Текст книги "Человек войны"

Автор книги: Андрей Негривода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Январь – август 2002 г. Израиль
Обезьяна слезла с дерева совсем не для того, чтобы стать лошадью?..

...Из своей конуры в квартиру к Лине он так и не переехал, хоть и звала она его обратно жить вместе. Просто не хотел. Не хотел, потому что его затаившаяся память нет-нет да и напоминала о себе, и он уходил в себя на несколько дней, вспоминая Мари. Да и не было абсолютно никакого желания связывать себя с девушкой, к которой не питал никаких чувств. Ну, да! Она тоже была частичкой далекой Одессы. Ну, да! Жили год назад вместе. Да только... Не мог он забыть того, как она его предала, вышвырнув в чужой дом практически беспомощного, после нескольких операций. Нет, он не обижался и не злился на нее, а порой даже оправдывал в частых разговорах с Генкой.

– ...Слушай, Лысый. На хер оно тебе надо?! Вот скажи мне, тупому барану! Она же, сука, полгода доила тебя, как могла! Вот сколько ты домой приносил?

– Восемь тысяч... Иногда больше...

– Две штуки баксов!

– Ну... По тогдашнему курсу...

– И шо?!

Гена всегда распалялся не на шутку, когда заходил разговор об этом семействе. Дело в том, что Лина и младшая Генкина сестра Лера, Валерия то бишь, много лет, с детства в Одессе, были лучшими подругами. Они и по мальчикам начинали вместе ходить, и курить, и винишко по подъездам попивать... Ну, как это обычно бывает у подростковой молодежи тинейджерского возраста. Они дружили больше десяти лет, до того момента, пока семья Лины: она сама в возрасте двадцати трех лет, ее шестилетняя дочь и сорокалетняя мамаша – не приехала в Израиль. И опять же к Калюжным, к Генке и его «маме Рите»... А куда ж еще? Старые же подруги!.. А потом, через месяца полтора, Лина просто не впустила Риту к себе в квартиру, когда та пришла в гости и принесла каких-то там свежих котлет... Просто так, не впустила, мол, не хер тут делать. Вот Калюжные и Лера, которая жила в Одессе в том числе, на все это семейство и обиделись... Навсегда. А Андрей был между ними «миротворческим контингентом ООН», принимавшим на себя яростные нападки обеих сторон.

– А шо?

– Шо ты сумел собрать? Ты принес в ее дом двадцать пять штук баксов, Андрон! Ты тянул на своем горбу всю эту припиздэканную семью, а себе хоть что-то сумел отложить?

– Да ладно, Ген. Три бабы в доме. Каждую одеть надо. Русланке – учебники в школу...

– Ага! Ну, да! Лине с Эллой водочки. Да каждый день! Да не говна какого-нибудь, а хорошей, да подороже! Да пожрать послаще да повкуснее.

– Да оставь ты ее на хрен! Она мать-одиночка – ей же официально и работать-то нельзя. А мне че... Много надо, што ли?

– Ага! «Мать-одноночка»! А ты знаешь, шо она по этому статусу, ни хрена не делая, получает почти три тысячи!.. Да еще ей дают на съем хаты раз в полгода! И если прикинуть помесячно, то она от государства получает около штуки баксов! Я столько не зарабатываю, хотя маслаю сам знаешь как! И ты еще две штуки приносил! И на сигареты и пиво выпрашивал, мать твою! А когда из больнички вышел, она тебе не квартиру сняла, а комнату, блядина! И заплатила только за один месяц!

– Ген, тормози!

– У нее че, бабла мало? А золотишко на себя вешать? Вон, уже как виноградные грозди на ней свисают! А ведь они приехали два года назад с сотней долларов в кармане на троих! Голь беспросветная! Откуда бабки, Андрюха?! Она ж тебя выдоила, как последнего полудурка!

– Ну... Значит, так ей было надо тогда.

– А че ты, бля, эту суку защищаешь? Шо, опять стреляться будешь или, может, в петельку из-за нее полезешь? Или будешь пиздячить до усеру и все их распиздяйство оплачивать?

– Ну уж нет! – В этом Филин был тверд. – Жить я в этом доме больше не буду никогда – это точно! Да и не нужна она мне.

– А шо ж тогда она к тебе липнет? И домой после «Версаля» она идет не к себе, а к тебе. Шо, такая искусница на попялиться в постели?

Здесь Андрей всегда улыбался. Грустно улыбался.

– Коряга... Бывало намного лучше! Ты даже не представляешь на сколько, братишка!

