как бывает… – пробормотал Аршамбо, когда она закончила свою повесть. – Знаете что, сударыня? Дождитесь вечера. Не погибайте и не падайте духом. Аршамбо что-нибудь придумает, клянусь титьками святой Агаты!

В коридоре забухали сапоги тюремщика.

– Вот досада… Старый хрен возвращается. Что ж, Ваше Высочество, ждите. Сегодня вечером!

– Я верю вам!

Храмовник не ответил. Зазвенели цепи, и жизнерадостный голос объявил:

– Диккон, старина! Что это ты приволок?

– Мерзкий, мерзкий храмуовник! Вот кхубок у меня. Гуляй же!

– Не хочу. Играем еще – на лошадь Жоффруа. Если не верну ее к завтрему, он мне голову оторвет.

– Аршамбоу, я ни разу не видел эту луошадь. И тебе нечего ставить!

– Как? А прогулка? Она оказалась неинтересной. Я верну тебе ее – если выиграешь.

Ближе к вечеру, когда Мелисанда вконец измаялась от страха и неизвестности, за ней пришли. Принцессе хотелось перекинуться с бойким храмовником еще хоть словечком, но не повезло: час назад Аршамбо выиграл досрочное освобождение. Диккон и Мелисанда остались в тюрьме одни.

Если не считать крыс, мокриц и пауков, конечно. А теперь еще и палача.

– Тише, тише, деточка, – донесся из-за двери голос. – Добренький Арман всего лишь выполняет свои обязанностишки. А сейчас принцессочка пойдет к мамочке и расскажет свои тайночки.

Иерусалимского палача звали Арманом Незабудкой. Мерзавец мастерски отбивал людям почки. Вырвавшиеся из его лап помнили Незабудку до конца жизни. У особо забывчивых память прояснялась при каждом походе в нужник.

– Куда вы меня ведете? – с дрожью в голосе спросила Мелисанда, выходя из камеры.

– В пыточный казематик, деточка. Мамочка хочет задать своей дочурке вопросик. И не один. Добренький Арман поможет Ее Величеству, пособит, да. У Армана есть славненькая дыбочка.

Солдаты нарочно замедляли шаг, чтобы не идти рядом с изувером. В отличие от выморочной твари Незабудки, они были обычными людьми. И не выглядели так, словно сей же миг собираются вцепиться вам в горло.

Принцессу затрясло.

«Папа! Помоги мне! – взмолилась она. – Гуго, где ты?!»

И почему-то:

«Сир Аршамбо!»

Странное дело: вспомнив бесшабашного храмовника, она успокоилась. Имя это оказало поистине целительное действие. А вслед за ним всплыло другое.

Гуго де Пейн. Великий магистр Храма.

– …ах, эти буравчики для ушек, – пел палач. – Еще тисочки для пальчиков бывают чудненькие. Такие с язычком и бархатными рукояточками. Чтобы крутить удобнее. И прелестненькие жаровенки. Знаете, милочка, когда раскаленный брусочек кладут человечку на животик, язычок развязывается, как бутон розочки. А какие дивненькие иголочки для ноготочков! М-м-м! Прелесть!

Одинокий луч солнца, чудом прорвавшийся в пыль и одиночество тюрьмы, упал на щеку принцессы. Девушка выпрямилась.

«Я – будущая королева, – подумала она. – Морафия, де Бюр, Арман – ух, вы у меня попляшете!»

Чтобы отвлечься от болтовни Незабудки, принцесса принялась считать ступени. А также запоминала переходы и повороты. Всё, что угодно, лишь бы избавиться от сладкой патоки, марающей уши.

– …а я говорю: «Это всего лишь пятилетняя девочка». Но барон… прошу прощения, милочка!. Сир барончик отвечает: «А мне без разницы. Я хочу видеть в действии свой новый, недавно приобретенный испанский сапожок. А также железную деву с бронзовыми усовершенствованными ручками, и набор трубок для раздутия чрева горячей водой». А я: «Не извольте беспокоиться, господин барон. Вот только сапожок, боюсь, великоват будет». А он: «Две ноги всунуть – в самый раз».

Мелисанда стиснула зубы.

Арман. Морафия. Де Бюр. Нет, Армана первым. Такие люди, как он, не должны жить. Но сперва надо выжить самой.

И не выдать Гуго.

