Текст книги "Волчий хутор (СИ)"

Автор книги: Андрей Киселев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

* * *

За окном сельской военной комендатуры разразился ливень. С грохотом и раскатами молний. Ливень ударил в тот момент, когда охрана комендатуры таращилась, перепугано в сторону Волчьего леса.

Все селяне деревни Снежницы попрятались по домам, заперевшись от надвигающейся грозы. Вой на болотах стих также внезапно, как и начался. И это их вместе с немцами успокоило. Это теперь и не очень пугало и самого Хлыста и Любаву Дронину.

Пока охрана комендатуры несла дозор под проливным сельским дождем, закутавшись в плащи. И пряча оружие под одеждой от намокания, они в полной темноте комендатуры, прямо на столе оберполковника Гюнтера Когеля занимались любовью. Их стоны и пыхтение не было слышно из-за проливного дождя. Между Любавой Дрониной и Егором Мирошниковым, полицаем Хлыстом, уже давно были отношения. Она была девка на деревне походная и лезла под всех даже под немцев. Вот и Прыщ был не единственный, к кому Любава питала неодинаковые свои любовные взгляды. Видимо, Хлыст оказался в этих отношениях лучше самого полицая Прыща. В тот момент, пока Хлыст занимался любовью с Дрониной Любавой, под разразившимся ливнем бегом по лужам бежала домой Симка Пелагина.

Она, добежав до своего старенького маленького деревенского домика с маленьким огородом, в котором теперь не было уже ничего, потому что там стоял целый немецкий закопанный наполовину в землю танк «Тигр».

Всю посаженную матерью и Симкой картошку немцы по-выкидали вместе с землей, делая для своего танка капонир. Этот экипаж танка жил в их и так очень бедном деревенском доме с ними двумя женщинами. Их, как и других немцев подселили в каждый дом. И в доме Симки Пелагиной жил целый экипаж этого «Тигра». Немцы теперь боялись нападения русских, и зарыли свой танк прямо в огород двух бедных сельских крестьянок, закидав его прямо их еще зеленой картошкой с ботвой, маскируя здоровенный и тяжеленный 55-тонный свой танк от вероятного и возможного противника. Симка запыхавшись и раскрасневшаяся вся от быстрого бега, заскочила в свой с матерью дом. Симка снова бегала в тот амбар с женщинами пленными на краю деревни и вернулась в дождь вся мокрая как лягушка. Она подбежала вся мокрая от проливного дождя к матери.

– Матушка! Матушка! – она ей негромко панически торопливо сказала, – Завтра тетю Варю и тетю Пелагею расстреляют немцы! Анна Пелагина, прижав к себе единственную дочку, сказала боязливо, – Зорька, напуганная снова, раскричалась в коровнике. Боюсь за кормилицу. Одна на всю деревню осталась. Она теперь всю деревню молоком кормит. Хорошо, что хоть дойная корова и молока много. Перепугается и молока не будет, и ее зарежут эти гады – она ей полушепотом произнесла: – Не шуми. Немцы в доме. Там в той комнате, слышишь, галдят. Я слышала про это уже дочка от соседей. Мы не сможем им помочь. Не бегай туда больше, поняла Симочка.

– Но, матушка! – Симка произнесла испуганно – Но там, же еще и дети! Там их дети все! И их тоже убьют немцы! Она заплакала и прижалась к прослезившейся и замолчавшей смотрящей на нее страдальчески матери.

– Мы не поможем им уже, Симочка! Не поможем! Она прижала крепко дочь к себе и, они, забившись в углу кухни дома, заплакали.

* * *

Фероль осторожно, но быстро встал с той старинной большой постели. Отбросив рукой одеяло, он быстро соскочил с перины и нагой подошел к окну. И посмотрел на укрытую огромной черной дождевой тучей Луну. Его поднял с постели грохочущий сильными оглушающими раскатами в ярких вспышках молний гром. Он грохотал над лесом и болотом. Дождь лил, как из ведра. Молнии освещали всю лесистую топь. Он был в постели сейчас один. Он крепко спал после бани. После разгоряченной любовной оргии с двумя женщинами своего рода волчицами. Агес и Агелла его две очень молодые лесные теперь жены сестры и подруги. Одна мать, другая дочь, и обе его. Его Фероля их общего мужа. И он там, в бане, имел их обеих всю ночь. Они занимались любовью всю ночь. И он, отправился потом спать, когда все расступились перед ним сами. Все, кто выл вместе с ним на стоящую в небе перед грозой Луну. Все в звериных шкурах волков. Они смотрели на него, как на своего.

