Текст книги "Музыка тишины"

Автор книги: Андреа Бочелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

XIV

Стояла поздняя весна. Синьора Барди просыпалась рано, сразу же подходила к окну в своей спальне, открывала его и пристально всматривалась в колосья, с каждым днем постепенно подраставшие в поле по ту сторону дороги. Как-то утром муж застал ее за подобным наблюдением и полюбопытствовал, о чем она думает. Вздрогнув, она отошла от подоконника и с улыбкой ответила:

– Когда зерно созреет, наш мальчик приедет домой, и во время жатвы мы наконец будем уже все вместе.

– Сдается мне, что в этом году ему придется догонять остальных по нескольким предметам.

Выражение лица женщины посуровело.

– Как бы то ни было, никто и пальцем не дотронется до зерна, пока Амос не вернется.

Потом она улыбнулась мужу и принялась собираться.

Синьор Барди дождался, пока супруга спустится в кухню, чтобы позавтракать вместе, а потом они отправились на работу.

Тем временем в Болонье Амос готовил уроки. Этим утром ему, как обычно, приходилось бороться со сном, и он то и дело норовил упасть головой на парту. Накануне вечером ему удалось исчезнуть после ужина; он отправился в бар «У Чиро», выпил пару бокалов вина, купил пачку сигарет и коробку тосканских сигар, потом вернулся и в полном одиночестве слушал музыку на своем новеньком кассетном магнитофоне.

К тому времени одноклассники практически перестали общаться с ним, продолжая считать его папенькиным сынком и буржуем, слишком далеким от их забот пролетариев, увлеченных политикой и погруженных в классовую борьбу, которой они слепо вверяли все свои надежды.

Амос старался подогнать собственные поведение и речь под привычные для его товарищей, но ни курение, ни алкоголь, ни крепкие словечки ничуть не сближали его с коллективом, и ночью, лежа в постели, он осенял себя крестным знамением и просил прощения у Господа за свои грехи, обещая стать лучше уже следующим утром. Ему было всего тринадцать лет, и он чувствовал себя таким одиноким. Но, что самое страшное, в нем не было покоя. Ему не хватало той уверенности, что способна сделать счастливой жизнь любого подростка. Его существование, в ту пору еще такое короткое, было жестоко омрачено многочисленными противоречиями идей и понятий, настолько далеких друг от друга, что найти точку равновесия между ними просто не представлялось возможным. Поэтому он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке, но для себя объяснял это лишь желанием поскорее очутиться дома, в своей родной среде, в лоне семьи, которая любила его, защищала и возвращала потерянные силы. Там его ждали люди, которые обладали драгоценным богатством: прочными неоспоримыми убеждениями, которые каждый проверил собственными надеждами и теперь черпал в них спокойствие и мужество. Но странной волею судьбы именно Амос должен был подвергнуть их сомнению, размышлять над ними, порой пропуская через горнило своего недоверия даже самое очевидное. Это утомляло и расстраивало его, по сути являясь насилием над импульсивной природой подростка.

С другой стороны, Амос пока не был знаком с трудами Сенеки, не читал его «О счастливой жизни» и, следовательно, не знал, что «люди предпочитают верить другим, нежели выносить собственные суждения». По прошествии многих лет, прочитав этот отрывок, он поймет, что переживания тех дней, его беспокойство и плохое самочувствие стали фундаментом, на котором впоследствии выросло здание его жизни, и лишь это было основой той силы характера, которую он продемонстрировал впоследствии, одолевая тяжелые жизненные испытания.

Тем временем Амос буквально считал дни, отделявшие его от конца учебного года. Результаты его не волновали – он понимал, что ничего хорошего ждать не приходится. Ничего не поделаешь, придется догонять упущенный материал во время летних каникул, но зато вскоре все изменится, и еще как.

И вот наконец настал июнь, учеба закончилась. Амос провалился по математике. Это была его первая школьная неудача, но дома никто не стал делать из этого трагедию. Со свойственной им практичностью родители сразу же позаботились о том, чтобы мальчик дополнительно занимался летом, готовясь к пересдаче экзаменов, дабы в новой школе у него не возникло особых проблем в грядущем учебном году.