– …а когда дошло до чревозаполнительных трубок, глаза у бедняжечки стали вылазить наружу. Тут я беру ложку…

Послышался сдавленный хрип: это затошнило одного из солдат. Второй с ненавистью скосился на палача.

– Вот упырина… – Он открыл дверь и ободряюще шепнул: – Пожалте, Ваше Высочество. Не держите зла. И да хранит вас Господь.

Хирургия Средневековья в основном сводилась к работе пилой и долотом. Дезинфекция, антисептика – от этих слов попахивало чернокнижием. Хирурги счищали ржавчину с инструмента точильным камнем, о прочем же не заботились.

Арман вымачивал свои лезвия и тисочки в бычьей моче, смешанной с киприйским вином. По стерильности его инструменты могли дать сто очков форы содержимому любого лекарского мешка.

Когда принцесса увидела коллекцию Незабудки, силы едва не покинули ее. Прихотливо изогнутые клиночки в форме листьев. Дробилки для пальцев, запястий и носовых хрящей. Сверла зубные, носовые, ушные.

Угли в жаровнях переливались рубиновым сиянием. Дыба черного дерева лоснилась от масла. Угол занимал огромный сундук с палаческим снаряжением, а рядом на табурете сидела нахохлившаяся Морафия.

– Здравствуй, дочь моя. Как спалось тебе?

– Благодарю, Ваше Величество.

– Не передумала еще? Учти, хахаля твоего и так сыщем. Никуда не денется. А вот ты… Ты станешь очень печальной девой.

– Ножки можно укоротить, сударыня, – услужливо подсказал палач. – Особенно левую. Для пикантности.

– Да. Вырезать нос. Снять губы, обнажив десны. Уши, щеки, веки… Арман – мастер своего дела, девочка моя. Он может превратить тебя в ночной кошмар. Подумай! – Королева подошла к девушке. – Твой любовник, кто бы он ни был, в ужасе бежит от тебя. Я знаю мужчин.

Она провела кончиками пальцев по груди Мелисанды.

– Острые соски, нежная шейка, – пальцы коснулись подбородка девушки, – прекрасное личико. Вот что их манит. И когда ты лишишься всего этого – подумай! – чем привлечешь своего милого?

Королева придвинулась. В ее глазах плясали оранжевые точки факелов.

– Скажи его имя, дочка. Обещаю, он умрет быстро и почти безболезненно.

Девушка помотала головой. Горло перехватило. Мелисанда боялась, что, если скажет хоть что-то, страх превратит слова в беспомощный писк.

– Жаль. Я хотела спасти тебя. Приступай же, Арман.

Палач засуетился, радостно потер ладони: Сейчас, сейчас! Добренький Арман уже готов. С чего начать? Жаровенку? Сверлочки?

– Помягче что-нибудь. Дадим девочке шанс. Девочке… тьфу! Дыбу или костеломку готовь.

Мелисанде стало дурно. Незабудка запрыгал вокруг нее жирным воробышком:

– Вы платьюшко-то снимите, деточка. Делишки нам предстоят грязненькие. Кровушка, мяско. Еще обделаетесь невзначай. А платьюшко, – он пощупал ткань, – дорогое. Большие безантики за него плочены.

– Не беспокойся, Арман. Делай свое дело. Если платье мешает, то сними.

– Не мешает, не мешает, Ваше Величество. Дорогому Арманчику ничто не мешает.

Словно во сне девушка прошла к дыбе. Морафия смотрела на дочь с легким сожалением:

– Может, одумаешься, мерзавочка? Последний раз предлагаю. Потом не буду.

Плюнуть в мучительницу у Мелисанды тоже не вышло. В горле пересохло от страха.

«Ой, мамочки! – билось в висках. – Да что же это? Да ведь это меня… со мной…»

– На скамеечку… на скамеечку, пожалте, сударыня… Не оступитесь, здесь кровосточек… Ручечки за спиночку… Сейчас петелечку накину принцессочке… ох незадачечка!

Палач с недовольством на лице рассматривал веревку:

– Вот горюшко… Не королевская веревочка… нет, не королевская! – Он обернулся к Морафии: – Не извольте беспокоиться, Ваше Величество. Да только всё должно быть по правилочкам. И веревочку мы сменим. Да…

С тупой обреченностью Мелисанда смотрела, как палач снимает с дыбы «простецкую» веревку. От сухого чада жаровен першило в горле. Арман, непрерывно извиняясь, влез на скамейку рядом с принцессой. Потный, мешковатый – он выглядел мальчишкой. Вот он привстал на носочки и принялся распутывать узел:

– А в сундучке у меня новая веревочка. Простите, Ваше Высочество… Извините… еще разик побеспокою… вот так…

Из носа палача выглядывали белые волоски. Работая, он от усердия высовывал язык. И пахло от него чем-то сладким, радостным – фруктовой сдобой или фисташковой халвой.