Смотрели своими желтыми горящими в ночи жаждой голода и убийства глазами. Все женщины и мужчины. Волки оборотни. Дети теперь его матери. Той матери леса. Вскоре ударил проливной дождь. И он отправился спать сейчас один, измотанный обрядом перевоплощения и дикой неуправляемой страстной любовью. А волчицы обе убежали в лес. Убежали обе к лесной Богине.

Оставив его в этой бане уставшего от слияния с ними. И измотанного неудержимой любовью молодого обращенного волка. Он очнулся лежа на полу в облике человека. И поплелся в большой тот же дом, из которого его сюда притащили для обряда и лунного волчьего секса.

– Женщины – сказал Фероль вслух – Эти женщины. Что с них взять.

Посношались с ним в бане и убежали в лес, за едой, наверное. А может, еще за чем. Он вспомнил, что сказала старшая Агелла. Что-то про завершение обряда. Обряда с ним. Что это еще не все. Что нужна еще кровь.

Человеческая кровь. Кровь молодому волку. Жертвенная кровь и тогда все. Что-то творилось внутри его. Что-то там шевелилось и оживало, дикое и свирепое, но ему почему-то не казалось уже это теперь странным. Это казалось обычным теперь и обыденным. Казалось, что так и должно быть. Фероль даже не понимал пока еще, что он уже не был теперь совсем человеком. И хотя, он осознавал вполне реально, что что-то в нем сейчас не так, он все же не понимал до конца всего того, что произошло с ним. И не мог теперь уже знать, что никогда не вернется к нормальной человеческой жизни. Что стал частью этого леса и этого болота, с новым именем вместо старого и человеческого, как и его эта прекрасная лесная спасительница, и хозяйка этого большого старинного бревенчатого дома. Дома серого кровожадного оборотня волка. Он был уже не человек. И уже думал не как человек, а по-своему, по дикому, и по-волчьи. Он слышал, как шумел дождь за окном большого главного теперь его на этом болоте дома. Теперь его семейного дома. Дома молодого волка.

Волка еще не попробовавшего человеческую кровь. Он слышал, что творилось за окнами дома. Слышал даже в громком шуме дождя. Слышал своих теперь собратьев и сестер. Там в том лесу на самом болоте. Он понимал даже их на расстоянии. Он чувствовал каждого из них. Они все ждали новой охоты. Они ждали жертву. Каждый из них. Они сюда и пришли для этого. Для совершения обряда и крови.

Сбежались ото всюду со всей округи. На это болото и тому древнему дереву. Ими был наполнен сейчас в проливном дожде лес. Они все толпились на его окраине недалеко от самого берега болота. Они ждали и затаились в падающем с небес теплом летнем ливне. В шуме падающей теплой воды. В темноте предутреннего болотного леса. Скоро. Очень скоро все случиться и произойдет. На болотах будет много поживы. Это сказала им их лесная мать. И они утолят долгий после зимней спячки голод. И он был заключен в эту волчью стаю. Осталось за малым, вкусить человеческую теплую живую кровь. Фероль слышал голос. Голос лесной Богини. Теперь она его мать.

