Текст книги "Особый порядок"

Автор книги: Андрей Артёмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава четвёртая

I

Время! Как его отчасти не хватает, но порою не знаешь, чем и заняться. А пребывая в безделье, вдруг обнаруживаешь, что времени, оказывается, всегда предостаточно. И тогда возникают закономерные вопросы: куда торопиться? к чему суета? Так бывает поначалу, а после наступает тяжёлое томленье от безделья, именуемое никак иначе, как ленью.

Андрею Ивановичу, когда он находился на службе, времени на личную жизнь не хватало, потому в дальнейшем свою личную жизнь он обустроить не смог – может быть, и не хотел. Дневное время – само собою, разумеется, тут не пожалуешься. Было и другое. Часто случалось ему выезжать в вечернее время, после основной работы. А сколько было беспокойных, тревожных ночей, выходных, праздничных… Всего не упомнить. Мечтал Андрей Иванович о спокойствии: находиться по вечерам дома и спать в тёплой постели – и вот, когда оно настало (ему теперь с трудом верилось), не мог свыкнуться с долгожданным спокойствием. Организм его за годы службы выработал именно тот определённый режим времени. Теперь же, когда находился на заслуженном отдыхе, когда хоть сутками из дома не выходи да спи сколько угодно душе и телу, оказалось вдруг не так.

Андрей Иванович то ложился довольно поздно, то ложился слишком рано. Поднимался с постели тоже то слишком рано, то довольно поздно – это для него давно стало привычным, нормальным явлением. Такой разброд режима Андрея Ивановича уже привыкли видеть в доме.

Нравилось Ирине долго засиживаться с Андреем Ивановичем и вести беседы на разные темы, иногда даже спорить – соглашаться или не соглашаться. Но во многом их мнения совпадали – можно сказать, были они единомышленниками.

Странное поведение – отцовская ревность, она иногда проявлялась у Сергея Петровича. Происходили неясные беседы между Андреем Ивановичем и Сергеем Петровичем. К счастью, их разговоры далеко не заходили, так как все сразу, даже Дима, заступались за Андрея Ивановича. И Сергею Петровичу оставалось только выругаться двумя-тремя словами, махнуть на них рукой и смириться, не тая ни обиды, ни злобы. Ей-богу, смешно было бы видеть его таковым.

Уже ночь. Дима давно как спал. Елена Ивановна с мужем о чём-то тихо говорили в своей спальне, а Ирина и Андрей Иванович до сих пор находились в зале, где у них шёл тихий разговор.

– Дядя, а Илья сегодня предложил мне встречаться.

– Хорошее дело, скажу.

– Хорошее-то хорошее, но…

– Не хочешь с ним встречаться?

– Нет, я не о том.

– Понятно, ты ведь боишься, что подумает Николай.

– Вот именно, боюсь.

– Они хорошие друзья и поймут друг друга.

– Они-то понимают. Да вот поймут ли они меня? Не знаю…

Андрей Иванович с жалостью посмотрел на племянницу и улыбнулся.

– А у меня ни с кем никогда настоящей дружбы не было, – признался он. – Были, конечно, товарищеские отношения, которые ничем не обязывали. Не повезло мне не только в дружбе…

– И в любви тоже?

– И в любви, как видно.

– А я знаю кое-что, – радостно проговорила Ирина, будто именно от неё теперь зависело некое важное обстоятельство.

– Мне это нужно знать?

– Думаю… Не знаю точно.

– Ирочка, не томись ты, говори.

– Я сама точно, правда, не знаю. Было как-то дело, пару раз обратила внимание, как она на тебя глядела.

– О ком ты?

– Нет, дядя, я не уверена…

– Хорошо. Когда будешь уверена, тогда и скажешь. Договорились?

– Ладно.

– А как ты думаешь, в понедельник будет ли тебя встречать Илья?

– Может быть… Мне всё равно… Только он друг Николая.

– Значит, дело именно в Николае?

– Ой, дядя! Ну нравится он мне!