– Вот… вот, сейчас… В сундучке…

Арман спорхнул со скамейки и засеменил к своему сундуку.

Интересно, как выглядит «королевская» веревка? Она в блестках? В золоте, изумрудах? Живыми цветами расшита?

– Один моментик… один-одинешенек!..

Ключ вошел в замочную скважину. Замок скрипнул, и крышка бесшумно откинулась. В сундуке лежал человек в полосатом халате. Плешивый. Низкорослый. Кривоногий.

Палач сдавленно пискнул и отпрянул. Плешивец выскочил из сундука, и в руке его сверкнул кинжал. Тени разбежались по стенам.

– Стража! – заорала Морафия. – Стра-а-ажа! Ассасин в замке!

Нож бродяги полоснул по балахону Незабудки. Должность иерусалимского палача стала вакантна.

А Мелисанда получила короткую передышку.

ТЯГОСТНЫЕ РАЗДУМЬЯ ЕВСТАХИЯ ГРАНЬЕ

Один из стражников распахнул двери. Еще четыре внесли плащ, на котором валялся залитый кровью ассасин.

– Тьфу, пакость какая! – Тот, что открывал двери, перекрестился. – Ишь, нехристь.

Сенешаль наклонился к раненому. Приподнял веко, глянул. Подергал распоротую мечом полу.

– Не жилец парень… И понятно. Ножом да удавкой орудовать одно, а мечом – совсем другое. – Евстахий брезгливо вытер руку о халат убийцы.

– Хорошо. Перекройте все входы-выходы во дворец. Чтоб ни одна крыса не проскочила. Ясно?

Стражники истово закивали.

– Ну славно. Идите, братушки, исполняйте свой долг.

Уже в дверях один из солдат обернулся:

– Сир, к вам патриарх де Пикиньи. Хочет говорить с вами.

– Клянусь гробом Господним, это кстати! Я сам хочу говорить с ним. Пусть войдет.

Стражники убрались. Вместо них появился плотный ширококостный человек в рясе. То ли ряса его была скроена так неряшливо, то ли телосложением гость не удался, но казалось, что у него нет шеи и голова растет прямо из плеч. От этого взгляд Гормона де Пикиньи, иерусалимского патриарха, был исполнен подозрительности.

– Сир Евстахий! Так-то вы несете службу, – без предисловий начал патриарх. – Убийцы разгуливают по дворцу!

– Что делать, отче… Порода сучья, ассасинская. И лезут, и лезут – медом у них тут намазано, что ли?

Священник подошел к окну, выглянул на улицу. Осмотрел шкафы, заглянул под кровать. Лишь убедившись, что их никто не подслушивает, спросил:

– Как он проник-то?

– Во дворец? Известно как. – Пришла очередь Гранье оглядываться. – У королевы Морафии в прихожей два сундука стояли. Одинаковые. Убийца схорониться хотел, да не судьба. Обмишулился, бедняга. Крышку перепутал.

Патриарх покачал головой:

– Вы хорошо осведомлены, сир Гранье. Простите, я дурно о вас думал. И вы знаете, что это были за сундуки?

– Один – иерусалимского палача. Второй – Гильома де Бюра.

– Вот новость! Почему палач, я понимаю. Но де Бюр?

Евстахий усмехнулся. Когда ему это было выгодно, Гормон де Пикиньи умел думать о людях хорошо.

– Очень просто, – объявил он. – Гильом и королева – любовники.

– Ц-ц-ц! И значит, ассасин пришел убить коннетебля?

– Не совсем так. – Сенешаль показал Гормону свернутый в трубку пергамент. – Вот это нашли убийцы. Он, оказывается, гонцом подрабатывал. Принес письмишко коннетаблю, а тот его взашей. Даже во дворец не пустил.

– Разрешите глянуть?

– Баш на баш. Сперва вы мне ответите на вопрос.

– Спрашивайте, сир.

– Почему это вас не удивил сундук палача в покоях Морафии?

– Меня не удивил? Как? Когда?!

– Вы только что признали, сир Пикиньи, будто это вас не удивляет.

