Текст книги "Удар (ЛП)"

Автор книги: Андрес Файель

Соавторы: Гезина Шмидт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрес Файель, Гезина Шмидт
Удар

Der Kick Andres Veiel, Gesine Schmidt

Перевод Клариссы Столяровой

Действующие лица:

Ютта Шёнфельд, мать Марко и Марселя

Биргит Шёберль, мать Маринуса

Следователь

Марсель Шёнфельд

Ахим Ф., житель деревни

Прокурор

Маттиас М., друг Маринуса

Торстен М., отец Маттиаса

Юрген Шёнфельд, отец Марко и Марселя

Бургомистр

Женщина из деревни

Священник

Эксперт

Воспитатель образовательного учреждения

Инструктор (мастер?)

Хайко Г., ученик

Марко Шёнфельд

Сандра Б., подруга Марко

Авторы благодарят Габи Пробст из РББ за любезную передачу протоколов заседаний, записанных Биргитой Шёберль.

Ютта Шёнфельд: Во вторник, тогда-то всё и началось. Всё это знаешь из газет и телевидения, и вдруг это случается с самим тобой. РББ, ШТЕРН ТВ, РЛТ, все хотели бы что-то узнать, а полицейский сказал: всё заблокировать. Соседские, если выходишь, они еще как-то и поприветствуют, но тут же сразу отходят. А по вечерам сидим мы вот тут, раздаются звонки: убийцы, убийцы. А иногда слышны только приглушенные стоны. Мы были все так перепуганы, что стали звонить знакомым с просьбой, нельзя ли к ним перебраться. Ну, а они, мол, мы вам перезвоним, ну, а потом перезванивают. Да, мы очень сожалеем, но вы должны нас понять, это невозможно, перебирайтесь в гостиницу – А я говорю: – но гостиница стоит денег. – А потом я сказала, нельзя убегать, мы же ничего не сделали, мы не убийцы. – Я знала, что что-то должно случиться. Марко позвонил мне и сказал, что они отваливают, Марсель и он, вместе с Себастьяном. 12 июля, ночью. Я была в больнице, было полнолуние. Они мне взяли спинномозговую жидкость. И тогда я подумала: мне надо домой. Это беспокойство, было так жарко.

Биргит Шёберль: 12 июля Маринус снова поехал в Потцлов. Перед этим он ещё смотрел видео, какой-то мультик. А потом он зашел со своим рюкзаком, а в нем всё что обычно, плавки, полотенце, сменное бельё, и сказал мне: мам, я еду в Потцлов, я там заночую, а в воскресенье вернусь обратно. Пока, счастливо! Вот и все, что он мне сказал. А ещё он послал мне воздушный поцелуй, как он обычно всегда делал. Он всегда мне говорил, куда он отправляется, потому что он знал, что я хочу это знать. Я вернусь в такое-то и такое-то время, или я переночую в строительном вагончике. Летом это всегда маленькое приключение.

Он был заласкан. Сёстры его очень любили. Он был прямо как цыпленок. Маринус был незапланированным ребёнком, как же мы все обрадовались. Милое дитя! Девчонки брали его иногда к себе в постель. Каждую ночь ему разрешалось спать у одной из них по очереди. На него нельзя было рассердиться, когда он смотрел на тебя своими тёмными глазёнками. Правда, уже тогда у него были определенные трудности в школе, но он очень старался, насколько он мог, конечно. Тогда я его взяла из нормальной школы, после первого класса. Я не ругала его. Я пыталась говорить с ним, Маринус, ты вот хочешь со временем получить водительские права, а для этого тебе надо научиться читать и писать. Когда он не вернулся в воскресенье, то в понедельник я позвонила. Может быть он не подзарядил свой мобильник или он вообще выключил его. А может он опять забыл ПИН-код. Если бы у него кончились все деньги на мобильнике, он бы мне непременно об этом сказал, как делал всегда или позвонил бы с чужого мобильника. Ну, впрочем, сейчас каникулы, кто знает, где он. Тогда у меня не возникло никакого беспокойства. В Потцлове он под присмотром, с ним ничего не может случиться. Когда же он не появился и к концу недели, у меня появились опасения. И в понедельник, рано утром я поехала в Темплин, чтобы заявить о его исчезновении. Ну и потом ничего не произошло.

Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда.

Марсель Шёнфельд: Мне здесь объяснили, что я имею право отказаться от дачи показаний против моего брата Марко. Но я не воспользуюсь этим правом. Я хочу сказать чистую правду.

Следователь: Фамилия

Марсель Шёнфельд: Шёнфельд

Следователь: Имя

Марсель Шёнфельд: Марсель

Следователь: Место рождения

Марсель Шёнфельд: Пренцлау/Укермарк

Следователь: Профессия

Марсель Шёнфельд: Не имею/ученик на заводе

Следователь: Дата рождения

Марсель Шёнфельд: 30.03.1985

Следователь: Образовательное учреждение

Марсель Шёнфельд: Чего?

Следователь: Школа

Марсель Шёнфельд: Закончил 8-ой класс общеобразовательной школы в Грамцове

Следователь: Допрос обвиняемого, 18.11.02, 02 часа 45 минут

Марсель Шёнфельд: Я был ознакомлен с предметом моего сегодняшнего допроса в качестве обвиняемого. Мне также объяснили мои права как обвиняемого. В начале моего допроса мне сообщили что есть серьёзные основания подозревать меня в соучастии убийства человека. В связи с этим я могу сделать следующее заявление: я действительно был там, когда умер один человек.

Следователь: О ком идёт речь?

Марсель Шёнфельд: Речь здесь идёт о Маринусе Шёберле из Герсвальде.

Следователь: Вы один принимали участие в содеянном?

Марсель Шёнфельд: Кроме меня в этом ещё участвовали мой брат Марко Шёнфельд и Себастьян Финк.

Следователь: Расскажите, пожалуйста, что произошло.

Марсель Шёнфельд: Это было 12 июля 2002 года. После обеда на поезде, следующем в Зеехаузен, приехал мой кореш Себастьян. Мой папа и я, мы встретили его. А потом моему брату Марко пришла в голову идея поехать в Штрелов, чтобы навестить там Ахима. Мой брат только девять дней назад был освобожден из заключения. Оба знали друг друга ещё с прежних времён. Мы захватили ящик пива «Штернбургер», который был затем опустошён присутствующими лицами. Где-то через час ящик был пуст и мы притащили ещё один. Незадолго до этого во двор Ахима приехал на велосипеде Маринус Шёберль.

Ахим Ф.: Честно признаюсь, что третий класс я повторил трижды через восемь лет я был отчислен из школы. Другие, те, что были половчее, отправились в Варнитц. В качестве прощального подарка я получил от одной очень милой учительницы, моей учительницы истории, одну книжонку о прошлых временах, о каменном веке, как смастерить лук, ставить ловушки, ловушки на птиц, и всё что они в те времена делали и всё это из камыша: строили лодки, камышинка к камышинке, я и хотел их всех научить этому, мы поехали на ракушечное место. Знаешь, кто был самым ловким и быстрее всех соображал? Это был Маринус, а Нэнси тут же ему подражала. Ну, а вслед за ними и все остальные. Затем всё это снова скреплялось снизу вместе, и тогда получалась настоящая индейская лодка. Представляешь, да я двадцать таких штуковин сооружал с ребятами за неделю. Ух ты, они же плещутся эти штуки и не тонут, вот уж они радовались-то, ребятишки радовались, ведь у нас там был настоящий флот каноэ!

Нэнси и Маринус, они всё делали вместе. И потом они довольно частенько бывали у меня. Тогда им уже было по 15, 16. Если я знал, что они должны придти, я просто придвигал к стене моё супружеское ложе, набрасывал сверху одеяло, и они могли там делать всё, что угодно, а у меня с Сиглиндой была моя жилая комната, и мы могли там поглазеть в ящик, а что ты ещё можешь делать, будучи безработным?