Мать, которую, он так ждал всю жизнь. Все свое детство. Она там была в лесу на болоте. Она его еще увидит, и он будет с ней. И с этими двумя теперь волчицами. Он будет жить здесь в этом болотном сосновом и березовом лесу. Осталось немного. Осталось попробовать человеческую кровь. Фероль бросился бегом, спрыгнув с широкого крыльца своего старого бревенчатого дома, и понесся в лес прыжками по болотным кочкам, прислушиваясь на ходу и нюхая носом воздух. Он был в родной теперь стихии. Стихии его леса. Его позвала она его лесная мать. Его Богиня леса. И он снова бросился на ее призывный зов. Бросился в лес сквозь проливной ливень и сверкание молний под присмотром призрачных теней двух молодых волчиц, которые, следовали следом за ним по пятам, неотступно мелькая между сосен и берез. Мимо буреломов в болотистой топи. Он снова достиг того островка. На котором, было первое его перевоплощение в волка оборотня. Он снова был здесь возле поваленного дерева и болотного кустарника. Среди высоких травянистых мокрых после ливня кочек. Среди вспененной грязи и воды. Фероль упал между кочек от боли пронзившей снова его все тело. Он упал возле белого всего изорванного и мокрого от дождя своего в прошлом парашюта летчика. Он схватил его своими руками и прижал к голому человеческому телу, согнувшись от болевых судорог, корчась на глазах тех, кто стоял чуть поодаль от него среди берез и сосен болотного в проливном доже леса. Под присмотром двух серых призрачных теней, похожих на двух волчиц. Он закричал от боли. И его тело затрещало от ломки костей внутри.

И выворачивание мышц. Его в муках человеческий голос разносился по все округе, постепенно сменяясь волчьим неистовым и голодным, жаждущим человеческой крови и плоти ревом.

* * *

Всеволод Артюхов беседовал у костра со своим сыном Павлом. Он сидел рядом с ним и еще несколькими партизанами у костра. И вел с ним отцовский заботливый разговор про завтрашнее партизанское наступление на их деревню.

– Ты чтобы смотрел в оба. И не отходил от меня во время боя ни на шаг – говорил он родному сыну Павлу – Понял меня? Тот понимающе кивал мальчишеской молодой головой в ответ своему отцу и молчал. Сидя у костра уже в наступившей на лес, надвигающейся ночной темноте. Над ними стояла на небе Луна, и трещал у ног костер. Они прижатые плечами плотно друг к другу потеснено другими партизанами смотрели на языки пламени, мечущегося в холодеющем воздухе окружающего людей леса. Сидя под навесом от дождя и следя за языками яркого пламени. Становилось заметно не по-летнему холодно. Проливной ливень остудил воздух. И как-то здесь в лесу даже похолодало.

– Вот, возьми – старший Артюхов, произнес и дал сыну из угля вынутую запеченную картошку – Ешь, давай и вникай во все, что я тебе сейчас говорю. Завтра учить будет некому. Завтра немцев будем гнать из нашего села. Нам помогут наши войска. Завтра. Он замолчал, про что-то думая и глядя на сына.

– Ну, давай, отец учи, учи парня! – кто-то ответил, подзадорив Артюхова старшего – Он у тебя и так смышленый парень – сказал сидящий рядом с ними партизан, не знакомый Всеволоду – Мы с ним уже и так провели беседу, пока ты отсутствовал. И поняли, что парень что надо. Так что не бойся отец за него, не подведет.

– Подведет или нет, это мне решать – ответил недовольно Артюхов старший – А то, что говорю, должен слушать.

– Да понял я все отец! – возмущенно ответил Павел – Понял все. Все буду делать, как скажешь! Я не маленький уже! Партизаны засмеялись и шутливо начали подначивать Павла, и поддерживать его в споре с отцом.

– Ладно, хватит – ответил тихо Всеволод – Ни на шаг от меня и все – он повторил, глядя на своего почти уже взрослого сына. И, замолчал, как и все, глядя на горящий яркий большой жаром пышущий под проливным дождем под навесом из брезента и сосновых веток костер. В этот момент подошел односелянин с Артюховым Тимофей Кожуба.

Брат младший убитого своими корешами полицаями теперь старосты Серафима Кожубы.

– Привет, Всеволод – он поздоровался со старшим Артюховым – Как жизнь?

– Только держись – ответил ему Всеволод – Жену недавно схоронил в деревне. Прямо на глазах фрицев. А куда деваться раз они там стоят.

Неприятно было везти ее перед этими тварями по всей деревне до кладбища, а куда денешься.

– Значит, Глафира умерла? – сочувствующе вопросительно продолжил разговор Тимофей – Сочувствую тебе, Всеволод. Жалко твою бабенку.

Она у тебя болела долго, я знаю. Сочувствую.

– Да, зиму перетянула, а летом вот померла – добавил Всеволод и замолчал, повесив голову и обнимая поникшего тоже сына Тимофей Кожуба достал из кармана перед глазами других партизан армейскую железную со спиртом фляжку.