– Я признал? Что ж. Отпираться не буду. Тем более, я с самого начала хотел поговорить об этом. Знайте же, сир Гранье. Вчера вечером к одному из священников пришла армянка Сатэ. Вы, верно, видели ее. Она смотрит за юными принцессами. Старушка нарассказала много интересного.

– Да?

Гранье подался вперед, но Пикиньи погрозил ему пальцем:

– Всё сказанное на исповеди остается тайной! Подробностей даже я не знаю. Но священник умолял спасти старшую из дочерей короля…

– Мелисанду?

– Истинно так! Я приказал своим людям разузнать поподробнее. Оказалось, что Морафия держит Мелисанду в тюрьме. Уже недели две.

– Чертова баба! А кто арестовывал девчонку?

– Люди де Бюра.

– Бедная девушка… – Гранье кусал губы. – Она приходила ко мне за помощью. Как же я не догадался… Старый болван!

– Теперь-то вы дадите мне это письмо?

– Теперь-то? Пожалуй. Читайте, отче.

На короткое время в комнате воцарилась тишина. Лишь клекотал воздух в развороченной груди ассасина да стучали сапоги Гранье. Сенешаль расхаживал вокруг стола, временами бросая осторожные взгляды на раненого.

Об ассасинах ходили всякие легенды. И Гранье верил им – серединка на половинку.

Переодеваться в купцов и монахов?

Пожалуйста!

Клятвопреступничать?

Легко.

Ножом бить без промаха?

Очень может быть.

Но не рассказывайте мне о превращениях в собак. О гашише и черной магии. Отрубленные головы и райские сады оставим на совести болтунов-путешественников. Но самое главное: человек, у которого разворочена добрым клинком грудь, уже не встанет. Даже из последних сил.

И всё же… Откуда-то эти легенды берутся?

– Бог мой! – священник вытер рукавом пот, – нехорошо так говорить, но я поражаюсь нашему королю. Он ведет себя, как ребенок.

– Хе-хе! Раньше проще было, отец Гормон. Если меч, то это меч, если вассал – то вассал. Мы, которые старые крестоносцы, еще от Урбана…

– Доверить Гильому де Бюру свое спасение! Этому циничному прохвосту!

– А я, между тем, поражаюсь сметке ассасина. Он не собирался никого убивать. Он пришел передать письмо короля де Бюру. Но, черт возьми! – Сенешаль принялся загибать пальцы: – Выследить коннетабля. Узнать, куда он ходит. Проникнуть почти в самые покои королевы…

– У Старца Горы есть помощники в Иерусалиме.

– Да уж. Не без того. – Он наклонился к ассасину, заглядывая в мертвеющее лицо: – Хорошо, что тебя убили мы, парень. Гасан на расправу круче. У него бы ты мучился дольше.

– Полагаю, сира Гильома извещать нет смысла?

– Куда там! Он уж, почитай, давно в Триполи. Да и не станет проходимец короля спасать.

– Но что тогда? В письме ясно говорится: не позднее середины мая. Иначе Его Величество погибнет от ножей ассасинов.

Гранье вновь принялся мерить шагами комнату. Речь его сделалась сбивчивой:

– Смотря откуда… если, положим… то и… – Наконец он остановился. Пристально посмотрел на патриарха:

– А что, если поехать вам? Ведь сам способ спасения короля… он в какой-то мере касается и вас.

– Исключено! Моя паства нуждается во мне. Если уж кому и ехать, то вам.

– Никак нет, отче. Налагайте любые епитимьи – я не поеду. Очень уж шатко всё. – Гранье понизил голос: – Я-то, может, и спасу короля, а что потом? Морафия чудесит, Гильом свою выгоду ищет. Погубят они королевство.

Собеседники переглянулись.

– Так, значит?

– Значит…

И притихли. Обоим привиделось одно и то же. Высокая худенькая девчонка. Круглолицая, с непокорным темным локоном, спадающим на лоб.

– Мелисанда?!

– Но, сударь! Прилично ли юной деве?..

– Юной деве по тюрьмам мыкаться неприлично. Что есть, то есть. Мы, которые от Урбана крестоносцы… Хе-хе!

– Так поспешим же!

И, схватившись за руки, словно шаловливые дети, сановники побежали отдавать распоряжения.

МЕЛИСАНДА ВПЕРВЫЕ СЛЫШИТ О ФЛОРЕНТИЙСКОМ КОТЕ

Судьба-насмешница… Словно принцесса румийская, шлюшка коронованная. Подмигивает, кивает, юбкой вертит. То робка и податлива, а то насмешлива и холодна.

Когда сарацин из Аламута зарезал палача, старая жизнь принцессы полетела в тартарары. Мелисанда прежняя, может, и позволила бы живодерам надругаться над собой. Вырезать ноздри, распластать щеки тошнотворными красными лохмотьями, выжечь груди.

Прежняя – да. Но не новая. Когда ассасин бросился на нее с ножом, она соскочила на землю и огрела убийцу той самой скамеечкой, на которой стояла.

От сдвоенного женского визга пламя факелов испуганно присело. Путаясь в длинных юбках, Морафия бросилась к выходу. Убийца вмиг оценил ситуацию. Сообразив, что с узницей, приговоренной к пыткам, лучше не связываться, он затрусил следим за королевой. Так они и бежали друг за другом: королева, ассасин и принцесса. Но скоро гонка закончилась. Наверху тюремщик Диккон как раз отпирал дверь. Увидев королеву, он прыгнул в сторону, и вовремя: его чуть не затоптали.

Спасло Морафию обычное тюремное раздолбайство. Дик поленился запереть решетку. Если бы не это, лежать королеве с ножом в спине. А так, под ее весом решетка поехала в сторону. Убийца задерживаться не стал. Перепрыгнув через лежащую королеву, он ссыпался по лестнице и выскочил на улицу. Мелисанда мчалась за ним шаг в шаг. Вопли королевы:

– Стража! Убе-ейте их!! – преследовал девушку по пятам.

– Ну, мамуля, спасибо, – подумала на ходу принцесса. – Век не забуду. Ох, мне бы спастись! Я всё припомню!

– Держи! Пособница!! Шлюха аламутская! – Похоже, королева сама не соображала, что орет.

Впереди замаячили фигуры стражников. Ассасин мчался навстречу смерти.

Но принцесса знала дворец лучше, в тупик она стремиться не стала. Подбежав к полукруглой арке, она перемахнула через каменные перила и кувыркнулась в кусты.

Внизу ее ждал сад. Свобода. Три секретные тропки, ведущие из дворца и множество тайников.

Добраться до укромных местечек Мелисанда не успела. Совсем чуть-чуть. Евстахий Гранье слишком хорошо выдрессировал стражников. Они перекрыли все выходы, не давая «пособнице ассасина» выбраться из сада, и принцесса оказалась в ловушке, Оскальзываясь в грязи, к ней уже бежал давешний вояка – тот, которого она так удачно пнула в пах.

– А, сучье отродье! – орал он. – Ну, счас я тебя постелю. Счас всем нарядом распробуем шалаву!

Прятаться было поздно, бежать тоже. Поднырнув под руку стражника, Мелисанда бросилась к стене. Маленькая калитка вела во внутренний дворик. За чугунной решеткой белели развешанные на веревке плащи. У крыльца смешная каурая лошадка объедала зелень из цветочного горшка. На клумбе цвели ранние фиалки.

Идиллия.

Если по уму, то соваться в этот дворик не стоило. Тупик, верная гибель, беглеца сцапают в два присвиста. Но Мелисанду вела женская интуиция. Девушка проскользнула в калитку и захлопнула ее за собой.

– Стой! Куда?! – Стражник налетел на решетку. – Ты, деваха, того! Лучше добром!

– Добро у тебя коротко.

Раньше, чем рыцарь успел что-то сделать, девичья рука метнулась сквозь прутья. Рванула за ворот плаща – сильно-сильно. С колокольным звоном шлем влепился в решетку.

Из носа стражника хлынула кровь.

– Ах, сучка! – ревел он. – Да я ж тебя! На четыре кости!!

Страшно загремела решетка. Взбешенный громила ломал калитку, останавливаясь лишь затем, чтобы вытереть кровавые сопли под носом. Наконец дверца не выдержала напора и слетела с петель.

– Ну держись, потаскушка!

От удара Мелисанда кувырком полетела в фиалки. Во рту сразу стало горячо и солоно. Лепестки фиалок щекотали разгоряченное лицо. Как они пахнут! – подумала девушка. Никогда Мелисанда не ощущала мир таким ярким и наполненным. Она зажмурилась и попыталась отползти в сторону.

Вот и конец. Свернут ей сейчас шею, как цыпленку…

Второй удар всё не приходил. Послышался странный звук: то ли кашель, то ли плач. Принцесса рискнула приоткрыть один глаз.

Воин стоял на коленях, зажимая лицо ладонями. Пальцы его намокли красным, меж ними торчала рукоять ножа. Крови натекло порядочно – алые струи перечеркнули крест на груди стражника.

– Ай-яй-яй! – послышалось откуда-то из-за спины. – Клянусь сиськами святой Агаты, сир Гилмар очень огорчится. Его цветник… Да вы не друзья прекрасного, господа.

Принцесса поднялась на ноги. Говоривший сидел на измочаленной сосновой колоде. В руке он держал краюшку, на которой аппетитно белело масло. Бутерброд так и остался незаконченным. Громила с ножом в глазнице уже заваливался на бок, намазывать масло было нечем.

– Здравствуйте, сударыня, – кивнул принцессе незнакомец. – Как вам нынешняя весна? Холодная, правда?

Встретив этого человека на улице, Мелисанда пришла бы в ужас. Невысокий, плечистый, длиннорожий. Лицо в шрамах, словно у уличного кота.

Уши драные, нос перебит. Выгоревшие на солнце волосы торчат непокорными вихрами. Разбойник, одним словом.

– Господин Аршамбо! Это вы?! – Храмовник уныло осмотрел недоделанный бутерброд.

– Я, сударыня, кто же еще? – Он поднялся. – Ну что, трудно было до вечера подождать? Я же обещал вас спасти.

– Простите, сир де Сент-Аман! В следующий раз такого не повторится.

– Рад слышать, сударыня. Подождите, я сейчас. – Из полурасколотого полена, лежащего в груде чурбаков, торчал топор. Когда принцесса вбежала во двор, Аршамбо как раз колол дрова. Занятие это следовало отложить до лучших времен.

– Эй, голодранец! – вышел вперед командир стражников. – Сдавайся, гнусный госпитальер!

– Я не госпитальер, – кротко заметил Аршамбо. – Клянусь девственностью святой Агнессы, я…

– Да хоть бенедектинка! Лучше бы тебе, бродяга, не лезть поперек сира де Бюра. А за смерть Себастьяна ты поплатишься. – Он обернулся к своим подчиненным: – Взять его!

Сердце Мелисанды упало. Храмовнику противостояло не меньше десятка стражников. В кольчугах, с мечами в руках. А у того что? Выщербленный мужицкий топор? Драная рубаха в качестве защиты?

Мелисанда прижала руки к груди:

– Сир де Сент-Аман… Простите. Кажется, я втравила вас в историю…

– Ничего, – он нагнулся к куче дров и принялся рыться в ней. – Обожаю истории. Вот только есть хочется…

Бутерброд сиротливо валялся на изрубленной колоде.

Стражники двинулись к храмовнику. Когда тень первого подползла к его сапогам, он выпрямился. В руках его была обмотанная тряпками… палка?

– Чуточку терпения, господа, – заявил Аршамбо, остервенело разрывая ткань. – Сейчас я буду готов.

– Умри, пес!

Из ветоши показалась рукоять меча. Издевательски мукнув, Аршамбо ткнул ею нападавшего в солнечное сплетение. Солдат перегнулся пополам. Второго де Сент-Аман рубанул в колено, третьего – по рукам. Перепуганные стражники отпрянули.

– Да убейте ж этого шута, в конце концов! – закричал взбешенный начальник. – Клянусь всеми святыми, кто отступит, того отправлю вместо Незабудки.

Это подействовало. Никому не хотелось становиться палачом. Солдаты бросились в атаку. Аршамбо высвободил меч из тряпок и принялся выписывать отходную. Бить, крушить, сбивать врагов, резать и кусать.

Мелисанда переживала зря. Вояка-крестоносец, чью шкуру выдубили все сирийские ветра, стоит пяти, а то и шести стражников – сонных, медлительных, обленившихся на спокойной службе. Да и нападать на него могли лишь по очереди, всем места не хватало.

– Храмовники! твари! – орал тощий тип с повисшей на кончике носа каплей. – Всем! известно! Дьявол! вам! воро…

Аршамбо пнул ему под ноги колоду. Когда крикун запнулся, ударил крест-перекрест. Жалобно зазвенев, меч вырвался из рук тощего. Остальные стражники отступили.

