Текст книги "«На суше и на море» - 91-92. Фантастика"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Дороти Мэдли,Анатолий Мельников,Виктор Усов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Единство противоположностей

Заранее прошу у читателей прощения за некоторую схематичность моего повествования. Причина этого до смешного тривиальна. Наш главный редактор потребовал, чтобы в понедельник утром он мог прочесть материал на экране своего дисплея. Мои робкие возражения, что сегодня уже пятница, а научные редакторы, согласно КЗОТу, тоже имеют право на нормальный отдых, не произвели на Ван Ваныча никакого впечатления.

– Нормальные научные редакторы имеют право на нормальный отдых. Но они и ведут себя нормально. Во всяком случае не ввязываются в сверхсенсации межгалактического масштаба, – глубокомысленно изрек он, пожевав мясистыми губами, словно смаковал на вкус свою остроту. – В понедельник вы изволите отбыть в Твелу, а что прикажете делать нам?

– Но ведь я лечу туда по персональному приглашению ЮНЕСКО, – запротестовал я, поскольку при всем внешнем добродушии шеф обожал такие ударчики ниже пояса, спускать которые было не в моих правилах.

– Вот в этом-то все и дело, – поморщился Ван Ваныч. – Иначе, не сомневаюсь, Академия наук и Союз журналистов нашли бы более сознательного журналиста, понимающего свою ответственность перед десятками миллионов телезрителей, не говоря уже о собственном телевестнике. В преддверии величайшего события в истории человечества…

Нравственные проповеди на темы прописных истин были излюбленной отмычкой Ван Ваныча, которой он запросто вскрывал даже непробиваемую флегму нашего спецкора Валеры Ястребова. Что уж тут говорить обо мне, слаб человек.

– Хорошо, Ван Ваныч, – кисло согласился я. – Только не уверен, что у меня получится.

– Получится, получится, если постараешься. Я уже дал Люде указание подобрать дискеты по теме космического терминала. Дома посмотрите. Поймите же, Витя, я на вас надеюсь, – сменил он назидательный тон на проникновенно доверительный. – Только вы можете подготовить нашу аудиторию к такому эпохальному событию, если удастся осуществить сеанс межгалактической связи. Ведь вы же первым из журналистов сумели не просто понять сущность теории Прянишникова, а – и это главное – понятно рассказать о ней. Вам, как говорится, и дискетки в руки…

Что ж, возможно, шеф прав, поскольку история космического терминала действительно начинается с того памятного для меня интервью. Точнее, с моего увлечения парапсихологией и экстрасенсами. Это уж потом, после знакомства с теорией Прянишникова и гипотезой Дебре, я переключился на ВЦ (внеземные цивилизации). А два года спустя Прянишников и Дебре получили Нобелевскую премию. Втайне я льщу себя мыслью, что в этом есть самая-самая капелюшечка и моих заслуг. Не подумайте, будто мне хочется примазаться к их славе. Я говорю об этом просто, чтобы было понятно, почему ЮНЕСКО сочла необходимым направить персональное приглашение научному обозревателю телевестника «Мир вокруг нас» Виктору Горину, хотя «киты» и «волки» нашего журналистского корпуса не на жизнь, а на смерть дрались за право освещать предстоящий эксперимент. Впрочем, для тех, кто не слишком внимательно следил за ходом событий в области межгалактических контактов, постараюсь вкратце рассказать их предысторию.

На Бориса Михайловича я вышел совершенно случайно. Почти три года назад в американском журнале «ЭСП-ревью» мне попалось маленькое сообщение о том, что советский доктор физико-математических наук Прянишников разработал оригинальную теорию, объясняющую чуть ли не все феномены парапсихологии, начиная от экстрасенсов и дальновидения и кончая телекинезом. «ЭСП-ревью» пользовалось репутацией солидного издания. Поэтому у меня родилась идея взять у Прянишникова интервью для еженедельной телепанорамы, хотя я и не испытывал большой уверенности в проходимости подобного материала. После того как наше начальство на самом высоком уровне разочаровалось в телецелителях, Ван Ваныч тоже охладел к моим любимым темам из области парапсихологии. В конце концов попытка не пытка, решил я и, узнав в ЦАБе адрес Прянишникова, отправился на проспект Вернадского.

Судя по далеко выдававшемуся перед фасадом подъезду, физик-теоретик жил в доме повышенной комфортности, что уже само по себе должно было внушать доверие к его научным открытиям. Правда, этот же факт можно было расценить и как свидетельство склонности принимать желаемое за действительное, ибо повышенная комфортность в кооперативном исполнении в основном сводилась – это я знал по собственному опыту – чуть ли не к двойной стоимости метра площади.

Я успел со всех сторон рассмотреть сей наглядный пример диалектического единства противоположностей, пока сравнительно новый на вид, но уже старчески покряхтывающий лифт – еще один повод для сомнения в солидности научной базы теории Прянишникова – не спеша поднимал меня на двадцатый этаж.

Дверь нужной мне квартиры открыл невысокий худощавый подросток. Поздоровавшись, я спросил, дома ли отец, с которым по телефону мы говорили о встрече.

– Проходите, пожалуйста, – пригласил мальчик и, проведя меня коротким коридором, любезно распахнул дверь комнаты.

Не знаю, каким я ожидал увидеть кабинет ученого, занимающегося парапсихологией, но во всяком случае не таким, как эта, похожая на пенал, комната. Ближний к двери конец занимали маленький кабинетный рояль и угловой диван с разбросанными на нем нотами, дальний, у окна, – простенький письменный стол с жестким вращающимся креслом. Если бы не вытянувшиеся вдоль стен стеллажи с книгами, комната больше подошла бы ученику музыкальной школы, чем доктору физико-математических наук.

Вдоволь подивившись на столь необычную обстановку, я обернулся к нетерпеливо ожидавшему в дверях Прянишникову-младшему и осторожно поинтересовался, скоро ли будет Борис Михайлович. В том, что его нет дома, я не сомневался, ибо в противном случае хозяин давно бы появился.

– Я к вашим услугам, – улыбнулся подросток, из деликатности сделав вид, что не заметил моего замешательства.

Впрочем, состояние, в котором я находился, правильнее было бы назвать полной растерянностью, граничащей с паникой: принять доктора наук за школьника! Если бы я сразу повнимательнее вгляделся в удивительно моложавое лицо Прянишникова, наверняка бы заметил седину на висках и понял, что передо мной отнюдь не мальчик, хотя и с юношеской комплекцией и угловатой порывистостью движений. «Еще одно единство противоположностей», – машинально отметил я.

Пока ко мне возвращалось утерянное было самообладание, Прянишников успел сдвинуть в кучу ноты на диване и, подождав, когда я сяду, устроился напротив. Диван оказался очень удобным, и мне подумалось, что хозяин, видимо, хорошо играет, раз на его домашние концерты собираются слушатели – эта микроложа явно предназначалась для них. Но о музыке можно будет поговорить потом. Сначала следовало разобраться с теорией Прянишникова, которую я и попросил его изложить по возможности популярно, чтобы было понятно и неспециалисту.

Однако прежде хочу сделать маленькое пояснение. Поскольку парапсихология, по мнению Ван Ваныча, потеряла актуальность, нечего было пытаться получить у него разрешение на внеплановую видеосъемку. Приходилось обходиться диктофоном. Воспользовавшись начавшейся конверсией, я достал через приятелей отличный аппарат размером в пачку сигарет с емкостью на четыре часа. Микрофоном служила булавка для галстука в виде птичьей головы. Это было очень удобно, так как есть немало людей, страдающих «микрофонной болезнью» – излишней скованностью, когда они знают, что их записывают. С «Разведчиком» же, как именовалась ранее в соответствующем учреждении эта хитрая техника – о ней я обычно предварительно предупреждал, – не видя перед собой микрофона, собеседник быстро забывал о записи и вел себя непринужденно.

Кстати, когда я сказал о диктофоне Прянишникову, тот безразлично махнул рукой: «микрофонной болезнью» он не страдает, так как помимо основной работы в Институте высшей нервной деятельности по совместительству преподает на вечернем факультете коммерческого института.

– Итак, прежде чем перейти к изложению моей теории, давайте выясним степень вашей подготовленности, – в строгой академической манере начал Борис Михайлович. – Что вы знаете о Гельмгольце?

– Крупнейший немецкий физик второй половины девятнадцатого века, математически обосновавший закон сохранения энергии, – с готовностью выложил я, уверенный, что попал в десятку. Не зря же все лето сидел над энциклопедией, готовясь к участию в телеигре «Что, где, когда?».

– Не только физик, но и психолог, физиолог, биофизик. У него есть фундаментальные работы по физиологии слуха и зрения. К тому же он первый измерил скорость распространения нервного импульса. Но дело не в этом. При всей своей гениальности Гельмгольц говорил, что никогда не поверит свидетельству всех членов научного королевского общества и даже самому себе в любом случае, связанном с возможностью передачи мысли от одного человека другому без помощи органов чувств или внешних аксессуаров, то есть технических средств. Собственно, тут он лишь повторил Аристотеля, утверждавшего, что в нашем мышлении не может быть ничего, чего бы не было до этого в чувственном восприятии. Согласны?

– Конечно, нет. Ведь помимо достоверно зафиксированных случаев спонтанной передачи мыслей поставлено достаточное число научных опытов, подтверждающих это.

Возможно, мое утверждение прозвучало излишне категорично, но мне не раз доводилось участвовать в дискуссиях об ЭСВ – экстрасенсорном восприятии, и аргументы его противников были хорошо знакомы.

– И правильно делаете, – подхватил Борис Михайлович, – Аристотель и Гельмгольц не знали того, что известно нынешней науке о физических полях и проникающей радиации. Какой вывод можно сделать из данных явлений?

– Существует особое биополе, и оно способно не только воздействовать на человека, но и передавать информацию, – повторил я общепринятую гипотезу, которой сторонники парапсихологии объясняют возможность восприятия без участия органов чувств и мысленного воздействия на физические явления, например телекинез.

– Не совсем так, хотя доля истины здесь есть. При взаимодействии живой материи тоже проявляются характерные признаки поля и проникающего излучения. Только их физическая природа абсолютно иная. Чтобы установить ее, нужно сначала разобраться, что собой представляет мысль и как функционирует наш мозг. Мы, к сожалению, больше знаем о спутниках Нептуна, чем об этой важнейшей проблеме. Некоторые ученые сводят процесс мышления к биотокам мозга. Кое-каких успехов при таком подходе добиться удалось. Например, специальные видеоочки для слепых различают простейшие геометрические формы и с помощью коротковолнового излучения передают информацию непосредственно в центр зрения в коре головного мозга.

Но это объяснение справедливо только для частного, упрощенного случая. – Прянишников энергично рубанул рукой воздух, как бы ставя восклицательный знак. – Вообще же подобно тому, как свет одновременно и квант и волна, так и мысль по своей природе двойственна. Это является ключом к пониманию всей проблемы.

Слова Прянишникова о единстве противоположностей заставили меня вздрогнуть. В этом было что-то мистическое. Неужели перед встречей с Борисом Михайловичем они не случайно приходили на ум? Может быть, я стал объектом передачи мыслей на расстоянии, хотя раньше никогда не замечал за собой никаких экстрасенсорных способностей в качестве рецепиента? Или все дело в индукторе, в силе его мысленного посыла?

– …Прежде всего нужно подчеркнуть, что процесс мышления носит квантовый характер, – вернул меня к действительности голос Прянишникова. – Догадку на сей счет впервые высказал создатель квантовой механики Нильс Бор. Но он не привел никаких доказательств в ее подтверждение. Между тем они, как говорится, лежат на поверхности. Главное – это нарушение мыслительного процесса при его самоконтроле. В отношении элементарных частиц существует принцип неопределенности. Он заключается в том, что слишком точное измерение неизбежно ведет к возмущению измеряемой системы, увеличивая тем самым разброс результатов измерения и уменьшая объективную информацию, которую оно дает…

Мой школьный курс физики остался в далеком прошлом. Поэтому я с повышенным вниманием следил за ходом рассуждений Бориса Михайловича, опасаясь упустить малейшую деталь. К счастью, ничего сверхспецифического в них не было, а логичная последовательность изложения делала его вполне доступным моему гуманитарному восприятию.

– …На практике, в нашей повседневной жизни, мы имеем подобный же эффект и в отношении мыслительного процесса. Предположим, человек думает и одновременно пытается проследить за своими мыслями. Так вот, чем старательнее он это делает, тем больше отвлекается от того главного, что обдумывает. И наоборот, глубокое и плодотворное проникновение мысли в предмет нельзя проследить во всех деталях. Очевиден лишь конечный результат мышления – умозаключение. Отсюда и проистекают так называемые озарения, когда решение трудной проблемы приходит внезапно, без логического обоснования. Подобное озарение соответствует квантовому скачку в физике элементарных частиц.

Пока все понятно? – вдруг озабоченно спросил Прянишников и явно обрадовался, услышав утвердительный ответ. – Тогда пойдем дальше…

Да, пока все было понятно, однако квантовая теория мышления оказалась не совсем тем, что я ожидал услышать от Прянишникова. Разгадками феноменов Джуны Давиташвили и Кулешовой, Кашпировского и Чумака, которые, исходя из сообщения в американском журнале, я надеялся получить, увы, пока и не пахло. Оставалось набраться терпения и выслушать импровизированную лекцию до конца. А потом учинить ученому мужу допрос с пристрастием.

Впрочем, до этого дело не дошло. У меня даже возникло подозрение, что Прянишников умеет не только внушать свои мысли, но и читать чужие. Во всяком случае не успел я подумать о моих несбывшихся надеждах, как Борис Михайлович прервался на полуслове:

– Я вижу ваш жребий на хмуром челе. Запомните ныне вы слово мое: искателю трудная слава, – шутливо продекламировал он и погрозил мне пальцем: – Боюсь, что вам предстоит выслушать не одну мою ученую проповедь, прежде чем вы получите ответы на все ваши вопросы. Многое мне и самому еще не до конца ясно. Будем искать ответы вместе. Согласны?

– Конечно. Только боюсь, что от меня, неспециалиста, будет мало толку, – откровенно признался я. Потом уже, значительно позже, до меня дошло, что Прянишникову был нужен не столько помощник, сколько критический слушатель для обкатки своей теории.

– Не скажите, – живо возразил он. – Логика и здравый смысл у вас есть. А настоящих специалистов в области парапсихологии на данный момент вообще не существует. Поэтому я предлагаю сделать тайм-аут, послушать музыку, а потом еще немного поработать…

Играл Прянишников хорошо. Чьи это были вещи, я не знаю. При всей непохожести – бурные, бравурные и тихие, задумчивые – в его исполнении их роднила одна особенность: аккорды звучали четко, раздельно, словно он старался даже музыкой убедить меня в дискретности человеческой мысли.

Для восприятия вторая часть лекции оказалась гораздо труднее первой. Речь пошла о весьма специфических вопросах, в которых мои познания не выходили за рамки популярных брошюр. Так что в силу этого я буду излагать их лишь в общих чертах.

Выяснение квантовой природы мышления было первым шагом в разработке теории Прянишникова. Затем предстояло разобраться с материальной базой самого процесса. Что является носителем участвующих в нем битов информации? Если это только слабые биотоки, тогда большинство феноменов парапсихологии оставались без объяснения.

Разгадку подсказала высокотемпературная сверхпроводимость. При ней переносчиками электрического заряда выступают не привычные нам электроны, а молекулы. Стоило продолжить аналогию, и все становилось на свои места. Оказывается процесс мышления реализуется при помощи молекул ДНК в клетках мозга и имеет сложную электрохимическую природу. Причем для него существенны столь малые количества энергии, что вся система и с этой стороны ведет себя как квантовая, а само мышление сводится к ее изменению.

Однако этим дело не ограничивается. Будучи энергетически заряженными, молекулы ДНК излучают безмассовые частицы, похожие на нейтрино, – «кванты разума», как назвал их Прянишников, и создают собственное дальнодействующее поле – «поле разума». Эта двойственность и объясняет парапсихологические феномены, такие, как экстрасенсорное восприятие, дальновидение, лечение путем мысленных установок и многое другое. Главное же отличие экстрасенсов от остальных людей кроется в количественных характеристиках их мозга вследствие врожденных особенностей ДНК, то есть в сверхвысокой чувствительности к мысленному излучению других или в значительно большей силе собственного излучения.

За окном уже стемнело, когда Борис Михайлович счел, что заложил достаточно исходного материала для моего мыслительного процесса:

– Предлагаю составить расписание наших встреч и на этом сегодня закончить. Каково ваше мнение?

– Положительное, – согласился я, только сейчас почувствовав, что изрядно устал. Сказалось напряжение, с которым я слушал Прянишникова.

…Позднее, когда я познакомился с Мишелем Дебре и выслушал его рассказ о путешествии по Западной Африке и общении с могонами, то, проведя сложные расчеты, с помощью старых календарей установил поразительную вещь: в тот самый день, когда я впервые встретился с Прянишниковым, он сидел в хижине местного колдуна Тиваренга и обсуждал со старцем космогонические проблемы! Что это – простое совпадение или?.. О том, что может скрываться за ним, я не решаюсь признаться себе даже сейчас.

Ищущий да обрящет

Впоследствии это библейское изречение не раз приходило на ум Мишелю Дебре, когда он вспоминал о выпавших на его долю приключениях…

Из опасения прослыть легковерным чудаком, а еще хуже – фантазером Дебре решил до поры до времени никому не рассказывать о воскрешении из мертвых. Скорее всего, это бы ему удалось, если бы по пути в Киншасу он не встретил Ганса Фиша, много лет проработавшего врачом католической миссии в Чинкасе, а теперь возвращавшегося домой, в Европу. Его можно было без всяких оговорок отнести к числу настоящих знатоков Африки, познакомившихся с ней не из окна туристского автобуса. Сыграла свою роль и медицинская профессия немца. Одним словом, после недолгих колебаний этнограф поделился с ним увиденным у пигмеев-тва.

Фиш воспринял услышанное вполне серьезно.

– Что ж, ничего невозможного тут нет. Хотя, как и вы, я могу лишь строить догадки относительно биологического механизма подобных чудес, – заметил он. – У меня самого был почти такой же случай…

То, что Дебре узнал от немца, заставило его срочно изменить маршрут и отправиться в Чинкасу.

По словам Фиша, неподалеку от этого городка жил гри-гри, славившийся на всю округу как искуснейший лекарь. Однажды, рассказывал доктор, в миссию принесли маленького мальчика с явными признаками запущенного столбняка. Несмотря на все усилия Фиша, состояние малыша быстро ухудшалось и вскоре стало критическим. Тогда мать, которой врач сказал о неминуемом летальном исходе, забрала ребенка, чтобы отнести его к гри-гри.

Через два дня, будучи в полной уверенности, что мальчик умер, немец навестил эту семью, намереваясь дать матери денег на похороны. К своему огромному изумлению и не меньшей радости, он обнаружил малыша живым, больше того – его состояние значительно улучшилось. А спустя неделю мальчик полностью выздоровел.

После этого Фиш неоднократно ездил к колдуну – его звали Обете – и свел с ним близкое знакомство. Конечно же тот утверждал, что ему помогает верховное божество. Однако не склонный к мистике немец был убежден, что секрет кроется в весьма мощном гипнотическом воздействии на пациента самого гри-гри, которое мобилизует все жизненные силы организма. Различные снадобья, применяемые им, играют только вспомогательную роль.

– Передайте Обете от меня привет, и, я уверен, он ответит на все ваши вопросы, – предложил Фиш, когда Мишель сообщил о своем намерении обязательно повидать столь искусного знахаря-врачевателя.

…В Чинкасу Дебре приехал уже под вечер. Со слов доктора-немца он знал, где живет гри-гри, и решил не терять времени, а сразу отправиться к Обете, рассчитывая переночевать у него. За долгие месяцы, проведенные в африканской глуши, Мишель привык обходиться без всяких удобств, которых, кстати, было бы глупо ожидать в крохотном мотеле захудалого городка, больше похожего на большую деревню.

Взятый им в Чинкасе проводник, просивший называть его на европейский манер – так ему по крайней мере казалось – Папо Волде, хорошо знал дорогу. Поэтому до места обитания гри-гри они добрались без приключений.

Тукуль Обете состоял из нескольких приземистых хижин с коническими крышами, в свете луны напоминавших обнесенные изгородью гигантские термитники. Почти вплотную к ним подступал густой кустарник. Подъезда к тукулю не было. Поэтому Дебре пришлось остановиться на дороге метрах в пятидесяти от жилища.

Первое, что привлекло его внимание, был странный всхлипывающий крик, периодически нарушавший ночную тишину. Сперва протяжное «у-у-у!» на одной ноте, затем звук постепенно повышался, пока не обрывался резким «уп!». Как будто кто-то вдруг затыкал рот кричавшему. «Гиены», – пренебрежительно махнул рукой Папо Волде и отправился на переговоры с хозяином.

Дебре присел на лежащий у обочины большой камень. И тут же, словно по команде невидимого наблюдателя, в ночи возникли новые звуки. Никто из известных этнографу живых существ так кричать не мог. Больше всего это походило на падающую с деревьев на крышу весеннюю капель: «тук-тук-тук». Пауза. И снова: «тук-тук-тук». Минут через пять в кустах мелькнули зеленые огоньки. Вглядевшись, Мишель увидел, как из сплетения ветвей показалась курносая морда с круглыми стоячими ушами. Потом другая, еще одна и еще.

Страха Дебре не испытывал, поскольку твердо знал, что гиены никогда не нападают на человека. Правда, вели они себя более чем странно: бесшумно выплывали из темноты и медленно обступали его живым полукругом.

Между тем непонятный стук стал громче и чаще. Хотя этого, конечно, не могло быть, но французу показалось, что он каким-то неведомым образом воздействует на зверей. Словно бы подгоняемые им, из кустов выходили все новые и новые гиены. В считанные минуты их набралось, наверное, несколько десятков.

В физике есть понятие критической массы, когда начинается цепная реакция. Нечто сходное сейчас происходило с гиенами. По мере того как нарастало их возбуждение, скопище пятнистых тел стало все заметнее колебаться взад-вперед, как бы намереваясь броситься на человека, но в последний момент все же не решаясь сделать это. То тут, то там возникали мимолетные завихрения, мелькали тяжелые лапы и оскаленные зубы.

Напряжение перед приближавшейся схваткой, казалось, наэлектризовало сам воздух подобно тому, как это бывает перед грозой. Не в силах больше вынести его, Дебре хотел закричать, бросить что-нибудь, чтобы отогнать гиен, но горло перехватил спазм, а руки отказались повиноваться. «Только этого мне и не хватало: быть разорванным трусливыми собаками у дверей африканского колдуна. Жаль, если тайна гри-гри останется нераскрытой…» – успел подумать этнограф, и в ту же секунду непонятный стук внезапно смолк. Донесся чей-то протяжный крик, похожий на зов о помощи: «А-а-ать!»

Звери замерли как вкопанные. У Дебре мелькнула мысль, что он слышал предсмертный вопль проводника, разорванного гиенами. Сейчас они лавиной ринутся на него. Отсрочка истекла.

Однако произошло нечто неожиданное. По массивным телам пробежала дрожь. Звери буквально отряхивали с себя наваждение подобно вылезшим из воды собакам. Затем, не издав ни единого звука, они исчезли в кустах.

Только теперь француз почувствовал, как его покидает оцепенение. Он поднял руку и вытер выступивший на лбу холодный пот. Ему еще никогда не случалось быть так близко от неминуемой смерти. Можно сказать, он спасся просто чудом.

Не успел Дебре прийти в себя, как со стороны тукуля по земле заплясал яркий луч электрического фонаря. Когда свет приблизился, француз разглядел, что фонарь нес высокий худой африканец, за которым торопливо семенил Папо Волде. Обете – а кроме гри-гри здесь больше некому было быть – остановился в двух шагах от Мишеля и довольно бесцеремонно направил на него луч фонаря.

Вид у этнографа, очевидно, был испуганный, потому что колдун, успокаивающе подняв вверх ладонь, пробасил:

– Вам нечего бояться. Испытание вы выдержали. Ваши помыслы чисты.

Он произнес эту фразу поочередно на киконго, лингала и суахили. Последнюю Мишель понял без перевода. От неожиданности у него отвисла челюсть: здешний гри-гри каким-то необъяснимым образом узнал то, о чем говорил ньянга у пигмеев! Но ведь это невозможно!

Дебре зажмурился и изо всех сил ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что все происходящее не пригрезилось ему. От острой боли, током отдавшейся в мозгу, Мишель невольно вздрогнул. Однако, когда он вновь открыл глаза, ничего не изменилось. По-прежнему перед ним стоял колдун с фонарем, а рядом переминался с ноги на ногу проводник.

За ужином, который, несмотря на поздний час, сноровисто собрал на стол гостеприимный гри-гри, Дебре был настолько поглощен обрушившимися на него событиями этой ночи, что даже не почувствовал вкуса юума – похожего на пудинг местного деликатеса из арахиса и бананов со специями, обильно политых пальмовым маслом.

Он продолжал думать о загадочных здешних феноменах и лежа в гамаке, который хозяин приготовил для гостя в одной из хижин тукуля. Прежде всего следовало попытаться классифицировать их. С гиенами дело вроде бы было ясно. Африканцы верят, будто гри-гри обладают властью над зверями, которые выполняют их мысленные приказы. В действительности ничего сверхъестественного тут нет. Это всего лишь результат длительной оригинальной дрессировки, основанной на знании повадок диких животных. Кстати, по словам Папо Волде, когда он подошел к тукулю, гри-гри сидел с тамтамом у входа. Некоторое время он играл на нем, не обращая внимания на пришедшего, а потом вдруг поднялся и сказал, что пора идти к приехавшему с ним белому человеку. Откуда Обете стало известно о французе, Папо Волде не представлял, но клялся, что сам ничего не говорил колдуну о Дебре.

Ему можно было поверить, так как гри-гри оказался осведомлен о куда более поразительных вещах – содержании беседы этнографа с ньянгой и его предсказаниях относительно ждущих его, Мишеля, испытаниях. Причем первое из них явно устроил Обете. Единственное объяснение выглядело слишком неправдоподобным. Получалось, что африканские колдуны способны поддерживать друг с другом телепатическую связь. Если все же допустить это, то выходит, что он находится на верном пути и остальные пророчества пигмея тоже рано или поздно сбудутся.

Когда утром Дебре спросил об этом Обете, тот лишь загадочно улыбнулся. Но поскольку француз продолжал расспросы, гри-гри разразился длинной тирадой на суахили, в которой прозвучало предупреждение против поспешных выводов. Белый человек слишком нетерпелив. Настоящая мудрость заключается в умении ждать. Никто не смеет торопить высшее божество. Оно само решает, когда наступает время свершиться предначертанному судьбой.

Этнограф возразил, что слишком трудно ждать неизвестно чего, да к тому же следующее испытание может окончиться не столь благополучно, как с гиенами. Однако больше ничего от колдуна так и не добился.

Зато он посвятил Дебре в некоторые секреты своего врачебного искусства. Его главный постулат сводился к принципу подобного. Например, для лечения болезней, при которых на коже выступают пятна, нужны пятнистые листья, а при заболеваниях глаз в лекарство добавляют порошок из сушеных глаз грифов. Ну и, конечно, нужно знать магические заклинания и обряды, иначе, по уверению Обете, любые снадобья окажутся бесполезными.

В отношении последнего приходилось верить гри-гри на слово, ибо строго научных методов проверки просто не существовало. В реальности остального Дебре мог убедиться сам. На полках просторной аптеки-амбулатории, которой служила колдуну специальная хижина, лежали кипы каких-то листьев, стеблей, корешков, мешочки с семенами, стояли металлические банки с порошками и склянки с настойками. В углу кучей были сложены сушеные ящерицы, а с потолочной балки свисали вяленые обезьяньи хвосты, похожие на черные резиновые шланги.

Гри-гри был настолько любезен, что предложил пожить у него несколько дней, если француз хочет поближе познакомиться с его способами лечения. Однако Дебре, поблагодарив, отказался. Дел у него и без того много, а научиться чему-нибудь за такой короткий срок все равно невозможно. Колдун понимающе кивнул головой и, как показалось этнографу, с затаенной иронией пожелал ему счастливого пути.

Первое время после встречи с повелителем гиен Дебре пребывал в постоянном напряжении, поскольку новое испытание могло последовать в любой момент. Но дни проходили за днями, таинственные силы, вознамерившиеся проверить его, никак не проявляли себя, и Мишель постепенно успокоился. Чему быть, того не миновать, философски решил он и с головой ушел в экспедиционные дела.

Еще в Париже этнограф наметил попробовать разобраться в таком загадочном, чисто африканском феномене, как люди «львы», «леопарды», «гепарды», «гиены», «крокодилы». По всей Тропической Африке местные жители верят в то, что члены подобных тайных обществ не только могут на расстоянии отдавать приказы диким зверям, но и сами способны перевоплощаться в них. Ученые, исследовавшие эти легенды, пришли к выводу, что речь идет об особом психическом состоянии человека – они назвали его линкатропией, – при котором происходит кратковременное помешательство в результате самовнушения. Надев на себя шкуру какого-нибудь зверя, участник магического обряда воображал себя им и абсолютно точно копировал его повадки. По свидетельству очевидцев, он даже внешне становился похожим, скажем, на льва или леопарда.

Однако это не объясняло другую сторону проблемы: почему звери-покровители порой ведут себя так разумно, словно бы в них действительно перевоплотился человек или же они выполняют его приказы. Взять хотя бы гиен, не на шутку испугавших Дебре. Возможно ли вообще парапсихологическое общение с дикими животными? Или же речь идет только о технике, пусть более тонкой и изощренной, но аналогичной той, которой пользуются укротители? Короче, вопросов оставалось предостаточно.