355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андреас Эшбах » Железный человек » Текст книги (страница 2)
Железный человек
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 21:51

Текст книги "Железный человек"


Автор книги: Андреас Эшбах


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Не преследуя далеко идущих целей, я просто рад всегда её видеть, с наслаждением любоваться, как она вихрем мчится куда-нибудь; и сердце радуется, если на мне задержится взгляд её изумрудно-зелёных глаз, даже если потом он скользнёт дальше, потому что искал совсем не меня. Выходя в город, я всегда ищу возможности пройти мимо отеля «Бреннан»; в большинстве случаев тщетно, но изредка она всё же появляется в нужный момент – например, полить цветы перед окнами ресторана, показать жильцам отеля дорогу к достопримечательностям Дингла или провести энергичные переговоры с шофёром, выгружающим какие-то предметы, столь необходимые отелю.

Случайно – клянусь, я не шпионил – я узнал, что она живёт в маленьком домике, который словно прячется за двумя большими жилыми домами на Шэпел-стрит чуть выше приёмной доктора О'Ши. И, судя по всему, она живёт там одна; уж не знаю, по каким причинам. Она не только хороша собой, но и загадочна.

Сегодня прямо перед отелем стоял микроавтобус, густо расписанный клеверными четырёхлистниками, арфами и другими ирландскими символами, и выцветшая надпись на боку возвещала: Братья Финиана. Автобус одной из бесчисленных музыкальных групп, разъезжающих по стране и играющих в пабах традиционную ирландскую музыку. Водитель автобуса, рослый худой мужчина с длинными тёмными и такими же неукротимыми, как у Бриджит, волосами стоял с ней рядом у открытой двери отеля и вёл переговоры, держа в руках большой лист бумаги, который мог быть только концертной афишей. Видимо, речь шла о том, можно ли ему прикрепить этот плакат на стене отеля. Точнее, я не уловил; я миновал их обоих на изрядном отдалении, упиваясь исходящей от Бриджит энергией и живостью и слыша, что говорят они между собой на гэльском наречии, том абсолютно недоступном мне ирландском древнем языке, который всё ещё употребляется в здешних краях; разумеется, со скорбной тенденцией к вымиранию. Дингл расположен на Гэльщине, в области гэльского наречия. На въезде в городок есть табличка с его названием, Daingean Ui Chúis, и не мешало бы это название узнавать хотя бы с виду, потому что на дорожных указателях в этих краях пишутся в первую очередь гэльские названия посёлков и лишь во вторую – и то, если повезёт – английские.

Когда я пришёл к доктору О'Ши, было около одиннадцати часов, и я чувствовал себя почти здоровым. Тем не менее, я постучался в белую дверь с матовыми стёклами, подождал, когда за ними появится размытая фигура в белом халате и откроет мне, потом пожал доктору О'Ши руку и прошёл, следуя его приглашающему жесту, в приёмную.

Маленький домик служил ему и жильём, и кабинетом. Весь первый этаж был выкрашен в белый цвет и оклеен белыми обоями, узкая лестница вела наверх к двери с надписью «Приватно». Прихожая и служебные помещения – светлые, чистенькие и очень тесные. Пахло дезинфекцией, на стенах висели плакаты с медицинскими советами и календарь с тропическим морским пейзажем. В приёмные часы в тесную прихожую выставляли ещё и стулья для ожидающих пациентов, но сейчас их уже убрали.

Доктору О'Ши чуть за сорок, и он холостяк. Ему приписывают, наверняка не безосновательно, множество любовных историй, временами с замужними женщинами, что уже нарушало ирландские представления о морали. Поэтому не удивительно, что он умеет держать язык за зубами так хорошо, будто прошёл интенсивный курс обучения в ЦРУ. Его медсестры ещё ни разу не видели меня в глаза. Нигде не значится ни моё имя, ни адрес. Моя медицинская карта оформлена на имя Джон Стиль, и доктор О'Ши держит её в закрывающемся на ключ ящике своего письменного стола. Он дал мне номер своего личного телефона, который мало кому известен, а я, не задумываясь, дал ему номер моего мобильного телефона – единственному человеку на всём белом свете.

