Текст книги "Волчий хутор (СИ)"

Автор книги: Андрей Киселев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Мессеры над Снежницей

В тумане два Яка оторвались от площадки аэродрома. Разогрев быстро двигатели. Они, вспугнув прыгающих по полю аэродрома юрких маленьких серых воробьев, взмыли вверх, как две большие хищные птицы в воздух. И начали плавный набор высоты. В то время за линией фронта от речи Березины с немецкой стороны, в соседнем селе Смиловичи за несколько километров от Снежницы со стороны Минска, два Мессершмитта BF-109 серии F-4, тоже взмыли в воздух. Они совершали свободную охоту. Охоту за любыми самолетами, появившимися над линией фронта. Или над оккупированной немцами территорией. Вели их два асса еще с западного фронта тридцать девятого года, оберестлейтенант Рудольф Шенкер. И его ведомый майор Гюнтер Меркель. Они, тоже решили поутру пролететь на самой заре над полем боя. И так, проверить воздушное пространство на наличие самолетов противника, еще не зная, что этот бой неожиданно для них самих будет скоротечным. И, весьма, плачевным для таких опытных как они ассов Геринга. У каждого из них был не один уже сбитый самолет как на западе, так уже и здесь на востоке. И вот, они снова, решили устроить охоту преимущественно за Илами. Так как за каждый сбитый Ил-2 давали Железный Крест. А им еще один бы крест не помешал, так они оба считали. Больно Илы досаждали своими штурмовками прилежащие дороги к фронтовой линии. Они приводили в ужас всех внизу немцев, везде, где не появлялись. Вот папаша Геринг и раздавал награды направо и налево всем летчикам Великого Рейха. И два Мессершмитта полностью заряженные и заправленные горючим.

Ведомые этими двумя ассами. Шли, набрав высоту в два километра на полном ходу к линии фронта. Сначала пролететь над полем боя и окопами своих и чужих. Они шли над Березиной, как раз в то место, где была деревня Снежницы. На горизонте полыхали вспышки взрывов и бушевали пожары. И дым застилал землю у самой линии фронта. И не видно было ни черта с воздуха. Пролетев над фронтом, Мессеры повернули со стороны солнца от самой реки. И стали выходить на Снежницы. Делая обширный поисковый круг в надежде найти, кого-нибудь в воздухе из противников. В то время, как два русских Яка-3, проскочив линию огня, уже были над Снежницей. Они сделать успели уже аэрофотосъемку данного района. И сумели сфотографировать всю Снежницу на глазах всех селян и немцев, которые бегали по деревне и в панике кричали как ненормальные в отличие от селян, смотрящих в небо. Они тщетно пытались замаскировать свою всю стоящую там, почти открыто под небом технику.

Боясь атаки Советских истребителей. А, истребители делали круги над самой деревней. И наводили на них панический ужас.

– Ну, как, Серега! – прокричал по рации Дмитрий старшему – Снял?!

Там, вон, танки! Я их четко вижу! Может, пуганем, гадов!

– Нет, Дима! – ответил командир капитан Аниканов – Там жители!

Видишь?! Впереди стоят, как вкопанные, и не уходят!

– Наверно, ждут, не дождутся, когда мы придем их освобождать!

– Придем, Димка! Придем! – прокричал Арсентьеву Аниканов – Пора домой! Держись в хвосте! Уходим из района! Отметки сделал в планшетке?!

– Сделал, капитан! – прокричал Аниканову Дмитрий – Уходим, так уходим!

* * *

Из каждого дома повыскакивали подселенные фрицы. Они вперемешку с местными жителями деревни смотрели, как два Советских истребителя выделывали круги над селением на малой высоте. Кое-кто из немцев пытался стрелять из пулеметов и винтовок, но бессмысленно и все мимо.

Из школы, где был штаб пехотной части и танкистов. Выскочили командующие пехотным полком оберполковник Гюнтер Когель. И командир танковой дивизии майор СС Зигфрид Вальтер. Они, что-то на своем языке кричали всем солдатам. И носились со всеми по деревне. Одни только жители стояли недвижимые и смотрели в небо. Кто с испугом, кто с радостью. Мальчишки, даже замахали кепками и закричали ура.

