Текст книги "Скотство и чуть чуть о плохих грузинах"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Так, шаг за шагом, Тушников проследовал через большой зал инкрустированного паркета и с расписным плафоном, что из-за зеркал по стенам и из-за белого рояля в углу напомнил Макимке балетный класс, потом босыми своими ногами Максим прошлепал через пару гостиных с шелковыми обоями, уставленных новенькой мебелью, fabricue под матёрый антиквариат Х1Х века, но нигде… Нигде он не заметил и намека на холодильник.

Хотелось сделать пи. И Тушников уже было, грешным делом, начал примеряться к какой-то вероятно чрезвычайно древней вазе, как вдруг, страшная мысль пронзила его пораженный винными испарениями мозг. Он заблудился. Он не найдет дороги назад.

– Вот, дурак, надо было как в кино про индейцев, крестики и стрелки мелом на стенках рисовать, – пробормотал Максим, пуская теплую струю сильного утреннего напора в жерло этрусской вазы…

– Господину что-нибудь нужно? – послышалось из-за спины.

Максим вздрогнул, и часть анализа тут же пролилась на пол мимо вазы.

– А? Что? – Тушников обернулся через плечо и увидал горничную в классическом строгом платье и белом переднике.

– Господину что-нибудь нужно? – повторила свой вопрос горничная.

Она стояла, склонившись в полу-книксене и скромно потупив глаза.

– Где тут у вас насчет пивка? – от волнения надтреснутым голосом спросил Максим.

Присядьте, барин, сейчас принесу, – ответила горничная и зашуршав юбками проворно скрылась за боковой дверью.

Максим машинально принялся растирать босою ногой ту лужицу, что он сделал на паркете.

– Вот, незадача,– подумал он и также машинально обеими руками прикрыл срамное место, – и куда это я попал?

– Извольте, ваше пиво, барин, – услыхал он грудной и удивительно приятный голосок юной горничной.

Она стояла в белом чепчике и с подносом в руках, как та знаменитая шоколадница кисти Жан-Этьен Лиотара, только вместо чашки горячего какао на подносе стоял запотелый бокал со светлым пенным лагером.

Максим отнял одну из рук от срамного места и не отрываясь, глядя в личико горничной, взял с подноса холодное пиво и с каким-то животным зубовным стоном, в три глотка высосал бокал до дна.

– Слушай, а где это я? – спросил Максим, ставя бокал обратно на поднос.

– Это дом господина…

И тут с уст юной горничной слетело такое громко – известное на Москве имя, что Максим вздрогнул, и снова захотел сделать пи.

– Слушай, а эта…

Максим запнувшись, неуверенно показал пальцем на потолок, подразумевая то место, туда где спальня в которой лежала по его расчетам его вчерашняя баскетболистка, – а эта? Кто она ему?

– Зинаида Сергевна? – переспросила горничная, и скромно улыбнувшись, пояснила, – она нашего барина Ивана Ивановича Полугаева гражданская жена.

– Типа жена? – нервно переспросил Максим, – а где сам?

– Иван Иванович сейчас в Австралии и в Китае на переговоры улетели, завтра обещались быть.

Максим слегка повеселел.

– Завтра, говоришь? – спросил он, беря горничную за подбородок, – а тебя это самое, можно?

– Меня? – лукаво стрельнув снизу вверх глазками, в свою очередь переспросила горничная, – меня можно, но чтобы только барыня не увидала…

***

Теперь, вспоминая давешные приключения, Максим начал сильно бояться.

– А если я ее заразил?

А в том, что он трахался с этой министерской женой безо-всяких контрацептивов, у него не было никакого сомнения, – а если я ее, да еще и эту их горничную заразил недолеченной своею микроуреаплазмой с трихомониазом? Убъют меня нукеры министерские?

И охваченный смятением чувств, Максим поехал к Исмаилу и Аджинджалу за деньгами.

***

Глава вторая

***

Хованская строго соблюдала правила поведения, предписанные Эм-Ти-Вишным кодексом «модус вивендис».

Собственно это были не совсем буквальные правила этикета, но это был некий свод неписанных установок, что устно вкратце и на пальцах пересказала Алиске ее продюсерша Тина Демарская.

Правила были необременительными.

Каждый день, не раньше двух пополудни, потусоваться в самых дорогих бутиках на Рублевке и обязательно купить каких-нибудь тряпочек, непременно роняя и рассыпая возле кассы (чтобы видели папарацци) ворох из золотых и платиновых карточек ВИЗА и МАСТЕР всех известных и малоизвестных банков страны и зарубежья.

Потом – попить кофе или даже пообедать, где-нибудь в таком месте, где бывает столичный beaux monde. Ночью же, посетить два-три столичных клуба, если только на дворе не август и не декабрь-январь, когда оставаться на Москве просто неприлично, и когда весь свет выезжает либо на пляжи Кот-д-Азур, либо на горные склоны Анесси и Куршавеля.

И обязательно! И непременно один-два скандала в месяц, и чтобы на первую полосу Московского Комсомольца, чтобы не забыли.

Алина быстро освоилась со своими новыми обязанностями гламурной звезды.

Это было не так то и трудно.

На людях надо было через слово ругаться матом, особенно общаясь с продавщицами, маникюршами и визажистками, парковать машину или на середине улицы в третьем ряду, на автобусной остановке, или еще лучше, на трамвайных путях, если они там есть, и поставив "лексуса" таким образом, на час – полтора, милостиво включив мигающую аварийку, чтобы иные шоферы из черни знали, что надо объезжать, заходить потом к визажистке или массажистке, плюя на то, что людям ни въехать – ни выехать. Деньги? Мерить и считать деньги котлетами и рулетами, когда котлета – это пачка тысячерублевок, а рулет, это такая-же пачка, но уже стодолларовых банкнот скатанная в рулон.

Итак…

Утром, то есть в два пополудни, Алиса села в свой лексус и выехала в свет.

В этот день Тина Демарская договорилась со своими людьми о скандале. Месяц уже подходил к концу, как в прессе и в Интернете июльским громом прогромыхал предыдущий скандал (тоже от начала и до конца придуманный и отрежессированный Тиной Демарской). Теперь, чтобы поддержать статус звезды, чтобы жующая свои чипсы возле телевизоров чернь не забыла про нее, про светскую львицу Алину, надо было вкинуть в пипл очередной букет понтов. Тина туго знала своё дело. Каждый скандал, который она выдумывала, был своего рода шедевром.

Взять, позапрошлый, июльский скандал, когда по сценарию Тины, Алиса слетала на пару дней в Баден-Баден, где щедро оплаченные из денег Исмаила и Аджинджала мастера киношных автотрюков (а заодно и угонов дорогих машин), устроили Алиске и ее водителю красивую аварию, в которой никто не пострадал, если не считать развалившейся на части гоночного "порше". Сам факт такой гламурно-престижной аварии (как же! Порше, да еще и в Баден-Бадене) Но основная суть скандала была не в том, что порше стоил почти миллион зеленых, и не в том, что Баден-Баден, это не Москва, а в том, что за рулем порша сидел известный и при том женатый кинорежиссер, которому тоже была нужна пи-арщина Тины Демарской. Жена кинорежиссера, известная киноактриса, и та нуждалась в пи-аре, и поэтому была рада попасть на страницы глянцев и дешевых таблоидов, даже в качестве обманутой супруги. Тем более, что муженек, улетая в Баден-Баден, все женушке рассказал, – не волнуйся, милая, вернусь с драгоценным скандалом на все первые полосы газет, мы с тобою три раза прославимся, после аварии, потом, когда якобы подадим на развод, и потом еще раз, через месяц, когда якобы помиримся.

Ох, и светлая же голова у этой Тины Демарской!

После той аварии с режиссером, Интернет аж вибрировал от радостных подробностей,

– Алиса Хованская сидела в надутых подушках разбитого "порше" без лифчика и трусиков, а среди битого автомобильного стекла и прочих частей дорогого искалеченного болида, подоспевшая полиция нашла презервативы и две недопитые бутылки виски.

Тина и с "Чивас Ригала", надо думать, свои комиссионные сняла…

А каков был чудесно-придуманный скандал с ограблением Алискиной квартиры?

Тина через знакомых ментов (а у Тины по всей Москве менты, не ниже подполковников были на подсосе) устроила так, что квартиру, в которую Алиса, только что приехавшая тогда из Питера, только-только въехала и еще даже вещей толком распаковать не успела, так вот, эту квартиру вроде бы как обнесли.

