Текст книги "Первый удар (сборник)"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Святослав Логинов,Иван Кошкин,Сергей Анисимов,Владимир Серебряков,Игорь Пыхалов,Радий Радутный,Ника Батхен,Вадим Шарапов,А. Птибурдуков,И. Бугайенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

11

…В третий год правления рекса Аталариха V, в шестой год царствования базилея Фемистокла Папасатыроса и пятый год властвования эмира Даулэт-Челубейбека толпы кабардино-болгар, подстрекаемые беглым вождем северных варваров, переправились через Боспор Киммерийский и атаковали форпосты Пантикапея. Пантикапейский топарх Архимед Папанойозос, муж некогда доблестный, но теперь, в виду старости, предпочитающий покой и тишину трудностям военного житья, покинул полис, возложив заботы по обороне на своего племянника Архелая, юношу, подававшего большие надежды, но весьма горячего нравом. Сам же топарх отъехал в столицу Нового Феодоро – Мангуп, где собрались главы Киммерийской Конфедерации с целью подготовиться к отражению диких кочевников…

Видукинд Мезогот. Деяния киммерийцев[77]77
  Видукинд Мезогот (106 – ок.160 гг.) – киммерийский хронист готского происхождения. Родился в Чуфут-Кале в 106 г., окончил Херсонесскую академию, медресе Абд-Муслима в Бахчисарае и Высшую схолу Нео-Феодоро в Мангупе. С 146 г. – официальный хронист Киммерийской Конфедерации. В своей хронике «Деяния киммерийцев» пытался угодить правителям всех трех государств-членов Конфедерации, в результате чего вызвал недовольство всех троих. Был подвергнут остракизму во всех полисах Киммерийской Греции, объявлен вне закона на Всеобщем тинге Нового Феодоро и заочно посажен на кол в Бахчисарае. Бежал в Кабардинскую Булгарию, где не позднее 160 г. был случайно убит в пьяной драке между нукерами болгарского хана и скандинавскими купцами.


[Закрыть]

Хан Аспарух Димитров взъехал на курган, окинул взором холмистое предгорье и привычно перекрестился на видневшуюся вдалеке мечеть. Снизу по склону шибко подскакал на запыленной лошади раис Батбай Вазов и, торопливо перекрестившись на ту же мечеть, пал с коня на четвереньки:

– О, великий эльтебер! Они подходят.

Вдали над разбитым шоссе Ростов—Армавир клубилось облако пыли, поднятое повозками хохлов.

– В набег или на ярмарку? – вслух подумал хан…

…Сизый кизячный дым медленно поднимался к потолку, свиваясь кольцами, вытягиваясь прядями, тихо выскальзывал в отверстие в крыше юрты. Хан Аспарух Димитров деловито наполнил четыре круглые костяные чаши бренди из пузатой бутылки.

– Ну, будем здоровы! – сказал он, поднимая свою чашу.

– Будэмо, будэмо! – откликнулся гетман Богдан-Титомир Подхмельницкий.

– Бисмилла рахмана рахим… – пробормотал сеид-мулла Кубрат Стойчков и важно перекрестил напиток.

Гетман взял по чаше в каждую руку и лихо выплеснул «Слънчев бряг» в обе глотки.

– А-а-ах! – довольно крякнул Богдан.

– Кхе-кхе, ну и пакость! – закашлялся Титомир. – И как вы это пьете?..

– Так что за дело у почтенного гетмана к бедному эльтеберу Кабардинской Булгарии? – пропустив мимо ушей риторический вопрос, спросил Аспарух.

– Дело у нас такое… – начал Титомир.

– Погано діло, эльтебер. Вбили нас… – с ходу выложил Богдан, перебивая брата.

Сеид-мулла Стойчков выпростал из-под чалмы ухо, придвинулся поближе и приготовился слушать, тихо пощелкивая гагатовыми четками. Язычки пламени, пробегавшие по кизячным лепешкам, отражались в массивном наперсном кресте и внимательных черных глазах сеид-муллы…

– …Тільки побачь, Кіммерійска Конхведерація з півдня, москали з північьчя – що тут зробишь?.. – Богдан печально сморкнулся в шелковый шлык папахи.

– Вот мы к тебе и подались. Выручай! А то наши хохлы совсем раскисли. Все шаровары слезами промочили…

– Цить, хорватьска харя! Ще не вмерла Украіна! – зарычал Богдан.

– Не хорватская, а сербская! – обиделся Титомир. – Я к этим латинянам-хорватам отношения не имею. А что Украина не вмерла – тебе виднее, ты ж у нас щирый хохол!

– Н-н-да, дела-а… – протянул хан Аспарух, разливая остатки «Слънчева бряга» в оправленные серебром черепа своих предшественников. – Говорил же вам – не суйтесь в Крым! И артиллерия, и минные поля, и вал… Только дурак полезет через Перешеек…

Дверной полог откинулся, и раис Батбай Вазов, высоко задирая ноги, чтобы не задеть за порог – это считалось дурной приметой, – вошел в юрту. Он быстро перекрестился на шамаил,[78]78
  Шамаил (тат.) – каллиграфически выписанное изречение из Корана или просто благопожелание, вывешиваемое на стене в жилых помещениях и мечетях.


[Закрыть] висящий над входом, упал на колени и мягко утопил лоб в пушистом ковре:

– О, великий эльтебер! Караван пришел. Ханьцы просят принять их…

…Хан Аспарух Димитров, солидно выпятив перехваченный золотым поясом живот, сидел на подаренном гетманом белоснежном восьминогом полесском жеребце. Позади толпилась свита, сидели на подушках жены. Хохлы, возглавляемые двухголовым гетманом, сбились в кучу в сторонке. Из-за спин чубатых «лыцарей» осторожно выглядывал долговязый бородатый немец в стальной каске и с Железным Крестом в петлице выцветшего бархатного камзола. Он поминутно доставал из кармана тирольских штанов блокнот и что-то быстро писал в нем, громко скрипя фломастером по пергаменту. Из-за юрт выбегали эльтеберовы нукеры, волоча дребезжащие мешки со стреляными гильзами, приготовленными для обмена на патроны.

Ханьские купцы степенно приблизились к эльтеберу, вежливо поклонились, и старший что-то бойко зачирикал на своем языке. Стоявший слева от него ханец, почтительно прикрывая рот ладонями, переводил:

– Сын Неба, владыка Поднебесной, товарищ Император Сяо, повелитель Китайской Народной Империи – чье царствование да продлится тысячу лет! – послал нас, своих ничтожных слуг с торговым караваном в Западные Страны. Он пожаловал тебе, о могучий Бо-Ляо-ван, скромные подарки…

Проворные ханьцы тем временем потрошили тюки и коробки, раздавали: эльтеберу – автомат Калашникова с лакированным прикладом, обвитым тонкой резьбы драконом и сплошь покрытым иероглифами, женам – зеленые и лиловые пуховики, вельможам – коробки патронов с золочеными и серебреными пулями. Кое-что перепало и гетману – быстро сориентировавшись, ханьский караван-баши преподнес «отважному Хэ-Хо-шаньюю» коробку памперсов белого шелка – ручной работы, с вышитым изображением Великого Юя, победителя наводнений. Прочим хохлам досталось по паре термосов и по бутылке рисовой водки.

…Поздно вечером упившиеся ханжой и кумысом малороссы учинили безобразную драку с ханьцами и заезжими варяжскими купцами…

Эпилог

…Земли обеих Америк разделены на четыре неравные части. Наибольшей из них являются владения Индейского Всеплеменного Союза, простирающиеся от Огненной до Баффиновой Земли. В пустынных просторах Амазонии они граничат с теократической республикой Самбадрома, по гребню Скалистых гор – с королевством Вамп, столица которого, город Лос-Вампирос – поистине прекраснейший город Тихоокеанского побережья, превосходящий своим величием даже Нуэва-Театиуакан, резиденцию Сапа-Кечуа. Но самой протяженной и, вне всякого сомнения, самой беспокойной границей Индейского Всеплеменного Союза является его восточная граница, проходящая по Миссисипи, Великим Озерам и реке Святого Лаврентия. Что находится к востоку от нее – доподлинно не знает никто. Сами разговоры об этих землях есть жесточайшее табу для любого индейца. Собственно граница представляет собой сплошной ряд тотемных столбов, отстоящих один от другого не более чем на 2 фута. У каждого десятого столба постоянно дежурит опытный шаман, регулярно совершающий ритуальные танцы…

Герхард Гумбольдт. Мир глазами путешественника[79]79
  Герхард Гумбольдт (160–218 гг.) – классик германской географической литературы, крупнейший путешественник, основатель натур-географической школы ученых в Центральноевропейской Священной Империи, академик Имперской Академии Наук, почетный доктор Имперского географического института в Гармиш-Патренкирхене, член-корреспондент Финской Академии Наук, член Римского географического общества «Mundus Romani» и пр.
  Родился в Сент-Питер-Порте (о. Гернси) в семье германского посла в Новой Британии. Окончил Кайзерслаутернский университет по специальности «юриспруденция», но юридической практикой заниматься не стал. Ок.180 г. отправился в кругосветное путешествие, результатом которого явилась книга «Мир глазами путешественника», мгновенно сделавшая Г. Гумбольдта известным всей Империи. Книга неоднократно переиздавалась, была переведена на финский, новоримский, бяло– польский, датский, новоанглийский, гэльский и др. языки. Сам Г. Гумбольдт более никогда не путешествовал; основным его занятием стало чтение популярных лекций в различных городах Империи и за рубежом.
  Был награжден Большим Рыцарским Крестом с Лавровыми листьями.
  После смерти в Кайзерслаутерне поставлен памятник. Есть музей в Бремене. Имя Г. Гумбольдта присвоено библиотеке Имперского Географического института в Гармиш-Патренкирхене.


[Закрыть]

ЧУДОВИЩНЫЕ УБИЙСТВА ПРОДОЛЖАЮТСЯ!

Сегодня днем на Бруклинском мосту знаменитой бандой «Ghost Busters» был убит почетный гражданин Нью-Йорка, лауреат Мерлиновской премии, выдающийся ум нашей эпохи сэр Гозэр Месопотамский. Он подвергся нападению в тот момент, когда был отвлечен разговором с группой журналистов, среди которых оказался подлый предатель, известный под кличкой Лизун. Пытавшийся прикрыть собой сэра Гозэра сержант полиции Джордж И. Голем доставлен в госпиталь Полицейской академии в состоянии полного паралича вследствие спекания его тела. Сэр Гозэр получил четыре протонных заряда и скончался на месте.

Это уже двенадцатое убийство на этой неделе, а ведь еще только четверг. Создается впечатление, что шеф полиции Нью– Йорка достопочтенный Тень О. Гамлета занят не борьбой с терроризирующей город «Бруклинской четверкой», а воспоминаниями о своем монархическом прошлом. Пора господину мэру обратить внимание на деятельность своих подчиненных, если его еще интересует мнение избирателей.

Вообще проблема преступности на Побережье тесно связана с проблемой интеграции протоплазменных форм жизни. Нашумевшая дискуссия по этой проблеме достаточно хорошо известна широкой публике (в свое время «N.Y.E.T.» печатала серию репортажей с заседаний Дискуссионной комиссии). Мы совсем не являемся сторонниками крайних воззрений на проблему протоплазмы. Все эти разговоры о сегрегации и резервациях попахивают откровенным расизмом. Имеется масса примеров чрезвычайно лояльного поведения протоплазмоидов – всем известны высокие моральные принципы и законопослушность членов общины вервольфов в Бронксе, навсегда вписано в историю Нью– Йорка имя бессменного хранителя Метрополитен-музея мистера Смога Г. Дрэгона. Однако, принимая во внимание природную агрессивность протоплазменных форм жизни, на фоне роста преступности мы имеем все основания присоединиться к словам, которые сказал недавно лидер Ecto Freedom Party сенатор Пол Т. Р. Гейст: «Мы ничего не имеем против протоплазмы, но всему есть предел!»

(Статья Джо Пи Банъши в «Нью-Йорк Эктоплазмик Трибьюн»

от 13 июня 153 года эктоэры)

Святослав Логинов
Сослагательное наклонение

I. Допущение первое

К сожалению, история не знает сослагательного наклонения. Согласитесь, приятно выбрать подходящую эпоху, подправить в ней самую малость, а потом с удовольствием лицезреть, как история меняет свое течение, рушатся прежние государства и воздвигаются новые, перекраиваются политические карты, гибнут и возвеличиваются народы. В подобные мгновения чувствуешь себя демиургом, и всякие александры македонские и чингис-ханы – лишь фишки в твоей настольной игре.

Ах, как жаль, что история не знает сослагательного наклонения и даже волос, упавший с головы, нельзя воткнуть обратно!

Ведь есть в истории моменты, когда решающую роль играла нелепая случайность, судьбы стран и народов решал параноик, прилучившийся в подходящее время в нужном месте. Параноики среди людей встречаются не слишком часто, и, значит, в такие минуты история вершится нелепой случайностью.

В народной памяти параноик всегда остается как харизматический лидер, и сколько бы крови он ни пролил, каких бы глупостей и подлостей ни совершал, ему все прощается. Достаточно вспомнить, в каком виде представляет молва грозных царей, хоть Ивана, хоть Петра. Впрочем, безумный царь – это не исключение, а скорее правило, а от параноика, случайно вляпавшегося в мировую историю, круги расходятся долго и порой не утихают, а вскипают девятым валом, калеча ход времен.

Нет, наверное, среди русских людей никого, кто бы не слышал имени знаменитого атамана Стеньки Разина. Песни о нем поются уже три сотни лет. Подобно тому как слово «поэт» ассоциируется для русского с фамилией Пушкин, а «художник» – Репин, слова «русская народная песня» вызывают в памяти «Из– за острова на стрежень», «Есть на Волге утес» и «Ой да не вечер!» Всякий знает, Стенька Разин – это тот, кто княжну утопил. Княжну почему-то считают персидской, хотя утоплена она была до Персидского похода. Очевидцы утверждают, что княжна была татарская: дочь едиссанского хана Алея. Впрочем, бедной женщине от этого не легче.

Чем еще прославился удалой атаман? Разумеется, Персидским походом. А теперь, хоть история и не знает сослагательного наклонения, забудем ненадолго эту истину и пофантазируем, как повернулась бы отечественная и мировая история, если бы пушечный залп со стен Царицынской крепости достиг цели и Стенька Разин, не успев прославиться, пошел на корм волжской плотве.

Разумеется, уничтожить всю казацкую флотилию царицынские стрельцы не могли, большинство стругов прорвались бы на волжское низовье, воровские казаки соединились бы со своими подельщиками, идущими пешим ходом, и занялись бы привычным делом – добыванием зипунов. А это значит – татарские погромы, пограбленная патриаршая казна, возможно, – разбитые учуги. Даже в мелочах история шла бы своим чередом, разве что знатную полонянку никто не сообразил бы утопить. У русского народа стало бы одной раздольной песней меньше, а несчастная дочь хана Алея скончала бы свои дни в безвестности, наложницей у кого-то из менее знаменитых казаков.

Можно спорить, как повели бы себя казаки во время захвата учугов, где в это время готовился к отправке караван с рыбой. Соленая рыба была не только одним из основных продуктов питания русских людей – это был едва ли не единственный источник соли. Монополия на соляную торговлю и гигантские пошлины на соль, введенные Алексеем Михайловичем, как известно, вызвали Соляной бунт, жестоко подавленный Тишайшим. А вот пошлины на соленую рыбу были невелики. Рыбу солили прямо на учугах, благо что поблизости от Эльтона и Баскунчака соль была дешева, и развозили по России. Рыбу эту ели все от мала до велика. Паюсная икра и осетровые балыки попадали на стол барам, вобла и хамса – бедноте. А уж знаменитую каспийскую сельдь лопали все без разбору. Причем ели не как теперь, предварительно распотрошив и очистив от костей. С соленой рыбой варили щи, ее клали в кашу, кидали целиком, чтобы ни одна молекула хлористого натрия не пропала зря. И уже потом, вытащив из горшка разваренную селедину, ее рушили, выбрасывая в помои кишочки и обсасывая голову и хребтину.

Конечно, у России были еще и мурманские ловы, но соль на Мурмане была морская, горькая, рыбу солили не так крепко, разве что тресковые головы, которые засаливались отдельно и продавались как заменитель соли – русский аналог соевого и вьетнамского рыбного соусов. Вяленая мойва, слегка подсоленные палтус и треска, разумеется, не могли обеспечить солью быстро увеличивающееся население России, так что гибель астраханского улова поставила всю страну на грань самого страшного голода – соляного.

Это сейчас деградация надпочечников грозит лишь оголтелым сторонникам бессолевых диет, прежде было иначе. Помните, у Некрасова:

 
Дала кусок,
Дала другой —
Не ест, кричит:
«Посыпь сольцой!»
А соли нет,
Хоть бы щепоть!
«Посыпь мукой»,
Шепнул господь.
Раз-два куснул,
Скривил роток.
«Соли` еще!»
Кричит сынок.
Опять мукой…
А на кусок
Слеза рекой!
Поел сынок!
Хвалилась мать —
Сынка спасла…
Знать, солона
Слеза была!..
 

А приказ кидать улов в воду отдал именно удалой атаман Степан Тимофеевич. Почему-то любители народных песен не обращают внимания на неприметный с первого взгляда факт.

Разумеется, Разин не вышибал самолично днища бочек и не сбрасывал их со сходней. Среди казацкой гольтепы нашлось немало охотников выполнять изуверский приказ, так что возможно, барки с рыбой отправились бы на дно и без участия атамана. Одно сослагательное наклонение тянет за собой следующее, и чтобы окончательно не забрести туда не знаю куда, во всех сомнительных случаях будем считать, что история пошла бы так, как она пошла на самом деле. А это значит, что и без Разина годовая добыча расположенных в волжской дельте ловов была бы уничтожена воровскими казаками.

С другой стороны, Сережка Кривой, грабивший те же самые учуги за год до Разина, не топил барок и не вываливал улов в воду. Он под завязку затарился рыбой и икрой, а все остальное оставил нетронутым, не стал зря вредить незнакомым людям. Подобное поведение было характерной чертой именно Степана Разина.

Тут имеет смысл подумать, почему Степан Тимофеевич столь целеустремленно старался причинить максимум вреда родной стране.

Прежде всего, знаменитый казак вовсе не был простым разбойником. Поход за зипунами никоим образом не воспринимался им буквально; в хлебе насущном Степан Тимофеевич не нуждался, и платье носил красное. Происходил он из рода домовитых казаков, его крестным был войсковой атаман Корнила Яковлев. Во время поездки к царю войсковой старшины Степан Разин был в составе посольства, он участвовал в переговорах с калмыцкими нойонами, командовал казацким полком, сражавшимся под Перекопом во время очередной войны с крым^ими татарами. Казалось бы, перед нами успешная карьера человека, не входящего в политическую элиту, но готового оставить заметный след в истории страны. След, не омраченный никакими злодействами. Имена таких людей известны историкам, но песен о них не слагают.

И все бы хорошо, но в 1665 году во время войны с Польшей старший брат Степана – Иван Разин, тоже командовавший казачьим полком, вздумал показать норов и в самый разгар военных действий увел полк к родным куреням. Расчет был прост: не станет же воевода – князь Долгоруков – отводить все войско, чтобы поймать и примерно наказать один мятежный полк. А потом, когда страсти остынут, поди, сыщи виноватого.

Однако и на старуху бывает проруха: беглецы были перехвачены и окружены отрядами регулярной армии. Казаки быстренько принесли повинную, обещав заслужить прощение бедовыми головушками. Процедура стандартная, повинную голову, как известно, меч не сечет. Лишь в особо серьезных случаях выбирались четверо виновных из числа зачинщиков и вешались в назидание остальным. Обычно зачинщиками становились людишки самые ничтожные, каким на круге казацком и слова не дают. Но на этот раз князь призвал к ответу полковника. Иван Разин был повешен на глазах у своих подчиненных.

Должно быть, Стенька действительно любил старшего брата, потому что с этих пор он жестоко и изобретательно мстил всему миру, и в первую очередь родной стране. История знает примеры подобного рода.

Формально летом 1667 года Разин действовал в интересах казацкой старшины. После похода Василия Уса на Дону слишком прибыло гулящих людей, в то время как хлеб отпускался из России по старым росписям только для реестровых казаков. В таких случаях войско Донское снаряжало отряды за зипунами. Состояли отряды из казацкой голытьбы, но снаряжались старшиной, выдававшей оружие, порох и все остальное, потребное для похода. Если поход был удачен, основная добыча скупалась достаточными казаками за бесценок, если поход проваливался и значительная часть войска погибала, то на Дону становилось просторнее и социальное напряжение снималось. Во всех случаях казацкая верхушка оказывалась в выигрыше.

Однако в середине семнадцатого века положение донского казачества изменилось. После присоединения в 1654 году Малороссийских земель стали невозможны набеги на ляхов, в то время как на юго-западе местность регулярно опустошалась запорожцами, которым тоже хотелось зипунов. К тому же турки в это время укрепляют Измаил, перекрыв путь в Бессарабию. Второе традиционное направление грабительских походов – Крым и Черное море. Знаменитое «Азовское сидение» имело целью не столько величие России (в конце концов, Россия ничего не выиграла в результате Азовской войны), сколько возможность беспрепятственно выходить в Черное море для грабежей северной Анатолии. В пятидесятых годах семнадцатого столетия Азовская крепость была заново отстроена турками и перекрыла казакам путь к турецким берегам.

Жаждущим чужого добра оставался единственный выход: на Волгу и Каспийское море. Правда, и калмыки, и едиссанские татары к тому времени признали вассальную зависимость от русского царя, но воровских казаков такая мелочь остановить не могла, да и никогда закон не останавливал грабителя. Приведем такой пример. Еще за сто лет до описываемых событий важным источником дохода уральских купцов были вооруженные набеги на иноверцев, как тогда говорили: на «своих поганых». В том числе у купцов Строгановых имелся особо доверенный приказчик Василий Тимофеевич Аленин, который занимался грабежом инородцев, чьи земли давно вошли в состав русского государства. Занятие это приняло такой размах, что Иван Грозный вынужден был строго повелеть, чтобы никто не смел «безуказно грабить мордву и черемис». Однако даже царское слово не смогло прекратить грабежей, слишком уж выгодным казалось это занятие. Василий Тимофеевич, чтобы не компрометировать хозяев, сменил имя, обратившись в Ермила Тимофеевича, действующего якобы на свой страх и риск. Однако грабежное по-прежнему сбывалось через торговый дом Строгановых. Одновременно Строгановы добивались у царя разрешения самостоятельно воевать против соседей. Чувашей и мордву, которые исправно платили ясак, Грозный в обиду не дал, а вот независимое царство Сибирское отдал на поток и разграбление. Василий-Ермил к тому времени был уже настолько популярен, что его называли не по имени-отчеству, а уменьшительным именем – Ермак. Такое обращение показывает особое уважение народа, вспомним, что Разин тоже остался в памяти не Степаном, а Стенькой.

Покорение Ермаком Сибири – кто ж не слышал об этом замечательном событии? А что народный герой с самого начала был доверенным лицом гангстерского синдиката Строгановых, известно немногим.

Точно так же и Стенька неуказанным образом уводил лишний люд громить мирные татарские юрты. При этом само собой разумелось, что и купцам – русским да персидским – придется несладко, но все это мало трогало казацкую старшину. Попадется Стенька царским воеводам – ответит головой, а крестный, снарядивший поход, как бы и ни при чем. Вернется Стенька с зипунами, будет и достаточным казакам пожива. Но на этот раз Корнила Яковлев со товарищи просчитались, не учли, что Стенька уже не домовитый казак, водивший полки и возглавлявший посольства, а отморозок, думающий лишь о мести.

Первое, что сделали воровские казаки, выйдя к Волге, – перехватили барки с хлебом, идущие на Дон.

Казалось бы, донские степи, черноземье, самые что ни на есть хлебные места, однако именно тут в течение столетий пролегал русский фронтир, Дикое поле. Непрерывная война всех против всех не стихала ни на миг: калмыки, ногайцы, каракалпаки, едиссанские и крымские татары резали друг друга. Русские казаки не уступали, а может быть, и превосходили по части грабежей воинственных соседей, но растить хлеб на благодатных землях не могли. Посеять – не проблема, а вот достанется урожай кому угодно, только не пахарю. Опять же, казак обязан по первому призыву бросать хозяйство и выступать в поход. Землепашец не мог нести такую службу, поэтому царскими указами служилым казакам запрещалось заниматься земледелием. Хлеб присылался на Дон из России и выдавался реестровым казакам в счет жалованья. Последний раз списки служилых казаков составлялись в 1665 году, а с тех пор на Дону прибыло слишком много гулящих людей. Присылаемого хлеба не хватало, но без него войску Донскому грозил настоящий голод. Конечно, богатые казаки с голодухи мереть не станут, гибель грозила лишь бесштанной голытьбе, такой же, что и разинцы, – но, как видим, голодный голодного тоже не всегда разумеет. Со смехом и веселым гиканьем хлеб был утоплен в Волге.

Так начались многократно воспетые простым народом Стенькины подвиги.

Еще раз повторим, без Сеньки Разина хлеб, идущий на низ, и рыба, предназначенная для верховых городов, все равно, скорей всего, были бы уничтожены. А вот остановить вакханалию разрушения атаман мог. Но не захотел.

С Разиным или без него, казацкая ватага равно жестоко грабила бы проезжающих купцов, вырезала татарские кочевья и, конечно, наложила бы хищную лапу на патриаршую казну.

Кстати, каким образом занесло эту самую казну на Волгу?

В 1667 году в Москве проходил Поместный собор, лишивший опального патриарха Никона его сана. Никон, до этого проживавший неподалеку от Москвы, в Новоиерусалимском монастыре, был отправлен в ссылку на север, в Белозерский монастырь. А казна, получается, поехала на юг. Вряд ли Никон собирался бежать в Персию, прихватив с собой казну, – не таков был патриарх. Скорей всего, казну отправили в Астрахань на сохранение митрополиту Иосифу, одному из немногих, кому Никон мог доверять. Вот только до Иосифа сокровища не доехали, а были пограблены и в тот же день раздуванены гулящими казаками.

После таковых дел возвращаться на Дон было нельзя, слишком уж заметный след тянулся за воровским людом. Оставалось уходить на юг. Кто бы ни принял командование ватагой, он должен был миновать Астрахань и расположиться на зимовку либо на учугах, либо на островах возле Синего Морца. А возможно, и каменный Яицкий городок был бы взят, свет не сходится клином на одном атамане, поэтому не будем напрасно плодить сослагательные наклонения.

По весне перед казацкой вольницей встала проблема: куда волочиться дальше? Путь в Россию отныне закрыт не только законом – от Москвы подходили войска, царь Алексей Михайлович собирался ратной силой остановить грабежи. Тут места сослагательным наклонениям не оставалось: домой грехи не пускают, в сторону Хивы не шатнешься, там без следа пропадали отряды куда более серьезные, нежели ватага Сеньки Разина. Зато дорога на юг была открыта. К тому же где-то там, на Каспийских островах, зимовала ватага другого разбойного атамана – Сережки Кривого.

История любит работать с запасом. Понадобится для великих свершений великий человек, и провидение готовит разом когорту великих. А мы потом восхищаемся золотым и серебряным веками литературы, удивляемся, что композиторы, словно грибы, произрастают могучими кучками, и рассуждаем об эпохе великих географических открытий. Беседовать на эту тему можно долго и безрезультатно, ясно одно – людей необычной судьбы влечет друг к другу словно магнитом.

Забудем на минуту обо всяческих допущениях и просто подивимся, глядя как на крошечном казацком струге посреди моря Хвалынского встретились два харизматических лидера, два почти былинных героя: Сережка Кривой и Стенька Разин.

Почему-то, вспоминая о Персидском походе, люди забывают, что у казаков было два атамана. Даже в книгах, посвященных будущему великому землепроходцу, округло говорится, что он «участвовал в Персидском походе Степана Разина». А между тем власть атаманы делили поровну, к тому же Сережка Кривой занялся морским разбоем на год раньше Разина. Именно от Сережки должен был охранять купеческие караваны заложенный в том же 1668 году в селе Дединово на Оке и прибывший в Астрахань год спустя первый русский военный корабль – барк «Орел».

Некоторых читателей может покоробить последний абзац: как же так, герой, радетель русского величия, которого привычно сравнивают с Кутузовым, адмиралом Нельсоном, а то и Яном Жижкой, и вдруг – пират с черной повязкой на выбитом глазу. Однако из песни слова не выкинешь, именно пиратом был Сережка Кривой в начале своей бурной карьеры.

Флотилией Стенька и Сережка командовали на паритетных началах, и совершенно непонятно, почему Разин в глазах потомков затмил подельщика. Может быть, оттого, что Сережка был бандитом, но не был отморозком, а в легендах живут лишь дела, окрашенные безумием делателя. Хотя не исключено, что причина в трагической смерти Разина; русские былины, сказы и песни непременно окрашены фатальной обреченностью героя. Удачники русского человека не интересуют, не утони Ермак в Иртыше – кто бы о нем знал, кроме десятка замшелых историков? Тот же Ерофей Хабаров куда как больше Ермака сделал, но имени «Еропка» не заслужил, и песен о нем не поют – а все потому, что умудрился умереть в своей постели. «Ревела буря, дождь шумел; во мраке молнии блистали…» – это не о покорении Сибири, а об утоплении в сибирской реке.

Между прочим, наш рассказ идет так, словно никакого сослагательного наклонения мы не допускали и Стенька Разин невредимым прошел перед жерлами царицынских пушек. А поскольку история в значении «занятная байка» сослагательное наклонение любит, то остается лишь подивиться живучести харизматического героя. И все же авторской волей прикончим донского казака и посмотрим, что станет делать разбойная ватага под командованием лишь одного из атаманов.

А будет она под водительством Сережки Кривого громить прибрежные селения, совершенно так же, как громила в реальной действительности.

Каспийское море малость поменьше Карибского с прилегающими к нему водами, поэтому русским пиратам негде было особенно развернуться. Рыбные ловы Волжской дельты – разграблены, а чтобы впредь такого не повторялось, на острова прислан сильный гарнизон. Биться со стрельцами казакам не с руки, да и вообще – зачем нужна соленая рыба посреди соленого моря? Пустынный восточный берег занимали воинственные туркменские племена. Серьезной добычи там не взять, а вот отпор дать туркмены вполне могли, что и доказали спустя год. Зато на юго-западе богатства, можно сказать, ожидали, когда явится настоящий хозяин и заберет их. Два крошечных государства: шемхальство Тарковское, владения Суркай-хана и шемхальство Шемаханское, под рукой Ширван-шаха. Какое-то подобие независимости они сохраняли, непрерывно лавируя между грозными соседями: Турцией, Персией и Россией. Несмотря на маломощность, оба буферных государства были богаты. Если с Персией Россия торговала напрямую, то вся торговля с враждебной Блистательной Портой шла через Дербент и Шемаху.

Туда и направилась пиратская флотилия.

Дербент казаки обошли стороной – штурмовать сильную крепость никому не хотелось, но тем горше была участь шемаханского города Баку. Грабили его основательно, выбирая все подчистую, а что не могли утащить – уничтожали. Край был разорен полностью, о чем на следующий год сами же казаки горько жалели. Хотелось бы пограбить еще – ан, нечего!

Авторы школьных учебников, оправдывая бандитские действия предков, уверяют, что главной причиной Персидского похода было желание выручить русских пленников, которые томились в рабстве у восточных сатрапов. И в самом деле, более двух тысяч освобожденных полоняников присоединились к отряду. Вот только основной поток работорговли шел не через Астарабад и заштатный городишко Баку, а через хорошо укрепленный Дербент. Но, как уже говорилось, именно его освободители предпочли оставить в покое.

Зато их внимание привлек прохладный город Решт. Здесь находились летние дворцы падишаха, фруктовые сады, широколиственные рощи… Вообще, в Персии климат континентальный, средняя июльская температура – тридцать градусов жары, а порой столбик термометра взлетает и под пятьдесят. Зимами случаются морозы до двадцати пяти – тридцати градусов. И только в благословенной Гиляни зима всегда теплая, а лето – прохладно. Неудивительно, что Гилянь от века была курортной зоной всей Персии. Нападения здесь никто не ждал; Россия считалась надежным союзником, туркмены не имели даже каботажного флота, а у турок и хивинцев не было выхода к морю. Так что со стороны Каспия курортный город защищала только толстая цепь, потянутая через узкий пролив, соединявший с морем лиман Энзели-кальи, на берегу которого стоял Решт.

Вот там, в самом, можно сказать, добычливом месте, каспийские пираты попали в ловушку.

Разумеется, персидские власти знали о разорении соседей и приняли превентивные меры. К летней резиденции были заранее стянуты войска: личная гвардия Аббаса II – шах-севены. Разбойники оказались заперты на песчаной косе посреди лимана. Казалось бы, Персидский поход закончился, едва начавшись, казакам осталось только геройски умереть. Однако судьба пришла на выручку разбойникам. Вместо того чтобы вырезать незваных гостей до последнего человека, великий визирь Карчкан, а именно он командовал шах-севенами, предложил окруженным поступить к нему на службу. Вместо плахи и кольев казакам было обещано жалование, плодородные земли для поселения и ратный труд во славу шах-ин-шаха. Разумеется, против таких условий никто не возражал.