– Вот и встречайся с ним, а не прячься от него.

– А как?

– Эх, глупенькая ты.

– Дядя, подскажи.

– И чего здесь подсказывать? Увидишь его, подойди, поздоровайся с ним – да ступайте вы вместе. Заведи с ним какой-нибудь умный разговор.

– Ой…

– Вот потом и будет тебе ой… Хватит на сегодня. Поздно. Засиделись мы.

Они разошлись по комнатам. Андрей Иванович посмотрел на настенные часы: полночь.

Давно уже лежал в постели Андрей Иванович, но заснуть никак не мог. Вертелся он с бока на бок, даже бока устали. Надоела ему эта бессонница. Карлин поднялся, оделся и вышел из своей тёплой комнаты. Накинул утеплённую куртку, надел меховую шапку и вышел на улицу. Стояла тишина, хрустальная и звенящая. Жгло холодом – морозец. Карлин поднял голову вверх – а там звёзды да звёзды и луна, одна-единственная, круглая и ясная.

«Почему так: луна – холодная и далёкая, никого не может обогреть, вместе с тем она удивительно манящая. Сколько людских взоров к ней было устремлено? Сколько их ещё будет? Сколько поэтов и художников посвятили ей свои произведения. Удивительно! Почему так? – думалось Андрею Ивановичу, когда прогуливался он по улице. – Почему?.. Да потому, что это единственный свет в ночной мгле! Вот он, ответ! А что звёзды? Красиво! Они ещё дальше и ничуть не дают света, лишь радуют. А что человеку нужно? Свет да радость…»

Погуляв около часа, Карлин тихо вошёл в дом и прошёл к себе. Он чувствовал в себе ту лёгкую приятную усталость, которая непременно благотворно влияла на его здоровый сон.

II

Привычка, ей-богу, вторая натура. Она, говорят, и глупая, а к умному глупое так и пристаёт. Всё состоит из противоположностей, составляющих единое целое: как нет добра без зла, нет любви без ненависти, или что-то в этом роде.

Привычка наблюдать, изучать, сравнивать и сопоставлять – вот критерий познания, по которому делается умозаключение. Любому эксперту-криминалисту (и пусть даже бывшему) без этого никак нельзя. Привычка! Волей-неволей этим потом занимаешься всю жизнь. Криминалисту всегда интересен непосредственно предмет, небезынтересна даже маленькая деталь, способная рассказать о многом. «Как это так?» – спросите вы. «Всё очень просто, – будет ответ, – да непросвещённому в этих делах, боюсь, будет скучно». Но не об этом сейчас разговор. Не только есть привычка. Андрей Иванович был человеком творческим, мыслил образами – непременное дело (так и хочется сказать – дело рук) гуманитарного образования. Умение мыслить образами и видеть отдельные предметы как единое целое даёт возможность безошибочно определять целостность сложного предмета. «Видеть частное в общем и общее в частном», – Карлин, как эксперт, знал и помнил это высказывание.

Видение привычек сложной человеческой натуры позволяет определяться в нравственных или безнравственных сторонах человека. Криминалист относится к человеку как к объекту, если, разумеется, он, человек, интересен для изучения, исследования. Так объект уже представляется не только в видимой оболочке, физиологической натуре, но и обретает душевную форму, всегда противоречивую, в зависимости от обстоятельств. Это как один и тот же предмет при необычном для себя обстоятельстве может выглядеть совсем иначе. Возьмём, к примеру, монету или медаль: у той или другой есть лицевая и оборотная стороны, на которых имеются рельефные изображения и надписи, представляющие информационную ценность. Есть и третья сторона – грань, и она может нести кое-какую информацию. Это всё при обычных обстоятельствах. Но если раскрутить (это уже другое обстоятельство) ту самую монету или медаль – плоские предметы, то непременно увидишь тот самый или иной предмет уже в совершенно другом, сферическом, виде. Разумеется, прочесть что-либо на том или ином предмете, находящемся в таком состоянии, едва ли удастся – это только надо знать уже заранее. Так бывает и в круговерти жизни. Уже зная обстоятельства, можно предвидеть и поведение человека.

Таким образом хотелось узнать Карлину натуры двух друзей: Николая и Ильи, которые уже сами по себе казались ему людьми интересными.

Воскресный полдень. Карлин откуда-то возвращался, шёл по улице медленно. Его лицо выражало спокойствие, хотя внутренне он был недоволен.

– Добрый вечер, Андрей Иванович, – увидев его, сказал Одовцев, выйдя из дома на улицу. – Хватит мёрзнуть, заходите к нам.

– А-а, Михаил Михайлович! Здравствуйте. Что ж, и зайдём.

Карлин вновь оказался в большом светлом зале, где находился Николай и читал книгу.

– Добрый день, Андрей Иванович!

В глазах Николая блеснула радость; в его глазах – открытость и наивность. Карлин протянул ему руку.

– Андрей Иванович, – вдруг обратился Михаил Михайлович, – мне нужно на часок исчезнуть. Вот-вот должны будут подойти Татьяна Тимофеевна и Анюта.

– Прекрасно! А мы с Николаем пока здесь побудем.

Одовцев вышел. Сразу после его ухода в доме по полу прошёлся холод.

– Ну, дорогой, как делишки идут у тебя?

– Да вот, к сессии готовлюсь.

– Хорошо, – сказал Андрей Иванович и, подумав, продолжил не без умысла: – Ирина тоже готовится.

Николай не знал, что сказать сразу. Андрей Иванович выждал паузу.

– А как она вообще-то?

Карлину этого и нужно было: чтобы он сам первым заинтересовался, переборов в себе нерешительность. И это было лишь началом. А начало развязалось – завяжется и конец.

– А тебе действительно интересно знать?

– В общем, да.

– Если в общем, то тогда не помешало бы и чаю попить для начала.

– Хорошая идея.

Через несколько минут уже в другой комнате они за чаем продолжили разговор.

– Итак, – продолжал Андрей Иванович, – если в общем…

– Я так, образно сказал «в общем».

– Ну ладно, будь по-твоему, – как бы извиняясь, принял во внимание Карлин и спросил: – А чем конкретно она тебе кажется интересной?

– Умная, скромная, добрая…

– О, это достаточно хорошие качества.

Николай улыбнулся и отпил горячего чая, а после продолжил:

– Только мне кажется, она боится…

– И кого или чего?

– Меня, – невнятно проговорил Николай.

– Нет, это не так, то есть не совсем так.

– Как же?

– Любой человек чего-то да боится. Она боится не тебя. Боится твоего… как бы выразиться, – и Карлин задумался, – твоего решения, что ты ей скажешь.

– Я ничего плохого ей сказать не смогу.

– Прекрасно! У единого живого организма всегда имеются две особенности стати, две противоположности, притягивающиеся друг к другу. Так и липнут, так и норовят стать целым. В вашем же случае имеются решительность и робость. Как ты думаешь, чего больше в тебе: решительности или робости?

Николай задумался. Сделал снова глоток чая и неуверенно ответил:

– Думаю, что я могу принимать нужные решения.

– Это хорошо, когда после обдумывания принимаются решения. Главное, принимать их не только правильно, но и вовремя… А Ирина какой тебе кажется?

– Ну, Андрей Иванович, она ведь трусиха такая, – заметил Николай. – Она, вернее сказано будет, такая нерешительная, – уточнил он.

– И всё-таки ты правильно заметил. Мне вот что хочется ещё у тебя спросить: как вы стали такими хорошими друзьями?

– С Ильёй?.. Точно теперь не помню. Как-то нас сразу друг к другу потянуло. Я не знаю, что нас так связывает. Бывает такое.

– Вы совсем разные. И о чём вам удаётся говорить? Ты, как я вижу, парень открытый; поговоришь с тобой – и ты как на духу. А Илья замкнутый, но, вероятно, общительный, раз вы так друг к другу привязались.

– Вы сами только что говорили о двух противоположностях.

– Ну да…

Пришли Татьяна Тимофеевна и Аня.

Увидев Андрея Ивановича, хозяйка воскликнула:

– Боже, какой у нас гость!

– Гость как гость…

Николай и Андрей Иванович вскоре перешли в зал. Николай после разговора с Карлиным за чаем чувствовал в себе ту лёгкость, которая бывает после исповеди. Теперь Андрей Иванович виделся ему не тем строгим стариком, каким казался до знакомства. Молодой человек теперь точно знал, что строгая внешность старика лишь видимая ширма, за которой кроется самая обыкновенная простота, человеческое добродушие. И как это Николай мог так ошибаться? Ничего, такое случается со многими.

Татьяна Тимофеевна вошла в зал и, присаживаясь на диване возле Андрея Ивановича, сказала, чтобы завести разговор:

– Поговорили уж.

– Да, не молчать ведь нам было, – ответил Карлин.

– Я знаю тебя, – не замечая для себя, перешла она на «ты», – тебе обязательно нужно с кем-нибудь поговорить. Никак не можешь без этого.

– Такая во мне потребность.

– Раз такая потребность, так давай и мы побеседуем.

– Это будет прекрасно.

Николай ушёл в соседнюю комнату.

Долгий их разговор носил в большей степени конфиденциальный характер, потому, я полагаю, да простят меня читатели, не следует о нём распространяться. Есть всё-таки неприкосновенные вещи, закреплённые законодательством и, если хотите, нравственностью.

За эти два дня Андрей Иванович уяснил-таки для себя одно немаловажное обстоятельство, он знал по опыту: невозможно, чтобы две разные личности могли столь долго находиться рядом. Такое затянувшееся явление грозит возможному столкновению, в котором одному несдобровать. Но как кому-то третьему своевременно и незаметно вмешаться в обстоятельство, грозящее неприятным столкновением, скандалом, вмешаться так, чтобы не дать возможному случиться? Андрей Иванович находился в том затруднении, когда опускаются руки. Как хорошо было бы, если б он ошибался. Говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Что ж, положимся на волю Божью.

III

Ирина рано возвращалась из института. А у Татьяны Тимофеевны время обеденного перерыва, она всегда обедала дома. Обстоятельство привело Ирину и Татьяну Тимофеевну встретиться в городском автобусе. Завязался между ними разговор. Одовцева пригласила Ирину отобедать вместе с нею, у неё дома. Приглашение принято. Вскоре автобус остановился, и они вышли.

Путь от автобусной остановки до дома Одовцевых занимал не более трёх минут – для серьёзного разговора, разумеется, мало. Стало быть, начинать его лучше дома.

Они вошли в дом. Татьяна Тимофеевна сначала хотела отправить Ирину в зал, но поступила иначе.

– Ирина, помоги мне, пожалуйста, приготовить обед. Вдвоём быстрее будет.

И вдвоём стали хозяйничать. Обед приготовлен быстро и вкусно…

Татьяна Тимофеевна увидела в Ирине старательную и хозяйственную девушку. Увидеть это ей было очень важно: ведь как-никак подруга Николая. За обедом, за разговором прошло время.

– Мне на работу пора собираться, – объявила Татьяна Тимофеевна и спросила: – А тебе куда?

– Мне домой.

Ирина оделась, вышла из дома и быстро направилась к себе. И без того трудно читать чужие мысли, но особенно трудно разгадывать их, когда в голове они беспорядочны, хаотичны. Беспорядочно думалось Ирине о хорошем или скверном? Зачем она была звана в дом Одовцевых? Что это значило? Что от неё хотели? Ей показалось, что прошла вечность. Однако Ирина дома оказалась за считаные мгновения. Она, как мышка, проскользнула в свою комнату. Её даже не заметил Дима, мимо которого она проследовала. Он же увлечённо сидел за компьютером.

Наступил вечер. Только что вернулись с работы родители Ирины. В доме все оживились. Особенно весёлой казалась Ирина. Никто не мог понять, чем это было вызвано. Впрочем, Андрей Иванович догадывался.

Прошёл вечер. Прошла ночь…

Ирина уходила на занятия в одно и то же время: в восемь часов утра. В это же время уходил и молодой Одовцев. Сегодня сложилось немного иначе. Николай отправился сразу не на автобусную остановку, как обычно, а к дому Репниных. Подходя к дому, он увидел выходившую из него Ирину. Она не сразу его приметила: стояли ещё утренние сумерки.

– Доброе утро! – сказал Николай.

– Здравствуй! – машинально ответила Ирина и так же машинально спросила: – Это ты, Николай?

– Да.

Ей хотелось сказать «Ты меня ждёшь?», а получилось еле внятное:

– Что ты здесь делаешь?

– Надумал вместе с тобой доехать до центра.

Институт, в котором училась Ирина, находился в центре города. Недалеко, впрочем, находился и университет. Быстро добрались они до центра.

– Не знаю, получится ли у меня встретить тебя после занятий: я буду допоздна, – с досадой сказал Николай.

– А не думай ты! – шутя объявила она. – Теперь есть кому меня провожать.

– Правда? Я как-то забыл про это.

Николай знал, что уже несколько раз его друг встречал после занятий Ирину и провожал её до дома. Ирина посмотрела на него удивлённо.

– Тогда я спокоен, – улыбнулся Николай.

– Вот именно, будь спокоен. Пока, до вечера!

Николай вновь улыбнулся. Они разошлись счастливыми. Ириной и Николаем лекции сегодня воспринимались с трудом: другое им приходило на ум. Ох уж эти романтики, влюблённые!..

IV

Скоро Новый год: через неделю, а там – нешуточное дело! – пойдут новогодние каникулы, которые продлятся до самого Рождества. Начались активные приготовления к празднику. Только одно само приготовление к нему уже создавало праздничное настроение.

В углу зала дома Репниных стояла высокая искусственная ёлка, её только что собрали, и от неё шёл специфический, создаваемый ароматизаторами, лёгкий запах. Разумеется, не сравнится с настоящей, живой ёлкой, но зато пушистая, не оставляет мусора, а на следующий год её опять можно будет собрать и нарядить. Ёлка эта – новогодний подарок Андрея Ивановича. Завтра пойдут по магазинам выбирать ёлочные украшения.

Опять ночь, в доме тишина. Андрей Иванович и Ирина в зале вели между собой разговор.

– Значит, ты говоришь, – спрашивал Андрей Иванович, – Николай вместе с другом Новый год встречать будет в деревне?

– Николай мне так сказал. Об этом они договорились заранее.

– Если они уже договорились, значит, так и должно быть… Значит, без тебя Николай встретит Новый год… Ну, не расстраивайся…

– Я и не расстраиваюсь.

– А помнишь наш недавний разговор? – продолжал Андрей Иванович. – Ты мне на днях что-то хотела сказать… Или ты до сих пор не определилась?

Ирина задумалась. Ей вспоминался недавний разговор. И вспомнила.

– Ну да, дядя, теперь я уверена.

– Уверена?

Она немного помолчала и утвердительно ответила:

– Уверена.

– Тогда я слушаю. Ты меня заинтриговала.

– Я?

– А кто же?

– Мудрикова, – последовал быстрый ответ.

– Кто? – будто не расслышав, спросил Андрей Иванович.

– Анастасия Алексеевна.

– Растолкуй мне, старику.

– Дядя, а как она тебе?

– Ой, племянница! Вижу, ты хитришь.

– Я просто не знаю, как сказать, – Ирина вздохнула и, собравшись с духом, объявила: – Она тебя любит!

– Кто? Анастасия Алексеевна? Мудрикова? – спрашивал Карлин. – Тебе, подозреваю, это сказал Николай? – Ну, он.

– А ему сказал, конечно, Илья?

– Наверно. А кто же, кроме него?

– Вот она где, цепная реакция.

– Я правду говорю, дядя. Она выследила тебя из окна своего дома, когда ты стал ходить к Одовцевым.

Карлин задумался. Наконец сказал:

– Прекрасно, когда кого-то любят!

– Прекрасно! – согласилась с ним Ирина.

– А чем чёрт не шутит? Вот возьму да женюсь на ней и перейду жить к ней, – сказал Андрей Иванович и улыбнулся.

– Шутишь, дядя? – рассмеялась племянница.

Карлин в лице переменился: лицо сделалось серьёзным и задумчивым. Андрей Иванович взглянул на племянницу. Ирина не знала, что теперь и говорить.

– Шучу я, шучу, хорошая моя.

– Эх, дядя, шутки у тебя.

– Согласен, такими вещами не шутят. Слушай-ка, тебе Николай случайно не проговаривался, есть ли у Ильи подруга какая-нибудь?

– Нет.

Но это был неуверенный ответ. Андрей Иванович вновь задумался.

– Хотя вот был недавно случай один, – продолжила она. – Однажды он с Аней находился на улице…

– Подожди, кто – он? Николай или Илья? – спросил Андрей Иванович, перебив её.

– Кто?.. Николай. Так вот, они находились на улице недалеко от своего дома и разговаривали между собой. Разговор вдруг завёлся об Илье. А сестра, не думая долго, ляпнула: «Он не в моём вкусе». Как раз в это время сзади подходил Илья – был близко, и не услышать нельзя было. А услыхав, он вдруг переменился в лице и неодобрительно фыркнул.

– Между ними есть что-нибудь?

– Ничего, – ответила Ирина.

– А тебя он по-прежнему встречает и провожает?

– Кто? Илья?

– Он.

– Иногда встречает.

– Смотри, как бы чувства твои не повеяли в другую сторону, – улыбнулся Андрей Иванович.

– В какую сторону, дядя?

– В сторону Ильи.

– Ну вот ещё… – не договорила она.

Андрей Иванович оказался в нерешительности, он не знал, о чём теперь говорить. Вот умница Ирина!

– Дядя, а из любви правда бывают убийства? – спросила она, думая, что спрашивает какую-то ерунду.

– Это ты откуда взяла?

– В книгах написано.

– Начиталась-таки… Бывает, конечно.

– А ты часто выезжал на убийства?

– Хватало. И зачастую происходили ночью. Как известно, тёмные делишки творятся в тёмное время… Всякое бывало: кто из любви, по ревности своей, кто по глупости. Всякое бывало… Вот случай был один. Помнится, я учительствовал тогда, был ученик у меня с длинным языком – пакостный на язык. Как-то раз я разозлился на того ученика во время урока: достал он меня своей наглой болтовнёй. А уже по школе ходила молва про меня, что у меня паршивый язык: если я что скажу, то обязательно случится. И сказал я ему на уроке, а этого никак делать не следовало: «Знаешь, друг, у кого язык длинный, у того жизнь короткая. Точно я тебе говорю, что напорешься на кого-нибудь со своим языком». Он изменился в лице, правда ненадолго, но долго на меня злился. На язык оставался он по-прежнему пакостным. Через год я оставил школу. Стал служить в милиции криминалистом. Так вот, через год после моего ухода из школы он вышел из неё, сдав кое-как выпускные экзамены. Шло время – прошло ещё два года. И каково было моё удивление, когда мы со следственно-оперативной группой прибыли на место происшествия и обнаружили труп молодого человека – того самого, которому я некогда напророчил короткую жизнь. Нашли его зарезанным: глубокая рана была в боку. Мучился какое-то время бедняга, напоровшись на нож. Нашли и преступника скоро. Стали разбираться, и выяснилось, что виной был того самого пакостный язык: не стерпел убийца оскорбления.

– Эх, – вздохнула Ирина и процитировала поэта: – «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…»

– Как это верно, – согласился Андрей Иванович. – Надо прежде думать, а потом только говорить или делать. Такова вот мораль… Однако «и нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать», – закончил он цитирование.

На этом они разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

Андрей Иванович разобрал постель и нырнул под одеяло, точно ребёнок. Какое-то время оставался лежать на спине.

«Значит, Мудрикова? Женщина, в принципе, премилая; я бы даже сказал больше… Эх, понесло меня, старика! Что ж, Анастасия Алексеевна, ждите меня завтра у себя. Обязательно приду. Ведь надо наконец-то познакомиться лично», – сказал он мысленно самому себе и повернулся на бок лицом к стене. Таким образом он любил засыпать.

V

Чудесный выдался день. Как там у нашего классика? «Мороз и солнце; день чудесный!..» Звонко под ногами скрипел снег. Андрей Иванович шёл к Мудриковой. Он испытывал юношеское волнение перед предстоящим свиданием. Кто его знает, что оно даст? Однако следует сказать, что Андрей Иванович не имел при себе какого-либо плана, о чём станет с ней говорить. Он полагался на обстоятельства: пусть будет так, как пойдёт само собою. Такое попустительство было чем-то новым, несвойственным для него.

Карлин вошёл в дом. Хозяйка была восторженно удивлена, когда увидела гостя. Ей сразу захотелось с ним заговорить, но вдруг почувствовала, что не может говорить.

– Никак не ждали меня? – неуверенно спросил он, и одновременно в нём проявилось некое нахальство. – А я вот, как видите, заявился. Здравствуйте, Анастасия Алексеевна.

– Да, – наконец непонимающе и чуть слышно произнесла Мудрикова.

– Что «да»? – спросил гость, снимая с себя верхнюю одежду.

– Здравствуйте, Андрей Иванович, – сказала хозяйка, когда пришла в себя.

Карлин стоял в прихожей, он не мог решиться, куда ему проходить – в зал или на кухню. Куда предложит пройти хозяйка? И она предложила в зал.

Долго между ними разговора не получалось. Наконец он решился спросить:

– Слышал, что Илья Новый год встречать будет в деревне.

– Будет в деревне, вместе с Николаем поедут.

– А вы?

– Я тоже. Только позже. В самый последний день.

– И как долго там будете?

– Буду дня два: в доме печку кому-то топить надо.

– А Илья с Николаем?

– О-о-о, – махнула она рукой, – долго они будут, до самого Рождества. Вы же ведь знаете, какие они друзья. – Разумеется, – продолжал Карлин с некой завистью. – А хорошо в деревне.

– И не думайте, Андрей Иванович: мало чего там хорошего теперь, скажу я вам.

– Почему так?

– Сразу не ответишь. Пожить там нужно, чтобы узнать.

– А я пожил бы.

Хозяйка жадно смотрела на гостя и, казалось, была если не счастлива, то, вероятно, в радостном настроении. Замечу, что слова «счастье» и «радость» не всегда одинаковы по значению. Андрей Иванович, мало-помалу разговорившийся, по-прежнему испытывал внутреннюю скованность и неуверенность, мешавшие ему оставаться последовательным. Отчего разговор получался незавершённым, ломаным. А Мудрикова видела, как Андрей Иванович от того мучился. Трудно объяснить мне, мужчине, почему женщине так важно, когда мужчина пребывает в смятении, когда мучается он. А вместе с тем как она умеет успокоить и утешить его! Может быть, им этого и нужно.

– Вы, Андрей Иванович, что любите – чай или кофе?

– Без разницы. Если кофе, то только с молоком.

– Будет кофе с молоком, – сказала она и, поднявшись со стула, ушла на кухню.

Андрей Иванович стал осматривать комнату. Она казалась простой, бедноватой, зато в ней было тепло, светло и даже уютно. Окна комнаты глядели на улицу, можно было свободно наблюдать за прохожими. А от скуки иногда можно и понаблюдать; уверяю, время проходит за таким занятием незаметно, быстро. Ни один прохожий не похож на другого – это как раз и увлекательно, и развивает наблюдательность.

– Вы, Андрей Иванович, где будете пить кофе? – спросила хозяйка на пороге комнаты.

– А вы где?

Анастасия Алексеевна улыбнулась, ничего не ответила и ушла. А через пару минут они пили кофе в зале.

– Когда Илья возвращается с работы? – поинтересовался Карлин.

– Обычно в пятом часу вечера, но в последнее время – поздненько что-то.

– На работе задерживается?

– Нет. Ирину, племянницу вашу, дожидается. Знаете, наверное?

– Есть такое дело. Только я сомневаюсь, стоит ли ему…

– Я ему тоже об этом сколько раз говорила.

– И что же он?

– Что же?.. Отвечал мне: «Не твоё, мать, дело. За своим счастьем я сам себе охотник и буду охотиться».

– Вот даже как!

– Да.

– А как же тогда Николай? Они-то ведь друзья? Нехорошо будет…

– Друзья?!

– Вы что-то этим хотели сказать, Анастасия Алексеевна?

– Не всё объяснимо в жизни.

– Это верно.

– А как быть, Андрей Иванович? Вы мне помочь сумеете?

– Я? И как? – удивился он.

– Если бы знать самой. Он же упрямый у меня, но добрый, как отец…

– А кто отец? – вырвалось изнутри Андрея Ивановича.

Анастасия Алексеевна улыбнулась и едва покраснела. Она испытала стыд, какой случается у совсем молодых особ. Мудрикова отвечать ему не стала…

Давно уже выпит кофе. За окнами начинало темнеть. Гость собрался уходить.

– Приходите ещё, Андрей Иванович, я буду вас обязательно ждать.

– Обязательно приду. До следующего раза, Анастасия Алексеевна, – простился он и вышел из дома, плотно закрыв за собой дверь.

Ай да Карлин! Удивил-таки и осчастливил-таки несчастную бабу, ой, простите, – женщину. Порадовал-таки Мудрикову, или, если хотите, Анастасию Алексеевну, своим скромным, неожиданно-нежданным посещением. Как мало, оказывается, нужно женщине для радости, а может, даже и счастья.

Андрей Иванович шёл домой. Скрипел снег под ногами более звонко, нежели днём. Пребывание его в доме Мудриковой оставило в душе и в сознании в общем приятные впечатления. И всё было бы ничего, если бы не одно услышанное: «За своим счастьем я сам себе охотник и буду охотиться».

– Интересно, каким это образом? – спросил сам себя Карлин вслух и посмотрел по сторонам.

Андрей Иванович вошёл в дом. Он застал всех домочадцев за работой, они наряжали ёлку.

– Наконец-то, пришёл, – сказала Елена Ивановна, – не дождались тебя.

– Что случилось?

– Не хотелось наряжать ёлку без тебя, но не вытерпели: страсть как хотелось Диме её скорее нарядить.

– И наряжали бы без меня.

– Дядя, дядя, – голосил Дима, – пойдём скорей вместе с нами ёлку наряжать.

– Дай разденусь только.

На всех лицах светилась радость предстоящего скоро праздника. Ирина, наряжая ёлку, поглядывала на Андрея Ивановича и пыталась уловить в нём какую-нибудь особенность. Не знаю, умела ли она, как дядя, улавливать в лицах особенности, хорошо спрятанные под притворной маской. Нет, вероятно, не умела.

Вскоре, когда ёлка осталась наряженной, Ирина подошла к Андрею Ивановичу – ей не терпелось знать.

– Дядя, как она? Ну? Ну, говори.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Не знаю.

– Посидели, поговорили, кофе попили. Что ещё надо? Ты хочешь, чтобы всё делалось скоро? Так только в глупых книгах да фильмах происходит.

Ирина быстро ушла в свою комнату, чему-то радуясь.