Немцы не переставали стрелять в воздух, и орать во все горло, бегая по деревне. Здесь же бегали и полицаи Хлыст, Дрыка и Прыщ. Дрыка так и не найдя Жабу, все же отыскал Прыща. И не дошел до дома старосты села, что старосту и всех кто был в доме, спасло от облавы. И под шумок авианалета его младший брат Тимофей с двумя подручными партизанами, тихо огородами ушли за пределы Снежницы в леса в направлении, где был их партизанский отряд. Пользуясь еще стелющимся по земле и болотам туманом, они скрылись уже при ярком свете наступающего дня. В лесном пролеске, углубляясь в гущу березняка и сосен белорусских лесов. Утренний туман совсем рассеялся над селением, и все было отлично видно. Все немецкие машины мотоциклы и танки. Да, именно танки. Дмитрий увидел с воздуха несколько Т– III, Т-IV и три Т– VI «Тигр». Именно то, что искали. Капитан Аниканов их запечатлел на фотопленку. И надо было уходить, снова за линию фронта к своим. Надо было быстро уносить ноги, пока немцы не вызвали авиацию. И не подняли всех своих с аэродромов охотников. Они повернули синхронно свои Яки, и пошли на восток навстречу встающему над горизонтом красному летнему солнцу. Было уже десять часов утра. Они пока еще не видели со стороны солнца, летящие немецкие истребители. Но, немцы увидели их. Оберестлейтенант Рудольф Шенкер первым увидел уходящие Яки русских, и сообщил по рации своему ведомому Гюнтеру Меркелю. Они развернули по дуге машины и сделали заход в хвост Якам. В этот момент и русские увидели противника.

– Серега! – крикнул командиру Аниканову Дмитрий – Мессеры заходят в хвост!

– Делай переворот и в сторону! – крикнул Дмитрию Аниканов – Разворот в лобовую! Так, просто не уйти! Примем бой! По-другому не получиться! Готовься, Димка! Яки, упав на крыло, перевернулись. И вышли, прямо в лобовую Мессерам. Высота позволяла выровнять нос в нос машины, прямо над лесом со стороны болот. И как раз Волчьего хутора. Эта смертельная заведомо атака или точнее дуэль произошла на глазах всех еще смотрящих в небо жителей деревни и немцев. Четыре истребителя зашли лоб в лоб друг другу. И стремительно сближались на высоких скоростях, не сбрасывая скорость. Где-то на дистанции в шестьсот метров прозвучали очереди со встречных машин друг в друга. На доли секунды, буквально, Аниканов раньше Шенкера нажал на гашетку своей пушки и пулемета. И эти секунды решили исход боя. Длинная пулеметно пушечная очередь Яка прошила от носа до хвоста Мессершмитт обереста Шенкера. Он, тоже выстрелил, но попал вскользь по фюзеляжу Яка, зацепив пропеллер и плоскости крыльев. И, обе машины разошлись в разные стороны, чуть не столкнувшись. Як Аниканова закачался в воздухе, но капитан его удержал. И выровнял машину. Управление было цело. И двигатель тоже. Чего не скажешь о Мессершмитте Шенкера. Тот с крыла пошел, по полукругу вниз в сторону деревни. Быстро теряя высоту, хотя и слушался управления. Но, терпел бедствие. Его пробитый двигатель потерял сразу тягу. И его заклинило. Наступила, теперь следом очередь Дмитрия Арсентьева и Гюнтера Меркеля. Тут же следом за ведущими, они высадили, тоже друг в друга каждый очередь. Очередь из пушек и пулеметов. У Мессершмитта BF-109 F-4 огневая мощь была выше, чем у Яковлева-3. И это сыграло роль во втором случае. Но, Як, тоже высадил в Мессер все что мог. И Мессер вспыхнул на дистанции двухсот метров. И, тут, же взорвался и разлетелся в щепки. Прямо в направлении на, него летящего Яка. Як, тоже весь прошило очередью и осыпало обломками немца, нанося повреждения пропеллеру и плоскостям истребителя. И так продырявленным насквозь крупнокалиберными пулями пулеметов Мессершмитта. Снаряд с мотор пушки Мессершмитта вонзился в двигатель, и он заглох, почти мгновенно. Дмитрий увидел, как о плоскость крыла ударился, полыхая в воздухе, летя прямо на его самолет, горящий пилот Мессершмитта. Он ударился, возможно, еще живой, о ребро плоскости крыла. И был разрезан на горящие куски и ошметки от удара, отлетев в область вращения пропеллера его самолета. Як Дмитрия швырнуло в сторону, и он завалился на левое крыло. И по кругу закружился на высоте километра над лесом и болотами на глазах всех кто видел этот бой в той деревне. Только сейчас Дмитрий увидел, что ранен. Не просто ранен, он не чувствовал свою левую ногу. Он понял, что она перебита крупнокалиберной пулей пулемета Мессершмитта. Пуля попала в голенище сапога. И прошла ногу насквозь, раздробив кость под коленом. По плафону потекли ручейки крови. Она брызгала из перебитой артерии голени из сапога по всей пилотской кабине Яка.

– Димка! – закричал капитан Аниканов – Димка! Слышишь меня! Димка держись! Аниканов понял, что дело серьезное. Он видел, что Арсентьев выбыл из строя. И закружил над лесом кругами, пытаясь удерживать машину, пока была скорость.

– Димка! – кричал он по рации – Ранен?!

– Ранен, командир! – теряя кровь и силы, прокричал Дмитрий – Я буду прыгать! Посадить не удастся! Лес кругом! Разобьюсь! Он в шоке, пока еще не чувствовал боль. Чему «приятно», даже сам удивился.

– Не дури, Димка! – крикнул ему Аниканов – Дотянем за линию фронта. Там прыгнешь!

– Не дотяну, командир! Не дотяну! Заглох двигатель и я умираю! – прокричал он, и отстрелил колпак кабины Яка.

– Я прыгаю! – крикнул Дмитрий напоследок – Лети к нашим, Серега!

То, что там в твоем самолете важнее теперь моей жизни! Дмитрий отрубил рацию. И на целой ноге выпихнул себя на край левого борта кабины самолета. Он перевалился через край. И довольно легко, так как истребитель летел по очередному кругу на боку. И упал, прокатившись по всему крылу самолета, соскользнув с его заостренного края, и дернул за кольцо парашюта. В этот момент его пронзила жуткая боль. Раненая перебитая нога при рывке раскрывшегося парашюта мотанулась из стороны в сторону на весу в воздухе и спровоцировала боль. Непереносимую жуткую боль. И лейтенант Дмитрий Арсентьев тот час потерял сознание. В этот момент раненый, как и он, его Як вспыхнул огнем. Весь. И стал разваливаться на части, распугивая кричащих кружащих над болотным лесом черных ворон. Он рухнул сверху, прямо вниз и на них, в самую середину мертвого непроходимого Волчьего болота.

* * *

Оберполковник Гюнтер Когель видел падение русского самолета в лес. Как тот вспыхнул над самыми соснами и березами. И рассыпался на части при взрыве. Когель видел и раскрывшийся там над лесом белый круглый парашют Советского летчика. Он видел, также и падение обоих немецких самолетов. Он послал своих мотоциклистов с пулеметами в поле за огородами, где совершил аварийную экстренную посадку поврежденный Мессершмитт обереста Шенкера. Тот рухнул, прямо в некошеный бурьян на брюхо. И зарылся носом в землю, где совершил на скорости капотирование. И перевернулся кверху днищем. Шенкер отстрелил колпак кабины. И, отстегнув ремни, выпал из кресла пилота. В это время к нему подбежали два автоматчика мотоциклиста. И сам подъехал на своей полевой военной легковой автомашине Гюнтер Когель. Он лично поприветствовал своего летчика. И предложил ему помощь.

Затем дал распоряжение своим солдатам на поиски сбитого Советского летчика. И те сорвались, как угорелые, прыгнув в мотоцикл с коляской, понеслись в деревню, сообщить от имени Когеля другим приказ о поисковой работе в районе болот. И леса со стороны Волчьего хутора. Там уже командовал Зигфрид Вальтер. Он отдал приказ одному танку и пулеметчикам на мотоциклах, срочно выдвигаться в сторону Волчьего хутора. И, вдоль леса у самого болота сделать оцепление. Затем, расстрелять сам лес из всего стрелкового оружия, не входя туда.

Наугад, боясь партизан. В это время Когель и Шенкер на машине приехали в деревню. Они зашли в штаб военной пехотной и танковой части. Тут же, крутились и местные полицаи Хлыст со своими товарищами Дрыкой и Прыщем. Они глянули вскользь на них. И вошли внутрь.

– Слушай, Дрыка – сказал Хлыст.

– Ну – ответил Дрыка.

– Не ну, слушай – продолжил ему Хлыст – Надо будет ночью засесть у болота, там, у Волчьего хутора. Надо покараулить, глядишь, и поймаем русского летуна. Куда ему идти по болотам. Там идти некуда. Одна топь и лес. Думаю, выползет к нам на этот хутор. Мы его возьмем и доверие заработаем. Может за пропажу Жабы все обойдется если, что.

– Понятное дело, только, но – боязливо сказал Хлысту Дрыка.

– Что, но? – спросил нервно Хлыст.

– Там место проклятое, у тех болот – продолжил Дрыка. И посмотрел на Прыща, заручаясь его поддержкой – Место плохое и все это знают.

Местные туда ни ногой. Говорят, там уже за все время много народу по пропадало.

– И что?! – уже зло начал нападки на этих двоих полицаев Хлыст – Что испугались суеверий, всяких россказней про всякую там нечисть?!

– Да, говорят, там оборотни водятся! – уже панически и трусливо ответил Хлысту Прыщ.

– Чего?! Вот уроды! – выругался на них Хрыст – Придурки!

Сказочники! Оборотни водятся! Там кроме пиявок и зайцев с куропатками ничего нет! – он рассмеялся, глядя на двух своих подчиненных испуганных идиотов.

– Вот именно – произнес Прыщ – Говорят, что и зайцев с куропатками нет. Нет там никого кроме тех оборотней. Мимо них проходила как раз Варвара Семина, ту которую выгнал из дома Прыщ. Она зло посмотрела на трех местных предателей уродов, и услышала о, их засаде на Волчьем хуторе. Они громко говорили между собой. И, она поспешила в дом старосты Серафима Кожубы. Она вспомнила, как эти уроды, плясали перед фашистами нажравшись шнапса, за немецкие марки. После того как повесили шестерых сельчан их руками. Здесь же тогда, висели ими же повешенные, прямо напротив школы, превращенной в комендатуру местный учитель, председатель Снежницы и еще несколько коммунистов деревни. Эти выродки, что-то орали во славу Фюрера. И голосили на всю округу, счастливые и довольные новой поселившейся здесь надолго властью, под дружное хлопанье и радостные раскормленные рожи немцев. Там был и Прыщ. Тот, который выгнал ее с детьми на улицу той холодной зимой в феврале. Как она, чуть не замерзла по его вине. Она плюнула на землю, брезгливо посмотрев на этих прихлебаев Гюнтера Когеля возле комендатуры. И пошла дальше. К ней подскочила Симка Пелагина, местная пятнадцатилетняя девчонка. И они ушли с этого пьяного и позорного зрелища у бывшей захваченной фашистами сельской школы.

* * *

Дмитрий открыл глаза. Он не понимал где лежит. Он пошевелил руками и повернул голову, осмотревшись по сторонам. Кругом был один лес. Сосны да березы. Много сосен и берез. И он лежащий среди этого леса на земле. И на кочках, заросших болотной травой. Он пошевелил пальцами и провел одной рукой по поверхности земли, на которой лежал. В руку попали какие-то цветы. Он сорвал их и поднес к лицу. То были две ромашки.

– Как раз две – произнес вслух про себя тихо он – Какая ирония. Дмитрий попробовал опереться локтями о землю, приподняться и осмотреться, полулежа, где он сейчас был. Но не смог. Не смог, не было сил. Он ослаб. И довольно сильно, так что не мог, даже приподнять свое тело. Где-то над его головой высоко на деревьях каркали, рассевшись по кругу, прямо над лежащим на островке русским летчиком черные вороны.

– Что пожрать слетелись? – произнес Дмитрий – Но, я еще живой.

Пока живой. Он вспомнил свой бой в воздухе над этим лесом. И что был сбит. И помнил как выпал из кабины самолета. Помнил парашют и все. Дмитрий запрокинул вверх, в шлемофоне голову. И посмотрел на зацепившийся за мелкие кустарники и деревца свой парашют. Он, было, попытался перевернуться на бок, но все тщетно. Он понял про потерю своей крови, и эта слабость была причиной всему. Его перебитая самолетной пулеметной пулей левая нога. Он не чувствовал ее. От нее он потерял тогда сознание, когда раскрылся парашют. От жуткой боли. И от нее, он потерял много крови. И сейчас, может уже скоро умрет.

– Всего две ромашки – усмехнулся про себя, опять произнеся негромко Дмитрий – И все. В двадцать девять, почти лет. Прямо здесь в лесу, на этих кочках. И никто не узнает. И не найдет его среди этого леса. И ему не выползти из этого леса. Ни за что. Он вспомнил свой детский дом, где он провел все до войны свое детство. И своих воспитателей. Почему-то, вспомнил о матери и отце, которых, вообще никогда в жизни своей молодой не видел. Но по здравому разумению они у Дмитрия должны были быть. Но, он о них так ничего и не знал, кто они и где. Он помнил только свой интернат и воспитателей. Он подумал, что хорошо, что не знал матери и отца. И именно из-за этого сейчас, он думал, будет гораздо легче умереть.

Даже здесь на этом болоте. И в этом летнем лесу. Он смотрел на березы и сосны в свету лучей восходящего утреннего над болотами солнца. Было красиво. Он видел, как колышутся на легком летнем ветерке листья у болотных тонких склоненных над ним березок. Он не слышал выстрелов, где-то там, впереди на окраине болота. Как по нему бил немецкий танк и мотоциклисты из раскаленных от непрерывного кинжального огня пулеметов. Не видел летящих над его головой по воздуху, вдоль всего болота пулеметных пуль. Как бились они, о деревья, калеча стволы. И сбивая листву и хвою с веток. Как осыпалась лоскутами и ошметками кора. И падали ветки, прямо рядом с ним. Он уже плохо все видел и слышал. Дмитрий готовился к смерти. Он достал, открыв планшетку, полетную карту и порвал ее в мелкие клочки. Чтобы если, что, то немцы после его смерти не смогли ничем воспользоваться. Дмитрий чувствовал приближение смерти. Ему стало холодно. И, он тяжело дышал. И даже слышал перебои своего в груди сердца. Он, почти не чувствовал свои уже руки. Пальцы онемели. И ему было дурно.

Кружилась голова, и рябило в глазах. Все стало двоиться вокруг. Он достал кое-как из кобуры правой рукой свой пистолет ТТ, и положил себе на грудь. Потом в планшетке под онемевшую от потери крови руку попала чистая письменная бумага. Вот ее он решил использовать в качестве посмертной своей записки. Он достал там же уже с трудом короткий химический карандаш. И, было принялся коряво, что-то писать. Но, что-то промелькнуло перед его глазами. Он дернулся от испуга и взялся за ТТ. Дмитрий не шевелился. И настороженно осматривался, хотя плохо все видел из-за помутненных от слабости и головокружения глаз. Он чувствовал, что теряет и эти уже последние силы. И скоро, даже не поднимет пистолет, чтобы защитить себя, хотя бы в последний раз.

* * *

– Они хотят идти за летчиком! – сказала Серафиму Кожубе громко Варвара Семина. Она вместе с Симкой Пелагиной, пятнадцатилетней девчонкой находились в доме родственницы Симкиной матери Анны Пелагиной, тети Пелагеи Зиминой. Староста деревни Кожуба зашел, как бы проведать в гости к Пелагиным. Он любил такое делать время от времени. И вот оказался как раз здесь. Тетя Стюра и Анна смотрели в окно дома на улицу. И на суетящихся по поселковой между домами дороге немцев.

– Они думают, он жив. И хотят подкараулить его на краю болота! Они думают, что он выйдет к ним из леса, и они его схватят!

– Кто они, Варя?! – Спросил ее Кожуба.

– Эта тварь Хлыст с Прыщем и Дрыкой! – она продолжила – Они собираются идти в сторону Волчьего хутора. И там летчика нашего караулить!

– Вот, значит как! – ответил Серафим – А, ты точно это слышала?

– Так же как тебя слышу! Четко и точно! – ответила Варвара – Это говорил Хлыст Прыщу и Дрыке. Они хотят сделать там, в районе Волчьего хутора засаду на него! Сейчас вся деревня на ушах!

– Надо сообщить нашим в лесу о нем. Может, успеют раньше, чем эти уроды его перехватят! – сказал ей Серафим – А, ты должна с детьми уйти из деревни. Он уже спокойно и тихо ей добавил – Сбереги детей, Варвара. Уходи в лес. Дорогу к нашим ты, тоже знаешь. Я тебя уже, какой раз прошу это сделать. Скоро, возможно будет наступление на село. И через него дальше к линии фронта. Так, что лучше тебе быть там, в лесу с нашими раньше еще до возможного наступления.

– А, ты, Серафим? – она его спросила.

– А, я, побуду, пока здесь – ответил он ей – Мне никак, пока нельзя из деревни. Я доверенное лицо немцев. Как бы на службе. Слежу за селянами и отвечаю за них. Я прослежу за этими тварями сам лично.

Не беспокойся Варя. Иди с Богом. И Варвара Семина вышла за порог дома старосты Кожубы. А Кожуба выйдя из своего дома, прямиком направился в штаб немцев с докладом на своего родного партизана брата и планах наступления красной армии на Снежницы. И еще он захотел, лично взять под командование местных полицаев и поимку лично русского летчика там, на болотах у Волчьего хутора. Он просил выделить ему еще несколько автоматчиков на мотоциклах в тот как раз момент, когда раздались выстрелы со стороны болот от речки к лесу на территории Волчьего хутора. Это немцы подогнали танк Т-III. И несколько мотоциклистов с БМП «Рысь». И пулеметами к краю самого болота. И открыли стрельбу по лесу вглубь болота. Там, где стоял Волчий хутор. Он как раз был на островке в самом лесу среди топей. И шла пальба в его как раз сторону. Дмитрий услышал стрельбу. Он вздрогнул, увидев большого волка перед собой. Всего в нескольких шагах. И из последних сил он поднял пистолет, перед собой уже плохо соображая, и не зная, кто перед ним. Волк кинулся на него. Он вцепился в его шею и Дмитрий ударил его по голове своим ТТ, и выронил его из онемевших пальцев правой руки.

Он почувствовал, как в плоть его шеи вонзились клыки волка, и закричал, схватившись обеим руками за его густую серую шерсть. Под шум канонады среди леса раздавался его крик, который вскоре оборвался вместе со стрельбой и свистом пуль. Волк стоял над его не живым и не мертвым теперь телом. Он стоял, теперь над будущим таким же, как и он, лесным оборотнем. По лесу свистели пули, сбивая сучья сосенок и берез. И скашивая целиком тонкие стволы густых болотных кустарников. Они летели, сквозь лес, ударяясь и рикошетя о стволы крупных деревьев. Втыкаясь в сердцевину стволов и сбивая кору, ранили болотные деревья. Немцы стрельбой из пулеметов напугали пасущуюся возле болот как обычно поутру дойную и кормящую всю деревню, теперь корову Анны Пелагиной и ее дочери Симки Зорьку. И та, понеслась домой, топча высокие болотные заросли травы, влетая домой на рога, надев ограду.

Мотая до земли отвисшим большим с сосками выменем. Чуть во дворе дома не сбив саму Анну, развешивающую стиранное руками белье.

Зацепив несколько еще тряпок на рога. И пробежав в свой низкий полуразрушенный гнилой порядком коровник. Догоняемая кричащей и напуганной самой Анной, там только и остановилась оперевшись головой в стену коровника.

* * *

В Снежницах было уже восемь вечера. И все Снежницы стояли на ушах. Немцы готовились к обороне селения. Они рыли поперек улиц окопы и городили укрепления прямо в домах Снежницы. Закладывая их мешками из песка и устанавливая пулеметы. Это произошло, после того как староста Кожуба сдал им своего родного брата и планы вероятного наступления на селение партизан. Варвара Семина стояла у окна и не могла понять, откуда они все узнали. Ей про эту немецкую переподготовку рассказала Пелагея Зимина, ее соседка и подруга. Она, прижав детей Семиной и своих двоих, мальчика и девочку, стояли за спиной Варвары. И, молча, тоже, смотрели через ее плечо в окно своего дома. Она приютила Семину с детьми, после того как ее выгнал из дома полицай Прыщ со своей поселковой шлюхой Любавой Дрониной. Немцы зарывали свои танки в землю за огородами. И в самих огородах. Т-III Т-IV, быстро были закопаны в рыхлую огородную землю селян Снежницы. Но, вот три «Тигра», зарывать было делом не простым. Такие здоровенные машины, трудно окопать капониром. Но, танкисты немцы прекрасно понимали, что если не укрепятся, то их не только отсюда выбьют, но и им уйти отсюда, даже не удастся, если русские произведут атаку и окружение. И ворвутся в Снежницы. Особенно, если в деревню ворвутся их танки. Оберполковник Гюнтер Когель со своим, теперь коллегой майором СС танкистом Зигфридом Вальтером лично руководили укреплением деревни. В дом Пелагеи Зиминой вбежала Симка Пелагина, местная девчонка.

– Слышали, немцы танки закапывают. К войне здесь готовятся! – она прокричала громко. И подскочила к Варваре Семиной, которая стояла, как и многие в селе у окна.

– Надо уходить, Варвара – сказала за ее спиной Пелагея Зимина.

Надо спасать себя и детей. Должно быть, кто-то узнал о предстоящем наступлении наших. Варвара Семина была в гостях у Марии Кожубы, старосты деревни. И все поняла.

– Это все он! – вдруг сказала Варвара Семина – Это он, Серафим! Он предал своего брата и всех нас! Он врал мне! Когда говорил про то, что надо мне с детьми уходить в отряд! Эта тварь хуже самих полицаев! Надо, чтобы об этом узнали в отряде. И о том, что здесь и сейчас готовится! В это время в дверь постучали и приказали открыть с той стороны.

Это были немцы.

– Он, сволочь и нас сдал! – громко сказала Варвара Семина. И, обняв своих детей, отошла к стене дома напротив дверей. К ней прижались дети Пелагеи Зиминой. А, сама Пелагея пошла, открывать дверь, пока ее не вышибли сапогами солдаты Когеля. Немцы ворвались в дом и схватили и Пелагею и Варвару. И, отталкивая Симку Пелагину и кричащих от страха и паники в слезах детей, поволокли прочь из дома на улицу. Там их посадили в бортовую с тентом машину. И, повезли из деревни. В это время танк немцев вернулся в деревню с окраины леса и болота. И под него, тоже был выкопан заранее капонир. Вернулись и мотоциклисты. И БМП «Рысь». С нее попрыгали на землю все фрицы. Отстреляв, порядком пулеметные патроны, они закончили свой на окраине болотного леса, поисковый карательный патруль. Надвигался вечер и быстро темнело. Было уже девять. И Пелагею и Варвару выбросили силой из машины немцы и подвели к стене большого колхозного амбара.

– Что они с нами сделают, Варвара?! – спросила Пелагея ее в паническом страхе.

– Ничего, Пелагея! – ответила ей громко Варвара – Расстреляют нас эти твари! Вот и все! Пелагея заплакала – А дети?! Наши дети?! Варвара молчала. Их поставили лицом к стене. И автоматчики стали в метрах десяти от них. Командовал ими молодой фельтфебель. Он, смеясь, сказал, что завтра их скорей всего расстреляют днем при всех селянах. Как пособниц партизан. Или как обычно, повесят. А, пока оберполковник Гюнтер Когель приказал закрыть их в амбаре. Он светил фонариком на двух стоящих перед ним у амбара сельских женщин. Уже поздновато, мол, для расстрелов и повешений. А, завтра будет само то. Пелагея рыдала и смотрела на Варвару. Та, побелев, стояла, молча, и смотрела в стену амбара. Фельтфебель приказал своим солдатам открыть двери амбар. И селянок запихнули автоматами внутрь и закрыли. Немного погодя к ним привезли и их всех детей. И тоже, бросили в амбар. Близилась ночь. И становилось в амбаре прохладно. И женщины, и их дети сбились в кучку у стога соломы, греясь друг другом.

– Видно тут нам и ночевать сегодня – произнесла уже спокойно Варвара.

– Нас правда расстреляют, Варя?! – в отчаяние спросила Варвару Семину Пелагея Зимина.

– Не знаю, Пелагея – ответила ей Варвара Семина – Не знаю, но ждать чего-то хорошего не стоит. Она прижала своих детей плотнее к себе, согревая их своим телом.

* * *

Капитан Аниканов Сергей вернулся на свой полковой аэродром. Он посадил машину, прямо, почти поперек взлетной полосы. И прокатившись на ней до самого края, впрыгнул из кабины продырявленного Мессершмиттом до самого хвоста Яка. К нему подлетели оба механика. Он им ничего не сказал. И прямиком бросился в свой штаб авиаполка. К своему командиру полка полковнику Захарченко. Он бегом спустился в штабную насыпную большую землянку.

