Текст книги "Надежда Сокола"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

20

Тарлах подтащил стул, чтобы можно было посидеть рядом с Торкисом.

Рослому сержанту необыкновенно повезло. Настолько, что можно было подумать, словно его спас своим вмешательством сам Рогатый Лорд. Из-за угла, под которым он прыгнул, и поворота тела копье пробило мышцы правого плеча, прошло сквозь плоть вдоль спины и вышло через левое плечо. Очень болезненная рана, вызвавшая большую потерю крови, но если не начнется воспаление, рана не опасна. А воспаление вряд ли начнется. Пира уже приняла все необходимые меры, прежде чем предоставить Торкиса заботе командира.

Сержанту не очень понравилось все это оказанное ему внимание, и он сразу начал протестовать, когда Горный Сокол сел рядом с ним.

– Я не настолько близок к смерти, чтобы занимать твою постель, капитан.

– Все равно на следующие несколько ночей она твоя. Не спорь. К тому же у нас нет времени на препирательства.

Сам Тарлах не был ранен, если не считать множества ушибов, от которых почернело тело. Если бы не поступок Торкиса, все было бы по-другому. Глаза Тарлаха потемнели. Он ничем не может отплатить за такое самопожертвование. А ведь Торкис именно жертвовал собой.

– Я мог бы отправить тебя на высокогорье.

– За это? – фыркнул Торкис. – Всего лишь щипок, который не может помешать мне стоять на стене.

– Об этом пока нечего говорить, – спокойно возразил сокольничий. – Ты останешься в резерве, если Пира разрешит тебе встать.

– Если ты думаешь, что я позволю своим товарищам сражаться одним… – горячо начал Торкис.

– Я принял решение, сержант. Рана помешает тебе двигаться, пока не подживет. Если тебя снова ударят из-за нее или она откроется, я утрачу тебя надолго, а может, и навсегда. Ты мне слишком нужен, чтобы допускать это.

Лицо рейвенфилдца выглядело осунувшимся, и Тарлах осторожно коснулся его перевязанного плеча.

– Я слишком долго разрешаю тебе разговаривать.

Теперь поспи, или я прикажу дать тебе снотворное. И тогда придется отозвать с битвы воина, который охранял бы тебя, пока ты не проснешься и не сможешь сам защищаться.

Торкис сердито посмотрел на него. Но под конец улыбнулся и лег.

– Я вынужден подчиниться. Ты так и сделаешь.

– Поверь, товарищ, сделаю.

Предводитель наемников встал и направился к выходу. Он постоял там, пока дыхание сержанта не стало ровным и спокойным, потом выскользнул из комнаты и неслышно прикрыл дверь.

***

Оставшись один, Горный Сокол почувствовал, что энергия оставляет его. Сейчас ему не нужно поддерживать видимость силы и уверенности.

На импровизированном столе лежала груда бумаг, которые нуждались в его внимании, но он только взглянул на них, садясь скорее по привычке, чем по сознательному решению.

Он думал о своей армии, и мысли разрывали ему сердце. Его воины доблестны и искусны, они не жалуются на трудную задачу, которую поставила перед ними судьба. И он не должен их подвести.

Он не может дать им победу, большинству не может даже сохранить жизнь. Даже партизаны, за которыми начнется охота, будут постепенно перебиты. Теперь Тарлах понимал, что только немногим удастся спастись в соответствии с его планом, когда стену, наконец, преодолеют.

Он покачал головой. Он устал, слишком устал, иначе не погряз бы так в мрачных мыслях. Нужно бороться с отчаянием, а не питать его…

Тарлах распрямился, услышав стук в дверь, но не мог отогнать отчаяние и казаться невозмутимым. Тем не менее, он быстро встал и приветствовал вошедшую Пиру.

И не побеспокоился надеть шлем, чтобы скрыть лицо и глаза.

Целительница поняла его настроение, но сделала вид, что ничего не замечает.

– Я думала, что ты будешь выглядеть хуже, – грубовато сообщила она, разглядывая его в течение нескольких секунд.