– Давай помянем ее – произнес тихо он, и протянул ее Всеволоду.

Тот взял и молча, хлебнул из фляжки и отдал ее назад владельцу.

Тимофей тоже приложился и тоже замолчал, глядя на тот перед ними в темноте яркий полыхающий языками пламени костер. Артюхов вытащил из-за пазухи кисет с махоркой самосадом и листок рваной старой завалявшейся газеты и скрутил самокрутку. Он поджог ее от горящего костра и закурил. Самосад распространился приятным ароматным запахом по кругу вокруг костра. Тимофей тоже достал, только уже сигареты. Трофейные немецкие. Он прислонил к себе вертикально автомат к левой в хромовом сапоге ноге ППШ и тоже закурил.

– Даже не верится – сказал неожиданно снова Тимофей Кожуба – Не верится, что брат меня предал. Предал всех нас. Он посмотрел на окружение людей и на старшего Артюхова.

– Мне сказали про это позже, когда его убили. Может даже теперь и к лучшему. Я даже не знаю, как бы сейчас себя повел бы, если бы с ним встретился. Даже стыдно перед своими товарищами Всеволод.

– Это сделали полицаи у болота – произнес старший Артюхов – Его жена потом узнала все-таки, как все случилось. Эти трое гадов по кличке Дрыка, Прыщ и Хлыст. Пришедшие из деревни все рассказали. Его нашли у болота в бурьяне и изуродованного, сами немцы. И притащили труп в село. Тогда никто не знал, чья это была работа. Но потом полицай Прыщ признался старшему в Снежнице офицеру некоему оберполковнику Когелю, что было да как. Но никого не наказали даже.

Плевать немцам на все и всех. Младший Кожуба хотел поиметь, видимо, сочувствия от односельчанина и понимание в его лице. Но Всеволод Артюхов молчал и смотрел в костер.

– Не знаю, Тимофей, что и сказать на это – ответил также неожиданно старший Артюхов – Война она многое обличает и преподносит. Много неожиданного. Я и сам поражен случившимся. И узнал об этом только здесь также как и ты.

– А я, думаю сейчас о его жене Марии – ответил ему Тимофей Кожуба.

– Каково ей там перед селянами. А может, она с ним была заодно, тогда я и ей этого не прощу – сказал снова младший Кожуба.

– Не вини ее, Тимофей – ответил ему Артюхов старший – Она и так уже наказана.

– Да я и не виню – ответил ему Тимофей Кожуба – Нам бы к завтрашнему в нашей деревне быть, а то дождь все испортит.

– А может и не испортит – ответил Всеволод Артюхов – Может в самый раз и природа за нас – он в рифму ответил младшему Кожубе.

Русские идут

Проливной дождь размочил всю вокруг землю. В мгновение, превращая ее в сплошную грязь. Он лил и лил с небес, не переставая, ни на минуту. Еще в ночной темноте, он напоил своей теплой летней водой всю окрестную местность, громыхая громом и полыхая яркими молниями над болотным лесом и Волчьим хутором. Огромной черной тучей гроза повисла над речкой Березиной и Снежницей. Ручьи быстро текущей воды, полились с крыш сельских домов, с шумом падая на мокрую скользкую теперь глинистую землю. Дождь. Летний теплый дождь. Он обливал с небес водой крыши домов и огороды Снежницы. Он лился всей своей массой на головы фашистов и заливал им всю технику. Они были в ловушке. Их танки увязли теперь в своих капонирах в огородах селян, утонув еще глубже в сырой огородной рыхлой земле. Это была большая ошибка немцев. Теперь они не могли даже сдвинуться с места и маневрировать. Да еще в слабом утреннем рассвете, под проливным дождем. Грохот грома и сверкание молний, заглушали выстрелы канонады орудийных орудий на прифронтовой полосе, и заглушал наступление русских вооруженных сил в сторону деревни Снежницы. Молния ударила в выставленную антенну связи рядом с комендатурой.

И грохот напугал Хлыста и Любаву Дронину. Они оба от испуга подлетели, и о дальнейшей любви уже не было речи. Они подскочили к окну, но в темноте раннего утра ничего не было видно со стороны там, где был удар молнии. Только дым и горящая антенна связи. Она словно взорванная упала, оплавившись от высоковольтного разряда молнии, и напугала охранявших комендатуру фельтфебеля и солдат немцев. Те громко, что-то на своем языке закричали как ненормальные. Любава Дронина глядя на сидящих и притихших прижавшихся двух на окне соседнего в полумраке дома голубей с перепугу перекрестилась.

