Текст книги "Рубин Великого Ламы"

Автор книги: Андре Лори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Весьма прискорбно, – начал он обычным величественным тоном, – что такая особа, так щедро одаренная природой, – уроженка Америки. Да, и несомненно, что только этой печальной случайности можно приписать этот недостаток вежливости, это ужасное отсутствие мягкости в манерах! Если бы эта дама имела счастье родиться в Англии, то, без всякого сомнения, она была бы украшением своего пола!

Лорд Эртон поспешил присоединиться к мнению своей модели, – ловкий маневр, которым он мог вернуть себе снисходительность благородного лорда. Что касается Мюриель, то, находя, что беседа начинает принимать несносный характер, она встала с места и пошла исследовать все закоулки палубы.

Блеск ночи усиливался с минуты на минуту. Небо теперь покрылось точно звездной пылью. Очень скоро, чтобы усилить очарование этой весенней ночи, взошла луна в первой четверти и залила жемчужным светом палубу аэроплана; каждый предмет резко обозначился, бросая сильную тень, которая была похожа на рисунок тушью. Серебристый луч упал на воду Адриатического моря и засверкал в его темной лазури, разливаясь на далекое пространство. Нельзя себе представить ничего более очаровательного, как это море с птичьего полета, разрезанное светлым лучом на две черные ленты, уходящие вдаль: одна – у берегов Италии, другая – у берегов Истрии.

Аэроплан летел довольно близко от земли, и можно было различать густые леса, а иногда и дома.

Этель потеряла всякое самообладание при этом волшебном зрелище и не могла удержаться от восторженного восклицания.

—Очень любопытно!.. Очень любопытно! —соизволил сказать лорд Темпль.

– Знаете ли, лорд Темпль, что только в первый раз я верю книгам по географии! Когда я была маленькой, я была положительно несчастна от того, что не могла поверить, что земли были такими, как их рисовали на картах. Почему мы знаем, что это правда? – спрашивала я, – ведь никто этого не видел! Мне говорили, что карты составлены на основании геометрии и научных записок, но я не соглашалась. Но теперь я в этом убедилась своими собственными глазами. Италия действительно имеет форму сапога! Господин Дерош, – прибавила она, грациозно оборачиваясь к Оливье, который уже возвратился, – сколько времени вы полагаете идти вдоль Адриатического моря?

– До утра, мадемуазель! Я рассчитываю к часу ночи быть над Отрантским проливом.

– И, без сомнения, вы рассчитываете пробыть на своем посту всю ночь? Вы не хотите ничего потерять из этого чудного зрелища?

– Оно, значит, чудно? – сказал Оливье лукаво. – А я думал, что вы не найдете ничего прекрасного в этот вечер!

– Самое скверное настроение не может устоять перед всем этим! – сказала Этель, протягивая руку к горизонту. – Какое спокойствие! Какая торжественная тишина! Кто может оставаться злым перед такой картиной? Я вам очень благодарна, что вы пришли за мной, мосье Дерош! – прибавила она тихо, немного наклоняя голову.

– Ах!.. Вы знаете хорошо, что это я сделал изэгоизма! —воскликнул живо Оливье. – Разве эта н е сра внимая ни с чем картина не показалась бы мне в тысячу раз прекраснее в вашем присутствии!

В эту минуту вдруг появился позади молодых людей комиссар судна с растрепанными волосами.

– Капитан! – произнес он глухим голосом. Оливье резко повернулся.

– В чем дело? – спросил он с некоторым нетерпением.

– Капитан!.. Два слова!.. Мне надо поговорить с вами.

– Сейчас?

– Нет, капитан, сию минуту, прошу вас!.. На судне происходят ужасные вещи!

– Ах, Боже мой! – вскрикнула Этель испуганно.

– Что вы хотите сказать, господин Петтибон? Что происходит? Один из людей экипажа нарушил устав?

– Нет, капитан… не это… но я не могу сказать здесь…

– Простите, мисс Дункан, я сейчас вернусь, – сказал Оливье нетерпеливо. И, отойдя на несколько шагов, он воскликнул с досадой:

– Скажете ли вы наконец, в чем дело?