– Выглядите вы лучше, чем я ожидал после вашего звонка, – сказал он, закрыв за собой дверь кабинета. – Но ведь у вас это почти всегда обманчиво.

Я рассказал ему, что случилось. Пока я рассказывал, выражение его лица несколько раз менялось между удивлением, тревогой и зачарованностью.

– Давайте посмотрим, – сказал он, когда я замолк, и указал мне на кушетку.

Я стянул рубашку и осторожно лёг на спину. На его лбу пролегла глубокая складка задумчивости, когда он разглядывал рану у меня на животе.

– Больно?

– Не очень, – сказал я.

Он ощупал мягкие ткани вокруг засохшей раны:

– А так?

– Немного тянет, больше ничего, – сказал я.

– Может, это потому, что вы не отключили обезболивание? – спросил он.

Какой стыд! Он прав. Уж слишком охотно я всегда забываю об этом. Удивительно, как эти ёмкости с запасами давно уже не опустели; они не пополнялись с 1989 года.

Стоило мне отключить седативное обезболивание, как боль тут же вернулась – учащённое биение в животе и острые, внезапные рези при малейшем неосторожном движении.

Врач довольно кивнул.

– Уже лучше. – Он снова ощупал брюшную стенку, отмечая, когда я вздрагиваю. – Боль – жизненно важный сигнал. Я промою и зашью вам рану, под местной анестезией, хорошо? Вы можете не включать у себя? – Когда я устало кивнул, он добавил: – А кровотечение, естественно, можете убавить.

– Но дело не только в ране, доктор, – напомнил я.

Он склонил голову набок. У него были русые, слегка волнистые волосы, и в глазах половозрелой женщины он должен был выглядеть просто неотразимо, насколько я мог судить.

– Правильно, обесточивание. Это, конечно, тревожное обстоятельство. Я думаю, первым делом нам надо посмотреть рентгеновские снимки.

Когда он начал рассматривать снимки, я с трудом сполз с кушетки, подтащился к нему и нащупал спинку стула, на которую мог опереться.

Два рентгеновских снимка доктор закрепил на аппарате с подсветкой. Левый снимок отражал общий план моего живота от подреберья до таза. Среди облачных контуров органов светились бесчисленные ярко-белые остро очерченные пятна: полный набор моих имплантатов; прямо как чулан для всякой всячины. Компьютер. Навигационные приборы. Запоминающие устройства. Ёмкости для припасов. Механическое параллельное сердце с кислородным насыщением и турбо-функцией, которое через параллельное соединение врезалось в мою брюшную артерию и давало мне возможность кратковременных перегрузок – таких, например, как преодоление тысячи метров за полторы минуты. Только сердце это никогда не действовало дольше одной минуты, так что в принципе оно оставалось лишь бесполезным куском хай-тека, закреплённым на одном из моих поясничных позвонков.

Самое большое по площади пятно – атомная батарея, снабжающая всю систему током. Она вязаными колбасками приникала к моему тазовому дну и была единственным имплантатом, который я отчётливо ощущал из-за его тяжести. На правом рентгеновском снимке виднелась лишь часть батареи. Тонкий, вроде бы экранированный кабель вёл к маленькому образованию, похожему на круглую обсосанную карамельку, а оттуда шёл вверх.

– Должно быть, вот это, – сказал доктор О'Ши и ткнул туда обратным концом своей шариковой ручки. – Имплантат размером со сливовую косточку. Он сидит в перитональной оболочке. В брюшине, – добавил он.

Имплантат. Он был прав. Слишком велик для штекерного соединения.

– Он что, смещается?

– Наверняка. Видимо, он вживлён в брюшину, а она двигается при каждом вашем вдохе и при каждом шаге.

Я разглядывал чётко отграниченное белое пятно.