Прежде всего, предстояло найти человека, который позанимался бы с Амосом. Как-то утром синьора Барди привела в дом девушку и представила ее сыну, объяснив, что та будет помогать ему в учебе на протяжении всего года и с этого дня им предстоит вместе пройти весь упущенный им курс математики. Манола жила в одной с ними деревне, это была милая, хорошо воспитанная девушка, но с довольно твердым характером; она училась в университете и посещала магистратуру во Флоренции, где ей вскоре предстояло защищать диплом.

Они начали заниматься сразу, не откладывая в долгий ящик, в кабинете дома Барди. Лето было в разгаре, в окна влетали дуновения жаркого воздуха, сладкий аромат злаков, щебет птиц, далекий шум сельскохозяйственной техники и – время от времени – голоса людей, работающих в поле. Эта нежная атмосфера частенько отвлекала Амоса от главного дела. Время бежало стремительно и приятно, а по окончании двухчасовых занятий он выбегал к своим друзьям, седлал велосипед и долго катался по пыльным деревенским дорогам, возвращаясь домой перепачканным в грязи и потным. «Посмотри, во что ты превратился! – кричала ему бабушка. – Грязный, как насест в курятнике!» Но он даже не слышал ее, полной грудью вдыхая запах мокрой пыли, идущий с площади перед домом, которую его отец только что закончил поливать. Потом бежал прямиком на кухню – там женщины суетились, готовя ужин.

Амос ни секунды не стоял на месте, и бабушки с дедушками всерьез беспокоились за его здоровье. «Ты так вспотел – смотри не подхвати воспаление легких! Да посиди же спокойно хоть минуточку! Посмотри, как хорошо себя ведет твой брат!»

И в самом деле, его братик, которого родственники прозвали Священный Покой, чтобы подчеркнуть вопиющую разницу в характерах, существующую между ним и ураганом-Амосом, сидел себе спокойненько за столом, склонившись над тетрадкой, с карандашом и ластиком в руках. Чтобы зазвать Амоса за стол, приходилось кричать ему по несколько раз кряду. Альберто имел склонность к учебе и делал большие успехи в школе. С этой точки зрения он был настоящей гордостью своей семьи. Альберто был замкнутым мальчиком, тихим, щепетильным до педантизма, но тем не менее ему удавалось отлично ладить с таким непохожим на него старшим братом, импульсивным, горячим, открытым, вечно готовым к спорам и пререканиям. Даже во время ужина Альберто молча сидел над своей тарелкой и ел чрезвычайно медленно, потому что всякая еда была слишком горячей для него: когда все переходили к десерту, он обычно лишь доедал первое. После ужина он частенько засыпал перед телевизором, и отцу приходилось на руках относить его в постель. Что же до Амоса, он вечерами вообще не хотел спать, и уложить его в кровать невозможно было ни уговорами, ни посулами.

В августе семейство Барди в полном составе отправилось на море. В тот год все были приятно взволнованы: синьора Барди купила прекрасную квартирку, и теперь им предстояло впервые провести в ней каникулы. Синьора Барди, не скрывая гордости, поведала вернувшемуся из колледжа сыну, что потратила на эту квартиру целых десять миллионов лир – все сбережения, которые ей удалось скопить за долгие годы тяжелого труда и лишений. Но она не сомневалась, что это правильная инвестиция, и потому была совершенно довольна.