Нэнси ещё не пережила потерю Маринуса, они почти шесть лет были вместе как друзья, а потом почти год они были обручены. А потом вдруг – это. Хотел бы я посмотреть, как можно перечеркнуть всё это сразу. Правда, у неё есть сейчас парень из Берлина, но каждый вечер она слушает свои разговоры с Маринусом, записанные на её мобильнике. Её брат Патрик часто говорил, – а его комната находится рядом с её, – папа, я не могу выносить это больше, позволь мне спать в комнате Оливера, Нэнси опять воет как резаная свинья, ведь стенки-то такие тонкие. Я мог бы, попадись мне сейчас в лапы эти братцы, я мог бы башкой разнести в щепки эти балки, чтобы схватить их, если бы они там сейчас объявились, можешь мне поверить. В тот вечер, когда они насмерть забили Маринуса, мы сидели внизу, в старой винокурне (кирпичном заводе), сидели трепались под этой односкатной крышей. Это были соседи, что напротив, это они были у меня, ну мы и пропустили по рюмочке. Потом туда же пришли Марко, Марсель и Себастьян. Его я не знал. И уже позже Маринус. В тот вечер, а мы играли в карты, и вдруг Марко начал затевать склоку. У меня в доме играют в карты, играют в настольную игру «Эй, не горячись!», и моя собака лает во дворе, ведь это мой ребенок, но у меня не устраивают склок и не дерутся. Ну да, я могу так же легко и выставить если надо. Если я сказал, что хочу немного поглазеть телик, то раз сказал, так это железно! Мы ещё выдули всё пиво. Маринус, он сказал мне, Ахим не найдешь ли сигаретки для меня. Тогда я сказал Маринусу, у меня последняя осталась. Потом я сказал, я прикурю, и мы поделим её на двоих. И потом мы с ним пошли на лестницу. Мы поровну поделили её по несколько затяжек. Это была его последняя сигарета, можно сказать, как та, которую дает палач перед казнью.

Прокурор: Как послушаешь, в каком окружении находятся молодые люди. Они проводят время с больными алкоголизмом людьми под так называемой односкатной крышей и пьянствуют. О чём они там говорят, я не знаю. Ведутся споры, кто и каким именно видом шнапса накушался и кому сколько перепало. Конечно, тут уж любому станет дурно. Естественно, напрашивается вопрос, где же были родители, почему они позволяют своим детям там находиться?

А если посмотришь на все эти жалкие, достойные сожаления фигуры перед судом. Один свидетель за другим, бывшие животноводы, разводившие крупный рогатый скот и свиней, ставшие потом безработными, обреченные на алкоголизм. Теперь они сидят тут и всем на полном серьёзе объясняют, они не могут ничего вспомнить, потому что они настолько разрушены алкоголем. Потом что-то всё-таки рассказывают, да ещё лгут или выгораживают себя: А если ничего не видел, так и говори ничего – хотя некоторые из них были при истязании Маринуса. И ничего не предприняли. Они не смогли сказать, нас мучают угрызения совести или мы очень сожалеем. Ничего этого не произошло. Деревня не достигла нужного уровня цивилизации. Никто не заботится друг о друге. Никто не обременял себя поисками рюкзака, мобильника и велосипеда Маринуса. Никто ничего не сделал.

Маттиас М.: Я всё ещё спрашиваю себя: Почему Маринус не смылся? Иногда я думаю, они его действительно так долго накачивали, пока им не пришлось тащить его волоком. Потому что иначе, ну, я не знаю как. Незадолго до этого я встретил Маринуса и братьев Шёнфельд с Себастьяном. До того, как они пошли к Фибранцу. За две минуты до этого, там, где находится Клуб, там ещё есть каштан. Вот там, как раз, они вышли нам навстречу. Не, ничего такого нам не пришло тогда в голову. После того, как Маринус пропал, там нашли его рюкзак и зарядное устройство для мобильника. Я никогда на терял надежды. Я всегда думал, что увижу его снова, потому что я любил его, этого паренька. Хоть он и был в своем роде оболтус (засранец), точно так же, как и я, я тоже такой же оболтус (засранец), но к своему «я» ты снова возвращаешься, точно так же я вновь и вновь обретал Маринуса. Маринус такой же, как я. В общем, он точно такой же, как я, по-настоящему, два сапога пара. Точно так же как я много курил травки. Он охотно выпивал одну-другую, как я. Он был мастер на всякие проделки, так же как я. Он был такой же подросток, как я. Он так же ходил в школу, как я. В общем, он был точно такой же, как я, могу сказать я теперь. Я тоже мечтал, вот. Маринус подойдет, бывало, к моему окну, давай ближе, эй, парень, заходи, но сначала отправляйся под душ, а то от тебя воняет, ну, ешь, ешь, ешь, расти большой и сильный, потом послезавтра, если захочешь, мы отвезём тебя снова домой.

Ну, а потом в ноябре в клубе был праздник, и тогда Марсель сказал, я знаю, где Маринус. Может, это и было по пьяной лавочке. Но я для себя это отметил. Ну, а на следующий день я сказал, слушай, Дани знаешь что, я думаю, что Маринус действительно никуда не уезжал. – Как это, он и теперь значит здесь? – Ну да, он всё время был у нас, он всё время был в Потцлове. – Но где же? – Где-то в свинарнике. – Но где же именно? Ну так он был в яме для навозной жижи. Пойдем-ка вместе, глянем, так ли это? – И вот мы отправились туда втроём, ну а потом, я начал раскапывать. У Маринуса были брюки, похожие на мои, те, что сейчас на мне, только зелёного цвета. Да, и они были на нём, там … в могиле, т. е. в яме. А потом уже в футболке – потому что голова была первой, что показалось – я выудил руки, потом грудную клетку, а потом я что-то ещё зацепил лопатой, что-то очень эластичное, это не могло быть кожей, поглядел, а это футболка, и кости. Не видеть бы этого. И потом я подумал: это может быть он.

Торстен М.: Когда Матиас находит труп, зверски изуродованный, это вызывает шок.

Затем у него возникает проблема. Учителя этого не поняли. И тогда нам потребовалось официальное заключение терапевта. Я договорился, чтобы его сделали в Берлине. Как парень себя чувствует, как он справляется со всем пережитым. И всё это мы передали в школу, чтобы они наконец-то поняли, что ему для начала надо просто придти в себя. Как отец могу сказать: он хочет продвигаться вперед, не намерен зацикливаться на этом, не хочет быть выброшенным на улицу.

Сначала здесь была куча людей, пресса и прочее. Все они чего-то хотели от него. Тут ведь тоже такое дело, что когда-то надо сказать, стоп, довольно, оставьте парня в покое. Всё время всё это заново раскапывать, это же всегда вызывает новые рецидивы. И потом мы перестали вообще об этом говорить. Мы просто исчезли, уехали на природу, хотели искупаться, играли в волейбол, вели себя так, как будто бы в первый раз оторвались (сорвались), ловко, да просто и позабыли об этом деле. Когда возникает проблема, ты пытаешься решить её. Но на следующий день наступает новый день. Проблем так много, а Маринуса ведь нельзя оживить. Достаточно других проблем, с которыми тоже надо справиться. И в конце концов не мы же виноваты, виновные же наказаны: Марко и Марсель Шёнфельд и их кореш.

Юрген Шёнфельд: Когда мы услышали, что они там натворили в сарае (конюшне, хлеву)… Они пришли вечером в одиннадцать сюда, позвонили. Я открываю дверь, там перед дверью стояло много полицейских. – Где Марсель, спросили они. – Его здесь нет, говорю я. – я отвёз его в Буков, в интернат. А в чём, собственно, дело? – Этого мы Вам сказать не можем. – Хоп, вышли и уехали.

Ютта Шёнфельд: Марсель знал, что они придут за ним. Марсель даже не застилал свою постель в Букове, ничего не делал. Он сидел на своей кровати и ждал.

Юрген Шёнфельд: Когда мы выехали вечером из Потцлова, Марсель и я, мы проезжали мимо конюшни (свинарника). Это обычная дорога на Буков. Там была полиция, прожекторы, всё было освещено. Меня это удивило, что же там могло случиться. Марсель сидел рядом со мной, мы слушали музыку. Был очень спокоен. Уже после обеда он стал совсем другим. Я спросил его, Марсель, мы собираемся ехать в Буков? Когда мы поедем? – Всё равно, папа, мы можем поехать сейчас, но можем также и попозже. Марсель действительно стал таким, каким он был раньше. Мы даже не могли вначале это как-то объяснить.

Ютта Шёнфельд: Камень свалился. Свалился камень с души, который он носил в себе.

Юрген Шёнфельд: Когда мы приехали в Буков, я сказал, ну, тогда до пятницы, и простился с ним. Он знал уже. Он знал, что парни, с которыми он выкапывал труп, пошли в полицию.

Ютта Шёнфельд: Марсель сказал, что он не хотел нас грузить этим. Я бы всё равно не могла жить с этим, а заявить на него в полицию я бы тоже не смогла. До сегодняшнего дня, я не могу поверить в это, это я вам говорю откровенно, я не хотела в это верить. Я вообще теперь не знаю, во что ещё я должна верить. Сначала я думала, что Марко вообще на это… но Марко с самого начала сказал, я не имею к этому никакого отношения, я ничего не делал. Я думала, я вообще с ума сойду. Когда Марсель вдруг исчез. Когда я оставалась одна дома, я слышала голоса. Голоса моего отца, который давно умер, Марселя. Я стараюсь держаться, я хочу, чтобы они оба вернулись домой, когда-нибудь. Марко и Марсель. К Марселю я особенно привязана. У меня сейчас такое чувство как бывает, когда у тебя после родов отнимают ребёнка. Марко я ещё до этого потеряла. Он построил себе свой собственный мир, которого не существует. Это началось уже в 13 лет.

Юрген Шёнфельд: Мы делали всё, что мы могли сделать. Мы хорошо воспитывали своих детей.

Ютта Шёнфельд: Дети всегда были на первом месте, партнёр только после них.

Юрген Шёнфельд: Они остаются нашими детьми.

Ютта Шёнфельд: Конечно, они натворили дел.

Юрген Шёнфельд: Они остаются нашими детьми. Мы же не посылали их туда, в свинарник.

Прокурор: С позиции прокурора я могу констатировать: виновники преступления Марко и Марсель Шёнфельд, а также Себастьян Финк характеризовались неопределённой правоэкстремистской совокупностью мыслей, которая проявилась во всей полноте в форме насилия. В вечер преступления в наличии не было ни претендента на получение политического убежища, ни еврея, ни кого-либо другого, кто вписывался бы в образ врага. Поэтому приятель стал вынужденной жертвой, своего рода козлом отпущения, так как преступникам не встретилось ничего более подходящего. По нашему мнению жертва в лице Шёберля после всех истязаний и надругательств сам себе вынес смертный приговор тем, что он сказал: я еврей. Если бы он к этому моменту сказал, вы что совсем рехнулись, ведь я же ваш кореш Маринус, то я не думаю, что акт умерщвления состоялся бы. Это не упрёк, а просто констатация. Пока он не признал себя евреем, они изголялись – не самое изящное выражение, но, может быть, оно здесь уместно, – над его выкрашенными в блондина волосами и реперскими брючками. Акт убийства был облегчён тем, что Маринус, с точки зрения преступников, находился на более низкой ступени умственного развития. В один ряд потенциальных жертв наряду с претендентами на политическое убежище можно поставить также людей с ограниченными физическими возможностями. И как раз это относилось к жертве. Маринус заикался, особенно когда он был взволнован.

Ютта Шёнфельд: Марсель даже дружил с Маринусом. Он даже и к нам приходил. У Маринуса был дефект речи, но вообще-то он был спокойный парень. Они его едва понимали, когда он говорил. Я говорю, но мне также жаль парня. Ну да, мы его знали, но родители, они никогда не заботились о своём ребёнке.

Юрген Шёнфельд: Самое скверное, что он всё время мог повсюду что-нибудь стащить.

Ютта Шёнфельд: А вот теперь, теперь люди говорят, мы можем не закрывать свои сараи. Раньше, когда Маринус был поблизости, они не могли этого делать. Всё время всё пропадало.

Юрген Шёнфельд: Утащил мопед и всё. А ещё ласточка Марко…

Ютта Шёнфельд: Теперь-то мы предполагаем уже, что это был Маринус.

Юрген Шёнфельд: Потому что он был единственным, кто однажды пришёл и показал, где лежит ласточка. Ни один человек не знал этого, мы всё обыскали до того.

Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Почему вы избивали Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Я не знаю. Он ничего такого мне в этот вечер не сделал. Я бил его, потому что это делали все.

Следователь: Вы лично имели что-нибудь против Маринуса Шёберля?

Марсель Шёнфельд: Нет. Маринус украл у меня пять месяцев назад мой мопед. Я получил его в подарок от своего отца. Я сам довёл его до ума. Маринус мне в этом сознался, и поэтому я тогда ночью и врезал ему по репе.

Маттиас М.: Маринус, да мы его звали Таурус. Как марку мопеда из ГДР. Он обучал меня езде на мопеде марки MZ-Fahren. Потому что там было что-то со сцеплением – очень медленное и было не видно что, но я этого не понимал. Маринус часто имел дело с мопедами. Потом мы всегда катались на мопеде в гравийном карьере в Потцлове, всегда удирали от полиции, оба. Мопеды были не зарегистрированы, у нас не было ни водительских прав, ни шлемов, ни номеров. Вот здесь этот самый свинарник, где умер Маринус, так мы проезжали мимо этого свинарника и ещё немного вниз, в деревню, ехали по главной улице до супермаркета, где разворот, а там мы замечали: стояли они, полиция. Они тут же начали делать Маринусу и мне знаки остановиться, мы спрыгивали, тачка переворачивалась и скользила прямо на них, полицейский вспрыгивал на неё, а мы – смывались

Я при этом потерял один ботинок. Это были классные ботинки на платформе, я был единственный в деревне, у кого были такие ботинки. Ну, а потом мой приятель сказал своему отцу, мол такие ботинки есть только у Матиаса, он живёт там-то и там-то. Потом я уже увидел, что мой отец разъезжает туда-сюда. Я получил здоровенную оплеуху, но я знаю, как с этим обходиться. Мой отец часто был в отъезде на заработках. У меня есть три сестры, две – старшие. Когда много сестёр, им вообще нельзя оказывать сопротивление. Они всегда были на шаг впереди меня. Так же, как у Маринуса. У него было семеро сестёр. Да, Маринус и я, мы вообще были классные. Мы столько дел наворотили, я уже и не знаю толком, чего мы только не натворили. Воровали мопеды, воровали велосипеды, прокатимся пару кругов и бросим, или катаемся, пока не обратим в металлолом, или вообще разберём на запчасти и соберём новые велосипеды, сядем на них и на полной скорости врежемся в стену. – В летние каникулы Маринус часто ночевал в строительном вагончике неподалёку от свинарника. Иногда даже целую неделю или две, я всегда приносил ему что-нибудь поесть. То принесу ему туда бутербродов, то мы встречаемся вечером. Попить пивка, поболтать. То пили на спор, то травкой баловались. Он никогда не был один, у него всегда кто-то был. В его последний вечер, 12 июля, я даже ещё разговаривал с ним, спросил, может пойдёшь со мной ко мне, ещё парочку примем, ну там, я и Мадлен, не-е, я пойду с Шёнфельдами в Ахиму, тоже выпьем парочку пива с Ахимом, ну посмотрим, что где происходит. – Теперь-то уже известно, что произошло.

Биргит Шёберль: Моя дочь принесла домой рюкзак, спустя две недели. Но там в рюкзаке было только зарядное устройство. Ни купальных принадлежностей, ни его сменного белья или купальных полотенец. Здесь была полиция. Они только осмотрели рюкзак, заглянули вовнутрь, а потом они оставили его здесь. Ну, а так как вскоре должны были начаться занятия в школе, я постирала рюкзак для школы и сложила туда все его школьные вещи. И всё время звонки, звонки, всё время настороже. И почему же они не реагировали, когда кто-то из Потцлова сказал, что там всё давно перекопано, там, в конюшне. Но они ничего там не искали. Мой сын не беглец. Иногда я сама себя упрекаю. Если бы я его отпустила в Баварию, этого, может быть, и не случилось бы. У Маринуса были трудности в школе, и тогда я сказала, если ты не подтянешься, не возьмёшь себя в руки, ты не поедешь к Венке в Баварию. Тогда ты останешься на каникулы здесь. Ну, а когда это всё-таки не удалось, тогда я сказала: ты останешься здесь. Я уже не знаю. Каждый раз, когда раздаётся звонок, я всё время думала, вот сейчас он скажет своим низким голосом: Мама, открой, как он всегда это говорил. По вечерам я смотрю в окно, думаю, вот он придёт, когда-нибудь он придёт, я всё время ждала. Потом я садилась внизу на скамью, ждала. Даже не хожу за покупками, думаю, ты должна быть здесь, когда он придёт.

«Меркише Одер-Цайтунг», сентябрь 2002

Пропал с 12 июля 2002 г.

Маринус Шёберль

На вид 17 лет, рост 175 см., вес 70 кг, стройного телосложения, крашенный блондин с короткой стрижкой, шрам на верхней губе, едва умеет читать и писать.

Глаза карие, страдающий недостатками речи, одет был в длинные брюки, чёрную футболку с белыми полосами на плечах и серые ботинки.

Он был на относительно новом красном велосипеде модели 26 Моунтен Бик. Мог ехать также на украденном автомобиле.

Сведения о прошлом и настоящем местонахождении Пропавшего принимает любое отделение полиции.

Биргит Шёберль: 18 ноября, это был мой день рождения. Вдруг приходят двое полицейских, они чувствуют себя явно не в своей тарелке. Ну и потом, это всё. Они сказали, что нашли Маринуса в Потцлове. Отец наш страшно побледнел, я должна была о нём позаботиться. Потом они позвали ещё домашнего врача, ему сделали успокоительный укол, ну а потом после всего этого они опять ушли. Тогда мы остались одни. Он же и мухи не мог обидеть, и он не был хилым и слабым, он был хорошо сложен и достаточно высокого роста. Ну, а то, что он был сдержанным и молчаливым, то это не повод для того, чтобы смеяться над ним или плохо о нём отзываться. Если он и не блистал в школе, то был очень талантлив в ремёслах. Он был то, что называется – мужчина в доме. Если что-то где-то сломалось… Он хотел покрасить стены в комнате, в понедельник, когда он должен был вернуться из Потцлова… Он ещё так много всего хотел сделать… Как они с ним там обращались, это преследует меня и по ночам, когда я слышу, как он зовёт меня и кричит, чтобы я помогла ему, а я не могу… И тогда я каждый раз поднимаюсь с постели, я уже больше не могу спать. Это меня убивает.

Торстен М: Маринус переехал сюда в 1996 году. Мы знаем о нём не много. Он прожил здесь пять лет. Маринус, он не мог дать сдачи. Он был, насколько я его знаю, попутчик, мог бежать вслед за другими. Он мог позволить сделать с собой то, чего захотят другие. Он должен был бы, собственно говоря, учиться в специальной школе для детей с физическими недостатками где-нибудь в социальном приюте (интернате). Но не в нормальном обществе. Эти люди, которые это сделали, они, собственно, нуждаются во врачебной помощи, в лечении. Я не знаю, сколько классов они закончили, но не десять или даже восемь. Им также место во вспомогательной школе для дефективных. Они пересмотрели слишком много фильмов. Посмотри только на их сапоги, как у нацистов. Я не знаю, что бы это значило. У них нет никаких занятий, только скука, и от этого им приходят на ум эти чудовищные, вызванные хмелем идеи.

Следователь: Второй допрос обвиняемого Марселя Шёнфельда.

Марсель Шёнфельд: На этом самом месте я хотел бы сделать следующие дополнения к моему допросу от 18.11.2002, так как от страха сказал тогда не всю правду. После того, как мы выпили второй ящик пива в квартире Ахима, мы ещё направились в квартиру Шпирингов. Было около 0.30, когда мы, я имею в виду Себастьяна Финка, моего брата Марко, Маринуса и меня, пришли туда. Госпожа Шпиринг и её сожитель уже спали. Себастьян Финк сильно ударил по стеклу. Оно разбилось. Входная дверь была заперта. Марко сильно надавил на неё плечом. Потом мы разбудили обоих в спальной и все вместе уселись на веранде. Там мы распивали бутылку шнапса.

Затем мой брат Марко начал оскорблять Маринуса. Он спрашивал и повторял снова и снова, не еврей ли он и утверждал, что он еврей. Госпожа Шпиринг сказала, Маринус должен в конце концов сознаться, что он еврей, потом наступила тишина. Затем в какой-то момент Маринус, наконец, сказал, что он еврей.

Тишины как не бывало. Вот тогда-то всё и началось. Марко начал сильно бить Маринуса по морде. По меньшей мере два или три раза. Потом Марко наполнил пластиковый стакан водкой и пивом. Маринус должен был всё это выпить. Но он не справился с этим. При второй попытке его начало рвать и вырвало прямо на стол. Финк вытащил его на улицу и бросил перед входной дверью. Маринус был настолько пьян, что он так и остался лежать. Примерно минут через 3 °Cебастьян снова втащил его в комнату. На веранде он посадил его на стул. Вслед за этим они поочерёдно били его по голове. Каждый из них двинул по меньшей мере дважды кулаком в лицо. При последнем ударе Себастьяна Финка Маринус опрокинулся вместе со стулом назад. Финк поднял его и снова начал его избивать. Когда Маринуса снова начало рвать, Себастьян Финк вышел с ним на улицу. Там он бросил его на землю. В этот момент я тоже находился на улице. Финк расстегнул ширинку и начал писать на Маринуса. Сначала на область груди, а потом прямо в лицо. Маринус был в сознании и просил, чтобы Финк прекратил это. После того, как Финк проссался, мы вместе с ним подняли Маринуса с земли. Потом мы снова втащили его на веранду. Потом примерно на полчаса всё смолкло. Мы допили остатки шнапса. Марко снова начал оскорблять Маринуса. Он снова и снова повторял, что он еврей. А Маринус всё время отвечал: да, я еврей. После таких высказываний мы начинали уже втроём избивать его. При этом мы все втроём оскорбляли его словами: ты, еврей, бродяжка (ночлежник), ты, ублюдок и т. д.

Бургомистр 1: Потцлав – совершенно обычная, нормальная деревня. У нас есть общество (союз) любителей голубей и добровольная пожарная команда. Пару лет назад мы получили звание самой образцовой деревни Германии. До воссоединения у нас было 500 жителей, за это время их число возросло до 600. Тоже уже кое-что.

Бургомистр 2: Я исхожу из того, что в тот момент, когда оба брата Шёнфельд тогда в тот вечер… Я думаю, что Маринус оказался не в то время и не в том месте. Это вполне мог быть кто-нибудь другой. Они хотели в тот вечер кого-нибудь отколошматить там… Как это сегодня бывает среди молодёжи. Сегодня мы устраиваем праздник Погрома и уж кто-то мы сегодня замордуем.

Маттиас М.: Если бы Марко и Марсель сидели бы тут, скажу тебе честно, если бы оба сейчас сидели рядом со мной, то я бы каждому такой вот пивной бутылкой так врезал бы по уху, это уж в любом случае, или бы так врезал по морде, мне всё едино. И большинство, как я слышал, если Марко и Марсель сунули бы нос в деревню… Один звонок, они прошли бы не более пяти метров от двери своего дома и сразу превратились бы в сплошное месиво. Если бы каждый из деревни нанёс бы только один удар, то это стоило бы столько же, сколько 500 моих ударов. Повториться это может в любое время. Всегда есть такие идиоты. Всегда.

Женщина из деревни: Я была всего лишь ребёнком. Сколько мне было тогда, семь лет. Когда я всё это себе сейчас представляю, 1945, марши смерти, мы же всё это видели, как заключённые концлагеря, что это за люди были, как они с ними обходились. Женщины, они были страшнее, чем мужчины надзиратели, ну да, они ходили с собаками. Собаки кусали заключённых. Они отправлялись в Равенсбрюк, не знаю, были ли они из Освенцима. Мы же всё это видели. Ну да, конечно. Они проходили мимо воды, это были, ну, это были просто лужи. Они хотели пить, но им не разрешалось. Они натравливали собак, они нападали на них, и тогда несколько человек оставалось лежать на земле. Очень многие в Потцлове беженцы, кто-то из Восточной Пруссии, ну да, кто-то из Померании, а также из Польши. Половина жителей здесь переселенцы. Каждый второй – это беженец. Они приезжали также и после воссоединения. Шёнфельды, братья, которые убили Маринуса, они приехали в 1994 г. А Шёберли, они здесь тоже чужаки, семья, которая осталась здесь недавно; приехали в 1996 г., также не стали своими.