Текст книги "Ядерное лето 39-го (сборник)"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Андрей Мартьянов,Виктор Точинов,Сергей Анисимов,Алла Гореликова,Людмила и Александр Белаш,Александр Тюрин,Вадим Шарапов,Владимир Кантровский,Дмитрий Токарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Андрей Уланов
Бесшумный звонок

– Ну и о чем ты думал, когда составлял эту писульку? Или ты вообще не думал?

Голос начальства был почти ласков. Начальство не гневалось – злиться на этого конкретного подчиненного полковник ФСБ Михайленко, во-первых, устал, а во-вторых, давно выяснил чрезвычайно низкий КПД этого занятия. Как обычно говориться в подобных случаях: злости на тебя уже не хватает.

Впрочем, было еще и в-третьих – на Руси не принято злиться на убогих, а с точки зрения Михайленко капитан Балашов вполне попадал в данную категорию. Даже внешне – мятый костюм, под глазами синюшные мешки, щетина. Видок тот еще, словно капитан дня три бухал не просыхая. Только запаха дешевой сивухи не хватает для полноты образа, с раздражением подумал полковник. Тоже мне, алкоголик, тьфу, трудоголик хренов. Загнать его, что ли, в медчасть? Пусть полечат недельку-другую от… да хотя бы от интернет-зависимости!

– Никак нет, думал.

– Вот скажи мне, Александр Николаевич, – полковник щелкнул зажигалкой и чуть подтолкнул пепельницу в сторону собеседника. Тот качнул головой.

– Ах, ну да, ты ж у нас к трубке пристрастился, – вспомнил Михайленко. – Так вот… скажи мне, пожалуйста, Александр Николаевич, будь так любезен: тебе не надоело еще фигней маяться? Твоя параноидальная идея у меня уже во где! – полковник косо провел ребром ладони по шее. – По самые гланды! Год уже я от тебя эту песню слышу, год! Ну какого, спрашивается, моржового органа?! Ты молодой, перспективный офицер, академия с отличием за плечами, в Душанбе себя отлично проявил… к внеочередному представлен… был.

– Я просто делаю свою работу, товарищ полковник.

– Не-е-ет! – Михайленко покачал сигаретой. – Ты у нас кто? Аналитик! Вот и анализируй себе! А теорию заговора изобретать… всемирного… и без тебя найдутся люди с хорошим воображением. С фактами надо работать, капитан, с фактами! Уяснил?

– Факты изложены в моем докладе, товарищ полковник.

– А ты у нас, Александр Николаевич, упрямый, – вздохнул Михайленко. – Я бы даже сказал – упертый. Могу еще с одним известным фольклорным животным сравнить. Доклад же твой, – полковник искоса глянул на монитор, – факты в нем, разумеется, есть, как же без них. И нового ничего такого уж в них, Александр Николаевич, нет. Ровно те же самые факты мне твои коллеги из соседних кабинетов в клювиках приносят. А знаешь, в чем разница? Они эти факты анализируют, а ты, Александр Николаевич, их интерпретируешь! Подгоняя под свою любимую теорию, а там, где не подгоняется, сапогом упихать пытаешься!

Капитан молчал.

– Значит, вот что, – так и не дождавшись от подчиненного реакции, полковник зло крутанул окурок, словно хотел просверлить им зубастую ухмылку Микки-Мауса на дне пепельницы. – В понедельник я жду твой доклад. Нормальный. И если он таким не будет, соответственно и разговор с тобой пройдет совсем в ином ключе. Все, свободен, и чтобы до утра понедельника я тебя не видел.

Вернувшись в свой кабинет, Балашов некоторое время просто сидел, тупо глядя на экран монитора. В верхней трети десктопа еще висело открытым сообщение, которое и стало последней каплей, заставившей его сесть и написать этот злосчастный доклад. Буковки остались совершенно теми же, что и два часа назад, смысл их также не изменился: пост мичмана Вильсона с крейсера УРО CG-62 «Чанселлорвиль», тихо-мирно позавидовавшего своему приятелю из эскадрильи морской пехоты. Приятель, по мнению мичмана, скоро получит возможность вдоволь налюбоваться старинной немецкой архитектурой за счет казны, тогда как бедняге Вильсону в качестве пейзажа еще долго предстоит «наслаждаться» волнами Атлантики.