И став, перед полковником по стойке смирно, приложив к шлемофону расправленную кисть правой руки, доложил – Задание выполнено т оварищ полковник! Танки сняты и все немцы в Снежницах.

– Очень хорошо, капитан – довольно ответил Аниканову Захарченко. И переспросил – Все целы? Как Арсентьев?

– Не вернулся Арсеньев – тихо доложил полковнику Сергей Аниканов – Сбит над самой Снежницей.

– Как случилось? – он, тоже понизив голос, с тревогой спросил Аниканова – Рассказывай. Аниканов Сергей, потупив взор, рассказал Захарченко про то, как на подлете пришлось сделать пару лишних кругов из-за тумана над селением. И из-за этого впоследствии они столкнулись с Мессерами охотниками уже над лесом и болотами, чуть в стороне от Снежницы. Как оба приняли бой. И как Арсентьева сбил немец в лобовой.

– Я видел его на парашюте, товарищ полковник – сказал Аниканов Захарченко – Я видел его над теми болотами и лесом. Он выпрыгнул из падающего Яка.

– Думаешь, он жив? – спросил его полковник Захарченко.

– Да, товарищ полковник! – сказал громко Сергей – Он там на болотах. Нужно его спасти, товарищ полковник. Он может угодить в плен, и выбраться с тех болот не сможет сам. Я думаю надо подключить пехотную разведку. И выручить его из того леса.

– Это исключено сейчас, капитан Аниканов – сказал Сергею Захарченко – Там сплошные болота. И, даже если он живой его нам сейчас никак не выручить. Но, и немцы его вряд ли получат. Я думаю, он там отсидится до наступления наших на Снежницы.

– Но, он! – сказал, возражая полковнику, и поправил сам себя капитан Аниканов – Но, Арсентьев, товарищ полковник ранен! Он мне по рации сообщил перед прыжком с парашютом! Ему требуется помощь!

– Успокойтесь, товарищ капитан – уже в приказном порядке сказал полковник Захарченко – Вашему другу никто сейчас как бы вы не хотели, никто не поможет. Он на вражеской территории. Остается надеяться, что немцы до него не доберутся – и он уже спокойнее продолжил – Идите в подразделение и выберете на свое усмотрение себе ведомого, по моему разрешению. Вам нужен ведомый. На время нашего наступления на Минск. И он, повысив голос, сказал Аниканову – И ни каких возражений!

Понял меня, капитан.

– Идите – произнес командно полковник Захарченко.

– Но – было хотел возразить Аниканов.

– Никаких, но – ответил ему, прерывая его Захарченко – Я приказываю, идите.

– Товарищ, полковник – произнес Аниканов.

– Идите – произнес еще раз полковник. Аниканов отдал честь и повернулся. Он хотел было выйти из штабной землянки, но, все же уходя уже удверей из землянки повернувшись снова к полковнику, произнес полковнику Захарченко – Мы с Дмитрием были боевыми друзьями. И я не могу это так оставить.

– Я вас понимаю, капитан – сказал ему стоя уже у стола с картой полковник Захарченко – Я знаю о вашей боевой дружбе. Но война есть война. И нечего нюни распускать! Следуйте в роту и без вопросов! – он скомандовал Аниканову – Смирно! Кругом! И марш в Роту!

* * *

Она стояла у высокого плетеного из тонких прутьев плетня своего болотного охотничьего хутора. Утром поднявшись, рано и подойдя к плетеному своему забору. Где-то там, далеко от ее этого закрытого для посещения другими непрошенными гостями мира, был другой мир. Мир войны. Войны пришедшей в эти ее древние края. И, где-то там, сейчас на окраине болота, прячась за березняком и соснами, был ее двойник. Ее вторая серая призрачная тень волка. Она обшаривала, снова свои волчьи болота. Она всегда так делала стоя у плетеной ограды островного своего Волчьего хутора. Она так всегда делала прежде явиться самой. Молодая женщина. Необычная женщина в старинном русском наряде и кокошнике. С длинной темно-русой толстой плетеной косой, стояла у самой ограды своего болотного хутора. Где кроме нее не было никого.