– Так шо тогда, я не пойму?! Шо, классных телок мало?!

– Не в телках дело, Ген.

– А ты не заголубел, часом, дружище?

– Вот если бы это был не ты, а кто другой – уже глотнул бы все свои передние зубы!

– Но я – это я! Так шо ты мне скажешь?

– Лина – это мой крест.

– В смысле судьба?!

– В смысле – наказание господне. И искупление грехов.

– А вот этого твоего заворота я вообще не понял!

– Еще будет время, Геныч. Поймешь. А пока... Оставь ты эту мадемуазель на хрен! Я же сейчас с тобой общаюсь. Пойдем лучше, «Орелика» споем, а? Народу будет приятно послушать. Да и нам в настроение.

– «Орелика»? Че, опять на тебя накатило?

– Так. Маленько... Попеть хочется.

– Ну, идем. Карузо ты мой недоученный.

И они, полупьяные, выползали на сцену-помост, брали в правые руки микрофоны, потому что левые руки были заняты наполненными водкой рюмками, и... Пели!.. Так, словно больше никогда не придется этого сделать! Пели, как в последний раз! Пели не «на публику», а для самих себя. Каждый для своей души. И, самое странное, но именно этот музыкантско-охраннический дуэт имел бешеный успех у завсегдатаев бара.

 
Когда-то помню в детстве я,
Мне пела матушка моя
О том, что есть счастливый край,
В котором жизнь не жизнь, а рай.
 
 
Там нет ни слез, ни бед, ни бурь,
А в небе чистом, как лазурь,
Над очертаньем рек и сел
Парит, парит степной орел...
 

С надрывом, охрипшим голосом, как умел, может, и не очень-то и хорошо и правильно, но Андрей пел от самой глубины души, а Генка... Он, наверное, чувствовал, что с Андреем происходит что-то неладное. Наверное... И, будучи от природы своей одесской насмешником, он все же не задевал своего друга «за живое». И понимал, наверное, что вот именно в такие моменты, с микрофоном в руке Андрей отпускал свою душу из клетки погулять на воле. И не мешал этому никогда – Филин пел эту песню один. Ну, или почти один...

 
Не улетай, не улетай!
Еще немного покружи!
И в свой далекий дивный край
Ты мне дорогу покажи...
 
 
И хоть он очень далеко,
Ты долетишь туда легко...
Преодолеешь путь любой!
Прошу! Возьми меня с собой!..
 

Эта песня... Эта атмосфера тоскливого праздника... Все это... Все это хоть как-то заряжало Филина энергией и призрачной уверенностью в завтрашнем дне.

 
С тех пор прошло немало лет,
И сказки нет, и птицы нет,
Но иногда, подняв глаза,
Гляжу с тоской я в небеса.
 
 
И может быть, в судьбе моей
В один из хмурых серых дней,
Неся надежду и тепло,
Мелькнет орлиное крыло...
 

И, что самое удивительное, Андрею становилось легче и не так тоскливо и тошно. «Нам песня строить и жить помогает!» После таких вечеров Андрей возвращался к себе, зная, что как бы там ни было, но в этой чужой ему стране есть по крайней мере один человек, которому от него ничего не надо, который всегда будет рад их встрече и всегда даст ему «возможность» выгулять свою душу, «подержавшись» за микрофон.

...Но сидеть в своей конуре взаперти целыми днями и ждать вечера, чтобы пойти в бар, было опасно. И, чтобы не свихнуться, Андрей устроился на работу. На автомойку. За сущие копейки он целый день мыл машины. Нет, Андрей мог бы, конечно, найти себе и более пристойное занятие, но... Во-первых – он хотел убить в себе гордыню, мол, я достоин и лучшего, а во-вторых – такой тяжелой «трудотерапией» он лечил свои мозги. И, что самое удивительное, это помогало! Простые движения, простая цель, без выдумки и фантазии – бери пару ведер воды, бери тряпку и шампунь, и вперед, к победе коммунизма!

Хозяин этой мойки, «бизнесмен» Фима, был рад и счастлив, заполучив такого работника. А чем плохо? Пашет целый день, как вол, и глупых вопросов по поводу повышения зарплаты не задает. Поди, плохо?!

...Все как-то постепенно устоялось со временем само собой и вошло в обыденную, наезженную колею.