– Че крестишься?! – подколол ехидно Любаву Хлыст – Крещеная, что ли?! – он засмеялся ей в лицо.

– Боюсь просто – вымолвила, тихо и испуганно одеваясь и поправляя на себе одежду, она – Бог все-таки, есть.

– Бог, говоришь есть! – Хлыст снова съязвил Любаве – Бог есть!

Нету, ни хрена, поняла дура! Если б был, то не было сейчас этой войны. И я бы не был полицаем. И нас бы в этой комендатуре не было! – он уже зло ответил громко ей – Собирай монатки и проваливай! О Боге вспомнила, когда гром ударил! Шлюха деревенская! Пошла вон! Он, было, открыл ей дверь, но потом поймал за руку.

– Ладно, подожди, пока дождь стихнет – произнес он. Хлыст, вдруг быстро успокоился. Он смотрел в залитое непрерывным дождем окно комендатуры. И на галдящих возле крыльца немцев. Хлыст тоже что-то предчувствовал. Что-то неладное. Чутьем его природа не обидела. И он ощущал приближение скорого возможного конца всему. Ожидалось наступление Советских армий по фронту и в частности здесь. И он думал о том, как бы, если, что спасти свою в этой суматохе шкуру. Да и немцы не на шутку вдруг именно сейчас перепугались. Сама природа сейчас была не за них. И это они все уже давно знали. В этих лесистых белорусских местах все время, что-то происходило. То пропадали их сослуживцы. Причем бесследно. То эти партизаны. Вот уже третий год долбят их, то хвост, то в гриву. А тут еще танки окапывать заставили, и понятно ожидается скоро наступление. Только откуда и куда никто из ближнего командования не знал. Вот фрицы и были все время на ушах и шарахались ото всего. Тут еще эта гроза и дождь. Дождь словно из ведра. И молнии. Прыщ соскочил тоже с постели и не обнаружил Любаву в их доме. Он позвал ее, но все бес толку. Ее не было дома. Он выскочил под водоотводный дождевой козырек дома над дверью и стал кричать в дождь, зовя предавшую его, как и любого бы другого подругу Дронину. Он вернулся в дом и стал надевать одежду, собираясь на ее поиски. Прыщ любил Любаву Дронину, а вот она его нет. И ей, он был безразличен. Прыщ выскочил под дождь из дома и по грязи поплелся в сторону комендатуры. Он подозревал свою подругу в отношениях с Хлыстом, и вот решил поймать ее на месте, уличив в измене. В это время на окраине деревни Снежницы показались из стены летнего теплого утреннего грозового ливня партизаны. Первые. Это была разведка. Она была со стороны размоченной дождем дороги и въезда в деревню.

И как раз напротив колхозного заброшенного со старым, почти сгнившим истлевшим сеном амбара. В котором сидела Варвара Семина и Пелагея Зимина. Партизаны, осторожно и аккуратно не спеша, прошли по высокому и мокрому пригнутому к земле ливнем бурьяну, прямо к амбару с пленницами и их детьми. Вдоль бревенчатой стены, они, прижимаясь к ней и пригибаясь по-прежнему, дошли до угла к его фасаду с невысоким деревянным из досок настилом под въезд сеновальной телеги для скота.

Там под большим дождевым козырьком у самых дверей или, говоря точнее ворот амбара, стояли немцы. Охрана пленниц. Фельтфебель и трое немцев автоматчиков с карабинами и автоматами. Они охраняли двух деревенских женщин с их детьми. За воротами послышалась какая-то возня и шорох. И Варвара открыла глаза. Она уснула и не помнила даже сама когда, думая о завтрашнем.

Она толкнула в бок Пелагею. И та, подскочила, чуть не вскрикнув с испуга прижав к себе детей. Дверь амбара тихо и осторожно заскрипела на ржавых петлях, и кто-то заглянул внутрь.

– Эй – тихо послышался чей-то мужской голос – Вы тут все живы? Пелагея, чуть не закричала от радости, забыв обо всем, но Варвара закрыла ей рот рукой.

– Кто вы? – спросила она – Партизаны?

– Нет, войсковая разведка. Но мы с партизанами – опять им тихо ответил голос из-за двери – Разведка. Мы вас выручать пришли. Варвара поднялась на ноги. И к ней как к наседке прижались все ее дети как цыплята. Человек вышел из-за двери и пошел в сторону Варвары.

– Собирайтесь – он продолжил им говорить – Пора улепетывать отсюда. Скоро по дороге здесь пойдут наши танки. Варвара затряслась от радости и бросилась вместе с детьми к человеку. Это был ее Савелий. Савелий Семин. Он пришел за ней. Ее муж.

Живой и невредимый. Он был в маскхалате разведчика. За ним вошли еще двое, то были его видимо, товарищи по службе. Варвара повисла, целуя Савелия на его шее, и зарыдала. Его облепили его дети. Тут же поднялась и Пелагея с детьми, и тоже подошла к Савелию, глядя со слезами на него и Варвару, и на других советских солдат.

– Ну, все! Все! Хватит, Варенька, хватит! – сказал Савелий – Пора бежать отсюда, пока все не началось! Он обнял Варвару и накрыл брезентовым плащом вместе с детьми. И вывел на порог амбара. Следом за ними вышла и Пелагея с детьми. Ее и детей также окутали спецодеждой разведчиков от проливного дождя. И вывели другие солдаты из амбара на свободу. Никого на пороге уже не было. Никого из охранявших их немцев. Их по-тихому сняла разведка и выбросила за амбаром еще теплые безжизненные трупы. На пороге под навесом стояли еще несколько лесных партизан. Они были, видимо, в помощь выделены пехотной разведке. Они присоединились к бежавшим. И вместе с ними покинули под проливным дождем колхозный амбар. Беглецы пересекли дорогу, по которой выдвигались Советские войска на Снежницы, буквально перед ними. И ушли в лес навстречу партизанскому отряду, идущему с правой стороны деревни. Вскоре они были в самом лесу среди спасительных деревьев и еще покрытого утренней темнотой и грозовой тучей неба.

* * *

Спугнув сидящего на ветках мокрого от дождя притихшего поутру филина, партизаны вышли из леса с противоположной Волчьему хутору стороны деревни. Прямо под проливным дождем. По лесной грязи и тропинкам. Сбивая с сырых лесных кустов всю воду и промокшие до костей партизаны, тащили за собой пушки сорокопятки на конной упряжке и станковые пулеметы с правого края по направлению на Снежницы. Они готовились к наступлению и освобождению белорусской деревни от фашистов. Многочисленный боевой и хорошо вооруженный отряд рассредоточился по всей окраине деревни. Люди пришли мстить за гибель своих и за сожженные карателями села. Именно здесь, они хотели отыграться за все, что немцы сделали за прошедшие годы с их деревнями вокруг Снежницы. Еще им на помощь подходила со стороны въезда в деревню Советская военная часть и танки. Проливной дождь не мог задержать их постоянное продвижение с целью окружение Снежницы, и захвата врасплох немцев в этой деревне.

Ранний туманный рассвет помогал партизанам свершить задуманной, как и войскам разгромить фашистов в этом еще спящем крепким сном селении. Было четыре часа утра. Партизаны вышли из стены проливного дождя и леса на его окраину по мокрому прибитому дождем высокому бурьяну в еще полной темноте. Их вел брат предателя Серафима Кожубы Тимофей.

Он лучше всех знал дорогу в свою деревню, как и Федор Артюхов. Во главе отряда шел командир партизанского отряда Ражнов Виктор и политрук Васюков Федор. В числе наступающих были и Всеволод Артюхов с сыном Павлом. Подтащили ящики с зажигательной смесью и снаряды. Сам Всеволод Артюхов с сыном Павлом на своей лошади везли снаряжение в первых конных упряжках партизан. Здесь же с ним на соседней телеге был и политрук отряда Васюков Федор. Огромное войско лесных мстителей сосредоточилось на самом краю леса в проливном хлынувшем с небес утреннем дожде.

– Рассредоточиться шеренгами! – скомандовал по рядам негромко командир отряда Ражнов Виктор – Идем до огородов тихо без звука!

Взять гранаты и бутылки с зажигательной смесью! И помните там старики и дети! Помните, о них! И бейте врага за них! Он вытащил из кобуры револьвер и поднял его над головой. И они пошли в деревню Снежницы, свесив пулеметы с плечей и винтовки с автоматами. Цепями в несколько рядов. Слегка пригибаясь в мокром от ливня прибитом к земле бурьяне. Партизаны полукругом охватывали Снежницы с правого края от края и до края. А рядом, буквально уже недалеко от них наступала Советская армия, прямо по дороге на въезд в деревню. Там шли солдаты. И гремя траками гусениц, катились нагруженные до самых башен пехотой танки.

Они, также, прикрытые проливным дождем стремительно наступали на захваченную немцами деревню. Лишь левый фланг селения был открыт.

Так было задумано заранее, чтобы спихнуть немцев, как раз в топкое лесное болото. Прямо с их, если придется, техникой. Надвигалось освобождение Снежницы от фашистких оккупантов.

– Это, наши, Варенька – сказал радостно вполголоса своей жене Савелий Семин – Мы среди уже своих. Он рукой показал на партизан, стоявших перед ними. И они быстро, почти бегом по мокрой траве, и по сырой земле, приближались к идущим цепью к деревне вооруженным людям. Они проскочили сквозь их ряды, примкнув сзади всех к осаждавшим родное селение партизанам. Прижав к себе своих детей, Варвара с Пелагеей и несколькими партизанами, осталась далеко позади. Вскоре, они далеко отстали от наступающих на Снежницы партизан. А ее Савелий со своей группой разведчиков устремился со всеми, вступая в бой за родную его с Варварой деревню. Стоя под проливным дождем и укрытые брезентовой камуфляжной военной накидкой, они были свидетелями утреннего боя за Снежницы.

Они стояли в мокрой от ливня льющейся с небес воде на краю соснового и березового леса.

* * *

Прыщ свернул вправо в ближайший переулок и пробежал в обход огородами, чтобы обойти некоторые вооруженные немецкие посты и выйти к комендатуре. Он первый и увидел наступление партизан. Прыщ поднял руки, напугано растерявшись, увидев цепь из идущих крадучись из леса вооруженных людей в еще кромешной темноте раннего утра. Он тут же бросился назад, падая в размокшую дорожную глину. От испуга, он заорал как резаный – Русские! Русские идут! В это время на дороге в Снежницы появился первый русский танк. И на деревню упали первые его снаряды. То ворвалась в деревню с первым взводом советской пехоты в маскхалатах на броне первая тридцатьчетверка. Т-134/85 пронесся по дороге до первого сельского дома, сбросив с себя русских солдат, обстреляв капониры с бронетехникой противника. Его первые те снаряды из 85-миллиметровой длинноствольной пушки ударились в землю за огородами и сразу же накрыли свои первые жертвы. Загорелись БМП «Рысь» и один из танков Т-IV. Снаряды попали в капониры, точно сверху поражая свои цели. Начали раздаваться новые взрывы от попаданий из установленных партизанами на правой стороне деревни минометов. Загрохотали и пушки. И снаряды ударились в насыпи со стоявшими другими бронемашинами немецкой пехоты под брезентом и маскировочными сетками. Там же была и мототехника противника. Которая, вспыхнула от попадания мин и снарядов партизан. Следом в деревню влетел, и второй танк Т-134/85 с солдатами на своей броне. И так же, обстрелял противника, поджигая еще пару немецких танков. Раздался большой взрыв. Это произошла детонация практически одновременно боезапасов обеих машин. И от них полетели куски железа во все стороны. Из домов повыскакивали как сами напуганные с криками селяне, так и сами немцы. Кто в чем. С винтовками и автоматами. Они бегали под огнем взрывов мин и снарядов. Немцы бросились к машинам, но, ни тут, то было. Грязь сделала свое дело вместе с дождем. Ни одна машина и ни один мотоцикл из еще, уцелевших, не вырвались из прочного грязевого вязкого капкана. Немцы по раскисшей грязи и под дождем пытались выпихать, хотя бы свои мотоциклы. И погибали под пулеметным огнем партизан и автоматным огнем Советской ворвавшейся в селение пехоты. Они оттесняемые сразу же в левую сторону Снежницы в темноте под разрывами снарядов и мин отступали к лесному болоту. Из дома выскочил сам оберполковник Гюнтер Когель. Он выскочил вместе с майором СС танкистом Зигфридом Вальтером и своим адьютантом Ергеном Вальтраубом. Оба вооруженные своими вальтерами, они разбежались, крича на своих паникующих подчиненных и пытаясь собрать их вместе и перегруппировать, но все тщетно. Гюнтеру Когелю лишь удалось организовать несколько вокруг себя солдат немцев. И пытаться контратаковать русских в самой деревне. Он нацепил железную пехотную на голову каску, и, бегая между загоревшихся сельских домов, бань и амбаров, отстреливался от наступающих русских солдат и партизан, так же отступая к заросшему высоким бурьяном болоту. Здесь же вскоре оказался сам Прыщ и Дрыка. Они оба оказались одновременно здесь и рядом с Гюнтером Когелем. Дрыка перед самым нападением только, только, вошел в темноте, мокрый от ливня, как лягушка в деревню. А Прыщ, сматываясь от партизан, налетел на них, чуть позднее уже в промежутке первых разрывов снарядов. В окружении немецких солдат, они вместе с Когелем оказались в высоком бурьяне и, пригибаясь, побежали, бросив уже всех в саму топь болота. Туда куда повел их Дрыка. Гюнтер Когель разминулся в момент боя со своим коллегой майором СС Зигфридом Вальтером. И тот под проливным дождем, в свете горящих ярким пламенем деревенских домов, рванул к своим подчиненным танкистам. Пытаясь, хоть как-то повлиять на ход роковых для него событий, он пытался спасти, хоть что-то от своей танковой оставшейся здесь в деревне части. Как командир танкового корпуса, добежав до своего танка. Он, вместе со своими танкистами, быстро залез в свой зарытый в рыхлую, огородную почву «Тигр». Зигфрид Вальтер даже и не заметил, что стал жертвой окружениия и самой природной стихии. Он завел танк, но выехать из грязевой ловушки так и не смог. Его «Тигр» утонул, чуть не по самую башню в размокшем от дождя капонире.

Все что оставалось только вертеть вокруг бронированной башней танка и пытаться отстреливаться от своего напавшего в дождь под раннее утро врага. Это его танк был зарыт в огороде Симки Пелагиной и ее матери. Сам Зигфрид Вальтер ночевал в доме Когеля. И вот он уже отстреливался от насевших на них этой кошмарной для фрицев дождливой ночью русских.

Из того своего увязшего намертво в глинистой огородной грязи и закрытого крапивой и картофельной ботвой «Тигра». А Симка Пелагина и ее мать прятались в этот момент в практически пустом погребе подвале своего бедного старого дома. Они напуганные утренней артиллерийской и минометной канонадой, быстро спрыгнули туда и сидели в полной темноте, обнявшись и трясясь от страха. Они, прижавшись, друг к дружке, тряслись от каждого взрыва снаряда упавшего рядом с ними. От тряски самой вокруг них осыпающейся мокрой с водой над их головами земли. Вдруг обе вспомнили о Зорьке.

– Зорька – крикнула напуганная Анна дочери. И Симка вырвавшись из рук матери, выскочила из погреба и из своего дома в коровник, спасать от падающих с воздуха снарядов свою единственную корову. Она выгнала ее из коровника и побежала под дождем и гулом канонады в правую сторону леса, минуя соседские огороды по растущей мокрой картошке, навстречу идущим из леса партизанам. Зорька неслась сама как танк, сбивая все головой и рогами, пугая наступающих и разбегающихся в стороны партизан и бегущую с криком за своей коровой. И даже не обращающую на них внимание Симку Пелагину. В полной грозовой утренней темноте немцы, бросив уже все, побежали, кто куда. В сторону Волчьего хутора в само болото. В стоящий высокий в темноте бурьян. В это же время Варвара и Пелагея вместе с разведчиками, бросились, тоже бежать, но не в сторону деревни к своим оставленным домам, а на оборот за село в сам лес под прикрытие своих с правой стороны Снежницы. Варвара прокричала Пелагее на ходу – Нужно бежать за село в лес!