Текст книги "Эдельвейс"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Они сидели в хорошо замаскированном окопе возле стереотрубы, направленной в сторону почти отвесной скалы, с вершины которой русские вели ружейную и пулеметную стрельбу.

– Наша задача снять оттуда их пулеметы, – сказал Волленгут, настроив стереотрубу и уступая Клаусу место у окуляров.

– Как же они туда залезли? – недоумевая, и чисто риторически спросил Клаус.

Он развернул свое кепи с алюминиевым эдельвейсом козырьком назад, чтобы кепи не мешала глядеть в окуляры.

– Они ночью залезли, Клаус, – ответил Волленгут, – представь, мы произвели разведку, доложили что все чисто, а как только саперы выдвинулись навести мост, их обстреляли оттуда из пулеметов. Троих саперов из второго батальона насмерть.

Штеттнер негодовал и топал ногами. Так что, надо как то думать, как снять оттуда этих русских.

– И минометы здесь мало пользы принесут, – вслух уныло рассуждал Клаус, все глядя в окуляры стереотрубы.

– Это точно, – подтвердил Волленгут, – из миномета стрелять тут пользы мало будет.

– А что, если на ту вершину горную пушку затащить? – спросил Клаус, махнув рукой в сторону противоположной от занятой русскими скалы.

– Горную Geb-Flac – 38? – уточнил Волленгут, – так ее нам туда не затащить.

– Нет, более легкую, – ответил Клаус, – эту новую безоткатную IG-18 F.

Клаус имел ввиду совершенно новую горную 105 миллиметровую безоткатную пушку, только что поступившую на вооружение артиллерийских горно-вьючных дивизионов, которая изготовлялась из легких сплавов, разбиралась и разобранная потом упаковывалась в четыре контейнера, которые запросто могли нести либо два вьючных животных или четверо горных егерей.

– Это, конечно можно, – пожал плечами оберфельдфебель, – но сколько времени это займет? Да и русские на это сложа руки глядеть не станут, как мы на стенку пушку потащим, тоже что-нибудь такое придумают затейливое.

Тем временем, русский снайпер, засевший на горе, вероятно заметив блеск стекол стереотрубы, дважды выстрелил по их окопу.

Пули противно просвистев над ухом со стуком впились в твердую глиняную стенку окопа.

– Так дело не пойдет! – крикнул Клаус пригибаясь, – надо что-то решать.

– Да, а не то Штеттнер с нас с обоих головы снимет, – согласился Волленгут.

Решение пришло как то само собой.

Русским удалось подбить из пулемета один из "кюбельвагенов", принадлежавший батальону саперов.

И теперь этот "кюбель" горел и чадил черным-пречерным дымом, который ветер относил как раз в сторону горы, занятой русскими.

– А что больше всего дымит? – спросил Клаус, – покрышки шин?

– Да, – подтвердил Фрицци, – если их бензином облить, то сплошная дымовая завеса получится.

Не долго думая, Клаус послал оберефрейтора Хайнрици с двумя егерями к саперам за бензином и за старыми покрышками.

Хайнрици вернулся с двумя канистрами бензина и с целым ворохом старых резиновых камер, которые саперы использовали в качестве надувных плавсредств.

– Хорошенький костерок заделаем, командир! – хихикнул Хайнрици, потирая руки.

– Тебе бы только поджигать! – подначил его Фрицци, – не ты ли рейхстаг поджигал в тридцать пятом году?

Три груды резины, облитые бензином хорошо занялись, разгораясь каким то неестественным желто-зеленым огнем. Зато дым от резины повалил такой черный, какой бывает разве только при извержении вулкана Везувия раз в тысячу лет. Такой дым наверное валил из вулкана в тот день, когда погиб город Помпеи.

– Русским теперь ни черта не видно, – с удовлетворением заметил Волленгут.

Под дымовой завесой, два егеря – скалолаза достаточно быстро влезли на стенку, и сбросив оттуда веревки, через блоки, стали поднимать наверх компактно упакованное в контейнеры горное орудие.

– Не давай резине потухнуть, – кричал Клаус Хайнрици, ответственному за дымовую завесу.

В какие-нибудь пол-часа работа была проделана.

Следом за деталями орудия, наверх подняли ящик с боеприпасами и трех артиллеристов из 26-го горно-вьючного артдивизиона.

Еще пол-часа артиллеристы собирали свою пушку.

И когда дым рассеялся и русские с новой силой принялись поливать из пулемета позиции копошившихся на дальнем берегу реки Бсыпи саперов 91 го полка, тихими хлопками заговорило безоткатное орудие.

Всего пять выстрелов понадобилось артиллеристам, чтобы подавить оба русских пулемета.

– Ай да Хайнрици, ай да поджигатель! – радовался Фрицци.

Клаус тоже широко во весь рот улыбался, – можно было докладывать Штетнеру, что русских с горушки они сбили.

Саперы срочно повылезали из укрытий и принялись за свою работу.

И Клаус уже собрался было распорядиться насчет ужина, как пуля русского снайпера бесшумно ударила его в руку чуть выше локтя.

– Какое идиотское и несвоевременное ранение! – только и подумал Клаус, когда на прижатой к ране ладони он увидал свою собственную очень и очень красную кровь. …

7.

Майор Бекетов сделал Тетову самую настоящую выволочку.

– Почему вы опоздали? – Спрашивал он гневно и исподлобья глядя на Игоря.

– Почему тогда не расстрелял шофера, если тот намеренно машину сломал? – Бекетов все вытягивал и вытягивал из Игоря жилы своими вопросами.

– Или ты с этим шофером заодно? Может ты хотел подождать, авось немцы нас тут с перевала скинут? И тогда не надо никаких приказов выполнять? А? Ты этого хотел?

У Игоря все никак из головы не шли те сто семьдесят расстрелянных НКВДэшников.

– Что им стоит и меня теперь с моими абхазцами к стенке поставить?

В самый напряженный момент этого не то допроса, не то выволочки, в саклю, где размещался КП майора Бекетова ввалился какой-то морпех в черном не по жаре бушлате и в так называемой "мице" – фуражке-мичманке с белым верхом.

В руках морпех держал автомат ППШ.

– Короче, мы из Сочи! – гаркнул морпех, ввалившись к Бекетову на КП, и оглядев не очень трезвым взглядом присутствующих, добавил, – а кто из Сочи те все короче!

Бекетов перестал пытать Игоря своими вопросами и принялся расспрашивать ввалившегося к нему морпеха об обстановке.

– Ну что, Сацура, как там твои морячки? Держатся? – спросил Бекетов.

– Держатся! – не то передразнил майора, не то утвердительно ответил морпех, – если чуда не случится, завтра нас немец вышибет к едреньей мамаше!

Из дальнейшего разговора майора с морячком, Игорь понял, что положение оборонявших перевал было очень и очень серьезным.

Сказывалось полное превосходство немцев в артиллерии. Против занявшего в седловине оборону батальона морских пехотинцев действовали как минимум две батареи 120 миллиметровых минометов.

– Так еб…т, братишка, что головы не поднять, а когда в атаку идут, они так минами прикидались уже, что своих к линии наших окопов запросто на сорок метров пропускают, пока мы из-за обстрела на дне траншеек лежим!

Игорь понял, что минометные батареи немцев составляют основную опасность для обороняющихся.

– А нельзя нам эти минометные батареи как то обойти и долбануть по ним сзади? – спросил он морпеха, который показался Игорю более покладистым, чем безапелляционно сердитый майор.

– А это еще что за клоун? – спросил морпех Бекетова.

– А это нам с тобой, Сацура, альпинистов в поддержку прислали, – хмыкнул майор, – только вот альпинисты эти тащились нога за ногу, в надежде что воевать им уже не придется, что нас тут с тобой немец изведет.

– Не правда это! – возразил Игорь, – а насчет того, чтобы батареи с тыла обойти, тут как раз вы без альпинистов и не обойдетесь.

Бекетов на время сменил гнев на милость и отпустил Игоря слазать с морпехом на передок – поглядеть, оценить обстановочку.

Абхазцы с шофером лежали покуда в тени – набирались сил. ….

План созрел в голове у Игоря дерзкий, рискованный и совершенно бесшабашный.

Пройти ночью по стене, выйти на вершину над ущельем, где расположилась батарея и спустить на немецкую батарею толовый двадцатикилограммовый фугас.

– Ночью не пройдешь! – недоверчиво тряс головой моряк Сацура, – не пройдешь ночью.

– А днем немец не даст пройти, – Игорь не то возражал Сацуре, не то сам себя убеждал в своей правоте.

– Все равно выхода иного у нас нет, – подытожил морячок, – так что, если чудо произойдет и пройдешь, то честь тебе и хвала, а не пройдешь, так оба мы с тобой назавтра сгибнем – ты с горы свалишься, а меня немец минами добьет. ….

Потом часа два Игорь лежал в окопе вместе с Бхутой и с Бабоа – смотрели оттуда на стенку, совещались, как идти.

– Идти без страховки придется, каждый за себя, – сказал Бабоа.

– Я никого заставлять не стану, – сказал Игорь, – тут дело только добровольное.

– Ты нас не обижай, – сказал Бхуто, кладя руку Игорю на плечо, – наши все пойдут, потому как это наша земля. …

А Бекетов все сомневался.

– Как это ночью альпинистов одних отпустить? Не уйдут ли к немцам? Не сдадутся ли?

Но, видать, приглянулся Игорь морячку Сацуре. И Бекетову пришлось уступить ходатайству командира морпехов, – мол все одно им тут загибаться, и вообще это единственная надежда оборонявших перевал, если вдруг у этого московского альпиниста с его абхазцами и выйдет чего – и получится с фугасом против немецкой батареи.

– Ну, только на твою Сацура ответственность, – подытожил Бекетов.

Морячок хмыкнул в ответ, – какая там еще ответственность, майор? Немец вон того и гляди к морю прорвется, а ты все со своей ответственностью никак не уймешься!

Сацура сплюнул на пол и пошел к своим морпехам на передок.

Но Бекетов не желал пускать операцию на самотек.

Он лично переговорил с каждым из абхазцев наедине.

Потом уже Игорь узнал от Бабоа, что Бекетов поручил ему приглядывать за Тетовым, и если бы тот попытался сдаться немцам, то…

Понятно, что!

В Абхазии летом быстро темнеет.

Выход группы назначили на двадцать один ноль ноль.

Сперва выдвинулись в передовые окопы.

Оттуда на нейтральную полосу их провожал Сацура.

Он сменил свою "мицу" на простую армейскую пилотку, потому как фуражка с белым верхом в ночи – хороший ориентир для снайпера.

– Ну, альпинист, на тебя вся надежда, – сказал Сацура, – не подведи, браток!

– Мы постараемся, – просто ответил Игорь и первым пошел вперед и на стенку. ….

Шли вдесятером.

На каждом из альпинистов, кроме оружия – по четыре килограмма тола.

Даже если группа потеряет половину из своего состава и до места дойдут только пятеро – оставшихся двадцати килограммов должно было хватить!

– Ни звука! – инструктировал Игорь своих скалолазов.

– Обижаешь, начальник, – улыбнулся Бабоа, – когда уже вылезая из передового окопа, Тетов еще раз напомнил о главном условии вылазки.

Не хотел Игорь брать с собо Борзыкина, но внезапно и по необъяснимой причине на включении провинившегося шофера в группу настоял сам Бекетов. Непонятно, чем он там руководствовался, но после индивидуальной беседы, проведенной с Борзыкиным, майор приказал взять шофера на дело. А шофёришка все лыбился и заверял, де он с детства под родным Адлером все горы облазил.

Формируя порядок движения, Игорь поставил Борзыкина впереди Бабоа. Пусть абхазец приглядит-присмотрит за похотливым шофериком.

Сам же он пошел первым группы.

Потом шли два абхазских скалолаза из Эшеров, потом Борзыкин и Бабоа, потом еще четверо абхазцев из Сухуми и Бабушер и замыкающим группы шел самый сильный из них – сержант Бхуто.

Вообще, лезть на скалу ночью было совершеннейшим безумием.

Но как пелось в песне – безумству храбрых!

Потом, когда все было сделано, и случайно оставшийся в живых командир батареи немецких минометчиков уже объяснялся потом перед командиром боевой группы, штурмовавшей перевал, оправдывался за то, как он пропустил русских альпинистов – в своем докладе майору Опельбауму, капитан Дидерикс так и сказал, – отчаянная выходка безумцев! Кто бы мог подумать, что они имеют психологию самоубийц!?

– Только ни звука, – думал Игорь, каждый раз замирая и прижимаясь грудью и животом к острым камням. Прислушиваясь к звукам осыпающихся под ногами камешков, прыгающих, скачущих, отскакивающих при ударах о карнизы стенки…

И еще думал…

А если сам сорвусь, то тоже ни звука не издам. Буду падать молча. Иначе – позор мне и грош мне цена будет!

Луна, рассеянным светом сквозь тоненькие облачка все же подсвечивала скалы.

Глаза привыкли и порой казалось, что это вовсе не темная абхазская ночь, а некие сумерки, в которых все прекрасно видно…

Главное, чтобы немцам не было видно, – думал про себя Игорь, и все лез и лез дальше и выше. Только замирал порою, прижавшись грудью и животом к острым камням, когда либо ракета немецкая вдруг взлетала, либо камень какой сорвавшись, с сильным стуком начинал скакать – отскакивать, прыгать по стене…

Он лез и лез…

Пальцы в карман с тальком, чтобы не соскальзывали и каждый раз, когда ставил ногу… Да какую там еще ногу! Порою всего краешек носка ботинка всего на сантиметр или на два – цеплялся за выступ в стене… И ни крюка, ни страховки!

Это безумие какое-то. И если он останется жив, то никогда, ни один спортсмен в мирное время не сможет такого повторить! С автоматом за спиной, с четырьмя гранатами, да четырьмя кило тола в рюкзаке…

Боже ты мой! Какие там еще нормы мастера спорта СССР!

Вперед!

Вперед, Игорек!

Орден Боевого Красного Знамени это будет тебе получше, чем значок Мастера Спорта!

На гребень Игорь вышел первым.

Поглядел на часы со светящимся циферблатом.

Они поднимались два с половиною часа.

Луна поднялась совсем высоко и дно ущелья хорошо просматривалось отсюда с гребня, на который поднялись уже теперь и двое, нет трое, нет уже четверо абхазцев… И Бабоа… И вот уже и Бхуто…

Трое не поднялись.

– И не поднимутся, – сказал Бхуто, который шел замыкающим, – герои, они падали без крика, зажав себе рот, закусив руку, я их так научил!

Шофер Борзыкин тоже не поднялся на гребень.

– Неужели я ошибся в нем? – подумал Тетов, но ему некогда было размышлять над обстоятельствами гибели товарищей.

Теперь надо было готовить фугас и кончать с немецкой батареей. …

До рассвета оставалось каких-нибудь полчаса.

Но в сумерках, сверху, с карниза было отлично видно расположение немецкой батареи.

Восемь ста-двадцати миллиметровых миномета GrW-42 на чугунных станинах – ото была страшная разрушительная силища. Бедные несчастные братишки-морпехи! Как же вам досталось от этих чудищ!

В том то и вся хитрость немецкая была – отсюда с закрытой позиции немцы били крутым навесным огнем, а сами оставались невидимыми и неуязвимыми.

Да, только на Игоря оставалась надежда у защитников перевала! Только на него и на его альпинистов-скалолазов.

Еще одного дня обстрела – матросики бы уже не выдержали, это точно! ….

Приготовили два фугаса.

Разделили взрывчатку на две равные доли по четырнадцать кило в каждой.

Вместо детонаторов, решили использовать гранаты.

Один фугас заложили снизу и слева от нависавшей над ущельем скалы, другой немного правее и еще ниже.

– В этой скале все сто тонн будут! – уверенно сказал Бабоа, – я раньше на Военно-Сухумской дороге скалолазом работал, много таких нависающих скал обрушал, так что, не волнуйся, командир, немцев засыплет так, что не откопают своих минометов до самой нашей Победы!

Не верил Игорь в Бога, но вспомнив вдруг бабушку Катю, как она его крестила-перекрещивала каждый раз, когда Игорек в школу убегал, перекрестился украдкой, так чтобы ни Бабоа, ни Бхуто не заметили.

– Давай, – скомандовал он, и Бхуто дернул за шнуры, которые тянулись к заложенным фугасам.

Четыре секунды длились словно вечность.

Неужели не взорвется?

Но тут ухнуло.

Осколки с камнями не полетели наверх – вся ударная сила фугасов рванула ниже того места, где залегли альпинисты.

– Рухнет скала или нет?

Вот был вопрос! Если не рухнет, то все насмарку…

Но край тверди, площадью все пять на пять метров, а то может и больше, вдруг дрогнул и провалился вниз.

– Сработало! – не удержался, закричал Бхуто.

– Сработало, – выдохнул Игорь.

Поднявшаяся от падения скалы пыль долго-долго не оседала.

И ничегошеньки нельзя было разглядеть там внизу – сплошное коричневое облако.

Немцы не стреляли.

Только отчаянные крики снизу доносились.

Крики, крики, крики…

Минут через тридцать, когда пыль немного улеглась, Игорь и Бхуто высунули головы с края обрыва и поглядели вниз.

Вся позиция минометной батареи была засыпана обломками скалы.

Команда немцев человек из двадцати пыталась что-то раскопать, но от минометов, по всей видимости одна только лепешка осталась.

– Сработало! – прошептал Игорь.

– А ты думал, командир! – весело ответил Бхуто, – с такими орлами разве не сработает!

Назад спускаться было куда как веселей!

Спускались уже в связках, со страховкой.

Да и легче уже было – за минусом веса тола и гранат.

Но самое главное – на душе легче было.

– Похоронить товарищей надо, – сказал Тетов, когда группа спустилась на дно ущелья.

Двоих абхазцев – Георгия Чвелия из Псоу и Василия Ашба из Эшер нашли лежащими на камнях.

Игорь поглядел наверх – метров с сорока упали. Это без шансов…

Ребят положили под горой и над каждым соорудили по горке из больших камней.

Только шоферика нигде не было видно.

– Где же Борзыкин? – недоумевал Игорь, – где шоферик?

Игорь поглядел на Бабоа, – ты же за ним следом шел.

– Ну шел, и чего теперь? – хмыкнул Бабоа.

И тут до Игоря дошло.

Он поглядел вдруг на длинный кинжал, что всегда висел у абхазца на поясе…

Поглядел и все понял.

– Где же ты его оставил? – спросил Игорь.

– Вон там, – ответил Бабоа и показал рукой на карниз.

Солнце уже взошло и ярко освещало теперь ту стену, по которой сегодня ночью они карабкались наверх к своей победе.

Игорь приложил к глазам бинокль и увидел ногу в ботинке и обмотках. Всего тела видно не было – его закрывал карниз.

В зеленых обмотках, какие были у шофера Борзыкина.

– Плохо, не похоронили, – заметил Игорь.

– Птицы склюют, – сказал Бабоа.

И добавил:

– Похоронку подписывать станешь, командир, – родным его напиши, что в бою смертью храбрых, ладно?

– Ладно, – ответил Игорь.

И они пошли назад.

К своим.

Оставив в ущелье двоих героев и одного труса. …

8.

Волленгут, бабушка Фрицци – ужасно страдал из-за того, что не мог сам отвезти Клауса в госпиталь.

Клаус хоть и порывался сперва после перевязки остаться в роте, но санитар Йоган Хильдеман, когда осматривал рану, категорически настаивал на срочной эвакуации оберлейтенанта в тыл.

– Пуля хоть и навылет, – сказал он, но выходное отверстие очень большое и рваное, рану необходимо обязательно зашить, да и крови "фон" много потерял.

Волленгут горячо опрощался с "внучком" и отправил Клауса под присмотром веселого поджигателя Хайнрици.

Сперва до штаба 91-го полка Клаус ехал верхом на вьючном муле, на котором артиллеристы возили ящики с боеприпасами.

А от штаба в Теберду шла машина – Фольксваген "кюбель".

От потери крови у Клауса кружилась голова.

Хайнрици он отпустил еще по прибытии в штаб.

Теперь он ехал вместе с еще двумя ранеными офицерами и сопровождавшим их фельдфебелем-медиком.

До Теберды было два с половиной часа езды.

Машину трясло и рана невыносимо болела.

Но страдал не только он.

Капитан с раной в левом боку все время стонал, на каждом ухабе, на каждом камне, попадавшем под колесо "кюбельвагена".

На остановке, которую шофер в форме ефрейтора горных егерей сделал, чтобы залить в бак канистру бензина, фельдфебель-медик сделал капитану укол морфия.

– Вам сделать тоже? – спросил он Клауса.

– Мне? – переспросил Линде, – нет не надо, мне не больно, сказал он. …

В Теберду приехали в пятом часу пополудни.

На въезде в городок у поста фельджандармов спросили, где госпиталь.

Унтерофицер военной полиции искренне удивился, услышав слово "госпиталь".

– Но в штабе нам сказали, что офицерский госпиталь здесь в Теберде.

– Они могли ошибиться, – ответил жандармский унтер.

Комендатуры в городке еще не было, зато на площади в здании бывшей школы фельдфебель-медик с шофером обнаружили штаб полка "Бранденбург".

– Где здесь госпиталь? У меня три раненых, один из них тяжелый, – спросил фельдфебель-медик дежурного унтерофицера бранденбуржцев.

– Госпиталь? – удивленно поднял брови унтер, – может вы имеете ввиду детский санаторий, который теперь освобождают под будущий госпиталь?

– Мне все равно, – устало сказал фельдфебель-медик, – мне теперь хоть и в детский санаторий… …

Возле большого по здешним меркам, обмазанного снаружи белой штукатуркой двухэтажного здания, в котором по информации, полученной в штабе бранденбуржцев находился детский санаторий, происходила какая то возня.

Возле деревянных ворот во двор санатория стояли два крытых брезентом грузовика "Опель-блиц".

И вокруг этих грузовиков суетились какие то военные и гражданские, причем гражданские были женщинами в белых халатах.

Они что-то кричали.

Кричали по русски.

А военные в форме военной полиции горнострелковых войск – с характерными фельджандармскими бляхами "Zonder Dienst" на мундирах, эти что то кричали по немецки.

– Что там происходит? – спросил Клаус фельдфебеля-медика.

Клаус единственный из троих раненых кто был в сознании.

Двое других после уколов морфия сидя спали.

Фельдфебель побрел к грузовикам – узнавать, где госпиталь и что им теперь делать?

Внезапно Клаусу показалось очень знакомым лицо одной молодой женщины, что была там рядом с грузовиками… Она была в белом халате, она что то кричала, размахивая руками. Она кричала на офицера жандармов, а офицер кричал на нее.

– Брежу от потери крови? – подумал Клаус, – где я мог ее видеть?

Офицер вдруг ударил женщину.

Та упала.

Поднялась и снова стала кричать на жандарма.

Тот снова ее ударил.

И она снова упала.

И тут Клаус вдруг вспомнил!

Как же он мог забыть?

Девушка, которая читала стихи Гейне!

Как из пены вод рожденная,

Ты сияешь – потому,

Что невестой нареченною

Стала ты бог весть кому.

Пусть же сердце терпеливое

Позабудет и простит

Все, что дурочка красивая,

Не задумавшись, творит!

Это же Рая! Это же подруга его Лизе-Лотты и подруга того русского парня Игоря Тетова!

Вернулся фельдфебель-медик и с унылой миной на лице доложил, – – Госпиталь прибудет сюда только завтра, а пока фельджандармерия только еще освобождает для госпиталя помещения.

– А почему кричат эти женщины? – спросил Клаус.

– Это медицинский персонал детского санатория, они не хотят, чтобы военная полиция увозила детей, – пояснил подошедший вместе с их медиком жандармский унтер.

– А почему не хотят? – спросил Клаус.

– Вы такой наивный, оберлейтенант, – хмыкнул жандармский унтер, – кто и куда будет эвакуировать этих неполноценных туберкулезников? Мы их до ближайшего оврага довезем, а там их и закопают бульдозером, чтобы зараза туберкулезная не распространялась. А завтра утром здесь тотальную дезинфекцию сделают.

– Детей? – переспросил Клаус, – детей закопают?

– Это же азиаты, да потом с туберкулезом, – хмыкнул жандармский унтер.

Между тем, офицер снова ударил ту женщину, что была так похожа на девушку Риту из далекого тридцать девятого года.

Женщина снова упала.

Клаус поднялся с сиденья и выйдя из "кюбеля", нетвердой походкой направился в сторону грузовиков.

– Вы куда? Оберлейтенант? – обеспокоено спросил фельдфебель-медик.

– Мне по маленькой нужде надо, – не оборачиваясь ответил Клаус.

Здоровая правая рука его потянулась по животу налево к кобуре тяжелого Р-38.

– Оставь в покое женщину, ты, тыловая свинья, – гневно прошипел Клаус, тыча дулом пистолета в грудь опешившего лейтенанта военной полиции.

– Вы что? Вы в своем уме, обер? – испуганно охнул жандармский лейтенант.

– Драться надо там на фронте, а не тут с женщинами, – попытался было крикнуть Клаус, но боль сильно отдалась в раненом плече, – убирайтесь отсюда и не смейте бить женщин и трогать детей.

– Вы сошли с ума, у нас приказ, вы пойдете под военно-полевой суд…

А потом Клаус потерял сознание. ….

– Никуда и ни под какой военно-полевой суд он не пойдет, – сказал генерал Ланц, отбросив от себя выписку из рапорта военной жандармерии.

Командир 1-ой горнострелковой дивизии был сильно раздосадован.

– Никуда он не пойдет! Ни под какой идиотский военно– полевой суд он не пойдет!

Не хватало еще по каждой писульке от этих тыловых бездельников отдавать под суд моих лучших офицеров!

Во-первых есть показания свидетелей, раненых капитана Цемски и раненого лейтенанта Хетцера, что у фон Линде вообще оружия с собой не было, и про пистолет, которым он якобы угрожал, это жандармы выдумали. Капитан Цемски с лейтенантом Хетцером написали ясно и понятно, что фон Линде вышел из машины, оставив портупею с кобурой на сиденьи, потому как вышел, пардон, в сортир, где пистолет ему был не нужен. Так что эти жандармы – крысы тыловые все врут!

И потом у фон Линде есть секретное предписание от спецуполномоченного из ОКВ…

Так что…

Так что ни под какой военно-полевой суд фон Линде не пойдет!

И покончим с этим.

Ланц швырнул выписку рапорта жандармов своему адьютанту и махнув рукой дал понять, что комментариев по этому инциденту давать больше не намерен. …

А Раечка бежала.

Бежала с двумя спасенными ею детками.

С маленькой Анечкой-Анюткой и маленьким Васечкой-Васюткой.

Такая молодая, а у ней уже двое, с сочувствием говорили про нее беженцы.

И подавали хлебушка – делились…