Текст книги "Скотство и чуть чуть о плохих грузинах"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

И губернатор зашелся долгим почти истерическим пьяным смехом, от которого Лагутину почему-то стало и жутко и противно.

***

А вот Вове Брэму было вовсе не противно, когда он вдруг оказался в одном кресле с очаровательной петербурженкой, вернее даже не с петербурженкой, а с финкой, Алиской Хованской-Перкюляйнен.

Кресло, в котором они оказались together, стояло перед жарким камином в альпийском домике гостиницы "Сломанная лыжа", что буквально в полу-версте от президентского горнолыжного курорта расположилась на живописном склоне горы Апхон. И между бренными телами Вовы Брэма и Алисы Хованской были не пол-версты, а какие-нибудь пол-миллиметра.

– А эти грузины, что тут с тобой были, они откуда взялись? – спросил Брэм.

– Они, вообще-то местные, типа отсюда, – ответила Алиса, – а Гоги он по жизни мой бойфрэнд.

– Они в что? Они у вас там в Питере, как сицилийцы в Нью-Йорке? – хмыкнул Брэм, проникая ладошками под свитер подруги.

– Типа того, – закатывая глаза, улыбнулась Алиса – А если ты со мной на Москву переберешься, они возражать не будут? – спросил Брэм, покуда его ладони проникли уже совсем далеко-далеко.

– Ну, они ведь бизнесмены, – выразительно повращав карими глазками, ответила Алиса, – если у них выгода прорежется, они и сами тебе денег дадут.

– Мне деньги не нужны, – сказал Брэм, – я сам за хорошую ведущую денег любому заплачу. Нам сегодня на совещании второй вице с Вездеславинским новые деньги пообещали под новые проекты.

– А я твой новый проект? – игриво спросила Алиса.

– Очень может быть, отчего бы и нет? – ответил Брэм и вконец распустил шаловливые ручонки.

***

***

В клубе вовсю пёрла приятная рутина.

И пипл пёр, как бешеный.

На выдачу клубных ВИП карт Севе пришлось даже установить месячную очередь. А на парковке возле клуба появились теперь именные парковочные места, и на некоторых даже было написано по красной отмостке – "место постоянного ВИП члена клуба Максим-Деголяс".

Сева взял в лизинг два лимузина, у которых по лаковому черному борту красивой вязью были выведены буквы М и Д. Эти машины развозили особо подгулявших гостей или наоборот, по приказу администратора и по желанию члена клуба, ехали среди ночи за кем-нибудь из друзей-приятелей выполнять пьяную блажь очередного пьяного ВИПа, везли под утро чьей-либо жене или подружке корзину роз в качестве извинения, что вот мол, загулял я в Деголясе, и к тебе даже не приехал, прости!

Максим появлялся в клубе к десяти.

Ужинал в отдельном кабинете, потом переодевался, гримировался и перед выходом к посетителям, как наказал ему Гриша Золотников, надевал на грудь цепь с позолоченным стилизованным пыпысом. Прям, ни дать ни взять – главный жрец храма разврата, истинный Максим Деголяс.

Но у главного жреца были и помощницы – жрицы. Нет, не стриптизерши и не танцовщицы из кан-кан группы, а две девушки с университетскими дипломами магистров психологии. И называли этих девушек по ученому – "маршалами", как распорядителей на гонках Формулы-1. Это Сева так придумал. Он прошлой весной был во Франции и в Германии. Специально, перед тем, как открывать свой клуб, купил себе большой обзорный тур, чтобы познакомиться с ночной жизнью европейских увеселительных заведений. Был в Париже, в Каннах, в Монте-Карло, в Довилле, а потом в Баден-Бадене и в Гамбурге. Так вот, поездка не прошла для Севы мимо ушей и мимо мозжечка. В Париже в клубе Мэд, что в новом модном районе Берси Виляж, ему очень понравилась внутренняя служба организации салона знакомств, и так понравилась, что Сева непременно захотел внедрить такую-же у себя в Питере. В принципе, ничего нового в работе клубных маршалов не было. Не обязательно было и в Париж ехать, чтобы понять их назначение и пользу, достаточно было бы перечитать роман Льва Николаевича Толстого в том месте, где он описывал салон Анны Шерер. Но Сева книжек не читал, ему было легче смотаться в Париж, чем осилить четыре тома классика.

