Текст книги "Особый порядок"

Автор книги: Андрей Артёмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава седьмая

I

Чудесной выдалась весна… зато лето начиналось совсем не доброе – холодное и дождливое. В скверную погоду и выходить из дома не было никакого желания. Впрочем, никто никого и не выгонял на неприютную улицу.

Карлин, оставаясь дома один, большую часть времени тосковал. Нахлынули на него воспоминания, и хандра только усугубилась – он сделался ленивым, небрежным, жалким. Больно было на него смотреть. Днём, когда он оставался с Димой дома, практически не выходил из своей комнаты и валялся на кровати. Становился особенно раздражительным, когда Дима просил, уговаривал его в чём-нибудь. Было замечено, что Андрей Иванович как-то особенно уважительно относился к племяннице и вместе с тем боялся её; она же отвечала ему искренней родственной любовью. Но в эти дни и Ирина не всегда могла на него повлиять. Вскоре сданы были семестровые экзамены, и Ирина стала оставаться дома – это как-то развеяло щемящую хандру Андрея Ивановича. Но на улице всё ещё оставалось холодно и дождливо.

Пришла пора летних отпусков – любимое время трудового люда. Анастасия Алексеевна взяла отпуск и одна уехала на несколько дней в деревню. Лишь второй раз за много лет работы летом в отпуск пошла и Татьяна Тимофеевна. Зато Аня, напротив, окончив десятый класс школы, временно устроилась на работу, хотя не столь высокооплачиваемую и не столь ответственную. Она теперь чувствовала себя взрослой и самостоятельной – вот особенность нынешнего времени и порядка.

Шло время. От нечего делать Андрей Иванович, понемногу придя в себя, вместе с Ириной стал частенько хаживать к Одовцевым, которым доставляло особое удовольствие видеть их у себя.

– Когда же установятся солнечные дни? – спросила Татьяна Тимофеевна.

– Кто его знает, – отвечал Андрей Иванович, – не всё же лето будет таким.

– Хорошо бы, – вздохнула хозяйка, переводя взгляд от окна на Ирину, и спросила: – Как сессию сдала?

– Хорошо.

– Мой тоже заканчивает неплохо; завтра у него последний экзамен… А как Илья? Мне говорили, что он готовится к поступлению в институт.

– Вроде готовится, – ответила Ирина.

– Хотя… посмотрим, – усомнился Андрей Иванович.

Время перешло уже за полдень. Вскоре пришёл Николай, на нём промокший пиджак, который он снял тут же, в прихожей, и повесил на плечики. В доме сделалось оживлённее. Раздался вдруг телефонный звонок, Татьяна Тимофеевна подняла трубку.

Молча выслушав, хозяйка положила трубку на место и объявила:

– Что ж, друзья, Михаила Михайловича на обеде не будет, станем обедать без него.

В дом вошла Аня – как вымокшая курица (прошу прощения за такое сравнение).

– Вот кстати! – обрадовалась Татьяна Тимофеевна. – Чувствует, когда нужно приходить.

– Не то, – возражал Андрей Иванович, – она не чувствует – она убеждённо знает.

Хозяйка ушла на кухню… После они все вновь собрались в зале, где продолжился их разговор.

– Татьяна Тимофеевна, – обратился Карлин, – составь мне коалицию.

– Какую коалицию? – удивилась она.

– Дружескую, конечно. Для поддержки.

– А ты что, собрался устроить спор?

– Конечно.

– И почему именно я?

– Ты, Татьяна Тимофеевна, – объяснял Андрей Иванович, – простите, просто подходишь мне по возрасту. То есть у нас образуются две коалиции: одна наша – взрослых, а другая их – молодых.

Молодые люди пребывали в недоумении, не осознавали пока, что надумал Андрей Иванович. Не понимала и сама хозяйка.

– Дорогой ты наш, разъясни нам, что ты надумал? – попросила Татьяна Тимофеевна.

– Я просто думаю завести с вами один разговор…

– Точнее, спор? – хотела уяснить для себя хозяйка.

– Ну да, правильнее – спор, – поправился Андрей Иванович. – Мне только хочется узнать, насколько наши разногласия окажутся значительными.

– А что, если мы окажемся разными во взглядах, – забеспокоилась Татьяна Тимофеевна, – или, допустим, разными окажутся и они, то есть молодые?

– Вот это как раз интересным для нас окажется, – и он обратился к молодым: – Так я думаю?

Они улыбались, заинтригованные; глаза их блестели. – Посмотрим, – ответила Ирина и повернулась к Николаю.

– Итак, – начал Андрей Иванович, – я полагаю, что ты, Татьяна Тимофеевна, думаешь, что красота спасёт мир?

– Ой, бог с тобой, Андрей Иванович, с чего это ты взял? – удивилась она.

– Я просто делаю предположение.

– И напрасно.

– Стало быть, я не ошибся, – сказал Карлин.

– В чём?

– Что мы вместе составим одну коалицию.

– Дядя, – вступила в разговор племянница, – а красота, говорят, страшная сила. Значит, как сила может повлиять на мир?

– Правильно, – вступился за неё Николай.

– Ты хотела сказать «спасёт», а не «может повлиять»? – уточняя, спросила Татьяна Тимофеевна.

– Вот логика, – удивился Карлин. – Вы случайно не логику сдавали в этом семестре?

Николай и Ирина удивлённо переглянулись, но не ответили.

– Так, Ирочка, и что ты там сказала про страшную силу? – хотелось знать Татьяне Тимофеевне.

– Это не так разве? – будто испугалась она.

– Не знаю, милая, – ласково, точно успокаивая её, ответила хозяйка.

– Но ведь это сказала сама Раневская, – сказала Ирина.

– Какая Раневская? – спросил Карлин.

– Как какая? Которая в кино снималась.

– А-а, вон оно что! Впрочем, это было сказано, а вернее, написано ещё давно до неё Семёном Яковлевичем… – А кто это такой? – перебил Николай.

– Кто это такой? – удивился Карлин.

– Вот именно – кто?! – не терпелось Анне.

– Кто?! – продолжал удивляться Карлин. – Семён Надсон – русский поэт. Удивляюсь, что не слышали про такого…

– А он современник или классик? – поинтересовалась Аня.

– Ты хотела спросить, жив он ещё или нет?

– Ну, как-то так, – смутилась она.

– Нет, живший в первой половине девятнадцатого века, он умер в возрасте двадцати четырёх лет.

– Так рано? – сочувственно сказала Ирина. – Как и Лермонтов.

– Увы, да… «Ах, красота – это страшная сила!..» – процитировал он поэта. – Но парадокс в том, что эта последняя строка – из стихотворения о дурнушке, некрасивой девчонке… Так вот, и сама-то актриса, сказавшая эти слава в фильме, не обладала красотой, даже напротив… – не договорив, заметил Андрей Иванович и продолжил о другом: – Вот вы все здесь: трое молодых, разумеется, красивые – значит, вы сильные, а сила обязательно даётся для борьбы. Вот интересно, если бы вам пришлось применить так называемую силу, то на что и куда она была б направлена?

– Андрей Иванович, – обратилась Татьяна Тимофеевна, – нам бороться теперь не за что: нам бы, дай бог, здоровье собственное теперь сберечь – вот наше главное счастье… Разумеется, после наших детей, – добавила она после короткой паузы.

– Вот именно, нужно бороться за своё счастье, – быстро согласилась молчавшая до поры Аня.

– О каком ты счастье говоришь, деточка? – спросил Карлин.

– Ну, например… – задумалась она, – например, о любви.

– За любовь просто необходимо бороться, – поддержала Ирина.

– У вас, по-видимому, всё просто, – возмутилась Татьяна Тимофеевна. – А у нас ещё проще было: полюбили и женились без всякой борьбы.

– И как ты себе представляешь эту самую, скажем, борьбу? – спросил Андрей Иванович у племянницы.

– Не знаю точно, – отвечала она. – В литературе и в фильмах совершаются даже убийства во имя любви – это, что характерно, оправдывается…

– Ты говоришь как Илья; по крайней мере, так и он думает.

– Оправдывается с нравственной стороны, а с юридической так просто дело не сходит, – заметила Татьяна Тимофеевна.

– А у нас в школе одна история была, – быстро начала Аня. – В прошлом году пришёл к нам в школу новый учитель истории, ещё молодой, красивый такой. Так вот, влюбилась в него вдруг одна его же ученица, она из нашего класса, и завёлся у них роман. Учителя, которые старше, стали травить его. Не выдержав травли, он ушёл из школы. Забросила школу и она. Но тот учитель уговорил её, чтобы она вернулась в школу, – послушалась его. Учителя над нею ехидно, дразня, посмеивались. Это её очень угнетало поначалу, да привыкла потом. Теперь, я знаю (сама видела, и не раз), они спокойно встречаются после школы. Счастливы они! – радостно закончила она рассказ.

У Андрея Ивановича пробудились воспоминания, и он сделался задумчивым.

«Тот, вероятно, не упустит своего счастья, как некогда… – думалось ему. – Правильно, к чему придерживаться предрассудков, когда чувства сильнее?..»

– О чём ты, Андрей Иванович, так задумался? – спросила Татьяна Тимофеевна.

– Задумался, какая у нас волевая и умная молодёжь, – ответил он.

– Да, – согласилась Татьяна Тимофеевна. – Но всё-таки куда ей без нас.

– Однако поздно уже, – сказал Андрей Иванович и подошёл к окну. – Господи, что за погода… Что-то твой, Татьяна Тимофеевна, задерживается сегодня.

В дом кто-то вошёл.

– Вот и папа, лёгок на помине, – обрадовалась Анна.

– Ну-ну, – говорил он в прихожей, – я знаю и другое – что вспомнишь, и оно…

– Будет вам умничать, – улыбнулась хозяйка и спросила: – Ты чего так долго?

– Отчёт готовил за полугодие, завтра отчитываться.

– Понятно. А мы тут без тебя разговорились.

– А чего вам ещё делать? Давай чаю горячего – отогреться бы. Пойду переоденусь пока…

Андрей Иванович и Ирина вернулись к себе домой, когда начало темнеть. А когда холодно и пасмурно, как было сегодня, темнеет раньше.

Карлин находился у себя в комнате, ему не спалось. Он открыл окно. Ночь дохнула сыростью и холодом. Андрей Иванович посмотрел наверх, но, кроме тьмы, ничего не увидел. Постояв молча какое-то время у окна, он вдруг испытал на себе быстро пробежавшую дрожь от холода. Карлин закрыл окно…

II

Последние два дня Ирина испытывала смятение и внутреннее беспокойство. Что её могло так беспокоить? Мучительнее всего в ней оказалось то, что она не понимала, отчего это происходило. А между тем мало кто обратил внимание на сказанное Андреем Ивановичем Ирине в гостях у Одовцевых: «Ты говоришь как Илья; по крайней мере, так и он думает». Сама-то она сообразила это не сразу, а вспомнив, более прежнего забеспокоилась.

«Не может быть, – не верилось ей, – чтобы я думала так же, как Илья. Мы разные, мы абсолютно разные…»

Она поймала себя вдруг на мысли, что жалеет его.

Наконец-то на несколько дней установилась солнечная и тёплая погода, что позволяло выходить в город, тем самым развеяться, переключиться на другие дела. Лица наших героев стали весёлыми – пускай не все; и ясно солнышко всех не обогреет, как говорится. Потом дни испортились: опять похолодало и пошли обильные дожди. Возобновились частые хождения по гостям. И надумала Ирина навестить Илью.

«Поди-ка, скучает: один как-никак остался», – думала она.

Только как-то особенно сомневалась, одной идти или с Николаем, – и пошла одна, не сказав никому.

Илья в это время был дома, скучая, сидел возле окна. Увидев Ирину, свернувшую к нему во двор, он засуетился. Постучалась она в дверь и вошла. Илья её встретил возле порога.

– Добрый день, – сказала она.

Илья приветствовал её улыбкой. Они прошлись по прихожей вперёд и оказались в зале.

Ирина поинтересовалась:

– А мама надолго в деревню уехала?

– На этой неделе должна уже вернуться.

– Понятно. А чем ты занимаешься?

– Когда чем, а в особенности ничем.

– И не знаешь, чем заниматься?

– Не знаю, – улыбнулся Илья.

Они на какое-то время умолкли, не зная теперь, что спрашивать и о чём говорить. Такое безмолвие всегда тяжёлое, гнетущее.

Илья предложил чаю. Она не хотела его, но ради приличия вынуждена была согласиться. Через несколько минут они вдвоём пили чай. За чаепитием разговор их возобновился.

– Я слышала, – начала Ирина, – что ты передумал… Я имею в виду насчёт учебы.

– От кого слышала?

Отвечать она не стала, но в свою очередь настойчиво спросила:

– Это так?

Илья не ответил и направил разговор в иное русло.

– Он, конечно, у тебя сообразительный, – говорил Илья о Карлине. – Как хотелось бы мне, чтобы и у меня был кто-нибудь подобный. Он всё понимает, он всё видит у тебя. Побеседует он, и о тебе уже знает, как будто прожил с тобой бок о бок десяток лет. Даст какой-нибудь дельный житейский совет.

– Потому что Андрей Иванович прожил уже не десяток лет, – заметила Ирина.

– Ну да, конечно, не то что мы с тобой.

– Рано ли, поздно ли и до нас дойдёт мудрость. С годами, думаю, все становятся такими.

– Да ну, о старости говорить, – и он отпил глоток чая.

Ирине эта небрежность не понравилась, она спросила:

– Тогда о чём?

Илья повёл бровями, как делают многие, когда не знают, что и сказать. Ирина это поняла. Дальнейший разговор их продолжался с переменным успехом: то оживлённо, то вяло, но с каким-то напряжением – и напряжение нарастало.

Илья крадучись пододвинулся к Ирине ближе (они сидели на диване), закинул левую руку на спинку дивана и какое-то время оставался в таком положении недвижимым. Он дышал так, что, казалось, его возбуждённая грудь испытывала недостаток воздуха. Илья, как хищник, вот-вот должен броситься на жертву, но, видимо, ужасная сила его ещё удерживала. Ирина сидела, затаив дыхание, она ясно представляла себя жертвой. В таких обстоятельствах особенно проявляется инстинкт выживания (или самосохранения, как хотите).

Её вдруг осенило – она быстро поднялась с дивана, чего Илья никак не ожидал, и сказала:

– Ладно, я пошла.

И она быстро направилась к выходу и только тогда облегчённо вздохнула. Илья, соскочив с места, последовал за нею. Обогнал Ирину в прихожей, остановился у дверей, перегородив ей выход.

Нужно было только видеть некий неописуемый испуг на её лице. Отчаяние овладело ею. Ей хотелось кричать, но крик точно застрял где-то в ней самой, в глубине груди, потому и получилось тихо, не столь убедительно:

– Если ты со мной что-то сделаешь, я наложу на себя руки, и тогда…

Она не договорила. Илья вдруг испугался, лицо его сделалось бледным. Он не знал, как вести себя дальше. Тем замешательством и воспользовалась Ирина – она выскочила за дверь. Оказавшись во дворе, убедилась, что её не преследуют, и перевела дух. Постояла, успокоилась и вышла со двора на улицу. В напуганной Ирине внешне будто ничего не происходило: она, притворяясь спокойной, отправилась домой.

Никуда больше в этот день Ирина не ходила. Никто, даже проницательный Андрей Иванович, не мог обнаружить на её лице пережитого страха за саму себя – впервые за себя.

III

Два дня сидел дома Илья, копивший в себе неизъяснимую злобу к другу. Вернулась из деревни Анастасия Алексеевна. Она увидела, насколько он внутренне переменился. Мать повздыхала да умолкла: сама когда-то была измучена, что саму себя не узнавала. Вот такая штука – любовь, тем более неразделённая.

– Отцу было плохо, боюсь, что ему… – Анастасия Алексеевна не договорила, полагая, что этим сможет заставить говорить сына.

Но разговора особенного не было. Отвечал он односложно: «нет» или «да», «посмотрим» или «сделаем», «наверное» или «как получится». А получилось у него как-то скверно. И мать не выдержала, разбранила сына. Потом ушла в свою комнату, откуда долго не выходила, где тихо плакала.

Это было вечером в воскресенье. А в понедельник следующего дня Анастасия Алексеевна вышла на работу, где ей обрадовались. Особенно обрадовались подруги, успевшие по ней соскучиться. Илья же, зная, что мать вернётся с работы поздно, после её ухода запер дом на замок и отправился на автовокзал… Не прошло и двух часов, как Илья оказался в деревне.

– Илюшенька! – обрадовалась старушка.

Старик услышал радостный голос своей старухи и, кряхтя, слез с печи. Обрадовался и он.

– Надолго? – спросил дед.

– Нет, вечером обратно.

– Неужто?

– От матери слышал, что тебе плохо стало, вот я и…

Старик махнул рукой и недовольно прокряхтел:

– Эх, бабы всегда так…

– Да не слушай ты старого дурака, Илюшенька, – советовала старушка.

Старик не стал ей возражать, как-никак знал бабью натуру. Однако Илья лукавил – он приехал не столько проведать стариков, сколько совсем по другому делу. Илья выбрал момент, когда остался один, без присмотра стариков, незамеченным достал мелкокалиберный охотничий карабин и тихо вышел во двор.

«Оружие это бьёт тихо, почти бесшумно, и убойность у него хорошая, – думал он нервно. – В самый раз для дела, что надо!»

У него был в мыслях уже заготовлен ответ на случай, если он всё же будет уличён стариками с оружием. Но это не понадобилось. В кладовой Илья вытащил целую пачку старых газет, изгрызенных мышами, и стал тщательным образом заворачивать в них карабин, затем свёрток перетянул белой капроновой бечевой.

«Теперь вряд ли у кого возникнет подозрение, что находится под бумагой», – подумал Илья.

Он вернулся в дом, вытянул нижний ящик комода, где залежались боеприпасы, взял патрон, подумав, взял ещё два – так, на всякий случай. В принципе, и всё…

Уже вечерело. Пришла пора прощаться. Простился Илья с изумлёнными стариками и отправился на остановку. Стал дожидаться рейсового автобуса, крепко прижимая к себе весомый свёрток.

Этот охотничий карабин некогда перешёл к деду после спора: прежний владелец (царствие ему небесное) проиграл пари. Оба они были некогда заядлыми охотниками. И тот ненароком похвастался, что его оружие бьёт лучше, точнее. Устроили соревнования по стрельбе. Дед стрелял из обычной двустволки, а другой из доброго охотничьего карабина. После условились, что проигранное оружие будто бы окажется утерянным – вот голь на выдумку хитра! А вечером того же дня сам проспоривший принёс домой деду и оставшиеся боеприпасы: ни к чему они теперь ему. Посидели вместе, выпили водки и разошлись прежними друзьями.

Подошёл автобус, Илья вошёл в него и поехал в город. Вернулся домой, на дверях висел замок. Затем Илья забрался на чердак, где и запрятал свёрток. Спустился вниз. Отпер замок. Вошёл в дом.

Вернулась с работы Анастасия Алексеевна. Илья показался ей спокойным, что удивило и обрадовало её.

– На завтра объявили штормовое предупреждение, – сообщила мать сыну.

Он отнёсся к этому сообщению преспокойно. Безмятежными бывают люди, когда убеждены, что скоро – завтра – должно всё непременно закончиться.

IV

Утро. Солнце. Чистое небо. Ничто не предвещало бури. Анастасия Алексеевна только что ушла на работу, а Илья оставался лежать на диване. Полежав какое-то время, он поднялся и отправился на кухню, где дожидался его приготовленный матерью завтрак, который успел остыть. Мудриков умылся, съел холодный завтрак, после чего оделся и вышел на улицу.

Дул влажный ветер. Илья прошёлся по улице. Он обратил внимание на то, что створка окна дома напротив распахнута.

Стояла духота. Низко издали надвигалась огромная туча, надвигалась она на город. Ветер утихал. Но время от времени он врывался. Гнулись деревья, трещали длинные антенные мачты, поднималась дорожная пыль.

Илья завернул к себе, но в дом заходить не стал. Он прошёлся по двору, пройдя за дом, и забрался по лестнице на чердак, где поначалу ему казалось темно, потом, когда глаза привыкли к сумеркам, стал ориентироваться. Пол чердака равномерно засыпан толстым слоем опила. Солнце успело нагреть кровлю крыши, отчего на чердаке стояла жара. Илья открыл низкое, чуть ли не до насыпи опила, маленькое окно фронтона (входная дверца была не закрыта), и повеяло сквозняком. Через то самое окно хорошо просматривался дом Одовцевых.

Илья взял в руки свёрток, подержал его в раздумье и стал развязывать бечеву. Развязал, развернул и отложил в сторону бумагу. Илья отвёл назад затвор карабина, достал из правого кармана дрожащей рукой патрон, ввёл его в патронник и закрыл затвор. Оружие было готово к производству выстрела, то есть к совершению преступления. Мудриков опустился, сел на слой опила, вытянул ноги перед собой и ссутулился. Оружие лежало перед ним на коленях, а ствол оружия был направлен в сторону окна фронтона, в сторону дома Одовцевых.

Находясь на чердаке, как в духовке, Илья стал чувствовать, что как бы весь его организм печётся, то есть становится ленивым, расслабленным. Он сам себе казался абсолютно спокойным, но спокойствие было обманчивым: потупленные глаза выдавали его внутреннюю тревогу.

«Почему я не должен быть счастливым? – думалось ему. – Почему именно я? Это ведь несправедливо. Меня и без того счастье обошло, я и так уже наказан. Я ведь тоже хочу, чтобы и меня любили. А как я умею любить, умею быть преданным! Если надо, могу быть и ручным… Как несправедливо устроен этот мир: почему одним всё, а другим ничего?.. Если судьба сама не даёт, значит, нужно брать самому. Боже, как всё несправедливо. Нет, сто раз нет… Почему он, мой лучший и единственный друг? Почему не я? Отчего я такой несчастный? – бредил Илья. – Надо решаться: либо сегодня, либо никогда… Но что?.. Смириться?.. Согласиться с тем, что уже есть у меня? А что у меня есть?.. Пока ничего. Вот этим ничем нужно пожертвовать. Что мне друг – ничего, когда он лишил меня счастья в любви… Боже, какой бред… Нет, я не могу, я не знаю, как это…»

Вдруг ударил гром над самой его головой. Илья испугался, вздрогнул, и одновременно с тем палец руки, вольно лежавший на спусковом крючке карабина, нажал на него. Разумеется, самого выстрела Илья не слышал: грохот неба заглушил тихий шум выстрела. Между тем он интуитивно и испуганно передёрнул затвор, и оттуда выскочила стреляная гильза. Илья повернулся к окну фронтона.

На улице было сумрачно: огромная туча нависла над городом. Подул ветер, и с шумом окно захлопнулось. Участился ветер с порывами. Крупные капли дождя падали на кровлю крыши. Дождь усиливался, а вместе с тем усиливался и шум кровли.

– Нет, нет, – пробормотал Илья и засуетился.

Он дрожащими руками снова завернул оружие в бумагу, свёрток перевязал бечевой и поставил его в углу. Затем спустился вниз и зашёл в дом.

Ветер бился в окна. Быстро уходила туча. Всё быстро успокоилось – стало тихо, небо прояснилось. На улице свежо, хорошо. Одно удовольствие после такого раската находиться на свежем воздухе. Но на улицу Мудрикову выходить теперь отчего-то не хотелось, он почему-то неосознанно боялся выходить из дома.

V

Дождь застал Андрея Ивановича и Татьяну Тимофеевну в городе. Они не спешили возвращаться домой, несмотря на усталость. Прогуливаясь по мокрым от дождя улицам, они разговаривали. О чём разговаривали? О былом, настоящем и предстоящем.

– А что, если Ирина и Николай заявят нам, что завтра женятся? – сказал не без иронии Андрей Иванович. – Ну и что? – ничуть не удивилась Татьяна Тимофеевна. – Этого следует ожидать…

– Это произойдёт когда-нибудь.

– И обязательно произойдёт, Андрей Иванович, – сказала она, как бы испытывая сожаление.

– Непривычно будет…

– Нет, дорогой Андрей Иванович, я не о том думаю.

– Разве?

Татьяна Тимофеевна улыбнулась, еле усмехнувшись, и украдкой взглянула на спутника. Казалось, она испытывала зависть и вместе с тем горесть. Такое происходит, когда понимаешь или осознаёшь, что, оказывается, сложилось не так. В результате досада – не более того. Дальше, полагаю, они шли бы молча, думая о своём, если бы не повстречалась с ними Анна.

– А вот и я, – сказала она, подойдя к ним сзади.

– Откуда ты? – испугалась Татьяна Тимофеевна.

– От подруги… и представляете, скоро её старшая сестра выходит замуж. Меня на свадьбу пригласили.

– Представляем, – одновременно сказали Андрей Иванович и Татьяна Тимофеевна.

– О как! – удивилась Анна. – Счастливо жить будете!

– Почему? – спросили опять же одновременно Андрей Иванович и Татьяна Тимофеевна.

– Примета такая, когда вместе говорят одно и то же.

– Эх, эти ваши приметы, – отмахнулся Карлин.

– Да-да, Андрей Иванович, – говорила Татьяна Тимофеевна, – именно приметы.

– Вот и разбери вас, женщин, когда вы всерьёз, когда вы лукавите.

– А мы всегда всерьёз лукавим. Правда, мама?

Татьяна Тимофеевна посмотрела на неё с удивлением, но промолчала.

Анна испуганно спросила:

– А что?

– Красиво ты сказала, – заметил Андрей Иванович, – а главное, как нельзя правильно.

Анна тем была польщена, приняв за комплимент. Татьяна Тимофеевна же осталась сдержанной, хотя и довольной. За разговорами они, не заметив, дошли до дома. Андрей Иванович с ними простился и пошёл дальше, к себе домой.