– На этом месте, вообще-то, ничего не должно быть, кроме простого провода, – рассуждал я вслух. – В конце концов, схема известна. В принципе, и штекерного соединения здесь никакого не должно быть. Его можно объяснить только тем, что в ходе одной из позднейших операций нечаянно перерезали кабель, и пришлось его соединять. Но это… – Я долго вглядывался и в конце концов отрицательно покачал головой: – Нет, понятия не имею, что бы это могло быть.

– Как технический дилетант, я бы сказал, что с виду это похоже на распределитель.

– Только распределять ему нечего. Один провод входит, один выходит.

Доктор О'Ши взял лупу.

– Да, верно. И, судя по всему, нижний провод кончается штекером, а верхний – гнездом. Их можно было бы соединить напрямую, а имплантат выкинуть. – Он посмотрел на меня. – Может, это что-то вроде трансформатора?

Представление о том, что можно избавиться хотя бы от одного из имплантатов, несло в себе что-то оглушительно соблазнительное.

– Может, просто попробуем? – предложил я. – Вы раскроете рану настолько, чтобы дотянуться до концов провода, и соедините их напрямую. И посмотрим, что будет.

– А вдруг эти концы под разным напряжением? Тогда могут сгореть и другие агрегаты.

Я отрицательно покачал головой. Я не хочу утверждать, что знаю технические детали вплоть до последних тонкостей, но в некоторых моментах они, к счастью, успокоительно однозначны. Это был один из таких моментов.

– Вся система работает на одном напряжении, а именно – на 6,2 вольта. Это может быть что угодно, но только не трансформатор. В трансформаторе нет никакой надобности. – Даже если бы и была, не имело бы смысла устанавливать его на этом месте. И что бы такое могло испортиться в трансформаторе, что можно было бы починить, проткнув шилом брюшную стенку? – Давайте попробуем.

– Это рискованно, – сказал доктор О'Ши.

– Что тут рискованного? – Я проковылял обратно к кушетке и лёг на спину. – Вы вытянете концы провода. Разумеется, меня это парализует, но если я не приду в себя после того, как вы их соедините, то вы просто вернёте всё в исходную позицию.

– Нет никакой гарантии, что потом имплантат снова заработает. – Он смотрел на меня сверху, лицо его было озабочено, но в глазах проскакивала искра желания. – Я бы сказал, что это на размер больше всего того, что мне приходилось делать с вами до сих пор.

О'Ши уже не раз сшивал мне ослабевшие штекерные соединения, первый раз пять лет назад, когда две фаланги безымянного пальца моей правой руки вдруг потеряли подвижность. Заставить его сделать рентген моей правой руки было нетрудно, но остаток вечера и ночь ушли у него на то, чтобы привыкнуть к тому, что он увидел на снимке и что я ему при этом поведал. Потом нам понадобился ещё один вечер на то, чтобы мы разобрались в схеме электроснабжения кисти и предплечья и обнаружили расшатанный контакт: штекерное соединение в области локтевого сгиба. После этого потребовался только разрез и пара швов, дело десяти минут – и безымянный палец снова пришёл в действие.

– Какие вообще могут быть гарантии? – Я поёрзал на кушетке, ища удобное положение. Я не собирался вставать с неё до конца операции. – У меня нет гарантии, что электроснабжение не прервётся посреди улицы. У меня нет гарантии, что не выйдет из строя какая-нибудь другая часть и не прикончит меня. Уж если кому и не стоит верить в вечную жизнь, так это мне. – В тот момент, когда я это говорил, я вспомнил: это Сенека. Он считал – во всяком случае, я так понял, – что мы, если не осознаём свою немощь, склонны к расточительству своих дней. И, следовательно, своей жизни. – Если хотите, я подпишу вам что-нибудь, чтоб на вас не было никакой вины.

Доктор О'Ши вздохнул:

– Ну, если подумать, трудно представить себе, чтобы военная система была сконструирована без запаса надёжности. Давайте попытаемся. – Он взял стерильные салфетки и ампулу, содержимое которой осторожно вытянул в шприц и ввёл мне около раны. Пока местная анестезия не начала действовать, он обработал мне живот вонючей красной жидкостью и пошёл за инструментами для операции.