Амосу нужно было много заниматься, чтобы не завалить пересдачу экзаменов в сентябре, поэтому учительница по математике каждое утро ждала его на пляже. Звали ее Эуджения, она была старой девой и жила вместе с сестрой, у которой было двое детей, одного возраста с Амосом и Альберто, и вдобавок – весьма необычный супруг: благородного происхождения, и при этом умный и симпатичный. По крайней мере, именно так его описали Амосу, который в скором времени получил возможность убедиться в справедливости этих слов. Синьор Делла Роббья вскоре заменил свояченицу и с пылом и рвением стал посвящать свое свободное время тому, чтобы познакомить Амоса с основами евклидовой геометрии. Ему удалось пробудить в мальчике настоящую страсть к занятиям, которые, поскольку происходили на пляже, превращались в своего рода игру. Когда синьор Делла Роббья замечал, что мальчик немного устал, он прерывал занятия и принимался учить его играть в шахматы. В университетские времена он выиграл региональный чемпионат и теперь заразил своей страстью нового ученика, успехи которого росли с каждым днем. Амос с наслаждением чередовал эту увлекательную игру с изучением геометрических фигур, которые учитель чертил для него на чистом пляжном песке.

Амос испытывал по отношению к своему новому наставнику безграничное восхищение и закрывал глаза даже на его самолюбование, свойственное успешным людям, к которым окружающие относятся с симпатией и доверием – впрочем, не слишком глубоко вникая в причины их успеха.

Амос слушал его с раскрытым ртом, а тот с блеском выигрывал в дискуссиях и спорах на любую тему; мальчик старался запомнить как можно больше, ему очень хотелось понравиться учителю, поэтому он вовсю демонстрировал усердие, живость и любознательность. Делла Роббья отличался и недюжинной физической силой: он отлично плавал, с юности занимался восточными боевыми искусствами, – словом, был тем человеком, к которому можно смело применить выражение «в здоровом теле – здоровый дух». Соревновательный дух в его ученике рос на глазах, перечеркивая даже усталость от занятий, которым он отдавался с максимальным рвением, чтобы не разочаровать учителя и не ударить лицом в грязь во время пересдачи.

С каникул Амос вернулся другим человеком: в его лексиконе появились новые слова, латинские выражения, которые он, правда, произносил не всегда к месту, остренькие выраженьица в адрес присутствующих и отсутствующих близких; а также он обрел непоколебимую самоуверенность, которая, возможно, и делала его не слишком симпатичным, но зато помогала выйти из той прострации, что окутывала его долгое время перед этим. Но главное – он отлично подготовился к экзаменам и сдал их просто блестяще, к радости родных и гордости учителя, который принял предложение семейства Барди приехать к ним ненадолго в деревню вместе с детьми, Джонато и Франческо-Марией, а также женой Джузеппиной, после долгих лет брака обожавшей мужа так, словно он все еще был ее женихом.

Делла Роббья приехали в четверг вечером, быстро разобрали чемоданы в предназначенных им комнатах, освежились и спустились к праздничному ужину в честь успешной сдачи Амосом экзаменов и его окончательного расставания с колледжем. По этому случаю синьор Барди распечатал несколько бутылок лучшего вина, которое гости нахваливали весь вечер, доставляя несказанное удовольствие гордому хозяину дома – ведь он занимался им лично. Детям тоже разрешили выпить пару глотков, и к концу ужина за столом воцарилась благостная атмосфера, где каждый радовался жизни, позабыв обо всех своих тревогах.

На следующее утро дети спали допоздна, и никто из них не завтракал. После обеда синьор Делла Роббья предложил всем сыграть партию в шахматы; на столах были разложены шахматные доски, расставлены фигуры, и вскоре начался настоящий маленький турнир.

На закате дети спросили, можно ли им сходить в поместье на конюшню, посмотреть лошадей Амоса, и им разрешили. Они отправились туда самым причудливым и коротким путем, в обход провинциальной дороги. Остановившись у подножия склона, они увидели наверху пасущуюся Стеллу, привязанную длинной веревкой. Несколькими месяцами ранее эта замечательная кобылка произвела на свет симпатичного вороного жеребенка, которого назвали Молнией. Он пасся рядышком.

Амосу не терпелось поскорее продемонстрировать друзьям свою смелость и ловкость в обхождении с лошадьми. Он решительно приблизился к Стелле, взялся за веревку и пробежался по ней пальцами до самого воткнутого в землю колышка, к которому она была привязана. Затем он с усилием отвязал ее и вернулся к ребятам, ждавшим чуть поодаль. Стелла послушно шла за ним, периодически останавливаясь, чтобы пощипать последние за этот день пучки травы. Жеребенок бежал за ней, радостно подпрыгивая, опьяненный внезапной свободой. Они пошли по дороге, ведущей через все поместье, и постепенно добрались до домов. Стелла охотно следовала за ними, а жеребенок остался пастись на одном из полей, словно не был уверен, так ли уж обязательно ему нужно идти за мамой или можно остаться в этом раю. Внезапно он решил перебежать дорогу, и тут из-за угла на огромной скорости вылетел автомобиль. Тормозить было бесполезно. На глазах у всех машина сбила Молнию, и его задняя нога оказалась под колесами.

Когда жеребенок с трудом поднялся, все сразу увидели, что нога сломана. А поскольку сломанные кости у лошадей практически не срастаются, судьба бедняжки была предрешена.

Рыдая, Амос вместе с остальными ребятами кинулся звать на помощь. Скоро подошли его родители. Они прежде всего позаботились о том, чтобы отправить детей домой, а потом вызвали грузовик, который должен был отвезти несчастное животное на бойню, где спустя несколько часов выстрел из пистолета прекратил его страдания навсегда.

Вечером за трапезой Амос не мог сдержать слезы, и пока они капали в его тарелку с пастой, он поражался тому, с каким равнодушием отнеслись окружающие к его потере. Его жеребенка больше нет, а никто и думать об этом не желает.

Спустя несколько дней Амос вместе с братом и вызвавшейся в провожатые маминой подругой поехали в Ливорно, в консерваторию Масканьи, чтобы записаться в класс фортепиано. Брат же решил учиться игре на скрипке. Оба должны были пройти конкурсное прослушивание, потому как желающих попасть в консерваторию оказалось шестьсот десять человек, а это было слишком для подобного заведения. После прослушивания Амос оказался первым в списке; Альберто тоже не упал лицом в грязь – он шел девятым, и вскоре с усердием и рвением приступил к учебе, невероятно гордясь своей новенькой скрипкой китайского производства. Что до Амоса, он неожиданно стал проявлять рассеянность и мало интереса; к тому же метод Брайля создавал объективные трудности для него самого и для его учителя, который, будучи уверенным в таланте своего ученика, пытался вытянуть из него блестящие результаты.

В начале учебного года перед Амосом встали две важные задачи: учеба в средней школе в Понтедере и уроки музыки в Ливорно, куда мама провожала их с братом два раза в неделю. Будучи ленивым от природы, парень всякий раз вынужден был учить сольфеджио прямо в машине по дороге в консерваторию, под строгим и изумленным взглядом Альберто, который не одобрял такое преступное отношение к предмету и сам всегда знал все назубок.

XV

В новой школе Амоса царила атмосфера, разительно отличавшаяся от той, что была в колледже в Болонье: никто ни слова не говорил ни о политике, ни о независимости от родителей, ни о наркотиках; здесь все больше беседовали о спорте, каникулах, проблемах, связанных с учебой. Частенько в секретных разговорах обсуждали учителей и придумывали, как избежать опросов или прогулять школу без последствий. Амосу все это казалось младенчески наивным, и ему не сразу удалось вписаться в коллектив, несмотря на искреннюю симпатию, которую с первого дня проявляли к нему одноклассники.

Вот так, в городке под названием Понтедера, известном тем, что там делают скутеры «Пьяджио», Амос стал учиться во втором классе средней школы, впервые не покидая лона семьи, как все нормальные дети. И хотя сперва ему казалось немного забавным уезжать из дома с корзинкой для съестного и мелочью в кармане на горячий шоколад, он быстро привык и не замедлил похоронить все скверные воспоминания о той жизни, что, подвергая его испытаниям, заставила повзрослеть раньше времени, пока он отчаянно искал тепла, истинных ценностей и прочих простых вещей, свойственных его возрасту и воспитанию.

