Текст книги "Грааль никому не служит"

Автор книги: Андрей Басирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Если не Джассер, то кто тогда? И главное, как они рассчитывают убежать с Лангедока?

* * *

Чтобы понять культуру чужой расы, вовсе не обязательно посещать её картинные галереи. Стереатры, библиотеки и музеи – да, это интересно и познавательно, однако же они не дадут вам ровным счётом ничего. В музеях цивилизация отражена такой, какой она хочет себя видеть.

Хотите увидеть её истинный облик – посетите концлагерь. Создатели Бухенвальда, Лангедока, Неблагого Двора на Титании и Крии-Тсии негуманоидного мира Айеста отлично поняли бы друг друга. Ведь цель, которую они преследуют, проста и незамысловата.

Убивать.

Причинять страдания.

Рунархи – гуманоиды. Им (да и нам тоже) никогда бы не пришло в голову мучить военнопленных, рассаживая на деревьях-насестах, как это делают крылатые айестяне. Пыточные колёса, в которых нельзя расправить крылья, нисходящие воздушные потоки – всё это абстракция для бескрылого прямоходящего. В изобретении мучительств разумное существо ограничено рамками, в которые его загнали собственные физиология и психология.

Рунархские лагеря не знают переполненных бараков. Пытка скученностью и произволом авторитетов (таких же каторжников, но понаглее и померзавистее) также вне понимания рунархов. Каждому заключённому полагается индивидуальная нора. Огромный утёс превращён в термитник; ходы тянутся, нигде не пересекаясь. Это правило соблюдается даже в аду Южного материка.

Но в норе нельзя выпрямиться. Нужду приходится справлять в слепом отростке трубы, и ночью бывает не продохнуть от вони. Для чистоплотных рунархов это страшное унижение. Занятая нора ничем не отличается от пустой – поэтому никто не застрахован от случайных гостей. Рунархи живут в постоянном страхе.

Норы живые. Я видел рунархские дворцы из живого пластика – норы лишь жалкая пародия. Говорят, что зимой они иногда убивают своих обитателей. В это не очень-то верится, но возможно всё.

Археолог по одной кости может определить облик динозавра. Экзосоциологу достаточно однажды увидеть рунархскую нору, чтобы понять всю подноготную этой расы.

Люди произошли от обезьян – стадных животных. Предками рунархов были хищники-одиночки.

Рунархи ни при каких условиях не сливаются в толпу. У них отсутствует культ власти. Патриотизм, корпоративный дух, религиозный фанатизм – ничего нет. Счастливцы! Больше всего я завидую тому, что у них нет привычки часами просиживать в форумах и чатах эфиросферы.

Исходя из этого, что можно сказать о неведомом подпольщике? Он избегает действовать сам. Он отлично справляется с задачами стратегического планирования. Ведь заговорщикам удалось отыскать меня и устроить встречу с Джассером.

Кто же их возглавляет? Рунархский душепийца?

Нет: душепийцы не умеют подтасовывать случайности.

Значит, земной месмер? Месмеры – мастера внушения и гипноза. Они умеют создавать иллюзии. Подтолкнуть надсмотрщика, распределяющего заключённых по делянкам, заставить вписать в ведомость другое имя – это несложно.

Но как же поведение палач-машин? Автоматика лагеря не потерпит заговора. Не потому что он опасен, а потому что он объединяет заключённых в группу. Рунархи могут допустить побег одиночки. Это согласуется с их «кошачьим» стилем жизни. Но – никаких стад. Уголовники, пытавшиеся создать лагерную иерархию с буграми, сявками и шестёрками, погибли в первые же дни. Марионетки, не мыслящие жизни без обществ, коалиций, союзов, – тоже.

Друг автоматов?

Друг автоматов может договориться с палач-машиной. Но не со всей автоматикой лагеря. Заговор – это всегда структура. Как только заключённые начнут шушукаться по углам, палач-машины их быстро вычислят.

Мне вспомнилась речь проповедника:

Имена врагов своих запомни крепко: всё это выродки с модифицированным сознанием. Из землян: кинетики, месмеры, срединники, психоморфы. Из рунархов: братья Без Ножен, душепийцы, знатоки пластика и друзья автоматов.

Кинетики, психоморфы и знатоки пластика. Заговор существует – значит, как-то удалось обмануть бдительность охраны. Значит, не перевелись ещё таланты. И побег вполне реален.

Из серой пелены экрана вынырнула большеглазая физиономия. Гость, вернее, гостья споткнулась об меня. Поднос перевернулся, тарелки покатились по полу. Женщина-рунари бросилась подбирать их, а потом осела, сжимая виски ладонями. Тут уж я виноват. Если не хочешь, чтобы на тебя наступили, ешь громко.

Моё наказание также не заставило себя ждать. Навалилась боль. Чувство собственной никчёмности захлестнуло меня. Я ощущал себя восемнадцатилетним юнцом, написавшим слезливый рассказ о щенке со сломанными лапами. Рассказ был ужасен. Критики ругали его на все лады. Яростней всех нападала незнакомая мне светловолосая девочка, заходясь в беспричинной ненависти, так, словно это была собака её врага.

Наконец издевательство прекратилось. Руки мои дрожали; на пластике остались вмятины – так крепко я сжимал поднос. Большеглазая рунари убежала. Я торопливо допил кисель и двинулся к выходу.

После обеда полагались санитарные процедуры. Вместе с десятками других каторжников я вошёл в приземистое бетонное здание. С порога нас встретил едкий запах дезинфицирующих веществ. Мы прошли сквозь стену из льющегося растворителя. От него спрей-комбинезоны стекали с тел, превращаясь в чёрные лужи на полу. Пластик под ногами обжигал холодом, и тёплый растворитель лишь усиливал озноб. Люди всё прибывали и прибывали. На их лицах застыло тупое ожидание.

Серо-розовый поток обнажённых тел уходил в коридор. Я двинулся следом за остальными, и людская река вынесла меня в помывочную.

Мытьё происходит в два этапа: первыми идут рунархи и женщины, затем мужчины и рунари. Когда я впервые это увидел, решил, что произошла административная накладка. Оказалось, нет. Комендант боится рунархских жриц. Жрицы, поклоняющиеся Хозяйке Прайда, не могут исполнять свои священные ритуалы в присутствии мужчин-чужаков. А значит, их могущество слабеет и не может быть повёрнуто против командования лагеря.

Уживаемся мы вполне мирно. У нас нет влечения к рунари, а у них – к нам. Дело не в красоте. Биофизика тела действует таким образом, чтобы не реагировать на женщин чужой расы. Поэтому мы поделили зал на две половины: нам правая, им – левая. И друг друга не обижаем.

Беда в том, что иногда встречаются выродки. Почти всегда это обитатели Лионессе. Насильники и убийцы. Долго они не живут, но дел успевают натворить немало.

Я вошёл в тёмный зал, пронизанный колоннами света. Свет здесь почти не рассеивается. Между лампами темно; слышно лишь шипение льющейся дезинф-жидкости. Волны тумана поднимаются в лучах ламп. Мелькают обнажённые тела. Я беру в автомате лохматую мочалку и брусок вонючего желе – мыло. Осторожно, чтобы не сталкиваться с рунари, иду на правую половину зала.

Дойти я не успел. Кто-то пронзительно завизжал; шарахнулись в белых лучах тени, послышались хриплые ругательства.

Сегодня полосатый день. Вот началась чёрная полоса.

Из клубов пара выскочила женщина-рунари. Лицо её было расцарапано, по плечу текла кровь. Увидев меня, она шарахнулась в сторону и заковыляла прочь – сутулясь, прикрывая грудь. Остальные рунари пронзительно закричали.

Тут я увидел её преследователя. Коренастый парень, огромный, неправильно сложенный. Ростом чуть ниже жертвы. Он сбил девушку с ног и схватил за волосы. Она почти не сопротивлялась.