– Ну что, храмовник, устал? – издевательски поинтересовался начальник стражи. – Дурак ты, дурак… Лезешь в дела королевские, а того не ведаешь, что Ее Величество тебя без перца съест.

– И пожалеет: перец во мне самое вкусное. Любую красотку спроси.

Грудь Аршамбо ходила ходуном. Сосульки волос падали на лоб, рубаху покрывали кровавые пятна. Тяжело далась драка храмовнику.

– Долго тебе не выстоять. – Командир обернулся к стражникам: – Эй, Жиль, Мишель! Сгоняйте за луками. Пощекочем мерзавца. Остальные – в бой!

Храмовник вскинул клинок к плечу:

– Давайте! Клянусь лососями святого Зинона, порезвимся!

Лязгнули мечи. Бедро Сент-Амана украсилось еще одним порезом, а из волны нападавших выбыло сразу двое.

– Вперед! Бейте, бейте его! Он выдыхается!

– О Жоффруа! – вскричал Аршамбо, отступая по разбросанным поленьям. – К тебе взываю, проходимец! Знай: я умру с твоим именем на устах! И лошадь твою…

– Ага-а-а!

Поленья покатились в разные стороны. Храмовник не удержал равновесия и упал. Меч его вывернулся из руки.

Мелисанда бросилась вперед:

– Стойте! ИМЕНЕМ КОРОЛЯ ОСТАНОВИТЕСЬ! МЕЧИ – В НОЖНЫ!

От неожиданности солдаты застыли. Самые слабосильные даже спрятали оружие. Говорят, от голоса Балдуина де Бурга лопались кольчуги и приседали кони, а принцесса оказалась его достойной ученицей. Пока солдаты недоуменно переглядывались, храмовник успел подняться на ноги. Он еще хорохорился, но бой был проигран по всем статьям. Солдаты окружили девушку. Командир стражи наступил на меч Аршамбо.

– Слава богу, всё решилось само собой. Не придется убивать этого шута. Свяжите его пока. – Он обернулся к принцессе: – Вы же, сударыня, следуйте за мной. Ваша мать хочет поговорить с вами.

– Эй-эй! Полегче! – Солдаты схватили Аршамбо за руки. Храмовник рванулся, но безуспешно. – Отпустите девушку! Иначе, клянусь псом святого Роли, мне придется прибегнуть к крайним мерам.

– К крайним? Ну-ну. Эй, ребята, постойте! Отпустите его. Посмотрим, какое еще коленце выкинет этот скоморох.

Мелисанда в отчаянии смотрела на Аршамбо. На что он надеется? Господи! Теперь ему просто так из тюрьмы не выбраться. Нападение на стражу, убийство, противодействие королевскому приказу…

Аршамбо встряхнулся:

– Ладно. Я предупреждал, но вы не слушали, теперь пеняйте на себя.

Он набрал побольше воздуха в легкие и закричал:

– У флорентийца!! У флорентийца!!

На лицах стражников появились смущенные улыбки. Такие улыбки возникают у людей, которым взахлеб рассказывают несмешной анекдот. Вроде и старается человек, а толку…

– Гундомар, они помяли твой газон! – завывал де Сент-Аман. – Жоффруа, враг посягает на твою лошадь! Мессир де Пейн! Орден в опасности!

Командир сплюнул:

– Довольно, сир Аршамбо. Мы понимаем, вы…

– Еще чуть-чуть. Подождите. – И храмовник заорал: – У флорентийца!!

Эхо рявкнуло, отзываясь:

– …славный кот!

Стрела выбила фонтанчик пыли. Вторая пригвоздила к земле сапог командира стражи. Чернявый плут в холщовом плаще выскочил на крышу с луком в руках.

– Эй, Аршамбо! Кто из них посягал на мою лошадь?

– Именем короля! – разнеслось над двориком. Стражники в замешательстве оглянулись. Из-под арки выходил отряд копейщиков с Евстахием Гранье во главе.

– Именем короля, сдавайтесь, проходимцы! Не портите мне настроение.

За ним спешили рыцари в холщовых рубахах. Один из них – тощий, рыжий, с козлиной бородкой – бросился к поруганному газону.

– О господи! – рыцарь рухнул на колени, воздев к небу руки: – Бичи и скорпионы египетские! Кто это сделал?!

Аршамбо обнял козлобородого:

– Мужайся, друг мой Гундомар. Господь заповедовал нам мужественно переносить лишения. У тебя еще будет в жизни много газонов.