Я тем временем уставился в потолок и пытался не думать о прошлом. Тщетно, разумеется. А потом в поле моего зрения появился О'Ши и спросил, натягивая резиновые перчатки:

– Я уже спрашивал вас, сколько, собственно, операций вам пришлось перенести?

– После пятнадцати я перестал считать, – ответил я, и разные картинки и звуки проносились у меня перед внутренним взором: высокие стены в зелёном кафеле, звон металла, словно стук мечей древней битвы, холодный свет ярких ламп, мужчины и женщины в хирургических масках, гудящие, жужжащие и издающие писк машины, звериный хрип дыхательных аппаратов. Тогда всё ещё только начиналось.

– Невероятно, – сказал он. – Я имею в виду, что у вас не так много видимых шрамов.

Я ничего не ответил. Тогда на нас применили все известные методы косметической хирургии и несколько не столь известных, многообещающих новых разработок. Каких только обещаний нам не давали, а результат в сравнении с ними был жалкий! Но обсуждать это теперь было бессмысленно. Сейчас мне больше хотелось сосредоточиться на холодном ощущении у меня в животе.

– Чувствуете это? – спросил доктор О'Ши.

– Что? – ответил я.

– Уже хорошо. Я приступаю. Крошечного разреза будет достаточно.

– Скажете мне перед тем, как… – Что я хотел сказать? Это была не боль. Боли я не чувствовал. Это была ситуация. Что снова кто-то режет ножом моё тело, и без того натерпевшееся.

Голос врача звучал бархатно, успокаивающе, внушая доверие:

– Не беспокойтесь. Я буду держать вас в курсе. – И тогда голоса врачей тоже звучали бархатно, успокаивающе, внушая доверие. – И думайте о том, чтобы снизить приток крови.

– Это ясно.

Сколько раз уже я искал спасения у Сенеки? У человека лишь одно несчастье, а именно: что в его жизни есть вещи, которые он рассматривает как несчастье. Сколько раз уже мой дух отзывался на эту фразу? Мне никогда не забыть, как я однажды, в унынии сетуя на судьбу, бродил по улицам Дингла и на развале в книжном магазине на Дайк Гейт, вообще-то специализирующемся на гэльской литературе, невзначай наткнулся на этот маленький, растрёпанный томик с текстами древнеримского философа. Сенека. Я раскрыл его, и эта фраза была первой, попавшейся мне на глаза. Как будто он говорил со мной.

Разумеется, я купил эту книгу. Она стоила тогда пол ирландского фунта, но я читаю её так, будто это самое драгоценное приобретение моей жизни.

– Я добрался до имплантата, – сказал доктор О'Ши. – Концы провода выглядят хорошо. Сейчас я вытяну штекер. Три, два, один – есть.

Я почувствовал, как моё тело закаменело, за исключением левой руки. Правый глаз тоже ослеп, а левый, настоящий, остался как был.

– Теперь я вытягиваю гнездо – есть. На первый взгляд оба конца действительно кажутся ответными частями одного разъёмного соединения; я только должен их немного зачистить… Так. Соединяю штекер с гнездом.

Послышался щелчок, или, во всяком случае, послышался мне, и я тут же снова ожил как ни в чём не бывало.

– Всё работает, – с трудом произнёс я.

– Вот и хорошо. – Это прозвучало с явным облегчением, и я почувствовал, как он торопливо возится с моим животом. – Э-эм, а не могли бы вы снова остановить поступление крови? Это я беспокоюсь за ваши брюки.

Разумеется, из-за прекращения подачи тока дроссель снова открылся. У меня по всему телу есть такие дроссели, сеть петлевидных образований, которые стягиваются вокруг артерий и могут ограничивать доступ крови к определённым участкам тела. Это было сущее мучение – научиться управлять ими, но теперь я это умею лучше всего и я остановил кровотечение раны так же просто, как задержал бы дыхание.

– Спасибо. – Лицо О'Ши появилось надо мной. – Теперь я удаляю имплантат; ведь этого вы хотели?

– Именно этого, – подтвердил я.

– И перед тем как закрыть рану, я сшиваю штекерное соединение нерассасываемым кетгутом. Концы, правда, замкнулись плотно, но для надёжности сошьём.

– Правильно.

Наконец-то я мог расслабиться, и тупо смотрел в потолок, пока О'Ши смыкал рану и накладывал на разрез швы. В конце он наложил мне повязку на живот и предложил попробовать встать. Когда не чувствуешь нижней половины тела, сделать это не так-то просто, но в конце концов мне удалось подняться.

– Я могу отвезти вас домой, – предложил он.

– Об этом даже речи быть не может, – ответил я. В городе все знают красный спортивный автомобиль доктора. Стоит ему только свернуть на какую-то улицу, как все жители начинают строить предположения. Не всегда верные, правда, поскольку, когда дело касается интимных вопросов, доктор О'Ши, естественно, ходит пешком.

– Вы только что перенесли операцию. Вам как минимум необходим покой.

– Сейчас я надену рубашку, – сказал я, – куртку, повешу на плечо сумку, благодарно пожму вам руку и пойду домой как ни в чём не бывало.

Он скривил лицо в полуудивлённой-полутревожной улыбке:

– Ах да, ведь вы же супермен.

– Вот именно. Я ещё зайду в супермаркет и кое-что куплю себе на выходные дни.

– Ничего другого я и не ждал.

Имплантат оказался меньше, чем я представлял себе, и был покрыт ломким белым слоем чего-то, похожего на пластик. Доктор О'Ши сполоснул его, бросил в стеклянную баночку, завинтил крышку и протянул мне:

– Пожалуйста. Это наверняка стоит миллион долларов.

– Как минимум, – усмехнулся я.

– И, кроме того, это собственность правительства Соединённых Штатов Америки.

– Как и половина моего тела.

Вид этого маленького, странно бессмысленного предмета наполнял меня давно забытым чувством удовлетворения: хотя бы один шаг в верном направлении удался. Я сунул баночку в карман брюк и взял со спинки стула рубашку. Повязка больно пощипывала, когда я заводил руку, чтобы просунуть её в рукав.

– Кстати, вчера о вас кто-то спрашивал, – мимоходом сообщил доктор О'Ши после операции.

Я замер посреди движения. Мороз пробежал по коже:

– Спрашивал обо мне?

Доктор О'Ши взял полотенце:

– Азиат. Говорил по-английски, правда, с любопытным акцентом. И сам человек любопытный. Назойливый. Несимпатичный. У него было ваше фото, и он спрашивал, знаю ли я вас.

– Ну и?

– Разумеется, я сказал, что никогда в жизни вас не видел. – Он аккуратно повесил полотенце на место. – Впрочем, фотография была такая старая, что вас на ней можно узнать, только обладая развитой фантазией.

Если бы фотография была свежее, это было бы ещё тревожнее, поскольку последнее фото в немедицинских целях было сделано с меня в 1985 году, на пропуск, дающий мне доступ в самые секретные помещения одного и без того засекреченного учреждения.

– Он сказал, кто он такой? И почему он пришёл именно к вам?

– О, у меня было такое впечатление, что он обежал уже весь город, стучась во все двери подряд.

– Чтобы найти меня? – Мои пальцы вдруг засуетились, застёгивая рубашку. – Это мне не нравится.

– Я бы на вашем месте не беспокоился. По тому, как он себя вёл, я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь ему что-нибудь сказал.

При всём умении доктора О'Ши хранить тайну – врачебная тайна, ведь тоже нечто в этом роде, – он всё же явно не понимал в полном объёме, для чего она необходима в моём случае. Появление незнакомца, разыскивающего меня, было очень плохой новостью.

3

Чтобы ты мог утолить голод и жажду, не нужно бороздить моря и пускаться на завоевания. То, чего требует наша природа, легко достигается и быстро готовится. Только лишнее стоит нам больших усилий.

Сенека. О счастливой жизни

Я вышел из кабинета доктора в крайней тревоге. Двигаясь вниз по Гэут-стрит, я озирался по сторонам куда чаще и подозрительнее, чем обычно, и мне казалось, что глухую тяжесть атомных батарей внизу живота я ощущаю сильнее, чем раньше. Дождевые тучи нависли угнетающе низко, в тёмных серых тонах, но такая погода и всё было здесь почти всегда. Ветры, напитавшись влагой за свой долгий путь через Атлантику, впервые натыкаются на сушу у ирландского побережья и основательно этим пользуются.

На Мейн-стрит счастье улыбнулось мне ещё на один миг: Бриджит – как будто она ждала меня – вышла из дверей отеля, пританцовывая лёгкой поступью, в хорошем настроении, в сопровождении одной пары: оба приземистые, слегка разжиревшие, поразительно бледные, они тащились за ней так вяло, будто приняли снотворное. Без сомнения, туристы; при отеле «Бреннан» имелся ещё целый ряд домиков для проживания. Они прибыли с континента – судя по тому, что мужчина, подойдя к своему автомобилю, взятому напрокат, поначалу хотел сесть за руль не с той стороны. Он нервно махнул рукой так, будто сегодня это происходит с ним уже как минимум десятый раз, и обошёл машину кругом. То, что в этот час они были уже здесь, означало, что они встали нечеловечески рано и прилетели в Ирландию самым первым самолётом, поскольку от аэропорта Шаннон до Дингла не меньше трёх с половиной часов езды, скорее даже больше, если приходится впервые ехать не по той стороне дороги.

Должен признаться, что я этот путь из аэропорта проделал лишь в качестве пассажира – ещё тогда, при первом прибытии в Ирландию, и он отбил у меня охоту обзаводиться здесь машиной. Хотя технически это было возможно. И я уже к столь многому привык, что управился бы и с левосторонним движением. Но только зачем? Куда бы я поехал?

Я остановился на расстоянии, не вызывающем подозрений, и смотрел, как Бриджит объясняла усталой паре дорогу. Что она говорила, не было слышно, но я зачарованно любовался жестами, которыми она сопровождала объяснения, – грациозными и в то же время решительными, не терпящими возражений. Можно было догадаться, что она направляет их к коттеджам, расположенным рядом с рыбной фабрикой.

Кончилось тем, что Бриджит села в свою машину и поехала впереди, а новоприбывшие последовали за ней, и в этот момент я осознал, что никогда больше не увижу её, если у меня случится сбой надёжности и меня из-за этого вернут в США.

Азиат. Это могло означать что угодно, но если я расскажу об этом Рейли, то он и люди, стоящие за ним, подумают одно: Китай! И меня отправят домой быстрее, чем я успею произнести слова «нарушение прав человека».

С другой стороны, официально я вообще не знаю доктора О'Ши. Если бы не он, сейчас бы я гулял по городу, даже не догадываясь о том, что некий мужчина с фотографией в руках разыскивает Дуэйна Фицджеральда.

Так что я не собирался информировать подполковника Рейли о том, о чём сам имел право не знать.

По крайней мере, пока неизвестный не нашёл меня.

Укрепившись этими утешительными рассуждениями, я брёл мимо отеля «Бреннан» и, краем глаза поглядывая, нет ли поблизости мужчины с азиатской наружностью, изучал плакат, который теперь уже красовался в окне. Братья Финиана будут играть в следующую пятницу в пабе «О'Флаерти», в двадцать часов, что в здешних местах называется восемь часов вечера. Объявление было украшено штриховым рисунком бородатого скрипача, при виде которого мне вспомнилось, что я уже видел диск этой группы: в библиотеке. Только успела одна женщина сдать этот диск, как его тут же взял молодой человек. Миссис Бренниган заметила мой удивленный взгляд и потом объяснила мне, что диски Братьев Финиана настолько популярны, что отдел грамзаписей библиотеки не успевает ими запасаться. На полках они не залёживаются дольше нескольких часов. Эта группа что-то вроде местной знаменитости: они играют собственную музыку, правда, в традиционном стиле, но с бунтарскими, чрезвычайно популярными текстами.

Вид плаката вызвал во мне неуютное чувство: смутное осознание собственной чужеродности в этих краях. Я здесь живу, но я не здешний. В пабах, которых в Дингле больше пятидесяти, меня не встретишь. Лишь немногие знают меня по имени. У меня нет друзей. Я веду жизнь, странно лишённую всяких отношений, чтобы сохранить мою тайну.

Я отвернулся и направился вниз по улице, пытаясь привести в порядок свои мысли. Бесплодно тосковать о том, что недостижимо. Безразличие – вот что должно стать основой жизни. Мудрый, говорит Сенека, хоть и испытывает неприятности, но не поддаётся им. Шагая вниз по улице, я почти воочию видел нужную страницу книги и решил, придя домой, ещё раз перечитать это место.

Что касается неприятностей, то, когда я дошёл до почты, мой операционный шов начал покалывать, будто обращаясь ко мне. Я посмотрел на опущенную решётку, на табличку с расписанием работы и подумал, что мой приятель с почты Билли Трант может стать проблемой.

Европейские государства настаивают на том, чтобы знать места жительства всех своих граждан. Для этой цели создан хорошо отлаженный механизм регистрации, в каждом посёлке есть служба регистрации, и все должны состоять там на полицейском учёте. Во избежание ситуации, при которой любому человеку, разыскивающему меня в Ирландии, достаточно обратиться в службу регистрации, чтобы за небольшую плату узнать мой адрес и ещё массу дополнительной информации, для меня заключили с ирландской полицией особый договор. Официальная трактовка договора гласит, что я нахожусь в своего рода программе защиты свидетелей, и поэтому мои данные могут быть выданы лишь с согласия соответствующих американских органов, которые этого согласия, разумеется, не дадут никогда.

Это значило, что таинственный азиат, если он являлся в службу регистрации, обломал там себе зубы о гранит. Но что если ему пришло в голову осведомиться на почте? Я получаю не только посылки до востребования, но время от времени и письма, о которых Рейли ничего не знает и о которых ему не надо знать. И хотя их доставляет не Билли, а почтальон, которого я ещё ни разу не видел в лицо, однако можно предположить, что Билли тоже знает мой адрес. Разве он утаит его от человека, который расскажет ему более-менее убедительную историю? И теперь уже поздно его инструктировать.

Идя дальше, я ощутил себя на какой-то момент непривычно ранимым, почти хрупким. Я чувствовал, как батарея на дне моего таза при каждом шаге раскачивается, словно маховик, мне казалось, что моё турбо-сердце бесполезно и что все эти аппараты того и гляди выломятся из меня и упадут на землю. Больше всего мне хотелось просто пойти домой и лечь в постель, но вместо этого я глубоко вздохнул и направил свои стопы, как было запланировано, на Бридж-стрит и там окунулся в суету супермаркета.

Я покупаю редко, и если покупаю, то немного. Фруктовый сироп, мёд, острые пряности, горчицу, мятный соус и тому подобное – больше я ни в чём не нуждаюсь, и одного пакета таких покупок мне хватает надолго. Это причина, по которой я предпочитаю большой по местным меркам супермаркет: здесь никому не бросится в глаза, с каким причудливым набором я всегда стою у кассы.

Но всё равно это мука – толкать тележку вдоль полок, мимо фруктов и овощей, мимо мешков картофеля, напоминающих мне о дымящейся печёной картошке моей юности, которая так хороша была с кислым соусом, мясом и пивом. Некоторое время я задумчиво стоял перед мясной витриной, размышляя, что отдал бы свою правую руку за то, чтобы ещё раз полакомиться барбекю в тёплую летнюю ночь под ясным звёздным небом, ещё раз вдохнуть этот пряный дух жареного мяса, зная, что один из этих шипящих кусков на решётке будет моим, вместе с острым кетчупом и ледяным пивом. Потом мне пришло в голову, что ведь я и так уже давно отдал мою правую руку. И покатил всё ещё пустую тележку дальше, мимо холодильной витрины с молочными продуктами, многие из которых были бы для меня сейчас чистым ядом, подальше от хлеба, от оливкового масла и от хлопьев для завтрака. Стиральный порошок, вот это мне пригодится.

И наконец, я снова очутился перед полкой с пряностями. Получаемый по почте концентрат хоть и был совершенной пищей для моего организма, но на вкус он походил на протухший обойный клейстер. Без перечной приправы табаско, без горчицы, сиропа или подобных добавок я бы не смог проглотить эту гадость. И я разработал настоящие рецепты и меню – первая порция с тимьяном, перцем, уксусом и солью – вроде как главное блюдо, затем второе, сдобренное кленовым сиропом и кокосовой стружкой на десерт.

Я как раз изучал список ингредиентов на бутылочке с ванильным соусом, когда увидел его – мужчину, который искал меня.

Это, без сомнения, был он. Азиат, предположительно японец. Приземистый, с нервной худобой, черноволосый, с узкими глазами, которые ни с чем не спутаешь, и одетый в несуразный набор абсурдных предметов одежды, которые, может, и являются модными в Токио, но в провинции считаются явной придурью. Он охотился у выхода из супермаркета, подбегал вплотную к тем, кто отходил от кассы, и совал им под нос фотографию формата почтовой открытки.

Я отставил бутылочку на полку. Это было почти невероятно – застать человека прямо посреди его усилий. Он походил на муху, которая снова и снова с разбегу бьётся об оконное стекло и не может взять в толк, что все её старания тщетны. По крайней мере, некоторые из покупателей, к которым он бросался, должны были видеть меня здесь, в магазине, но тот способ, каким он наскакивал на них – слишком назойливо, слишком напористо, слишком близко, – отталкивал людей и заставлял их обращаться в бегство. Я спросил себя, почему он так делает, и решил: это потому, что он вырос в среде другого языка тела, чем принятый в западной цивилизации.

Тем не менее его присутствие было мне, разумеется, неприятно. В конце концов, торговый зал умышленно строится так, что покинуть его можно только через один выход, мимо касс. А я далеко не тот человек, которого можно было бы назвать неприметным; возможность проскользнуть мимо него незамеченным я сразу отбросил.

Итак, я остановился там, где стоял, и наблюдал за этим человеком, который вовсе не собирался прекращать свои попытки; напротив, он, казалось, был решительно настроен держаться до закрытия магазина и спрашивать обо мне каждого покупателя. От него исходила неприятная лихорадочность. Казалось, он явился сюда из мира, где эскалаторы движутся быстрее, автоматические двери раскрываются стремительнее, и каждый не входит в них, а вбегает, и час длится всего пятьдесят минут. Он насилу мог дождаться, когда очередной покупатель расплатится и уложит свои покупки; его пальцы беспокойно шевелились, будто так и чесались подтолкнуть очередного покупателя, поторапливая его к выходу.

Мимо меня проходил директор магазина, худой мужчина с ржаво-рыжими, поседевшими на висках кудрями, и я поймал его за рукав белого халата.

– Могу я вас кое о чём попросить? – сказал я.

Он обратил ко мне слегка нетерпеливый взгляд:

– Да-да, сэр?

– Видите вон того человека у выхода, который донимает ваших покупателей? Он преследует меня. Я хотел вас спросить, нет ли возможности выпроводить его из магазина?

Он вскинул голову, будто сработала автоматика, настроенная на заданную цель.

– Простите? – Он секунду понаблюдал то, что происходило у стеклянных дверей, ведущих на Бридж-стрит, и, казалось, не поверил своим глазам. – Нет, так дело не пойдёт, – прошипел он. – Нет, действительно, так не годится.

С этими словами он понёсся, странно подпрыгивая, мимо очереди к кассе и подскочил к незнакомцу. Тот размахивал своей фотографией, жестикулировал и объяснял, и всё это вплотную к лицу директора магазина, будто собираясь его в следующее мгновение поцеловать. Началась небольшая потасовка, в ходе которой набежали другие служащие магазина и общими силами вытолкали незнакомца на улицу, где разборка продолжилась – на сей раз словесная, но на повышенных тонах.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю