Текст книги "Греческая цивилизация. Т.2. От Антигоны до Сократа"

Автор книги: Андре Боннар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Автор этой формулы понял, что все части тела связаны между собой. Поэтому, основываясь на приведенном методическом принципе, он, прежде чем приступить к изложению патологии, излагает общую анатомию человека. Таким образом, в его представлении у медицины нет более надежного оплота, чем человеческий организм.

По поводу этой фразы в трактате «О местах в человеке» некоторые современные ученые назвали имя Клода Бернара. Это очень большая честь для скромного безыменного практика, написавшего этот трактат, но честь заслуженная. Ни одно другое произведение книдского направления не наводит на мысль о подобном сближении.

Что касается анатомических сведений нашего автора, то они еще очень далеки от действительности. Тем не менее врач, написавший «О местах в человеке», знает, что органы чувств связаны с мозгом; он произвел точные наблюдения над оболочками глаза и головного мозга; он знает, что верхняя полая вена возвращает кровь к сердцу. Но вместе с тем он, видимо, путает нижнюю полую вену с аортой.

Впрочем, здесь не место останавливаться на неточностях, допущенных автором в его исследовании; гораздо важнее указать на правильность метода, который пытается основать патологию на знании анатомии.

Прежде чем расстаться с уважаемыми книдскими практиками и обратиться к подлинно гиппократовским авторам «Сборника», коснемся вкратце замечательного трактата «О сердце». Этот труд в какой-то мере отражает влияние Книдской школы; недавно его с большей долей вероятности приписали врачу сицилийской медицинской школы, ученому Филистиону. Деятельность этого врача относится к началу IV века до н. э., он жил в Сиракузах и был хорошо известен Платону.

Нет сомнения, что Филистион со скальпелем в руке исследовал человеческое сердце. Он не только сам это утверждает, ссылаясь на древний обычай египтян в этой области, но это доказывается точностью его описания анатомии этого органа. Филистион действительно «извлекал сердце мертвого человека». Наш ученый не только вскрывал трупы, но практиковал вивисекцию животных. Иначе как мог бы он открыть, что сердечные ушки продолжают сокращаться, в то время как желудочки уже перестали биться?

Факт этот точен, и именно по этой причине правое предсердие назвали ultimum moriens.

Что же знает наш автор об анатомии сердца? Он говорит, что «сердце есть очень сильная мышца, не вследствие нервов [сухожилий], но вследствие густого сплетения мяса». Он знает, что у сердца два ушка и два желудочка; он различает правое и левое предсердия и знает, что между ними нет никакого прямого сообщения. Он отмечает: «Оба желудочка являются источником жизни человека. Оттуда выходят [оба] потока [легочная артерия и аорта], орошающие все нутро тела: ими омывается обиталище души. Когда эти источники жизни иссякают, человек умирает».

Филистион делает и более тонкие наблюдения. Он отличает вены от артерий по признаку неоднородности их тканей. Он очень точно определил, что сердце отклонено влево, что его вершину образует один лишь левый желудочек и что его ткань толще и прочнее, чем ткань правого желудочка. И, наконец – в этом вершина его наблюдений, – он коротко, но очень точно описывает клапаны, с помощью которых сообщаются желудочки и ушки и клапаны легочной артерии и аорты; последняя, имеющая три складчатые перепонки – сигмоидные или полулунные клапаны, – в состоянии плотно закрыть артериальное отверстие. Филистион отмечает, что клапаны легочной артерии легче поддаются давлению, чем клапаны аорты.

Вероятно, покажется удивительным, что ученый, умеющий произвести настоящий опыт(по правде сказать, плохо поставленный) над свиньей, чтобы обнаружить происхождение жидкости, наполняющей околосердечную сумку и омывающей сердце, – что этот ученый довольствуется самыми несуразными гипотезами, чтобы объяснить физиологические функции сердца. Однако это так. В этом признак того, что автор трактата «О сердце» ненамного превысил научный уровень книдских врачей… Но удивляться этому было бы также несколько «ненаучно». Наука медленно растет из странной смеси истин, вернее «интуиций», и ошибок. Ее развитие в течение многих веков было историей Вавилонской башни. Ошибки ученых для нее в конечном счете так же полезны, как оправдавшиеся предвидения, потому что они требуют, чтобы первые были выправлены.