Несмотря на все отчаяние и усталость, капитан не смог сдержать улыбки.

– Так хорошо я выгляжу?

– Да… Сержант спит?

– Сейчас уснул.

– Привилегии низкого звания, – с завистью сказала Пира.

Тарлах посмотрел на стол и ожидающую его работу и вздохнул.

– Торкис не лежал бы здесь, если бы не дыра у него в спине, но я думаю, ты права: власть приносит с собой не одни привилегии, но и неудобства.

Он с любопытством смотрел на нее. Тарлах не удивился, видя у себя женщину из народа сокольничьих.

Учитывая его падение и то, что он принял на себя ответственность за раненого рейвенфилдца, он даже ожидал увидеть у себя целительницу.

Уна не появлялась, и у Тарлаха дрогнуло сердце.

– Правительница долины не ранена? – спросил он голосом, который не дрожал, сдерживаемый усилиями воли.

– Госпожа Уна, к счастью, сегодня невредима. Просто у нее больше дел, потому что выбыл твой второй лейтенант.

– Правда, и я не выполняю свою долю дел, разговаривая здесь. – Тарлах медленно встал и направился к двери. – Надо посмотреть, как остальные. Бумажная работа подождет.

Ему раньше следовало бы заняться делами конца боевого дня, но необходимость присмотреть за Торкисом и настойчивость целителей – они хотели, чтобы он сам отдохнул, – задержали его.

Пира подняла руку, останавливая его.

– Владычица долины справится с этим сегодня, а я достаточно знакома с обязанностями командира – я ведь возглавляла женскую деревню, – чтобы помочь тебе здесь. Возможно, я не слишком знакома с обороной стены, но список припасов мне хорошо знаком. Кажется мне раньше нужно было этим заняться.

– Никто не вправе обвинить тебя в этом, целительница, но признаюсь, что мне нужна помощь. Я сегодня очень устал.

– Неудивительно! Тебя самого следовало бы уложить в постель!

– Мы все могли бы пролежать в постели неделю, – печально ответил Тарлах.

Пира направилась к его столу.

– Покажи, что нужно сделать, птичий воин.

***

Пира оказалась столь же умелой в работе с документами, как и в искусстве исцеления, и им удалось за удивительно короткое время расчистить стол.

– Благодарю, – сказал ей капитан. – Я не думал, что закончу так быстро.

– Если все кончено, можно поесть, пока не ушла назад повозка.

Она увидела, как он пожал плечами, и покачала головой.

– Ты постился вчера вечером. Больше не делай так, Горный Сокол.

– Тебе сказала госпожа Уна? – раздраженно спросил он. Он знал, что Уна и Пира подружились, а женщины болтают не меньше мужчин.

– Нет, хотя ей бы следовало мне сказать, потому что я отвечаю за то, чтобы ты стоял на ногах. Мне сказал твой первый лейтенант.

Бреннан?

Целительница заметила его удивление и улыбнулась.

– Товарищи беспокоятся о тебе. Они опасаются, что ты загонишь себя.

Она встала.

– Может, тебе и не хочется есть, но без еды ты быстро ослабеешь. Я принесу тебе что-нибудь, если не хочешь идти сам.

Тарлах напрягся.

– Здесь не место для таких услуг, и я не могу ее принять от тебя.

– Тогда пошли со мной. Так или иначе, ты должен поесть.

***

Ночь была приятной, прохладной, но без настоящего холода, самой спокойной за много недель. Ее тишина надрывала утомленные войной сердца. Ни воин, ни целительница не могли закрыться в стенах дома, как ни хотели спать. Они неторопливо поели и неохотно вернулись в дом, который стал одновременно рабочим кабинетом Тарлаха и его жильем.

У входа стояла невысокая деревянная скамья, и Тарлах сел на нее, прижавшись спиной к свежевымытой белой стене. Глаза его закрылись. Приятно, как воину в сильную жару, было ощущать прохладу чуть влажного камня.

Пира поколебалась, потом села рядом с ним. Как и Горный Сокол, она молчала, просто сидела, впивая спокойствие ночи.

На руке воина сидел Бросающий Вызов Буре. Сокол негромко просил внимания, пока сокольничий не погладил его мягкие перья.

Тарлах взглянул на свою спутницу.

– Ты хорошая целительница, но невозможно достойно отблагодарить тебя за заботу о наших крылатых.

– Никакой благодарности не нужно, – негромко ответила она, – как и за то, что я делаю для тебя. – Голос ее напрягся. – Клянусь Янтарной Госпожой, как мне тяжело видеть изуродованными их стройные тела!

Они сражаются из любви к нам.

Воины, в свою очередь, глубоко любили птиц. Пира поняла это за последние ужасные недели. Только сегодня она видела, как сокольничий отошел в сторону и, думая, что его никто не видит, заплакал, как ребенок.

Она, несмотря на все свое мастерство, не смогла спасти его птицу. Сердце у нее болело за него, но она не могла ничего сделать, только незаметно отошла и предоставила его горю.

С соколами дело обстояло по-другому. Пира обнаружила, что может утешить их, особенно самок, но и самцов тоже – по крайней мере, временно. Она посвящала им много времени и, даже когда спала, прижимала к себе раненую птицу.

Так много жертв, подумала она. Но ни она сама, ни сидящий с ней рядом офицер не могли отрицать, что эти жертвы необходимы. Морская Крепость, Верхний Холлек, весь мир зависят теперь от их силы.

Пира на мгновение закрыла глаза. Долина Морской Крепости создана для мира, для жизни и радости, и нужно все это сохранить…

– Это хорошая земля, – сказала она после недолгого молчания. – Она прекрасна сама по себе, и люди ее так хороши, как я только могла представить или пожелать.

Холод заполнил ее душу. Скоро большинство этих людей ожидает смерть, а остальных – рабство.

– Мы должны выиграть эту войну, Горный Сокол, – сказала она решительно.

И сокольничего коснулась та же мысль и тот же страх.

– Мы ее выиграем. Здесь или в другом месте, но мы победим. То, что не смог сделать Ализон, не смогут и эти проклятые чужаки.

Отчасти, чтобы скрыть свои чувства, отчасти, чтобы преодолеть их, наемник распрямился и начал вставать.

Но с болезненным стоном опустился на место: резкая боль в мышцах мешала неожиданным движениям.

Пира в тревоге посмотрела на него, потом поняла причину неприятностей.

– У тебя затекло тело? – озабоченно спросила она.

Тарлах обрел способность говорить.

– Надо справиться с этим до того, как завтра утром поднимусь на стену, – сказал он, почти не разжимая губ.

– Если не сможешь, тебе нельзя стоять в боевом строю. Ты не сможешь сражаться, если даже встать не можешь.

Она не пыталась помочь ему. Такую помощь он принял бы от товарищей и, может быть, от госпожи Уны, но она знала, что от нее он поддержку не примет.

Капитан справился с собой. Лицо его оставалось напряженным, и ему пришлось прислониться к стене, вставая, но он знал, что тело его больше не предаст. Он не допустит этого.

– Я буду готов. За это не опасайся.

21

На следующее утро Горный Сокол собирался выйти из комнаты, когда в нее вошел Бреннан.

Тарлах заметил, как смотрит на него лейтенант, и нахмурился.

– Пира мне не поверила?

– Она хорошо знает, что в таких делах нельзя доверять сокольничим, мой друг. Мы стараемся выдержать слишком многое. Как ты себя чувствуешь?

– Достаточно хорошо, чтобы отомстить за свою боль врагам.

Тарлах заметил легкую красную линию на шее товарища. Она проходила от самого уха за высоким воротником. Словно острие меча или конец копья – Тарлаху казалось, что справедливо последнее, – оцарапали кожу.

– Я вижу, ты сам едва избежал раны. На этот раз было близко.

– Мне было бы очень неприятно, если бы острие оказалось чуть ближе, – признался Бреннан.

Тарлах заметил белое пятно. Левая рука лейтенанта вся в толстой повязке. Так целительница не перевязывает легкие раны, и улыбка тут же сползла с лица командира.

– Что с тобой случилось?

– Напоролся на меч, – лаконично ответил Бреннан. – Ничего страшного. Придется некоторое время держать в левой руке только щит, вот и все.

– Поэтому вчера вечером Уна выполняла мою работу вместо тебя?

Бреннан пожал плечами.

– Бывают раны и посерьезней. Мне кажется, было уже поздно, когда помощники целительницы занялись мной. Да и работу они кончили не скоро.

– Тебе кажется? Тебя усыпили? – Только? в случаях, когда необходимо хирургическое вмешательство, или при самых тяжелых ранах применялось усыпляющее. Должно быть, рука повреждена серьезно.

– Пира заверила меня, что рука не потеряет подвижности, – улыбнулся Бреннан. – Идем, друг, а то я начинаю смущаться! Приготовим утреннее приветствие гостям.

***

Рассвет был невыразимо прекрасен и обещал не менее прекрасный день.

Прекрасные декорации, которые так контрастируют с жестокими делами, мрачно размышлял Тарлах, глядя на разворачивающуюся перед ним сцену. Ему казалось, что он уже целую вечность ежедневно видит ее перед собой.

Нет, в огромном войске, собравшемся на берегу, чувствовалась какая-то перемена.

Султаниты накануне ударили изо всех сил. Отступая, они признали, что стена по-прежнему стоит, но не ожидали, что и утром на ней будет тот же спокойный, решительный и смертельно опасный гарнизон, как и в самом начале осады. Разум по-прежнему утверждал, что они должны одержать победу, но теперь, глядя на этих стойких страшных воинов, султаниты дрогнули. Впервые за все время они усомнились в своей победе.

Но это не имело значения. Они тоже собрались, и их командующий поднес к губам сигнальную трубу.

Но не отдал сигнал.

Другой сигнал разорвал ясный утренний воздух, высокий, сильный и чистый. Так может звучать только боевой рог сокольничьих.

Неожиданно на высокогорной тропе, ведущей в долину, показались одетые в черное всадники. Их было очень много, но это только авангард армии сокольничьих.

Они остановились, казалось, на целую вечность, но потом послышался новый сигнал – в атаку, и всадники по крутому спуску понеслись к стене и к цели за ней.

Волна за волной накатывались всадники. Застывшим от неожиданности захватчикам и их противникам казалось, что всадникам нет конца.

Над ними летели соколы, тысячи птиц, от них почернело небо.

Тарлах на мгновение сузил глаза. Воинов не может быть так много…

Он гордо поднял голову. Женщины! Все женщины присоединились к армии для защиты своего мира.

Тарлах смотрел, как они приближаются, воины и боевые птицы. Это его народ. Никто не видел его в полной силе с тех пор, как сокольничьи в далеком прошлом пришли с севера. Теперь появилась достойная цель для силы и мужества этого народа.

Но противников было не меньше. Впервые Тарлах по-настоящему оценил, что сотворили с армией захватчиков буря и мечи защитников. Если считать соколов, армия Морской Крепости теперь численно превосходила чужаков.

Султаниты тоже поняли, какой удар нанесла им судьба. Позиция их стала неожиданно крайне уязвимой и опасной. Но они были опытными бойцами и торопливо перегруппировались, построились в квадрат, который позволит отразить нападающих. Но в то же время они понимали, что их усилия бесполезны. Султаниты смотрели на войско сокольничьих и видели, что пришла их судьба.

***

Тарлах приказал каждому третьему своему воину отойти, уступить место вновь прибывшим. Те оставляли лошадей перед стеной. Капитан не разрешил своим солдатам спускаться на берег. Даже сейчас, когда пришли спасители, он не позволил ослабить оборону стены, пока еще у врагов остаются силы.

Лицо его оставалось бесстрастным. Он придвинулся к Уне, которая оборонялась рядом с ним, но они не касались друг друга и не разговаривали.

Горный Сокол не смотрел на столкновение двух армий. Ему хотелось вообще уйти со стены. Бойни в таких масштабах ему никогда не приходилось видеть, даже в сражениях с Ализоном, и он надеялся, что больше никогда и не увидит. От всего сердца он молился, чтобы никогда не участвовать в таком.

Воины-султаниты были храбры и искусны. Они дорого отдавали свои жизни, но положение их было безнадежно. Тяжелые потери у стены, потери во время бури в океане, трудности, в которых они жили и сражались последнее время, – все это говорило, что победить они не могут. Они устали, у них не было никаких защитных сооружений, только собственные тела и щиты. Иного конца не могло быть.

Несмотря на все это, несмотря на то, что сокольничьи были свежими вопреки своему долгому маршу, захватчики могли бы продержаться долго, если бы не боевые птицы. Они сражались, как отдельная армия, не испытывая страха. Чужаки с самого начала относились к ним с суеверным страхом: они никогда не заключали боевого союза ни с птицами, ни с другими животными.

Не было ни сдачи в плен, ни пощады. Сами султаниты не считали это возможным. Масштаб их поражения, последствия этого поражения для всего их народа делали жизнь для них невозможной, хотя они и не давали противнику достичь быстрой и легкой победы.

Если бы сокольничьи их пощадили, они убили бы себя собственными мечами.

Наемники скоро поняли это и приняли неизбежность бойни. Они испытывали уважение и сочувствие к противникам и дарили им быстрое и почетное избавление от жизни.

***

Уна из Морской Крепости опустила голову и отвернулась от бойни внизу. Несмотря на ненависть к убийствам и глубокую физическую и духовную усталость, она была полна удивлением. Все кончено, и они победили. Они преодолели невозможное и выжили – большинство.

Прошедшие недели показались ей нереальными.

Словно это колдовской кошмар.

Но сознание возразило: это была не иллюзия. Уна знала, что она изменилась. Теперь она стала тем, кем не думала и не хотела стать: опытным воином с таким количеством крови на мече, что не могла бы сосчитать, сколько жизней отняла.

Женщина из долины вспомнила своего первого убитого – тот день, который был, казалось, целую вечность в прошлом, когда она впервые встретилась с сокольничим Тарлахом. Немного погодя после этого наемник сказал ей, что вскоре убивать становится легче, но нужно остерегаться людей, которым убийство приносит наслаждение. Она содрогнулась в глубине сердца: до какой развращенности нужно дойти, чтобы находить удовольствие в этом ужасе.

Тарлах не такой. Она чувствовала его отвращение к тому, что он вынужден был наблюдать, его желание уйти отсюда, хотя звание и положение не позволяли ему уйти, прежде чем битва не закончится и последний султанит не падет мертвым.

Не могла уйти и она. Да она и не оставила бы его, Он нуждается в ней, в том слабом утешении, которое дает ее присутствие.

Уна посмотрела на человека, который стал всей ее жизнью. Испытание тяжело отразилось на нем. Насколько глубоко, она боялась даже подумать. И дрожала, думая о том, что еще его ждет, на этот раз от собственного народа, от тех самых людей, которые спасли их всех.

***

Капитан снова посмотрел на огромный костер, который разжигали на берегу, и содрогнулся, хотя с точки зрения его народа пламя – самое чистое и подходящее одеяние для воина.

Он уже давно распустил свой отряд, и большинство воинов спустилось со стены. В этой части оставались только они с У ной.

– Присмотришь здесь, госпожа? – спросил он. – Мне нужно поговорить с Варнелом.

Уна улыбнулась и кивнула.

– Не работай слишком много, Горный Сокол. Я приду к тебе, как только смогу, и вместе мы сможем справиться легче и быстрее.

22

Тарлах уже некоторое время находился в своей комнате в круглой башне и сидел за столом, погрузившись в мысли, когда резкий стук и открывшаяся дверь сообщили о появлении главнокомандующего Варнела.

Тарлах быстро встал и приветственно коснулся рукояти меча, потом мужчины пожали друг другу руки – приветствие, которым пользуются сокольничьи, когда поблизости нет посторонних.

Командующий откинулся и несколько секунд внимательно разглядывал своего младшего товарища.

– Я никогда не видел тебя таким уставшим, Тарлах, – сказал он наконец.

– Наверно, сказывается реакция. Мне повезло, что я вообще жив. Нам всем повезло. Если бы вы не пришли…

– Ты знаешь, что я обязательно пришел бы.

– Да, но я не был уверен, что вы успеете вовремя.

Он опустил голову и посмотрел на усеянный бумагами стол. Для многих помощь пришла слишком поздно.

– Список потерь, – сказал он, видя, что Варнел проследил за его взглядом. – Большинство сказало бы, что у нас удивительно мало потерь, но для меня…

– Это часть доли офицера, – мягко сказал командующий, – копье в сердце. Кроме тех, кто настолько очерствел, что смерть товарищей не производит на них впечатление. Для меня такие воины перестают быть людьми. Они представляют большую опасность для отрядов, которыми командуют.

Варнел нарочно перевернул листок. Потом подошел к очагу, посмотрел какое-то время на пламя, подтянул два стула и опустился на один из них.

– Кто-то позаботился разжечь костер. Не будем невежливы и воспользуемся теплом.

Тарлах не присоединился к нему, и Варнел вздохнул.

– Садись, Горный Сокол. Я не люблю сгибать шею, разговаривая с человеком.

Тарлах повиновался.

– Где ты услышал это имя?

– От твоего курьера и почти ото всех после нашего приезда. Твое положение здесь и в Рейвенфилде уникально, мой Друг. Я хочу знать все, все подробности – с самого первого твоего появления здесь.

Сердце капитана дрогнуло, он почувствовал, как напряглись мышцы живота. Вот оно – мгновение, которое должно подкрепить его надежды или, может быть, обречь на неудачу.

– Все решения и действия, которые я предприняв мал, принадлежат мне одному. Никого в отряде нельзя в них винить.

– Я учил тебя многому, но прежде всего прямоте, – заметил Варнел.

– Но ты учил меня и отвечать за свои действия!

Он сжал кулаки и снова разжал их. Тарлах всегда знал, что этот разговор неизбежен.

Тарлах описал все, что произошло после его памятной встречи с У ной из Морской Крепости, описал свой растущий страх за судьбу народа сокольничьих и решение, которое предложила правительница долины, а также условия, на которых она его сделала.

Когда он закончил, оба несколько минут молчали.

– Одного Рейвенфилда нам будет недостаточно? – спросил наконец командующий.

Тарлах покачал головой.

– Нет. Там хорошие, плодородные земли для населения и хорошее место для Гнезда, но недостаточно пространства для размещения колонн и прокорма лошадей. – Даже когда существовало прежнее Гнездо, большая часть воинов размещалась и тренировалась за его стенами. – Только получив в наше распоряжение горную территорию Морской Крепости, мы будем иметь достаточно места.

– А чтобы получить их, мы должны принять условия договора?

Горный Сокол нахмурился, борясь с отчаянием и гневом от тона голоса командующего.

– Это и так слишком мало в обмен на то, что мы получим. Госпожа Уна проявляет большое доверие к нашей чести, позволяя нам и нашим потомкам поселиться на своих землях. Она искренна в своем желании помочь нам, но собирается закрывать глаза на то, что считает не правильным, даже злым.

Его глаза превратились в острия копий, в нем вспыхнул гнев при воспоминании о том, какую роль сыграла Уна в только что закончившейся схватке и какую помощь оказала за последние недели целительница Пира.

– Значит, то, к чему мы привыкли, теперь ты называешь злом?

Тарлах взял себя в руки. Ссора не улучшит его и без того незначительные шансы.

– Разве от нас просят так много? – спросил он. – Те, кто допускает нас сюда, рискуя своим будущим и будущим потомков, делают это добровольно. Мы должны обращаться с ними, с высокородными и простыми людьми, с уважением. Мы должны отказаться от власти над жизнью и смертью наших деревень.

Он внимательно смотрел на своего командира, стараясь определить его реакцию, но лицо Варнела напоминало маску. Главнокомандующий хотел выслушать все, прежде чем принимать решение.

– Нас не просят жить так, как живут мужчины других народов, – продолжал Тарлах. – Вероятно, со временем произойдут какие-то изменения. Может быть, мы вступим в более тесный контакт с другими, чем сейчас представляем себе, но вначале ни колонны, ни деревни не испытают больших изменений в привычном образе жизни.

Тарлах неожиданно бегло улыбнулся.

– Для наших женщин это так же желательно, как и для нас. Они так же не стремятся к нашему обществу, как мы к их. Судя по всему, они неплохо управлялись без нас.

Варнел вздрогнул.

– Я об этом не подумал.

– В последние месяцы я мало о чем думал так напряженно, как о последствиях этого предложения, – устало ответил Тарлах. – Если это справедливо, то переход для всех нас облегчится. – Труднее всего будет, когда начнем тренировать женщин и жителей долин. От нас всегда требовали вежливости, когда мы имеем дело с посторонними. Поэтому расширение таких контактов мы сможем вынести.

Главнокомандующий встал. Некоторое время он смотрел на огонь, потом снова повернулся к своему младшему товарищу.

– Ты понимаешь, что это означает?

Рот капитана сжался.

– Если предложение будет сразу отвергнуто, я могу потерять жизнь или быть изгнанным. Если его примут, то согласится не больше половины нашего народа. Мы будем расколоты, разъединены, колонна выступит против колонны, товарищ против товарища. – Он пристально посмотрел на Варнела. – Я понимаю, что буду нести ответственность за то, что подверг свой народ этому расколу. Мы такого не знали со времен поражения Джонкары, когда пролегла пропасть между мужчинами и женщинами, – горько закончил он.

Варнел разглядывал его.

– На тебе тяжесть гнева, – спокойно сказал он.

– Главным образом, страха, – ответил Горный Сокол, опустив голову в предвидении позора и поражения. – Я знал, что мне грозит, когда дал согласие на предложение правительницы долины, и должен принимать последствия своего решения. Но я не стремлюсь к смерти или позору. Если бы я до глубины души не поверил, что в этом единственная надежда на спасение нашего народа, я бы, наверно, не согласился.

Но я знаю, что если мы все или значительная часть не пойдем по тропе, которую я выбрал, нас ждет исчезновение.

Командующий подошел к нему и положил руку на плечо.

– Каким бы ни было мое решение относительно союза с Морской Крепостью, ты не будешь осужден.

Тарлаху с трудом удалось подавить смех.

– Правда? Мне кажется, у Ксорока найдется что сказать по этому поводу, и его поддержат Гуррин и Лангхолд.

– Эти трое не имеют права принимать решение, когда речь идет о нашем будущем! – резко ответил Варнел. – Именно из-за них мы сейчас испытываем трудности.

– Командующий Ксорок так мало думал о нашем будущем, что просто оставил свою деревню, когда мы покидали Гнездо. Конечно, когда мы вернулись, в ней никого не осталось. То ли погибли, то ли укрылись где-нибудь, но мы потеряли всех, включая то потомство, которое принесло последнее посещение воинов.

Остальные двое умудрились потерять больше половины своих женщин, и теперь в их деревнях совсем мало народа, хотя с тех пор подросло потомство.

Главнокомандующий удивленно пожал плечами.

– Неужели ты думал, что я обо всем этом не знаю?

– Прошу прощения, милорд. Я был лишком высокомерен и глуп, считая, что я один…

Его собеседник улыбнулся.

– Глуп, может быть, но в высокомерии тебя никто не обвинит.

– А как дела в деревнях Брина и Арнела и твоей собственной?

– В их деревнях потеряно десять процентов населения, в моей не больше пяти, да и те потеряны в первые три годы нашего изгнания.

– Лучше, чем я думал, – облегченно сказал Тарлах.

– Это сейчас. Но все равно ты прав. Без своей собственной территории мы обречены. Именно поэтому я решил созвать Совет и выбрал для его проведения Верхний Холлек. Я хотел лишить даже самых ограниченных наших братьев их самодовольства. Ко мне они, по крайней мере, прислушаются. – Серебряные глаза пронзительно впились в Тарлаха. – Я избрал Линну, потому что это ближайший к Рейвенфилду порт. Я слышал о том, что ты получил долину, и надеялся, что мы сможем использовать ее именно так, как ты предлагаешь. А теперь ты говоришь мне, что это невозможно без привлечения долины Морской Крепости и участия ее правительницы.

– Невозможно, – решительно подтвердил Тарлах. – Ты сможешь изучить карты, и мы проедем через обе долины, как только дела здесь немного наладятся.

– Я должен осмотреть их обе, прежде чем принять окончательное решение.

– Вместе они нас устроят, – подтвердил капитан.

Это больше, чем то, на что он смел надеяться, и все же он сильно огорчился.

– Даже приняв мой план, ты потеряешь…

– Мы потеряем не менее половины своих сил, – решительно ответил Варнел. – Каждый должен будет сам принять решение, но Ксорок, Гуррин и Лангхолд будут яростно сопротивляться такому договору, они откажутся изменить обращение с нашими женщинами и изменять образ жизни. Их колонны преданы им, и большинство воинов последует их примеру. Арнел и Брин, вероятно, согласятся со мной, если я представлю убедительные доводы, и моя колонна будет с нами.

– Значит, ты со мной? – спросил Горный Сокол.

Казалось невероятным, что он еще не отослан с позором, не стал изгнанником без звания и места. То, что Варнел согласился и даже поддержал его…

– Конечно, если я найду предложение приемлемым, – ворчливо ответил его командир. – Но как ты говоришь, какой у нас выбор?

Глава сокольничьих покачал головой.

– Перед нами множество трудностей. Добиться поддержки наших воинов – еще не самая большая из них.

Даже если нас не поддержат другие, достаточно одной моей колонны. Меня больше тревожит реакция деревень.

Глаза Варнела потемнели.

– Те, что принадлежали частям Ксорока, не откажутся от своей свободы. Они не могут ожидать, что мы станем обращаться с ними лучше, чем их собственная колонна, и можно надеяться, что лишь горсть женщин доверится нам.

– А что касается остальных деревень… – Он пожал плечами. – Кто понимает кобылиц? Как судить об их ответе? Даже если эта целительница, о которой ты упомянул, выскажется в нашу пользу.

– Если у нас для начала будет население хотя бы одной деревни…

– Этого недостаточно, тем более, на долгий период.

Нам грозит другая опасность, мой друг, которой ты не видишь – совсем или частично. – Варнел недолго помолчал, потом медленно продолжал. – Когда я был мальчиком, даже когда я впервые получил приказ отправляться в деревню, уничтожение ребенка-калеки было редким и страшным событием, все связанные с этим болели душой, а я, по правде говоря, готов был отказаться от такого права. Сегодня такое происшествие не менее ужасно, но встречается гораздо чаще. В некоторых деревнях оно происходит ежегодно. – У Тарлаха перехватило дыхание, и главнокомандующий кивнул. – Мы проявляем признаки слишком близкого скрещивания и вырождения. А что произойдет с нами, если так будет продолжаться?

– Возможно, мы сумеем ввести новую кровь, – задумчиво сказал капитан, вспомнив разговор с Бреннаном. – Не настолько, чтобы измениться самим, но все же…

– Какую новую кровь? – недоверчиво спросил Варнел. – Вряд ли остальной мир видит в нас идеальных супругов.

– Ну, может, женщины долин другого мнения. Мне кажется, жители долин тоже не хотят исчезнуть, допустить, чтобы их земли попали в руки чужаков. Но у них не хватает мужчин; однако, я не заметил, чтобы они стремились привлечь их из других мест. Кажется, здешние женщины не хотят возвращения к прежней жизни, когда их считали непригодными для многих занятий. Наш образ жизни дает им альтернативу, и кое-кто из них может найти его привлекательным.

Капитан прижал пальцы к глазам.

– Мы говорим о будущих проблемах, не решив еще настоящих.