Учителя сразу почувствовали к Амосу расположение и прилагали максимум усилий, чтобы помочь ему побыстрее освоиться. Его соседом по парте был первый ученик в классе, который, благодаря своим рвению и усердию, ставшим притчей во языцех, считал нового друга чуть ли не дополнительным предметом для изучения, понимая, что ему не зря доверили Амоса. Амос, в свою очередь, делал все, чтобы лучше адаптироваться; он видел это своей основной целью, достижение которой обеспечит ему уважение и хорошее отношение преподавателей, что для него было крайне важно.

Так что мальчишки практически все время проводили вместе – и на переменках, и на занятиях физкультурой или музыкой, и на уроках рисования, во время которых Амос лепил что-нибудь из глины или пластилина. Когда им приходилось делать уроки в школе, Пьетро рылся в словарях и для друга, но никогда не давал ему списать свой перевод из опасения быть разоблаченным и наказанным.

Позади них сидели двое резвых и предприимчивых ребят, которым удалось быстро завоевать симпатию и восхищение Амоса. Одного звали Раффаэле, другого – Эудженио. Последний особенно пришелся новичку по душе: он счел его человеком общительным и без предрассудков, похожим на него самого характером и образом жизни, вечно готовым шутить и не лишенным определенной хитрости, которая нравилась Амосу; к тому же ему не сиделось на месте, и он постоянно тащил друзей на свежий воздух.

За весьма короткий срок Амос настолько привык к школе, что уже чувствовал себя там как дома. Учитель музыки буквально обожал его и старался не отпускать от себя, частенько избавляя мальчика от необходимости посещать другие уроки, чему тот был несказанно рад. Профессор Капони даже написал для него песню, которую Амос исполнил на новогоднем празднике, устроенном директором. Там же Амос поразил всю школьную братию, спев арию Радамеса из «Аиды» Верди под фортепианный аккомпанемент самого профессора Капони, который был чрезвычайно горд своим учеником: выступление Амоса перед директором и всем преподавательским составом оказалось настолько удивительным, что профессор не находил себе места от счастья.

В конце выступления Амоса плотным кольцом окружили сверстники; множество рук пожимали его руку, обнимали за плечи или дергали за пиджак, а Эудженио, стоявший рядышком, тем временем пользовался удобным случаем, чтобы завязать знакомство с самыми хорошенькими девчонками, которые, распихивая всех, подходили поближе.

Спустя несколько дней учебный год закончился, и Амос был переведен в следующий класс с хорошими оценками. Благодаря занятиям с добрым другом Делла Роббья, по математике он тоже добился неплохих результатов.

Начавшиеся вслед за этим каникулы стали одними из тех, что не забываются никогда, но не из-за каких-либо ярких событий, а скорее из-за их полного отсутствия, что для Амоса было весьма необычным опытом.

Отец затеял в доме очередной ремонт и переоборудовал помещение, в котором хранились сельскохозяйственные инструменты, под кабинет для старшего сына. Разделив огромный ангар на несколько частей, он устроил в одном углу котельную центрального отопления, в другом – гладильную, в третьем – чулан, а в четвертом – как раз комнату для Амоса. В ней было большое окно, которое выходило в сад, на беседку, оплетенную прекрасным вьюнком. Уже в августе ветви вьюнка начинали так благоухать, что приманивали птиц, которые частенько садились на подоконник, склевывали какую-нибудь крошку и улетали прочь, радостно щебеча.

Амос обожал свое новое убежище. Там он усаживался за пианино, наигрывал что-нибудь, а потом принимался вслушиваться в звуки деревни за окном, долетавшие до его ушей нежной мелодией волшебной симфонии. Порой он настолько погружался в магию прекрасных звуков природы, что собственные аккорды начинали раздражать его – они словно разрушали эти чары.

В этой комнате, куда тень от беседки приносила приятную прохладу, Амос проводил много времени. Там он читал книжки, иногда пописывал что-то, играл на пианино, слушал диски и просто ходил взад-вперед со сцепленными за спиной руками, когда мелодия настолько захватывала его, что он терял чувство реальности.