Этот общий обзор «Гиппократова сборника» имеет целью содействовать уяснению того всегда извилистого пути, которым идет зарождающаяся наука.

* * *

Но вот перед нами, в центре «Сборника», несколько трактатов – их семь или восемь, – происхождение которых угадываешь сразу: они рождены гением. Если нельзя доказать, что они написаны самим Гиппократом, то можно с уверенностью сказать, что они принадлежат его ближайшим ученикам. Более чем вероятно, что косский учитель – автор какого-то из них. Но какого?.. Не будем теряться в пустых догадках. Мы знаем, что Гиппократ писал: то один, то другой исследователь приписывают ему теперь восемь трактатов, причем ученые, признающие его авторство, принадлежат к разряду самых осмотрительных.

Это трактаты – «О ветрах», «О воздухах, водах и местностях», «Прогностика», «О диете при острых болезнях», I и III книги «Эпидемий», «Афоризмы» (первые четыре раздела), наконец – хирургические трактаты «О суставах» и «О переломах», являющиеся шедеврами «Сборника».

Вполне достоин учителя, однако написан, несомненно, другим, труд «О древней медицине», современный молодости Гиппократа (440 или 430 год до н. э.). В этом произведении с необыкновенным мастерством дано определение позитивной медицины, медицины рационалистической, которая сделается медициной Гиппократа времени его полной зрелости.

К этому списку главных работ нужно будет добавить несколько сочинений этического направления: «Клятва», «Закон», «О враче», «О благоприличном поведении», «Наставления» и т. д., которые в конце V и начала IV века до н. э. превратят научную медицину Гиппократа в медицинский гуманизм.

«Жизнь Гиппократа окутана дымкой», – пишет Литтре. Остановимся сперва на точно установленных фактах.

Гиппократ родился на Косе. Цивилизация и язык этого колонизованного дорийцами острова были ионийскими. Дата его рождения известна достовернее, чем большинства античных авторов: Гиппократ родился в 460 году до н. э., в один год с Демокритом и Фукидидом. Он принадлежал к роду Асклепиадов – корпорации врачей, притязавшей на то, что она ведет свое происхождение от Асклепия, великого врача гомеровских времен. (Асклепия стали считать богом только после Гомера.) У Асклепиадов чисто человеческие медицинские познания передавались от отца к сыну, от учителя к ученику. Сыновья Гиппократа, его зять и многочисленные ученики были врачами.

Корпорация Асклепиадов, которую также именуют Косской школой, сохраняла в V веке до н. э., как и всякая культурная корпорация того времени, чисто религиозные формы и обычаи; так, например, у них была принята клятва, тесно связывавшая учеников с учителем, с собратьями по профессии. Однако этот религиозный характер корпорации, если он и требовал известных моральных норм поведения, ни в чем не затрагивал поисков истины, которые оставались строго научными.

Медицина, возникшая в Греции в V веке до н. э., и, в частности, косская – враг всего сверхъестественного. Если бы кто захотел указать на предков гиппократовой медицины, то ими оказался бы не жрец и даже не философ. Это отлично понял автор трактата «О древней медицине»; он написал полемическое сочинение, предназначенное защищать медицину как искусство.(Слово, которое он употребляет, – среднее между мастерством и наукой.) Он главным образом нападает на Эмпедокла, который был врачом и философом. В его философии – черты гениальной интуиции, но и ловушки для разума: он ошибался, когда заявлял, что «не может знать медицинское искусство тот, кто не знает, что такое человек и как он вначале явился и из чего составлен, но что должно знать все это тому, кто намерен правильно лечить людей». Нет, возражает автор «Древней медицины», искусство врачевания не вытекает ни из знания природы, ни из какой-либо философии мистического толка. Он отбрасывает всякую преемственность от философа (или жреца) к врачу. Он хочет, чтобы предок врача был скромным, занятым скромными делами, необходимыми и полезными; врач, говорит он, – это повар.

Он с большой проницательностью пишет, что первоначально люди ели пищу сырой, подобно диким зверям. Этот «грубый и жестокий» образ жизни вызывал большую смертность. Понадобился длительный промежуток времени, прежде чем была открыта пища более «сносная». Понемногу люди научились очищать ячмень и пшеницу, молоть зерно, месить тесто, печь его в печи, делать хлеб. «Проделывая с ними разные другие приемы, они варили, пекли и смешивали вещества грубые и сильные с более мягкими, составляя все сообразно с природою и силами человека, будучи убеждены, что вещества слишком грубые, такие, что природа не может превозмочь, если их принять, приносят страдание, болезни и смерть, а такие, которые превозмогаются природою, доставляют питание, рост и здоровье». Он заканчивает таким вопросом: «А таким открытиям и исканиям какое более справедливое или подходящее имя можно дать, как не Медицины?»

Именно этой кухне, предназначенной для человеческих созданий, этой медицине здоровья, столько же, сколько и медицине болезней, медицине организмов атлетических, как и самых болезненных, – именно им и служил с неизменной верой и страстью Гиппократ всю свою долгую жизнь. Он много путешествовал по Греции и за ее пределами, продолжая традиции странствующих врачей, или периодевтов.Этих врачей-путешественников гомеровских времен мы видим в сочинениях Гиппократа, видим, как они поселяются в новой стране, применяют свое искусство, присматриваясь в то же время к обычаям населения.

Гиппократ при жизни познал высоты славы. Платон, который был моложе его на одно поколение, но его современником в широком смысле этого слова, сравнивая в одном из своих диалогов медицину с другими искусствами, проводит параллель между Гиппократом с Коса и самыми великими ваятелями его времени – Поликлетом из Аргоса и Фидием из Афин.

Гиппократ умер, достигнув глубокой старости, очевидно не ранее 375 года до н. э., то есть в возрасте не менее 85 лет, но и не более чем в 130-летнем. Античная традиция единогласно приписывает ему очень долгую жизнь.

Таковы достоверные факты этой жизни, целиком посвященной служению человеческому телу. Наряду с ними пышно расцвело еще при жизни учителя множество легенд. Естественно, применяемое лечение кажется невероятным чудом и порождает легенду, являющуюся обязательным сопровождением к слишком чистой мелодии. Мы не стали бы касаться этих фиоритур, если бы они до сих пор не пользовались доверием. Так, например, рассказ о пребывании Гиппократа в Афинах во время знаменитой «чумы» (которая не была чумой) и о том, что он сделал, чтобы дезинфицировать город, не подкреплен никакими достоверными свидетельствами. Фукидид, передающий много подробностей об этой эпидемии и врачах, которые с ней боролись, не говорит ни слова о Гиппократе. Это, конечно, довод е siletio, но в данном случае он имеет решающее значение. К области чистого вымысла относится рассказ об отказе Гиппократа принять дары Артаксеркса. То же можно сказать о беседе Гиппократа с Демокритом, на которую я сослался выше ради шутки, цитируя Лафонтена.

Для нас имеет гораздо больше значения, чем все эти «историй», сама мысль, та медицинская практика,которая наполняет вполне убедительными действиями и размышлениями подлинные сочинения основоположника.

В этих сочинениях в первую очередь поражает неутомимая жажда познания. Врач прежде всего приглядывается, и глаз у него острый. Он расспрашивает и делает заметки. Обширное собрание из семи книг «Эпидемий» представляет собой не что иное, как ряд заметок, сделанных врачом у изголовья больного. В них изложены случаи, обнаруженные в процессе врачебного обхода и еще не систематизированные. В этот текст нередко вкраплено какое-нибудь общее соображение, не касающееся изложенных рядом фактов, словно врач записал мимоходом одну из мыслей, которыми голова его занята беспрерывно.

Вот одна из этих пытливых мыслей коснулась вопроса о том, как надо осматривать больного, и тут же возникает окончательное, все открывающее, точное слово, показывающее гораздо больше, чем простое наблюдение, и рисующее нам метод мышления ученого: «Осмотр тела – целое дело: он требует знания, слуха, обоняния, осязания, языка, рассуждения». Это последнее слово – очаровывающий нас сюрприз, бесценный дар.

Трактат «Афоризмы» – самый знаменитый из всех. Именно его по греческому тексту объяснял Рабле своим студентам в Монпелье, что было беспримерным подвигом в 1531 году; ему же принадлежит первое новое издание «Афоризмов». Эти «Афоризмы» можно назвать собранием мыслей, возникших наподобие луча света у врача во время осмотра больного и записанных им тут же, в пылу работы.

Любой человек знает первый из этих афоризмов, сжатый, как итог метода, проверенного длительным опытом: «Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай мимолетен, опыт обманчив, суждение трудно». В этих словах выражен весь опыт врача с его неудачами и риском, с победами над болезнями, вырванными у мгновения наукой, основанной на практике, с диагнозом, смело докапывающимся до самой сути затруднения. Здесь опыт не отделяется от разума, который с трудом укоренился на «обманчивой» почве.

Привожу более длинное рассуждение об осмотре больного из первой книги «Эпидемий»:

«Что касается до всех тех обстоятельств при болезнях, на основании которых должно устанавливать диагноз, то все это узнаем из общей природы всех людей и собственной всякого человека, из болезни и из больного, из всего того, что предписывается, и из того, кто предписывает, ибо и от этого больные или лучше, или тяжелее себя чувствуют; кроме того, из общего и частного состояния небесных явлений и всякой страны, из привычки, из образа питания, из рода жизни, из возраста каждого больного, из речей больного, нравов, молчания, мыслей, сна, отсутствия сна, из сновидений, какие они и когда появляются; из подергиваний, из зуда, из слез, из пароксизмов, из извержений, из мочи, из мокроты, из рвоты. Должно также смотреть на перемены в болезнях, из каких в какие происходят, и на отложения, ведущие к гибели или разрешению, далее – пот, озноб, похолодание тела, кашель, чиханье, икота, вдохи, отрыжки, ветры беззвучные или с шумом, истечения крови, геморрои. Исходя из всех этих признаков и того, что через них происходит, следует вести исследование» [14]14
  Гиппократ,Эпидемии, Избранные произведения, перевод Руднева, с. 346.


[Закрыть].

Следует отметить, как обширен круг требований. Осмотр врача принимает во внимание не только состояние больного в данный момент; он принимает во внимание и прежние болезни и следы, которые они могли оставить, он считается с образом жизни больного и климатом места обитания. Он не забывает о том, что, поскольку больной такой же человек, как и все остальные, для его познания надо познать и других людей; он исследует его мысли. Даже «умолчания» больного служат для него указанием! Задача непосильная, в которой запутался бы любой ум, лишенный широты.

Как сказали бы сегодня – эта медицина отчетливо психосоматическая. Скажем проще: это медицина всего человека (тела и души), и связана она с его средой и с его прошлым. Последствия этого широкого подхода отражаются на лечении, которое будет в свою очередь требовать от больного, чтобы он, под руководством врача, весь – душой и телом – участвовал в своем выздоровлении.

Широта обследования сочетается с умением быстро и точно определить недуг. Ведь случай, представляющийся, чтобы изменить к лучшему течение болезни, «мимолетен». Знаменитое описание «facies Hippocratica» («Гиппократова лица умирающего»), сохранившийся в веках перечень признаков, указывающих на близкую смерть, говорит о верности и остроте глаза учителя.

«В острых болезнях должно вести наблюдение следующим образом. Прежде всего – лицо больного: похоже ли оно на лицо здоровых и в особенности на само себя, ибо последнее должно считать самым лучшим, а то, которое наибольше от него отступает, – самым опасным. Будет оно таково: нос острый, глаза впалые, виски вдавленные… мочки ушей отвороченные, кожа на лбу твердая, натянутая и сухая, и цвет всего лица зеленый, черный, или бледный, или свинцовый… Если глаза боятся света и против воли наполняются слезами или перевертываются, или один из них сделается меньше другого… если они также постоянно двигаются, или сильно выдаются, или, наоборот, сильно западают; если зрачок их грязный и без блеска… то все эти признаки должно считать дурными и гибельными… Смертельный также признак – губы распущенные, висящие, холодные и побелевшие» [15]15
  Гиппократ,Прогностика, Избранные произведения, с. 310.


[Закрыть].

Чрезвычайное внимание, уделяемое в этом отрывке, как и в ряде бесчисленных случаев, описанных «Эпидемиями», личности больного, в чем чувствуется врач, который, как бы он ни торопился, боится отметить что-нибудь, что было бы недостаточно точно или подсказано «ощущениями»; это обилие непосредственных наблюдений не мешает Гиппократу с одинаковым вниманием отнестись к среде, в которой живут люди.

«О воздухах, водах и местностях» – интереснейшее исследование в области влияния среды на здоровье населения.

Г-н Буржей отмечает по этому поводу: «Врач [античный] заботится не только о больных, но в большей степени, нежели это делается теперь, и о здоровых и с этой целью предписывает им гигиенический образ жизни». Мы уже сталкивались с этим выше: в трактате «О древней медицине» говорилось, что искусство врачевания, загроможденное философией или софистикой, могло бы быть обретено вновь, если начать с исследования питания, пригодного здоровому и больному человеку. Искания Гиппократа направлены по этому пути. Он не хочет быть только целителем, но старается рассказать людям о самом драгоценном даре из всех – о здоровье. Гиппократ в большей степени врач здоровья, чем врач болезни.

В трактате «О воздухах, водах и местностях» он исследует образ жизни большого количества народностей и описывает его поразительно точно и наглядно. Гиппократ знает, что врачу и гигиенисту полезно знать образ жизни каждого человека.

Врач должен знать, любит ли его пациент выпить, склонен ли к чревоугодию или к сладострастию или он предпочитает гимнастику и тренировку этим более легким наслаждениям. Об этом ему расскажут условия социальной среды, и в первую очередь среды физической. Он проявляет непревзойденные проницательность и добросовестность в определении точных причинных связей, связывающих во всех странах человека с его естественной средой. Его исследования опираются на факты, почерпнутые в многочисленных странах Европы и Азии.

В каждой из них он присматривается к климату и делает выводы в отношении некоторых местных заболеваний, каких-нибудь лихорадок, которые он, определив их происхождение, старается лучше лечить.

Он внимательно присматривается к временам года. Он исследует их изменения и влияние в периоды солнцестояния и равноденствия на разные болезни. Некоторые времена года имеют характер «неупорядоченный»и, если можно так выразиться, ненормальный. (Он касается этого в другом трактате.) Эти сезоны – как бы болезни года. Они в свою очередь вызывают болезни населения. Ему небезызвестны повторные перемежающиеся лихорадки в летнее время.

Он изучает воды, говорит о влиянии, которое определенные воды могут оказать на организм, особенно болотная вода из прудов и слишком холодная вода. Стоячие воды вызывают четырехдневную лихорадку. Некоторые воды Гиппократ рекомендует кипятить…

Все это отнюдь не составлено из общих мест, повторения на все лады того, что человек зависит от физической среды, что природа земли способствует образованию природы тела и т. д. Гиппократу, напротив, важно установить, насколько человек, живущий на таком-то участке земной коры, подверженный такому-то или такому-то влиянию, питающийся тем-то, пьющий то-то, подвержен опасности заболеть определенной болезнью.

Именно занимаясь этим конкретным исследованием и объезжая для этого страны Европы и Азии, Гиппократу удалось дать правдивые описания нравов, показать, что небо и земля оказывают известное влияние на психологическую предрасположенность народов. Он занимается тем, что некогда именовали этнопсихией. Человек думает и поступает в соответствии со средой, в которой он живет.

При всем этом автор не забывает указать и на влияние социальных условий, на развитие и даже конституцию организма. По этому поводу он вводит обычное у софистов различие между природой (physis) и обычаем (nomos).

Все эти соображения вместе со многими другими делают из трактата «О воздухах, водах и местностях» хорошо обоснованную попытку, быть может единственную за две тысячи лет, внимательно и в их совокупности изучить факторы медицинские и факторы географические, не говоря уже о факторах метеорологических. Именно благодаря этому указанный скромный труд является одним из самых оригинальных, которые нам оставила античность. Наше современное суждение, обычно возводящее перегородки между науками, несколько ошеломляет множественность собранных тут Гиппократом фактов, направленных к одной цели – здоровью человека.

* * *

Но у Гиппократа дело не ограничивается наблюдением.

Во всех подлинных гиппократовых трактатах Сборника над тем, что на первый взгляд кажется лишь нагромождением наблюдений, господствует твердая воля – желание понять собранные факты, извлечь из них смысл, полезный для человека.

«Надлежит, – пишет автор трактата «О диете при острых болезнях», – уметь разбираться во всякой области медицинского искусства». В большинстве трактатов, приписываемых Гиппократу, встречаются подобные формулировки. Мысль всегда налицо, даже если она едва мерцает, подобно «ночнику», в самой основе наблюдения. В этом коренном принципе заключается разница между косским врачом и книдским.

Вот «Прогностика». Перед врачом случай воспаления уха. Он отмечает многочисленные симптомы этого заболевания и подчеркивает: «Должно с первого дня пристально обращать внимание [и ум, и знания] на все признаки».

Вот «Эпидемии», эта картотека клинициста. Тут видишь на каждом шагу, как врач, который, казалось бы, должен утонуть в обилии данных наблюдения, освобождается от них или, вернее, опирается на них, чтобы обобщить частные случаи в общее правило или для построения рассуждения. Говоря о возвращающихся болезнях, он отмечает: «Должно обращать внимание и знать, что именно в эти указанные сроки бывающие кризисы направляются к выздоровлению или к гибели или же делают перемены к лучшему или худшему». Осведомленность, всегда готовая перейти к действию.

Приведем еще пример из трактата «О ранах головы»:

«Если кость была обнажена, нужно приложить свое разумение, чтобы постараться различить то, что неявно для глаз, и распознать, переломлена ли и ушиблена ли кость или же только ушиблена и, если ранящее оружие произвело знак, присоединился ли к нему ушиб или перелом, или оба они вместе» [16]16
  Гиппократ,О ранах головы, Избранные произведения, с. 595.


[Закрыть].

Разум начеку, готовый тотчас истолковать наблюдение. Подобных примеров можно бы привести множество.

Таким образом, обилие наблюдений нисколько не избавляет ученого от необходимости сделать усилие для их понимания. Глаголов, означающих думать, размышлять, в греческом языке множество; Гиппократ в большинстве случаев избирает тот, который означает размышление как постоянное проявление разума, и пользуется глагольными формами, означающими длительное действие. Так что размышлять – значит носить всегда в своем сердце. Гиппократ выносил в себе, он напитал своей мыслью те случаи, которые ему дало наблюдение, данные органов чувств – зрения, слуха, осязания. Гиппократ обладает тем умственным терпением, которое одно способно помериться с трудностями и разрешать задачи.

Вот один из многих ярких примеров. Он ясно обнаруживает то новое, что представляет метод Коса по сравнению с методом Книда. Сочинение «О суставах», представляющее хирургический трактат, перечисляет разные виды повреждений, которым подвержены члены человеческого тела: переломы рук, носа, ног, вывих плечевой кости, бедренной кости и т. д… Он указывает с большими подробностями на множество способов лечения переломов и вывихов. После этого он производит отборэтих способов и очень точно определяет основания для этого отбора. Сурово осуждаются врачи, не умеющие делать и обосновать подобный разумный отбор, – книдские врачи. Автор пишет: «Есть врачи с ловкими руками, но не обладающие разумом». Этим прямо указывается на Книдскую школу.

Установление прогностики – одна из главных целей гиппократовой медицины; она служит прекрасным примером соединения наблюдения с рассуждением.

Врач гиппократовой школы стремится, как известно, восстановить полную картину болезни с ее причинами, осложнениями, исходом и последствиями. Он хочет, как говорится в «Эпидемиях» и в «Прогностике», сказать о том, «что было, знать, что есть, и предсказать, что будет».Позднее александрийская школа дает названия этим трем задачам: она назовет их анамнезом– установлением прошедшего, диагнозом– определением болезни по настоящим признакам и прогнозом– предвидением будущего.

В большинстве историй медицины не вполне отдают должное гиппократовой прогностике, о которой говорят, что она служила средством для того, чтобы врач укрепил свой авторитет перед пациентом и его окружением. Это, несомненно, так, и в «Гиппократовом сборнике» об этом также мимоходом говорится. Это суждение о прогнозе перекликается с шуткой одного лозаннского профессора, сказавшего своим студентам: «Правильный диагноз изумляет коллегу. Но что изумляет пациента, так это точный прогноз». Суждение юмористическое.

И все же юмор тут неуместен. Прогноз, как бы то ни было, не щепотка порошка, которую шарлатан бросает в глаза больного. Если он и должен в какой-то мере внушить больному доверие, то для врача он главным образом решение проблемы огромной сложности.

Больной в постели – это страшный, запутанный узел. Его уложили в нее множество неизвестных причин, давних и недавних. Каковы они? И что его ожидает? Последует ли смерть или выздоровление? Прогноз, который, кстати говоря, не будет сообщен больному, если он неблагоприятный, – это упорядоченное мыслью врача особое сочетание признаков, предложенных ему наблюдением. Гиппократ очень чутко откликается на великую сложность фактов, которые всякая болезнь выставляет перед врачом. С другой стороны, он знает относительную ценность этих фактов. Ему, например, известно, что наиболее верные признаки смертельного исхода могут быть при некоторых болезнях, которые он называет, опровергнуты благоприятными симптомами, о которых врачу не следует забывать. Врач должен строить свой прогноз на совокупности бесчисленных признаков; и все же этот прогноз всегда носит гипотетический и даже, если можно так сказать, меняющийся характер. В текстах Гиппократа не раз встречается в разных видах одна и та же великолепная формулировка, а именно: «Нужно еще принять в соображение другие признаки». В этих словах не только честный ум, но и проблеск надежды. Жизнь – настолько великое чудо природы, что нельзя не попытаться даже каким-нибудь окольным путем ее спасти, и нередко в этом удается преуспеть.

По правде сказать, современные ученые не упускают случая подчеркнуть недостатки гиппократовой прогностики: эти недостатки объясняются обстоятельством, о котором нужно всегда помнить, – почти полным незнанием врачом анатомии и особенно психологии. Как может, например, врач, убежденный в том, что артерии служат для прохода воздуха (!), сделать, как ему хотелось бы, прогноз, который был бы обоснован на истинных причинах болезни? И все же встречаются случаи, когда даже его малое знание в этих вопросах позволяет ему его сделать. Как только его знания увеличатся, и прогнозы его станут надежнее.

Впрочем, прогноз сам по себе не является целью Гиппократа. Он обусловливает метод лечения (и в этом смысле он равноценен нашему современному диагнозу). Но именно в вопросах лечения врачи всех других школ, кроме Косской, были предоставлены своему воображению или случайностям. Они или опирались на произвольные теоретические суждения, либо без проверки принимали способы лечения, якобы проверенные традицией.

Автор трактата «О диете при острых болезнях» говорит с иронией о противоречивых способах лечения, к которым прибегают эти невежественные врачи. Он пишет:

«Вопросы этого рода врачи не особенно привыкли предлагать себе, а если бы предложили, то не разрешили бы их. А между тем все искусство пользуется у народа такой дурной славой, что кажется, будто нет вовсе никакой медицины. Так что, если в острых болезнях настолько будут разногласить между собою специалисты, что то, что предлагает один, считая самым полезным, другой это признает даже вредным, то, смотря на них, скоро скажут, что медицинское искусство похоже на гадание, потому что и прорицатели одну и ту же птицу, если она является слева, считают хорошим знаком, а если справа – дурным, и в гадании по внутренностям животных так же: в одних случаях одно, в других – другое, а некоторые прорицатели утверждают все наоборот.

Я утверждаю, что этот вопрос, сам по себе прекраснейший, близко связан со многими важнейшими вопросами в медицинском искусстве, ибо всем больным он дает большие возможности для выздоровления, здоровым – для сохранения их здоровья и тем, которые упражняются в гимнастике, – для приобретения хорошего внешнего вида и того, что каждый захочет»  [17]17
  Гиппократ,О диете при острых болезнях, Избранные произведения, с. 397–398.


[Закрыть].

Здравый смысл этого отрывка не без основания заставляет нас вспомнить о Мольере. Возмущение автора, его восхищение перед медициной, поднимающей вопросы «высшей красоты», – все это проступает сквозь его иронический тон.

В других текстах даются очень ясные указания относительно наилучшего метода – как делать больному назначения. Не будем входить в подробности. Укажем лучше на одно из направлений, устанавливающихся, кстати, в «Гиппократовом сборнике»; это направление является одновременно одной из вершин мысли Гиппократа.

Гиппократу были известны пределы науки, которую он основывал. Эти пределы были установлены одновременно природой человека и природой вселенной. Человек-микрокосм и вселенная-макрокосм отражают друг друга, как в зеркале. В этой манере мыслить и выражаться нет никакой мифической концепции естественного мира, в ней нет ничего, кроме самого чистого реализма. Гиппократ признает, что победам медицины над болезнью и смертью поставлены преграды.

С другой стороны, он допускает, что эти два мира – микрокосм и макрокосм, – опираясь друг на друга, являются одновременно пределами для науки и путем к исцелению. Исцеление человека происходит благодаря содействию природы, и прежде всего в силу работы самого человеческого организма. Цель Гиппократа, очень скромная на первый взгляд, – содействовать этому целительному действию природы.