Но если без лирики, то назначение клубных маршалов было архи-полезным, и главное перспективным с точки зрения модной фишки делом.

В большинстве, если не сказать больше – абсолютно во всех питерских и московских клубах администрации было совершенно пофигу, знакомятся ли в их заведении посетители друг с дружкой или нет. Собственно, вся работа клубов сводилась к одному – ресторанная жрачка, нажиралово в баре, стриптиз на подиуме возле шеста и как фишка – выступление какой-либо звезды в концертной программе – под фонограмму, разумеется.

Все клубы Москвы и Питера таким образом по сути своей мало чем отличались от больших ресторанов советского периода, например от Тройки или от Садко, только те в свое время скромно назывались ресторанами, и администратор варьете в них скромно назывался "конферансье", а не арт-директором… Вобщем, публика, как в ресторанах советского периода, так и в нынешних так называемых клубах, была предоставлена сама себе. Пришел ты в компании из шести или из четырех человек – вот и веселитесь за своим столиком, если вам весело. Пейте в баре, танцуйте на данс-пуле, травите анекдоты в своей компашке, зырьте на стриптиз… Но это ведь не клуб. Клуб, это где… Это где знакомятся и общаются, как в салоне Анны Шерер.

Сева это вмиг понял и по достоинству оценил в Мэд в Берси Виляж.

Там уже при входе, когда он уплатил сорок евро входного, милая девушка с баджиком, на котором было написано ее милое имечко, сразу взяла его в оборот.

– Вы говорите по-французски? Вы говорите по-английски? Вы хотели бы пообщаться в интересной для вас компании? Тогда скажите, в чем ваши интересы? Кто вы по профессии? Любите ли вы спорт, кино, животных, классическую музыку, мистику, фантастику или что-нибудь еще?

Быстренько опросив слегка ошалевшего Севу, девушка ласково взяла русского визитера под рученьки и повела в кулуары.

– Желаете посидеть в компании приятных собеседников своего возраста? Или предпочитаете друзей помоложе? У вас нет расистских предубеждений?

Задав все эти вопросы, маршал Анна-Луиза подвела Севу к окруженному изогнутым диваном столу, вкруг которого уже сидели три дамы и один мужчина. Причем, мужчина был негром.

– Позвольте вам представить мосье Всеволода, он только что приехал из Москвы, – сказала Анна-Луиза, обращаясь к компании, причем сказала она это, естественно, не по русски, а в оригинале это звучало примерно так, – Permettez moi de vous presenter mr. Vsevolod, ill et vien des venue de Moscou.

– Мосье Всеволод бизнесмен из России, он говорит по английски и интересуется автомобилями, американским кино и светской жизнью голливудских кинозвезд.

Сказав все это, она ласково улыбнулась всей честной компании и исчезла, пообещав наведаться еще разок и проверить, насколько дамам и господам интересно вместе.

Дамы, Патриция – оказавшаяся инженером химиком из Пенсильвании, Ольга, чистая немка и домохозяйка из Ганновера, Морин – специалистка по компьютерной графике из Рейкьявика (Сева к своему позору, не знал в какой это стране) были до прихода в Мэд совершенно не знакомы, и спасибо маршалам, что им тут не дали скучать и избавили от позорной стыдной неловкой необходимости самим заводить разговор с незнакомцами в баре, как это делают проститутки.

Кстати, Бернар, как звали негра, был единственным французом во всей компании. Но он тоже был в Париже проездом. Типа что-то вроде как по делам фирмы.

Благодаря тому, что Анна-Луиза хорошо представила Севу, сказав про его интересы, сразу завязался разговор. Выдумывать ничего не стали, а принялись говорить о том, что знает и чем пользуется каждый – об автомобилях. Все с интересом (не каждый день встречаешь живого русского), принялись расспрашивать Севу, на чем ездят россияне? Какие авто они предпочитают? Что могут позволить себе простые рабочие? И на чем разъезжают по Москве новые хозяева жизни?

Для такой темы, как автомобили, Севе вполне хватило его скромных институтских познаний английского.

– Ай хэв биг джип тойота-лэндкрузер, – рассказывал он улыбчивым дамам, и жестами рук помогая себе, как это делают, когда рассказывают что-либо маленьким детям, Сева показывал руками, как он крутит руль и как переключает механическую коробку передач.

Дамы и негр пили "кир", то есть по-французски – "киряли". Сева уже знал этот чисто французский напиток, представляющий из себя безобидную смесь кассиса с красным вином. Себе он заказал бокал пива хенникен, предложив всем на всякий случай по рюмке русской водки.

Дамы со смехом отказались, изобразив глазками благоговейный восторг, какой любая европеянка испытывает от русской брутальности.

Беседа текла, время шло.

Анна-Луиза не соврала, она и правда пришла через пол-часа и поинтересовалась, не скучно ли дамам и господам?

Им не было скучно. Они уже поговорили о машинах и стали говорить о том, какие дома строят себе богатые русские… Причем, Сева опять руками показывал, какие высокие у них потолки и какие широкие пространства между стенами.

Потом Сева понял, что было бы, если бы Анна-Луиза выяснила, что компания не склеилась.

Она бы непременно перетусовала бы людей, уведя кого-нибудь в другой кружок общения, где веселье сложилось и состоялось, и приведя взамен кого-нибудь с менее кислой рожей.

Но кстати, Сева оказался таким востребованным, что маршал Анна-Луиза все же извинившись перед Морин, Ольгой, Патрицией и Бернаром всеже забрала и увела Севу от них, потому что еще одна компания молодых женщин из Австралии очень хотела пообщаться с англоязычным русским.

Так Севу и перебрасывали всю ночь от стола к столу, от компании к компании. Он здорово "накирялся", перезнакомился с хреновой тучей народу и совершенно не устал от общения.

– Обязательно введу у себя в клубе эту систему знакомств! – сам себе пообещал Сева.

И обещание выполнил.

В результате настоящего кастинга из десяти дипломированных психологов отобрал двух девушек приятной наружности, манерами и знанием языков.

Девушек звали Надя и Настя.

Они должны были знакомить одиноких посетителей, сбивая из них компании.

– Не самим с ними знакомиться, чтобы потом оказывать им сексуальные услуги, – пояснял Сева Наде и Насте, – а знакомить людей, подсаживать друг к дружке, тусовать, образовывать компании…

Однако, девчонкам по началу было трудно.

Не привыкла наша публика к такой форме обслуживания, чтобы кто-то организовывал их одиночество.

И в девяти случаев из дести, вопрос маршала-психолога, – не хотите ли подсесть в компанию новых друзей и познакомиться с кем-нибудь? – посетители истолковывали как предложение сводницы – познакомить их с проституткой…

Поэтому случались и казусы.

Но Сева велел девчонкам продолжать свою работу, мол время свое возьмет, люди привыкнут, люди и не к такому привыкали.

***

– Ты знаешь, кто приедет? – спросил Сева Максима, когда тот уже переоделся и нацепил на грудь свой позолоченный гениталий.

– Кто?

– Володя Брэм с Алисой, вот кто! – не скрывая желания ошарашить своего арт-директора, ответил Сева, – мне сейчас звонил Гриша, его просили показать Брэму типа самого модного у нас в Питере клуба, так вот он с Алиской сюда к нам наведается, так что, ты уж не подведи.

– А что я? У меня все всегда деголяс, – ответил Максим, – не в первый раз крутизну московскую принимаем, и не такие бывали.

– Ну-ну, – придержал Сева, – я понимаю, у тебя с Алиской свои счеты, но Брэм это московское телевидение, ты же мечтал об этом, не так ли?

***

– Я мечтаю о том, чтобы сделать вообще эпохальное знаковое явление культуры, – сказал Брэм, – как Лиознова сделала «Семнадцать мгновений весны», как Говорухин сделал «Место встречи изменить нельзя», как Рязанов – «Иронию судьбы и с легким паром», как Гайдай «Ивана Васильевича» и «Бриллиантовую руку», чтобы даже когда я умру и через двадцать лет, мою программу или моё шоу, или мой фильм показывали народу в праздники, и чтобы мое имя было запечатлено в русской культуре двадцать первого века, как отпечатки ног, рук и всего иного на аллее кинозвезд в Голливуде.

– Но ты же не кинорежиссер, – возразила Алиса.

– Да, но телевидение теперь это больше чем половина всей культуры со всеми остальными жанрами, потому как телевидение это вообще всеобъемлющее всё!

– Ну, и что ты хотел бы сделать?

– Шоу, придумать шоу, которого еще никто не придумал, – сказал Брэм, – вот есть уже такие шоу, без которых невозможно представить себе нынешнего телевидения, например КВН или Поле чудес, правда ведь? И все будут всегда помнить, что КВН это Саша Масляков, а Поле чудес, это Влад Листьев… Так и я, хочу придумать эпохально знаковое шоу.

Брэм говорил и сам себе нравился.

У Брэма вообще была такая манера, такая фишка, такой конек, такой прием нравиться женщинам – это попросту рассказывать о своих режиссерских задумках.

Он сам себе как бы со стороны представлялся в такой момент романтическим, увлеченным своим делом талантливым творческим человеком, истинным творцом, которого осеняет и озаряет что-то такое… Что-то такое, чего нет у простых делателей денег, которых на Москве сейчас пруд пруди. А девушкам нравится, когда не просто богатый и успешный, а еще и творческий, а еще и интеллигентный…

Именно таким он себе и представлялся, – увлеченным своими творческими идеями творцом, который просто обязан производить впечатление на девушек…

И порою он так входил в роль, входил в такой креативный раж, что некая муза, ответственная на Олимпе за телевидение, сходила к нему и венчала его материальное чело виртуальным лавровым венцом.

Вот и теперь, вдруг-невдруг, но мысль пришла, да и какая мысль! На сто миллионов мысль! Под такую мыслищу рекламные агентства должны озолотить и телевизионный канал, на котором она прорастет в реальное шоу, и самого креативщика, что придумал… Ведь надо же такое придумать!

– Ты будешь ведущей супер-шоу "Фабрика золотых невест", – придав лицу выражение соответствующее значимости исторического момента, сказал Брэм, – мы дадим народу истинно новое вожделенное зрелище, а не компиляцию из старых, не мозаику из вечно любимого фигурного катания, бокса, цирка и концерта попсы, мы придумали новое, чего еще не было.

– И что ты придумал? Светлая голова? – встяхнув волосами и обняв Брэма за шею, спросила Алиса.

– Я придумал эпохальное, – сказал Брэм, задумчиво глядя в вечность, где ждала его слава, сравнимая со славой великих Феллини и Висконти, – я придумал истинно народное телевидение.

Так или иначе, но идея Володи Брэма действительно не была дурна, и даже более того, она была совсем не дурна и очень хороша.

Шутка ли? Потрафить самой заветной мечте каждой провинциальной золушки – выйти замуж за богатого и красивого!

– Пугачева сделала школу поп-звезд под названием Фабрика, а мы сделаем фабрику невест для богатых и красивых женихов, причем будем показывать эти свадьбы, и свадьбы эти будут совершенно реальными.

– А я? – спросила Алиса.

– А ты будешь ведущей этого шоу, – улыбнулся Брэм, – ты будешь ведущей, а я буду продюсером.

***

Этот разговор случился у них с Алисой в машине, в лимузине с буквами М и Д, который по приказу Севы вез знаменитостей из гостиницы Европа, где остановился Володя Брэм на Сызранскую улицу в клуб Максим Деголяс.

Глава четвертая

***

– Там к тебе какая то дама пришла, говорит, ты ее знаешь, – сказал Петя.

– Какая еще дама? – жуя бутерброд спросил Максим.

– Говорит, что Марина, говорит, ты ее знаешь, – ответил Петя.

Петя был старшим службы безопасности.

Это теперь их так называли, – старший службы безопасности, а раньше их называли швейцарами или вышибалами. А еще в бандитские времена про таких говорили, – стоит на воротах. Но не вратарь…

– Так что? Пускать ее или как? – Петя не уходил.

– Да гони ее в шею, – прожевав бутерброд и облизав пальцы, ответил Максим, – много тут таких Марин нынче ходит.

Петя хихикнул.

В их мужском общении поощрялось высокомерно-пренебрежительное отношение к женскому полу.

Тушников и к самому-то Пете относился с высокомерием, но Петя был человеком очень нужным и Максим поэтому старался не слишком усердствовать выражая своё над ним превосходство, потому что случись чего, кого на помощь звать? Петю!

Вот вчера, например, такие люди в клуб приперлись, не пустить – нельзя, формального повода нет не пускать, да и на дорогих машинах приехали и по всему видать, серьёзные. Они Максиму сразу не понравились. Уселись за ближний к сцене столик и нет, чтобы пить, курить, да друг с дружкой разговаривать о своих делах, а эти уставились на сцену, будто в театр пришли и ну – громко комментировать, да вступать в разговоры с девушками.

Сева, кстати, был весь вечер в клубе, и Максим подошел, пожаловался, мол, посмотри, что за люди такие, не попросить ли Петю и его вышибал вмешаться, а то к стриптизершам с репликами сальными, в певицу Настю, которая в этот вечер в качестве дежурной звёздочки была, самолетики сделанные из долларовых ассигнаций запускали, а ему самому, когда Максимушка вышел на сцену с номером своих анекдотов, непристойные жесты показывали, языком оттягивали щеку и пальцем показывали на рот…

Но Сева Максима отослал назад в зал и даже отругал, – мол, это его Максима работа, как арт-директора и как конферансье, а публика имеет право самовыражаться в своем настроении, на то это и клуб, а к службе безопасности, к Петиной помощи можно прибегать только в случае, если гости настолько распоясались, что их поведение мешает отдыхать другим или… Или представляет физическую опасность для артисток. Так, например, Петя смертельно на уровне рефлекса был проинструктирован, что если посетители, даже из ВИПов, распускают руки и хватают танцовщиц или стриптизерок, то Петя должен вмешиваться даже не спросясь у Севы. Руку за спину и волочь на улицу. А если так… А если словами, да самолетиками из американских денег, то это ерунда! И жесты непристойные в адрес конферансье – это тоже ерунда.

– Отвечай им словесной рудой, – посоветовал Сева, – на то ты и артист разговорного жанра.

Ох, и нелегкая это работа, изображать непристойного бегемота! Если по Корнею Чуковскому…

Поплелся Максим в зал и на сцену, Побрел.

А эти там за своим столиком уже полную сексуальную экибану устроили.

Из подсвешника и из подставки для фондю соорудили некое подобие дерева, на которое вместо листьев налепили стодолларовых и стоевровых бумажек.

Приманили к себе со сцены, отлепившихся от шеста стриптизерок Лену и Олю и заставили их танцевать приват-стриптиз возле их столика.

На это по правилам заведения они имели полное право – если договаривались с девчонками за наличные и при условии, что только смотреть и не лапать руками.

Ну, Максим вернулся к сцене, а эти его подзывают, иди мол, сюда.

Подошел.

– Тебя как, чудо зовут? – спросил самый наглый и самый гадко-улыбчатый.

– Максим, – ответил Максим.

– Ты здесь типа анекдоты травишь? – спросил гадкий.

– Ну, типа того, – ответил Максим.

– А расскажи нам пару приват-анекдотов, – сказал гадкий, снимая с чугунного подсвешника три стодолларовых бумажки и протягивая их Максиму, – покуда эти сучки нам приват-танец пляшут, ты нам приват-анекдоты трави.

– Это как это приват-анекдоты? – поджав в недоумении губы, спросил Максим.

– А так, чтобы только нам, а не всей этой шобле, – ответил гадкий, обводя зал рукой, – только нам с корешами, понял, чудо ты в перьях?

Максим на всякий случай оглядел зал, не смотрит ли на него Сева, и здесь ли на всякий случай Петя, если что… А потом взял из рук гадкого три сотни.

– Ну, рассказывать?

– Да ты присядь с нами, выпей нашего, – сказал гадкай, сделав знак своему приятелю, чтобы тот налил Максиму.

– Я не пью на работе.

– Да не стесняйся, выпей.

Максим поглядел в острые и как два северных полюса бесконечно холодные глаза гадкого, и понял, что лучше будет, если он подчинится.

Выпил пол-стакана виски, потом еще четверть стакана.

Рассказал пару-тройку самых новых анекдотов про блондинок.

Гадкий три раза громко смеялся. Его дружки тоже поощрительно ржали.

– Ну, а усы то ты зачем отрастил, чудо ты в перьях? – положив свою тяжеленную руку на плечо Максиму, спросил гадкий, – чтобы не узнали отрастил что ли?

– Да так, да были они у меня всегда, – в растерянности промямлил Максим.

– Сбрей, – не идут они тебе, – сбрей сейчас, – сказал гадкий. И таким голосом и так тихо сказал, что Максиму тут же захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться.

– Давай, вот, я тебе и ножичек вот острый дам, у него тут и ножнички есть, и отверточка и штопор…

Гадкий достал из кармана красный перочинный ножик со швейцарским белым крестом "swiss army knife", – давай я сам тебе один ус отстригу!

И тут Максима осенило.

– Тыща баксов, – сказал он.

– Годится, – ответил гадкий.

Гадкий общипал чугунное деревцо, сказал брысь Лене и Оле у которых глазки заблестели при виде денег и протянул десять бумажек Максиму.

– Иди и на сцене отстриги себе усы, – сказал он, – это будет лучшим номером сегодняшней программы.

– Прямо на сцене? – для верности переспросил Тушников.

– Прямо на сцене, – кивнул гадкий.

Que fair?

Пошел и сделал.

На ходу придумал репризу, и жестом собрав к себе танцовщиц, чтобы как бы поддержали его в его порыве и попросив живых музыкантов, чтобы сбацали что-то вроде туша, сказал, обращаясь к публике, – – Сальто мортале с моей комплекцией делать сложно, но вот что-то этакое, типа как в Интернете теперь говорят, "в фотожабе веселого Гитлера замутить", это я могу…

И взял, да и отрезал себе сперва левый, а потом и правый ус…

***

Уже потом, дома, глядя на себя безусого в зеркало, Тушников думал, что… – во-первых, маловато взял за усы. Надо было подороже заряжать.

А во-вторых, если так дело пойдет, то можно только на это и жить. Две недели усы отпускаешь, потом их за пару косарей отрезаешь… А потом снова…

Такая вот жизнь артиста.

И пошел, разыскал на подставке диск с вальсами Штрауса.

***

Идея Брэма насчет Фабрики невест настолько понравилась Вездеславинскому, что у Лагутина от зависти едва удар не случился.

А Лагутин узнал про новый проект от Славы Погребалко – директора Глоб-Интермедиа, главного оператора на рынке телевизионной рекламы.

Вообще, Лагутин со Славой жили в Жуковке неподалеку друг от друга, но виделись там крайне редко, домами, как говорится – не дружили, а встретились они в Думе.

Слава Погребалко приехал в комитет насчет нового законопроекта, ограничивающего рекламу пива, а Лагутин притащился в другой комитет, по делам своего бизнеса.

Была у Лагутина задумка, подстраховаться на случай предстоящего в будущем году Совета директоров-учредителей. Срок, на который Лагутин был избран Генеральным директором телеканала – подходил к концу, а уверенности, что его переизберут еще на следующие пять лет, не было никакой. Даже наоборот, было сильное предчувствие, что не переизберут. Поэтому, пользуясь имевшейся покуда еще пробивной вхожестью в кабинеты, Лагутин прилагал теперь массу стараний втайне подготовить себе мягкое место на старость, что-то вроде частного развлекательного телеканала. Но дело это было архи-хлопотным, и требовалось уладить и сладить целую тьму разных вещей и нюансов. Причем, действовать и политиканствовать приходилось зачастую не прямыми путями, а через кого-то, бартером устраивая чужие интересы, затем, чтобы уже потом ублаженный Лагутиным клиент, в другом месте решил бы вопрос самого Лагутина, так сказать – алаверды.

Вот и теперь, Лагутин приехал в Думу по просьбе одного грузина в совершенно непрофильный вроде бы для Лагутина комитет по делам Сельского хозяйства. Но решив вопрос, передав кое-что от этого грузина людям в комитете по сельскому хозяйству, Лагутин потом рассчитывал на реальную помощь этого грузина в другом комитете, который ведал распределением радиочастот, необходимых для открытия Лагутину своего телеканала.

– Привет, давно тебя не видел, ты что? К Сидоровичу? Или к самому Грызлову? – столкнувшись с Погребалко в широком, устланном двумя рядами ковровых дорожек коридоре, спросил Лагутин.

– Ну, типа того, – устало улыбнувшись соседу по даче, ответил Погребалко, – слыхал, что эти в комитете по рекламе готовят? Если рекламу пива запретят, я разорюсь и по миру пойду, у меня вся вечерняя реклама – пиво.

– Пейте пиво пенное, будет морда здоровенная, – улыбнулся Лагутин.

– Ага, – иронично закивал Погребалко, – у меня, если рекламу пива запретят, будет морда не здоровенная, а похуденная, потому что я как минимум двадцать процентов доходов от рекламы в вечернее и ночное время потеряю, а то и похуже неприятностей огребу.

– Ну, переключишься на другие сегменты рынка, другими проектами компенсируешь, впервой что ли? – похлопав соседа по плечу, сказал Лагутин, – вона, тоже когда рекламу водки запретили, все вы рекламщики рыдали, мол разорили нас, мол по миру пустили…

– Ну да, – кивнул Погребалко, – может и переключимся на другие сегменты рекламодателей, если нас прежде пивные магнаты в землю не уроют за то, что мы плохо законы лоббировали.

– Не уроют, – успокоил соседа Лагутин, – водочные не урыли, и эти не уроют.

– Как знать, – с сомнением покачал головой Погребалко, – как знать, все под Богом ходим, деньги то ведь охренительные у пивняков на рекламу, а откаты, сам знаешь какие.

– Ну, найдете противовес, как при Ёлкине-Палкине, система сдерживающих и поддерживающих штаны, – хохотнул Лагутин, снова по-дружески беря Погребалко за локоток, – не верю я, что ты не подстраховался.

– Да, брат, не без этого, – кивнул Погребалко, – страхуемся, ищем новых крупных рекламодателей, а под это ваш брат, телевизионщик должен новые проекты создавать, ты же сам это лучше меня знаешь. Вон, сделали эти новые шоу с боксом и на льду, как сразу поперла реклама спортивного инвентаря и спортивной одежды? Вон, то-то я и говорю.

Погребалко явно вошел в раж и увлекшись, проговорился.

– Вон твой конкурент, Вова Брэм сейчас мне такой классный проект приволок, Фабрика невест, так я под него кучу рекламодателей сразу организовал… Ведущая нового шоу у Брэма из Питера, сейчас же все модное только из Питера, ты ведь сам знаешь…И бабы, и министры, и президент, все только из Питера… Вобщем, он там девку полу-финку, полу-русскую надыбал, Алиса Хованская, такая сексуалочка, я тебе доложу, и идея шоу замечательная, искать реальных провинциалочек и делать из них невест для состоявшихся джентльменов, этакая русская бабская мечта из доярки в генеральши! Рейтинг ожидаем на уровне Поля чудес и КВНа вместе взятых.

И знаешь, кто генеральным спонсором? Косметика Мадам Лоранц! А вокруг генерального, еще десяток таких крупных пакетов продал, что закачаешься, тут и автомобили престижных классов, и платья для невест, и бельё, и даже… представь, лекарства для поднятия мужской потенции.

– Для престарелых генералов, что на молоденьких доярках женятся? – хохотнул Лагутин.

– Точно, – кивнул Погребалко.

Пожали друг другу руки, пожелали "гуд лаков" и разбежались.

А осадок в душе у Лагутина остался.

Вот даёт Вова Брэм, новое шоу придумал.

Надо, наверное, и нам на канале подсуетиться, скоро ведь Совет директоров-учредителей.

***

***

Алиска переезжала на Москву.

Сбылась мечта идиотки.

Конечно же, на Москве всё круче чем в Питере, и телебашня там выше, и видно с нее дальше, и денег там в Останкино во сто крат больше, чем на Чапыгина. Поэтому, когда Володя предложил Алиске уехать с ним в столицу, сомнений у нее почти не было. Единственным ее сомнением был Гоги, но Володе удалось развеять и его.

Разговор с Гоги против ее ожидания получился очень легким и простым.

– Хочешь уезжать, уезжай, – сопровождая эту фразу характерным для южан жестом, что выражал у них и досаду, и непонимание, и безразличие одновременно, сказал Гоги, – только если плохо там тебе станет, назад не приходи.

Алиска радовалась, что объяснение с ее грузинскими хозяевами прошло так легко и просто. И сама еще себе не веря, что ее вот так вот отпустили, причем не набив ей даже морду для порядка, Алиска принялась поспешно собирать чемоданы, дабы поскорее съезжать с квартиры, что Гоги целый год снимал для нее на престижной Петроградской стороне. Алиска радовалась, но не знала, что так просто без бития и без громкой крикливой ругани ее отпустили только потому, что Володя Брэм нашел для нее новых хозяев, возможно ничуть не лучших чем Гоги и его братья, и что эти новые ее хозяева, которые покупали ее вместе с новым шоу и прилагавшимся к нему большим дивидендом от всего пакета спонсорской рекламы, они накануне имели беседу с грузинами. И те сделали для себя правильный вывод, что лучше по-мирному и по хорошему Алиску отдать.

Но она покудова всех подробностей и всех тонкостей не знала.

В счастливом неведении она переезжала на Москву, где как она полагала, ее ждали вселенские деньги и слава, уступающие может быть только голливудским деньгам и славе.

***

Зураб Ахметович не очень хорошо понимал всех этих нематериальных вложений денег, вроде как в продюсерство поп и теле звезд или в покупку телевизионных шоу.

Положив начало своему капиталу на ввозе в Московию водки, изготовленной и разлитой в предгорьях соплеменного Кавказа, Зураб Ахметович верил только в материальные воплощения серединной составляющей знаменитой марксовой формулы: "деньги-товар-деньги".

Он не понимал, как товаром может быть такая непонятная вещь, как скажем, репертуар модного певца Мити Красивого, или сценарий к будущему, еще не отснятому фильму пусть и известного, но еще не вышедшего из очередного запоя кинорежиссера.

Однако, племянники Зураба Ахметовича – Магомед, Тимур, Аслан и Аджинджал, делом доказали, что единыжды взяв у дяди два чемодана денег и купив на Москве какого-то режиссера, продюсера и нескольких администраторов с телевидения, через год не только вернули Зурабу Ахметовичу три чемодана денег, но и принялись его убеждать, что времена водки, разливаемой в долине реки Курмакчи близ родового тейпового села Армат, давно прошли, и что вкладываться надо в безопасные и нетрудоемкие технологии. Дядя согласился с племянниками и дал им еще четыре чемодана денег кредита.

– Когда на эту вашу чудо-ведущую можно будет поглядеть? – перебирая четки, спросил Зураб Ахметович.

– В понедельник утром приезжает, дядя, – вежливо с подчеркнутым почтением опустив взгляд, ответил Магомед.

– Хорошо, – продолжая перебирать четки, кивнул дядя, – как привезете ее, как устроите на квартире, привезите ее в мой офис, я на нее посмотрю.

***

Алиска разминулась с Лагутиным где-то на траверсе Бологого.

Пулковскими авиалиниями или Трансаэро Алиска не полетела из-за того, что с нею было много чемоданов лифчиков, стрингов и прочих очень нужных ей на Москве вещей.

Раньше, в прежние грузинские времена такими событиями, как переезд, занимались Гоги и его братья. Однако ее опасения, что после расставания с Гоги, отъезд из Питера будет для нее хлопотным мероприятием, развеялись в один миг, когда назвавшись Володиными администраторами, на оставляемую ею квартиру за ней приехали молодые темноволосые ребята. Они отнесли вниз ее чемоданы, погрузили их в два джипа и посадив саму хозяйку в большой черный лимузин, сказали, чтобы она ничего не боялась, потому что отныне, она под охраной очень серьезных и уважаемых на Москве людей.