Текст книги "Павел и Авель"

Автор книги: Андрей Баранов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10, походно-любовная

В гостинице приятели переоделись, омыли свои члены от городской пыли, которой кстати сказать было весьма немного, благодаря до блеска начищенным улицам, гордости магистрата. Количество блюд традиционной шведской кухни, которое они в себя впихнули, могло бы удивить даже Гаргантюа с Пантагрюэлем, хотя Морозявкину все же показалось что соленой сельди с перцем и винным уксусом был явный перебор. Откушав запеченного лосося и мясных тефтелей, Вольдемар принялся философствовать:

– Ну в самом деле, дался нам этот чер… ну тот, кого нам и назвать-то нельзя, прости господи. Он же нас чуть не уморил, язви его душу, бес проклятый! Уместно ли мне, старому ветерану, гоняться за ним как мальчишке?

– Так вы что же, месье Вольдемар, хотите чтобы мы все бросили и забыли свой долг пред Отечеством? – гневно вопрошала Лиза, но ее никто не слушал. Морозявкин увлеченно продолжал свои пораженческие речи:

– С другой стороны рассудите здраво – нас здесь сытно кормят и сладко поят… Я вовсе не предлагаю собирать пожитки и в Питер ворочаться… Но давайте более не будем пытаться приблизиться к этому черному мерзавцу на близкую дистанцию!

– Ты предлагаешь… – начал было граф.

– Да, именно! Деятельность наша будет кипуча и красива, как деревни графа Потемкина-Таврического… Мы напишем прекрасный отчет для его Сиятельства князя! Ну а тетрадка – и черт бы с ней, не все в божьей воле.

– Черт и так с ней, господа! И наша задача и прямая обязанность – вырвать ее их чертовых лап! – горячо парировала Лиза.

Морозявкин, как раз вылизавший до дна тарелку супа из лосося, носившего тут название «Laxsoppa», присвистнул и отвернулся к стене. Граф нахмурился, очевидно думая, как же действовать дальше.

– Сами же видите – тут измена, – пробормотал он. Этот Магнус был нам подослан. Кто-то знает о нашем походе, и знает все. А кто это мог знать? А, сударыня?

– Не знаю… – Лизонька помрачнела. – вряд ли кто-то из наших людей в Чухони или Стекольне проболтался… Но конечно все мы не без греха, ведь это пошло еще от Адама и Евы!

– Я чую, что измена где-то наверху… Всюду воровство! А как барон вообще узнал о писульке? Как пронюхал? Как разведал? Кто донес – вот в чем вопрос…

На это ни Вольдемар, ни Лиза ничего не ответили, да и ответить видимо не могли. В окна задувал вечерний ветерок, однако уют гостиницы помогал забыть о неприятностях. Делать было нечего – следовало устраиваться на ночлег. Холод бил в слюдяные заиндевевшие стекла, навевая сладкие сны. Граф спал в своей комнате таким сладким сном, что и просыпаться не хотелось, от души надеясь, что ему удастся отдохнуть перед новым днем, как всегда полным подвигов и приключений. Ему правда было нелегко засыпать на кровати без привычного балдахина, как в имении, однако он надеялся привыкнуть со временем. Закрыв глаза, он отдался в объятия Морфея за неимением других.

Однако его мечтам, как это пишут в пьесах, не суждено было сбыться. Ночью графские дремы были перебиты каким-то странным криком, похожим скорее на визг. Сначала граф Г. машинально подтянул одеяло повыше, стараясь закрыть уши, но это не помогло. Визг как назойливая муха все время лез ему в голову, стремясь там навеки поселиться. Широким жестом откинув одеяло, граф сунул ноги в свои походные графские тапочки и кутаясь в плед побрел в коридор.

Там он увидел весьма соблазнительную картину – дверь в комнату, где почивала Лиза, была открыта, а сама она стояла на кровати, визжала и пытаясь одеялом закрыться от Морозявкина, который как слепой протягивал к ней руки. Как ни слипались глаза графа спросонья, он все же заметил, что Лизонька в ночной сорочке была необычайно хороша, ее соблазнительные выпуклости могли пробудить любого. С трудом оторвавшись от созерцания, граф Г. помотал головой, дабы проснуться окончательно, и положив руку на плечо Морозявкина, грозно вопросил:

– Что ты здесь делаешь, негодяй? Проснись немедля!

– А? Что? Я сплю? Где я? – забормотал друг Вольдемар, как бы ничего не помня. – Я… здесь, в чужой спальне? Но позвольте, что я тут делаю?

– Он меня домогался и хотел снасильничать! Граф Михайло, я требую вашей защиты… и умоляю о ней! – Лизонька трогательно побледнела. Граф Г. нахмурил чело.

– Так ты и вправду ничего не помнишь?

– Ничего! Наверное это лунатизм, и я сомнабула! – ответствовал Морозявкин, нимало не покраснев при этом.

– Все он врет! Помнит! Нет, граф, не оставляйте меня с ним… Умоляю!

Пинками прогнав Морозявкина в его спальню, граф хотел уж было воротиться в свою очередь в собственную опочивальню и с грехом пополам скоротать беспокойную ночь после еще более беспокойного дня. Но Лесистратова вцепилась в него как голодная пиранья в свежий труп моряка. Она все время бормотала что боится, и пожелала ночевать не иначе как в графской комнате. Граф так устал и ослаб после приключений прошедшего вечера, что не мог ей в этом отказать. Он залез под одеяло, от души надеясь, что Лесистратова прикорнет где-нибудь в комнате на дубовом кресле или может быть прямо на полу, так как несмотря на всю свою галантность сам ночевать там не собирался, памятуя о своих дворянских правах.

Однако буквально через пять минут он сунув руку под одеяло и обнаружил там обнаженное женское тело. Удивленный граф вопросил:

– Сударыня, вы ли это? И почему вы раздеты?

– Ах, сударь, я всегда сплю голой! С двенадцати лет… и там так холодно, на этом полу… ужасно задувает…

– Но это немыслимо, вы меня соблазняете! А должен вам сказать, что мне ужасно трудно будет удержаться.

– А разве вы не хотите соблазниться, граф Михайло? Я вам так неприятна? – говоря это, Лизонька обвила графа своей дланью. Мысленно граф Г. застонал, а вслух произнес:

– Ах, мадемуазель, вы прекрасны и соблазнительны как Венера – но я должен открыть вам всю правду… Я безумно люблю одну женщину, баронессу… имени которой я не могу вам открыть, и сохраняю ей верность уже много лет… Да, я могу развлечься со служанками, это требует мое естество, но я не могу изменять ей с порядочной женщиной! – произнеся это, граф Михайло возвел глаза к небу, призывая мысленно господа оценить эту жертву.

– Какую это женщину? Эту нарумяненную дуру-блондинку, баронессу Надеждину? Да ведь она изменяет своему мужу направо и налево – это всем известно, а на вас даже не смотрит! И разве ваше мужское естество не требует меня? – говоря это, Лесистратова перекинула через графское тело свою длинную ногу. Граф застонал на этот раз уже наяву, закусил зубами подушку и притворился спящим.

На следующее утро Морозявкин и граф завтракали в грустном одиночестве. Мамзель Лесистратова, грозно поглядев на обоих, сказала только «До свиданья, мальчики» и ушла по своим неотложным шпионским делам. Чувствуя, что скоро им опять собираться в поход, граф отправил Морозявкина паковать вещи. Когда походный сундук был уложен, а трактирщику уплачено, герои остались ожидать в гостевой зале, и от скуки граф Михайло предложил Морозявкину поиграть в «города».

– В города… что-то не припомню такой игры, хоть знаю их немало! Откуда она взялась? – подозрительно спросил несостоявшийся насильник и вечный Казанова.

– О, это простая придворная игра. В нее играют во всех салонах. Не все же время играть в карты… Я тебя сейчас научу. Играющему нужно только назвать какой-нибудь город, а потом его партнер называет следующий, начинающийся на последнюю букву названного… скажем «Москва» – «Астрахань»… понятно ли? – пояснил граф любезно.

– Да чего уж тут не понять… называй!

– Ну скажем… Санкт-Петербург! – сделал первый ход граф Г.

– Лаппеенранта! – ответствовал друг Вольдемар, нисколько не смущаясь.

– Позволь, отчего же Лаппеенранта, ведь город должен быть на «Г», а не на «Л»? – удивился граф.

– Да потому, дружок, что мы там побывали как раз после северной Пальмиры!

– Но в таком случае… Хельсингфорс! – ответствовал граф, которому временами начинала надоедать фамильярность старого приятеля, не желающего замечать разницу в их положении в обществе.

– Стекольна, столица стеклянного царства! Или же Стокгольм, как шведы сами его называют, – заявил Морозявкин.

– А мелкие селения, что мы проезжали по пути сюда, ты решил на всякий случай не замечать? – полюбопытствовал граф.

– А что мне в них? Всякую мелочь я привык не замечать, – ответствовал Вольдемар.

– Ну ты братец и привереда!

– У тебя учусь, – заметил Морозявкин. – Так какой же будет следующий город? Кто нам его назовет? – прищурился он с любопытством.

– Амстердам! – раздался молодой женский голос.

Граф и Морозявкин с удивлением увидели Лизоньку. Она как раз воротилась из города, на ней была новая амазонка, а под мышкой баул дорогой кожи, в котором, как показалось приятелям, позвякивали звонкие золотые монеты. От ее утренней мрачности не осталось и следа, напротив, она была весела как птичка.

– Сударыня, вы вернулись? Но позвольте полюбопытствовать, что в вашем бауле?

– Да, да, и мне интересно! – встрял Вольдемар.

– Мое приданое, – ответствовала Лесистратова, не вдаваясь в подробности.

– Но откуда…

– Да, да! Откуда? Может это именно вы доносите черному б… этой черной б… на нас? Ведь в тайной канцелярии столько не платят, даже погонные не выдают, – Морозявкин, не получив от Лесистратовой взаимности, стал подозревать ее во всех смертных грехах.

– Побойтесь Бога, граф! Вам, месье Вольдемар я этого уже не предлагаю – для вас нет ничего святого, как я погляжу. Это мои комиссионные… Ведь я представляю повсюду герра Сердерхольма и его контору. И сегодня мне удалось провернуть одну весьма удачную сделку.

Граф казалось удовлетворился таким ответом. Морозявкин же не преминул спросить:

– А почему в Амстердам?

– По кочану! – Лесистратова была самоуверенна до крайности. – У вас есть другие предложения? Голландия – чудесная страна. Там знаменитая Вест-Индская кумпания – сколько возможностей для торговли! И есть сведения, что наш свиток откровений уже там… Тамошняя ложа находится под влиянием шведской, и тетрадь уже переправили туда в виде благотворительной помощи… Когда мы ломились за ней в королевский дворец, там уже ничего не было, клетка была пуста.

– Да уж, и дверца чуть было не захлопнулась! – подытожил граф Г, надевая свою походную шляпу с плюмажем. – Ну что ж, в Амстердам, так в Амстердам! – вещи собраны, все готовы – вперед, за приключениями!

Глава 11. По дорогам Амстердама

Амстердам, столица Батавской республики, будущего Нидерландского королевства, уже тогда считался знаменитым торговым городом, европейским центром во всех смыслах этого слова. Город необычайной красоты, расположившийся на превосходно спланированных каналах, он поражал путников даже в холодное зимнее время. Многомачтовые суда в местном порту, гордо несущие свои белоснежные паруса, сразу покорили сердце графа, всегда ощущавшего, что в душе он моряк и даже быть может морской волк. Всякий раз когда он видел такое великолепие, ему хотелось уплыть на необитаемый остров, и остаться там подобно Робинзону Даниэля Дефо, герою романа, написанного еще в начале уже уходящего XVIII века. Для исполнения плана не хватало самой малости – наличия и доступности симпатичной Пятницы.

– Господа, у нас обширная программа! – с привычным уже в этой компании апломбом заявила Лизонька, которая как всегда знала все лучше всех, и уже составила план действий. – Нам следует посмотреть Городскую ратушу на площади Дам. Говорят, что такого чуда нет нигде в мире. Она уже полтора века как построена, а мы в ней еще ни разу не бывали! Мы также просто обязаны взглянуть на башню Монтелбансторен и узнать, почему ее кличут «Глупым Якобом»… Можем еще, пожалуй, навестить Церковь Вестеркерк и поклониться праху великого живописца Рембрандта.

– Это того, что рисовал обнаженную натуру? Мастер с большой буквы, я имел честь лицезреть некоторые его картины… – Морозявкину прискучил Лизаветин отроческий монолог и он решил взять бразды беседы в свои мускулистые руки. – Кстати, о натуре – тут есть, как я слышал квартал, украшенный красными фонарями, где этой натуры полным-полно и по вполне доступным ценам… – на этих словах Морозявкин картинно понизил голос и обернулся к графу, ища его поддержки.

Однако Лиза не собиралась так просто сдавать позиции.

– Ну конечно! Вы пойдете к продажным женщинам, сударь, и вас потом за уши будет не вытащить оттуда! А затем вы со стыда укуритесь дурман-травой в местных кофейнях, и закончится все дело необходимостью посещения доктора как для головы, так и ниже! Шедевры же зодчества и живописи останутся лишены вашего внимания?

– А что, тут и травку можно раздобыть? – оживился Морозявкин, которого Лиза сочла более умудренным, чем он оказался на самом деле. – Мне начинает нравиться этот городок, право слово!

– И что же, никто из вас не собирается думать о деле? – вопросил граф Г. в некотором недоумении. – Мы ведь приехали сюда не развлекаться, как я разумею.

– Или что-то успело измениться, пока я изволил почивать? – последняя фраза прозвучала уже несколько угрожающе.

– Это я уже обдумала! – поспешила оправдаться Лизонька. – Мы будем все разумно сочетать – и экскурсы, и коммерцию, и поиски. Где искусство – там и коммерция, где коммерция – там тайна, и мы несомненно найдем то что ищем!

– Вы это уже говорили, мадемуазель, на наших предыдущих остановках, – холодно заметил граф, – но пока что несмотря на все наши усилия удача от нас ускользает…

– Это капризная птица счастья! Но мы ее обязательно приручим, господа! – этим патетичным заявлением Лесистратова завершила становившийся уже несносным разговор и пошла в свою гостиничную комнату собираться и прихорашиваться.

День начался с посещения вышеупоминавшейся площади Дам. По пути Морозявкин попытался было шутить про дам, не дам и дам, но не вам, но его никто не слушал. Путники с нескрываемым удовольствием любовались окрестными видами будущей столицы разврата и курительных наслаждений.

Всякий гость города мечтал полюбоваться на обширные пространства площади Дам, равно как и на расположенную поблизости городскую ратушу, будущий Королевский дворец, чья архитектура навевала воспоминая о классицизме, подобном Римскому, а венчавшая ее круглая башня придавала всему сооружению гармоничный вид. Ранее чиновников содержали гораздо скромнее, но тут для них уже и вправду стали сооружать целые дворцы. Государственные мужи становились новым классом. Наши путники невольно загляделись на это могучее сооружение.

– О, мой бог! – воскликнул граф Г. несколько на немецкий манер.

– Какая красота! – поспешила присоединиться к восторгам и Лизонька.

– Фантасмагория! – резюмировал Морозявкин.

Выразивши таким образом волновавшие их душу чувства, путешественники принялись осматривать то, что судьба казалось сама бросала им под ноги. Выяснилось, что дабы дворец стоял крепко, пришлось вывезти из Скандинавии тысячи дубовых стволов, из которых затем понаделали свай, ибо грунты в сих местах были непрочные. Собственно весь город строился на еловых сваях, причем вначале дома ставились лишь деревянные, и только с XVI века здесь появились первые каменные строения.

Вдоволь налюбовавшись, компания решила прогуляться вдоль многочисленных городских каналов, через которые там и сям были переброшены ажурные мостики. На удивление многочисленные деревья по берегам радовали глаз.

– Да, недаром сей город назван «Северной Венецией»! – граф Г. подытожил свои впечатления.

– Ну да, а еще его называют «городом на селедочных костях»! – друг Вольдемар всегда был склонен видеть дурную сторону во всем, если конечно речь не шла о кабаке или борделе.

– А вообще-то на местном нидерландском наречии название сей столицы произносится просто как дамба на реке Амстел. Говорят что Бог создал море, а голландцы – берег. Вообразите, господа – каналы здесь выстроены полукругом, и сей план застройки именуют полулунным! Какая прелесть, не правда ли? – Лизонька оглядела своих спутников, ожидая их восторженного согласия.

Однако она его не дождалась, ибо как раз в это время Морозявкин, во время прогулки поминутно подбегавший к берегам канала, черт знает каким макаром умудрился свалиться в воду, а граф, не медля ни минуты, бросился ему на помощь, и провозившись несколько времени в ледяной воде оба вымокли до нитки. Немногочисленные прохожие взирали на это с изумлением. Выбравшись, Морозявкин объявил что очень устал и потребовал сделать привал в каком-нибудь местном трактире, дабы обсушиться у огня.

Счастлив тот путник, который может позволить себе заказывать все, что только приглянется, не жалея о потраченных средствах, и наши путешественники как раз относились к таковым. Граф был богат, царская казна щедра, а Морозявкин по обыкновению старался как ласковый теленок сосать всех маток, до которых только мог дотянуться.

Так что компания попробовала на вкус и зайца в горшке, в красном вине, приготовленного с мелким луком и именуемого «хазепепер», и также поджаренного с патокой угря со сложным именем «гебакен палинг мет строп», причем Вольдемар вкушал как мясные, так и рыбные блюда, наслаждаясь разнообразием. Конечно не обойден был вниманием и знаменитый голландский сыр, который подавали и как горячее. Вдоволь напившись сладкого вина, Морозявкин объявил что вполне удовлетворен, и готов теперь во всеоружии продолжить путешествие.

Выбравшись из трактира, где графу пришлось расплатиться горкой местных гульденов, путники решили наконец отыскать ту самую знаменитую церковь Westerkerk, то есть Западную церковь, в которой был погребен достопамятный сэр Рембрандт. Лизонька проявила необычайную настойчивость, дабы загнать туда своих спутников.

– А зачем нам так уж стремиться в церковь, мадемуазель? Уж не собираетесь ли вы под венец? – шутливо спросил ее граф Г.

– У нас там имеется одно дельце, мой господин! – Лизонька присела в книксене, но более ничего не сказала.

Граф пожал своими аристократическими плечами, и они побрели вдоль берега реки Амстел. Морозявкина, еще не пришедшего в себя от изрядной порции голландского вина, восхищало совершенно все вокруг.

– Эй, посмотрите – дома-то здесь как Пизанские башни – все внаклон! – пояснил он компании положение дел.

Граф поначалу отнес было эту реплику на счет веселия друга Вольдемара, навеянного, как это принято на всей бескрайней Руси, питием, но приглядевшись понял что тот прав. Стоявшие столетиями здания сильно покосились, и этот факт был отражен на многочисленных полотнах знаменитых голландских мастеров. Граф отметил также, что дома с острыми крышами очень уж узки, и стоят приткнутыми друг к дружке, будто бы поддерживая один другого.

– Прелестные домики, особенно их черепичные крыши! – Лизонька была сентиментальна как никогда. – Ах, как хорошо было бы свить здесь гнездо и жить, поживать… особенно с очаровательным и внимательным кавалером!

При этих словах мадемуазель Лесистратова бросила на графа Г. особенно томный взгляд. Он сделал вид, что решительно ничего не заметил, но тему решил поддержать.

– Почему же тут повсюду окна прикрыты шторами? Жители боятся соседей или же любят уединение? – полюбопытствовал граф.

– О, это называется «гезеллинг», это старая грустная легенда, – пояснила ему эрудированная сыщица.

– Поведайте нам ее! – немедленно попросили граф с Морозявкиным наперебой.

– Ах, извольте. Еще в начале нынешнего столетия испанский герцог Альба, этот тиран, запретил бедным голландцам вешать на окна шторы, дабы испанцы могли видеть все, что замышляется внутри помещений. Но к счастью эти времена прошли, и теперь сей термин означает уют и покой… Ну и конечно заботу о своем окне, тем паче что на каждом этаже их немного. Ву компрене?

– О, мерси, мадам! – спутники агентессы были вполне удовлетворены.

Так за разговорами они плутая по городу зигзагами наконец вышли к Западной Церкви. Ее высокие окна радовали глаз. Граф, не медля ни минуты, перекрестился трижды, истово и размашисто, нимало не заботясь о том, как крестятся жители страны, в которой довелось пребывать, слева направо или же справа налево, двумя перстами или тремя. В храме тем временем шло богослужение, в чем они и убедились зайдя внутрь. Не особенно разбираясь в местных церковных песнопениях, приятели встали несколько поотдаль от остальных прихожан, созерцая внутреннее убранство молельного дома.

– Ах как чудесно и возвышенно звучит орган! – вы чувствуете, граф? – воскликнула Лесистратова.

– О, органная музыка – это моя любовь, и я готов слушать ее вечно, однако пристало ли православной девице столь долго пребывать здесь, в протестантской обители? – вопросил граф Г., которому все это признаться уже начало надоедать.

– Ну что вы, граф, сюда ходит только самая избранная публика с Больших каналов, это вполне респектабельное общество! Орган бесподобен, и какой огромный… А как поют церковные колокола… Длинный Ян, на местном наречии Lange Jan – это самая высокая колокольня в городе. А на ее вершине – императорская корона!

– Зато внутри чистенько, но бедненько! – встрял в богословскую беседу Морозявкин.

– Так принято, в интерьере ничего лишнего… а снаружи – готика. Но пойдемте, господа, нам же надо спрятаться!

С этими словами Лесистратова увлекла своих удивленных спутников за колонны. Там они схоронились за каким-то пилястром, и сидели тихо как мыши до самого закрытия богоугодного заведения. Луна светила сквозь стрельчатые окна, ее неверный свет метался по всему пространству церковного помещения. Дождавшись вечернего часа, Лиза выскользнула из укрытия, и начала с тщанием обыскивать и обнюхивать все пространство.

– А что же нам понадобилось в сих чертогах? – графу давно уже надоело выполнять работу Тайной экспедиции, тем более что это пока что не приносило никаких плодов.

– То же что и обычно, граф Михайло – но на этот раз мы ищем могилу Рембрандта! – ответствовала Лиза кратко, не обращая внимания на Морозявкина, присвистнувшего от удивления.

– Бог мой! Так вот почему вы ей интересовались, сударыня! Но что нам в той могиле, и стоит ли молодой девушке транжирить лучший цвет своей жизни, копаясь в смрадных склепах? – вопросил граф, удержавшись от того чтобы не присвистнуть по примеру приятеля, чего ему сказать по правде весьма хотелось.

– У меня была весточка… зело любопытная… что какие-то шутники оставили нашу тетрадку там…

– Шутники? Видимо и взаправду… Кто и что тут будет искать? Нет, нет, все это чушь и бред, игра больного воображения. И причем здесь бедняга Рембрандт, мы даже не знаем в каком углу упокоились его кости. Да и здесь ли они вообще? – граф был решительно недоволен таким странным времяпрепровождением. Он предпочел бы провести вечер и ночь гораздо веселее.

– Но если мы не найдем могилу сейчас, ее уже не найдут никогда! Говорят, его отравили свинцом, что был в красках, кстати тут же захоронена и последняя любовь маэстро – Хендрикье Стоффелс и их сын, – отвечала ему начитанная Лесистратова, и тут она была пожалуй даже чересчур права – склеп великого живописца окончательно потеряли и не смогли обнаружить даже много веков спустя.

– А я думал, что он был добропорядочным христианином, и похоронен вместе с женой… – пробормотал граф Михайло.

– Ах, нет, его супруга погребена в Старой церкви, Oude Kerk, а сам он умер в нищете…

Тем временем отколовшийся от группы Морозявкин рыскал туда-сюда, никем не останавливаемый, и вдруг под сводами Вестеркерка раздался его сдавленный стон.

– Нашел, нашел! – вскрикивал он, приплясывая в неверном свете луны как одержимой пляской святого Витта.

– Что ты там нашел? Какую-нибудь гадость? – пожал плечами граф Г.

– Где, где? Дай сюда! – Лесистратова быстро прошмыгнула к находчивому Вольдемару и отобрала у него небольшой сверток.

Но к величайшему огорчению гробокопателей спрятанная над одним из склепов посылка содержала вовсе не искомую тетрадь предсказаний, и не серебряные гульдены, на что в тайне надеялся Морозявкин. Там была лишь записка, с надписью на голландском наречии – «Трактир «У обезьянок», завтра, полдень». Подпись также была краткой – «Ваши друзья».

– Наверняка это очередная ловушка! – мрачно заметил граф, как только не слишком святая троица выбралась из церковных стен. – Не думаю, что есть смысл навещать это злачное место.

– А я наоборот уверен, что туда следует зайти! – возразил друг Вольдемар. – Хоть повеселимся…

– Да, пожалуй! – поддержала его и Лиза. – Сейчас – на ночлег, а завтра – в таверну! Это наш долг.

Знаменитая таверна «In ‘T Aepjen» – «У обезьянок» – была достопримечательностью столицы Нидерландов уже в те далекие годы. Она располагалась рядом с кварталом Красных фонарей, и Морозявкин проходя мимо только облизнулся на силуэты полуобнаженных красоток в его окнах, но сделать ничего не успел, так как крепкая рука графа втащила его внутрь. Внутри их поджидало огромное количество всевозможной выпивки в пузатых бочонках, включавших разумеется и знаменитое голландское пиво, разливаемое старым бородатым трактирщиком, похожим на пирата, вопреки белоснежной рубашке голландского полотна.

Собственно говоря, он и был пиратом, и даже хвастался, напившись можжевеловой водки, что нападал в свое время на испанскую флотилию и отобрал у алчных испанцев награбленные ими в землях американских индейцев бесценные сокровища. Впрочем в это мало кто верил, так как описанное событие, реальное нападение капитана Пита Хейна на испанский Серебряный флот произошло в 1628 году, и никакой пират не смог бы дожить до столь почтенного возраста.

Старинная мебель, древние интерьеры коричневых оттенков, атмосфера заведения, находящегося в здании постройки XV века, располагала к дегустации местных напитков. Пробуя то пшеничное, то темное и тягучее пиво, Морозявкин постепенно впал в то состояние, когда цель визита в питейное заведение полностью определяется погоней за количеством выпивки. Он так и не услышал ту поучительную историю, которую Лесистратова вполголоса пересказывала графу и где фигурировали многочисленные обезъянки. Название таверны пошло от тех обезьян и прочих экзотических животных, которыми подвыпившие матросы пытались расплатиться за выпивку, не имея других средств. Колониальная экзотика шла на-ура, гравюры с изображением веселых зверьков украшали стены таверны, а удивлению Морозявкина, который увидел у себя на плече лохматую черную лапу, не было предела.

– Чур меня, чур! Черти! – завопил он пронзительным голосом, порываясь встать со стула и спрятаться за стойкой. К счастью граф быстро поймал его и в двух словах объяснил положение дел.

– Обезъян, значит? А я думал, черт хвостатый… и как ведь похожа, нехристь окаянная! – возмущался Вольдемар, отпаиваясь шипучим бельгийским пивом. На всякий случай он перепрятал кошель поглубже и мелко крестился свободной левой рукой.

– Да все пустяки, – успокаивали его граф Г. и Лесистратова. – Однако где же эти наши «друзья»? Уж полночь близится, а сих друзей все нет!

В это время в трактир вошла странная парочка. Больше всего она напоминала аббата, похожего на шута, и шута, солидного как аббат. Длинные одежды немолодого святого отца выглядели не слишком уместными в столь веселом месте, зато ухмылки пестро одетого шута, еще крепкого человека средних лет, пытавшегося нести свое тело с показным достоинством, невольно напоминали о тех животных, в честь которых был назван трактир. Обведя глазами зал, аббат безошибочно выделил из толпы гуляк нашу троицу, и подойдя к ним, уселся на стул, подобрав полы рясы.

– А вот и мы! Вы ведь те самые путешественники из России? – обратился священник к графу на немецком, старательно избегая голландских слов. При этом он снял свой головной убор, что позволяло всем присутствующим убедиться в его лысости. Голова аббата сияла, как бильярдный шар, Лизе показалось даже, что в ней отражалось пламя свечей.

– Из Санкт-Петербурга, с вашего позволения! – заметил гордый граф, который не любил, когда его путали с простыми провинциальными россиянами.

– О, ваше сиятельство, не нужно начинать сразу с угроз! Поймите, что мы – ваши друзья. Мы наслышаны о цели вашего визита и хотим вам помочь по мере наших скромных сил, – поддержал беседу и примкнувший к компании шут. Усевшись, он на всякий случай положил ноги на стол, что несколько покоробило благовоспитанного графа.

– Мы? Кто это «мы», представьтесь, господа. Я, граф Г., хочу знать, с кем имею честь беседовать?

– Можете называть меня… ну скажем аббат Ларудан. Это правда не мое настоящее имя, но так звали одного нашего достойного брата, написавшего в середине нынешнего столетия разоблачение ордена вольных каменщиков. Сия книга была издана тут, в Амстердаме, и всем должна была показать, что все эти каменщики – порождение сатаны, исчадие ада, который вселился в них! Эти бестии, дьяволы с человеческими лицами, организовали французскую революцию, народ сам, как бы он ни бедствовал, неспособен на такое! Их ложи – пристанище распутства, и туда ходят не иначе как негодяи и отребье…

– Ах, дядюшка, какой же вы все-таки антимасон! – съязвил шут. – Господа, я могу вам объяснить, почему наш аббат так не любит масонов – дело в том, что члены их лож часто собирались в трактирах, за что мещане почитали их простыми пьяницами. А так как наш иезуит и сам зачастую не прочь выпить, то он конечно очень досадует, что свято место пусто не бывает!

– Замолчите, Клаус, и снимите наконец свой дурацкий красный колпак! – вспылил аббат. – Здесь вам не ярмарка! Эти негодяи плетут свои козни не только против императоров, но и против святой церкви, вот чего мы никак не можем допустить! Это неприемлемо.

В ответ на такую отповедь шут Клаус, казалось, несколько успокоился. Он пробормотал «повинуюсь, дядюшка» и даже снял ноги со стола, а колпак – с головы. Оказавшись жгучим брюнетом, похожим на пикового валета из новенькой карточной колоды, он сразу понравился Лесистратовой, не забывавшей однако о цели путешествия ни на секунду.

– То есть вы готовы помочь нам?

– Да, мы знаем, что вы ищете некий секретный документ, который был выкраден из царского дворца в Петербурге. У нас, верных сынов святой церкви, есть достоверные сведения, что сейчас с этой тетрадью знакомят одну ложу за другой. Таким образом пелена грядущего становится ясно видимой для богоборцев и отступников, и они могут плести свои заговоры без помех!

– Сие ведомо и нам, но ближе к делу… Известно ли где находится секретная тетрадь теперь? И что за манера – оставлять записку с адресом места тайного рандеву в протестантской церкви? – Лизонька сразу брала быка за рога, по своему обыкновению.

– Мне кажется, что вполне уместно получить в святых стенах церкви сведения о том, как разоблачить происки ее врагов! Что же касается местонахождения секретных записок, то увы – не могу указать вам точное место, где они хранятся. Однако же ваша попытка отыскать их в подземельях дворца в Стокгольме касжется несколько наивной, ведь это было не что иное как ловушка Черного ба…