Текст книги "Пансион Евы"

Автор книги: Андреа Камиллери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Помимо чудесных иллюстраций с голыми женщинами и без оных, сама поэзия доставляла ему огромное наслаждение. Настолько, что Ненэ запомнил наизусть, наверное, сотню строф, которые нравились ему больше всего.

И всякий раз, когда в истории появлялась героиня по имени Анжелика, он вспоминал Анжелу, тем более имена были так похожи.

Анжела! Когда она вернется из Каммараты, удастся ли им опять встретиться на чердаке? Теперь Ненэ был уверен, что, если такое и случится, никаких игр уже не будет. Должно быть, у нее уже появились груди. При этой мысли кровь его кипела, а сердце яростно билось. Потом ему в голову приходила другая непрошеная мысль, и он бледнел, как покойник: что, если Анжела, став теперь взрослой женщиной, вдруг заявит, что не желает иметь дела с малышом, который все еще никак не вырастет? Захочет ли Анжела водиться с маленьким мальчиком, у которого и прибор-то малюсенький? Будет ли она общаться с недомерком без единого волоска на теле, который и сам-то чувствует себя оторванным волоском?

Однажды Ненэ сидел в доме у Чиччо, и они, как обычно, делали уроки. Тут у дверей раздался громкий смех и девичье щебетание. В дом вошли Элиза, старшая сестра Чиччо, высокая стройная девушка шестнадцати лет, голубоглазая, с длинными светлыми волосами, и ее подруга Джованна. Джованна была черноволосая, низенькая, с круглыми бедрами и довольно большой для шестнадцатилетней девушки грудью. Подружки, судя по всему, вернулись с купания, волосы у них были мокрые, туфли покрыты песком. Джованна держала в руках соломенную сумку с полотенцами и бельем.

– Как водичка? – спросил Чиччо.

– Классная! Море еще теплое.

– Вы там всех сардин, наверное, распугали, – съехидничал Чиччо. – Теперь рыбы на базаре дня три не будет.

– Сейчас кому-то по чему-то, – ответила Элиза и щелкнула брата по макушке. – Уроками давай занимайся, умник.

Девушки, хихикая, скрылись за дверью комнаты Элизы. Ненэ с Чиччо переглянулись.

– Сейчас переодеваться будут, – шепнул Чиччо. – Позырим?

Ненэ уткнулся в тетрадку. Ему казалось, что подглядывать очень стыдно. Между тем его охватило сильное возбуждение. Он вспомнил обнаженную Анжелу и подумал, каким может быть тело взрослой девушки, такой, как сестра Чиччо, например. От этих мыслей сердце его сильно заколотилось. Чиччо же тем временем приложил палец к губам и на цыпочках подошел к двери, из-за которой раздавался смех девушек. Он опустился на колени и осторожно приник к замочной скважине. Ненэ робко продолжал сидеть за столом и не знал, что делать, и тут Чиччо сделал ему знак подойти. Ненэ не выдержал, на цыпочках прошмыгнул к двери и опустился рядом с другом. Чиччо царским жестом уступил ему место. Ненэ зажмурил левый глаз, а правый плотно прижал к дырке, жадно пытаясь вобрать в себя как можно больше пространства за дверью.

Элиза стояла спиной к двери, совершенно голая, и, склонив голову, старательно высушивала полотенцем длинные волосы. На спине, на ее упругих ягодицах блестели, словно роса на утренней траве, капельки воды. Снятое платье лежало на диване в углу комнаты, а на стуле рядом с ней валялся купальник. В этот момент Элизу загородила Джованна. Она сместилась близко к двери, и Ненэ мог видеть только ее тело, от ключиц и до колен. Джованна стаскивала с бедер прилипший к телу мокрый купальник. Ее массивные смуглые груди с темно-коричневыми сосками мотались из стороны в сторону, она что-то оживленно говорила подруге. Ненэ не разбирал слов, он весь дрожал, к голове прихлынула кровь, дыхание остановилось. Наконец Джованна освободила чресла, пошевелила ляжками, и купальник соскользнул вдоль ее колен на пол. Перед Ненэ открылся крупно, почти во всю замочную скважину, широкий треугольник, поросший мелкими черными волосками. Девушка положила ладонь на влажные завитушки и тщательно отерла лобок и промежность. Очевидно, купальник сильно ей натирал. В этот момент Чиччо нетерпеливо пихнул Ненэ кулаком в бок, и Ненэ освободил место.

Он чувствовал себя полным мерзавцем, совершившим нечто постыдное и непотребное, и в то же время перед глазами стоял черный влажный треугольник, мелькнувшие коричневые соски… Чиччо неподвижно застыл, прижавшись плотно к замку. Уши у него пылали. Ненэ тронул его за плечо, и Чиччо испуганно отшатнулся. Тогда Ненэ еще раз прильнул к волшебному глазку. Джованны не было видно, а у стула стояла Элиза, уже в трусиках. Девушка взяла со спинки белый кружевной лифчик, аккуратно опоясала им талию, чашечками к спине, и стада возиться с застежкой. Судя по всему, она еще не имела сноровки взрослой женщины и не научилась споро обращаться со всякими дамскими фигуленками. Наконец Элиза застегнула все крючки, перетащила чашечки на живот, потом немного помяла свои крепкие розовые груди и тщательно убрала одну, затем вторую в надлежащие емкости. Подняв бретельки на плечи, она еще раз оправила грудь и потянулась за платьем.

Ненэ оторвался от замочной скважины, сил больше не было, колени дрожали. Он прерывисто вздохнул, с трудом поднялся на ноги и потащился к столу. Чиччо остался у двери досматривать спектакль. Через некоторое время он вернулся к Ненэ, подмигнул ему и раскрыл тетрадь. Друзья молчали в шоке от увиденного. Ненэ не испытывал восторга, наоборот, был скорее подавлен. Шпионить за девушками заманчиво и увлекательно, но разве это достойно взрослого мужчины?

– Чиччо, как ты думаешь, я стану таким же высоким, как ты?

– Ну, это как фишка ляжет.

– Скажи, пожалуйста, скажи.

– Слушай, ты меня уже достал с этим вопросом!

– Ну, скажи мне, я вырасту?

Чиччо выходил из себя:

– Ты просто дурак и болван, чего ты ко мне пристал?

– Я очень маленький, я почти карлик.

Ни слова не говоря, Чиччо схватил Ненэ за руку, подвел к зеркалу у большого шкафа и встал рядом.

– Разве ты не видишь, придурок, что мы с тобой одного роста?

Ненэ видел. Это правда, рост у них был одинаковый, однако Ненэ воспринимал себя совсем маленьким. И что было с этим поделать?

Часть вторая
ОТПРАВЛЕНИЕ НА ЦИТЕРУ

Отправляйтесь на остров Цитеру

В паломничество с нами…

Флоран Данкур, Три брата

В день, когда Ненэ исполнилось четырнадцать лет, он, Чиччо, Джаколино и еще двое их товарищей по школе, добыв где-то по три куска куддрируни[1]1
  Старинное сицилийское кушанье, нечто вроде пирога со множеством ингредиентов: рыбой, сыром, овощами и др. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть] на брата, отправились вечером на пикник на Лестницу Турков – большой утес из белого мрамора, который выдавался далеко в море и оканчивался обширными уступами.

Утес был местной достопримечательностью. Свое название он получил из-за уступов, что делали его действительно похожим на громадную лестницу, сбегавшую прямо к морю. Наверное, давным-давно эти места подвергались набегам сарацинов, а у подножия утеса разгорались кровавые схватки. Но сейчас уступы были покрыты кое-где редкой травой и сухим кустарником, в недоступных расщелинах вили гнезда чайки, да в одном месте, где было достаточно глубоко, смельчаки ныряли в воду. До самого горизонта расстилалось бескрайнее темно-бирюзовое море, которое в лучах заходящего солнца казалось местами малиновым.

Ребята вовсю веселились, все, кроме Ненэ.

Джаколино рассказал, как одна девчонка из его школы позволила пощупать себя за сиськи. Чиччо поведал, как ему удалось запустить руку под юбку их горничной. Остальные наперебой стали хвастать, кому что удалось посмотреть или потрогать у женского пола.

Другой парень, Джанни, рассказал историю, как он ездил на два дня к бабушке и дедушке в далекую деревню в горы. Вечером дед попросил Джанни сходить за деревню к ручью, где соседская девчонка пасла коз – своих и соседских.