Атаковал я быстро, почти не думая. От удара голова коренастого откинулась, клацнули зубы. Он так и не понял, что случилось. Глаза его помутнели. Туша обмякла, придавливая девушку. Я схватил его за плечо и поволок в сторону.

Нет, он действительно с Лионессе. Там повышенная сила тяжести, люди не люди – живые танки. Рунари плакала от боли, а я всё не мог перевалить громилу на другой бок, чтобы высвободить её.

– Помогай, – крикнул я какому-то парнишке, тупо стоявшему за спиной. – Не видишь, что ли?

Он словно очнулся от сна. Засуетился бестолково, забегал.

– Вот сволочь, – бормотал он. – Ну и сволочь же…

На вид ему было лет восемнадцать. Он больше мешал, чем что-то делал, но я не прогонял его. Понятно, шок у паренька.

Откуда-то появились рунари. Одна, за ней ещё две. Ни говоря ни слова, они принялись помогать мне. Вот их я боюсь. Наверное какие-то древние обезьяньи инстинкты включаются. Я чувствую себя голым в клетке с тигрицами.

Девушку вытащили. Она открыла глаза и застонала. Старухи что-то шептали ей, уговаривая, затем и увели. Я на мгновение встретился с ней глазами. Ни сожаления, ни ненависти не было в её взгляде. Только усталость и боль.

Рядом с моим недавним противником присел на корточки ещё один здоровяк. Я видел только его спину в россыпи веснушек да лысеющую макушку. Он потряс лежащего за плечо и растерянно, по-бабьи запричитал:

– Господин капитан!.. Господин!.. Ну как же это?.. Как же?!..

– Ты его знал? – спросил я.

Лысеющий не слышал:

– Господин капитан!.. Очнитесь же!..

– Лионессе? – продолжал я допрос, удивляясь, что палач-машины до сих пор не распластали придурка.

– Да!.. Да!.. – отмахнулся он от меня.

– Не трогай его.

– Как?

– Уходи отсюда. Быстро!

– Да вы что, нелюди?.. – всхлипнул он. – Твари! Какие же вы твари!..

Ну как хочешь. Потом не жалуйся. Я шагнул в сторону. Свет сменился дезинф-жидкостью. Теплые тугие струи ударили по плечам, груди, голове. Запоздало затрещал разряд палач-машины. Здоровяк выгнулся, закричал.

Из тумана выступили женские силуэты. Их было много, очень много; вот одна из рунари вышла вперёд и замерла в столбе света. Мужчины испуганно попятились. Я с удивлением понял, что она – та самая, недавняя жертва. С кровавыми потёками на лице, отрешённым взглядом.

Рунари двинулась к лежащему капитану. Пропорции её тела сильно отличались от человеческих. Бёдра – слишком длинны, чересчур круглые груди, нижняя челюсть велика. Лопатки торчат. Кожа блестит от воды, словно лакированная. Всего по чуть-чуть, всего понемножку, но я ощутил себя персонажем картины Босха.

Девушка опустилась на колени и протянула руки к насильнику. Медленно коснулась его щеки – там, где расплывалось пятно кровоподтёка. Капитан дёрнулся и застонал.

Сам не зная зачем, я шагнул ей навстречу. Лицо рунари вспыхнуло радостью; она бросилась ко мне и схватила за руку. Умоляюще глядя в глаза, что-то произнесла на родном наречии. Их языка я не знаю. Так и не понял, что она хотела сказать. Не дождавшись ответа, рунари ушла в темноту.

– Хана тебе, парень, – прокомментировал голос за спиной. – Мужикам своим скажет, сучка. Да что ж это такое, а? Куды ж начальство-т смотрит?

– Заткнись, дурак, – отвечали ему. – Она – Хозяйка Прайда. Те благородство ценят. Повезло мужику.

