Текст книги "По Нилу на каяках"

Автор книги: Андрэ Дави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава IX. Двенадцатый градус северной широты – демаркационная линия между югом и севером Судана

До Хартума, столицы Судана, остается восемьсот километров, на этот путь нам придется затратить около трех недель. Здесь мы станем свидетелями полной метаморфозы страны – пейзажи Северного Судана в корне отличны от пейзажей Южного. Вид самого Нила совершенно иной. Теперь реке словно хочется отдохнуть после приключений молодости. Покончено с болотами, где она терялась и утрачивала силу, с беспрестанными изменениями направления, с глубокими ущельями, куда устремлялись стесненные воды, с пенистыми порогами, на которых река грохотала с дикой силой, заставлявшей нас восхищаться, а нередко и трепетать. Нил становится мирной и величавой рекой и медленно несет свои воды на север по почти прямому руслу.

За двенадцатой северной параллелью облик Судана изменился окончательно. Болота сменили степи и пустыни. Бегемоты исчезли. Папирусы уступили место финиковым пальмам. Вместо высоких нилотов мы видим малорослых суданцев с очень смуглой кожей, одетых во все белое, мусульман до мозга костей.

Со своих каяков, удобнейших  наблюдательных постов, мы будем день за днем следить за этими поразительными превращениями.

Вот несколько записей из  моего путевого дневника:

23 февраля.Сорок километров против ветра. Ночью прибыли на пост Детвок. Несмотря ни на что, продвигаемся вперед. Преодолеть за день как можно больше километров – наша главная задача.

Наблюдали за бесчисленными стаями птиц на песчаных отмелях и илистых топях, образованных спадом воды. Нам все-таки попалось несколько бегемотов, но река так широка, что мы, очевидно, с ними не столкнемся. В болотистом месте заметили небольшое стадо слонов. Теперь они встречаются очень редко.

24 февраля. Отплыли  поздно. Ночь спали  плохо из-за комаров, неизвестно каким образом проникших в наш полог-палатку. Чувствую себя порядочно разбитым после вчерашнего перегона. Джон хромает – у него нарывают царапины на ноге, кроме того, распухли кисти рук, но он не жалуется и раздражается, когда с ним об этом заговаривают.

По-прежнему дует встречный ветер. Стемнело. Выбившись из сил, причаливаем к берегу, не достигнув поста Мелут, до которого уже совсем недалеко. Для ночлега выбираем бухточку, защищенную деревьями. Сотни птиц, приютившихся там до нас, поднимаются в воздух, поливая нас вонючим пометом. Приходится купаться в реке и чистить полотняную обшивку каяков. Перебираемся подальше от деревьев. С наступлением сумерек ветер сразу стихает.

25 февраля.Прошли Мелут утром. Суданские чиновники нас успокаивают – северный ветер скоро прекратится. По времени он должен бы уже спасть, но

пока продолжает дуть нам в лицо и в конечном счете в тысячу раз опаснее бегемотов и порогов: он может заставить нас отказаться от нашего предприятия.

Папирусов почти не видно. Берега плоские и покрыты высокой травой. На большом расстоянии друг от друга тут и там разбросаны по степи легкие хижины; иногда издали доносятся звуки рожка.

Плывем вдоль берегов, красиво окаймленных лесом. Нередко они украшены группами пальм разных видов (дум, рафии, масличных, дикорастущих, финиковых)

Привлеченный галдежом, поднятым ватагой обезьян, причаливаю, выхожу на берег и проникаю в густой кустарник. У подножия дерева лежит небольшой узел, дротик и кусок вощины с медом, только что вырезанный в улье диких пчел. Владелец всего этого находится на вершине столетнего дерева, занятый ограблением другого улья. Он орудует голыми руками, и я не могу понять – как он ухитряется уберечься от укусов пчел? Устремляюсь к берегу, чтобы предупредить товарищей о своей встрече. Однако, когда мы уже втроем возвращаемся к дереву, там нет ни человека, ни его вещей. Очевидно, местный житель, обеспокоенный моим появлением, предпочел скрыться.

26 февраля.Затишье все еще не наступило. Северный ветер дует с безнадежным постоянством. Однако и мы упорно рассекаем веслами воду на реке, покрытой барашками. У Джона кисти рук по-прежнему пухнут и болят. Что делать? Не можем не двигаться дальше, ведь кругом почти пустынная местность.

С нетерпением ждем наступления вечера. Уже знаем, что в это время ветер регулярно стихает и Нил становится зеркалом, по которому легко скользят наши каяки.

В этот час все речные птицы – жирные нильские гуси, дикие утки, цапли, ибисы и серые журавли – покидают песчаные отмели, где проводят весь день под палящим солнцем, и укрываются в чаще. На фоне заката вереницы ибисов, легко узнаваемых по их длинному изогнутому клюву, напоминают зерна четок, а аисты образуют в небе огромную римскую цифру пять.

Солнце быстро скатывается к горизонту, озаряя реку и степь последними пылающими отблесками. За несколько минут рыжеватое небо, исчерченное красными, синими и фиолетовыми полосами, темнеет, и сразу же наступает ночь.

Оживление дня сменяется великим покоем. Из степи доносятся звуки запоздалых пастушьих рожков. Слышно, как вдали позванивают колокольчики коров...

Один за другим зажигаются огни – огни деревень, огни рыбачьих становищ и пастушьих костров. Местность, которая казалась нам пустынной, оказывается населенной. В этот вечер жители запалили степь, и высокая трава пылает, потрескивая и отбрасывая красные отсветы: они пляшут на нильских водах, как огромные блуждающие огни.

27 февраля.За весь день не видели ни одного бегемота. Что ж они, так и покинут нас, не попрощавшись?

Небезынтересно отметить, что некогда бегемоты встречались по всему Нилу. Солдаты Бонапарта, высадившись в Египте, видели их  в болотах Дельты, и вполне вероятно, что еще лет тридцать назад они водились севернее Хартума.

Все более густая заселенность берегов Нила людьми, искусно владеющими огнестрельным оружием, заставила бегемотов отступить на несколько тысяч километров к югу. Мы это наблюдали и можем подтвердить, что толстокожие животные полностью исчезли к северу от двенадцатой параллели. Точно так же отступили за эту параллель и папирусы, обильно произраставшие в энтичные времена в дельте Нила [19]19
  19 У нуэров существуют многочисленные брачные запреты. Так, в первую очередь запрещены браки между членами одного рода, а также с родственниками с материнской стороны. Нуэры могут легко перечислить свою родню за шесть—семь поколений по восходящей линии. Кроме того, нельзя вступать в брак с родственницами сверстников. Например: Манбуоль – дочь «сверстника» Луала. Он не может на ней жениться, потому что она также и его «дочь», поскольку все «сверстники» между собой братья. Считается, что кровь, совместно пролитая на землю сверстниками в момент их посвящения, роднит их между собой. Луалу нельзя жениться и на Ньянсионе, дочери пленного динка, у которого_нет семьи. Это лишило бы семью Луала возможности выполнить свадебные обряды, произвести обмен подарками, придающий особый смысл всей свадебной церемонии и взаимно обязывающий обе стороны.


[Закрыть].

Ветер неожиданно спал в полдень, значительно раньше, чем обычно. Мы пошли хорошим ходом и смогли остановиться на ночлег как только стало смеркаться. Уже давно нам не удавалось этого делать.

28 февраля.Событием дня оказались стреноженные верблюды, пасшиеся в степи. Это первые встреченные  нами   верблюды – мы   подошли   вплотную   к новому миру.

Нил сделался менее однообразным, его течение образует большие излучины, и мы постоянно меняем свое положение по отношению к ветру: он дует нам то в лоб, то сбоку, но увы, никогда не подгоняет– с кормы!

На берегах высокая трава уступает все больше места колючим кустарникам, приютившим множество птиц. Стайками они вылетают из кустов при нашем приближении, таинственно скользят над степью и, описав круг, возвращаются к насиженным местам, едва мы минуем их.

Видели больших варанов, невероятно проворных ящериц, достигающих двух метров длины. Они неподвижно лежат на ветвях акаций на берегу реки, но при нашем приближении мгновенно скрываются из глаз, так что даже невозможно уследить, куда они спрятались.

Исчезли лагуны, местность становится засушливой. Солнечный свет стал настолько ослепительным, что его трудно выносить без темных очков.

1марта.Ренк. Начальник поста угощает нас, по обычаю гостеприимства,  чаем. Это—суданец с ритуальными рубцами на щеках, одетый в военный костюм цвета хаки. Он подтверждает, что ветер с севера скоро прекратится. По его словам, это должно было произойти несколько дней  назад. Очень уж нам  не везет!

В Ренке имеется отделение связи, пост жандармерии и несколько правительственных контор, размещенных в зданиях самого примитивного стиля, выстроенных из красного кирпича.

Не задерживаясь здесь, устремляемся дальше. Надо торопиться.

2марта.Показались первые нильские фелуки. Их большие треугольные паруса видны издали. Эти лодки возвещают о  нашем приближении  к Северному  Судану.

Рыбачьи фелуки на Ниле придают реке более обжитой вид. Народы с севера во все времена доходили до этих мест, но не могли проникнуть дальше. Сэдды служили непреодолимой преградой. У нас впечатление, точно мы покинули таинственный фантастический мир и вступили в страну, чуть ли не с детства знакомую.

Немного позднее заметили стоянку рыбаков, сильно отличающуюся от виденных до сих пор. Несколько рыбаков хлопочут у развешанных на кольях вдоль берега огромных плетеных решеток, на которых рыба вялится под палящим солнцем. Это уже не нилоты, а суданцы из Омдурмана. Они ловят рыбу артелями. Рыбаки поднимаются по Нилу в фелуках, используя северный ветер, очень устойчивый в это время года – в чем мы убедились на собственном горьком опыте,– в течение нескольких месяцев ловят сетями, затем с грузом вяленой и соленой рыбы возвращаются в Омдурман, подгоняемые ветрами, дующими в обратном направлении.

3марта. Над полупустынной  степью  возник  не большой скалистый кряж – Эль-Гебелейн, что значит «Две горы». Это первая возвышенность, которую мы увидели на протяжении сотен километров.

У подножия скал стоят в шахматном порядке грубо сложенные глинобитные дома кубической формы. Можно различить несколько пальмовых рощ, песчаные дюны. По дорогам трусят ослики с седоками в белой одежде, тюрбанах и остроносых туфлях. Поодаль – скромная мечеть, купол которой скрывается в зелени акаций. На берегу Нила – поля, где растут овощи  и дурра.

4марта.Первые песчаные дюны, поросшие мясистыми растениями и колючим кустарником. На водопое у реки большое стадо верблюдов. Сотни животных, заполонивших берег на протяжении нескольких сот метров, стоят вплотную бок о бок и жадно утоляют многодневную  жажду.  Задние,  желая   поскорее  припасть  к  воде,  напирают  так,  что  головная часть стада оказывается погруженной в реку.

Вытянув шею и уткнув морду в свежую влагу, верблюды пьют без конца; иногда они поднимают голову и с удовлетворенным видом стряхивают воду с губ. Утолив жажду, они облегчают переполненное брюхо, и. струи Нила уносят маленькие катышки помета, которые рыбы тут же алчно начинают оспаривать друг у друга.

Верблюды, точно настоящие передвижные цистерны, способны, как нам говорили, поглотить за короткое время около ста литров воды. У животных, поднимающихся от реки, брюхо раздуто, как бурдюк.

Наше приближение заставляет их приподнять головы. Животные обращают к нам огорченные взоры, затем принимаются отчаянно реветь, видимо, не оценив оригинальности зрелища. У верблюдов вид возмущенных старых дев. Удаляемся на почтительное расстояние, так как вовсе не собираемся вступать с ними в спор: эти старые девы могут всполошиться и вызвать на реке опасное для наших каяков волнение.

Однако сигнал тревоги дан. Стада коз и овец, благоразумно расположившиеся поодаль, задвигались, явно придя в волнение. Затем звучно заревели ослы, задрав головы с опущенными ушами, – такое впечатление, словно заработали старые ржавые насосы. Эти звуки – довольно приятная "симфония" над притихшими просторами Нила.

Пастухи жестами приглашают нас пристать. Это суданцы. Старики одеты в белые галабии. У молодых торс обнажен, а вокруг бедер – короткая повязка, сколотая между ног. Они очень удивлены, увидев нас и наши лодки на своей реке. Вопросы так и сыплются, но наше знание местного наречия арабского языка настолько ограниченно, что разговор сам собой обрывается. Мы смогли все-таки понять, что они пригнали стада от эфиопской границы, с обширных пастбищ, а теперь поведут их небольшими перегонами вдоль Нила до Омдурмана.

Пока мы знакомимся, подросток успел подоить верблюдицу и возвратился с калебасой, полной молока. Пожилой человек, по-видимому старший среди пастухов, протягивает ее нам двумя руками. Сосуд чрезвычайно грязен, и я не поручусь, что он служит только кружкой, но с нашей стороны было бы неучтиво отказываться от приветственного дара, и мы по очереди стоически пьем это имеющее сильный привкус верблюжье молоко.

5 марта.Ветер немного стих. Пользуемся этим и нажимаем на весла. Джону стало легче. Опухоль на кистях заметно спала. Жан гораздо лучше переносит последствия своего гаймарита в этом сухом климате. В целом можно сказать, что мы удовлетворительно выдерживаем  испытание.

Нам хочется скорее добраться до Хартума, столицы Судана, до которого осталось еще более четырехсот километров.

На песчаном берегу несколько человек занято починкой фелуки. Их просторные белые одежды и тюрбаны резко контрастируют с очень черным цветом лица.

Энергично жестикулируя, они приглашают нас остановиться и приветливо встречают, что нам очень приятно.

– Фаддаль, фаддаль, располагайтесь. Добро пожаловать.

Мы подплываем, высаживаемся, пожимаем им руки, восхищаемся их работой. Они пользуются металлическими инструментами, но скрепляют доски строящегося судна при помощи нагелей.

Нас усаживают на циновки в тени гурби и приглашают выпить три обязательных для арабского гостеприимства стаканчика чая.

Этот горячий, очень сладкий, ароматный и любовно приготовленный в маленьком металлическом чайнике напиток – сущий дар небес. Можно пить его не переставая, настолько сильна жажда в этом сухом и жарком климате.

Отъехав немного дальше, слышим скрип первых водочерпалок – сакие. Эти оросительные сооружения напоминают нории Средиземноморья, однако еще более примитивны. Большое колесо, к которому прикреплены горшки, окунается в реку, вычерпывает оттуда воду и затем выливает ее в канавки из утрамбованной земли. Эти водочерпалки имеют довольно сложное устройство, состоящее из шестерен и шкивов, смонтированных без единого гвоздя, без единой металлической части при помощи дерева и веревок. Машина приводится в движение волами или верблюдами, которые ходят на площадке по кругу. Их подгоняют вооруженные прутьями мальчишки, усевшиеся на дышле и осыпающие бедных животных градом ударов.

При нашем появлении все останавливается. Крестьяне растерянно смотрят на нас. Мальчонки проворно скатываются с берега и заходят в воду, чтобы разглядеть нас поближе. Затем они возвращаются по уши мокрые, карабкаются на свои насесты и сильно хлещут животных, заставляя их тронуться с места. Возобновляется непрерывный и медленный скрип колеса – теперь он будет слышаться на реке весь день, а иногда и ночью. На орошенных таким способом берегах Нила – поля дурры, гороха и бобов. Низко склонясь к земле, с мотыгами в руках работают женщины. На них длинные черные, доходящие до пят покрывала, но лица открыты.

Часто видим, как они, стирая на берегу, украдкой следят за нами, но тотчас отворачиваются, едва мы начинаем на них смотреть или намереваемся сфотографировать.

Пользуясь отсутствием ветра, продолжаем плыть даже в самый солнцепек. Полдень. Зной нестерпимый, но у нас в голове одна мысль: как можно скорее добраться до Хартума. В настоящий момент он манит нас своими огнями сильнее, чем Париж или Нью-Йорк

.

Местные жители спешно покинули берега Нила, поля, водочерпалки: все попрятались в тень, под деревьями или в тростниках. Все, кроме нас.

Когда же и нам становится невтерпеж жариться на солнце, вытаскиваем свои каяки на песок, при этом дикие гуси и утки поднимают невероятный крик, точно мы собираемся их резать. Сняв с себя то немногое, что служит нам одеждой, с наслаждением погружаемся в прохладные воды Нила. Только это и помогает выдерживать зной.

Сегодня мы шли удовлетворительно: пройдено километров сорок-сорок пять. Хорошо бы придерживаться такой нормы изо дня в день!

Останавливаемся до захода солнца, соблазненные чудесным песчаным пляжем, окаймленным мимозами и лугом с густой травой. На песке нежатся зеленовато-коричневые, как окрестный пейзаж, крупные вараны и черепахи. Последние ныряют в реку с быстротой, какую никак у них не заподозришь, а вараны молниеносно исчезают в чаще.

Расположившись на облюбованном месте, решаем спать под открытым небом, а не в палатке. Местность настолько сухая, что комары как будто совсем исчезли.

Жан раскладывает наши кровати. Джон отправляется с ружьем на поиски дичи, а я готовлю вечернюю трапезу.

Джон все больше становится похож на Робинзона. У него такая же борода, такой же несложный костюм и те же удачи на поприще добычи пищи.

Джон внимательно изучает следы пресмыкающихся на песке. Нам видно, как он опускается на колени, что-то разыскивает, поднимается, останавливается и всматривается, пока не скрывается от нас за поворотом отмели.

У Джона, великого следопыта, очевидно, есть кое-что на примете.

Еще не совсем стемнело, когда он вернулся и, торжествуя, преподнес мне в своей бойскаутской шляпе штук тридцать шариков для настольного тенниса. Это черепашьи яйца, которых вполне достаточно, чтобы приготовить хороший омлет. Яйца совсем свежие. Сказать, что мы отменно попировали – было бы преувеличением, но омлет вполне съедобен. Джон даже нашел, что блюдо имеет привкус икры, я же про себя подумал, что оно скорее попахивает дымом от костра, на котором приготовлялось.

Во всяком случае это блюдо внесло разнообразие в обычное меню и пользовалось огромным успехом даже у Жана, который вообще не имеет своего мнения в вопросах кулинарии и ест одинаково невозмутимо и молча все, что я ему ни подаю. Мы уже лакомились жареной саранчей у бари на Бахр-эль-Гебеле, ели подрумяненных термитов у баганда, дурру с подливкой  из вареных муравьев у нилотов, но еще никогда не пробовали омлета из черепашьих яиц. Теперь мы удовлетворены сверх ожиданий.

В этот вечер мы впервые за много времени чувствуем во время сна нежное дуновение прохладного ветерка, который нам хотелось бы ощущать в течение дня вместо беспощадного северного ветра, сделавшегося нашим главным врагом с тех пор, как нас перестали терзать комары.

Растянувшись на своих алюминиевых ложах, долго еще созерцаем усеянный звездами небесный свод, красоту которого не опишешь никакими словами. Кажется, Псикари, офицер, проведший всю жизнь в пустыне, сказал, что созвездия тропической ночи словно притягивают к себе человека. Это очень верно. Испытываешь чувство, будто расстаешься с телесной оболочкой и уносишься в бесконечное пространство, затем витаешь в глубокой синеве небес, ненадолго задерживаешься на серпе луны, переносишься от звезды к звезде по тверди, сверкающей мириадами огней, скользишь по туманностям, пока не погружаешься в прозрачную ткань Млечного Пути. Грезим с открытыми глазами, теряясь в таинственном мерцании светил, а когда становится свежо, забираемся в спальные мешки и погружаемся в сон.

Мои звездные сны нарушает громкий храп, и я просыпаюсь. Звуки доносятся с койки Жана, у которого дыхание затруднено гайморитом. Но усталость валит меня, и я тотчас же засыпаю.

6 марта.Поутру ветер возобновился с новой силой. Плывем по реке, покрытой барашками. Жан учит нас с Джоном держать лопасть весла так, чтобы уменьшить поверхность сопротивления ветру, но тем не менее мы продвигаемся со скоростью улитки, ползущей по капустному листу. Мы с досадой смотрим, как убийственно медленно проплывает мимо нас берег. Вот скрипучая сакие, потом скала, понемногу сползающая в реку, фелука с надутыми парусами, хорошим ходом идущая нам навстречу, снова скрипучее колесо сакие... Решительно, этому не будет конца!

День начался плохо. Джон неудачно повернул лодку бортом  к волне и опрокинулся. Хорошо, что это произошло в десяти метрах от берега, на неглубоком месте.

Мой фотоаппарат, который я ему только что переедал,  выкупался,  так что до Хартума он выбыл  из строя. Выудив  поплывшую  по  реке  кладь  Джона, решаем остановиться в бухточке и дождаться более благоприятной погоды.

Ветер не дает нам выбраться почти целый день. Это тем более досадно, что мы рассчитывали к вечеру достигнуть Кости, значительного центра перед Хартумом. Об этом нечего больше думать.

К концу дня ветер, как всегда, стихает, и мы пускаемся в путь, но наши злоключения еще не кончились.

С наступлением темноты обнаруживаем, что плывем по затопленному лесу. Что бы это значило? Каяки то и дело натыкаются на пни, залитые водой, и цепляются за ветки, распростершиеся над самой поверхностью реки. Уж не произошел ли внезапный паводок? Но течение очень спокойное, поэтому такое предположение отпадает. Чтобы не продырявить обшивку каяков, решаем сделать остановку. Выбираемся на берег. На этот раз ставим палатку, так как вновь появились комары.

7 марта.Проснувшись, отправляемся смотреть затопленный лес. Низкие берега Нила залиты водой (глубина тридцать или сорок сантиметров). Деревья –  колючие, с искривленными суками, покрытыми зеленой листвой. Это свидетельствует о том, что они не всегда стоят в воде. Дело, очевидно, в плотине, регулирующей уровень воды в реке. Вспоминаем о плотине Гебель-Аулия, главном распределителе вод Белого Нила, находящейся в четырехстах километрах на север. На этом участке Нил течет с таким незначительным уклоном, что влияние этой плотины ощущается и за сотни километров вверх по реке, даже теперь, когда вода в ней не доходит до максимального уровня.

Вновь пускаемся в путь, но держимся середины реки, подальше от пней и сучьев.

Вскоре впереди на горизонте видим линию, перегораживающую Нил. Это металлический мост в Кости длиной пятьсот метров. По нему проходит железная дорога от Кордофана до Красного моря...

Это второй встретившийся нам в пути мост. Первый был в Джинджи, выше водопада Рипон, в двух тысячах километров к югу.

Далее лежит Гезира, где выращивается высококачественный длинноволокнистый хлопок, один из лучших в мире.

Город Кости – крупный речной порт. Это перевалочный пункт между Кордофаном, знаменитым своим производством гуммиарабика, Нилом и Красным морем.

Порт забит крупными судами, и мы решаем не делать здесь привала. Спешим к Хартуму.

9 марта.Уже двое суток как на реке много фелук. Матросы редко упустят возможность дружески нас поприветствовать. Мы отвечаем традиционным «салам-алейкум», которому успели обучиться.

Нам случается плыть вместе с теми или иными судами, идущими в том же направлении, что и мы. Подплыв к фелукам, затеваем разговор, насколько позволяет наше знание арабского языка. На фелуках народ очень любопытный: нам задается множество вопросов – по счастью, почти всегда одних и тех же.

– Откуда ты? – кричит нам матрос.

– Из Эль-Гебелейна, из Малакаля.

Широким жестом поясняем, что прибыли из еще более далеких мест.

– Куда едешь? – кричит другой.

– Кости, Хартум, – и снова жест, обозначающий путь дальше – в Каир, к морю.

– Зачем? Что ты делаешь на реке?

Тут мы в большом затруднении, и я задаю себе вопрос – могли бы мы удовлетворительно объяснить, что делаем на реке, даже если бы знали арабский?

Отделываемся неопределенными ссылками на желание узнать страну, написать книгу. Мужчины важно кивают с таким видом, словно понимают, в чем дело.

Едва мы немного освоились с арабским языком, как стали задавать животрепещущий вопрос: "Далеко ли до следующей деревни?". Это давало нам возможность хотя бы приблизительно определять пройденное расстояние. Наш собеседник, как правило, указывал пальцем на солнце, потом на какую-то воображаемую точку:

– Когда солнце будет там, вы доберетесь.

– У тебя есть рыба?

Обычно она у них есть, и очень хорошая. Подходим, выбираем из кучи и расплачиваемся за нее местными деньгами. Рыбы, купленной на сумму, соответствующую нашим пятидесяти франкам, хватает на хороший обед для всех троих.

10 марта.Мы – в Гезире.

Оба Нила, Белый, по которому мы плывем, и Голубой, спускающийся с Абиссинских нагорий, находятся теперь в ста километрах один от другого, но в четырехстах километоах отсюда к северу, в Хартуме, опять соединяются. Таким образом, обе реки образуют полуостров – Гезиру, который превращен в хлопководческую область [20]20
  20 Французское слово «папье» (бумага) произошло от греческого слова «папирус». Древние египтяне изготовляли эту «бумагу» так: они брали среднюю часть стебля, снимали с него кору и при помощи острого ножа отделяли тонкие пленки, которые затем склеивали в два слоя. Полученный лист сушили на солнце и тщательно полировали его поверхность, чтобы на ней можно было писать.


[Закрыть].

Здесь в Нил на определенном расстоянии спущены толстые трубы. Через них вода поступает в ирригационные каналы. Эти насосные станции с гудящими и сверкающими генераторами рядом со старыми сакие, оставшимися неизмененными в течение тысячелетий, дают представление о тех сдвигах, которые произошли за последние тридцать лет.

Под вечер попадаем в гости к суданским хлопковым плантаторам. Они принимают нас в большом одноэтажном доме. Такие постройки типичны для Судана.

Нас вводят в просторные комнаты, меблировка которых состоит из диванов и покрытых чехлами табуретов. В них голо, пусто, холодно. Стены выбелены известью, а на потолке совсем по-деревенски выступают балки, поддерживающие плоскую крышу.

Эти комнаты отведены для приезжих гостей и, по-видимому, редко используются. Помещения для семьи расположены в той части дома, которая не имеет окон. Доступ в них разрешен лишь ближайшим родственникам. Там проводят время женщины, скрытые от нескромных взглядов.

Хозяева пригласили своих знакомых, и вскоре мы оказываемся в обществе двух десятков суданцев, завернутых в праздничные галабии. Они молча к нам приглядываются.

Наши познания в арабском языке настолько ничтожны, что с нами не считают возможным заводить беседу. Правда, хозяева говорят немного по-английски, и пока слуги вносят столики, уставленные сладостями, чашками чая и сигаретами, мы успеваем узнать, что их – три брата и что они владеют обширной хлопковой плантацией.

Затем снова водворяется молчание и похоже, что все потихоньку дремлют. Впоследствии мы узнали, что правила восточного обращения не требуют, чтобы поддерживался непрерывный разговор с гостями, (разве только для него находится действительно важная тема.  В странах ислама  молчание – золото.

Ну что ж, будем придерживаться правила, не укладывающегося в рамки европейской вежливости. Это избавит нас от риска схватить мигрень в напряженных поисках слов на языке, который мы так плохо знаем и "а котором всегда рискуем сказать какую-нибудь двусмысленность.

11 марта.Весь день дул северный ветер, и мы продвигались так медленно, что вынуждены продолжать путь ночью, дабы наверстать упущенное.

Нам не везет. Ветер, как обычно затихший было на закате, принимается дуть с новой силой. Он вызвал на Ниле волнение, и в темноте  нам трудно следить за направлением поднятой зыби.

По мере приближения к плотине Гебель-Аулия река все шире разливается по долине. Плывем между деревьями, залитыми водой. Идти ли нам дальше, рискуя каждую минуту опрокинуться, или попытаться пристать к берегу, не зная, где находится твердая земля? Заметив вдали свет, решаем во что бы то ни стало до него добраться. В продолжение нескольких часов боремся с волнами, держа курс на мигающие впереди огни, которые то и дело исчезают из виду. Находимся посредине большой излучины, и нам начинает казаться, что мы в морской бухте, окаймленной огоньками. Наконец среди всех этих огней, тянущихся вдаль на километры, различаем ярко освещенные окна бунгало. Удваиваем усилия.

Хотя ночь черным-черна, нам кажется, будто впереди вырисовывается темная полоска. Уж не пристань ли это? Джон рядом со мной и, как я, гребет вовсю. Жан исчез. Тщетно зовем его: наши крики теряются в порывах ветра. Слышим плеск волн у дебаркадера. Мы у цели. Пологая набережная позволяет пристать к песчаному берегу. Вопим во всю силу легких, чтобы помочь ориентироваться Жану. Тот отвечает. Все в порядке. Он с разгона обошел нас, и теперь ему приходится возвращаться.

Наши крики взбудоражили местных жителей. Бегут люди с фонарями. Судя по их виду, они приготовились спасать потерпевших кораблекрушение.

Нас заливают набегающие волны. Ноги не слушаются, пальцы, долго сжимавшие весло, затекли и не гнутся. Совершенно измученные мы едва плетемся. Наши новые друзья забирают палатку и тащат нас за собой. Мы оказываемся в комфортабельном, радушном доме, столь же ярко освещенном, сколь только что была черна ночь.

Рассевшись в мягких креслах, подкрепляемся виски и, осаждаемые вопросами присутствующих, число которых на глазах растет, в пятидесятый раз рассказываем про наше путешествие. Потом в свою очередь узнаем, что находимся в Эд-Дуэйме, в двухстах километрах к югу от Хартума. Это не слишком плохо!

Хозяйка дома велит немедленно разбудить повара, и мы; три голодных гостя, вместе с другими приглашенными заканчиваем этот вечер настоящим пиром.

Мы чувствуем себя снова в форме и готовы, если нужно, хоть сейчас отправиться в дорогу, но хозяева уже приготовили для нас комнаты в соседнем бунгало.

Все это как сказка: будто мы внезапно перенеслись во дворец Шехерезады.

14 марта.Ветер продолжает мешать нашему продвижению. Средняя дневная норма пути, которая должна доходить до тридцати – тридцати пяти километров упала бы до десяти, если бы мы не продолжали наше плавание и в ночное время.

Встретили много груженных тюками хлопка лодок, шедших вдоль берега против ветра.

В полдень останавливаемся около сакие, чтобы заснять несколько видов. На песчаный берег спускаются суданцы, чтобы полюбоваться нашими каяками. Они словно заворожены маленькими белыми суденышками и хотели бы их испробовать в деле. Усаживаем одного из них в каяк, вооружаем его двухперым веслом. Он начинает беспорядочно хлопать им по воде, и вскоре течение выносит его на середину реки. Парень, видимо, окончательно растерялся: каяк так раскачивается, что того и гляди зачерпнет воды и перевернется. Жан вскакивает в лодку и устремляется на выручку. Зрители от души хохочут, но нам не до смеха.

Суданцы тащат нас в свои маленькие глинобитные домики и угощают лепешками из дурры, приправленными острым соусом. Эти лепешки нелегко разжевать, а переварить и того труднее, но отказаться просто немыслимо!

16 марта.Осталось сорок пять километров до Хартума. Впереди уже видна красивая плотина Гебель-Аулия. Горим нетерпением поскорее туда добраться! В длину эта плотина имеет пять километров, в высоту – пять метров. Она образует водохранилище с запасом воды три миллиарда кубических метров. Это одно из главных водорегулирующих сооружений на Ниле. Оно было построено Египтом и для Египта. Орошение Гезире – лишь подсобное назначение плотины Гебель-Аулия, основная же ее задача – давать воду нижнему плесу Нила весной и в начале лета, когда уровень Голубого Нила самый низкий. Тогда постепенно открываются все пятьдесят затворов плотины и водохранилище опорожняется. Спустя несколько недель эта вода приходит к египетским крестьянам, имеющим возможность благодаря Гебель-Аулии и Асуанской плотине не прерывать орошения своих полей.

Более скромную плотину – Сеннарскую – суданцы построили на Голубом Ниле, в ста километрах к зостоку от Кости [21]21
  21 Хлопководство, которым стали заниматься в Судане с 1920 г., дало хорошие результаты. Гезира орошается Сеннарской плотиной на Голубом Ниле, в ста километрах на северо-восток от Кости.


[Закрыть].

Эти сооружения позволили широко поставить орошение миллионов акров хлопковых полей в Гезире. Суданцы имеют право отводить для себя точно обусловленное договорами количество воды из хранилища в Гебель-Аулии, построенного на их территории, в возмещение потерь от затопления участка, находящегося в четырехстах километрах к югу от Хартума.