Текст книги "Заговор теней"

Автор книги: Андре Олдмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Пролог

Выдержки из трактата «Образ мира, или Описание стран, земель и народов, исполненное доном Сантидио Эсанди во время его путешествий, равно как и сведения, почерпнутые в древних летописях и современных трудах иных авторов» (Раздел XXVI. Вендия).

«…Сей обширный край являет собой южную оконечность Гирканского материка в срединной его части, на восход от земель Зембабве через Вендийское море. Со стороны северных ветров он окружен огромным горным хребтом Гимелии, где леса столь высоки, что, как утверждают некоторые, достигают вершинами неба. Вендия вдается в Южный океан полуостровом, рассеченным посредине с запада глубоким заливом, именуемым Боденским. По сухопутью сия земля граничит на закат с Иранистаном, а на восход – с Уттаром. Знатнейшие города ее: на севере – Пешкаури и Раджапура, на побережье – Бодей, Марата и Уттакалъта, в глубинной части, Айодхъя, Пушкара, Наладна, Варата, именуемая также Город Слона.

Хотя Вендия и считается единой державой, подобно странам Запада, таким как Аквилония, Зингара или Аргос, сие не совсем верно. Айодхью часто полагают столицей Вендии, но, хотя тамошний государь именуется Мехараджубом, что значит Верховный правитель (государыня же, буде таковая окажется на престоле, именуется Деви), многие князья, сидящие в своих вотчинах, не есть вассалы Мехараджуба, а часто полагают себя независимыми властителями, хотя иные и платят дань Айодхъи. Их именуют раджубами, что значит „король“. Раджубы стоят во главе своих племен, забравших гордыню именоваться народами, и некоторые велят своим подданным величать себя Мехараджубом, оспаривая первенство у королей Айодхъи,

Нет города или земли в Вендии, которые именовались бы одинаково на разных языках народов, ее населяющих, и если из Бодея вы поплывете в Уттакалъту, то с изумлением прознаете, прибыв в сей порт, что тамошние жители называют его Пурушоттамакшетра, Водей же они зовут не иначе, как Сурпарака.

Помимо многочисленных княжеств есть в Вендии вольные портовые города Бодей и Марата, живущие своими законами.

Земли Вендии, в которых обитает множество народов, различных как языком, так и внешним видом, не знают времен года. Исключительно по тени можно решить, зима там или лето: летом тень падает на юг, а зимой на север. Одну половину года идут там почти беспрерывные дожди, другую же царит жара, так что джунгли окутываются паром, подобным дыму пожарищ. Деревья там не сбрасывают листву и растут густо промеж болот и по берегам рек.

<…>

Что касаемо писаных законов, они разнятся во многих княжествах, и всякий раджуб или наместник-наиб полагает своим долгом обременять подданных многочисленными установлениями, зачастую нелепыми и, на взгляд человека Запада, трудноисполнимыми. Сии капитулярии зиждутся на обычаях вековой давности, хранимых жрецами и исполняемых народом с покорностью и тщанием.

Во многих землях Вендии сохранился древний обычай разделять людей на касты, к коим относятся брахманы – вендийские жрецы, кшатрии – воины и аристократы, вайшьи – земледельцы и торговцы и шудры – бесправное сословие, обязанное обслуживать остальных. Среди последних есть несчастные, именуемые анупрами, одно прикосновение к коим считается тягчайшим преступлением.

Браки в Вендии совершаются по большей части моногамные, но некоторые раджубы берут себе по три и больше жен, число же наложниц не ограничивается никакими законами. Как сказывают, в некоторых местах сохранился изуверский обычай сжигать жен заживо вместе с мужьями после кончины оных.

О богах вендийские жрецы говорят темно и путанно, а их священные книги – шастры – полны неясностей и двусмысленностей. Верховным богом вендийцы почитают Индру, обитающего на золотой горе в центре Вселенной. Известно, что Всеблагой Митра, коего почитают в цивилизованных странах Запада, именуется в разных землях по-разному, и обитатели ашрамов подтверждали нам, что Индра – суть Податель Жизни. Однако в иных местах слышали мы, будто бы Митра всего лишь один из множества богов в свите Индры. Cue, несомненно, говорит о ложности учения, как и утверждение некоторых сутр о верховенстве в Небесных Чертогах некоего Нараяны, сущность коего затуманена иносказаниями и неудобочитаемыми притчами.

Из злобных богов отметим Хали, Богиню Смерти, и Великого Нага, тождественного, по нашему разумению, Сету, Змею Вечной Ночи.

<…>

Издавна путешественники трактуют о многочисленных чудесах и диковинах Вендии. Однако следует различать беспочвенные вымыслы и достоверные факты, подтверждаемые непосредственными наблюдениями. На невольничьем рынке Уттакалъты нам довелось видеть людей с головами, подобными собачьим, – их отлавливают в джунглях Внутренней Вендии и используют в качестве сторожей и охранников. В одном из ашрамов Пушкары показывают гаруду – птицу с головой женщины. Сия тварь невелика размером и вид имеет несчастный. Карлики-якши с вывернутыми назад ступнями и выпученными глазами, смотрящими в разные стороны, встречаются на рынках, где покупают наконечники для стрел и лезвия к своим ножам, что же до слухов о том, будто бы якши стерегут в лесах клады и пожирают молодых женщин, то это, скорее всего, досужие вымыслы.

К последним можно смело отнести также басни о людях, насыщающихся одним лишь запахом пищи, о безголовых созданиях, у которых глаза будто бы находятся в желудке, и существах, спасающихся от солнечного жара в тени огромной ступни своей единственной конечности.

Среди рассказов, не нашедших достоверного подтверждения, отметим слухи о грифонах – чудовищных птицах с орлиным клювом и телом льва, обитающих будто бы на вершинах Гимелии, а также легенды о кальпаврикше – пожелайдереве, способном выполнить любую прихоть сорвавшего с него Золотой Плод…

Писано в год осъмой Регентства

на борту судна „Счастливая вдова“

по пути, из Уттакалъты в Водей»

ГЛАВА 1
Грот. Напиток Сомы

Синеватая чернь небесного купола была усеяна серебряными блестками спокойно горящих звезд. Сокрушитель Препятствий еще почивал в своей млечной постели, чтобы с первым лучом пуститься в ежеутренний пляс и смести хоботом с хрустальной тверди ночные светила, давая путь сияющей колеснице Индры.

В густых темных ветвях таились обезьяны – спали. Лишь мохнатые стражи четверорукого племени бодрствовали, готовые криками предупредить сотоварищей об опасности. Их блестящие в лунном свете глаза внимательно следили за тремя всадниками, поднимавшимися шагом вдоль кромки обрыва, под которым лазурной лентой поблескивали воды реки.

Первым ехал крепкий мужчина в островерхом шлеме, с колчаном, обтянутым шкурой пантеры, у правого бедра и маленьким луком и кривой саблей – у левого. Из-под длиннополой одежды виднелись красные сапоги с загнутыми носами, крепко вставленные в серебряные стремена. В левой руке воин сжимал копье, украшенное кисточкой из конских волос возле наконечника.

За ним следовала всадница – юная девушка, одетая в шитое золотом сари, с легкой накидкой поверх волнистых черных волос. Отряд замыкал вельможа в богатом платье, чалме из радужной ткани, заколотой зеленой брошью, вооруженный ятаганом в ножнах из змеиной кожи. К его широкому алому кушаку прикреплена была небольшая коробочка резной слоновой кости.

Ехали молча. Великолепные вендийские кони с длинными шеями и маленькими головами чутко поводили ушами, осторожно ступая по каменистой тропинке. Тонко позванивали сбруи да похрустывал щебень под копытами. За сплошной стеной джунглей, тянувшихся по правую руку от всадников, царила тишина – ни крика птицы, ни шороха зверя. Обезьяньи стражи следили безмолвно, словно знали, что люди в сей предрассветный час пришли в эти места не для охоты.

Тропинка свернула от обрыва и повела вправо. Теперь по обе стороны всадников обступал лес. Полусгнившие стволы местами лежали поперек тропинки, а лианы перекидывались над головами, словно веревочные мосты над ущельем. Жесткая трава росла среди мелких камней, по всему было видно, что этот путь совсем не торный и пользуются им редко.

Чем дальше, тем плотнее смыкались кроны деревьев, и вскоре всадники оказались в живом тоннеле, где царил полумрак, наполненный душными испарениями южного леса. Воин, ехавший впереди, засветил фонарь, его желтый свет заплясал на стволах и кустах, не в силах пробиться далее пяти шагов. Кони теперь шли бок о бок, благо тропа расширилась.

Но вот впереди сквозь черноту пробились неясные отблески, слившиеся вскоре в сияющую радугу – словно самоцветная арка ждала путников в конце тоннеля. Под нею вспыхнула белая горошина, разливающая свет по всей дуге, взбухла и превратилась в яркий огонь, пылающий посреди небольшого грота.

Всадники выехали на поляну и остановились, изумленные этим зрелищем.

Костер пылал, пожирая сухие сучья, но его пламя было не желтым, а ослепительно-белым, к потолку грота взлетали снопы сверкающих искр, разбиваясь с сухим треском о каменные своды. Над костром на медной треноге висел котел, а возле него, подняв руки, стояла седоволосая женщина.

Воин наклонил копье и положил правую ладонь на изукрашенный самоцветами эфес сабли. Человек в богатой одежде выехал вперед и молча застыл, ожидая, пока хозяйка поляны к ним обернется. Но та заговорила, стоя спиной к всадникам, словно не в силах оторвать взгляда от булькающего содержимого своего котла.

– Приветствую тебя, тысячник Кашьяна, да будут остры твои стрелы и победоносны воины, и тебя приветствую, луноликая Астрель, да не усохнет твоя кожа и будут блестеть губы, пока то угодно милостивой Лакшми, и тебя, вазам Вегаван…

– Обернись к нам лицом, Вичитравирья! – грозно приказал тысячник. – Как смеешь ты, дикая женщина, вести речи, не глядя на посланцев раджуба Гадхары?! Преклони колени…

– Я буду говорить! – властно прервал Кашьяну тот, кого назвали вазамом. – Здесь владения Вичитравирьи, а мы ее гости. Если жрице Сомы угодно не обращать к нам лица, на то, видно, есть свои причины. Скажи, женщина, принес ли якша Тримрапарттирапутаха… О Индра всемилостивый, никогда не научусь выговаривать их имена! Воистину, чем мельче создание, тем более пышным титулом он себя наделяет… Короче, принес ли тебе карлик мое послание? Готова ли ты выполнить мое желание?

– Тримрапарттирапутахасуптантрапеша принес послание, вазам, и я готова исполнить твое желание в эту ночь, когда Сома являет с небес свой полный лик.

Голос жрицы был скрипучим, как половицы старого сельского дома.

– Какую плату ожидаешь ты от меня? – спросил вельможа.

– Я приду за наградой, если мое зелье поможет тебе осуществить задуманное, о мудрейший. Тогда ты не откажешь подарить мне то, что я у тебя попрошу.

Вазам нервно дернул головой и через силу рассмеялся.

– Ну нет, лукавая женщина! Ты забыла, что по долгу службы я читаю множество шастр, а посему знаю историю о чародее, поставившем своему заказчику подобное условие. Он явился во дворец и потребовал отдать ему в уплату сына, рожденного в отсутствие того человека. Что если ты собираешься выкинуть нечто подобное?

Вичитравирья обернулась. Ее лицо под шапкой седых волос было желтым и сморщенным, словно сушеная груша, и только глаза, огромные и бездонные, как два лесных озера, жили на этом лице, заставляя забыть о немощи и уродстве старости. Жрица пристально глянула на вазама, и тот невольно натянул повод, боясь, что конь испугается лесной обитательницы и шарахнется в сторону.

– У тебя нет жены, Вегаван, и не может быть сына. Во всяком случае, пока. Что же касается лукавых проделок… Ведь тебя прислал не раджуб Гадхары, ты пришел по своей воле, с темной мыслью и нахмуренным челом…

Астрель при этих словах тоненько вскрикнула, а Кашьяна что-то угрожающе пробормотал и двинул коня вперед, целя в хозяйку грота наконечником копья. Конь хрипел и норовил пойти в сторону, но тысячник вел его твердой рукой и осадил, когда острие коснулось морщинистой шеи женщины. Та даже не пошевелилась.

– Твой воин усерден, вазам, – сказала она, – но не слишком умен. Что толку убить старуху? И затем ли проделали вы столь долгий путь? Я не собираюсь предавать тебя, первый советник, и в доказательство покажу то, что ведомо пока лишь мне одной. Подойди.

Вегаван, недолго поразмышляв, спешился и, приказав тысячнику вернуться к Астрель, приблизился к котлу.

Зеленоватая поверхность варева кипели частыми пузырями. Пахло травами, болотной тиной, жасмином, змеиным ядом, молодой женщиной, козьим молоком, подгоревшим мясом и еще чем-то приторно-сладким – это необычное сочетание запахов дурманило голову почище крепкого вина. Вичитравирья сняла с шеи висевший на волосяном шнурке предмет, похожий на большой желтый зуб, и бросила его в котел. Жидкость вздулась огромным пузырем, который застыл, словно превратившись в зеленое стекло, и в его мутных глубинах заворочались неясные тени.

Постепенно внутри пузыря родился розовый свет, а потом, словно видимая сквозь стенку бутылки, предстала картина: каменистая площадка, посреди которой росла одинокая пальма. На опушке близкого леса темнело какое-то строение, а возле дерева стоял высокий темноволосый человек в одежде чужеземца.

– Ты знаешь это место? – спросила жрица негромко.

– Да, – отвечал вазам, напряженно вглядываясь в изображение, – но кто этот человек? По платью я бы счел его афгулом, внешностью же он больше похож на северянина… А где же Страж?

– Догадываешься, зачем пришел млеччх? – снова спросила Вичитравирья.

– Неужели… – голос Вегавана дрогнул. – Тогда ему не уйти из сада Нандана.

– Сад Нандана – на Золотой Горе, – задумчиво проговорила жрица, – здесь же лишь семя, упавшее на землю и взошедшее бледной тенью волшебных растений Индры. А посему, я смогу помочь млеччху. Конечно, если мой план сработает. Тогда он явится в Город Слона и принесет туда то, зачем пришел. Ты заберешь у него плод (как – твое дело) и отдашь мне в уплату за то, что я помогу осуществиться твоим планам, до которых, поверь, мне вовсе нет дела.

– Я хочу говорить с Астрель, – твердо сказал вельможа.

– Воля вазама советоваться с кем угодно, даже с женщиной. Пусть подойдет.

Астрель долго вглядывалась в застывшую под выгнутой поверхностью пузыря картину, слушая тихий шепот Вегавана. Потом обратилась к жрице:

– Значит, ты можешь нарушить заклятие кальпаврикши?

– Его может нарушить лишь тот, кто не знает законов варны и не ведает, что, совершая наихудшее преступление, обретает свободу.

Ответ хозяйки грота прозвучал туманно, а дальнейших разъяснений не последовало.

Мужчина и девушка отошли в сторону и коротко посовещались. Вскоре вазам снова приблизился к костру и торжевтвенно объявил:

– Мы согласны на твое условие, жрица Бога Луны! Наполни же тем, что требуется, эти сосуды, и да благословит Митра, покровитель честных сделок, наш союз.

С этими словами он достал из резной коробочки на поясе две склянки и протянул их Вичитравирье. Та приняла их и поставила на плоский камень рядом с костром.

– Я дам тебе, что просишь, вазам, – сказала жрица, – но дам не сразу. Сначала получишь яд, а когда выполнишь обещание, обретешь противоядие. Так надежнее.

– Но, – начал было вельможа, стараясь подавить гнев, – свидетельство Митры…

– Кончено! – Вичитравирья нетерпеливо махнула рукой. – Либо быть по моему, либо ты ничего не получишь.

Вегаван потянулся было к рукояти ятагана, но Астрель дернула его за рукав и быстро произнесла:

– Мы согласны.

Впервые сухие губы старухи растянулись в слабом подобии улыбки. Она пристально уставилась на девушку огромными блестящими глазами и проскрипела:

– Ты мудра, о снежная серна Гадхары, столь же мудра, сколь и прекрасна. А посему не откажешь мне в маленьком одолжении: видишь ли, персикогубая, для полного действия напитку Сомы нужна кровь – кровь девственницы…

На сей раз Вегаван обнажил свое оружие – глаза его побелели от ярости, рот искривила страшная гримаса… Завидев действия своего господина, тысячник Кашьяна пришпорил коня и пустил его к гроту. Он был уже в пяти шагах, когда жрица выставила перед собой сухую ладошку, конь заржал и встал на дыбы, потом подкинул крупом – наездник, не ожидавший ничего подобного, не удержался в седле и рухнул на землю. Он тут же вскочил, выхватывая саблю, бросился вперед… И снова упал.

– Прикажи своему воину не делать глупостей, – властно произнесла Вичитравирья, – он, вижу я, забыл, с кем имеет дело…

Вазам вложил ятаган в ножны, чувствуя, что все равно не сможет пустить в ход оружие: неодолимая сила налила руку свинцовой тяжестью, как только он попытался замахнуться клинком на жрицу Сомы. Но отдавать Астрель чародейке он вовсе не собирался…

– Мне не нужна ее жизнь, – старуха рассмеялась безжизненным каркающим смехом, – ты не так меня понял, мудрейший. Капля, одна маленькая капля чистой девичьей крови, и зелье обретет желанную силу… Не так ли из чистого сияния небес нежданным является во всей своей ужасной мощи неумолимая Хали?!

Она выкрикнула последние слова, заставив вздрогнуть девушку, а мужчин – побледнеть.

Никто из простых смертных не смел произносить имя грозной Повелительницы Зла, на то способна была лишь жрица холодного Сомы: Бог Луны ограждал свою служительницу серебряным щитом, надежной защитой от любых посягательств.

Преодолевая страх, Астрель шагнула вперед и протянула над котлом обнаженную руку. В ладони жрицы оказался маленький нож: его костяное лезвие сплеталось из резных удивительных цветов и фигурок животных, а на острие поблескивал, словно капля крови, алый камешек. Вичитравирья уколола тонкое запястье девушки – словно родившись из камня, тонкая струйка побежала по точеным пальцам Астрель и сорвалась сверкнувшим шариком вниз. Вздувшаяся, застывшая поверхность варева лопнула, картина в ее глубинах померкла. Зелье вскипело множеством искрящихся пузырьков и успокоилось, хотя костер под котлом продолжал пылать жарким белым пламенем.

Хозяйка грота взяла одну из склянок, опустила ее в котел и наполнила потерявшей цвет и запах жидкостью.

– Прими, что желал, о вазам, – произнесла она торжественно, протягивая пузырек Вегавану, – и да свершится задуманное тобой по воле Асура и Катара!

Вельможа молча принял склянку, уместил ее в резном ящичке у себя на поясе, после чего слегка поклонился жрице и, пропустив вперед девушку, направился к оставленным коням.

Вскоре три всадника скрылись под темным пологом леса, унося с собой Напиток Сомы: такое же бледное подобие смерти, как сам Бог Луны – лишь слабое отражение лучезарного Индры в ночном небе…

ГЛАВА 2
Кальпаврикша. Лиановое вино

Это и есть пожелайдерево?! В голосе черноволосого человека в афгульской одежде звучало нескрываемое разочарование. Он стоял на краю каменистой котловины, похожей на супницу великана. Посредине, шагах в ста от него, росла одинокая пальма с кривым волосатым стволом и желтоватыми листьями. Листья клонились к земле, бросая скудную тень, в них отчетливо виднелись овальные отверстия – результат пиршества каких-то насекомых. Пыль, зной и тишина.

Никто не ответил на вопрос пришельца, никто не явился из темноты низкого дома, стоявшего поодаль. Только какая-то птица, широко распластав крылья, кружила над пологими склонами котловины, разглядывая человека зелеными бусинами немигающих глаз.

Черноволосый усмехнулся, извлек из колчана стрелу и, держа лук наготове, двинулся к дереву. Краем глаза он следил за птицей, готовый отразить нападение с воздуха, если та окажется хранителем этих мест.

Он шел осторожно и чутко, мелкий щебень едва похрустывал под каблуками его потертых сапог.

Но птица все так же описывала круги и не собиралась снижаться. Нергал ее разберет, может быть, сей летун и не имел никакого отношения ни к дереву, ни к заповедной супнице… Вблизи пальма имела вид еще более жалкий. Ствол ее местами подгнил, лоснящиеся черные муравьи деловито сновали вверх-вниз, занятые своими важными делами, бурые, отвратительного вида наросты виднелись среди жесткой щетины дерева, а в нескольких местах проглядывали глубокие, полузаросшие уже надрезы, в которых что-то тускло поблескивало. Человек провел пальцем по одному из них и с удивлением понял, что в теле дерева сидит кусок металла, еще хранящий крепость и остроту хорошо отточенного лезвия.

Потом он увидел то, ради чего явился сюда – небольшой, величиной с кулак ребенка плод, покрытый золотистой кожурой. Плод висел возле самых листьев, от земли до него было локтей двадцать, и черноволосый оглянулся вокруг, отыскивая палку, которой можно было бы воспользоваться.

Тут и раздался голос, заставивший пришельца вскинуть лук и направить наконечник стрелы в ту сторону, откуда донеслись слова. Говорили по-вендийски, но с сильным акцентом:

– Остановись, несчастный, да падет гнев Богини Смерти на твою голову! Не смей прикасаться к тому, что принадлежит лишь богам и достойным, не оскверняй дар священный своими грязными лапами! Если же дерзнешь ты возжелать Золотой Плод, то придется тебе иметь дело со мной, Хранителем в броне крепкой, с мечом разящим…

– Что-то я не вижу у тебя ни брони, ни меча, – насмешливо молвил черноволосый, разглядывая говорившего поверх древка готовой к употреблению стрелы. – Или ты собираешься драться со мной своими хворостинами?

Хранитель, стоявший на краю тропинки, по которой еще недавно прошел в котловину человек в афгульской одежде, представлял собой зрелище довольно странное, если не сказать жалкое. Был он космат, низкоросл, одет в длинную посконную рубаху распояской, из-под которой выглядывали грязные босые ноги, а на плечах действительно держал здоровенную вязанку хвороста. Седые волосы, падавшие на широкие плечи, обильно украшали репьи и паутина. Единственным оружием служил ему маленький самодельный лук, висевший у пояса.

– Вот так всегда, – в сердцах буркнул Хранитель и бросил вязанку себе под ноги, – ну что я за человек такой, горе горькое, беда бедучая…

Сказано это было на тауранском – одном из диалектов аквиленского языка. Черноволосый пенял и заговорил по-аквилонски:

– Так ты с Запада, чучело? Какими ветрами занесло в Вендию?

– Гляжу, и ты не афгул, хоть и вырядился в платье этих разбойников, – отвечал хранитель пожелайдерева. – Аквилонец?

– Киммериец, если тебе приятней видеть северного варвара, а не дикого степняка.

– О Митра, – воздел неопрятную бороду Хранитель, – видать что-то случилось с миром за те годы, что я стерегу этот трухлявый кол, если киммерийцы уже шастают по джунглям Вендии! Разве вожди ваших кланов не клялись в форте Венариум сидеть тихо среди мерзлых скал и не досаждать цивилизованным народам?

Лицо варвара потемнело, а правая рука сильнее натянула тетиву лука.

– Я не убиваю безоружных, – сказал он севшим голосом, – только в крайних случаях. Считай, что такой случай наступил.

– Постой! – Хранитель умоляюще выставил перед собой мозолистые ладони. – Ты ведь пришел за Золотым Плодом? Значит, должен биться со мной по всем правилам, иначе дело не выгорит. Я вовсе не хотел оскорбить тебя! Знаешь, когда сидишь один в глуши, так хочется поболтать со свежим человеком, а вот представился случай – и ляпнул бестактность. Всегда со мной так – одни неприятности. Ну да Нергал с ним, с Венариумом, если тебе эта тема неприятна…

Киммериец опустил лук, все еще жалея, что не может сразу прикончить косматого нахала.

– О приятности пусть пекутся аквилонцы, – проворчал он, – сдается мне, их летописцы не станут поминать бесславную кончину форта и всех его обитателей. Я там славно погулял семь лет назад и могу засвидетельствовать: знатная была резня. Что же до клятв, то, может быть, кто-нибудь из вождей, хватив лишку, и болтал нечто подобное: у каждого народа найдутся свои трусы и предатели. Мыслю, все они тоскуют по доброй браге на Серых Равнинах. Хранитель закатил глазки и пошевелил волосатыми пальцами, изображая не то ужас, не то восхищение. Потом сказал, снова переходя на вендийский:

– Воистину ты достойный соискатель, о неустрашимый воитель Севера! Если будет на то воля Индры, и ты меня одолеешь, Плод Желаний будет принадлежать тебе по праву, клянусь Асуром и Катаром, а также мировой черепахой и Золотой Горой!

И добавил по-таурански, опасливо поглядывая куда-то вверх:

– Прости, что застал меня в столь затрапезном виде, я, видишь ли, вынужден сам собирать топливо для очага. Позволь мне пойти в дом и облачиться, потом мы немного поболтаем и, если захочешь, скрестим оружие.

– Валяй, – кивнул варвар, – покончим с этим делом побыстрее, я намерен засветло отплыть вверх по реке.

Пока страж пальмы возился в своем жилище, киммериец извлек из заплечных ножен прямой длинный меч и осмотрел лезвие. Лезвие было доброе, слегка синеватое, обоюдоострое, отлично заточенное. Клинок сей достался варвару от одного немедийского рыцаря, имевшего неосторожность путешествовать через гирканские степи в сопровождении всего лишь полусотни слуг и вассалов. Чванливый был нобиль, прими Митра его душу, хотя и отменный рубака. Следовало бы прихватить сюда и его броню с вычервленной бычьей головой, извергающей пламя, но, во-первых, тяжелая броня – неподходящий наряд в жарких вендийских джунглях, во-вторых, за нее на рынке Айодхьи дали отличную лодку и кое-что на дорожные расходы, в-третьих, северянин привык более полагаться на свою силу и ловкость, чем на металл, прикрывающий грудь и плечи. Да и отвык он от тяжелых доспехов, гуляя по степям с вольными разбойничками…

И все же, когда Страж явился пред ним в боевом своем облачении, варвар слегка пожалел о немедийском нагруднике: его противник подготовился к схватке всерьез, и не похоже было, что он собирается уступать свое сокровище за здорово живешь.

Длинные волосы Хранитель связал на затылке пучком, который теперь выбивался из-под островерхого шлема, покрытого зеленоватой чешуйчатой шкурой неведомого гада, с султаном шафрановых перьев и маленькими черными крылышками по бокам. От пояса до подмышек торс его плотно охватывали толстые жгуты синей ткани; сияющие в солнечном свете оплечья плавно поднимались, оканчиваясь двумя носорожьими рогами, покрытыми красным лаком; широкий воротник с насечкой прикрывал шею; кожаный нагрудник, укрепленный при помощи широких, перекрещивающихся на спине сыромятных ремней, спереди покрыт был нашитыми золотыми пластинками с изображениями танцующих многоруких фигур вендийских божеств. Ноги и бедра воина прикрывали расшитые серебряной нитью дхоти, стянутые на поясе шелковым малиновым кушаком, обут он был в желтые постолы – высокие мягкие кожаные сапога без каблуков, похожие на мешковатые чулки.

Все это великолепие несколько портала торчавшая над воротником клочковатая борода с набившимся лесным мусором.

В руках Хранитель сжимал два кривых меча с широки-ии, снабженными лунообразными выемками наконечниками – сталь клинков густо украшал замысловатый орнамент. Такими мечами (правда, попроще, без украшений) рубили головы преступникам в столице Вендии Айодхье. Вооружение довершал длинный кинжал с волнообразным лезвием и булава-шестопер, притороченная к поясу.

– Трепещи! – взревел Страж столь мощно, что из бороды его веером полетели репьи и сухие травинки. – Трепещи, ибо сила Индры пребывает во мне!

Он принялся бешено вращать мечами, превратив клинки в подобие радужных окружий и извлекая сталью гудение комариного роя. При этом Хранитель пустился в замысловатый медленный танец, поворачиваясь на все четыре стороны света и высоко подкидывая согнутые в коленях ноги.

Киммериец наблюдал это странное зрелище молча, поводя острием своего меча вслед за танцором, готовый отразить внезапное нападение Стража. Он видел нечто подобное в Айодхье, когда толстые вендийские вельможи, желая потешить дам молодецкими забавами, устраивали потешные поединки, предваряемые сходными телодвижениями. Правда, грации им не хватало, да и оружие было деревянным.

Хранитель же, казалось, готовился изрубить своего противника в мелкие куски. Он завывал, обратив к небу заросшее до самых глаз лицо, он сплевывал под ноги зеленоватые сгустки – не иначе жевал траву амок, придающую воину неукротимость и безжалостность к врагам – он выкрикивал имена многочисленных божеств, ни одного из которых его противник никогда не слышал, он рыл мягким сапогом землю…

Киммериец уже подумывал об отложенном луке, прикидывая, что сможет, пожалуй, всадить стрелу между глаз спятившего от вендийской жары и москитов тауранца и разом покончить затянувшееся представление, когда Страж вдруг застыл с поднятым лицом, потом воткнул мечи в землю и отер со лба пот.

– Улетел, каналья, – сказал он по-аквилонски, – к своим улетел, докладывать.

Варвар следил за ним настороженно, стараясь разгадать хитрость.

Хранитель отцепил булаву и бросил на землю. Туда же последовал кинжал.

– Вот что, – сказал бородач, снимая шлем с черными крылышками, – прежде чем ты меня убьешь, не желаешь ли выпить и закусить олениной? Мы успеем поболтать, пока вернутся птички…

Киммериец не отвечал и не опускал меч.

– Правильно, – печально молвил Хранитель, – глупо на слово верить… А только сам посуди: какой резон мне лукавить? Ну, отравлю я тебя своим вином или еще что, так мне за то кишки вырвут и на пальму эту сушвдъев повесят. Все, понимаешь, должно свершаться по обычаю. Соискателя следует прикончить в честном поединке или самому пасть. Про кишки я, конечно, для красного словца, но, если что не так, Садов Индры не видать мне, как своих ушей. Эти скоро здесь будут, тогда и сразимся.

– Кто «эти»? – нарушил молчание киммериец, отбрасывая меч: гордость не позволяла ему противостоять безоружному с обнаженным клинком в руках.

– Птички, – пояснил бородач. – Их глазами жрецы богини Хали взирают с небес на дела земные. Если что не так, карают, А карать они умеют, уж поверь старому неудачнику…

– Положим, я тебе верю, да только чудно: не слышал, чтобы враги прежде смертельной драки потчевали друг друга олениной.

– А, – махнул рукой Хранитель, – встретил я тебя как должно, поплясал, мечами помахал… Соглядатай крылатый доволен остался, а речей хайборийских жрецы здешние, мыслю, не разбирают. Пока они сюда слетятся, мы с тобой можем поболтать запросто. Что-то глянулся ты мне, киммериец, посему поведаю тебе нечто занимательное, а там уж твое дело решать: биться ли нам, рвать ли золотой орех или так оставить. Я-то ладно, другого дурака подождать могу, дольше ждал, а твое дело молодое, чего зря пропадать. Осталась же у меня баронская честь, в самом деле!

– Так ты барон? – недоверчиво хмыкнул варвар.

– Рогар Безголовый, младший сын Гайварда Толстого, чья усадьба и поныне стоит, надеюсь, в Урочище Гнилого Дуба, что в провинции Тауран, в трех днях на закат от Танасула, – церемонно поклонился лесной затворник. – Слыхал, небось, о моем папаше?