В 7.00 Андрей уже мыл первую машину, потом их с каждой минутой становилось больше и больше... И начинался «круговорот говна в природе», часов до шести вечера. Потом он дотаскивал свое уставшее, измочаленное тело до «дома» и подолгу стоял под упругими, прохладными струями душа. А в 20.00 он уже сидел за «музыкантским столиком» в баре ресторана «Версаль». Сюда он стал ходить с завидной постоянностью, каждый день, словно на работу, и в конце концов Феликс ее и предложил – теперь, кроме «банкетных дней» в пятницу – субботу, Андрей охранял еще и этот бар, но уже все остальные, будние дни... В этом был свой большой плюс – в конуре у Андрея не было холодильника, его попросту некуда было поставить, а поэтому он каждый день, возвращаясь с работы, задавал себе один и тот же вопрос: «Ну! И че мы седня жрать будем?» Теперь эта проблема решилась сама собой – здесь его и кормили, и зарплату платили исправно, каждый день, по окончании посиделок, часам к трем утра.

Андрей постепенно погружался в болото размеренности и уже ждал... Ждал, зная себя, что скоро «грянет гром», потому что по-другому просто и быть не могло! Потому что в его жизни никогда по-другому и не было. Потому что со временем ему начинал надоедать такой образ жизни лягушки, и он потихоньку, подспудно, порой и сам того не понимая, начинал выискивать причину или повод, чтобы «взорвать тишину». Постепенно он становился непримиримым к чужим, даже к самым мелким оплошностям...

...1 апреля...

Этот день для Андрея всегда, еще с детства, был особенным. Потому что только в Одессе всегда, при любой погоде и правительстве, отмечали День смеха – это было старой традицией, которую свято соблюдали все одесситы, в каком бы конце света они ни находились! Что-то витало в воздухе в этот день такое, что хотелось просто без причины, от души, посмеяться, отвлекшись от каждодневных проблем и забот. Просто забыться, вернувшись, хотя бы мысленно в Одессу своего детства...

– Ну, что, Дрюля? – У Генки сегодня было по-особенному приподнятое настроение. – Бамбарбия киргуду?

Это был их «пароль». Помните эту знаменитую фразу Никулина в фильме «Кавказская пленница», когда вся эта знаменитая троица пришла в ресторан «приглашать» Шурика поучаствовать в «кавказском свадебном обычае красть невесту»? Вот-вот!..

– Канэшна хачу, э! – ответил Андрей с горским акцентом.

Генка повернулся лицом к барной стойке и сказал бармену, прищелкнув пальцами:

– Э-э!.. Человек! Анисовой водочки, щучьи головы фаршированные и заячьи почки! Два раза!

– А по почкам два раза?! – улыбнулся Сергей.

– Это потом... – И Генка обратился к Андрею: – Вот так всегда! Как только захочешь праздника, так тебе его кто-нибудь добрый обязательно обломает! Ну, что, барменская душа, раз царской еды в этой забегаловке нет, тогда давай наш с Андрюхой комплект.

– Литруха «Немировской с перцем», кола и фисташки?

– И откуда только ты такой догадливый взялся? – включился в эту игру Андрей. – Только это... «С перцем» – это ты погорячился, Сержик! «Перцы» у нас свои есть, и всегда с собой.

– Так шо, ты его оттуда достань и себе оставь, ага? – улыбнулся Генка.

– А закусывать, когда пузырь прикончите, тоже своими будете?

– А шо, этим, шо в бутылке, можно закусывать?

– После литра на двоих можно и пробкой закусить!

– Добрейшей ты души человечище, Серега! – Андрей протянул через барную стойку руку. А мог бы и шашкой рубануть! – Дай я тебе за это клешню пожму!

– Идите уже в жопу, господа охранники и музыканты! И не загораживайте мне тут пейзаж! Щас вам девочки все на стол нарисуют!

– А счет на Фелу запиши! – хохотнул Гена и направился к столику.

– Ага! Ты шо, хочешь, чтобы он разрыв сердца получил?

– Главное, чтобы не разрыв перца! – внес свою лепту Андрей.

– Не, пацаны! Мне потом придется другого «хозяина» искать. Я лучше свои заплачу – дешевле выйдет!

– Уже договорились!

– Только я тогда в водочку «крысоморчика» пару капель добавлю, ага? Для остроты кайфа. Согласны?

– Вот так всегда, Андрюха! – Генка сокрушенно покачал головой. – Никогда «на шару» не бухнешь! А так хочется!

– Ниче! Будет и на нашей улице праздник. А сегодня деваться некуда – будем кушать на свои. Как и всегда.

– «Се ля ви», як ото кажуть хрянцузики, купаясь в мазутных водах Сены и Луары! – улыбнулся Генка и включил микрофон. – Дамы и те, кто заправляет майку в трусы! Сэры и сэрухи! Разрешите закончить наш вечер юмора! Попрошу очистить помещение и дать спокойно выпить труженикам микрофона и дубины! Музыканты и охранники тоже люди, и эти люди тоже иногда хотят выпить в спокойной обстановке!

– Так идите уже к нам! Петь потом будете!

– А морды щупать?

– Лучше петь!

– Опять петь. – Гена картинно развел руки. – А когда ж пить? Хоть бы кто рюмахой поделился, мать вашу за ногу! Я вам уже вещал у этот матюгальник, шо мы тоже люди и тоже хотим иметь праздник. Главное, шоб потом он нас не поимел.

На его «клавишах» тут же «нарисовали» две рюмки водки и соленый огурец на вилочке.

– О! Андрюха! А говорят, шо я не фокусник!

– Так Додик Коперфилд просто отдыхает, братка!

Они выпили, «похрустели» огурчиком, одним на двоих, и Гена шепнул Андрею на ухо:

– Ну, шо, Одесса, рубанем за Маму?

– А на раз! – тут же согласился Андрей.

– Дамы и те, кто с ними! – Генка уже завелся, и теперь остановить его мог, наверное, только атомный взрыв, да и то вряд ли. – Два еще не пьяных, а жаль, одессита приветствуют своих земляков и тех, кто не очень земляк тоже, у нашем скромном кабаке, который до сих пор почему-то называется не «Черное море», а какой-то там задрипаный «Версаль»! Отдыхайте, кушайте, слушаете, ешьте и пейте и не забывайте наливать скромным лабухам и охранникам у моем с Андрюхой лице!

 
Ну, шо ты смотришь на меня без интэрэса?
Оставь сомненья, и дела пойдут на лад!
Не надо много говорить! Скажи: «Одесса!»
И я увэрэн за хороший результат!
 
 
= Заявляю это прямо! Лично мне Одесса – мама!
Мы по всем приметам с ней родня!
Если хочется вам песен – их немало есть в Одессе,
Потому шо моя мама вся в меня!..
 

Настроение у всех было «выше среднего», и вечер обещал быть веселым и приятным – в баре собиралось совсем немаленькое одесское поголовье Нетании. И все это «поголовье» пришло сегодня именно сюда, чтобы послушать родных одесских песен.

И не только послушать!

Половина нетанийских кабацких музыкантов были одесситами! Половина! Если не больше...

Но только один Феликс был в этом городе ресторатором-одесситом, который иногда и устраивал такие вечера «землячества». И еще Генка Калюжный, потомственный музыкант, который был в этом городе тем музыкальным Солнцем, вокруг которого вертелась вся эта музыкальная туска, каким в свое время был в Одессе его отец. Вся «кабацкая элита» всегда стремилась сюда! Ну и, понятное дело, что они, лабухи, искренне любящие свое дело, никогда не могли усидеть на месте, за своим столиком, когда звучали аккорды любимых песен. И всегда в такие вечера получался такой музыкальный «сейшн», что позавидовал бы любой «гала-концерт» – свои знаменитости были и в этой тусне, и лауреаты, и даже победители некогда серьезных музыкальных конкурсов!

Вот и сегодня, в са-амом начале вечера, просто на самой первой песне, к микрофону из-за своего столика выскочила Танюшка и запела томно-блядским голосом:

 
Какие люди из Одессы «в люди» вышли!
Возьми любого – и богат, и знаменит!
Но, без сомнения, любого звания выше,
Нам наше звание простое – «Одессит»!
 

А дальше пел уже просто весь зал:

 
Заявляю это прямо! Лично мне Одесса – мама!
Мы по всем приметам с ней родня!
Если хочется вам песен – их немало есть в Одессе,
Потому шо моя мама вся в меня!..
 

В общем... «Первое апреля» задался с самого начала. Было весело, дружно, сытно и пьяно.

– ...Привет! – Лина заявилась в бар около половины первого ночи. – Гуляем?

– Кто гуляет, кто работает, – ответил Андрей.

– Под водочку и я умею работать!

И тут же ему стало понятно, что девушка нарывается на скандал и пока просто не знает, как его устроить. Но... Это было всего лишь делом времени и техники – каждый человек профессионал в чем-то. Плохо было то, что ей всегда, по возможности, на такие «мероприятия» нужны были «зрители» – соседи, прохожие, друзья... А сегодня здесь для нее был просто рай! Она даже обернулась по сторонам, обозревая свою будущую «аудиторию», и совершенно подсознательно плотоядно улыбнулась.

– Сегодня праздник, Лина. Люди угощают. Мы работаем.

– Ага! – Она тут же сорвалась на крик. – Типа, когда я пиздячу, шо кобыла, и ношу этим чувырлам пожрать, то я не работаю! Это только ты, бля, мудильник трехфазный, тут работаешь, со своим припиздеканым дружком!

– Лина! – Хорошее настроение улетучилось в одну секунду. – Че те неймется поперек ночи? Тебя сейчас кто трогал? У людей праздник. Не порть вечер, пожалуйста!

– А може, я тоже хочу поприкалываться и попраздновать, а?!

– Ну так, а кто ж против? Сядь за столик. Пообщайся с людьми.

– Де ты тут людей видел?! – Она распалялась с каждой секундой все сильнее и сильнее, а Андрей не мог понять причины этой злости. – Здесь шо, есть с кем пить?! Все нетанийское говно в одном месте всплыло!

– Э-э! Подруга! Прикрой фонтан!

Она все же добилась своего, и ее услышали. Те, кому совсем не следовало бы ее слышать, – в самом дальнем VIP-углу бара, за тремя сдвинутыми «в кучу» столиками собрался весь «цвет» «одесской» израильской братвы.

– А ты его включал, фуфломет?! Сосешь водку, ну и соси дальше!

Как это всегда бывает в ресторанах, когда народ пьет за свои деньги и чувствует себя, по крайней мере, королем своего стола, если не всего зала или города, ему становится обидно, когда его оскорбляют в его «лучших чувствах». Особенно когда это «отмороженные» на всю голову братки. А еще особеннее для них, когда это делает какая-то «мартышка с подносом»!

Из-за стола медленно поднялся «паренек» и, опершись кулаками о стол, уставился тяжелым взглядом на Лину:

– Ты че, коза, гонишь? Ты кому эту парашу базлаешь? Да ты щас сама у всех отсосешь по кругу, «шкура»!!! Фуфло голимое!!!

– Сам ты фуфел дешевый! – Она уже не могла остановиться и совершенно не понимала, куда могут завести ее собственные слова. – Не тебе мне указывать, че сосать! Лучше сходи в парашу и вздрочни по-быстрому, чтобы фуй в пупок не давил!

Она сказала и... тут же, в тот же миг, поняла, что сказала зря... И испугалась собственного языка, но... Слово сказанное – не воробей...

Парень, который «обиделся» на Лину, всегда, вот уже несколько лет, был самым «неудобным» клиентом для любого ресторана. БТР... Да! Его именно так и называли – БТР... «Зацепивший» не понаслышке «первую» Чечню, от рядового до прапорщика(!) в спецназе ВДВ – орден Мужества вам не игрушка, и за «просто так» его никому не давали, – на «гражданке» ушел в братки. И в Нетанию приехал из Москвы в статусе «смотрящего». И вся «элита» воровского бомонда в этом городе ходила под ним. Совершенно непредсказуемый, с напрочь «отъехавшей крышей» после тяжелой контузии, он уже успел сделать «десантирование» на зону «за нанесение тяжких телесных повреждений» пятерым(!) пострадавшим, и освободиться, непонятно как, на половине срока и эмигрировать в Израиль. Витек, как называли его «лица, приближенные к императору», был той миной замедленного действия, которая могла взорваться в любой момент.

БТР сунул руки в карманы и посмотрел на девушку, словно прицелился.

– Сидеть! – рявкнул Андрей во весь голос.

– Чего?! – БТР уже вошел в «штопор». – Кому сидеть?

– Сидеть, «кусок»!!! Я сказал!

– А кто ты здесь такой, капитан?

Сталкивались они однажды... Лбами «на встречных курсах». И помяли друг друга знатно. А потом пили «мировую», рассказывая о себе и о былой службе. После этого БТР не давал «быковать» своим «торпедам» в ресторанах, которые охранял Андрей, – они договорились.

Но сегодня... Сегодня задели его самого.

– Ты знаешь, прапор!

– А эта тупая овца тебе кто? – Он тыкнул указательным пальцем в сторону девушки, у которой от страха глаза стали похожи на два блюдца.

Вот именно сейчас и наступил тот «момент истины», который мог решить многие судьбы. Сейчас от слова Филина зависела, по крайней мере, судьба Лины.

– Это моя жена.

– О как!

От этого его заявления опешили все, кто знал Андрея и всю его предыдущую историю с Линой.

– А оно тебе надо? – БТР сел на свой стул и уставился на Андрея пронзительным взглядом.

– Мне не надо сегодня цирк в «Версале», «кусок»!

– А потом? – БТР налил в рюмку коньяк и посмотрел на Андрея еще раз. – Ты за нее вписался, братишка. Ну, сегодня она, скажем, проскочила – просто потому, что ты меня очень сильно удивил. А завтра?

– Я свое слово сказал!

– Тогда отправь свою «жену», бля, домой! Прямо сейчас! А то меня так и тянет показать ей, кто она такая есть на самом деле! «Конину» будешь? – Он протянул Андрею вторую наполненную рюмку. – За наших тупых коз!

– Сам ты тупой к-х-х...

Дальше Лина ничего не успела сказать.

Андрей схватил ее за подбородок, приподнял, сдавив немного при этом своей пятерней ее кадык, да так и «вынес» на улицу, вон из кабака.

– У тя че?! Совсем мозги от водки заплыли, дура?! – проорал он девушке прямо в лицо, прислонив ее к бетонной стене дома. – Здесь половина бригады БТРа сегодня гуляет! Ты че хочешь? Чтобы тебя сейчас вывезли на пляж, трахнули «на круг», а потом арабам продали?! Ты когда свое поддувало захлопнешь, дура тупорылая?!

– Когда начнешь мне алименты платить?

– Совсем больная?! Ты че несешь?! Какие на хрен алименты?!

– Малеванные! – Она как-то обмякла и проговорила уже спокойнее: – Я сегодня у врача была... У меня около шести недель беременности.

– Ну и флаг тебе в руки! А я-то тут при чем?!

– При том!!! Я не помойное ведро – «всунул, плюнул и ушел». Думай, давай, че делать теперь!

– Лина... «Первое апреля» закончилось час назад. Так что не вовремя ты – раньше надо было прийти, тогда это было бы прикольно. А сейчас это даже не смешно! Особенно после того балагана, шо ты внутри устроила.

– И мне, знаешь, как-то тоже не очень смешно! – Она нервно закурила сигарету. – Че мне делать теперь? На хер мне нужен этот твой полужидок?!

– А вот щас уже я тебе по рылу настучу!

– Давай! – Она выставила свою скулу вперед. – Я так хоть полицию вызову и скажу, шо меня изнасиловали...

– Какая же ты мразь все-таки... Законченная блядь!..

– Не блядь, а честная «давалка»!

– Короче! – Теперь уже и у Андрея начало заканчиваться терпение. – Шо надо?!

– Бабки на аборт! И пошел ты на фуй вместе со всеми своими друганами!

И именно в этот момент в голове Андрея что-то громко щелкнуло... Так громко, что даже оглушило его на несколько секунд.

– Нет!

– Шо нет?! Шо ты там блеешь?!

– На аборт денег я не дам! – сказал он твердо.

– Не поняла я?! Как это?!

– Я хочу сына... Давно...

– А если девка будет, так шо? Третий сорт?

– Будет сын!..

– А меня ты спросил? Хочу я или, может, нет?

– Я не буду платить за убийство собственного ребенка! – рявкнул Андрей. – Хочешь – крутись сама! Но если оставишь, то он будет мой! И заботиться о нем буду я!

– У меня нет денег на аборт!

– А ты сними с себя золотишко и продай. Глядишь, не только на аборт хватит, а еще и на год сладкой жизни. Короче! Ребенок мой, а аборт – твой! Все! Других вариантов не будет!

Он посмотрел на нее, теперь этот взгляд был уже каким-то другим, и тихо сказал:

– Иди-ка ты домой. Не порть кровь ни себе, ни людям. А насчет... В общем, дочка у меня уже есть, почти взрослая, да и у тебя тоже. Давай-ка ты на пацана прицеливайся.

– А может, я не хочу рожать?

– Знаешь, Линочка... В этой ситуации меня твои «хочу – не хочу» как-то не особенно волнуют. Я позабочусь о ребенке. Но если ты его не хочешь... «Не первый день замужем» – бабки на аборт найдешь. Я тебе немало в дом принес в свое время – выкрутишься. И закончили на этом!

Андрей круто развернулся и пошел ко входу в ресторан, оставив девушку наедине со своими мыслями и решениями.

– Ген! – позвал он друга. – Геныч!

– Ну, че? Спровадил эту истеричку?

– Как сумел.

– Тут БТР все успокоиться не может. Поговори с ним. А то как бы кавардак не устроил.

– Ладно.

Андрей подошел к столу братвы и, не говоря ни слова, придвинув к нему свободный стул, уселся прямо напротив БТРа:

– Ну, че? Все кипишь, прапор?

– Я, бля, щас так взбухчу, шо мало никому не покажется, на фуй!!!

– Остынь, Витюха. Может, накапаешь мне в рюмаху малец?

– И ты будешь пить с братвой? – Виктор на самом деле был удивлен.

Дело в том, что вот уже много лет Андрей придерживался одного принципа – никогда не иметь никаких дел с бандюками! И придерживался его свято! И никто из этой братии никогда не мог «похвастаться», что опрокинул рюмку водки в его компании – такого просто не могло быть! И все об этом знали.

– У меня есть повод, прапорщик.

– Шо, прямо такой серьезный?

– Я стану отцом.

– Это где ж это ты так неудачно нагнулся? – гыгыкнул «бык» справа от Андрея.

И в ту же секунду, опрокинув стул, на котором сидел, назад, через спинку, завалился на пол, выплевывая выбитые зубы... Но никто из присутствующих за столом даже не шелохнулся, и только БТР произнес тихо:

– Ты не обижайся на этого барана, братишка. Оно совсем без мозгов... Оно – «торпеда».

– Не умеешь ты кадры подбирать, спецназ. Разучился. Мож, те в горы опять пора, а?

– Да где их среди говна малолетнего те кадры найдешь?! Одна параша тупорылая и попадается! Зла не держи, а?

– Проехали, «кусок». Так шо? За будущего сына выпьешь со мной?

– Поехали!!!

Все сидящие последовали примеру своего «бригадира».

– Так это шо?

– Это она нашла такой способ мне сообщить.

– М-да-а... Ума – палата.

– То уже мое дело.

– Ладно. – БТР посмотрел на Андрея в упор. – А баблосы у тебя на рождение сына есть?

– Дойдет дело – нашкрябаю.

– А ведь дорогое дело-то.

– Я же сказал – моя забота!

БТР почесал нос, потом посмотрел направо-налево:

– Слышь-ка, братва. А кто помнит те наши терки с Кабаном в позапрошлом ноябре?

– Это по «Диснейленду», что в Ришон-ле-Ционе?

– Точно!

Этот вопрос вызвал какое-то странное оживление в стане братвы. «Аксакалы» бригады начали высказывать свои мнения, перебивая друг друга:

– Сладкий пирожок тогда откусили! До сих пор жуем!

– Ага! Только чуть не подавились!

– Не! Пацаны у Кабана всегда серьезные были! Как мы тогда проскочили...

– А я уже мирковал себе место на кладбище покупать, на всякий...

– Было дело.

– А кто знает из вас, кто решил полюбовно наши с Кабаном терки? – задал еще один вопрос БТР.

– А ты шо, скажешь?!

– Ну, да. Туману напустил, хоть ложкой ешь. Только мы с того времени там нормально торчим! И нам и Кабану хватает.

– Так слушайте, шо я щас скажу. – Виктор хлопнул широкой ладонью по столу.

Он набрал какой-то номер телефона на своем мобильнике и включил его на громкую связь. Телефон ответил после пятого гудка:

– Кому это не хер делать звонить среди ночи? – раздался недовольный голос.

– Привет, братэла! – гаркнул БТР. – Узнал?

– Тебя не узнаешь! – Голос сразу же повеселел. – Шо за дела, БТР? Ты мне должен за ту блядь, с которой только что меня снял!

– Сочтемся! Есть одна тема!

– Слушаю, Витек!

– Как у тебя дела по «Диснейленду», Кабан?

– Как и у тебя! Мы же с тобой уже давно договорились по этому вопросу!

– Точно! А ты помнишь, кто нас тогда в углы развел, чтобы мы не порвали друг друга в цуры, и помог договориться?

– А то! «Спец» там, у Фелы работал, Андрюха... Отморозок полный! Отчаянный пацан! Между нами в терку влез! А мы же уже тогда «пики» в пальцах теребили.

– Помнишь, значит?

– Его забудешь.

– Я вот тут прикинул... Мы с его «легкой руки» пену снимаем, а пацану тяжело. Короче, я так прикинул, дать ему два процента с дела. Ну, и ты от себя отщипнешь.

– Много!

– Сколько?! – пошел конкретный разговор.

– А шо это ты вспомнил, БТР?

– У пацана сын должен родиться, а ему не на что его «рожать».

– Ясно. Один процент!

– Посчитаем за год? – спросил Виктор.

– А как по-другому?

– Забили!

– Когда в Ришон за процентом подтянешься?

– На неделе, Кабан. Так слышь... Я тогда за нас ему щас отслюнявлю, а ты со мной потом расчет произведешь?

– Заметано! Это все?

– Все, братэла! За блядушку вычтешь из моей доли!

– Ладно! Это я пошутил. Давай, береги себя!

БТР отключил телефон. Сунул его во внутренний карман «аманьевского» пиджачка, а из второго вынул банковскую упаковку стодолларовых купюр и метнул ее через весь стол Андрею:

– Вот тебе десять тонн, капитан. Это «первый взнос» – шо-то облом мне считать сейчас, сколько мы с Кабаном тебе должны. Потом прикинем. Братва не против? – БТР обозрел орлиным взглядом всю свою гоп-компанию.

– Нормально решили! – сказал один из «аксакалов».

– Ну вот, на том и решили.

– Мне надо сказать тебе спасибо? – спросил Андрей.

– Шо мне твое спасибо? – улыбнулся Виктор. – Лучше «конины» со мной хряпни и скажи своей «жене», чтобы ботало подвязывала, когда с серьезными пацанами «базар» ведет. А я посчитаю твои доходы с дела. Короче! Борода тебе привезет остаток на неделе, а потом будешь иметь каждого первого числа. Ну! Вздрогнули?

Они выпили, и Андрей вернулся к Генке за стол.

– Ну, ты, бля, Дрюлик, и мочишь! Только что чуть морды друг другу не побили, а в конце концов братва тебе еще и денег нехило отстегнула.

– Жизнь такая, Геныч. – Андрей нагнулся к уху своего друга и шепотом проговорил: – Спеть хочу.

– За Одессу опять?

– А за шо ж еще?

– Ну, давай...

Генка поколдовал над своим компьютером, вручил Андрею микрофон, а во второй произнес:

– А сейчас, для тех, кого еще не утомил противный «лирический баритон» нашей охраны, прозвучит... Та вы и сами щас услышите, шо нам выдаст наш доморощенный Лучано «На Повороте»!

А Андрей уже начал петь. С душой и невысказанной тоской в голосе. Так, как может петь только тот, кто родился в этом городе и невыносимо страдает от разлуки с ним.

 
Пахнет морем, и луна висит над самым Лонжероном,
И каштаны тихо шепчутся с бульваром полусонным.
Невесомо серебрится ночи южной панорама,
Спят фонтаны, занавешены фруктовыми садами.
 
 
От бульвара книзу лестница сбегает прямо к порту.
В Лунном парке обсуждаются и браки, и аборты.
Натюрморты, те которые в Аркадии на пляже,
Не покажут в знаменитом Ленинградском Эрмитаже.
 

Андрей пел старую, известную всем песню, но мысли его были теперь совершенно о другом:

«...Бог ты мой! Вот это ты пошутил, господи! Как мне понять промысел твой? Почему Лина? Почему именно она? Человек, который меня предал, который мне чужой, по сути. Почему ты не дал мне ребенка от Мари, господи?! Неужели именно это и называется справедливостью?.. Может, это есть искупление грехов моих? Из-за меня ушла одна жизнь, а теперь должна появиться другая?.. Если так, то я приму со смирением все, что суждено мне, господи Иисусе!..»

 
Нет Одессы без Привоза и без Нового базара.
Там покрыты покупатели и матом, и загаром.
По бульварам пьяный запах распустившейся сирени,
И трамваи пробивают себе путь в листве весенней.
 
 
Над причалом маяка огонь и лес портовых кранов.
В море – чайки, а над ними гордо кружатся бакланы.
Рестораны осветили побережье огоньками,
Звон бокалов, и поет гитара за Одессу-маму.
 

«...Ну, что, Андрюха, брат! Значит, выбора у тебя нет. Эх-ма!!! Неужели сын родится? Да! Это будет именно сын! И я назову его Максом! Максимкой! Максимом!.. Если только эта дура не учудит с абортом! Да нет! Она скорее удавится, но копейки, попавшей в ее руки, уже никогда не упустит! Ну и хорошо! Я тебя выращу, сына мой, поставлю на ноги и... Увезу подальше отсюда! В Одессу, домой!..»