Ну, естественно, ломали замки и вскрывали сейфы сами же нукеры Тимура и Аджинджала, но они устроили показное ограбление квартиры как надо, как доктор прописал. Потому что самым главным в этой истории было то, на сколько по сценарию Тины Алиса объявила корреспондентам и всем этим папарацци – ущерб, якобы причиненный ей этим якобы ограблением.

Надо было сразу убить публику суммой, заявленной в списке похищенного, чтобы гордая, высокомерная Москва сразу бы зауважала приезжую питерскую штучку, как же ! На десять миллионов одних только бруликов, мол, у нее унесли.

Гениальная она все-таки, эта Тина Демарская.

Вот и сегодня должна она была сделать новый скандал.

Какой скандал, – Алиса еще не знала.

– Приедешь, там на месте объясню, – сказала Тина по телефону.

Вот, Алиса и ехала теперь.

Ехала в третьем ряду по внутренней стороне МКАД двигаясь от Рублево-Успенского в сторону Ленинградки…

Ехала, мечтала о чем-то высоком и духовно-эротическом, типа как бы о любви, ехала себе, как вдруг…

***

Ну, Алиса сама нагло ездит, но чтобы так, что бы ее престижный-перепрестижный «лексус» так подрезали!

Как то раз на какой-то вечеринке, один сильно подвыпивший полковник ФСБ, клеясь к ней и сальным взглядом уже снимая с нее карденов и гуччи с валентино, рассказывал, вешал ей на уши, нагоняя понтов, как он на дороге в любой ситуации, если ему мешают, подрезают или просто даже мигают фарами, он достает из бардачка своего "стечкина" и присовокупив к нему красные полковничьи корочки просто показывает этот набор из двух красноречивых аргументов, суя это в лобовое или боковое стекло, чтобы обидчику было видать, с кем дело имеет.

А ей, а Алиске что в таких случаях высовывать?

Может, сиськи высовывать?

Додумать эту гениальную догадку Алиса не успела, потому как подрезавший, и вставший перед ее капотом "опель", стал бить по тормозам, а обойти его слева тоже никак не получалось, слева от нее, синхронно снижая скорость близко прижался видавший виды зеленый "гранд-черроке".

Не помня себя Алиса встала по тормозам прямо во втором ряду. Вправо, в крайний ряд ее не пускали шедшие непрерывным потоком грузовые фуры.

– Что за идиотизм? – невольно вырвалось у Алисы, когда она увидала, как из впереди стоявшего "опеля" выскочил амбал и рванулся к ее водительской двери.

Алиска едва успела защелкнуться на внутренних замках.

– Ой, что это?

Амбал сильно тряхнул машину, дернул за ручку, едва не оторвав, а потом локтем сразмаху саданул по боковому стеклу и оно тут же с характерным хрустом раскололось, крошкой мелких кубической формы кристалликов обдав всю Алиску от шеи и до щиколоток.

Амбал просунул руку, рывком открыл дверцу, выдернул Алиску из машины и с силой швырнул ее на асфальт.

Алиса и "ОЙ" сказать не успела, как амбал, усевшись на водительское сиденье, дал по газам.

С проворотом колес по сухому асфальту, с визгом, все три машины сдернули с места и Алиска вдруг обнаружила себя лежащей посреди дороги.

Лежащей не там, где ей всегда было уютно лежать, то есть не в кровати с очередным любовником, а на сером асфальтобетоне кольцевой автодороги, причем не на обочине, а аж в третьем ряду, когда и слева и справа от ее распростертого на проезжей части красивого тела со вжиканьем проносились авто, обдавая Алиску холодящим октябрьским ветерком… Холодящим в контраст к теплому, установленному на плюс семнадцать климат-контролю ее лексуса, который теперь все дальше и дальше удалялся от своей хозяйки.

– Ты дура, чего разлеглась? Вставай! – крикнул ей какой-то шофер, высунувшийся из КАМАЗа, – задавят тебя дуру!

Машины и слева и справа проносились, только гудели. Гудели и проносились не останавливаясь и даже не притормаживая.

Сама себя не помня, Алиска вдруг разревелась.

Неужели это Тина не предупредив, устроила свой скандал?

Но тогда, где ГАИшники? Где фоторепортеры-папарацци? Где сама Тинка, наконец?

Никого не было. Были только кольцевая автодорога и бесконечный безучастный трафик.

Алиска едва не задавленная, еле-еле перебежала уворачиваясь от машин на обочину.

Но здесь на МКАДЕ разве есть обочина? Бордюр и забор из сетки, мышь не проскочит! Вроде, вон они – дома стоят, видно вдалеке, а пройти к ним – никак.

А до следующего пешеходного мостика или еще до какой лазейки – километра три шагать на каблуке. На непривычных к хождению ножках.

И мобильного телефона нет, он в сумочке, а сумочка в Лексусе уехала.

Хоть стой и плач горючими слезами.

Стала руками проезжающим машинам махать.

Все едут мимо, никому до нее до Алиски дела нет.

Один на КАМАЗе притормозил, высунулся из окна и кричит, смеясь, – дывысь, Данило, яка смешна проститутка стоит! На Алису Хованскую похожа, эй, проститутка, здесь ты никого не поймаешь, здесь остановка запрещена…

И хохлы в своем КАМАЗе уехали…

И Алиска совсем загоревала-забедовала.

– Где эта сучка Тина, если это вообще ее рук дело?

Стоять на ветру было холодно.

Не июль на дворе, а октябрь. А надето на Алиске – платьице, да плащик тоненький-претоненький.

– А жене скажи, что в степи замерз, – пришли ей вдруг на ум строчки из народной песни, что позавчера на вечеринке глумливо пел Митя Красивый.

– Сон в руку оказался, – горько усмехнувшись, подумала Алиса.

– Вам куда? Садитесь, подвезу, здесь стоять нельзя, – услышала она сзади.

Обернулась. Возле нее стоит старенькая вся в разводьях рыжей ржавчины, буграми выпирающей из под некогда белой краски, машина Жигули.

– Садитесь, я вам говорю, – настаивал дядька, перегнувшись со своего водительского сиденья и открывая ей дверцу.

Села, а куда денешься? Не замерзать же здесь насмерть, как тот ямщик из песни?

– Вам куда? – спросил мужик.

Алиска его и рассматривать не стала. На таких как он – обсосов ей глядеть – западло. Это пипл, это трудящиеся, а она… А она звезда, она светская дама.

– Слыш, мужчина, у тебя мобильник есть? – молвила наконец, Алиса, – я позвоню, ты меня до какого-нибудь приличного места довези, тебе хорошо заплатят.

– Ладно, довезу, а что случилось то? – спросил мужик, доставая и протягивая Алиске какую-то стыдно-допотопную трубку мобилы.

Алиска не ответила, молча набрала номер и принялась ждать гудка, со злым отчаянием глядя на набегающий под капот асфальт.

– Тина, блядь, это ты? – буквально крикнула Алиса, когда соединение произошло, причем так крикнула, что шофер аж вздрогнул, слегка вильнув рулем так, что жигуль рыскнул носом по полосе.

– Тина, меня грабанули на МКАДе, что? Как грабанули? У меня лексус прямо из под меня угнали, А это не ты, сука устроила? Что?

Алиса зло шмыгнула носом и принялась набирать следующий номер.

– Тимурчик? Тимурчик, это ты? У меня машину угнали, Тимурчик, приедь за мной, ладненько? Куда? Я не знаю куда, – Алиска беспомощно поглядела на своего шофера.

– Сейчас мимо Ашана будем поезжать, я вас могу возле Ашана высадить, там и кафе есть, где посидеть, пусть ваш муж за вами к Ашану подъезжает, что на Юго-Западе у МКАДА, – подсказал мужик.

Алиска даже спасибо ему не сказала.

Даже спасибо.

Потому что была уверена в том, что сама возможность посидеть с нею рядом в машине – это само по себе огромное для этого мужика счастье.

***

Скандал, естественно, попал в колонки светской хроники.

Уж Тина со своими цепными папарацци расстаралась.

А "лексус" так и не нашли.

– Это дагестанцы угнали, – сказал Тимур, – у этих дело так поставлено, что машина эта уже в контейнере на Махачкалу едет, мы ее уже не увидим никогда.

На следующий день Аджинджал подогнал к дому Алиски новенький Мерседес-купе.

Двухдверный с четырьмя глазами спереди, красивенький, темно-фиолетового цвета, как чернила в детстве.

***

– Раньше свет петербургского общества был представлен родовыми аристократами. А теперь свет – это актеришки родом из провинции и прочие, что рифмуются со словом «аристократы», – утешала Кира своего Сережу.

– Она мне даже спасибо, даже досвиданья не сказала, – сокрушался Сергей.

Они сидели на диване в Кириной квартирке и смотрели по светскую хронику по МТV. Там как раз сказали, что Хованскую прямо из машины выбросили, и интервью с ней потом показывали, и новую ее машинку тоже показали.

– Представляешь, я еду по МКАДу, как раз на Ленинградку собираюсь выезжать, чтобы домой на Питер, а тут эта знаменитая фря на обочине стоит скучает, – грустно рассказывал Сережа, – а она мне даже потом ни спасибо, ни досвиданья.

– Наплюй на нее, – обнимая Сережу, сказала Кира, – все они из этой тусовки сволочи и дегенераты.

Вот уже месяц, как выписавшись из больницы и сняв гипс с лица, Кира жила теперь с Сережей. Это он тогда, спускаясь по лестнице и найдя избитую Киру, обрел в ней свою Судьбу. Так что, как только Кира выписалась, она пригласила соседа сверху – попить чайку, отпраздновать ее выздоровление. К тому-же ее собачка Мультик была у Сережи, ах, получается, он ее дважды выручил!

Сережа оказался очень хорошим. Квартиру над нею он снимал, потому как сам был родом из Вологды. Здесь в Питере у Сережи была долька в каком-то маленьком фармацевтическом дельце. Настолько маленькая долька в настолько маленьком дельце, что в свои пусть нечастые, но случавшиеся командировки в Москву за товаром – ездил Сережа на очень старенькой машине.

– Купи машинку, – сказала Кира Сереже, памятуя, как пару раз, когда за нею ухаживал еще Максим Тушников, ее катали на дорогой иномарке.

– Во-первых, я еще не заработал, – строго ответил Сережа, – во-вторых эта, если угонят, ее не так жалко, а мне в командировках порою приходится ее оставлять хрен знает где, а в третьих, сперва на квартиру заработать надо.

Кире импонировала рассудительность Сережи. И втайне, она уже даже просчитывала в голове, что если у них с Сережей сладится, то они могли бы пока жить в ее – Киры квартире, а если бы еще у них бы родились и дети, то уж тогда, совместно, они могли бы подумать, как продав эту с прибавкой денег, можно было бы купить двушку, или даже трешку. И советуясь порою с подружками, Кира даже находила поддержку в этих своих мечтах, так как ее продвинутая в законах товарка Лёля Кузнецова объясняла Кире на пальцах, – если даже вы будете вступать с ним (под этим "с ним" Лёля подразумевала Кириного Сережу) если с ним вы будете вступать в совместное обладание новой квартирой, то твоя доля будет оговариваться при приобретении, а также будет оговариваться и доля вашего ребенка, и если даже случится развод, (здесь Лёля плевала через плечо) то ничего страшного, ты не только получишь свою долю в виде проданной этой однушки, но и с Сережи своего оттянешь часть вложенных им, потому как ребеночку тоже причитается.

Вобщем, покуда деток у них не было, они жили в Кириной квартире и каждый из них вечерами мечтал о своем.

– О чем мечтаешь? – спрашивала Кира, когда после приступа объятий, они отлеплялись друг от дружки и погасив телевизор, тихо посапывали, каждый на своей подушке ее широкого в пол-комнаты раскладывающегося дивана.

– Мечтаю о том, чтобы бизнес расширить, квартиру купить, потом машину, – говорил Сережа в тихий мрак едва белевшего над ними ночного потолка.

– Ну, пока можно жить у меня, – отвечала Кира, и доверчиво клала свои руки на грудь любимому, щекой прижимаясь к его мощному плечу.

– Хорошо, спи, потом обсудим, – отвечал Сережа, и они засыпали.

А наутро, проснувшись, они начинали быстро передвигаться по маленькой квартирке.

Сережа выбегал с Мультиком на улицу, Кира бежала в душ, потом в душ залезал Сережа, а Кира на кухне варила два яйца вкрутую и кофе в большой турке.

А потом на ржавой "девятке" Сережа отвозил Киру в ее туристическое агентство, и помахав ей на прощанье, сам газовал на Лиговку, где находилась его фармацевтическая фирмочка.

Все у них было хорошо.

Сережа был счастлив, что встретил Киру.

– Она такая интеллигентная, такая умная, – говорил он приятелю, с которым служил в армии, – она знаешь, что сказала? Она сказала, что Россия деградировала в том, что если прежде светским обществом было общество родовых аристократов, то теперь светским обществом у нас стала тусовка артистов, которых те аристократы к себе бы и на порог не пустили…

– Да, умная у тебя баба, – соглашался армейский друг, – и где ты такую нашел?

***

Чтобы, вероятно, не вызывать разнотолков в тонком деле инициации законотворчества, хозяева забили стрелку не у себя на Старой площади, а в Охотном ряду, в комитете Думы по телевидению и печати.

– Я по этому случаю вспоминаю, как старый разведчик фон Зейдлиц сетовал своей секретарше Ангелине Бюхер на то, что эсэсовские выскочки устроили явку в его родовом замке, – шепнул Лагутин Вездеславинскому, – это, если не помнишь, из Щита и Меча с Любшиным и молодым Янковским.

– Помню, – бесстрастно ответил Вездеславинский, – но аналогии не вижу, и ты вообще лучше воздержался бы от таких сравнений, по твоему Медвединский это Гимлер что ли?

– Ну, не Гимлер, разумеется, далеко ему до Гимлера, – согласился Лагутин и уже пожалел, что неудачно сострил.

Лагутин, Брэм, Погребайло, и Вездеславинский были вызваны в Комитет, и туда же со своим пакетом предложений должен был еще приехать и Медвединский.

– Деньги в казне завелись, казна хочет, чтобы народу жилось веселее, – предугадывая, с чем приедет Медвединский, сказал Погребайло, – ясное дело, в стране мы должны обеспечить стабильность мыслей, это нам еще в августе в Сочи говорили.

– В Сочи нам говорили, что мы ответственны не за стабильность мышления у населения, а за полное отсутствие какого-то ни было мышления, пусть трудящиеся и тунеядцы смотрят на бокс и на фигурное катание, пусть жрут свою дешевую колбасу с сардельками, в то время как…

– В то время как что? – прервал Брэма Вездеславинский.

– Ничего, – смущенно ответил Брэм.

– Вот то-то, что ничего, – повысив голос заметил Вездеславинский, – покуда ты хорошо живешь, не зли толпу, и ты за это в ответе, понял?

Брэм не успел ответить, потому как всех пригласили в зал совещаний.

Медвединский извинился за свое опоздание и быстро, но внимательно оглядев присутствующих, начал свой спич.

Собственно, в спиче ничего нового не было. Было повторение уже говоренного в Сочи на специальном совещании в Богучаровском Роднике.

– Обеспечение стабильности, предупреждение экстремизма.

Но сильнее прозвучала музыкально-ритмическая доля обещания денег.

– Государство призывает руководителей телеканалов активнее привлекать частных инвесторов в развитие отечественного телевидения, однако, государство не собирается при этом устраняться от вложений государственных средств в наиболее перспективные и успешные проекты.

– А как конкретно будет решаться вопрос, в какие проекты будут осуществляться вливания государственных средств? – с места поинтересовался Брэм.

Медвединский внимательно поглядел на него и ответил с тонкой улыбкой, – а вы создайте у себя на канале такой же общенародный рейтинговый проект, как у вашего коллеги господина Лагутина, а мы в свою очередь это заметим и не задержим с тем, чтобы отметить.

– Все ясно, – выходя из здания Думы и глазами ища своего шофера, сказал Погребайло, – в стране требуется стабильность, быдлу, чтобы не рыпалось, надо дать таких зрелищ, чтобы оно даже о хлебе позабыло.

Сердитый Вездеславинский этого замечания не слыхал, а то бы он Погребайлу одернул.

Старая партийная привычка, но очень теперь уместная.

***