Можно, конечно, сказать, что нет ничего необычного в том, что эскадрилья морского базирования решила разок-другой слетать с суши. И уж только параноик вроде него может предположить, что самолеты Атлантического флота перелетают на опустевшие аэродромы Западной Европы – потому что «приписанные» к ним эскадрильи 5-й ОТАК давно уже перебазировались восточнее… поближе к цели. В Бяла-Подляска, всего в 30 километрах от Бреста, на базу в Минске-Мазовецком или в Повидз.

Последняя пешка встала на доску, фигуры расставлены и ждут. Тик-так-тик-так-тик-так.

Он вдруг явственно услышал это быстрое, лихорадочное тиканье, хотя совершенно точно знал: никаких механических часов поблизости не имелось. Это было жутко, и вдвойне – потому что обычные часы звучат иначе… разве что часовые бомбы в дешевых боевиках отщелкивают похожие тики-таки. Стрелка бежит – и замирает в последний момент, когда израненный в решающей схватке с главзлодеем герой последним усилием вырывает из адской машинки красный провод.

Тик-так-тик-так… кажется, перестук ускорялся, сливаясь в писк – и, утончившись до комариного гудения, сошел на нет почти так же внезапно, как и начался.

Черт…

Разжав ладонь, Балашов недоуменно уставился на зеленый кругляш. Ну да, пуговица… от воротника рубашки. Надо же – рванул в запале так, что «с мясом» вырвалось. Сколько ж это наваждение длилось-то? Десять минут… или больше? Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша…

Нет, нафиг такие глюки – на трезвую-то голову. Тем более, что на дворе вечер пятницы, непосредственное командование вполне недвусмысленно скомандовало: исчезни с глаз долой. И гори оно тут все синим ядерным огнем!

Аккуратно спрятав пуговицу в карман – больше по привычке, дыра такая, что проще новую рубашку купить, – он подвинулся вплотную к столу. Проверил почту: глухо. Последняя стадия одиночества, даже спамеры не пишут – и, усмехнувшись, вызвал Карту.

Эту программу Балашов написал сам, еще в позапрошлом году – когда первые тревожные звоночки начали сливаться в непрерывную трель наподобие той, что приглючилась ему минуту назад. Конечно, настоящий программист, увидев ее, наверняка бы выкатил вагон и маленькую тележку замечаний: код не оптимизирован, графический интерфейс откровенно убог, да и вообще… но капитана Карта вполне устраивала и в нынешнем виде. Не до жиру, как говорится, быть бы живу…

Подцепив стрелкой темно-синий силуэт «Джорджа Вашингтона», Балашов правой клавишей «выкликнул» из него состав авиагруппы. Нужная эскадрилья была второй в списке. Теперь тащим… или нет, лучше жмем на клавишу «G» и сообщаем, куда именно полетят наши самолетики. И – любуемся на результат. Ну чем не «Цивилизация-2008»? Ах да, еще красным тебя пометить…

Красного на карте было много. Корабли, военные базы, аэродромы, дивизии – как находящиеся в своих новых местах постоянной дислокации, так и «забежавшие на покурить». То есть, выражаясь военно-дипломатическим языком, «принять участие в учениях «Весенний ветер», проводимых в рамках программы НАТО «Партнерство ради мира»». Вполне обычное дело – просто захотели в очередной раз попугать не додавленные пока очажки мирового терроризма бряцаньем военной мощи. Ну а то, что в этот раз учения проходят вдоль границ России – не более чем совпадение. Ведь нам же надо активнее вовлекать новых членов Альянса в общечеловеческо-полезную деятельность. Или кто-то считает иначе?

«Те же самые факты твои коллеги мне приносят», – сказал шеф. Интересно, как это выглядит в их изложении?

«В этой стихии лжи тонули и здравый смысл, и военный опыт, и робкие попытки посмотреть правде в глаза, и все это отражалось на карте, лежавшей перед Камацубарой. Все отрезанные сопки и барханы с их по большей части погибшими гарнизонами обозначались как еще занятые японскими войсками. Самые неблагоприятные донесения трактовались в радужном духе. Большая ложь складывалась из множества мелких и мельчайших обманов. Карта выглядела так, словно все старались уверить друг друга, что ничего не произошло, преуменьшая истинные размеры опасности из боязни заслужить упрек в недостатке самурайского духа».[10]10
  Константин Симонов, «Товарищи по оружию».


[Закрыть]

Что ж, на его карте тоже можно заметно уменьшить число красных отметок. Было бы желание. А когда руководство твердо «намекает», что не следует раздувать панические настроения…

«Против твоей «теории», Александр Николаевич, – вспомнил капитан, – есть два, так сказать, кита… контраргумента. Во-первых, и тебе, и мне прекрасно известно, что янки до сих пор по уши сидят в Ираке и Афгане. А второй кит, пожирнее первого, заключается в том, что Западу попросту невыгодно воевать с нами».

И – все. Стена непонимания, стучаться в которую бесполезно. Даже будь ты воспитанный дятлами Маугли с перфоратором вместо носа. Это не камень, брат, это железобетон, тут и не таким умникам носы вместе с рогами обламывали.

В какой-то миг ему нестерпимо захотелось ударить по дисплею, так, чтобы эти жидкие, япона их мать, кристаллы разбрызгались по всему кабинету. Один удар – и проклятая картинка исчезнет.

Но та, другая – останется.

Балашов никогда не видел ее, он мог лишь догадываться. Наверняка та, вторая Карта была оформлена куда красочнее, три-дэ и все такое прочее. Но главным отличием было вовсе не это. Его программа фиксировала уже случившееся – а Игроки были там.

А еще – и в этом капитан был почти уверен – у той Карты где-то в углу сейчас помигивал алым таймер, неторопливо перещелкивающийся в обратном порядке. 9… 8… 7… 6…

* * *

Второй раз его достало уже в метро. Покачнувшись, он глянул вдоль вагона и с ужасом осознал, что все пассажиры, кроме него – прозрачные, блеклые. Словно в малобюджетной рекламе: один живой, настоящий человек – пользователь рекламируемого мега-продукта, – а вокруг него призрачные контуры неосчастливленных пока что потенциальных покупателей.

Это было настолько жутко, что Балашов едва не заорал. К счастью, поезд как раз подошел к станции, двери открылись, и капитан что было сил рванулся к ним, наперерез вливающемуся потоку. Вырвался, прислонился затылком к холодному мрамору облицовки, глубоко вдохнул и закрыл глаза.

Он стоял так почти три минуты, но когда открыл глаза и вновь огляделся, вокруг были все те же блеклые призраки. Сотни, тысячи привидений, мельтешащих, торопящихся по своим делам и ничуть не подозревающих, что все уже решено, и на стене напротив должно сверкать не название станции, а три ветхозаветных слова…

Такого с ним еще не бывало. Точнее, было, но с обратным знаком: после второй командировки «на юга», когда в их группе из восьми человек назад вернулось лишь двое, да и то – чудом. Тогда молодому лейтенанту казался нереальным он сам – осунувшийся небритый мертвец, по чьему-то недосмотру сумевший попасть обратно в мир живых людей. Мир, где люди улыбаются и даже смеются, мир, где жизнь – это нечто большее, чем пять минут рвущего жилы бега по камням, последняя растяжка и два наполовину пустых магазина в разгрузе.

Тогда было наоборот – люди вокруг были живыми, яркими, они видели огни реклам, пестроту глянцевых обложек… а у него перед глазами все вставал белый снег, черные ветки деревьев и чужое серое небо. Это небо предало их – они ждали метель, а пришла оттепель, каждый шаг по талому снегу давался с трудом, а отпечаток был виден за сотню метров. И шестеро так и остались там, под этим небом, а двое отчего-то вернулись к солнцу и синеве.

Подошел следующий поезд, и капитан шагнул вперед. В дверях, конечно же, была давка, но Балашов не чувствовал привычных касаний, пинков, запаха пота, духов, дешевых и дорогих, но вылитых сверх меры… Он ехал в переполненном призраками вагоне, впереди еще три станции, потом пересадка и еще пять. Ничего, бывает… надо просто доехать. Тут сделать уже ничего нельзя… как нельзя было днем 21 июня 1941 стать посреди улицы и заорать: ЗАВТРА ВОИНА! Уже завтра на рассвете с этого безоблачного неба упадут первые бомбы! Ежу понятно, куда бы отвели такого пророка. «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах», – всплыли в памяти строчки песни. Ничего нельзя сделать, всем не поможешь, и остается просто стиснуть зубы и следовать своим курсом – человеку среди призраков.

Он доехал. Наверху стало легче, хотя силуэты вокруг так и не обрели красок и четкости. Маршрутка, на удивление пустая, улица, подъезд, лифт…

Выходя из лифта, капитан услышал справа тихий лязг и на автомате развернулся, одновременно кидая ладонь к рукояти под пиджаком… затем с опозданием включившийся мозг опознал стоящего спиной мужчину – и Балашов с трудом удержался от приступа истерического смеха.

– О, Саша, привет! – сосед по лестничной клетке разогнулся, утирая потный лоб рукавом футболки. – Вовремя ты подвалил. Глянь, что за фигня с замком? Пять минут уже ковыряюсь, а все без толку.

– А чего своим не позвонил?

Капитан произнес эти слова почти с радостью – Сергей Петренко, писатель-фантаст из тех, что принято именовать «вторым эшелоном» – звезд с неба и премий не хватает, но пишет прилично, помаленьку набирая в тиражах и популярности – выглядел нормальным, цветным, объемным… живым, а значит, чертово наваждение кончилось.

– Так жена как раз детей к теще повезла. А я, блин, гляжу – чай кончился! – выскочил в «пятерочку», а назад прихожу, дерг-дерг… хренушки. Прямо как у Бендера, только что без мыла и одетый.

– Да уж, – наклоняясь к скважине, хмыкнул Балашов. – Долго бы ты в мыле не простоял. Николаевна бы живо вызвонила и ментов, и службу спасения… на водах.

Замок поддался минуты полторы спустя.

– Ну спасибо, Саш, выручил так выручил… – сосед разве что не подпрыгивал от радости. – С меня пиво. Упаковка Гиннеса, без базара.

– Да ладно, – отмахнулся капитан. – Всего-то…

– Слушай, а, может, завтра с нами на шашлыки, а? – вдруг предложил сосед. – На то же озерко, что в октябре, помнишь? Маринка, к слову, подругу с работы хотела позвать…

Петренко не договорил, слова застряли у него в горле, когда он увидел, как смотрит на него капитан.

– Ты вот что, – тихо, почти шепотом произнес Балашов. – Когда твоя Марина вернется… хватай ее, детей… документы с деньгами… набей свой сундук на колесах всем, чем… одежда, еда… и за продуктами еще одну ездку сделаешь, в круглосуточный какой-нибудь. Валите на дачу и сидите там как мыши… пока…

Он едва не сказал «пока не кончится», но это бы звучало глупо – то, что должно было вот-вот начаться, не могло кончиться быстро. Да и вообще, чем бы оно все не закончилось, возврата к прежней, довоенной жизни уже не будет ни для кого. Но по крайней мере, сосед и его семья получит шанс.

– Что, – севшим от волнения голосом спросил Петренко, – теракт… ждете?

– Теракт, – криво усмехнулся капитан. – Если бы…

Последняя фраза неожиданно для Балашова оказала на соседа воздействие, строго противоположное ожидаемому – писатель отклеился от косяка и даже начал улыбаться.

– Фу-у-ты-ну-ты, – облегченно выдохнул он. – Ну ты, Саш, в самом деле… я уж решил – впрямь чего серьезное готовится, а это снова твои эти… фантазии. Блин, у меня аж сердце екнуло.

Капитан промолчал, стискивая зубы – орать было глупо, да и бесполезно. Не понял. Так и не понял.

Этой зимой они с Петренко не один раз уже обсуждали будущий сценарий – потребность выговорится со способным хотя бы выслушать тебя собеседником никто не отменял. Тем паче, что фактически ничего секретного разболтать по теме Балашов не мог, а Сергей был достаточно умным – да и чего скрывать, лично же капитаном в личном порядке проверенным – человеком, чтобы не давать хода любому содержанию их полуночно-кухонных дискуссий.

В какой-то момент Балашову даже показалось, что у него получилось убедить. По крайней мере, фраза «старик, ну ты заразил меня своей паранойей» прозвучала… впустую, выходит, прозвучала. Ничего нельзя сделать – и тут тоже!

Он даже не злился, оставаясь ровно-спокойным – уже не хотелось доказывать кому-то, кричать, убеждать, умолять. Да катись оно все к чертям, устало подумал капитан, я ведь сделал все, что мог, осталось разве что пистолет на этого дурака наставить.

– Сдается мне, Саш, ты просто уработался до синих чертиков, вернее, натовцев, – тон соседа уже приобрел сочувственнопокровительственные нотки. – А потому, как бывший доктор, от лица всей медицины искренне советую: пойдем-ка, тяпнем вискаря, пока мои не вернулись. Тут как раз один знакомый нуль семь «Лафройга» притаранил, сам понимаешь, в одно горло такое пить, во-первых, совесть не позволяет, а во-вторых, – сосед хохотнул, – печенка. Давай, давай, проходи…

Балашов с трудом различал его голос – будто Петренко не стоял радом с ним, а говорил откуда-то издалека, причем сквозь подушку. Бу-бу-бу-бу, едва-едва складывающееся в членораздельную речь. Впрочем, суть капитан все же уловил и, пару секунд поколебавшись, решил – а почему бы и нет?

Перешагнув через порог, он скинул туфли, даже не пытаясь нагнуться за шлепанцами, прошел в комнату и буквально рухнул в кресло у столика. Мышцы ныли, голова гудела, короче говоря, остро чувствовалось, что скопившаяся за день – черт, за какой день… неделю! Месяц! – усталость собралась наконец-то предъявить счет к оплате.

Капитан откинулся на спину и зажмурился. Да-а… лежать и ни о чем ни думать. Это и есть самый большой на свете кайф – когда не надо думать.

– Закусывать будешь? – сосед хрустально звякнул чем-то в баре. – Рыбка красная имеется, колбасное чего-то… еще лайм, но это уже, конечно, изврат полнейший.

– Изврат – это закусывать виски, – не открывая глаз, сказал Балашов. – И льда тоже не надо… нефиг хороший напиток водой портить.

– Ну как скажешь… – протянул Сергей.

– Разливай давай…

– На, держи… твое здоровье!

Вкус торфа и вкус моря… эти упрямые шотландцы с острова Айл рубят фишку в хороших напитках. Когда еще выпадет посидеть так вот спокойно… и выпадет ли вообще? Счет уже пошел на дни, если не на часы…

Ему вдруг до боли захотелось снова увидеть седые валы, услышать крики чаек, хруст песка под ногами. Может, и в самом деле плюнуть на все, и в ночной поезд, утром уже в Питере, а там – дачный поселок, глушь, с точки зрения любого нормального захватчика не стоящая бензина на дорогу к ней.

– Давай еще…

– Что, вошел во вкус? – хохотнул Петренко. – Между первой и второй, как известно… ну, будем.

– А насчет войны, старик, – слегка заплетающимся уже языком произнес он, ставя на стол опустевший стакан, – чес-пионерское, ну забей ты. Или к врачу сходи, если сам не можешь. У тебя ж фобия в чистом виде, клинический случай, прям в учебники вставляй.

– Клинический… – повторил капитан.

– Во-во…

Эк его развезло, подумал Балашов. На пустой желудок или еще раньше успел остограммиться?

– Старик… – проникновенно начал сосед, – пойми ты, наконец, одну простую вещь! Никто не будет нас воевать, ик, по одной-единственной причине. Очень простой. Мы – вся наша великая и могучая гребаная страна – нахрен никому не сдались! Кроме самых нас, хотя глядя в дуроскоп, начинаешь понимать, что и девяноста процентам населения эрэф – тоже. Одни мечтают свалить куда подальше, другие… другим вообще все пох! Татарский воин такая скотина, – пропел он фальцетом, – все, кроме конины, ему по фуям!

– Серег, – мягко сказал капитан, – по-моему, ты нажрался.

– Ага, – неожиданно легко согласился Петренко. – А ты – накурился. Блин, Николаич, ты ж умный мужик, не зря ж тебя в аналитиках держат. Ну подумай сам… отключись на минуту от этих своих новопостроенных баз по периметру, от маневров под видом учений и прочей этой генеральской хрени. Настоящие Решения – их ведь не вояки принимают, по крайней мере, не те вояки, что в погонах. А политики… бред… тьфу, предварительно про-кон-суль-ти-ро-вав-шись, – по слогам выговорил сосед, – с бизнесменами… благодаря которым сели в свои теплые кресла. И первый вопрос, который при этом звучит: «Ребе, таки шо мы с этого будем иметь?!».

– По-твоему, значит, ничего?

– Таки да, старик. Ничего такого, чтобы окупить широкомасштабную войну. Старик, подумай сам – если они даже во вшивом Ираке, где нефть – лопатой ткни, море рядом, залил в танкер и потащил на ридну нью-йоркщину… если они даже там не могут выйти на окупаемость, что уж про нас говорить! При том, что мы сами продаем им ну все, все, что только попросят. А если заартачимся – блин, так вашингтонскому обкому достаточно разок нахмуриться, и наша элита со своими забугорными счетами будет преданно ждать команды «Jump»! Все! Что, не так? Сдать Сербию – да пожалуйста! Бабло Стабфонда в юсовскую экономику – нате!

– Все то же, что и тогда, – устало сказал Балашов.

– В смысле? – разливавший очередные «стописят» Сергей удивленно посмотрел на него. – Что когда?

– Тогда, в сорок первом, – капитан глядел на стену перед собой, и писатель отчетливо понял – видит он там сейчас отнюдь не рисунок новой обоины.

– Они тоже не верили. Никто. Начиная от пацана с танцплощадки… до верхушки. Потому что нельзя было поверить. В бред. Серег, ты хоть помнишь, что считается официальной причиной «Барбароссы»?

– Ну, если не рассматривать вариант с превентивным ударом… – начал Сергей. – Ладно-ладно, – поправился он, увидев, как перекосилось лицо капитана, – Резуном тебя сейчас грузить не буду. По фицияльной версии шли они за землями на востоке, жизненное пространство и все такое… Лебенсраум, во! – выговорил он уже слегка заплетающимся от виски языком и торжествующе улыбнулся.

– Ни хрена не помнишь! – тоскливо констатировал Балашов. – Или знал, но забыл, что в данной ситуации одно и то же… короче говоря, официально зафиксированный повод к «Барбароссе» – желание Гитлера, цитирую: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду!». Дескать, бритты не хотят заключать мир только потому, что надеются на Россию – а вот когда России не станет, сразу пойдут на мировую.

– Шо, серьезно?

– Я за последнее время разучился шутить.

– Слушай, ну это ж бред, – неуверенно сказал Петренко. – Не, я щас вспоминаю, слышал краем уха чего-то такое… ну это ж и в самом деле бред почище нелюбимого тобой Резуна. Лезть воевать с СССР, чтобы добиться мира с Англией…

– Бред, – согласно кивнул капитан. – С обывательской точки зрения. СССР в тот момент был для рейха почти союзником. Надежный тыл, поставки всяко-разного добра, что в условиях блокады дороже золота. Пшеницу эшелонами гнали, нефть… даже крейсер ихний по Севморпути провели. Ляхов, опять же, вместе поделили в полном согласии. Черт, да просто на карту посмотреть, – Балашов махнул рукой на дальнюю стену, где матово отблескивала «Детская карта мира», – великий и могучий Союз и крохотная козявка Великобритания, разве можно их вообще сравнивать?

– Не, ну совсем уж за дурака меня не держи, – вяло возмутился писатель. – Понятно, что тогда у бриттов еще колонии были, Индия… ну и Австралия с Канадой туда же. Но все равно… если Адольфычу бритты поперек горла стояли, строил бы флот, с воздуха бы их утюжил… но, блин, идти со Сталиным воевать—это какая-то полная фигня. При чем вообще тут дядя Джо – вроде ж они с Черчиллем до войны были в полном раздрае? И Уинстон, насколько я помню, с США тогда уже вовсю дружил.

– Открой дневник Гальдера за июль сорокового, – посоветовал капитан. – Там все это изложено по-немецки четко и ясно.

– Ну блин… не, должны ж были быть у Алоизыча основания какие-то, а?

– Должны были, – вновь кивнул Балашов. – И были. У Гитлера и для Гитлера. А так… столик у нас есть – давай вызовем с того света дух бесноватого фюрера и спросим: а чего ж это, герр Гитлер, вам в сороковом за моча в голову стукнула? На какой делянке вы себе траву забористую вырастили?

– Блин, ну если оно так и было… – Петренко вздохнул. – А еще говорят, это я фантастику пишу.

Он заглянул в свой стакан, залпом опрокинул в рот остатки «Лафройга» и скривился.

– При таком-то раскладе понятно, чего Сталин до последней минуты не верил. Еще бы… где уж нормальному человеку логику идиота понять.

– Идиоты рейхсканцлерами не становятся, – сказал капитан. – Как и президентами. Просто у каждого человека своя логика. Мужская, женская, русская, американская, китайская… какое хочешь различие назови.

– Ну хорошо… – писатель замолчал, уставившись на ковер. В какой-то момент капитан решил, что соседа сейчас попросту стошнит, но когда тот поднял голову, особой бледности в лице не было заметно. Значит, пытался собраться с мыслями – в его состоянии тоже процесс отнюдь не из легких.

– Сейчас вот… – Петренко взмахнул рукой, словно прогоняя надоедливую муху, при этом стукнулся костяшками о стол и снова перекривился. – Ты говоришь… НАТО на нас попрет. Ладно… я – обыватель, вошь серая, по дуроскопу только рекламу вижу… но ты-то! Ты же аналитик, мля! Что, скажешь, тоже не понимаешь этой ихней натовской логики? Что ни ты и никто другой в вашей конторе не можете понять, за каким хреном они к нам полезут?!

– Если бы я мог влезть в голову президента США, – медленно произнес Балашов, – то не сидел бы сейчас перед тобой.

Помноженный на усталость алкоголь все-таки чувствовался – голова стала тяжелой… настолько, что удержать ее без помощи рук у капитана уже не получалось. Но речь пока еще была более-менее внятной.

– Но я не могу, и задачу такую мне никто не ставил. Я всего лишь могу сказать, что сейчас НАТО сосредоточило на границах с Россией мощнейшую за последние сорок лет группировку. И что когда… если в ближайшие часы они получат приказ «вперед», никаких технических проблем с его выполнением у них не возникнет.

– Да уж, – зло выдохнул сосед. – Это точно. Ту горстку, что после всех сокращательских реформ осталась, прихлопнут походя, как тараканов.

– Ну а ты? – подняв голову, Балашов не без труда сфокусировал взгляд на собеседнике… – фисатель-понтаст… отмеченный народной любовью и всяко-разными премиями. Завтра война… ты пойдешь на фронт… в партизаны?

– Ты, наверное, забыл, у меня ж справка…

– Да сожри нахрен свою справку! Руки есть, ноги на месте, автомат поднять можешь… какого рожна тебе надо?! Родина в опасности! Твоя Родина! Или у тебя еще три в запасе?! Ну, чего молчишь?!

– Были бы три в запасе, – после долгой паузы произнес Сергей, – я бы тут с тобой не сидел.

– Вот как… раньше ты другие песни пел.

– Раньше… ты мне вот чего скажи… капитан. Ну, кину я справку свою в мусорку, пойду я добровольцем. Получу ржавый «калаш», – это если успеют выдать, – и сдохну от какой-нибудь сволочной вакуумной или кассетной бомбы, так и не увидев ни одного живого натовца. А кто семью мою кормить будет, а? Партизаны твои?

– А в полицаи пойдешь? – в тон ему задал встречный вопрос Балашов. – Чтобы семью кормить… уж им-то пайку обеспечат.

– В полицаи меня не возьмут, – уверенно сказал Петренко. – Со справкой… или без. Там и без меня очередь выстроится… конкурс по сто человек на место. Блин…

Он встал, пошатываясь, дошел до балкона, распахнул настежь створку. Оглянулся назад, в комнату… и громко всхлипнул.

– Ну почему все так, а?! Только-только жить нормально начали… е-мать…

Капитан промолчал. Писатель же, так и не дождавшись ответа, вернулся к бару, из которого извлек хрустально сверкнувшую бутылку водки.

– ы?

– Нет, и тебе не советую.

– Ну и зря… – буркнул Петренко, заливая свой стакан почти до краев. – А я щас как надерусь…

– Тебе сегодня еще за руль, – напомнил Балашов.

– Какой, нафиг, руль? – с недоумением глянул на него сосед поверх недонесенного ко рту стакана. – Ах, да… не, своих я сегодня никуда не повезу. Завтра… с утра… может быть. Утро вечера вечерее… или как там?

– Завтра утром уже может быть поздно, – вставая, сказал капитан.

Петренко тоже поднялся. Они были почти одного роста, но сейчас Балашову казалось, что сосед похож на сдутый воздушный шарик – со своим пивным брюшком, маячившим сквозь расстегнутую гавайку, зачесанной лысиной и разом набрякшим лицом.

– Сегодня никуда я не потащусь, – упрямо повторил сосед. – А завтра утром… слышь, старик, если завтра утром у меня под окнами натовцев не будет… я тебе морду бить пойду. За дезинт… дезер… короче, за дезу и моральный ущерб, вот!

– Завтра утром, – спокойно сказал Балашов, – меня не будет.

* * *

Делай, что должен, и будь, что будет. Он повторял эти слова, будто мантру, снова и снова. Но легче не становилось. Делай, что должен…

Капитан вполне четко представлял, что ему надо сделать. Сейчас – раствориться, исчезнуть, затаиться, чтобы не попасть под шальную пулю в первые недели неразберихи. А затем начать потихоньку сколачивать группу, потому как один в поле не воин, даже на войне, что ведется в городе из-за угла. Собрать людей, оружие и снарягу, поставить дело – и земля вспыхнет, и будет полыхать до тех пор, пока последний человек во вражеской форме не найдет здесь свою могилу… или не уберется прочь.

Делай, что должен…

Он с трудом оторвал взгляд от асфальта – и увидел, как на перекресток выезжает приземистая машина грязно-желтого цвета. Лобовое забрано сеткой, фары не горят… HMMWV M1025, в русском просторечии «хаммер», до боли знакомый по фотографиям из какого-нибудь Ирака, неторопливо катился по московской улице, и едва видимый за бронещитком пулеметчик уже развернул черный хоботок в его сторону.

Если он проедет мимо… просто проедет мимо…

Капитан так и не успел додумать эту мысль до конца. «Хаммер» повернул, и Балашов, глубоко вздохнув, вышел на середину не по-московски пустой дороги и поднял руки.

«Хаммер» ехал прямо на него, и ствол пулемета тоже был направлен ему в лицо. Стоит янки слегка прижать гашетку… или просто чуть прибавить скорости – и удар многотонной машины превратит некстати вылезшего русского в мешок переломанных костей. Это был самый вероятный исход подобной глупости – но Балашов об этом не думал.

– Стойте. У меня важные сведения для вашего начальства.

Происходи все это на улицах Багдада, исход был бы однозначен – идущий навстречу американскому броневику штатский с вероятностью 99 % был бы сочтен очередным шахидом, для которого «хаммер» и его экипаж являются желанным пропуском в рай. Но вокруг были московские многоэтажки, а сидящие в машине янки еще не научились рефлекторно воспринимать человека европейской внешности как угрозу. Наличие же впереди собственных агентов ими предполагалось…

– Срочно свяжите меня с вашим командиром. Вам нужно изменить маршрут.

– Что этот придурок орет? – спросил командир экипажа у пулеметчика.

– Требует, чтобы мы остановились, – отозвались сверху. – И связь с командованием.

– Шит…

– Мне тормозить, сарж?

– Да, – сквозь зубы процедил сержант.

– Пароль: три звезды! Скажите им—три звезды, – крикнул Балашов.

Разумеется, это было чистой воды бредом – но какой-то пароль для «своих» американцы обязаны были предусмотреть. И какой-нибудь сержант или капрал, максимум лейтенант – более крупная птица навряд ли окажется в передовой машине, которой при любой заварушке достается первая же очередь или граната – не может быть уверен, что знает все такие пароли.

– Шит… – повторил сержант Рамирес. – Дерьмо. Фрэнк, на каком канале ротный?