Периодически к нему захаживали друзья. Чаще всего – Эудженио, которому невероятно нравилось тренироваться на полупустых деревенских дорогах, и он тащил за собой Амоса. По правде говоря, тому были не слишком по душе спортивные забавы друга, то и дело доводившие его до крайнего утомления. Амосу были дороги те часы, которые они проводили вдвоем в его кабинете. Эудженио очень любил читать и с удовольствием делал это вслух: рассказы, стихи, краткие биографии знаменитых людей. Кроме того, он с удовольствием обнаружил некоторые запретные книжки – в этих случаях Амос запирал дверь, а Эудженио, читая, понижал голос.

В августе семейство Барди вновь отправилось на море, в свою недавно купленную квартирку, которая приносила всем невероятную радость. Эта квартира, находившаяся на последнем, третьем этаже нового здания, примерно в трехстах метрах от моря, в одном из переулков виа Дель Секко в Лидо Ди Камайоре, была достаточно просторной: у мальчиков была собственная комната с террасой и видом на море; в родительской спальне тоже была терраска, выходившая на юг; еще там были большая столовая, кухонька и ванная. Словом, это была роскошь, о которой еще несколько лет назад Барди и мечтать не могли.

Их бизнес расцвел пышным цветом, благодаря как невиданному экономическому подъему тех лет, так и заслуживающему восхищения духу жертвенности, который объединял супругов Барди, бок о бок работавших без устали от рассвета до заката. Синьор Барди слыл человеком осторожным, прозорливым и компетентным, клиенты и коллеги уважали его, а его жена была женщиной смелой и волевой, одаренной мощной деловой хваткой, необычайной общительностью и даром убеждения. За несколько лет они вместе преобразовали маленькую механическую мастерскую бедного Альчиде в настоящий коммерческий центр, где можно было купить или починить абсолютно любой сельскохозяйственный инвентарь. Теперь они могли позволить себе проводить в своей новой квартирке на море весь август, наслаждаясь общением с детьми, которые, будучи уже подростками, дарили родителям последние ощущения целостности семьи, перед тем как вылететь из гнезда.

Амос стал снова играть в шахматы со своим учителем и другими ребятами с пляжа, которые тоже подхватили шахматный вирус. В качестве разминки он нырял вместе с сыновьями Делла Роббья и доплывал с ними до буйков; вылезая из воды, он принимал прохладный душ, чтобы смыть с себя морскую соль.

Изо дня в день он чувствовал, как его тело наполняется силой – силой, которая дарила ему уверенность и даже пробуждала в нем нарциссизм, заставляя все чаще мериться силами с другими ребятами и порой глупо рисковать жизнью, словно это могло придать ей больший смысл.

Однажды днем он встретился на пляже с детьми Делла Роббья, которые вместе с остальными мальчишками любовались на море, штормившее уже три дня. Волны докатывались почти до первой линии солнцезащитных зонтиков. Амосу немедленно захотелось прыгнуть в воду и поплавать в волнах. Он подал эту идею ребятам, и, немного поколебавшись, сыновья Делла Роббья приняли его вызов; все остальные отказались. Трое мальчиков стали заходить в море, прыгая в волнах, а потом, когда вода дошла им до груди, с трудом поплыли. Вдруг Амос услышал, как старший из братьев зовет его, крича во все горло, что младшему нужна помощь… Наверное, мальчика понесло течением; он не чувствовал дна под ногами и в отчаянии барахтался. Ему никак не удавалось ни вернуться на берег, ни доплыть до своих друзей. Амос поплыл так быстро, как только мог, а когда добрался до мальчугана, рука младшего Делла Роббья судорожно вцепилась ему в плечо. Амос ушел под воду, но тут же вынырнул. Он устремился в сторону берега, то и дело ища ногами дно, но тщетно. Силы его постепенно таяли, но при этом им практически не удавалось сдвинуться с места. Амоса охватила паника, и он услышал, как кто-то из его друзей кричит: «На помощь!» Тогда он попытался успокоиться, остановился, стараясь только держать голову над водой, а потом окликнул самого старшего из компании, слывшего прекрасным пловцом. Тот сказал ему, что спасатель уже спускает на воду катамаран. Амос ощутил смущение и стыд и в последней отчаянной попытке добраться до берега стал нащупывать ногами дно, и спустя десять секунд все-таки чудом нашел его; тогда он уцепился за песок пальцами ног и поднялся. От радости на глазах у него выступили слезы. Он повернулся, чтобы окликнуть остальных – теперь и они были в безопасности; возможно, течение вытолкнуло их из водоворота, и они спаслись.

Этот случай заставил Амоса чуть больше уважать море; кроме того, в нем наконец пустила корни определенная осторожность, появившаяся на фоне его взрывного и гордого характера, который вечно толкал его на рискованные поступки, совершая которые он хотел лишний раз проверить свои силы, пусть даже порой приходилось выглядеть при этом самонадеянным нарциссом. Амос не выносил, что окружающие постоянно волновались за него и пытались защитить, как защищают слабых; он не мог смириться с мыслью, что еще столько людей не считают его нормальным и притворяются по отношению к нему заботливыми альтруистами, только чтобы потешить самих себя и заслужить одобрение близких. Он чувствовал в себе силы вести себя точно так же, как и его сверстники, он не хотел поблажек и был готов на все, чтобы завоевать право быть наравне со всеми остальными, без каких-либо исключений. «Осторожно, это слишком опасно для тебя, погоди-ка, я тебе сейчас помогу» – эти слова вселяли в него ужас и буквально высекали слезы у него из глаз. В таких случаях он окончательно терял чувство осторожности, и риск становился его единственным спасением. Тогда он назло всем с головой окунался в то, что ему так рьяно пытались отсоветовать. Именно поэтому его так привлекали лошади, бушующее море, головокружительный спуск с горы на велосипеде, оружие и все то, что являлось своеобразным вызовом слепоте, которая вполне устраивала его до тех пор, пока окружающие не начинали жалеть его.

«Не следует подавать милостыню тому, кто ее не просит, – порой думал Амос в ярости и отчаянии. – Почему бы им не следить за собой, а то они собираются на верховую прогулку вместе со мной, а через десять метров сваливаются с лошади, идут со мной купаться, а потом начинают бояться и возвращаются на берег – под предлогом, что делают это ради меня, а все кругом их поддерживают и сочувствуют мне».

Так говорил Амос своим самым близким друзьям. Потом он замыкался в себе и бессознательно воспитывал в себе невероятную силу воли, которая и позволяла ему смело окунаться во все предприятия, ведь он был убежден, что, делая что-то лучше всех, он добьется, чтобы его считали таким же, как все остальные. Эта жажда знаний, жажда самоусовершенствования со временем укрепила его во мнении, что нет худа без добра; тем временем оптимизм становился одной из главных черт его натуры, и это был осознанный процесс, происходивший день ото дня, по мере преодоления разнообразных препятствий и достижения очередных целей.

Годы отрочества, которые он проживал с такой интенсивностью, убедили Амоса в том, что жизнь – таинственный путь, полная очарования дорога, вдоль которой встречаешь разные идеи, прикипаешь к ним сердцем, они смешиваются друг с другом и тонут в море жизненного опыта, из которого, в свою очередь, рождаются новые идеи, создающие новый опыт, и так далее. Спустя год человек становится иным, непохожим на того, кем был за год до этого, порой совершенно неузнаваемым, потому что каждый, даже самый незначительный эпизод влиял на него и приводил к изменениям. Следовательно, мы есть не что иное, как совокупность нашего опыта и знаний.

Амос оставил далеко позади период учебы в колледже и с тех пор очень изменился. Ничто из прошлого опыта не прошло для него даром; он словно архивировал собственное прошлое, но лишь после того, как привел его в полный порядок с тщательностью человека, который хочет, чтобы даже самая малость не затерялась и могла стать полезной в будущем.