Текст книги "Серебро и свинец"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Владимир Серебряков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Мост был опущен, а надвратная решетка – поднята: видно, замковая стража не слишком опасалась нападения. Да и кто осмелится покуситься на покой кирна? Дикие звери не подходят близко к человеческому жилью, а дикие люди с Беззаконной гряды предпочитают пощипывать купеческие караваны да взимать дань с наотшибных деревушек. Даже часовой у ворот, приметив гильдейский знак на груди Тауринкса, пропустил друида без единого слова.

Тауринкс шел по замку уверенно, не выказывая ни усталости, ни неуверенности, хотя и того, и другого накопилось в его душе изрядно. Несколько дней он петлял по лесам, сбивая со следа возможную погоню, и перешел Драконью реку не ближним бродом, а дальним, откуда еще четверо суток брел без роздыху до владетельского кирна. Сонливость приходилось отгонять чарами, а то и, взобравшись на дерево и околдовав местную живность, задремывать особенным, друидским сном на несколько часов, чтобы восстановить силы. И постепенно Тауринкса брало сомнение – а стоит ли ему тащиться в замок, чтобы передать свое запоздалое предупреждение? Десять дней, отпущенные им старосте Тоуру, давно миновали, и владетель, верно, уже отправил дружинников да чародеев к воротам, чтобы разобраться с пришлыми демонами. Надо ли ноги тереть, чтобы повторить уже давно ведомое?

Но чем ближе друид подходил к замку, тем яснее ему становилось – либо владетель не получил вестей из деревни, либо, что вернее, не придал им значения. Мало ли о чем болтают невежественные порубежники? Ни следов войска не видел Тауринкс, ни признаков начавшейся войны. Хотя, возможно, владетелю Бхаалейна удалось решить дело миром?

Нет, его гонцы смогли бы добраться до лагеря пришельцев и вернуться в кирн так быстро, разве что отворив чародейный створ – а таких таланов не может быть в здешнем захолустье. Отверзательские роды все находятся на императорской службе, и их потомки либо в столице живут, либо несут дозор в гарнизонах и на переходных полях, чтобы державное войско могло по первому зову явиться в любой край обширного Эвейна. А случайных таланов такого вида до обидного мало.

Первым, кто осмелился заступить дорогу непрошеному гостю, оказался дородный мужчина в темно-красном камзоле старинного кроя.

– Коун друид, – проговорил он внушительно, – не позволите ли осведомиться, кто вы и с каким словом явились в кирн Бхаалейн?

– Позволю. – Тауринкс подавил искушение зачаровать толстяка на месте, невзирая на все правила вежества. Кто знает, каким даром тот может обладать, несмотря на отсутствие гильдейского знака? – Тауринкс ит-Эйтелин, гильдии друидов свободный чародей, со срочным делом к владетелю Бхаалейна.

– Мощный Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн едва ли сможет принять вас немедля, коун, – ответил толстяк. – Он занят испытанием силы, и тревожить его…

– А с кем, позвольте узнать, я имею честь беседовать, что вы, коун, беретесь судить, чего может, а чего не может здешний владетель? – поинтересовался Тауринкс.

Человек, хорошо знавший друида, услышал бы в его голосе звон набатного колокола. Но те немногие, кто мог сказать о себе такое, остались на южных пределах.

– Раатхакс ит-Ллайшар, управитель замка, к вашим услугам, коун, – церемонно промолвил толстяк, надуваясь от собственной значимости.

– Веди меня к своему господину, Раатхакс ит-Ллайшар, – прошептал друид громовым голосом, одновременно нащупывая в сознании Раатхакса нужную струнку. – Или, клянусь Керуном, я…

– Хорошо, хорошо, – сдался управитель. – И пусть гнев Рахтаварина ат-Бхаалейна падет на вашу голову, коун друид!

Тауринкс улыбнулся про себя. Все же хорошо обладать властью над живыми тварями! Пускай часто эта власть ложится на плечи бременем, но мгновения, когда ее приходилось применять для восстановления должного, казались друиду счастливейшими. А то, в самом деле, что за блажь – не допускать чародея до владетеля!

Читать мысли впрямую друид не мог, а расспрашивать управителя о талане здешних владетелей после того, как только что запугал его до полусмерти, было не совсем удобно. Поэтому он понял, что ат-Бхаалейны – род движителей, только когда увидал, каково испытание владетельской силы.

Рахтаварин ит-Таварин оказался крупным мужчиной зрелых лет – не жирноватым, как его управитель, а именно крупным, точно тяжести, поднимаемые его чарами, заставляли нарастать мышцы на и без того массивном костяке. Пожалуй, решил друид, в молодости этот силач мог бы поднять коня, не прибегая к помощи магии. Но сейчас, хотя мышцы его перекатывались буграми под тонкой рубахой и пот стекал со лба, он не имел права прикоснуться к каменной глыбе перед собой даже пальцем. Да и не помогло бы это ему. На взгляд Тауринкса, такую махину не подняли бы и десятеро здоровых мужчин. И двадцать не стронули бы. И вообще, как она оказалась в полуподвале одной из башен замка, было совершенно непонятно.

Друид замер на пороге. Каменная громада шевельнулась на своем подпоре, шерхнулась туда-сюда и тяжело осела, ощутимо придавив столбы, на которых покоилась.

– Н-нет-т-т… – с натугой выдохнул владетель, распрямляясь.

– Здравы будьте, коун Рахтаварин, – почтительно поздоровался Тауринкс, отделяясь от двери. Он понимал, как досадно было дородному владетелю уступить в силе тому, кто принес сюда эту глыбищу, и чуял, что лучше бы не тревожить его в таком настроении – но весть была важнее.

– И вам здравия и жизни долгой, коун друид, – отозвался владетель Бхаалейна, оборачиваясь. – С чем пожаловали, гость незваный?

– С дурными вестями, – ответил Тауринкс и примолк.

– Ну что же вы? – с едва заметной издевкой промолвил Рахтаварин ат-Бхаалейн. – Это с добрыми вестями медлить можно, они, как рябина зимняя, только слаще становятся, а злые прежде урожаю срывать надобно.

– На твоей земле, владетель, отворились стоячие камни, – проговорил друид и безо всякой радости увидал, как омертвело брылястое лицо владетеля. – На твою землю явились ши.

* * *

– И да здравствует Коммунистическая партия Союза Советских Социалистических Республик! – закончил Бубенчиков. – Ура, товарищи!

– Да славится в веках, – перевел Лева, – отряд коммунистов единого народовластного и народоправного государства.

Он уже не думал о том, что могли понять из этого местные, потому что в голове у него безумными восьмерками вертелась только одна мысль: «Боже, когда же все это наконец закончится!»

Он предполагал, что из этой затеи не выйдет ничего хорошего, что будет плохо, но ТАКОГО… такого он не ожидал. Даже от Бубенчикова.

Собравшиеся крестьяне встретили окончание речи озадаченной тишиной. Некоторые переглядывались, кто-то весьма выразительно пожимал плечами, но ни один из них не произнес пока ничего, что измученный Шойфет мог бы истолковать замполиту как восторженную реакцию «порабощенного классовыми пережитками» населения.

– Что это с ними? – не выдержал в конце концов сам Бубенчиков. – Почему это они так странно стоят? Может, не поняли чего-то?

«А не поняли потому, что какой-то примазавшийся к завоеваниям Великой Октябрьской социалистической революции элемент не сумел правильно донести до них всю глубину порыва лица лучших представителей мирового пролетариата», – машинально продолжил за него Лева и ужаснулся.

– Наверное, они просто не знают, как на это реагировать, – выкрутился он.

Это было даже почти правдой.

– Они привыкли, что до них доходят только распоряжения э-э… властей… феодалов, – торопливо добавил Лева. – Ну, например, приедет, допустим, глашатай, огласит очередной указ, развернется и уедет.

– И то верно, – неожиданно поддержал его старший лейтенант. – Под кнутом не больно-то помитингуешь.

– Так покажите им! – воскликнул Бубенчиков. – Подайте личный пример!

Лейтенант посмотрел на Леву выпученными глазами, зачем-то откозырял и спрыгнул с БТРа.

– Ур-ра! – недружно рявкнули десантники. – Ур-ра!

– Слава КПСС! – неожиданно выкрикнул кто-то режущим слух фальцетом из-за второго БТРа.

Леве отчего-то немедленно захотелось объяснить эвейнцам, что Слава КПСС – это не два разных человека и даже не один, а вообще не человек и тем более – не еврей.

Бубенчиков, грохоча ботинками по броне, пробежал на корму и, высунувшись, попытался обнаружить провокатора, но кричавший уже успел надежно скрыться.

– Скажите им, что они могут задавать вопросы, – скомандовал он Леве.

– Э-э… если кто хочет спросить что-нибудь – просим! – выкрикнул Лева.

В толпе местных началось какое-то шевеление, завершившееся тем, что из нее выдвинулся невысокий плотный мужик в потертой кожаной куртке. Чем-то он напомнил Леве давешнего старосту Тоура, хотя на этот раз бляхи не наблюдалось.

– Кхе-кхе, вы, почтенные коуне, должно быть, издалека прибыли? – осведомился он.

– Что он спрашивает? – нетерпеливо спросил Бубенчиков.

– Откуда мы прибыли, – перевел Лева.

– Скажи ему! – Замполит на миг задумался, выискивая подходящую к обстановке цитату. – Скажи ему, что мы преодолели барьер между мирами, чтобы протянуть им братскую руку интернациональной помощи!

«Если я ему это сумею перевести, он точно решит, что мы из психушки сбежали, – пронеслось в голове у Шойфета. – Про параллельные миры я бы еще смог объяснить…»

– Мы из-за Восточного океана, – решившись, сообщил эвейнцу он. – Вот, вверх по реке поднялись…

– И долгонько, видать, добираться пришлось, – полувопросительно-полуутвердительно сказал крестьянин. – Дорога-то по морю тяжка, не то что по землице благословенной. Шторма там всякие, чудища морские… опять же?

«Куда это он клонит?» – озадаченно подумал Лева.

– Он спрашивает, большие ли трудности встретили мы на пути, – сказал он.

– Стране победившего социализма не страшны никакие преграды, – убежденно заявил Бубенчиков и, обращаясь уже ко всей толпе, выкрикнул в мегафон: – Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики!

– Ур-ра! – на всякий случай рявкнули десантники.

– Вот и я говорю, – продолжил крестьянин, – дорога далекая, тяжкая. Забот у вашего воеводы, – он задумчиво посмотрел на Бубенчикова, – по всему видать, немало выпало. Так, может, вам целитель хороший надобен? Тут неподалеку другая деревня есть, побольше – Птички прозывается, так там Маггра-целительница живет. Дар у нее хороший, на все владение слывет. Да и сама она… недаром девчонку от кого-то из Картрозов заимела, чуть не от самого… – Эвейнец осекся и, снова посмотрев на замполита, закончил: – А то у нас деревня-то маленькая, всего-то две дюжины дворов – какой уж тут лекарь? Так, ну, брухиму вылечить, ну, зуб заговорить. У нас и кузнеца-то приличного нет, а уж лекаря… Друида опять же, поля заговорить, а то вона какая жара стоит, сохнет все на корню…

– Что он там бормочет? – осведомился Бубенчиков.

– А?.. – переспросил Лева, выходя из ступора. – Что? Ах да. Он говорит, что село у них маленькое, и советует проехать в более крупный населенный пункт, расположенный неподалеку.

– И все? – с подозрением посмотрел на Леву замполит. – Больше он ничего не сказал?

– Еще он жалуется на плохие условия жизни, – отозвался Лева, сообразив, что тираду местного старосты переводить одной фразой подозрительно. – Проблемы с сельским хозяйством… Некачественное медицинское обслуживание… Право первой ночи…

– Скажите ему, – с пафосом возгласил Бубенчиков, – что советская власть избавит их от этого гнета!

Лева Шойфет понял, что готов вместе с туземцем-старостой волочь замполита к лекарю. Лучше – к психиатру, и если придется – силой. Он уже готов был нести любую отсебятину, лишь бы не повторять за замполитом.

– Может быть, действительно лучше отправиться в большой поселок, – робко предложил он.

– Время уже позднее, – возразил старлей, поглядывая на низко стоящее над восточным горизонтом солнце. – Не успеем.

– А далеко это? – спросил Бубенчиков задумчиво. Лева объяснил, поминутно переспрашивая у старосты.

– Еще километров двадцать самое малое, – перевел старлей в более привычные меры туземное «а ежели средним шагом…». – Смотря как ходить. Что там у нас по карте?

– Деревня номер восемь, – подсказал ему лейтенант Баклушин. – Двадцать один километр.

– Тогда… нет, две машины до темноты вывезти не успеем, – заключил замполит. – Лейтенант Баклушин – принимаете на себя командование первой машиной, движемся к точке эвакуации. Старший лейтенант Викентьев – вызовите вертолет к точке эвакуации, а сами принимаете командование третьей машиной. Товарищ Шойфет – выясните у этого гражданина, где можно разбить лагерь по дороге в эти… Птички. Я отправлюсь на первой машине в лагерь, а вам, старший лейтенант, поручаю продвигаться по дороге в направлении деревни Птички. Время встречи вам сообщат по рации.

Ни он, ни Лева Шойфет, ни даже десантники не обратили внимания, как молодой парень, похожий лицом на деревенского старосту, на поспешно выпряженной из плуга лошадке порысил короткой тропой через лес, но не в сторону Птичек, а к Дальнему Капищу, где жил ближайший чародей, способный связаться мыслями с придворным провидцем владетеля Картроза. В самой деревне такого кудесника не нашлось – поселок и правда был небольшой.

* * *

– Что-о?!

В гневе владетель Картроз, обычно не повышавший голоса даже на самых отъявленных бездельников, мог реветь не хуже лося в гон. Что он и продемонстрировал гонцу, явившемуся к нему с вестью о пропагандистских потугах замполита Бубенчикова.

– Льячи! – бросил владетель. – Собери дружину!

– Но, владетель… – замялся старшина. – Если это и впрямь демоны стоячих камней…

– Тем более наш долг – очистить от них землю Картроза! – патетически возгласил владетель. – Если же это окажутся простые разбойники, неведомо как заручившиеся помощью колдунов, мы преподадим им такой урок, что они ввек не сунутся на наши земли!

– Это ши, коун владетель, – почтительно, но твердо проронил гонец. – Их чары непонятны и недоступны нам.

– Никакая волшба пришельцев, – бросил владетель презрительно, – не превозможет добрых чар огня! Враг, разбивший лагерь на нашей земле, в ней и сгниет!

Под его взглядом жарко затлели светильники на стенах большого зала.

– Выводи дружину, Льячи! – повторил он. – Пусть отверзатель вынесет нас к… – Он призадумался на миг. – К веховому камню, что у трех Керуновых дубов. Остаток пути одолеем пешком.

– Брать ли с собою всю дружину? – усомнился Льячи. – Ежели это и впрямь ши, то малым отрядом дело не ограничится. А если придется нам встретить войско…

– Ты прав, – кивнул владетель решительно.

Сойдя с возвышения, где стоял украшенный благородным жадом и драгоценным янтарем трон, он принялся нетерпеливо выхаживать взад-вперед. Наймиты его, в большинстве служившие Картрозу не первый год, и родовичи равно переглянулись. Признаки были им знакомы. Владетель был, подобно стихии огня, которой правил, вспыльчив, в гневе безжалостен, но отходчив. Сейчас, когда лихорадочное возбуждение охватило его, озаряя изнутри бесовским пламенем узкое, резко очерченное лицо владетеля, ему лучше было не перечить в открытую. Достаточно удержать от совсем уж опрометчивых поступков, а дальше он образумится и сам, когда пламя гнева притихнет, оставив горячие, ровно тлеющие уголья.

– Ну что за несчастье! – воскликнул Картроз, останавливаясь внезапно. – Почему этим бешеным ши взбрело на ум двинуться в мои земли? Что им стоило со своими отравными проповедями морочить головы подданным Бхаалейна?!

Льячи улыбнулся в усы. Соперничество между двумя соседями давно уже стало притчей во языцех. Оба унаследовали его от предков, но полученное наследство приумножили, как положено рачительным хозяевам. Если б не разделявшая их обширные владения естественной преградой гряда, поросшая непролазной пущей, вероятно, дошло бы до войны. А так дело ограничивалось редкими стычками – даже Картроз, обеспечивший себя услугами отверзателя, не рисковал посылать врагу на посрамление большую дружину, поскольку присоединить его земли к своим родовым не имел никакой возможности, – да навязчивым стремлением обеих сторон хоть в малом обойти соседа.

И в этот миг страшное подозрение кольнуло душу дружинного старшины.

– Владетель, – проговорил он, – а откуда нам знать, не вторглись ли они в земли Бхаалейна? Ведь стоячие камни высятся по его сторону гряды…

Картроз воззрился на него, словно готовясь испепелить взглядом.

– Действительно, – прошептал он. – Откуда?

Он помолчал миг, глядя в высокое окно, за которым полыхали последние отсветы заката.

– Льячи, – приказал он, – отбери из дружины самых сильных боевых магов. Возьми с собою Тамариса – пусть он держит связь с Мириеной в замке. Я поведу отряд. Молчи!.. – Он воздел руку. – Это мой долг. Мы выжжем их поганое гнездо с лица Эвейна!

Ибо никому не дозволено безнаказанно порочить имя владетеля Картроза. А что есть более страшный упрек владетелю, как не слова: «Твои люди угнетены!»

Глава 5

Очнувшись, рядовой Паша Гришаков сразу вспомнил, как его убили. Воспоминание было ярким, словно фильм на импортной кинопленке, – огрызаясь короткими очередями, он пятился к бээмдэшке, и вдруг прямо перед ним, словно из-под земли, вырос бородатый, в кожаной с бляхами куртке, воняющий чем-то острым, незнакомым, местный, а меч уже был занесен, и Пашка инстинктивно вскинул автомат вверх – и потом обрыв, темнота, будто враз вырубили свет.

Сейчас свет снова появлялся. Медленно, сначала тусклый лучик, потом он стал шире, ярче, и голова Гришакова немедленно отреагировала на это ударом дикой, режущей боли:

– О-у-у-у.

Источник боли был где-то в районе лба. Паша осторожно дотронулся рукой – больно-то как, черт, как больно! – там было что-то влажное, липкое, волосы слиплись, какие-то комочки непонятные…

«Мозги, что ли? – отрешенно подумал он. – Нет, навряд ли, какого бы хрена башка так болела. Когда черепушка начинает арбуз изображать, тут уж не до мигреней. А она, сука, болит. Так болит, словно месяц гудел без просыпу, а нот сейчас проснулся.

Пивка бы холодного.

Ж-ж-ж-ж.

Звонкое, наглое жужжание ворвалось в его сознание, затопило и оглушительными колокольными ударами начало метаться от виска к виску.

Б…!

Жужжание стихло.

Паша попытался приоткрыть глаз. Правый, тот самый, через который струилось серое сияние. С четвертой попытки ему это удалось.

Зудела муха. Огромная, сверкающая изумрудной зеленью брюшка, она нагло рассматривала Пашу, потирая при этом передние лапки, и вообще всем своим видом показывала, что воспринимает его исключительно как законную добычу.

– Пшла. Пшла прочь.

Муху это слабое попискивание нисколько не встревожило. Она закончила туалет передних лапок и принялась за задние крылья.

– У-уйди, гнида.

Только сейчас Паша сообразил, на чем, собственно, сидит муха.

Это была затворная коробка его собственного АКМСа. Предохранитель стоял в положении «непрерывный огонь», из разрубленной ложи торчали длинные щепки.

А ведь стрелять он ни хера не будет, отрешенно подумал Гришаков, глядя на разрубленный металл. Ствол наверняка напополам… мля, не успел бы подставить, башку бы до шеи располовинили.

Мля.

Пашка осторожно пощупал голову. Не, вроде целая. Кровищи до …, ну да оно и к лучшему – вон уже сколько валяюсь, и не одна местная сука не усомнилась, что я самый натуральный жмур.

Мысль о местных словно приоткрыла заслонку на плотине – и на Пашку каскадом хлынули разномастные картинки вчерашнего дня, начиная от приснопамятной речи из матюгальника, в который попеременно орали Бубенчиков и его жиденок-толмач; собственная досада, когда стало ясно, что вертолет за ними до темноты не обернется; лагерь на лугу – далеко уходить не стали, старлей решил, что утром до второй деревни добраться будет легче, и даже разрешил разбегаться в увольнительную, но только парами; самый старший лейтенант, выходящий из избы с чем-то вроде полотенца в руках; силуэты товарищей на фоне костра, вспыхнувший БТР и раздавшийся из него жуткий, сразу захлебнувшийся вопль. Кто там сидел? Не водила, точно. Сергун поймал плечом стрелу еще раньше, уронил автомат и уковылял куда-то. И тогда же пропал сержант.

Потом Паша бежал, бежал, не разбирая дороги, крестя наугад длинными, и двое местных, один с мечом, второй с какой-то замысловатой железякой, угодили как раз под такую, в полрожка, очередь. Потом кончился второй магазин, а третий никак не входил, и надо было глянуть, чего там с ним…

– Арранза, тийш!

– Атшайдаль, те лейшра, одрок…

Резкие, гортанные фразы чужого языка донеслись до Пашки. Услужливое сознание мигом нарисовало еще одну, знакомую по десятку фильмов, картину – немецкие солдаты с непременно закатанными до локтей рукавами, хохоча и поминутно прикладываясь к фляжке, приближаются к раненому красноармейцу, а тот из последних сил, закусив кольцо… Граната!

Пашкина рука скользнула вдоль ремня и сомкнулась на ребристом корпусе.

Эфка. Паша зачем-то подтащил руку к лицу, глянуть на черные квадратики. Оборонительная граната, разлет осколков на две сотни метров. А он сейчас – ни бросить толком, ни укрыться. Разве что и в самом деле подорваться.

Пашка уперся свободной рукой в землю и встал.

Его сразу шатнуло, в глазах потемнело, поэтому двух замерших с раззявленными ртами местных он увидел только секунд десять спустя.

Метров до них чуть меньше десяти, прикинул Гришаков и потянулся было к чеке.

Кидать гранату ему не понадобилось. Зрелище встающего, словно неупокоенный мертвяк из-под земли, окровавленного демона оказало на крестьян воздействие, ненамного уступающее «лимонке». Выйдя из ступора, они дружно заорали и что было сил ринулись к селу.

Пашка качнулся, ухватился за плетень, развернулся и, шатаясь из стороны в сторону и едва успевая подставлять ноги под норовящее рухнуть туловище, побежал в сторону леса.

* * *

«Ехали казаки, ехали казаки… – тихонько наигрывала гитара в углу. – Сорок тысяч сабель, сорок тысяч лошадей…»

– Поручик, смените пластинку! – потребовал капитан Шипков, перелистывая очередную страницу «Советского спорта» недельной давности – свежие газеты в клубе не появлялись. – И так «Динамо» продуло, а тут еще и вы со своей махновщиной.

– «И покрылось поле, и покрылось поле…», при чем тут махновщина? – возмущенно отозвался Ржевский. – Этой песне знаете сколько?

– Не знаю и знать не желаю. – Вертолетчик перевернул следующую страницу. – Но то, что в фильме, в фильме… Господа, в каком фильме эту песню поет Нестор Махно?

– «Достояние республики», да? – предположил Мушни.

– Корнет, молчать! – отмахнулся от него Шипков. – Ну, товарищи офицеры… товарищ полковник, может, вы помните?

– Сорри, Валерий, – вздохнул полковник, не отрываясь при этом от какой-то потрепанной книжечки в невзрачном сером переплете, – бат ноу. Кадры, где он поет, помню, актера помню, а вот как фильм называется…

– Но фильм-то помните! – уцепился за его слова капитан. – Вот скажите своему…

– Фильм называется «Александр Пархоменко», – неожиданно для всех четко сказал сидевший в углу палаты капитан Перовский.

– Браво, разведка! – восхитился Шипков.

– Позвольте, позвольте, а о чем спич-то, господа? – Ржевский последний раз нежно провел ладонью по струнам и поставил гитару рядом со стулом. – В смысле, пар дон муа, о чем базар? Разве я отрицал, что эту песню могли петь в каком-то фильме?

– Вы, ваше недобитое благородие, – улыбаясь, начал Шипков, – просили обосновать эпитет «махновский» применительно к исполняемому вами, с позволения сказать, произведению. Отвечаем – песня махновская, потому что пел ее Махно. Вопросы будут?

– Будут, как же не быть, – кивнул Ржевский. – Какое там «Динамо» продуло? Их, знаете ли, несколько.

– Какое, какое, – проворчал вертолетчик, старательно подделываясь под выговор командующего группировкой генерал-лейтенанта Дарьева. – Какое надо, то и продуло. И вообще, товарищ старший лейтенант, вы офицер или где? Если офицер, должны болеть только за ЦСКА!

– Фи, – небрежно выдохнул Ржевский и, снова подобрав гитару, прошелся по струнам затейливым перебором. – Чего бы такого исполнить?

– Что-нибудь эдакое? – предположил второй вертолетчик, майор Кареев.

– Желание наших славных хозяев… – Ржевский задумчиво погладил деку. – Значит, эдакое… А как насчет… «Yesterday, all my troubles seemed so far away…»

– Эй, эй… – предостерегающе воскликнул Перовский. – А если Кобзев мимо случится?

– Или, не приведи боже, Бубенчиков… – поддержал его Шипков. – Его же кондратий хватит.

– А… – отмахнулся Ржевский. – У Бубенчикова сейчас другим голова занята. Он в агитации по уши.

– Кстати, а что он там затеял? – спросил молчавший до сих пор старший лейтенант Лягин.

– Сказано же – агитацию. У них сегодня четыре деревни по плану.

– Не понял.

– Ну, видел, две бронегруппы вышли? С первой помощник Бубенчикова пошел, а со второй замполит батальона. Будут агитировать.

– Как? – удивился Лягин. – Переводчик же, этот Лева-кучерявый, с ними не поехал. Я его минут десять назад видел, здесь он, на базе.

– А они будут по бумажке зачитывать, – спокойно ответствовал спецназовец. – Бубенчиков приказал этому Шойфету составить стенограмму…

– Транскрипцию? – вставил Ржевский.

– …поручик, молчать, – своей вчерашней речи. Вот они и будут нести в, – Перовский криво усмехнулся, – «массы угнетенного крестьянства слово пламенного революционера».

– Дурдом! – подытожил общее мнение Шипков. – Балаган. И мы в нем примы-балерины.

– Ха! – каркнул Кареев. – Марксленовичу просто надо поскорее наверх о достижениях отрапортовать. Дескать, установил, провозгласил, и началось братание солдат доблестной Советской армии с освобождаемым из-под гнета населением.

– Да уж, братание! – возмутился Перовский. – В той деревне, где Кобзев был, у меня чуть полгруппы не перетрахали. Обычай у них, видите ли. Гостеприимство, млин.

– А почему чуть?

– Потому что у Кобзева на глазах!

Ржевский, казалось, хотел что-то ляпнуть, поддерживая избранный образ, но натолкнулся на предупреждающий взгляд Вяземского и захлопнул рот.

– Кстати, капитан, – обернулся Кареев к Перовскому. – Это не ваши ребята второго «языка» приволокли?

– Нет. – Перовский зевнул. – Погранцы. Я так понял, что он чуть ли не сам на них вышел. Какой-то местный коробейник, шел из одной деревни в другую, решил срезать крюк и заблудился… в трех соснах.

– Ну, в местных соснах это запросто.

– А чем этот коммивояжер изволит приторговывать? – поинтересовался Ржевский.

– А ху его ноуз? – пожал плечами Перовский. – Стекляшками какими-то. Я не интересовался.

– Товарищ полковник, а что это вы такое интересное читаете? – спросил Мушни, жадно глядя на потертую книжицу. – Так читаете, прямо глаз не оторвете.

– Полностью это называется, – полковник заглянул на титульный лист. – «Обычаи и быт древних славян». Пятьдесят второго года издания.

– Это где же вы такой раритет откопали? – спросил Кареев. – Небось снабженец этот ваш расстарался?

– Либин достал, – подтвердил Вяземский. – А что?

– Да нет, ничего, – хмыкнул Кареев. – Только когда увидите его в следующий раз, передайте… Хотя нет, ничего не говорите, я ему сам скажу. Все.

– Нет уж, товарищи, давайте лучше про Олимпиаду! – влез неугомонный Ржевский.

– Олимпиада еще и не начиналась, – напомнил Вяземский. – И, судя по тому, как мы здесь застряли, она кончиться успеет, прежде чем нас отсюда выведут.

Полог палатки отлетел в сторону, и внутрь ворвался встрепанный, дико озирающийся ординарец начштаба группировки.

– Товарищ полковник! – облегченно выдохнул он, увидев Вяземского. – Вас срочно в штаб. И… – Он кивнул в сторону Перовского. – Вас, товарищ капитан, тоже.

– А что случилось? – недовольно поинтересовался Перовский, без спешки поднимаясь.

– На машину старшего лейтенанта Викентьева напали местные, – ответил ординарец. – Ночью. В живых остался… один человек. Его подобрал вертолет – отправились на поиски вдоль дороги, когда стало ясно, что на месте встречи БТР не появится.

Офицеры переглянулись. И среди них не было ни одного, кто не вспомнил бы о двух машинах с такими же, как они, красноармейцами, катившими по внезапно ставшей враждебной земле.

– Вот же… Бубенчиков… агитатор… – пробормотал кто-то.

Ни один из собравшихся потом не признавался, что это ляпнул именно он, но по тому, как все без исключения, даже ординарец, отводили глаза, становилось понятно, что мысль эта пришла в голову всем одновременно и, возможно, никто и не озвучивал ее – она сама заставила колебаться жаркий летний воздух.

* * *

Лева Шойфет маялся бездельем. После того как он передал штабному писарю для перепечатки плоды своих двухчасовых трудов – при этом внутренне содрогнувшись от мысли, сколько ошибок может наделать это рыжее вихрастое существо в тексте, представляющем для него бессвязный набор букв, – Бубенчиков моментально потерял к переводчику всякий интерес и резво умчался в свою палатку «планировать дальнейшие действия», как заявил он сам. Точнее, предаваться мечтам о грядущих успехах, подумал Лева. Его самого частенько ловили на подобном «моральном онанизме», как презрительно именовал сие занятие дед.

Кобзев же, как объяснили Леве в штабе, с утра отбыл на Большую землю, а поскольку больше никто в группировке в услугах переводчика пока не нуждался, то он мог считать себя «условно свободным» – до очередного распоряжения.

И теперь Лева бездумно бродил между палаток и сборных домиков, поминутно рискуя быть сбитым с ног неторопливо бегающими по своим многочисленным делам солдатами.

– …эдилайне коллиу…

Сначала Лева решил, что ему просто почудилось. В конце концов, если долго и напряженно думать о какой-то теме почти неделю подряд, неудивительно, что звуки чужой речи начнут чудиться в… и тут Лева замер.

Сразу за штабелем ящиков, чуть ли не обнявшись, сидели пленный купец и снабженец Вяземского, Аркадий Наумович, и о чем-то ожесточенно спорили. Сопровождающий пленного десантник стоял чуть поодаль, закинув автомат за спину, и время от времени широко зевал.

До Левы даже долетали отдельные фразы:

– …а фари мавия каарна…

– …ну да, щас, я сам по двадцать пять целковых…

– …лики но-рани ха…

– …а я тебе говорю, слушай сюда…

Наконец договаривающиеся стороны, по-видимому, пришли к какому-то соглашению, потому что Аркадий Наумович вскочил, отряхнул землю с брюк и резво понесся к складским палаткам.

Пробегая мимо Левы, он зачем-то сунул ему под нос кулак – впечатляющий как размерами, так и волосатостью – и прокричав: «Вот он где у меня!», помчался было дальше.

– Аркадий Наумович, – запоздало крикнул ему вслед Лева, – может, мне попросить, чтобы вас тоже в переводчики записали?

Он почти не надеялся, что Аркаша услышит его, но тот услышал. И затормозил – что, учитывая его массу и набранную к тому моменту скорость, было зрелищем грандиозным до судорог.

– Что ты сказал, молодой?!

Лева немедленно пожалел, что он вообще что-то говорил, но было уже поздно – Аркаша надвигался на него, на ходу засучивая рукава гимнастерки.