Вместо всякого ответа Петтибон поднял руки к небу, между тем, как его лицо выражало глубокую тоску.

– Если бы мне сказали, – бормотал он жалобным голосом, – если бы это утверждал мой верный друг, я бы едва ли поверил. Когда же я увидел сам, своими собственными глазами, увидел то зрелище, я думал, что схожу с ума… Да, капитан, я способен был сойти с ума от малейшего толчка…

– Но какое же зрелище? Что вы видели?

– Никогда я не мог представить себе подобной вещи!

– Но что же именно?

– Сударь, если бы это была моя дочь… я бы… я бы послал ее спать без ужина! – воскликнул наконец Петтибон с энергией.

– Ваша дочь?.. О ком говорите вы, господин комиссар?

– О маленькой мисс… мисс Мюриель! – сказал янки, делая движение плечом в ту сторону, где виднелась виновная.

– В чем же ее преступление? – спросил Оливье.

– Господин Дерош! – сказал Петтибон торжественно, – я не желаю вас обманывать!.. Я говорю только то, что видел… Когда я проходил позади рубки, делая свой обход, я внезапно остановился, пригвожденный к месту… да, сударь, пригвожденный!.. Тогда я способен был сойти с ума…

– От малейшего толчка, я это уже слышал, – перебил Оливье. – Но нельзя ли попросить вас без лишней болтовни объяснить мне это происшествие?

– В то время, как я шел, не думая ничего дурного, – мрачно заговорил янки, – мои глаза, которые я устремил на небо, чтобы убедиться, продержится ли погода, – мои глаза, говорю я, внезапно, в одно мгновение, направились к земле, то есть я хочу сказать, к аэроплану, я вдруг увидел позади рубки белое платье!..

– Без сомнения, это была одна из прогуливающихся дам? – подсказал Оливье.

Но комиссар сердито потряс головой, лицо его вытянулось до неизмеримой длины.

– Нет, капитан, она не прогуливалась!

– Ну, так она смотрела компас?

– Вовсе нет!

– Что же она делала, наконец? – воскликнул Оливье.

– Она разговаривала, сударь, разговаривала фамильярно… я даже скажу… дружески… сердечно… – продолжал Петтибон, волнуясь, – с… с…

– С кем?

– Господин, она хохотала как безумная!.. Я получил удар!

– Ах! Ей-богу! С меня довольно! – воскликнул Оливье, теряя терпение и поворачиваясь, чтоб уйти. – Что мисс Мюриель разговаривает и смеется с кем хочет, так это ее дело!

– Нет, капитан! Эта несчастная молодая девушка разговаривала фамильярно, по-дружески, сердечно… с… с… негром! – докончил наконец Петтибон с отчаянным усилием.

– Ну, так что же? – сказал Оливье, смеясь, – Это и есть большой секрет? Без сомнения, она, как вы, господин Петтибон, покровительствует неграм…

– С негром Теодором! – стонал Петтибон, не слушая его. – И когда она заметила, что я там стою, она вдруг вскрикнула и быстро скрылась. Я остался, точно оглушенный, капитан, а когда пришел в себя, мне показалось, что это игра воображения… Это, не правда ли, такой случай, который требует заковать в кандалы немедленно?

– Кого? – спросил Оливье, кусая губы, – мисс Рютвен?..

– Нет, капитан, этого жалкого негра!

– Кандалы за то, что отвечал даме? Это был бы жестоко, господин Петтибон!

– Но, наконец, капитан, нельзя же допустить, чтобы подобные вещи происходили безнаказанно на палубе этого аэроплана! – воскликнул Петтибон с отчаянием. – Эта молодая особа здесь без отца и матери. Нельзя же ей позволить так обращаться с неграми, с этим негром Теодором, который такой бесстыдник, какого я никогда не видал!

– Успокойтесь, господин комиссар; она его знает, без сомнения; может быть, он служил на яхте мистера Рютвена. Во всяком случае, здесь есть леди Дункан и мистрис Петтибон, которые лучше, чем я или вы, могут наблюдать за мисс Рютвен, если это нужно.

– Но Теодор?

– Я не вижу, чтобы он заслуживал наказания.

– Вы здесь хозяин, капитан, но я никогда бы не поверил, что должен буду присутствовать при подобных вещах!

И Петтибон удалился, в высшей степени оскорбленный и в глубоком отчаянии.

Как только Оливье, смеясь потихоньку, хотел вернуться к мисс Дункан, лорд Темпль, поджидавший его издали, быстро направился к нему навстречу.

– Извините, милостивый государь, два слова! – начал он, загораживая ему дорогу.

– К вашим услугам, милорд! – ответил Оливье, вздыхая.

– После открытия… прискорбного… плачевного… которое мы сделали одновременно насчет личности подразумеваемого черного доктора, позволите ли спросить вас, капитан, какое вы приняли решение?

– Конечно, лорд Темпль, я решил, что пока доктору Отто Мейстеру будет угодно мистифицировать нас, являясь среди нас с фальшивым видом, он будет наказан карантином…

– Карантином?..

– Да. Он постоянно будет сидеть в своей каюте, куда ему будут подавать обед.

– И больше ничего? – воскликнул лорд Темпль.

– Без сомнения. Этого довольно, по моему мнению. Господин Отто Мейстер явился на аэроплан под предлогом лечить нас, когда мы будем больны. Я не сомневаюсь, что он на это вполне годен, и буду его держать как доктора. Только если он имеет дурной вкус и пожелал явиться чернокожим, то за это и будет наказан одиночеством – вот и все!

– Позвольте мне сказать вам, милостивый государь, что такое наказание далеко не соответствует его вине!

– А что же вы желали бы сделать, милорд?

– Публично разгласить его тайну, сударь, – перед дамами, перед всем экипажем! Это был бы благотворный пример для всех самозванцев, настоящих и будущих!

– Позвольте не согласиться с вашим мнением, лорд Темпль, – сказал Оливье. – Я уже написал два слова доктору, приказывая ему сидеть в своей каюте по причинам, которые он поймет лучше меня. Этого довольно, по моему мнению.

– Но, милостивый государь, дисциплина!

– Дисциплина ничем не пострадает от такого решения, и я ручаюсь вам, что она всегда будет в силе на моем судне, лорд Темпль… Ах, – прибавил Оливье с выражением сожаления, – наши дамы уже уходят, как видно!

– Становится немного свежо на палубе вашего очаровательного корабля, – сказала, улыбаясь, мистрис Петтибон, которая направлялась в каюту, сопровождаемая двумя молодыми девушками. – Спокойной ночи, господа!..

– А мне кажется, что ябы простояла всю ночь на палубе аэроплана! – воскликнула весело Мюриель. – О, мосье Дерош, прежде чем уйти, скажите же мне, где мы находимся?

– Охотно, мадемуазель. Налево позади мы оставили полуостров Истрию. Вы видите его там как большую светлую массу. В эту минуту мы идем вдоль длинного острова, видите, налево; направо впереди видна Лисса… далее, еще правее, огромная масса, – это Италия…

– И когда мы приблизимся к Италии?

– Около часа ночи. А когда мы будем проходит! над Турцией, мне будет приятно думать, что вы спите спокойным сном…

– Не могу ли я остаться на палубе? Это все так интересно!

– Нет, нет, милая малютка, – решительно сказала мистрис Петтибон. – Очень холодно, чтобы я могла поддержать компанию. Спать!., спать!..

Дамы ушли, а лорд Эртон, совсем разбитый своим ужасным приключением, не замедлил последовать их примеру. Лорд Темпль тоже удалился, и вскоре Оливье остался один на палубе.

Долго он прохаживался при свете луны, вдыхая полной грудью оживляющий воздух ночи, наслаждаясь своим творением и любуясь быстрым и верным полетом своего аэроплана. Он сделал еще свой хозяйский обход, посетил всех дежурных при машинах и заглянул на нос, где отдыхал его экипаж на своих койках. Все шло хорошо. Ночь была ясная и прекрасная. Здесь он был уверен больше, чем моряки на море, что не встретит ни рифов, ни подводных камней. Бросив еще раз торжествующий взгляд вокруг, Оливье, указав направление рулевому, ушел в рубку и бросился на софу, где немедленно же заснул.

Ночь прошла без приключений. В час ночи вахтенный, согласно приказанию, разбудил капитана. Звезды еще ярко блестели, но луна уже скрылась. Совсем низко, почти прямо под аэропланом, блестела большая звезда. Это был маяк на мысе Самана; они входили в Отрантский пролив.

Оливье стал на своем посту на корме. Скоро он увидел, как налево засверкали огни Янины. Он ясно различал Пинд, Дельфы, спящие и таинственные.

Аэроплан перелетел через Лепантский залив, отрезанный Коринфским перешейком.

Вдали, налево, Оливье угадал Пирей и Афины. Ему казалось, будто он видит, как в темноте выступает силуэт Парфенона, бледного видения прошедших времен.

Было три часа утра. Розоватый свет начал расходиться по небу. Море казалось менее черным. Оливье увидел Кикладские острова, похожие на летевших чаек, которые тонули в утреннем тумане. Он узнал Серонфос и Парос налево. Направо он поклонился острову Милосу, освященному бессмертной Венерой, находящейся теперь в Лувре.

В шесть с четвертью часов он увидел мыс Сидерос, восточную оконечность острова Крит.

Солнце, поднимаясь, освещало все своим жарким светом. Море дрожало и сверкало под его лучами, точно шумная толпа живых сапфиров. На голубом небе бежали легкие облачка, точно золотистые жемчужины. Воздух необыкновенно чистый, был напоен благоуханием.

В восемь часов и девять минут позвонил первый колокол к завтраку; в эту минуту аэроплан подходил к Александрии.

ГЛАВА XV. От Александрии до Цейлона

Большая часть Средиземного моря прошла под ногами путешественников, пока они сладко спали. Один только бодрствующий на палубе капитан любовался всеми оттенками и переливами красок при переходе ночи к дню. Он видел, как гасли одна за другой звезды, как рассеивался ночной сумрак, окутывавший окрестности, и как торжествующий свет побеждал тьму. Трудно описать картину появления восходящего светила! С востока льются первые розоватые нежные лучи; с минуты на минуту они растут, расширяются, охватывая небо… Вот они уже появились на темных водах моря; оно ожило, засверкало, загорелось тысячью огней и, точно охваченное пожаром, разгоравшимся на небе, рассыпалось мириадами блесток… Все предметы теряли свои неясные очертания и выступали из мрака, точно снова нарождались и оживали… Вся природа ликовала, приветствуя это вечное чудо всеобщего возрождения…

Долго Оливье прогуливался по палубе, полный мыслей, проектов, смутных надежд и гордого удовлетворения, что предприятие его осуществилось и так счастливо оправдало его мечты, как вдруг колокольный призыв к завтраку наполнил его новыми чувствами приятного ожидания своих гостей к столу.

Со всех сторон пассажиры стали стекаться в столовую: леди Дункан, немного подбодрившаяся ночным отдыхом, но еще не примиренная с внезапным вторжением мисс Мюриель; Этель, свежая и чистая как снежинка, несмотря на недостаток сна, беспокойство и пролитые слезы; Мюриель расфранченная, как будто ее горничная сопровождала ее на «Галлию», и мистрис Петтибон, ровная и спокойная как всегда, точно это был завтрак у нее дома, на улице Гарлей.

Лорд Темпль хорошо выспался; теперь он казался вполне корректным, величественным, и, по обыкновению, довольным первенствующим положением в том обществе, которое предоставило ему такое прекрасное место. Лорд Эртон и Петтибон, напротив, очень дурно провели ночь. Комиссар до сих пор не мог опомниться от неприятностей, испытанных им накануне, и бросал злобные взгляды на этих самозванцев, один вид которых был для него непрерывным оскорблением: леди Дункан, лорд Эртон, Мюриель… Несчастный человек! Он и не подозревал, что горькая чаша еще не выпита до дна. Оставались еще Боб и Отто Мейстер, которых он мог узнать каждую минуту…

И кто знает, этим ли еще кончится!..

Что касается лорда Эртона, он казался жалким и смущенным, видимо, стараясь как-нибудь занять место возле леди Дункан. Рассматривая бедекер и альбомы, он с лихорадочной поспешностью пользовался каждой удобной минутой, чтобы продвинуться в нужном направлении и приблизиться к цели. Но увы! Ничего ему не удавалось; все места были распределены, и он очутился, как накануне, рядом с мисс Рютвен!

Пошли разговоры, обмен впечатлений. На пытливые расспросы Дероша об удобствах кают все отозвались с восторгом: как чудесно все устроено, какие необыкновенные автоматические приборы, какие роскошные постели, просто идеал комфорта! Таково было общее заключение. А затем – какой завтрак! На таких высотах, и вдруг – горячий хлеб, свежие сливки и яйца! Кофе, чай, жаркое – все такое вкусное, точно приготовлено руками волшебниц. Минут через десять, не больше, и Петтибон, и лорд Эртон даже забыли свои заботы, наслаждаясь вкусным завтраком.

– Можно было бы абонироваться, чтобы всегда путешествовать таким образом, – объявила Мюриель. – А затем, мосье Дерош, вы не откажетесь, надеюсь, объявить нам программу этого дня, чтобы каждый знал, на что он должен надеяться и чего ждать?

– К вашим услугам, мадемуазель! В час мы пристанем к берегу Александрии.

– Мы «пристанем»; это только оборот речи такой, не правда ли?

– Совсем нет. Мы действительно там остановимся, чтобы запастись топливом. На это понадобится часа три. Там уже приготовлены склады нефтяного масла в ожидании нашего прибытия.

– Александрия! Какое счастье! Я так хочу посмотреть там следы бомбардировки. Можно будет сойти?

– Увы, нет, мадемуазель! Я с сожалением должен сказать, что вы пленница.

– Но, наконец, ведь можно будет хоть смотреть все время?

– Конечно!

– А потом?

– В полдень уход; к ночи – пустыня и Красное море. Пока вы будете спать, мы перелетим через узкий пролив, Аравийское море и Оманский залив…

– Хорошо! хорошо! – перебила Мюриель без церемонии. – Это серьезная часть программы. Но другая?

– Другая?

– Да, другая часть, увеселительная. Нельзя же все время заниматься географией, не правда ли? Нужно и повеселиться немного.

– Может быть, вы и правы, мисс Рютвен, – сказал Оливье, улыбаясь, – но…

– Вы, значит, случайно забыли про увеселения в вашем плане?

– Не буду отрицать; я совершенно не обращал внимания на эту сторону вопроса.

– Вот это меня удивляет с вашей стороны! – произнесла Мюриель тоном упрека и разочарования.

– Вы меня извините, если я вам напомню, что мы совсем не ожидали такого многочисленного и прелестного общества.

– Что же с того? Но теперь у вас многочисленное общество, и надо найти, чем его развлечь, – сказала мисс Рютвен с таким убеждением, которое уничтожает все препятствия. – Мы не можем целых шесть часов сидеть с вытаращенными друг на друга глазами. Увидим, что вы придумаете для нашего времяпрепровождения!

– Боюсь, что очень мало. Прежде всего, любоваться видом, который открывается под нашими ногами…

– О! вид весьма прекрасный! Но можно устать от самых прекрасных вещей, когда их получаешь через меру. Один час на созерцание. А потом?

– Чтение.

– Книги! – воскликнула Мюриель. – Слава Богу, я уже вышла из школьного возраста! Я выезжала уже в последний год пребывания в школе, мосье Дерош!

– И с каким успехом, мы это знаем! – добавил Оливье.

– Я смотрю с ужасом на чтение. Признаюсь вам по секрету, что отдала бы все книги в мире за один хороший вальс.

– Мисс Рютвен! – вмешалась леди Дункан, – своей беззастенчивостью ужасно избалованного ребенка вы удивляете меня!

– Увидим, лорд Эртон, – продолжала Мюриель, оставляя Оливье, чтобы напасть на своего соседа, – не можете ли вы чего-нибудь придумать?

– Можно было бы, – рискнул робко ответить лорд Эртон, – употребить день с пользой, срисовывая различные места вида, открывающегося нашим глазам…

– Гм! От этого не стало бы очень весело. Покажите больше воображения!

– Можно в кругу общества декламировать стихи или что-нибудь рассказывать…

– Вот это лучше. Знаете что, лорд Эртон, вы споете нам какую-нибудь национальную песню, воинственную. Если вы согласитесь, то я обязуюсь протанцевать национальный танец, которого никто так не танцует, как я, могу сказать без хвастовства. Ну, что же? Согласны на такое условие?

– Но я не умею петь! – растерянно простонал несчастный маленький человек.

– Мы будем снисходительны.

– У меня нет даже и признака голоса!

– О, ужас! Как же вы говорите?

– Совсем нет слуха!

– Всякий человек имеет слух, по крайней мере тот, кто претендует быть учителем музыки.

– Мисс Рютвен, – с отчаянием протестовал лорд Эртон, – это все равно, что предложить мне протанцевать на канате…

– Ах, это недурно придумано! Акробатические упражнения, это идея! – воскликнула Мюриель с воодушевлением. – Лорд Эртон, вы уже доказали ваше умение в этом искусстве на винте. А вы умеете держать яйцо в равновесии на ладони, бегая галопом? Умеете вы кувыркаться назад и вперед? Ах! это так хорошо проделывал Боб! Стойте! У меня появилось желание позвать его…

Здесь молодая болтушка закусила губу и внезапно остановилась, покраснев до самых корней волос. Взгляд Оливье Дероша предупредил ее, что она затеяла опасную штуку. Опустив глаза к тарелке, она замолчала, да так и просидела до конца завтрака, к великому облегчению лорда Эртона и леди Дункан.

В это время произошла важная перемена. Уже несколько минут виднелась земля, а когда сторожевой крикнул: «Александрия!», все поспешили из-за стола.

На длинной полосе земли, которая простирается между Средиземным морем и древним озером Мареотис, показался старинный город; утренние лучи освещали его новейшие постройки и в стороне от них знаменитые развалины: дворец вице-короля, мечеть со множеством колонн, укрепления, арсенал морских орудий. С картой в руке лорд Темпль, как довольно сведущий археолог, указывал своим спутникам место, где когда-то возвышался горделивый дворец, храм Сераписа, знаменитая библиотека, музей, обширный ипподром, обелиск, Помпейская галерея, обелиски Клеопатры, один из которых стоит теперь на площади Согласия, а другой на туманном берегу Темзы.

Становилось заметно слабое движение в ленивом городе, в глубине его двух гаваней, на канале, который соединяет этот город с Каиром и сливается с одним из рукавов Нила.

Оливье оставил своих гостей и поспешил на свой пост капитана. Нужно было сделать быстрый поворот. Как-то выдержит «Галлия» спуск?

Она выдержала спуск на землю самым лучшим образом. Винты были остановлены, «Галлия» несколько минут держалась над водой, а потом стала медленно опускаться с легким колебанием из стороны в сторону. Но вот спуск стал быстрее. Тогда по знаку капитана были выдвинуты эластичные столбы, и на конце каждой такой эластичной ноги появилось шарообразное утолщение от давления паровых насосов, приводимых в действие машинами, отчего ноги аэроплана стали похожи на ноги слона.

Описывая кривую линию, «Галлия» тихо стала на шарообразные теперь ноги, которые только немного погрузились в воду, поддерживая аэроплан над водой. Работа машин прекратилась.

Все это аэроплан исполнил за три минуты с полным успехом.

Общее восклицание пассажиров приветствовало последний толчок аэроплана, после чего огромная машина точно уснула на желтых водах Нила.

Тотчас же от берега отделилась лодка и привезла на «Галлию» длинную медную трубу, которая растянулась от берега прямо из резервуара с нефтяным маслом и была соединена с резервуаром «Галлии». Приготовлены были нагнетательные насосы.

Издали аэроплан должен был походить на громадный плот. Но любопытные не появились. Жители, очень апатичные, не выражали никакого желания познакомиться с этим чудом. Молодой капитан очень радовался в душе этому. Кто мог поручиться, что вид такой необыкновенной новой машины не пробудил бы ярости среди невежественной толпы, полной предрассудков?

Приведены были в действие накачивающие машины. Оливье захотел высадиться, чтобы самому убедиться, все ли хорошо идет на берегу у заготовленных резервуаров с маслом. Он мог бы, строго говоря, избавить себя от этого труда, но хорошо знал, что нет ничего лучше хозяйского глаза, и, чтобы дело шло успешно, лучше всего полагаться на самого себя. Все даже мельчайшие части машины были плодом его личного труда; он никогда не позволял кому-нибудь исполнить то, что могло иметь жизненное значение для его творения. Нельзя было допустить, чтобы в экипаже, оставленном под надзором специалиста, могли произойти какие-нибудь неожиданности!

– Как вы думаете, – спросил он Этель и леди Дункан, – не послать ли нам отсюда телеграмму капитану, чтобы предупредить о вашем прибытии?

Предложение было принято с благодарностью. Боясь, чтобы сообщение о таком быстром прибытии не подействовало роковым образом на больного, они все вместе составили такую телеграмму, которая давала бы надежду, не удивляя неожиданностью; и это еще больше укрепило близость между Этель и Оливье… Снабженный этим документом, Оливье оставил «Галлию» под надзором Петтибона, а сам направился в город.

Этель попробовала было попросить позволения тоже посетить город, но получила форменный отказ. Дерош указал ей на то, что участие ее в поездке могло привести к серьезным случайностям и опозданию, а потому она вынуждена была уступить, говоря на прощанье:

– Мосье Дерош, привезите, по крайней мере, какого-нибудь гостинца!

Оливье уехал, смеясь. Он обещал, если позволит время, непременно поискать просимого гостинца, который он позволит себе поднести Этель.

Но сначала он должен был убедиться, все ли в исправности, как он требовал в корреспонденциях: в достаточном ли количестве запасено нефтяного масла, хорошего ли оно качества и как быстро опорожняются резервуары.

Результаты осмотра были вполне удовлетворительны; все меры приняты, и не о чем было хлопотать.

Увидев, что он может располагать временем, пока производится переливание масла, Оливье решил отправиться на базар. Его экскурсия не привела к большим результатам: он привез несколько драгоценностей грубой работы, вызвавших, однако, восторг у Мюриель, любившей всякие новинки.

Каждой из дам он приготовил какой-нибудь подарок. Этель с милой улыбкой приняла браслет с амулетом, который, вероятно, носила какая-нибудь красавица феллахов, но она не торопилась одевать его на руку, как другие.

Между тем резервуары наполнились маслом, и наступила минута взлета. Одна за другой тяжелые медные трубы были сброшены. «Галлия», освобожденная от них, стала разводить пары. Скоро все машины стали действовать, и рев чудовища возвестил, что оно готово лететь.

Отдано последнее приказание, и винты стали переходить из горизонтального в вертикальное положение, ноги сложились; тяжеловесное чудовище превратилось в легкую птицу и, поднявшись в воздух, полетело своим путем.

Был полдень. Несмотря на жаркое солнце, вся публика оставалась на палубе, никто не хотел ничего потерять из той картины, которая раскрывалась под их ногами.

Ведь дельта такая интересная, полная воспоминаний; Порт-Саид, Суэцкий перешеек, перерезанный узким каналом, где корабли, видимые сверху, казались маленькими шариками, медленно скользящими один за другим. Затем Сирия, такая маленькая и в то же время такая великая, где каждая пядь земли полна воспоминаний и поэзии…

Но вот уже Синайский полуостров остался позади; его высшая точка, Синай, исчезла, и при ослепляющем глаза солнце они увидели пустыню, печальную, голую и обширную. Ослабленные нестерпимым жаром, путешественники ушли в салон; даже мисс Рютвен, у которой пробудились библейские воспоминания и которой непременно хотелось видеть место, где сомкнулись воды Красного моря, потопив фараона, – и она вынуждена была спрятаться в каюту, чувствуя головную боль.

Все казалось серым на таком далеком расстоянии, как только мог видеть глаз. Глубокая тоска охватывала душу при виде этой выжженной солнцем пустыни, от этого моря, нестерпимо бившего в глаза ярким блеском. Пустыня казалась громадным рефлектором, сосредоточившим знойные лучи, отраженные на аэроплан. Не было возможности оставаться на мосту. Весь экипаж, исключая, конечно, капитана и дежурных, не мог выносить жары и ушел в каюты.

День тянулся ужасно; цветное знамя было поднято при общей апатии; никто не прикоснулся к пище, освежаясь только ледяной водой.

Время от времени раздавался окрик вахтенного.

Коссейер! Джидда! – два важных порта на берегу Красного моря. – Мекка! – цель путешествия пилигримов.

В десять с половиной часов аэроплан попал в более умеренные широты, освежаемые морским течением, и только к вечеру можно было свободно дышать. Все точно воскресли. Возбудившее всех слово «Мокка», шутливо произнесенное Оливье, хотя они были еще далеко от этого места, пробудило общее оживление. Мисс Рютвен, привыкшая болтать без умолку, первая выразила желание попробовать кофе «мокко».

И, точно по мановению волшебной палочки, по одному знаку капитана, который совершенно ничего не утратил из своей обычной живости, появился аппетитный напиток вместе с обедом.

Было одиннадцать часов вечера, но никто не имел желания оставаться в душных каютах и не освежиться свежим ветерком на палубе. Все согласились бодрствовать подольше ночью. Тогда Мюриель, которая не оставила своей мысли об увеселениях, предложила выдумать что-нибудь, чтобы убить медленно тянувшееся время.

– Каждый, – объявила она доброжелательным тоном, – должен, по своим способностям, содействовать общему развлечению. – И чтобы подать пример, она протанцевала обещанный национальный танец грациозно и с живостью; несчастный лорд Эртон был тоже вовлечен в этот танец, под предлогом, что одна мисс Рютвен танцевать его не может. Она проделывала все характерные фигуры национального шотландского танца, подражая голосом звуку волынки.

Все присутствующие были в восхищении от этого неожиданного спектакля и, воодушевленные, принялись после этого, в свою очередь, кто петь песню, а кто рассказывать сказки. Веселье дошло до высшей степени, когда мистрис Петтибон, войдя во вкус этого представления, предложила мистеру Петтибону пропеть с ней одну из негритянских песен репертуара « Christy Minestrels ».

К общему удивлению, Петтибон пропел, как настоящий артист, что подняло его в общем мнении. Это верно, что, глядя внимательнее на человека, всегда находишь положительные черты даже у самого бесполезного человека!

Таким образом, очень весело прошла ночь. В час сорок пять минут они проходили над Баб-эль-Мандебским проливом. При свете луны все увидели вместо пустыни цветущие берега, покрытые пальмами и опоясанные морем. В четыре часа они были над Маскатом, проходили мимо мыса Разельгад, азатем покинули сушу и видели в продолжение нескольких часов только море и небо; солнце здесь грело еще сильнее, так как они все более и более приближались к экватору.

Снова все стали искать убежища от палящих лучей в своих каютах, снова приближался такой же, как накануне, знойный день. В три часа сорок пять минут они пролетали между Лаккадивскими островами и Малабарским берегом, а затем через Деканское плоскогорье иего вершину Анамалай, возвышающуюся на две тысячи шестьсот девяносто три фута.

Леди Дункан и мисс Этель приближались к конечной цели путешествия.

Перенося жар и усталость, обе дамы уже давно приготовились к этому. В шесть часов семнадцать минут уже виднелся Коломбо на Цейлоне. С бьющимся сердцем они стояли на носу аэроплана, вглядываясь в этот порт, где их ждала жизнь или смерть.

Почти так же взволнованный, как они, Оливье в подзорную трубу старался проникнуть сквозь эту неизвестную даль. Вдруг он невольно воскликнул: