Текст книги "Грааль никому не служит"

Автор книги: Андрей Басирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я повернул ручку двери. Мембрана протаяла, и в уборную ворвался рассеянный бело-синий свет. На пол легла длинная тень. Чья это тень, я сообразил слишком поздно. Рунарх шагнул внутрь и быстрым движением руки зарастил дверь.

– Ученик Андрей, – сказал он. – Важно, очень важно! Ты – в ключевой точке.

Я попятился. Лицо чужака казалось мне дружелюбным. Он не выглядел ни иномирянским шпионом, которых я искал в общежитии, ни безумным монстром из стереатральных постановок. В волосах и бакенбардах рунарха застыли кристаллики инея. Меховая симбионка делала его похожим на Санта-Клауса.

– Уйдите, – сипло сказал я. – Я буду кричать.

– Зачем? – удивился рунарх. – Со слухом у меня всё хорошо. Да и дикция у тебя на уровне.

Сентибот деловито обнюхал ботинки рунарха и выпустил облако ваксы. Зашуршали щётки; робот-уборщик принялся за работу. Он не воспринимал харона врагом. Я же не мог себе этого позволить. За то время, что дверь оставалась открытой, я разглядел лежащего на полу человека. Визионера или капитана.

– Я вызову охрану. Вас немедленно схватят.

– И очень жаль. Добрая беседа необходима нам. Доверие к собеседнику – лучший выбор.

Джемитин уселся на пол, поджав под себя ноги. Иней на его волосах таял, превращаясь в капельки влаги.

– Твоё исчезновение некстати, ученик Андрей. Очень, да. Холодно как…

Видимо, это была кодовая фраза. Симбионка пискнула и принялась расти. Её седая шерстка удлинилась; рукава волнами набегали на руки; подол толчками полз к голым коленям рунарха. Джемитин хлопнул себя по плечу. Под его ладонью вспух уродливый нарост, голый, словно лишайная кожа. Нарост набух, а потом лопнул сразу в двух местах. Края верхней раны раздвинулись, и оттуда вылез глаз в сетке кровяных прожилок. Нижняя превратилась в рот чудовища.

– Эй, доходец! – скрипнула симбионка. – Лупай ушами мой хорей, гнилой поц. Ну?

– Что, простите? – растерялся я. Симбионка сменила тон:

– Многоуважаемая, высокоучтивая монада Андрей! Соблаговолите внимать моим речам, ибо сие судьбоносно и сиятельно весьма. Для многих и многих.

– Не понимаю! – в отчаянии развёл я руками. – Что вы говорите?

– Ответ удовлетворительный. Во избежание развития взаимонедопонимания следует провести мероприятия по охвату сферы обмена информацией.

– Образчик твоей словесности, – проворчал рунарх. – Вариантов много, три оси вербальной структуры ясны, а где искомая точка?

Тут до меня дошло. Уродец пытался подстроиться под мой стиль речи. Он анализировал мой словарь и структуру фраз. Мне следовало ему помочь и сказать несколько слов.

– Что с генералом? – спросил я.

– Он жив, – откликнулся уродец. – Его спутник – тоже. Душа Джемитин исказил ход времени и создал парадокс. Я опечален, ученик Андрей: он умрёт, как умирают хароны. У нас мало времени. Говори!

Словно в подтверждение его слов, под потолком щёлкнул обогреватель. По ногам потянуло холодом: мембрана не могла сдержать стужу с той стороны.

– Что вы с ними сделали?

– Моя жизнь – облако времени. Моя смерть в раннем – это парадокс. Энергоёмкий парадокс. Он важен.

– Ты был в Лоноте, – заговорил уродец. – Видел утерянное Морское Око. Скажи, где оно? Кто ещё о нем знает?

– Да не скажу я вам ничего! – заорал я. – Убирайтесь, сволочи. Это наша станция! Мы вам войну объявим!

Не помню, что я там ещё кричал. Наверное, глупости разные. Но уж очень меня всё это разозлило.

– Человек душа господин Андрей, – вновь начал уродец. – Это важно. Мы на грани войны, твой и мой народ. Ты встречал рунархов во дворце Короля-Рыбака? Это предатели. Расскажи о них.

Джемитин неуклюже поднялся. Дрожал он не от холода: на горле его белел свежий рубец. Края раны разошлись, но кровь не текла: симбионка остановила кровотечение.

– Что с ним?

– Он мёртв. Чтобы мы могли поговорить.

До меня наконец дошло. Вернее, не дошло, а я видел такую штуку в одном фильме о рунархах. «Мастера времени» называется. Харон убил себя в будущем. Вернее, убьёт. Вернее… В общем, не знаю. Поскольку он размазан по сорока минутам, возник парадокс. Джемитин одновременно существует и не существует. Разум человека не может его выдержать, поэтому Рыбаков и Николай Джонович потеряли сознание. А я – нет. Потому что на струну смотрел.

От этих мыслей у меня заныли зубы. Понятно, почему так холодно. Парадокс забирает уйму энергии.

– Идём, – звал уродец. – Ты нужен Тевайзу. Ты должен остановить предателей в Лоноте. Это касается и вас, людей! Где зеркало?

Надо тянуть время: скоро Джемитин доберётся до точки, когда убил себя. Парадокс исчерпает себя. Сколько осталось? Десять минут? Пятнадцать?

– Подождите, – я отступил к умывальникам. – Вы мне ничего не объяснили. Быть может, я и сам соглашусь помочь?

– Нет времени. Джемитин скоро умрёт. Надень меня!

Симбионка лопнула по шву и потекла ко мне. Я попятился. Упала симбионка неудачно. Полы её закрыли единственный глаз на голове уродца. Струя живого меха извивалась на полу, пытаясь нащупать мои ноги, а я всё пятился и пятился, словно в кошмарном сне, когда опасность близко, а бежать сил нет. Голый рунарх стоял, покачиваясь, в метре от двери, преграждая мне путь. Силы покидали его; шрам в бурых пятнах крови тянулся от горла к рёбрам.

И вот тут я психанул. У выхода живой мертвец топчется, а на полу – тварь из ужастика. Хочет на меня залезть и это… паразитировать. Отчаянно заорав, я полез на умывальник, едва не разбив голову о сушилку.

– Вернис-сь! Вернис-сь, уч-шеник Андрей!

Спас меня робот-уборщик: обнаружив, что ботинки исчезли, он на миг растерялся, а затем яростно атаковал симбионку. Пластиковый цилиндр сентибота окутался сеткой молний. Комната наполнилась треском электричества. Запахло палёным. Уродец отчаянно закричал.

Я бросился бежать. Прыгать по умывальникам было неудобно, и я чуть не полетел в самую гущу сражения. Рунарх метнулся мне навстречу, чтобы перехватить, и я мстительно врезал ему ногой в челюсть. Будет знать, гад! За Иришку!

Джемитин ударился головой об стену, а я рванулся к двери. Мембрана упорно не хотела раскрываться. Скорее! Скорее! За спиной послышался хруст: симбионка жрала кибера. Рунарх полз ко мне – бледный, сутулый, словно фикус, всю жизнь росший в шкафу. Отчаянно крича, я замолотил кулаками по замку. И чудо: мембрана выпустила меня. Я вырвался на свободу.

Снаружи стоял дикий холод. Туман заполнял шахту; в нём гасло гипнотическое свечение струн. Я вздохнул с облегчением: вот только кошмаров мне сейчас не хватало.

– Твои действия опасны, – завывал мертвец. – Земля в беде! Тевайз в опасности!

В опасности? И очень хорошо. Я рванулся к пульту управления струнами. Возле ограждения лежал Визионер. Николая Джоновича нигде не было видно: скорее всего, холод настиг его у шлюза.

– Ваше превосходительство, – я схватил генерала за грудки и энергично встряхнул. – Ваше превосходительство, вставайте!

Бесполезно. Его голова моталась, словно грузило рыболовной сети. Из руки Визионера выпал шарик. Сам не зная зачем, я схватил его и ринулся бежать.

Успел я вовремя. Туман расползся, и из него вынырнул Джемитин. Рухнув на колени, мертвец слепо зашарил ладонями по полу.

– Андрей! Андрей! – выл он. – Ради общего рождения!

Когда бежишь, оглядываться нельзя. Но я не смог удержаться.

Симбионка расплескалась по полу белой соляной полосой. Драка с уборщиком не прошла даром: комбинезон лишился уродливой головы. Змеясь тонкими нитями, симбионка ползла ко мне. Отступать было некуда: я сам себя загнал в ловушку. В стене матово поблёскивала одинокая дверь-мембрана. Я с тоской подумал о бравых охранниках с той стороны стены. О системах обнаружения и защиты. Находись они на Луне, проку от них было бы столько же. Вряд ли мембрана меня выпустит без специального ключа.

– Общность рас! – безнадёжно донеслось из тумана. – Торжество разума!

Я рассмеялся. А может, рунархи не так уж плохи? Цивилизованный народ, пытать не будут. Сдаться им? Пусть делают, что хотят. Не звери же они.

Рунарх выполз из тумана и упал животом на загаженные плитки. Полоса вскипела жёлтой пеной, обволакивая его тело. Меня затошнило. Симбионка боролась за выживание, используя все возможные ресурсы.

– Джемитин! – отчаянно закричал я. – Что вы делаете?!

Жёлтые нити наползли на тело харона, скрывая его пульсирующим коконом. Я бросился к мембране и забарабанил в неё кулаками. Что-то звякнуло. Я схватил найденный в руке Визионера шарик и безо всякой надежды ткнул им в пульт управления двери.

Ещё раз. Ещё.

Ничего не произошло. Шарик с имперским логотипом открывал совсем другую дверь. Какую именно – я не знал. Знал только, что она находится по ту сторону пенной полосы.

Вот и всё. Из тупика мне не выбраться. Разве только разбежаться и головой в шахту, в переплетение сияющих струн. И тогда…

Я закрыл глаза, вжимаясь спиной в стену. Тьма надвинулась на меня.

…Шум подземной реки. Влажное дыхание волн.

Я стою на берегу, а в руке – тепло девчоночьей ладошки. Иртанетта-Иришка-Ира. Та, что недавно научилась смеяться – после долгих лет страха и боли.

– Адвей… ты возвращайся, пожалуйста! Я… я буду ждать тебя!..

Голос девчонки звучит отчетливо – так, словно Иришка и в самом деле рядом со мною.

А ведь всё просто. Между колоннами – силовое поле. Шахта наклонная, и если повезёт, оно меня отбросит по касательной к пульту. Я смогу убежать. По крайней мере, попытаюсь.

Я бросился навстречу симбионке.

– Эй! Эй, тварь! Я согласен!

Сугроб пены вырос уже мне по грудь. Ничего. Главное, подбежать ближе. Очень близко – иначе не перепрыгнуть.

Жёлтый маслянистый ручеёк потёк в мою сторону. Оттолкнувшись, я взлетел на перила ограждения и ухнул в шахту. Сердце отчаянно бултыхнулось в груди. Воздух затвердел, плотные струи подхватили меня и швырнули обратно. Мне показалось, что я лечу прямиком в пенную гору, но тут меня отнесло в сторону. Я ударился бедром о пульт управления, перелетел через Визионера и покатился по полу.

Под потолком зазмеились вспышки. С опозданием завыла сирена охранной сигнализации. Где ж ты раньше-то была, голубушка?! Давай, выручай! Я помчался к огромному полосатому кубу, окружённому хромированными клешнями форц-манипуляторов. Что-то подсказывало мне, что куб этот имеет отношение к сторожевым системам арсенала. Я вытянул руку с шариком-ключом, и о чудо! В полосатой стене возникло матовое пятно мембраны. Края её разошлись в стороны, пропуская меня вовнутрь.

Навстречу мне мчался парень в джинсах и сине-серой рубашке – худенький, тёмноволосый. Не успев ни удивиться, ни закричать, я врезался в своего двойника. В глазах потемнело. Шахта арсенала сжалась в точку, а потом – скакнула почти до первоначальных размеров. Почти – потому что сам я стал великаном. Куб давил мне на плечи, не давая вздохнуть свободно. Я вырвался наружу, а когда мне под ноги метнулся жёлтый склизкий комок, просто наступил на него. Язычки пламени вырвались из-под подошвы. Симбионка перестала существовать.

В панике я взлетел к потолку и завис там, подавая отчаянные сигналы тревоги.

* * *

– Не шевелись.

– Я не…

– Говорю, не шевелись!

Я наконец-то сообразил, что пытаюсь активизировать внешние сенсоры, вместо того чтобы просто открыть глаза. Яркий свет заставил меня зажмуриться. В нос бил запах антисептики, от которого хотелось чихать. Кажется, медблок надолго станет моим домом…

– Живой, – радостно загудел капитан. – Живой, чертяка!

– Итак, коллега, – послышался голос Сергея Даровича, – резюмирую: вы были правы, а я, старый идиот, ошибался. Единственное моё оправдание, к сожалению, служит отягчающим обстоятельством.

На этот раз я открывал глаза медленно. Как я и ожидал, меня держали в медблоке. Причём не просто больничной палате, а в отсеке высшей защиты – для пациентов, искалеченных чужой биосферой. Моё тело покрывала стальная скорлупа стасис-кокона. Из-за неё я напоминал ребёнка, попавшего в лапы компрачикосов.

«Человека, который смеётся» мы проходили в позапрошлом году. Интересная книжка. О том, как злые нейрохирурги выращивали генетически модифицированных комедиантов на потеху президента Парижа.

– Андрей, ты как себя чувствуешь? – спросил Визионер.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Попробуй рассказать. Только ничего не утаивай.

– Хорошо. – Я задумался. Ничего особенного со мной не происходило. Мне хотелось перелететь на нейтральную позицию, закапсулироваться в стасис-полях, наладить интерфейс с местными системами защиты и обменяться паролями. Вот только как это выразить, я не знал. – Э-э… – осторожно начал я. – Странное ощущение. Как будто мне хочется спрятаться и одновременно подружиться… э-э… с защитницей орбиты. А ещё, – тут на меня напала стеснительность: – ещё я хочу посплетничать с ней и это… ну…

– Понятно. – Экзоразведчики переглянулись. – Базовые алгоритмы, проективный синдром Арраха.

– В рубашке ты родился, парень, – вздохнул Визионер.

– Так что же всё-таки случилось?

– Ты подчинил себе протея. А он передал тебе некоторые привычки. Через несколько часов это пройдёт. В общем, слушай.

Большую часть из рассказанного Визионером я уже и сам знал. С Джемитином наша разведка крупно лопухнулась. Рыбаков не зря получил своё прозвище. Визионер – это человек, который видит духов и общается с привидениями.

Джемитина он проморгал. Скорее всего, тот и не подозревал о своей шпионской миссии. Всё сделала программа, скрытая в симбионке. Смерть харона создала парадокс. Человеческое сознание не способно его воспринять. Сергей Дарович и Николай потеряли сознание. Я бы тоже свалился, если бы не моё упрямство. Если бы я не смотрел на гипнотизирующий свет струны.

Лонот. Чем-то моё путешествие было важно для Тевайза. Важно настолько, что жизни людей и рунархов потеряли ценность.

– А двойник? – спросил я.

– Двойник? А, двойник… Шарик, который ты подобрал, управлял приёмной камерой струны. Мы как раз распаковали протея. В состоянии отдыха он похож на ртутный шар. Ты увидел своё отражение в его теле. – Рыбаков помолчал немного и добавил: – Теперь можно не торопиться. Мы победили.

Вечером того же дня я вернулся в свою комнату в общежитии. Перед тем как лечь спать, я заглянул на кухню. Предчувствия не обманули: будущие экзоразведчики пили чай и резались в «Демиургов». У Димки – чёрная колода, у Юрки – бело-сине-красная, а Галча играла за жизнь и природу.

– Андрей вернулся! – обрадовалась она. – Андрюша, иди сюда. Будем вместе играть.

Я придвинул табуретку и уселся так, чтобы видеть её карты. Ничего так: лес, монастырь и две отшельничьих хижины. Из созданий, правда, остался лишь сын древа. Но он сильный, жить можно. Игра началась недавно, и никто пока что не успел развить свои армии. Димкину сторону представляли склеп и стена костей, Юрка выставил поля лавы, а Галча только-только построила летающий остров.

– Королевский убийца, – шлёпнул на стол карту Димка.

Крохотный человечек в чёрном атласном халате уселся на стол, скрестив ноги. Хороший художник рисовал: глазенки так и сверкают, в бороде каждый волосок можно различить. Я на всякий случай отодвинул локоть. Димка хихикнул.

– А мы его аббатисой покроем, – меланхолично отозвался Юрка. – И ледовым богомолом. Как съездил, Андрюха?

На столе появилась толстенькая дама в чёрной рясе. За ней – серебристое создание, похожее на кузнечика-переростка. Вокруг кузнечика поднялась миниатюрная снежная буря. На столе намело крохотные сугробы, и аббатиса достала из поясного кошеля фляжку с коньяком. Запахло клопами.

– Ничего. Только возни много.

– Ага. Это всегда так. – Галча выложила на стол лес. Возле моей чашки закачались сосны, и весёлые медвежата полезли на поваленное дерево. – А этот обалдуй, – шлепок карты, – интуицию сдал. С твоей помощью, между прочим. – На столе появился сын древа. – Дим, ты бы хоть спасибо сказал.

– Ага, спасиб. – Димка рассеянно выложил на стол карту рубашкой вверх. – Сюрприз!

Мы с интересом посмотрели на карту.

– Не томи. Что там? – грубовато спросил Юрка. – Людоед?

– Разбежался. – Он чуть помедлил и перевернул карточку. – Игнисса! Это мне дядя подарил. За экзамен.

На столе появилась миниатюрная копия огненной демоницы. Той самой, из рунархского зеркала. Она сделала несколько пассов, и над лавовыми полями вспухло облако взрыва.

– Так, допрыгались… – Галча задумчиво сложила свои карты и вновь развернула их. – Юр, у тебя срединника не завалялось?

Рыжий пожал плечами:

– Не-а. Срединника два хода ждать.

– Ну, значит, всё. Слили партию.

Она без раздражения бросила карты на стол. То же самое сделал Юрка.

– По следующей?

– Ага. Димыч, ты сразу скажи: кроме Игниссы у тебя других подарков нет?

Димка вздохнул:

– Нету. Вот сдам сессию – будет корабль «Восьмёрка мечей».

– Ясно.

Вновь зашлёпали по столу карты. После нескольких партий я попросил, чтобы мне дали колоду. А ещё через час – в первый раз выиграл.

– Случается, – Юрка перетасовал карты, сдал семь карт и повернулся к Димке: – Слушай, а «Восьмёрка» сильная карта?

– «Восьмёрка»? – Он на мгновение задумался. – Да нет. Не столько сильная, сколько непредсказуемая.

Восьмёрка мечей

Глава 1. Порядки Злого Демиурга

Весенний ветер проносился над ледовыми полями. В щель меж облаками проглянуло солнце, заставляя меня зажмуриться.

Руку нестерпимо жгло. Я едва удержался, чтобы не сунуть пальцы в рот. Следовало действовать быстро: мембрана съедает руку в считанные секунды. Я зубами рванул задвижку вибролезвия; она не поддалась. Противно заныл клык.

Попал, братец… Уже не до руки, самому бы выжить. Я дергал задвижку снова и снова. Неужели всё?

Дно сита отблёскивало свинцом. Я осмотрел его повнимательнее. Синяя губчатая поверхность мембраны была скрыта тонкой металлической плёнкой. Я перевёл взгляд на пораненные пальцы и расхохотался.

Я счастливчик. Проталкивая ком снега, я случайно задел стопор, переводящий сито в режим хранения. Пластина, закрывающая мембрану, защемила мне пальцы. Вибролезвие, конечно же, стало на предохранитель, чтобы старатель сдуру не попортил руку и улов.

Колени мои мелко дрожали. Я уселся в снег. Всё, ребята, сегодня я больше не добытчик… Норму не выполнил, но и бог с ней. Открыть сито мне не под силу. Рунархи обожают механические головоломки. В их инженерии даже ордусцы разобраться не могут. А они доки – говорят, что ордусец может с помощью кувалды и гаечного ключа починить сломанного протея.

Пора возвращаться. Надо ждать антиграв. Меня, конечно, накажут за невыполненную норму. Может – жрать не дадут, а может – назначат в загонщики. Весна наступила, скоро начнётся Дикая Охота. Охранникам хочется развлечений.

Я ещё раз попробовал раскрыть сито, но лишь сломал ноготь. Защемленные пальцы ныли, на кончике среднего темнело коричневое пятнышко. Хороша рунархская техника, ничего не скажешь. Сплюнув, я отправился разыскивать буй.

Индикатора на контейнере с благодатью не предусмотрено. Старатель никогда не знает – выполнил он норму или нет. Это чтоб беспокойства было больше. Я дошёл до оранжевого шара, отщёлкнул с пояса контейнер и, переведя его в стасис-режим, уложил в рюкзак.

Домой, домой… Отдыхать и наслаждаться жизнью.

Скатав буй, я затолкал его вместе с ситом в рюкзак. Затем подключил к генератору термополя дополнительные батареи. Теперь можно погреться.

Обратный путь занял не много времени. Меня знобило – то ли от холода, то ли от пережитого напряжения. Когда я пересекал границу анизотропного снега, пискнул таймер. Хороший знак. Значит, сито защёлкнуло перед самым концом работы. Вряд ли я сильно недобрал норму.

Я бросил рюкзак в снег и уселся. Тело привычно ныло под спрей-комбинезоном. Когда наступят мирные времена, поселюсь на планете, где нет снега и льда. Чтоб тепло, и холод не пробирал до костей. А жизнь не зависела бы от мощности термополя.

Интересно, во что верят рунархи? Один заключённый утверждал, что они воссоздали на Лангедоке загробный мир. Такой, каким он представлялся их древним философам.

Ад – Южный материк. Среди вулканов и огненных морей разбросаны печи и лаборатории. Оттуда нет обратного пути. До сих пор не понимаю, как я оттуда выбрался. Я вообще счастливчик.

Чистилище – плантации Северного материка. Мир льда и тяжёлой бессмысленной работы.

И, наконец, Рай. Орбитальные фермы. Некоторые заключённые отправляются туда. Что там, как, почему – не знает никто. Рассказывают разное.

У каторжников есть своя мифология, свои верования. Один из них пытался обратить меня в свою веру. По его словам выходило, что Лангедок создал злой Демиург, и всё материальное отравлено его дьявольским прикосновением. Лишь души принадлежат благу. А печи и живодёрни служат совершенствованию душ.

Миссионера этого отправили в печь. Тогда же я поклялся, что убегу с Лангедока во что бы то ни стало.

По настоящему убегу. Живым и здоровым.

Потеплело. Антиграв бесшумно плыл над снежной равниной. Задумавшись, я пропустил его появление, почувствовав лишь, как отступает холод. Термополе машины накрыло меня, словно ватное одеяло. У мамы было такое. Из цветных заплат, из обрезков ткани… Оно связывалось в моей памяти с уродливым медвежонком, которого я когда-то сшил из кусочков байки. Мы рукодельничали вместе – я и она. Запах ткани и ваты, снег за окном, потрескивание свечи… Каждый раз появление антиграва вызывало у меня ностальгию.

Антиграв выбросил луч, нащупывая приёмную площадку лифта. Пролился ртутный серпантин, и сверкающие ленты собрались на площадке в тело десятника. Где же Джассер? Ему давно пора быть здесь. Антиграв ждать не будет; десятник зафиксирует побег, и машина двинется дальше. Завтра за беглецом отправят ботик – подобрать труп.

Ночь в тундре нельзя пережить. Разве только в скафандре. Температура падает на несколько десятков градусов, а к утру начинается снегопад.

– Коспотин умник, – десятник двинулся ко мне. – Коспотин умник, ты ещё хотишь? У-у. Шассер топрый. Я пы тепе ношки-то пооткручифал пы.

Болтая, он ни на секунду не прекращает привычных действий: раскладывает приёмник «благодати», достаёт ведомости. Я протягиваю рюкзак. Меня ждёт дотошная проверка. При виде защёлкнутого сита лицо десятника озаряется радостью.

– Коспотин умник! Счастлифчик, та. Пальцы целы, молотец. – Он смотрит с одобрением. Понятно. Для десятника каждый «обожженец» – ЧП. А сгоревшая плантация благодати – это вам не хрен собачий.

– Коспотин умник мноко умничал, – кудахчет десятник, сливая благодать из контейнера в приёмник. Я уже и сам вижу, что норма недобрана. – Коспотин умник мечтал о тефочках и куропатках с коффи. Не сопирал норму, нэт!

– Сито проверь, – советую я. – Там должно остаться.

Десятник ворчит, но сито проверяет. Там действительно осталась «благодать», и немало. К сожалению, для нормы нужно больше.

– Тикая охота, – бормочет гад. – Помпейские тикры. Шанхайские парсы. Прифетите моеко люпимоко слона, макаратши! – Не верю своим ушам: рунархский надсмотрщик цитирует Ильфа и Петрова. – Иской-умник, скоро феликая охота. Ты хочешь стать саконщиком? Охотить Искомую Сверь?

Я молчу. Не ругаться же с придурком. Он и в самом деле может отправить меня на Дикую Охоту загонщиком.

– Я похлопочу. Та, – продолжает он. – Тепя скушают сапачки: аф, аф!

Тут появился Джассер. Последние метры ему пришлось бежать изо всех сил. Лицо рунарха покрывал пот, грудь тяжело вздымалась.

– Опастываем, туша Шассер?

– Я попал в зону мягкого снега, – переводя дыхание, ответил тот. – Разведчик не обозначил её вешками.

Я мысленно присвистнул: мягкий снег. Трясина, в которую даже человека на лыжах утягивает за считанные минуты. А брат Без Ножен выбрался. Молодчина рунарх.

– Хороши, – бормочет надсмотрщик. – Коспотин умник цфеточки нюхает. Шассер – в снешку куфыркается. А норма – ффють. Коментант ищет саконщиков на охоту. Фот перфый кантитат, – он кивнул на меня с лицемерно-сочувственным видом.

Джассер сбросил с плеча рюкзак:

– Возьми, сколько не хватает, смерд. Возьми, и не досаждай нам пустой болтовнёй.

В этот момент им можно было любоваться. Аристократ! Скрипя и бурча, десятник дополнил мою норму. При этом чуть не получил по затылку, когда замешкался, отсоединяя контейнер. К счастью, до мордобоя не дошло. С антиграва за нами следят. Попытка напасть на десятника карается параличом на два часа.

На Южном материке я слышал рассказы об удачных нападениях. Однажды боец утащил десятника под снег и там сломал ему хребет. Лучи парализаторов сквозь снег не проникают. Другой раз месмеру удалось отвести глаза охране. Но такие случаи единичны. Охранники не зря едят свой хлеб.

– Котофо. Норма есть, – объявил десятник, выставляя руну против моего имени. Затем он заполнил графу с кодом Джассера. Брат Без Ножен тоже выполнил урок.

Мы по очереди шагнули на приёмную площадку лифта. Десятник шёл последним: ему предстояло собрать аппаратуру. Антиграв отправлялся в обратный путь.

* * *

Над поселением облака почти разошлись. Снег быстро таял, и под ногами поблёскивали лужи. Заревела сирена. Настал час обеда. Следовало поторопиться. Опоздавших никто ждать не будет.

Потоки людей и рунархов вливались в приземистое сводчатое здание. Пищеблок рунархи уже бог знает сколько времени не ремонтировали. По стенам ползли ржавые пятна, гололозунги над входом горели едва в треть накала.

Я принюхался. Пища, которую рунархи выдают заключённым, мало отличается от синтет-каши моей родины. Лагерные повара руководствуются лозунгом «настоящая еда должна быть невкусной». Бедняги! Не знают, на какой дряни я вырос.

Я свернул к блоку контроля. Чёрный, словно выточенный из обсидиана барельеф изображал девушку с двумя кувшинами. Волны под ногами девушки едва заметно покачивались; едва я останавливал взгляд, картина оживала. Струя, льющаяся из одного кувшина в другой, разбивалась мелкими капельками о горлышко; ветерок трепал край одежды девы. Стараясь не смотреть ей в глаза, я стал коленями на выщербленную плиту анализатора.

– Душа комендант Лангедока, – громко и отчётливо взмолился я. – Очень кушать хочется. Накорми меня, благодетель, век бога молить буду.

Говорить следовало проникновенно: автоматика анализировала обертоны голоса и паузы между словами. Я застыл в позе покорности. Потекли томительные секунды. Долго, слишком долго. Чем-то я не угодил анализатору.

Наконец мигнул огонёк контроля, и появился поднос. На нём – две пустые миски, плоская дощечка и пиала. Цвет их показался мне темнее того, что был вчера.

Ну да. Меня же повысили в ранге.

Поднимаясь с колен, я допустил оплошность. Уронил поднос. Палач-машина немедленно отреагировала. Горло перехватило от нежности и острого чувства вины. Я сожалел о любимом щенке, на которого спросонья наступил. Собирая разбросанные миски, я видел его как наяву: трогательного черныша в белых носочках, с ласковой доверчивой мордочкой. Когда морок развеялся, к ощущению вины добавилось ещё и чувство утраты. За проступки рунархи наказывали с выдумкой. Уж лучше бы током били.

С подносом в руках я отправился к раздаточной. Из ржавой стены рядком торчали кустики хромированных кранов, похожие на сюрреалистические инсталляции. Каждый кустик рос из плиты своего цвета. Первыми шли роскошные фиолетовые и малахитовые рационы, состоящие из восьми блюд. Элита. Предел мечтаний каторжника. Выше этого – лишь орбитальные оранжереи.

На мой поднос отозвалась искорками тёмно-рубиновая плита. Из первого крана полилась бледная комковатая похлёбка с рыбьим запахом. Второй выдал пригоршню зеленоватой кашицы. В нос шибануло перечной мятой.

Салат и макароны особенно испортить не удалось. Киселя, как всегда, оказалось немного больше, чем вмещала пиала, и по подносу растеклась небольшая масляная лужица.

Я вступил на синюю полосу, ограничивающую зону движения. Идти приходилось медленно: густота людского потока здесь была запредельной. И всё-таки каторжники шли, не касаясь друг друга. Временами то тут, то там слышалось знакомое потрескивание: работали палач-машины.

Шагах в пяти от меня сквозь толпу пробивался новичок. Новичков сразу видно: глаза встревоженные, ищущие – как у пса, потерявшего хозяина. Им страшно. Нас они воспринимают как манекенов с каменными лицами.

– Браток! – новенький схватил за рукав коротко стриженного скуластого альтянца. – Браток, да я ведь с Альтеи! Ты же земляк мне, скажи?!

Взгляд скуластого сделался рассеянным и каким-то беспомощным – словно у близорукого, который по недосмотру разрядил свой корректирующий имплантат. Одному богу известно, что с ним сделали палач-машины. Он попытался отодвинуться от опасного новичка и уронил пиалу. По его плечам зазмеились трескучие разряды.

– Ах, суки! – забормотал новичок. – Нелюди!! Продались, гады!..

На рукаве новенького вспыхнули золотые зарубки. Одна, вторая, третья… Охранная система столовой начисляла новичку штрафные очки. Обычно одного отблеска-предупреждения хватает, чтобы утихомирить буяна. Но этот ещё не знает местных порядков.

Вот он выбил поднос из рук рунарха. Белёсые шарики размером с виноград брызнули ему в лицо. Рунарх растерянно сгорбился и побежал к колоннам. Из-под потолка оборвался трескучий голубой разряд. Новенький выгнулся дугой, распялив рот в беззвучном крике. Я перешагнул через сведённую судорогой руку и заковылял в сторону зала, делая вид, что ничего не произошло. Остальные заключённые поступили так же. Интересно, сколько из них заговорщиков?

Вынырнуло сосредоточенное лицо Джассера. Рунарх смотрел сквозь меня, словно не замечая. И правильно. Седьмая нора слева у грязи. Там и поговорим. После зелёной вспышки.

Зелёная вспышка – сигнал к отбою. Она отмечает темное время суток – в точности, как в армейском анекдоте. Выключаются обогреватели надземного пространства, и в течение часа температура падает. Заключённые прячутся по норам. Ночью наружу лучше не выходить – обморозишься. Генераторы термополей мы сдаём по возвращении в лагерь. У меня будет минут сорок на то, чтобы отыскать место сходки. А на деле – ещё меньше. Уже через пятнадцать-двадцать минут становится нестерпимо холодно. Спрей-комбинезон почти не защищает от мороза. Мышцы стынут, и бежать становится неимоверно трудно.

Я выбрал место, где усесться, и опустил поднос себе под ноги. Мир вокруг помутнел, скрытый пеленой экрана. Ложное одиночество – это издевательство рассчитано на рунархов. Экран делает обедающего невидимым для окружающих. Любой может ворваться в скрытую зону. Рунархи-заключённые от этого очень страдают.

Я собрал с дощечки листья салата и по одному запихал в рот. Долго жевать не стоило: рот наполнялся горечью, а вязкий ком с трудом проходил в горло. Отхлебнув киселя, я принялся за рыбную похлёбку.

Следовало кое о чём поразмыслить.

Кто же возглавляет заговорщиков? Сколько их? Кто они?

Брат Без Ножен в вожди не годится. Этот пси-мод рунархов основывается на подростковых комплексах. Джассера можно сравнить с Питером Пеном. Он прекрасный боец, но в душе ребёнок.