Текст книги "ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА"

Автор книги: Андреас Дорпален

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Политически этот конфликт интересов отражался в новых разрушительных тенденциях, которые угрожали существованию правительства Мюллера. Народная партия стала более определённой в выражении своей оппозиции «марксистской» политике. После смерти Штреземана в октябре 1929 года она проявляла всё более отчётливое стремление выйти из коалиции с социалистами, а растущее меньшинство в социал-демократической партии желало уйти из правительства на основании того, что действенную помощь трудящимся можно оказать только активной оппозицией буржуазным партиям, а не сотрудничеством с ними.

После долгих и трудных переговоров правительство всё же подготовило в марте 1930 года финансовую программу, которую все его члены, от социал-демократов до Немецкой народной партии, нашли приемлемой. Однако делегация народной партии в рейхстаге отвергла предложенное решение как несправедливое, хотя оно было разработано членом этой же партии, профессором Паулем Мольденхауэром, который в декабре 1929 года стал преемником Хильфердинга на посту министра финансов. В течение двух недель правительственная программа находилась в тупике, пока Генрих Брюнинг, финансовой эксперт партии «Центра» и глава её делегации в рейхстаге, не предложил сложный компромиссный план, согласно которому окончательное урегулирование проблемы страхового обеспечения безработицы было временно отложено. Он надеялся, что позднее, когда страсти улягутся, в спокойной обстановке будет найдено устраивающее всех решение.

План Брюнинга был принят центристами и демократами, а после длительных колебаний и Немецкой народной партией. Смертельный удар по плану нанесли социалисты. Под давлением профессиональных союзов и радикального крыла партии они решили отвергнуть формулу Брюнинга. Они сделали это, отлично понимая, что их отказ, скорее всего, приведёт к отставке кабинета и к образованию нового правительства, в котором они не будут представлены. Старый аргумент его умеренных членов о том, что партия могла бы работать ради достижения своих целей в правительстве, снова был забыт. Возможно, социал-демократы надеялись, что правительство представит план в рейхстаг, и там он будет или принят под давлением общественности, или отвергнут из-за позиции народной партии. Даже такой итог они сочли бы достижением, потому что непринятие законопроекта указывало бы на антисоциальное поведение немецкой народной партии и поддерживающих её групп, а социал-демократы оказались бы истинными защитниками народа.

Но было уже слишком поздно. Мольденхауэр, который раньше был готов высказаться за принятие плана даже против своей собственной партии, больше не желал поддерживать его в рейхстаге. Измученный и тяжелобольной Мюллер принял решение отказаться от борьбы. Без полной поддержки своего собственного кабинета он знал, что битва проиграна. Он также знал, что если двумя неделями раньше Гинденбург мог согласиться ввести план чрезвычайным президентским декретом, то теперь он больше не имел такого желания ввиду очевидной неспособности правительства достичь соглашения. Поэтому кабинет решил подать президенту прошение об отставке, и, таким образом, последнее истинно парламентское правительство Веймарской республики покинуло политическую сцену.

Следует отметить, что во всём этом была своя печальная логика. За некоторым исключением члены кабинеты доказали свою неспособность разорвать партийные связи и придерживаться политической линии, которую считали правильной. В один из моментов Куртиус и Мольденхауэр были готовы бросить вызов собственной партии; по требованию Гинденбурга они бы остались в правительстве, несмотря на партийную оппозицию, если бы Мюллер получил от Гинденбурга полномочия ввести свою программу с помощью статьи 48. Но когда Гинденбург отозвал своё требование, Мольденхауэр сразу же вернулся в ряды партии, а Куртиус уклонился от решительных действий, отправившись кататься на лыжах в Швейцарию. Центристы тоже не хотели вступать в противоречия со своей делегацией в рейхстаге; они отказались возрождать первоначальную программу, поскольку партия уже приняла план Брюнинга. Да и социал-демократы не продемонстрировали независимость. Они сделали только вялую попытку повести партию за собой во время решающей встречи, на которой было отвергнуто предложение Брюнинга. Министры, вспоминал позже Штампфер, оставались в помещении только очень короткое время и не делали попыток отстоять план, который считали важным. Предоставив ведущую роль делегациям рейхстага, эти люди фактически отказались от своих правительственных функций. Веймарская демократия рухнула скорее из-за своей внутренней слабости, чем из-за нападок извне.

Те, кто хотел создать правительство, поддерживаемое президентскими чрезвычайными полномочиями статьи 48, внимательно следили за развитием событий. Предвидя исход, они были уверены, что их время приближается, и вели себя всё более независимо, тем более что число их сторонников неуклонно росло. Идея президентского правительства теперь представлялась привлекательной многим, потому что его авторитарный характер предполагал возврат к стабильности империи. Создавалось впечатление, что он обещает быстрые и эффективные действия и, возможно, нанесёт парламентской системе последний фатальный удар. За него ратовали промышленники, надеясь, что новый авторитаризм поможет им сократить права трудового народа и восстановить старую иерархию подчинения и зависимости. Аграрные круги разделяли эти надежды, так же как и все те, кому не хватало гарантии надёжного гражданского состояния. Даже среди республиканцев возрастала потребность в сильном лидере, независимом от прихотей рейхстага.

В то же время политологи собирали свидетельства в поддержку законности правительства, основанного на президентской власти, а не на доверии рейхстагу. Карл Шмит утверждал ещё в 1924 году, что чрезвычайные полномочия президента являются практически неограниченными, пока они не определены конкретно особым законом, а такого закона никогда не существовало. Коллега, помогавший Шмиту в то время, даже цитировал Гуго Прейсса, автора конституции. Прейсс писал в 1924 году, что время для такого закона ещё не пришло и очень важно обеспечить как можно более широкие границы конституционной диктатуры. Есть шанс, что она будет необходима даже больше, чем прежде. В то время большинство коллег для Шмита с ним не согласились, но теперь его точка зрения уже была принята повсеместно. Влиятельный союз за реорганизацию рейха, возглавленный канцлером Лютером, широко её пропагандировал, так же как и многие средства массовой информации. «Для нас, – писал «Бунд» в своих изданиях, – решающий момент заключается в том, что всеобщее убеждение в особом положении президента набирает силу. Мы хотим внести свою лепту в укрепление прав президента». Не только консерваторы поддерживали эти доводы. «Конституция, – писал известный либеральный юрист, – даёт президенту все права, которые ему необходимы, чтобы выполнить свою задачу. Они просто были отодвинуты на задний план. Чем больше устраняется парламент, чем сильнее позиция президента, тем более реальными становятся его права, которые до сих пор существовали только на бумаге».

Формирование правительства, независимого от партий и снабжённого чрезвычайными полномочиями статьи 48, уже некоторое время обсуждалось Гинденбургом и его советниками. Друзья и самозваные советники тоже требовали, чтобы Гинденбург сделал этот шаг, и, хотя маршал всё ещё колебался, его сомнения были делом времени, а не принципа. С первых лет своего президентства он противился разработке любых законов, касающихся специальных полномочий статьи 48, чтобы такой закон не ограничил его полномочия ниже предела, который он считал безопасным.

Среди его советников генерал фон Шлейхер был самым активным сторонником «независимого» президентского правительства. Он успел почувствовать вкус к нему в кризисные дни 1923 года, когда рейхсвер был наделён чрезвычайными полномочиями. С того самого времени он всегда надеялся, что придёт день, когда будет установлена другая конституционная диктатура, правда желательно не военная. Двое его помощников были хорошими друзьями Карла Шмита, и Шмит обеспечивал законодательный фундамент для планов, с помощью которых Шлейхер надеялся снизить влияние рейхстага и восстановить внутреннюю стабильность. Эта надежда превратилась в срочную необходимость с возникновением и быстрым развитием нацизма. Всегда чувствительный к любой опасности Шлейхер был встревожен возможностью одновременного выступления нацистов и коммунистов и втягивания рейхсвера в гражданскую войну. Более того, поступающие доклады свидетельствовали о том, что всё большее число юных офицеров рейхсвера симпатизировали нацистам и могли оказаться ненадёжными в случае открытых столкновений. Его худшие опасения подтвердились, когда весной 1930 года был раскрыт заговор, имевший целью нейтрализацию армии в случае нацистского восстания. В случае такого развития событий недееспособное правительство Мюллера оказалось бы бессильным. Поэтому Шлейхер считал необходимым заменить его правительством, независимым от партии и парламента, обладающим силой и способностью эффективно справиться с экстремистскими группировками – и правыми, и левыми. Одновременно оно должно с пониманием относиться к целям рейхсвера и быть готовым поддержать его планы по перевооружению. А принимая во внимание возраст Гинденбурга, оно должно обладать достаточной властью, чтобы провести страну через кризис, который может последовать за смертью президента.

И Шлейхер приступил к разработке плана по формированию правительства, которое отвечало бы всем его требованиям. Он очень хотел, чтобы в новом правительстве участвовала хотя бы часть Немецкой национальной партии. Поскольку сотрудничество с непримиримым Гугенбергом не представлялось возможным, он подтолкнул партийных диссидентов подвергнуть сомнению лидерство Гугенберга. В дополнение к этой группе, которую возглавил депутат рейхстага Готфрид Тревиранус, Шлейхер надеялся привлечь внимание немецкой народной партии, «Центра» и демократов. Подходящим человеком для того, чтобы возглавить правительство, ему представлялся Брюнинг. Лидер центристов произвёл на Шлейхера большое впечатление, как способный финансовый эксперт и безупречно честный человек: Ветеран, имевший внушительный военный послужной список, и участник борьбы со спартаковцами в 1918 – 1919 годах, Брюнинг пользовался уважением «национальных» кругов и, вероятнее всего, показался бы приемлемым и Гинденбургу. Брюнинг считал военную службу самым захватывающим периодом своей спокойной, лишённой острых впечатлений жизни и сохранил интерес к военным делам. Он не единожды приходил на помощь рейхсверу, когда рейхстаг собирался урезать ассигнования, поэтому можно было ожидать, что, став канцлером, он будет благожелательно относиться к особым нуждам армии. Социал-демократы тоже не должны иметь возражений против кандидатуры Брюнинга, потому что он был долго связан с католическим трудовым движением.

Но когда Шлейхер связался с Брюнингом, тот с ходу отверг все мысли о замене Мюллера. Он заявил, что обращаться следует к Гугенбергу – лидеру «оппозиции», но переход к новому правительству следует отложить до тех пор, пока не будут выведены войска из Рейнской области. На возражение, что Гугенберг не пойдёт на сотрудничество, Брюнинг предложил, чтобы Мюллер остался на месте.

Гинденбург считал само собой разумеющимся, что канцлер, опирающийся на его особое доверие, должен быть хорошо знаком ему лично. Он думал о таких кандидатурах, как его старый товарищ по оружию генерал фон Гальвиц, или бранденбургский помещик граф фон Арним-Бойценбург, или даже, возможно, сам Шлейхер. Если это должен быть лидер политической партии, президент предпочёл бы умеренного националиста или представителя правого крыла народной партии. Он подумывал и о кабинете, который бы поддерживали все несоциалистические партии. Его самой большой заботой было обеспечить поддержку Немецкой национальной партии, потому что без неё правительство не будет иметь большинства в рейхстаге. Гугенберг, когда к нему обратились, был уклончив, и, к величайшему разочарованию президента, даже Вестарп сомневался, поддержат ли немецкие националисты такое правительство. Если бы это оказалось правдой, Гинденбург хотел бы продолжать работать с социал-демократами. Создавалось впечатление, что он пока ещё не был готов обратиться к чрезвычайным полномочиям статьи 48 или распустить рейхстаг.

На протяжении следующих недель, в разгар кампании против принятия плана Юнга, он подвергся сильному давлению со стороны множества лиц, требующих, чтобы он отмежевался от правительства Мюллера. Хотя Гинденбург чувствовал себя глубоко несчастным, он не сдался. Когда Арним-Бойценбург потребовал, чтобы президент отверг план Юнга и польское соглашение и заменил правительство Мюллера другим, состоящим только из правых, Гинденбург грустно заметил на полях одного из писем: «Правые снова покидают меня, как уже дважды ранее». А когда Ольденбург-Янушау предложил, чтобы президент ушёл в отставку или не подписывал законы, тот ответил: «Что случится, когда я уйду? Если я останусь, позвольте мне делать то, что я считаю правильным».

Не имея возможности обеспечить поддержку Немецкой национальной партии нового правительства, президент продолжал работать с Мюллером. Приняв такое решение, он проявил удивительную активность, помогая правительству завершить свою финансовую программу. Когда народная партия начала протестовать против предлагаемого чрезвычайного налога, Гинденбург вмешался и в личной беседе с Шольцем потребовал, чтобы тот согласился на эту меру. В критической ситуации, сказал он, те, кто имеют хорошую работу, должны прийти на помощь безработным, но народная партия отказалась подчиниться, и президент подвергся яростным нападкам правых газет за помощь трудовым союзам в установлении диктатуры под парламентским прикрытием.

Другой бюджетный кризис вокруг ассигнований на нужды военно-морского флота оказался более чувствительным. Гренер попросил о выделении средств на постройку второго крейсера, а также о бюджетных ассигнованиях на подготовку кадров и приобретение амуниции. Социал-демократы выдвинули возражения по обоим пунктам, учитывая напряжённое положение с финансами рейха, а «Центр» выступил против судостроительной программы. Гинденбург уговорил Гренера отложить работу по постройке корабля, но Гренер твёрдо стоял на своём по другому пункту. Когда он пригрозил уйти в отставку, президент настоял, чтобы его требования были удовлетворены. Как обычно, прозвучала завуалированная угроза, что президенту тоже придётся уйти в отставку, и его аргументы опять были скорее личными и политическими, чем военными. Гинденбург сказал Мюллеру, что не желает расставаться с министром рейхсвера. Также нельзя ожидать, что он примет в высшей степени неприятный план Юнга и в то же время допустит отставку Гренера по той причине, что рейх не исчерпал все возможности перевооружения, оставшиеся открытыми для него Версальским договором. Через два дня после получения Мюллером президентского ультиматума кабинет сдался перед требованиями Гренера.

В конце января партия «Центра» заявила, что не примет план Юнга, если одновременно не будет одобрен бюджет. Поскольку план Юнга находился в серьёзной опасности, Гинденбург снова вмешался. Он принял Брюнинга за день до голосования по плану. В то время как он мог быть принят и без поддержки «Центра», президент предупредил, что принятие плана незначительным большинством может вынудить его передать план на плебисцит. Брюнинг настаивал, что партия «Центра» хочет быть уверенной, соблюдая национальные интересы, что план будет дополнен соответствующими финансовыми гарантиями. Гинденбург пообещал, что использует всю свою власть для обеспечения хорошей финансовой программы. Получив эти заверения, партия «Центра» отдала свои голоса в поддержку плана Юнга.

Обязательство Гинденбурга включало в себя обещание, что он, если будет необходимость, даст Мюллеру полномочия распустить рейхстаг и введёт бюджет чрезвычайным декретом (то, что он был готов это сделать, явствует из меморандума, который один из помощников Шлейхера составил для Гренера). Гинденбург также позаботился о том, чтобы предотвратить преждевременный план строительства, если народная партия попытается отозвать Куртиуса и Мольденхауэра. Они оба согласились остаться в кабинете даже ценой исключения из партии.

Но если Гинденбург хотел дать Мюллеру чрезвычайные полномочия, Шлейхер этого вовсе не желал. Генерал беспокоился, что таким образом усилят свою позицию антивоенные социал-демократы. В то же время он предвидел новые нападки правых. Побеждёнными окажутся те умеренные консерваторы, на чьей поддержке он основывал свои планы восстановления стабильных условий. Всех неприятностей можно избежать, если будет сформирован новый кабинет, стоящий над всеми партиями и возглавленный Брюнингом или Шольцем, если первый согласится. Некоторые источники утверждали, что Брюнинг согласится стать канцлером и остаться на своём посту, какие бы проблемы ни возникли. Шлейхер уже давно привлёк внимание Гинденбурга к Брюнингу и теперь удвоил усилия.

Президент впервые встретился с Брюнингом в начале февраля, когда последний нанёс ему визит, чтобы выразить своё почтение как вновь избранный лидер делегации рейхстага от партии «Центра». Гинденбургу понравилась строгая и непретенциозная фактичность Брюнинга, а беседа на военные темы выявила общие ценности и интересы. Но этого было недостаточно, чтобы назначить его канцлером. Являясь ортодоксальным лютеранином, маршал так и не смог изжить своё недоверие к католикам, и его протестантское сердце, должно быть, протестовало, когда доверие нужно было оказывать представителю католиков. Но Шлейхер знал, как преодолеть колебания маршала[24]24
  Утверждают, что между Шлейхером и Гинденбургом произошёл следующий диалог:
  – Ваше превосходительство, вы должны взять этого человека. Он носит Железный крест 1-го класса даже на своём гражданском костюме. Он был офицером резерва.
  – Что ж, это прекрасно. Тогда это приличный человек. Пусть он придёт ко мне.


[Закрыть]. Он в ярких красках обрисовал эффективность возглавляемого Брюнингом правительства: оно восстановит порядок и дисциплину, оно будет достаточно сильным, чтобы облегчить положение сельского хозяйства в Восточной Германии (плачевное состояние которого, как подозревал генерал, было сильно преувеличено друзьями Гинденбурга), и оно ускорит претворение в жизнь планов перевооружения рейхсвера. Шлейхер пытался оказать и прямое давление на президента. Рейхсвер, настаивал он, не следует просить о помощи в подкреплении чрезвычайных декретов социалистического канцлера, а Гренер, вероятно по подсказке Шлейхера, прибёг к доказавшей свою эффективность угрозе отставки, если Мюллеру будет дано право использовать специальные президентские полномочия статьи 48.

Гинденбург не находил ничего недозволенного в деятельности Шлейхера, которая уже вышла далеко за пределы границ, допустимых для неофициального советника. То, что генерал хотел защитить интересы армии и оградить её от некомпетентности гражданских властей, казалось маршалу естественным и, вероятно, даже желательным и необходимым. Он и Людендорф занимались тем же самым в дни империи, а значит, Шлейхер и Гренер попросту следовали обычной процедуре. Шлейхер нашёл полезного союзника в лице Мейснера, который согласился, что правый кабинет, пользующийся доверием президента и наделённый всеми необходимыми чрезвычайными полномочиями, будет наилучшим выходом из тупика.

Правительство Мюллера неосознанно сыграло на руку Шлейхеру. 18 марта Гинденбург отправил Мюллеру письмо, в котором просил о новой помощи сельскохозяйственным восточным областям. Докучливость аграрных друзей президента перешла все мыслимые границы. Чтобы удовлетворить их требования, маршал выдвинул условием своего подписания плана Юнга и польского соглашения ускоренное завершение Мюллером программы помощи сельскому хозяйству, которая находилась в стадии разработки. Кроме того, он потребовал, чтобы Мюллер инициировал дополнительно весьма щедрую программу помощи специально для востока, мотивируя, что он пострадал больше, чем остальные части страны. Письмо было написано тем же безапелляционным тоном, к которому он прибёг в предыдущем послании, а чтобы давление на правительство оказалось эффективнее, письмо было немедленно опубликовано. Мейснер обратил особое внимание Шлейхера на это письмо, назвав его инаугурацией «лучшего, что мы можем иметь, – лидерство Гинденбурга, первую стадию и мост к вашему решению».

К неудовольствию Гинденбурга, правительство не желало действовать так быстро, как он хотел. Раньше, когда он выдвигал такие требования, то обычно получал своё и уже несколько лет вынуждал все кабинеты предусматривать весьма значительные суммы для помощи сельскому хозяйству. Он также внимательно следил, чтобы эти требования выполнялись раньше, чем другие, не менее срочные дела. Его настойчивость была такова, что, по словам статс-секретаря Пюндера, даже правительству Мюллера пришлось принять аграрную политику, что «ранее было невероятным для социал-демократов». Теперь же, когда друзья из аграрных кругов стали относиться к президенту с большой долей враждебности, он неожиданно столкнулся с трудностями, спеша им на помощь. Его друзья не были удовлетворены, даже когда кабинет согласился с пожеланиями Гинденбурга, отбросив свои предложения как неадекватные. «Ринг», печатный орган социальной элиты страны, посыпал солью раны, разразившись язвительной передовицей: «Старый фельдмаршал нашёл подходящим, как Зевс, появиться на сцене и что-нибудь сказать. Но только то, что он произнёс, – только слова, не подкреплённые убедительной силой его твёрдой воли. Гром Юпитера сопровождается молниями. Слова такого человека, как Гинденбург, должны сопровождаться действиями или по крайней мере волей к действиям. Однако партии обрекут на гибель любое действие. Президент всё ещё не видит, что любое действие, к которому допущены партии – прямо или косвенно, – обречено быть бесплодным».

В это время Гинденбург, судя по всему, отбросил все сомнения, которые у него имелись относительно плана Шлейхера. Если раньше он оттягивал решение, то теперь согласился на назначение Брюнинга главой правительства, которое придёт на смену кабинету Мюллера. Очевидно, Мольденхауэру сказали, что президент больше не заинтересован в его пребывании на посту, потому что он изменил свою позицию по бюджету и вернулся к партии. Когда Мюллер 27 марта, после того как социалисты отвергли компромиссную формулу Брюнинга, спросил Мейснера, намерен ли президент дать ему чрезвычайные права, ответ Мейснера был уклончивым: «Президент не будет связывать себя обязательствами в настоящий момент и примет решение, только когда кабинет достигнет соглашения». Поскольку соглашение теперь было невозможным, ответ был «нет», и кабинет подал в отставку.

Уже на следующий день Брюнингу было предложено сформировать новый кабинет. Лидер центристов до последнего пытался найти парламентский выход из финансового тупика, потому что чувствовал, что время для решений Шлейхера ещё не пришло. План генерала мог сработать, только если достаточное число членов национальной партии пойдёт против Гугенберга, а в этом уверенности не было. Шлейхера предупредили о влиянии Гугенберга на партию; даже Вестарп всё ещё желал следовать за ним и поддержать его в борьбе против Брюнинга. Очевидно, Шлейхер и не ждал, что последователи Гугенберга покинут его, но надеялся – как выяснилось, напрасно, – что само существование группы Тревирануса и угроза её расширения заставят Гугенберга пойти на сотрудничество. Возможно, он никогда глубоко не вдумывался в реалии политической ситуации. Нетерпеливый, излишне уверенный в себе, жаждущий, чтобы Мюллер побыстрее освободил пост канцлера, Шлейхер просто не мог больше ждать.

Гинденбург легко справился с колебаниями Брюнинга, пригрозив, что уйдёт в отставку, если Брюнинг откажется занять пост канцлера. Одновременно он воззвал к чувству ответственности и дисциплины Брюнинга, некогда бывшего лейтенантом, заявив, что тот не имеет права покинуть отечество в трудный час. Пусть аргументы грешили непоследовательностью, они тем не менее возымели нужный эффект. «В конце концов, я не смог не откликнуться на призыв президента к моему чувству долга истинного солдата», – позже написал Брюнинг своему другу.

Брюнинг сразу принялся за формирование кабинета. Особый характер нового правительства ограничил выбор кандидатов на министерские должности. Зондировалась почва относительно нескольких потенциальных кандидатов, а Шиле – президент Земельного союза – был «мобилизован» Гинденбургом на пост министра продовольствия и сельского хозяйства ещё раньше, чем Брюнинг был назначен канцлером. И всё же Брюнингу пришлось преодолеть немало трудностей, прежде чем ему удалось выполнить свою задачу. Гинденбург заверил Шиле, что тот будет иметь его полную поддержку, и пообещал, что распустит рейхстаг и выпустит чрезвычайные декреты, если аграрная программа Шиле будет отвергнута. Ободрённый такой весомой президентской поддержкой, Шиле настаивал на ещё более далеко идущих требованиях, которые Брюнинг был готов выполнить. В конце концов Гинденбург вмешался, и все разногласия были урегулированы на условиях Шиле. 20 марта, спустя всего лишь двое суток после своего назначения, Брюнинг смог представить список своего кабинета президенту.

По своему составу новое правительство меньше отличалось от предшествующего, чем это можно было ожидать. Четверо социалистов были заменены новыми членами: Брюнинг (новый канцлер); Шиле, которому предстояло также осуществлять связь с Немецкой национальной партией, членом которой он оставался; Тревиранус, представлявший диссидентов из числа националистов, а также профессор Иоганн Виктор Бредт, специалист по конституционному праву в университете Марбурга и один из лидеров экономической партии, поддержка которой, таким образом, была обеспечена. Все остальные члены нового кабинета входили в правительство Мюллера, хотя в некоторых случаях в другом качестве. Перемены придали новому кабинету правую направленность, которая должна была сделать его привлекательным для Немецкой национальной партии. Правительство утверждало, что не является обычным партийным правительством и никакие межпартийные соглашения не предшествовали его формированию. Его называли правительством нового типа, «кабинетом Гинденбурга», черпавшим силы не из партийной поддержки, а из доверия президента. В качестве такового оно должно было возродить авторитет нового государства и снова сделать его уважаемым национальным институтом. Тот факт, что шесть членов нового правительства прошли службу на фронтах Первой мировой войны, за которую были награждены Железным крестом 1-го класса, был расценён как счастливая примета нового духа, признаками которого были чувство товарищества и идеализм. Новый кабинет предполагал действие и инициативу, конец пассивности и эгоизма, столь очевидно проявлявшихся в политике республики.

Итак, Веймарская республика вступила в новую, более счастливую эру своей истории.