«Не обижай Вольпину, – сказал дед, – она слабоумная, даже в школу не ходит. Блаженная, только со скотиной и может общаться. Пора бы ей уже возвращаться, так что помоги коз пригнать».

– Я отправился за деревню и через четверть часа набрел на пастушку. Вольпине было лет пятнадцать, на ней была темная деревенская юбка, такая же рубаха и платок. Пяток коз безмятежно щипали траву, а она ходила босиком по стерне и рвала цветы. Я ее окликнул. Девушка застыла, прижав букет к груди. – Привет! Меня зовут Джанни. Она улыбалась, но глаза ее блуждали.

– Пойдем! Дедушка прислал меня сказать, что уже пора домой.

Девушка не отвечала, потом вдруг резко повернулась и протянула цветы, сжимая букет обеими руками. Красивые цветы. Вольпина счастливо засмеялась, продолжая настойчиво протягивать мне цветы.

– Я взял букет и тогда она неожиданно расстегнула юбку и сбросила ее. Под юбкой была исподняя рубаха. Я испугался и стал оглядываться, вокруг никого не было, а Вольпина задрала подол рубахи и стояла так молча пару минут, показывая мне свои прелести. Что было делать? И тут девчонка стала знаками показывать мне, чтобы я снял свои брюки. Сначала я отмахивался, но потом подумал, что сумасшедшая вреда мне не причинит, а приключение может быть занятным. Вообще, Вольпина была ничего себе, не красавица, конечно, но такая здоровая деревенская деваха, хоть и блаженная.

Я расстегнул ремень, снял брюки и белье и встал так перед Вольпиной, помахивая своими юными причиндалами. Девушка опустилась на колени и осторожно взяла мое хозяйство в обе ладони. Она долго и внимательно рассматривала все это, поглаживала, подергивала, обнюхивала и один раз даже лизнула.

– Ну, а потом?

– Потом я почувствовал, как в мою задницу уперлось что-то острое. Оказалось, что козел подошел ко мне сзади и слегка боднул, мол, прекращай ерундой заниматься, домой пора.

– Главный пастух?

– Так и есть. Я штаны надел и Вольпине приказал надеть юбку. Она так спокойненько оделась и погнала коз в деревню. Ну, и я с ней.

– Козел-то умнее тебя оказался, сказал тебе, ты что, парень, не видишь – она же рехнутая!

Вся компания дико смеялась.

Ненэ слушал, слушал, а потом тихонько поднялся вверх на пару уступов, растянулся на камне и принялся рассматривать звезды, укутавшись серебристой дымкой печали. На него нападали время от времени безотчетные приступы меланхолии, но это его не страшило. Мир не может состоять из сплошного удовольствия и веселья, иначе он неизбежно скатится в пустоту однообразия. Ненэ полюбил смотреть на звезды, они говорили ему о вечном.

– Завтра приедет Анжела, – объявила мама три дня спустя.

Они только что окончили ужин, но семья оставалась за столом, ожидая, когда папа допьет свой кофе.

– Надолго приедет? – спросил папа.

– Нет. Во вторник утром уедет обратно в Каммарату.

– Жаль, не смогу ее повидать. Сегодня вечером мне надо уехать в Палермо, и меня не будет дома четыре дня.

– А ты, Ненэ, разве не рад? – поинтересовалась мама, увидев, что сын сидит, повесив нос, как это случалось всякий раз, когда он чувствовал себя обиженным.

– Рад, рад, – буркнул Ненэ и пошел в свою комнату.

Там он кинулся ничком на кровать, надеясь унять бешено колотящееся сердце, в страхе, что этот стук услышит вся улица.

Ненэ стоял на балконе рядом с матерью, когда подъехала машина из Каммараты. Первыми из автомобиля вышли отец и мать Анжелы, затем дядя Стефано и тетя Тризина, а потом вышла она сама.

Ненэ сразу ее и не узнал.

Он увидел высокую, элегантно одетую девушку, с черными вьющимися волосами до самых лопаток, с изящными сережками, с дамской сумочкой в руках. Стройные ноги в чулках, высокая грудь. Да, несомненно, это была Анжела. И все же это была не Анжела.