Глава 2. Прайд изгоев и его хозяева

Моя мочалка так и лежала на полу. Я подобрал её и влез под душ. Струя показалась мне слабой. Я дважды хлопнул в ладоши, усиливая напор. Принялся ожесточённо намыливаться, словно стараясь стереть с кожи всю грязь концлагеря. Остановился я, лишь когда ссадины на коже начали гореть.

Всё. Хватит самоистязаний. Бросив истерзанную мочалку и крохотный обмылок в ящик для отходов, я вышел из зала. Воздух в коридоре шёл слоями – тепло-холод-тепло. Ноги покрылись гусиной кожей.

Дрожа от озноба, я вошёл в кабинку для переодевания и стал на металлическую решётку. Швей-трубки засвистели, разрисовывая моё тело причудливыми чёрными узорами. Металлический ланцет корректировщика парил в воздухе, неуловимыми касаниями перестраивая слои пластика. Через несколько минут гибкая плёнка покрыла всё моё тело. Под мышками вспухли коробки терморегуляторов. Инжекторы взяли тон выше, и в паху неприятно защипало: образовывалась ЭО-мембрана. Жжение перешло на ягодицы, а корректировщик перелетел к горлу и засновал, сглаживая края одежды.

Я опаздывал. Драка в санблоке выбила меня из размеренного ритма лагерной жизни. Когда я вышел, уже начало темнеть. Меж туч горели зелёные звёзды – словно изумруды на бархатных подушечках.

Вот и зелёная вспышка. Хрипло взревела сирена, и заключённые едва заметно ускорили шаг. В лагере началась деловитая суета. Каторжники спешили к холму, стараясь не сбиваться на бег. Они напоминали прилежных студентов психотренинга: движения ленивы и медитативны, глаза смотрят внутрь.

Бежать нельзя. Бегущие люди легко образовывают толпу, а с толпами палач-машины борются. Каждый должен гулять сам по себе. Как киплинговская кошка.

Я влился в общий поток. Вместе со всеми и – отделён от других. Потрескивали разряды. В воздухе разлилась промозглая сырость. Защищённый комбинезоном, я не замечал холода, однако изо рта с дыханием вырывались облачка пара.

Вот и «грязь» – озерцо чёрного янтаря. Мало кто осмеливается забредать сюда: попадёшь в лужу – не выберешься. Смола не застывает даже в самые страшные холода. Я отсчитал шесть нор от вытянувшегося к дорожке лакового языка и нырнул в седьмую.

Вот и всё. Я на конспиративной квартире.

Покрытие на ощупь напоминает мох. Интересно, она в самом деле живая? Жизнь, это способ существования белковых тел. Белка здесь хватает, и труба существует. Остаётся решить, можно ли назвать её телом.

Размышляя так, я полз вперёд. Труба потихоньку сужалась. Вначале я мог свободно передвигаться на корточках. Затем мне пришлось стать на колени. Потом и вовсе лечь. Под конец отверстие сузилось настолько, что туда даже кошка не смогла бы пролезть.

Такого я ещё не встречал.

– Эй! – крикнул я. – Что за шутки? Есть кто-нибудь?

Темнота насмешливо молчала. Мне вспомнились рассказы о неудачниках, переваренных голодными трубами. По спине побежали мурашки. Фольклор-фольклором, а страшно.

На ощупь мох казался тёплым и сухим. Это успокаивало. Согласно тем же легендам, голодная труба стынет и покрывается инеем. Посмотрел бы я на сумасшедшего, что полез бы в ледяное логово… Разве что время поджимает, а снаружи мороз становится всё круче.

Я прислушался. За мной следом кто-то полз.

Уже хорошо.

– Эй! – крикнул я. – Здесь не пролезть!

Шорох не прекратился. Кто-то схватил меня за ногу, ощупывая. Мой преследователь протиснулся вперёд, прижимая меня к стенке трубы.

– Не волнуйтесь, – послышался женский голос. Судя по акценту, говорила рунари. – Сейчас всё будет в порядке.

Гостья (или хозяйка?) бесцеремонно протиснулась к сужающейся горловине. Пластик её спрей-комбинезона расцарапал мне щёку. Что-то скрипнуло, и я ощутил, как моховая подушка подо мной просела. Дышать стало легче. Энергично извиваясь, рунари поползла вперёд, и я едва успел убрать голову, чтобы не получить пяткой по носу.

– Давайте за мной, – услышал я. – Смелее.

Узкая, непривычно горячая ладошка ухватила меня за запястье. Я энергично заработал локтями и коленями, пробиваясь в темноту. Труба кончилась, и я оказался в небольшой пещере.

Я вытянул руки, ощупывая потолок. Метра два… Разодранные пёрышки мха щекотали нос, и я чихнул. Моя спутница что-то сказала по-рунархски. Вспыхнул тусклый багровый уголёк.

– Это гори-гори-ясно, – сообщила она с гордостью. – Никто так не умеет, одна я.

Я уселся. Рунари сидела напротив меня, поглаживая ладонями косицу светящегося мха. Огонёк светил слишком тускло, чтобы что-то можно было разглядеть. Спрей-комбинезон рунари сливался с тьмой. Красные отблески падали на её лицо снизу, превращая лицо в страшную маску.

– Подержите эту прядь, – передала она мне вторую косицу. – Я выплету зелёный. Сейчас станет светло и тепло.

– А, – наконец догадался я. – Вы – знаток пластика?

– Да, – кивнула рунари, не отрываясь от работы. – Держите вторую. Следите, чтобы они не соприкасались, – и она передала мне плетёнку, заполненную зелёным сиянием.

На ощупь мох казался шершавым, как спутанные комки овечьей шерсти. Моей собеседнице здорово повезло. Знаток способен менять свойства пластика. Придавать ему любую форму. А это значит, что и пищу можно сделать повкуснее, и трубу превратить в комфортный дом. Скорее всего, пещера, в которой мы сидим, собрана из нескольких нор. Вон пятна выходов на стене – очертились, едва свет стал поярче. А лишние трубы заварены, чтобы незваный гость ненароком не забрёл.

– Мне и в самом деле хорошо живётся, – рунари словно читала мои мысли. – Как вас зовут, благородный изгой?

– Почему благородный? – начал я и осёкся. Света в пещере хватало, и я смог разглядеть лицо девушки. Лоб её пересекали свежие царапины. На щеке засохли струпья.

Вот так встреча.

– Злой Демиург или, как вы его называете, Лангедок – это чистое место, – сказала она. – В каждом из нас живёт зверь. Хозяйка Прайда повелевает мною. Сильная, неистовая, жестокая. Первобытная. – Рунари подняла лицо. Зрачки её вытянулись, превращаясь в вертикальные щели. – Ты защитил меня. Почему?

Вот так так… Я прикоснулся к тайне рунархов. Любой экзопсихолог не задумываясь отдаст руку, лишь бы оказаться на моём месте.

Хозяйке Прайда лгать нельзя.

– Ненавижу насильников. Особенно лионесцев.

– Лионесцев?

– Этот человек родом с одного из наших миров, – неохотно объяснил я. – Когда-то мне пришлось сражаться с ними. Лионесцы подняли бунт против Первого Неба. С тех пор мы друг друга терпеть не можем.

– Терпеть не можете? – Рунари нахмурила лоб, пытаясь понять идиому.

– Лионесский трибунал заочно приговорил меня к смерти.

– А, ясно. – Рунари закрыла глаза. Когда же открыла, её зрачки вновь стали нормальными. – Сегодня у нас праздник чистоты, – словно издалека, донёсся до меня голос. – Мы празднуем его раз в четыре года. Нельзя держать в себе грязь. А я – я осквернила себя ненавистью. Как твоё имя, благородный изгой?

– Андрей.

– Зови меня Гибкая Тири.

Обычаи рунархов требуют при знакомстве особых жестов. Я не мог выпустить из рук светящиеся пряди, поэтому просто кивнул. Гибкая Тири. Надо запомнить. Имена рунархов сокращать нельзя.

Пришёл долговязый рунарх со шрамом на щеке. Лицо его, казалось, состояло из одних углов. Жесткие волосы, узкий подбородок, привычка кусать губы в минуты растерянности. Его модификацию я угадал сразу. Она противоположна моей.

Душепийца способен стереть личность жертвы. На последнем соборе папа римский предал душепийц анафеме. Представители других конфессий его поддержали. К счастью, душепийца после каждого удара на несколько месяцев лишается сил.

– Тепла твоим рукам, Гибкая Тири, – сказал он. – Человек держит твой пластик? Что произошло?

– Садись и жди. Этого человека одобрила Хозяйка Прайда.

Душепийца кивнул и переполз к одному из отнорков. Вскоре подошли остальные. Старик, похожий одновременно на учителя ушу и пенсионера-огородника из логрской глубинки. Бойкая белобрысая дамочка лет сорока («Торнадя», – представилась она). Джассер. Друг автоматов с непроизносимым именем. Некрасивая длинноносая девочка-аутистка.

Последними прибыли неуклюжий лысоватый человечек и миниатюрная рунари лет девятнадцати. Они заинтересовали меня больше всего. Дмитрий Эстокович беззлобно подшучивал над Белой Ллиу-Лли. Рунархи воспринимали это как само собой разумеющееся. А ведь юмор у рунархов не такой, как у нас.

– Вы случаем не кинетик? – спросил я Дмитрия.

– Очень слабый. Могу чашку со стола сбросить.

Я кивнул. Кинетики всегда считались бесполезной модификацией.

Белая Ллиу-Лли принялась колдовать у входа. Я понял, что больше гостей не будет. Входное отверстие затянулось.

– Ну вот, похоже, все в сборе. – Дмитрий Эстокович обвёл взглядом присутствующих. – Наш заговор без заговора пришёл в действие.

– Заграница нам поможет, – хихикнула Торнадя. – В каком полку служили? Надеюсь, вы октябрист?

Рунархи притихли. Дмитрий торопливо перевёл Джассеру сказанное. Я уловил лишь словосочетание Ger Pigear, где первое слово означало «двенадцать», а второе было связано с задницей… нет, сиденьем. Брат Без Ножен одобрительно кивнул:

– Хвалю. Нельзя забывать свои литературные корни.

Девочка-аутистка хихикнула. Джассер обернулся, но она вновь вернулась в своё спасительное оцепенение. Взгляд её остекленел.

– Хорошо. – Дмитрий Эстокович вздохнул. – Пожалуй, кому-то надо начать. Итак, господа, мы собрались здесь, чтобы противостоять машине убийства по имени Лангедок. До этого момента мы не знали о существовании друг друга. И вот…

Не люблю официальщины. Как начнётся говорильня, то хоть уши затыкай.

– Утром Джассер сказал, что вы все искали меня, – прервал я его почти грубо. – Значит ли это, что у вас есть план?

– Шутишь? – нахмурился рунарх. – Я вижу тебя впервые.

Мы переглянулись.

– Андрей… – жалобно проговорила Торнадя. – Но ведь вы же знаете, где моя дочь?.. Там, в столовой, вы приказали мне идти сюда.

– Я не знаю вас, – ответил я.

Все зашумели. Выяснилось, что каждого в отдельности пригласил кто-то из нашей компании. И каждый это отрицал.

– Хорошенькое дельце, – нахмурился Дмитрий Эстокович. – Вы как хотите, а я отказываюсь понимать эту мистику.

Я покачал головой:

– Никакой мистики. Просто среди нас прячется психоморф.

– Именно! – отозвался старичок (Том II, герцог Новой Америки, как я узнал позже). – Именно, молодой человек. Вы удивительно правы. Я в некотором роде причастен, так что скажу. Встречая братьев по заговору, мы неминуемо ощутили бы внутреннее родство друг с другом. И это не укрылось бы от недреманного ока начальства. Но психоморф мастерски вёл игру, подменяя одного человека другим. Злой гений Тевайза (да простят меня рунархские братья и сестры) оказался бессилен перед нашим мастерством. Асмика, прошу вас!

Он драматичным жестом указал на молчаливую девчонку. Лицо аутистки по-звериному исказилось; она съёжилась, пряча голову между коленей. Длинные рыжие волосы разметались, закрывая лицо.

– Асмика! Ну что же вы? Просим!

Послышались сдавленные всхлипывания. Тонкие длинные пальцы загребли волосы, сжали. Из кулака выскользнула одна иссиня-чёрная прядь, другая. Судорога прошла по телу Асмики; едва намечавшиеся груди налились, бёдра стали шире. Судя по тому, что спрей-комбинезон не раздавил психоморфа, менялось не тело Асмики, а её образ в нашем сознании.

Женщина подняла голову. Мне она показалась прекрасной. Что-то было в ней от Иртанетты – нетерпение, изменчивая сила, не дававшая чертам её лица застыть в неподвижности.

– Я рада видеть вас живыми и здоровыми. – Асмика обвела нас взглядом, улыбаясь никому и каждому в отдельности. – Вы собрались вместе. Вы в безопасности – такие разные и непохожие друг на друга. Что может лучше подтвердить нашу силу?

Душепийца привстал:

– В безопасности, говоришь ты? Нам не пережить завтрашнего утра.

– Прими мою печаль, Джелиннахан. Ты хочешь стать плакальщицей? Попроси Белую Ллиу-Лли – она научит тебя.

Рунарху пришлось проглотить оскорбление. Асмика продолжала:

– Нам не надо беспокоиться о палач-машинах. Среди нас есть месмер.

Том II с достоинством кивнул. Я не ошибся. Месмер умеет прятать свои мысли. Палач-машины не видят его.

– Кроме того, мы нашли срединника. Андрей, встань пожалуйста.

Я неловко поднялся на ноги. Асмика смотрела на меня, и от её взгляда мне становилось жарко.

– Каждый из вас обладает необычным свойством. Каждый – своего рода драгоценность. Но лишь один человек может оценить это в полной мере. Андрей. Срединник.

Я молчал, рассматривая своих будущих окраинников. Голос Асмики стал звонче:

– Вас девять. С помощью срединника ваши души проникнут друг в друга. Чуткость знатоков пластика, собранность месмера, интуиция счётчицы – всё послужит нам. В любой момент вы будете знать, где находится каждый из нас. Умения одного будут принадлежать всем. Примете ли вы эту судьбу?

Гнетущая тишина повисла в пещере. Наконец Торнадя набрала побольше воздуху и выпалила:

– Вот что. Все молчат, да? А я согласна, между прочим. Очень мне интересно, вот. Да и мужик, – она стрельнула глазками в мою сторону, – интересный попался.

– Итак, нас уже двое, – объявила Асмика.

– Я – за. – Гибкая Тири встала рядом со мною. – Я ему верю.

– Если он примет душепийцу… – рунарх с сомнением глянул на меня.

– Приму. Я приму всех.

Ещё бы не принять. Мне никогда не удавалось заполучить больше трёх-четырёх окраинников. Да и те после единения бежали от меня как от чумы. Единственным исключением была Галча. Её души я касался дольше всего.

Один за другим изгои присоединялись ко мне. Последним был Джассер.

– Что требуется для обряда? – спросил Дмитрий Эстокович. – Я имею в виду, какое-нибудь оборудование или ингредиенты?

– Нет, ничего, – ответил я, с ходу прощая ему дурацкие «ингредиенты». – Каждый из вас подойдёт ко мне, возьмёт за руки и скажет: «Я принимаю тебя, срединник Андрей. Я принимаю всех».

– Я принимаю тебя, срединник Андрей, – послушно забубнил друг автоматов, запоминая. – Я принимаю всех.

– Да. Кто хочет попробовать первым?

– Я, – отозвалась Гибкая Тири.