Дядя Стефано и тетя Тризина хотели отпраздновать приезд и пригласили Ненэ с матерью отобедать вместе с ними. За столом Ненэ сидел как раз напротив кузины, время от времени бросая на нее жадные взгляды, однако Анжела, казалось, была поглощена трапезой, и если отрывала взор от тарелки, то делала вид, что не замечает Ненэ.

Она права, с горечью подумал Ненэ. Что может быть общего у такой блестящей дамы, как Анжела, с таким недомерком, как он? У которого, как у червяка, и волос-то нет.

В ушах у Ненэ раздавался беспрестанный шум, напоминающий шелест прибоя, что мешало ему слушать разговоры за столом. Наверное, это его кровь так шумно бурлила. Чтобы подбодриться, Ненэ одним духом осушил полбокала вина.

Неожиданно мать взяла его за руку и строго сказала:

– Ты почему не кушаешь? Ешь давай! – И обратилась к своей сестре Тризине:

– Ну же, расскажи мне о женихе Анжелы.

– Это хороший парень, его зовут Марко, ему двадцать три года, и он работает…

Анжела в Каммарате нашла себе жениха!

Эта новость прозвучала для него ударом грома, и молния поразила его в самое сердце. Ненэ не слышал более ничего, поскольку шум в ушах усилился, но на этот раз это был рев моря во время шторма. Бедняга побледнел, как покойник, комната со всеми людьми и мебелью завертелась вокруг него, так что ему пришлось схватиться за стол, чтобы не свалиться со стула.

– Что с тобой? Тебе плохо? – услышал он голос матери откуда-то издалека.

Ничего не ответив, он заставил себя подняться и, пошатываясь, направился к двери.

– Не пугайся, – сказал маме дядя Стефано, – он полбокала вина выпил, я сам видел.

Ненэ вышел на лестничную площадку, разделявшую квартиры, дошел до своей комнаты, бросился на кровать, закрыл голову подушкой и разрыдался.

После обеда Анжела пошла навестить дедушку и осталась там до ужина. Ненэ болтался дома, никакого желания выходить на улицу и общаться с Чиччо у него не было. Тут ему под руку попался Неистовый Роланд, – история обезумевшего от несчастной любви рыцаря. К горлу подступил комок.

Ненэ бросил книгу, растянулся на кровати и уперся взором в потолок. Так он и лежал, пока его не позвали к столу. За ужином Ненэ ел через силу, аппетита не было никакого, и он поспешил уйти к себе. Он проворочался всю ночь и заснул только на рассвете, часов в семь. Когда мать пришла будить его, Ненэ был совершенно разбит.

– Просыпайся. Мы все идем в церковь, а потом навестим синьору Палюмбо, она болеет. Открой шкаф, там для тебя приятный сюрприз.

Едва мама прикрыла дверь, Ненэ скатился с кровати и бросился к шкафу. Он нашел там то, чего так долго ждал. Мама выполнила обещание, которое дала месяц назад: купила сыну настоящий мужской костюм, и наконец-то с длинными брюками. Такие костюмы мужчины надевают по воскресеньям, и сегодня был как раз тот самый день.

Как мечтал Ненэ избавиться, наконец, от коротких штанишек – этого позорного атрибута малолеток! Все его приятели, и даже Чиччо, уже давно щеголяли в длинных штанах, лишь он один продолжал сверкать голыми коленками. Хорошо еще, они уже не были разбитыми, как в детстве. Брюки!

Ненэ сбегал в ванную, умылся, оделся и взглянул на себя в зеркало: брюки были длинноваты, сильно топорщились на ботинках, но в целом костюм шел ему. И пиджак был хорош на диво. Ненэ на минуту представил, как он пойдет по улице, одетый как взрослый мужчина, а когда все будут выходить из церкви, его таким увидит Анжела. Вздохнув, Ненэ отбросил эту мысль и снял пиджак.

В этот момент из кухни донесся страшный шум, будто на пол упала большая кастрюля. Кто там мог быть? Разве не все ушли из дома? Ненэ пошел проверить. На кухне оказалась Анжела, босоногая и в ночной рубашке. Анжела стояла к нему спиной и что-то искала над буфетом. У Ненэ перехватило дыхание, во рту пересохло, ноги задрожали. Он подвинул к себе стул и сел.

– Кто тут? – воскликнула Анжела, поворачиваясь.

У Ненэ не было сил произнести ни слова, тело дрожало и горело огнем. Когда его кузина повернулась, он заметил, что на ней была одна лишь прозрачная ночная рубашка, а под рубашкой ничего. Под тонким полотном вырисовывались крепкие груди, просматривались бедра, кружевной подол касался стройных щиколоток. Вконец смутившийся Ненэ уставился на ее узкие стопы с розовыми ногтями.

– Я думала, что ты пошел в церковь, – произнесла Анжела спокойно.

– А я думал то же самое про тебя, – выдавил Ненэ.

– Ты не знаешь, где твоя мама держит специи?

– Нет.

– О, да на тебе брюки! Дай-ка посмотреть!

Ненэ заставил себя подняться со стула. Анжела с улыбкой рассматривала его, глаза ее блестели.

– Ты стал мужчиной, Ненэ! – воскликнула Анжела и протянула к нему руки.

Мгновение, и вот уже они стоят, крепко обнявшись. До боли, до беспамятства. Ненэ вдыхал аромат ее волос, запах ее кожи. Они не были похожи на знакомые с детства запахи, и от этого Ненэ испытывал непонятную радость, которая немного отдавала грустью. Он сжимал тело своей давней, такой близкой подруги. Но чувствовал тело взрослой чужой женщины. И тут, не размыкая рук, Анжела залилась слезами.

– Отчего ты плачешь? – спросил Ненэ, пытаясь освободиться от объятий и взглянуть ей в лицо.

Но Анжела удерживала его.

– Они хотят обручить меня с Марко, но я не хочу за него замуж, – прошептала она, и на своей шее Ненэ почувствовал ее слезинки.

– А ты не выходи.

– Не могу.

– Почему же?

– Потому что… меня заставили отдаться ему. Это случилось в тот день, когда…

Но Ненэ уже не слушал, что говорит Анжела. Он слушал свое тело. Как только Анжела призналась, что принадлежала другому, его тело, как ему показалось, напряглось, раздулось и затрепетало. Он чувствовал, как кровь густеет, как она все быстрее и быстрее устремляется по венам вниз, вниз, и собирается где-то в одном месте, там, внизу живота, и бьется, бьется, бьется в отчаянном поиске выхода, чтобы горячим фонтаном извергнуться вон из тела. И это означало стать мужчиной? Кровь бросала ему вызов, причиняя мучения, требуя ответа на вопрос, насколько он был силен, насколько бесстрашен?

Сам не понимая, что делает, Ненэ схватил Анжелу, рванул бретельки, потянул, и рубашка упала к ее ногам.

Анжела, оставшись совершенно нагой, инстинктивно прикрыла грудь, а другую руку прижала к низу живота.

– Нет… нет, – взмолилась она странным, хриплым голосом. – Мы не можем больше это делать.

– Я только хочу на тебя посмотреть, – произнес Ненэ не своим голосом. – Опусти руку.

Как мечтал он увидеть вблизи, наяву женские груди! Гравюры Доре только распаляли воображение, он приходил в неистовство от двух строчек Ариосто:

 
Две груди круглые молочной белизны
Средь камыша неясно различались.
 

Анжела медленно убрала руку, кисть безвольно опустилась вдоль бедра. Какое молоко! Какая там белая бесформенная сметана! Груди Анжелы были нежно-розовые, с коричневыми сосками и по твердости, казалось, не уступали мрамору.

Пораженный Ненэ опустился на стул. Он во все глаза рассматривал застывшую перед ним девушку, взор его туманился. Да, все остальное также соответствовало описанию:

 
Как стройны ее бедра и божественно лоно,
Гладью зеркальною блещет живот умащенный,
Белые чудные ляжки изваяны, словно
Фидия тонким резцом иль другою рукой изощренной.
 

Ненэ дважды сглотнул. Горло пылало, отчаянно требуя глотка воды или воздуха.

Он произнес хрипло:

– Другую руку убери.

– Нет.

– Убери! – Из его горла вырвался сдавленный крик, который не был ни угрозой, ни приказом, но скорее мольбой о помощи. Анжела, не отводя глаз, опустила вторую руку. Взору Ненэ открылось самое запретное, самое притягательное, самое пугающее.

– Подойди.

Анжела шагнула вперед, ее ноги коснулись колен Ненэ, который продолжал сидеть на стуле, опасаясь, что Анжела заметит набухший, трепещущий бугор у него между ног. Юноша протянул руки, положил обе ладони на девичьи груди и принялся ласкать их. Анжела стояла с закрытыми глазами. Руки Ненэ оглаживали ее грудь и плечи, потом медленно соскользнули на бедра и замерли на V, такой черной, что она казалась нарисованной. Указательный палец Ненэ инстинктивно совершал круговые движения вокруг заветной точки. Потом он запустил правую руку чуть дальше, и ладонь оказалась между плотно сжатыми ногами девушки. Ненэ почувствовал что-то влажное и теплое. Больше он свою руку уже не контролировал, она двигалась по своей воле, совершая осторожные движения вперед и назад.

Анжела тяжело дышала, а дыхание Ненэ скорее напоминало шипение змея. От девушки исходили жаркие волны, ее бедра и живот трепетали. В какой-то момент Анжела вдруг расслабилась, так что Ненэ мог повернуть свою руку между ее ногами ладонью вверх, продолжая движение. Девушка запрокинула голову и громко застонала.

– Больно?

– Нет, – ответила Анжела. – Все, хватит.

Обеими руками она крепко обхватила его запястье, не давая пальцам двигаться. Ненэ почти корчился от боли, которая становилась все сильнее и сильнее, поднимаясь снизу, заполняя его всего, так что он не мог произнести ни слова. Он не понимал, что происходит, не контролировал ни себя, ни свою плоть. Густой женский аромат заполнял ноздри, туманил глаза, разрывал грудь на части.

Анжела в мгновение ока набросила на себя рубашку. Потом манерно подошла к Ненэ, наклонилась и поцеловала его в губы, в точности, как это делали актрисы в кино. Другой же рукой она как бы случайно дотронулась до вулканизирующего под брюками бугорка.

– Адьё, – сказала она.

И ушла.

Чтобы успокоиться, Ненэ побежал в ванную, налил в ванну воды и плюхнулся зуда. При этом правую руку он держал на отлете, время от времени поднося пальцы к носу и жадно втягивая ноздрями сокровенный аромат Анжелы. Вода потихоньку расслабляла его тело, и Ненэ принялся напевать. Он был очень горд, что наконец-то ощутил себя мужчиной, и это чувство заглушало горечь потери Анжелы.

«Теперь я могу тра-ха-ться!» – удовлетворенно подумал он.

Он уже подходил к дому Чиччо, как внезапно его охватило сомнение. А вдруг Анжела прекрасно знала, что он не пошел в церковь, и что она проникла в их квартиру в одной ночной рубашке без белья, потому что надеялась организовать все так, как это и случилось, и что она нарочно опрокинула кастрюлю, чтобы он зашел на кухню?

Возможно, Анжела все это специально подстроила, чтобы побыть с ним в последний раз.

Была ли она искренна, когда сообщила, что не желает выходить замуж за Марко? Или сказала так, чтобы он никому не болтал? Оставив ему взамен теплые воспоминания? Так или иначе, заключил про себя Ненэ с определенной долей удивления, вся эта история с замужеством не имела для него большого значения. Пожалуй, это был еще один признак того, что он стал мужчиной.

Чиччо похвалил длинные брюки. Сам-то он носил такие штаны уже несколько месяцев. Друзья решили прогуляться к молу. Ненэ не удержался и пересказал другу всю сцену с Анжелой, от начала до конца. Рассказывая, он время от времени подносил пальцы к носу и обнюхивал их.

– Можно узнать, чего ты все играешься со своей рукой? – спросил Чиччо.

– Я ее нюхаю, на ней остался запах Анжелы.

– Правда? Ну-ка, дай и мне попробовать.

– Нет.

– Да я не украду, дурак, запах останется при тебе. Я только нюхну и все.

Но Ненэ упорно отказывался, даже не зная, собственно, почему. Он просто думал, что так будет правильно.

Чиччо обиделся и повернул обратно в город.

Ненэ остался сидеть один, рассматривая лодки и паруса на горизонте. Время от времени он подносил руку к носу. Постепенно соленый морской ветер унес прочь пряный запах Анжелы.

Желание испытать те же приключения, что и с Анжелой, только с другой женщиной, неотвязно преследовало Ненэ, хотя не прошло и месяца со дня отъезда кузины.

На протяжении всего дня, утром, когда он ехал на автобусе в гимназию Монтелузы, и вечером, когда возвращался, когда делал уроки вместе с Чиччо, во время прогулок с друзьями и во время посещения кинотеатра, он беспрестанно думал об этом, эта мысль занозой сидела в его голове. По субботам Ненэ обычно ходил на собрания юных фашистов, а потом изнурял себя до безумия на спортплощадке: прыгал с шестом, через козла, лазил по канату, бегал стометровку, и чего только не делал, чтобы к вечеру добраться до дому смертельно уставшим и моментально заснуть. Не тут-то было. Ломаный, переломанный, живой или мертвый, но едва Ненэ ложился в постель, как его начинало крутить.

В мозгу внезапно возникали отчетливые воспоминания, как в тот раз Анжела стояла нагая перед ним. Будто мистический проектор прокручивал фильм, проецируя кадр за кадром на стену перед кроватью. Вот она опускает руку и открывает груди. Безупречные, круглые, манящие, как на гравюрах. Вот она убирает руку с лобка. Тончайшие ощущения, такие нежные и пронзительные, которые он испытывал, лаская ее плоть, возвращались снова и снова, будили в нем безумные желания, заставляли задыхаться.

Сны, однако, не приносили облегчения. Во сне Ненэ являлась то сестра Чиччо, то голая Анжела. Девушки гладили его, обнимали. На Ненэ налетал теплый сладостный ветер, он подхватывал его, уносил вдаль, то убаюкивая, то швыряя глубоко в пропасть. На зеленой шелковой траве распускались розовые цветы, и роса на их лепестках была похожа на капельки воды вокруг темно-розовых женских сосков. Ветер шевелил кроны деревьев с серебряной листвой, листья трепыхались на ветру, дрожали, тряслись, как плотные женские груди, Ненэ срывал эти листья, и в его ладонях они превращались в упругие полушария. «Расслабься», – шептал жаркий ветер, деревья с серебряными листьями превращались в обнаженных девушек. Они сцеплялись за руки и со смехом водили вокруг него хоровод, шепча «расслабься», а потом прижимали его руки к своим грудям, к бедрам… Ненэ просыпался в липкой лужице и, стыдясь непонятно чего, прокрадывался в ванную. Видения не отпускали.

Иногда перед сном, не в силах противостоять истоме, Ненэ запирался в ванной, вооружившись томиком Ариосто. Он надеялся утешить себя. Гравюры Доре служили неважной заменой живой женской плоти, но неясное пугающее томление, которое так жгло его изнутри, на время отпускало.

– Чиччо, я никак не могу уснуть по ночам.

– Когда совсем не вмочь, попробуй успокоить себя руками.

– Один раз попробовал.

– И что?

– Мне не понравилось. Сначала было смешно, а потом стало совсем грустно.

– Чудак ты человек, Ненэ. Но ты все-таки сумел заснуть?

– Да.

– Ну вот, видишь, помогает. Ты хотя бы будешь спать нормально.

Как-то вечером Джаколино, которого они не видели целую неделю, заявился к друзьям с отросшей бородой и усами. Хоть ему и было семнадцать лет, но выглядел он на все двадцать.

– Ну, что скажете? Если я пойду туда вот так?

– Пойдешь куда?

– В «Пансион Евы». Может быть, они примут меня за совершеннолетнего, ведь там не надо предъявлять документы, я пройду без проблем.

– А если тебя расколют?

– Ну, выгонят, в крайнем случае отцу пожалуются. Попытка не пытка!

И у него таки получилось! На следующий день Джаколино, переполненный восторгом, рассказал друзьям все, вплоть до мельчайших подробностей. Ненэ не был завистником, но с того раза зависть поселилась в нем и начала его пожирать.

Джаколино рассказывал, что он был с одной проституткой, которую звали Дзуна. Она была безумно красива и говорила по-итальянски. Дзуна сама раздела его, а потом, усадив голого Джаколино на кровать, стала исполнять нечто вроде танца, оглаживая себя по груди и бедрам. Так, танцуя, она сначала скинула свой халатик, потом повернулась спиной и медленно-медленно расстегнула лифчик. Лифчик упал, а Дзуна, не прекращая танца, приблизилась к Джаколино и потерлась грудями о его лицо. Тот вцепился в ее бедра, и тогда девушка попросила его снять с нее трусики. Когда девушка оказалась полностью раздета, она легким толчком опрокинула парня на кровать и сама села на него сверху… Так вот, после того, как все произошло, он ее помыл, а потом…

– Постой, – перебил Ненэ. – Ты что, ее мыл?

– Ну, таким дезинфицирующим средством, марганцовкой, кажется. Мамма миа, какие у нее были сиськи! Я тут же захотел вдуть ей еще разок.

– И что, удалось?

– Нет. Дзуна мне заявила, что в таком случае надо платить двойной тариф. Денег у меня не было, и я ей пообещал, что вернусь на следующий день, то есть сегодня. Но она мне сказала, что ее пятнадцать дней уже закончены и сегодня она уезжает. Ничего не поделаешь. Главное, что меня впустили, и теперь там меня уже знают.

Ненэ и Чиччо почти одновременно задали один и тот же вопрос:

– Какие еще пятнадцать дней?

– Каждые пятнадцать дней шестерых проституток из «Пансиона Евы» меняют. Их увозят в другой бордель, а девушек из того борделя привозят сюда.

Ненэ, вернувшись домой, принялся усердно рассматривать себя в зеркале. Чуть-чуть волосков на лице уже появилось, но они были как у только что вылупившегося цыпленка, так, легкий пушок. На настоящую бороду и усы это никак не тянуло. Тогда ему пришла в голову мысль, не использовать ли карнавальную маску с фальшивой бородой, может быть, тогда его пропустят в «Пансион Евы»?

Ах, пресвятые угодники! Ничего не оставалось, как вооружиться терпением и дожидаться восемнадцатилетия. Или же надеяться на милость фортуны.

Фортуна улыбнулась ему, и, как ни странно, из-за того, что Ненэ слабо успевал по математике. Как-то вечером мать поставила ему в пример Маттео Арджиро, который учился в том же классе и был отличником. Молчун по природе, Маттео имел рыжие волосы и замкнутый характер. Отец его умер пять лет назад. Мать, сорокалетняя женщина по имени Бьянка, оставшись вдовой, жила на пенсию.

– Спроси у своего друга, можно ли тебе делать уроки вместе с ним? Может, он тебе объяснит, чего там и как, и ты, наконец, поймешь хоть что-нибудь в этой проклятой математике, – предложила мать.

Ненэ долго размышлял над советом матери, прежде чем решился обратиться с этой просьбой. Маттео Арджиро ответил просто:

– Ладно.

И они договорились, что Ненэ по вечерам будет приходить к Маттео домой.

Дом Арджиро был маленький, уютный и чистый. Ненэ и Маттео сели делать уроки в столовой. Через час из своей спальни вышла синьора Арджиро. Протянув руку к Ненэ, она ласково потрепала его по волосам, а потом спросила, не хотят ли мальчики чего-нибудь попить. Ребята отказались, и тогда синьора напомнила Маттео, что на кухне все готово, и, если он захочет есть, пусть разогреет суп. Потом предупредила сына, что вернется поздно, и ушла.

На Ненэ вдова Арджиро произвела оглушительное впечатление. Черноволосая, зеленоглазая, высокая, стройная, элегантная, с точеными формами. От нее исходил аромат померанца. Но больше всего Ненэ взволновал брошенный на него оценивающий взгляд: он почувствовал, как за одно мгновение его раздели, взвесили, ощупали и прикрепили соответствующий ярлычок.

Когда Ненэ в четвертый раз пришел к Арджиро, дверь дома была приоткрыта. Тем не менее Ненэ решил позвонить. Изнутри, издалека раздался голос синьоры Бьянки:

– Это ты, Ненэ?

– Да, синьора.

– Входи и закрой дверь. Я специально оставила ее открытой, а то я как раз решила принять ванну.

Стало быть, голос синьоры Бьянки звучал так звонко, потому что она лежала сейчас в ванне, голая, расслабленная.

– Маттео придет с минуту на минуту.

Ненэ сел на свое привычное место в столовой, раскрыл учебники и тетради и начал было готовить уроки. Но ему никак не удавалось сосредоточиться: ухо напряженно ловило доносившиеся из ванной звуки – плеск воды. Он живо представил себе, как она намыливает свои груди, живот, промежность. Его даже пот прошиб.