Текст книги "Императрица Орхидея"

Автор книги: Анчи Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Спустя два часа я попросила, чтобы мне принесли моего сына. Я посадила его на колени и крепко прижала к себе. Для него наш вояж казался простым утомительным путешествием, и он довольно быстро заснул. Я гладила его по мягким черным волосам, заново сплела косичку. Мне хотелось научить Тун Чжи быть смелым. Он должен знать, что мир никогда никому не даруется из милости. Но, избалованный евнухами и привыкший постоянно видеть рядом с собой прекрасных женщин, он воспитывался совершенно на других принципах. Мне больно было слышать, когда мой сын говорил, что, когда вырастет, он хочет стать таким, как отец. Я не считала, что такая изнеженность полезна для мальчика.

Пару дней назад в Запретном городе был зафиксирован случай воровства. Никто не сознался в преступлении, и явных подозреваемых тоже не нашлось. Мне поручили провести расследование. Я понимала, что дело наверняка не обошлось без евнухов, потому что кто-то же должен был таскать ценные вещи. Служанкам не разрешалось выходить за ворота дворцов без разрешения господ. Поэтому я подозревала членов императорской семьи, которые прекрасно знали, где лежат ценности.

По ходу расследования мои подозрения подтвердились. Выяснилось, что наложницы скооперировались с евнухами, решив поделить добычу. Все улики вели к леди Мей, Юй и Ли. Сянь Фэн пришел в ярость и приказал выгнать их из дворцов. Но мы с Нюгуру отговорили его от совершения возмездия.

– Сейчас не то время, чтобы ждать от людей благородства, – убеждали мы его в один голос – Разве у нас нет других забот?

От долгого сидения в паланкине у меня начали болеть суставы. Я думала о тех людях, которые вынуждены были шагать всю дорогу на своих мозолях. На ночь мы остановились в деревне, и тут мы увиделись с Нюгуру. Меня поразил ее внешний вид: она была одета так, словно собралась на праздник, в золотое шелковое платье, расшитое буддийскими символами. В руках она держала веер из слоновой кости и маленькую курильницу благовоний.

Она не меняла своего роскошного наряда во время всего путешествия. Через некоторое время я поняла, что она это делает от страха.

– Если во время пути на нас нападут и я буду убита, – говорила она, – то я должна быть уверена, что в свою будущую жизнь войду в достойном платье.

Я не видела в ее словах особого смысла Если на нас нападут разбойники, то ее платье станет первой вещью, на которую они покусятся. Перед ней открывалась реальная возможность войти в будущую жизнь нагишом. Еще в Уху я слышала о том, как кладбищенские грабители отрезали мертвецам головы только для того, чтобы завладеть висящими на их шеях ожерельями, и отрубали пальцы, чтобы завладеть тем, что на пальцах.

Сама я нашла целесообразным одеться как можно проще. Нюгуру сказала, что мое платье, одолженное у старшей придворной дамы, унижает мой сан. От ее слов я почувствовала некоторое облегчение. Но когда я попыталась точно так же одеть Тун Чжи, Нюгуру категорически воспротивилась:

– Ради Будды! Ведь он же Сын Неба! Как смеешь ты одевать его в нищенское тряпье?

Она решительно сняла с Тун Чжи простое хлопчатобумажное платье и заменила его на золотое с кружевами, затканное символами, гармонирующими с ее собственным платьем.

Крестьяне понятия не имели о том, что происходит: плохие новости из Пекина до них еще не дошли. Глядя на Нюгуру и Тун Чжи, они тем более не могли даже предположить, что наше положение так плохо. Им очень льстило, что мы решили остановиться на ночь в их деревне, и они кормили нас теплыми булочками из цельного зерна и овощным супом.

По пути нас постоянно догоняли гонцы от принца Гуна. Среди всех плохих новостей была только одна хороша: мы захватили в плен двух влиятельных иностранных офицеров, которых звали Паркс и Лох. Принц Гун использовал их в качестве рычага на переговорах. Последний гонец известил нас о том, что взят Запретный город, Большой круглый сад и Летний дворец.

– Командующий союзными войсками поселился в спальне Вашего Величества и живет там вместе с китайской проституткой, – доложил гонец.

Бледное лицо Его Величества покрылось холодным потом. Он хотел что-то сказать, но не смог выговорить ни слова. Через несколько часов он закашлялся, и в его мокроте появились сгустки крови.

18

– Говори! – приказал император евнуху, который служил в охране Большого круглого сада. Этого евнуха прислал к Его Величеству его непосредственный начальник, который совершил самоубийство после того, как не сумел выполнить свои обязанности.

– Все началось пятого октября, – начал евнух дрожащим голосом. – С утра было пасмурно. Во дворце все было спокойно, никаких признаков чего-то необычного. Днем пошел дождь. Охранники попросили меня впустить их внутрь. Они очень устали, и я им разрешил... И вот тогда мы услышали канонаду. Сперва мы решили, что спим. Один охранник даже сказал, что, как ему кажется, начинается гроза. Однако уже через несколько минут запахло порохом. К нам подбежали другие стражники со словами, что варвары уже стоят перед Воротами высокой доблести и перед Воротами мира. Мой начальник спросил, что случилось с частями генерала Сянь Голинчина, и ему ответили, что варвары их захватили. Мы поняли, что остались без всякой защиты...

– Мой начальник приказал нам охранять Сад счастья, Сад чистого журчания, Сад полной луны и Сад солнечного сияния, а сам пошел в Сад вечной зелени и в Сад июня. Я понимал, что это невозможно. Как могут меньше ста человек оборонять сады, которые занимают пространство в двадцать квадратных миль?

– Когда мы бросились прятать мебель, в саду появились варвары. Я приказал своим подчиненным бросать то, что менее ценно, и прятать только самое важное. Но мы копали слишком медленно. Лично я успел закопать только большие часы и движущуюся вселенную, а остальное мы побросали в свертках...

– Когда мы вытаскивали из дворца свертки, на нас напали варвары. Они в нас стреляли! Мои подчиненные падали вокруг меня один за другим. Всех, кого не расстреляли, тех захватили, а потом бросили в озеро. Меня варвары привязали к фонтану с бронзовым журавлем. Они рассекали наши свертки и с восторгом хватали спрятанные там сокровища. Чтобы все унести, карманов им явно не хватало, и они принялись делать мешки из платьев Вашего Величества. Они набивали их добром до отказа и утаскивали на своих плечах. То, что они не могли утащить, они ломали. И дрались между собой за награбленное.

Потом прибыли новые варвары и начали добирать то, что осталось. Они захватили бронзовых астрологических животных Вашего Величества, а вот гигантскую золотую чашу не смогли захватить, потому что она была слишком тяжелой, и они не смогли сдвинуть ее с места Под конец они начали сдирать ножами золотую обшивку с колонн и карнизов. Грабеж длился два дня. Варвары даже перекопали землю в саду.

– Что они нашли? – с ужасом спросила я.

– Все, моя госпожа. Я видел, как мимо фонтана прошел варвар с вашим церемониальным платьем.

Евнух продолжал дальше описывать погром Большого круглого сада, но я старалась не слушать. В голове моей ясно проплывали картины, как варвары последовательно громят Абрикосовый домик, Павильон пионов, Лотосовый чайный домик. Мне даже показалось, что я вижу их алчные лица, когда они врываются в главный дворец и дикой толпой несутся по его богато украшенным залам. Вот они в моей комнате, роются в ящиках комодов, ломают перегородку в кладовую, где я спрятала свои нефритовые украшения, серебро и эмали, картины, вышивание и другие безделушки.

– ...Всего унести они явно не могли, и поэтому содрали жемчуг с платья императрицы Нюгуру и опустошили бриллиантовые ларцы Вашего Величества..

– А где в это время был принц Гун? – спросил Его Величество, тихо сползая со стула и беспомощно пытаясь на нем удержаться.

– Принц Гун был за пределами Пекина. Он попытался задобрить варваров, обещая освободить захваченных офицеров. Но остановить мародерство уже было невозможно. Чтобы покрыть свое преступление, эти иностранные дьяволы... Ваше Величество... я просто не могу выговорить, что они придумали... – Тут евнух повалился на пол, словно из него вынули спинной хребет.

– Говори!

– Да, Ваше Величество. Эти варвары... подожгли...

Император Сянь Фэн закрыл глаза. Он начал задыхаться и крутил шеей так, словно его схватил за горло злой дух.

Тринадцатого октября варвары предали огню более двухсот павильонов, дворцов и храмов на территории Большого круглого сада. Пламя довершило начатое ими преступление. Бывшая красота быстро превратилась в дым и пепел. Над городом долго висело тяжелое черное облако, посыпая сажей людские головы, глаза, одежду, постели и посуду. На всем пространстве в сотни акров сохранилась только мраморная пагода и каменный мост. Да еще Павильон изысканных облаков, который стоял у озера высоко на холме.

Позже я узнала от принца Гуна, что люди тогда слышали «похожие на гром» звуки, которые вовсе не были громом: инженеры Британских королевских войск закладывали во все здания динамит, а потом их подрывали.

До конца своих дней я буду постоянно возвращаться мыслями к этой картине чарующего великолепия, которое внезапно превратилось в груду безобразных обломков. Дворцы и пагоды, полные сокровищ, собранных поколениями императоров, вдруг сгорели, как бумажные фигуры.

Известие нанесло императору еще один, самый сильный удар.

В старости, когда я уставала от работы или помышляла о том, чтобы уйти из жизни, я отправлялась на руины Большого круглого сада. И стоило мне сделать по ним хоть один шаг, как в моих ушах тут же вновь звучали победоносные крики варваров. Я начала задыхаться, словно в воздухе все еще висел дым пожарищ.

Медное солнце бросало лучи на движущуюся процессию. Мы продолжали наше долгое путешествие в Ехол. Мысль о том, что для бегства моему мужу потребовался предлог охоты, наполняла мое сердце болью и стыдом. Высокопоставленные чиновники и знать, одетые в роскошные одежды, ехали в своих не менее роскошных паланкинах, оттягивающих плечи измученных долгой дорогой людей. Рядом на низкорослых монгольских лошадях скакали стражники.

Носильщики больше не пели в пути: теперь среди них царило напряженное и мрачное молчание. Их умытые потом лица выражали одну только боль и страшную усталость. Мы двигались по дикой местности, мысль, что варвары могут устроить за нами погоню, не покидала нас. С каждым днем процессия растягивалась все сильнее. Она напоминала пеструю змею, которая медленно ползет по пустынной дороге.

Ночью ставили палатки и зажигали костры. Измученные носильщики, едва поев, тут же падали от усталости и засыпали, как мертвые. Император Сянь Фэн почти всю дорогу молчал, и лишь иногда, когда к нему возвращалась лихорадка, он начинал безостановочно говорить

– Кто может гарантировать, что все семена в природе окажутся здоровыми и полноценными и когда прорастут, то в саду от них станет красиво и приятно? – спрашивал он.

Я не знала, что ему на это отвечать.

– Я говорю о дурных семенах! – запальчиво продолжал Его Величество. – О тех семенах, которые кто-то тайно окунул в яд. Они долго будут спать в плодородной почве, но весенние дожди их разбудят! Из них вырастут растения огромного размера и с удивительной скоростью. Они покроют всю землю и отнимут воду и солнце у других растений. Вот, я уже вижу их жирные, дурно пахнущие цветы! Их листья похожи на мясо и источают яд! Орхидея, не отпускай от себя Тун Чжи!

Ночью я крепко прижимала к себе Тун Чжи. Сквозь сон я слышала, как лошади фыркают и грызут удила. От ужаса я просыпалась в холодном поту. Все мои чувства были настолько обострены, что я явственно слышала самые тихие звуки: дыхание Тун Чжи и шорохи возле палатки, которые нагоняли на меня еще больший страх. Иногда среди ночи передо мной, как привидение, возникал Сянь Фэн. Он стоял и смотрел на нас с бесслезной тоской. Мне казалось, что я тоже теряю рассудок.

Ближе к вечеру мы решили остановиться. Днем у Его Величества случился тяжелый приступ кашля. Из углов его рта тонкими струйками текла кровь. Доктор сказал, что императору вредно путешествовать в паланкине, но выбора у нас не было. Мы решили сделать привал, чтобы подлечить кашель Его Величества.

На рассвете я выглянула из палатки. До Ехола уже было рукой подать, и местность вокруг поражала какой-то сказочной красотой. Землю покрывал ковер из клевера и полевых цветов, вдалеке тянулись гряды пологих холмов. В сравнении с Пекином жара здесь не казалась такой уж непереносимой. Воздух был напоен ароматами цветущих осенних растений. Позавтракав, мы снова пустились в путь. Трава на полях в некоторых местах доходила до пояса.

Тун Чжи был рядом со мной, и я старалась казаться сильной и бодрой. Но давалось мне это непросто. Когда на горизонте обрисовались дворцы Ехола, мы все вышли из паланкинов, упали на колени и начали благодарить Небеса за то, что они позволили нам благополучно достичь этого временного пристанища. Оказавшись на свободе, Тун Чжи тут же начал гоняться за кроликами, которые разбегались у него из-под ног в разные стороны.

Близкая цель путешествия всех воодушевила, и мы заторопились вперед с новыми силами, словно подхваченные попутным ветром. Красота развернувшейся перед нами картины казалась сном, сценой со старинного живописного полотна. Ехол был построен в восемнадцатом веке дедушкой Сянь Фэна императором Чен Луном. Сегодня дворец напоминал состарившуюся красавицу со смазанным макияжем. Я столько слышала об этом месте, что открывшийся вид показался мне едва ли не знакомым. По сравнению с Запретным городом, Ехол в большей степени был творением природы. За долгие годы его существования растительность в его садах и парках разрослась столь пышно, что превратилась в непроходимые заросли. Все стены дворцов были увиты плющом, который переползал со стены на стену и перекидывался на соседние деревья, откуда свешивался прекрасными зелеными каскадами. Мебель во дворцах была сделана из твердого дерева, покрытого искусной резьбой и инкрустированного драгоценными камнями. Драконы на потолочных панелях были из чистого золота, стены обиты сверкающим шелком

Мне очень нравилась здешняя уединенность. Я бы не возражала против того, чтобы навсегда поселиться в Ехоле. Мне казалось, что это хорошее место для воспитания Тун Чжи, потому что здесь он мог научиться военному и охотничьему искусству своих знаменосных предков. Мне так хотелось, чтобы по маньчжурскому обычаю мой сын рос, не слезая с седла. Я старалась не напоминать себе, что мы здесь в изгнании.

Главный дворец в Ехоле был очень большим. Тусклые лучи осеннего солнца мягко отражались от его черепичных крыш. Стены были очень толстыми, дворы перед входами вымощены булыжником. Казалось, что, побитые ветрами и дождями, дворцовые стены выцвели и слились с окружающим ландшафтом. Со дня смерти Чен Луна полвека тому назад здешние дворцы пустовали, и в них стоял сильный запах плесени. Следы ее можно было заметить во многих местах, особенно по углам стен и потолков.

Но стоило приехать сюда императорской семье, и это место сразу же ожило. Старинные залы эхом отзывались на человеческие шаги и голоса. Двери со скрежетом и треском распахивались, заржавленные оконные замки ломались, когда мы пытались их открыть. Евнухи с ног сбились, пытаясь отчистить помещения от многолетней пыли.

Нам с Нюгуру отвели комнаты в боковом флигеле главного дворца. Император, разумеется, занял самую большую спальню в центральной части. Кабинет Его Величества, который сразу же получил название Зала литературного вкуса, располагался в другом крыле здания возле апартаментов Су Шуня и других государственных советников. Пока я помогала Сянь Фэну, Нюгуру присматривала за Тун Чжи. Теперь наши обязанности и расписание целиком зависели от нужд сына и отца.

Так как Его Величество перестал давать аудиенции, никто больше не приносил ему документов на просмотр или на подпись. Все государственные дела вершились теперь Су Шунем единолично. В мою задачу входило приготовление целебных отваров для Сянь Фэна. Отвары готовились из пряных трав, сильный запах которых раздражал Его Величество. Я приказала слугам перенести свои горшки для отваров в самую отдаленную дворцовую кухню. Чтобы не ошибиться, я постоянно консультировалась с доктором Сан Баотянем и еще одним местным знатоком трав. Процедура приготовления лекарств была не из легких. Например, в один из рецептов входила свежая оленья кровь, которая очень быстро портилась. Кухонному персоналу приходилось каждые два дня убивать оленя, кровь которого немедленно шла на лекарство. У этого снадобья был такой отвратительный вкус, что мы постоянно опасались, что Его Величество не сможет его проглотить.

В конце октября клены в дворцовых парках стали похожи на горящие факелы. Однажды утром мы с Нюгуру повели на прогулку Тун Чжи и вдруг с удивлением обнаружили, что вода в близлежащем ручье очень теплая. Один из евнухов, который всю свою жизнь охранял здешний дворец, сказал, что в округе много теплых источников. Именно из-за них Ехол приобрел свое название: слово «ехол» означало «горячая река».

– Когда идет снег, вода в ручьях становится еще горячее, – сказал евнух. – Сможете убедиться в этом сами.

Тун Чжи немедленно потребовал, чтобы ему разрешили искупаться в ручье. Нюгуру была близка к тому, чтобы сдаться, но я не поддержала эту идею: мой сын не умел плавать, и, кроме того, он только что перенес простуду. Тун Чжи надулся и начал искать поддержки у Нюгуру. Он прекрасно знал, что Нюгуру выше меня по рангу и что не повиноваться ей я не имею права Между нами троими явно назревал конфликт. Я чувствовала свою беспомощность, и меня это злило. Чтобы скрыть злость, я нашла убежище на кухне.

Здоровье Сянь Фэна немного стабилизировалось. Когда он смог самостоятельно садиться, принц Гун прислал ему копии договоров. Меня призвали на помощь императору.

– Ваш брат ждет, что вы одобрите все перечисленные здесь условия, – сказала я, прочитав письмо принца Гуна. – Он пишет, что это окончательные документы, и после вашей подписи в стране снова воцарится мир и порядок.

– Варвары требуют, чтобы я вознаградил их за то, что они плевали мне в лицо, – сказал Сянь Фэн. – Теперь я понимаю, почему мой отец умер с открытыми глазами – он не мог примириться со своей обидой!

Я подождала, пока он успокоится, а потом продолжила чтение. Некоторые из пунктов так сильно расстроили Его Величество, что он снова стал задыхаться. В его горле возникли какие-то булькающие звуки, после чего он сильно раскашлялся. На полу и на кровати заблестели капельки крови. Я поняла, что дальше читать опасно, однако документы необходимо было возвратить в Пекин в течение десяти дней. Если этого не произойдет, то, по словам принца Гуна, варвары разрушат столицу.

Напрасно император Сянь Фэн бил себя в грудь и кричал: «Все варвары – грязные, кровожадные псы!» Не было никакой пользы и от издания указов, призывающих армию храбро сражаться и дальше. Ситуация стала необратимой.

Тун Чжи наблюдал, как его отец с трудом сполз с кровати и упал на колени перед изображениями богов, умоляя их о помощи. Все больше и больше Сянь Фэн желал, чтобы ему было даровано мужество покончить с собой.

Оба договора с Францией и Великобританией были подписаны и запечатаны императорской печатью в Зале литературного вкуса. Оба являлись продолжением прежнего Тяньцзиньского договора, хотя и с некоторыми дополнительными пунктами. Впервые за много тысяч лет Китай переживал такой позор.

Император Сянь Фэн обязан был открыть для торговли порт Тяньцзиня. Кроме того, варварам разрешался свободный въезд в столицу, в том числе и военным, которые имели право подтягивать к фортам Дагу корабли из открытого моря. Кроме того, Его Величество обязан был в качестве военной компенсации отдать англичанам в аренду Каулунь. Кроме того, договоры предоставляли полную свободу западным миссионерам, которые могли теперь строить храмы на китайской земле и пользовались здесь полным иммунитетом. Китайские законы не распространялись на иностранцев, но нарушение статей договора со стороны китайцев должны были жестко пресекаться. Кроме того, Китай обязан был заплатить Англии и Франции контрибуцию по восемь миллионов таэлей.

И словно всего этого было недостаточно, русские представили на рассмотрение новый вариант прежнего российско-китайского договора. Российский эмиссар пытался убедить принца Гуна в том, что сожжение императорских дворцов говорит о том, что Китай не способен сам себя защищать, и ему требуется военное покровительство со стороны России Полностью осознавая, каковы истинные намерения русских, принц Гун тем не менее не мог сказать эмиссару «нет». Китай действительно не мог себе позволить сейчас превратить русских в своих врагов.

«Когда стая волков загоняет раненого оленя, тому ничего другого не остается, как только просить пощады», – писал принц Гун в письме. Русские хотели окончательно завладеть землями к северу от реки Амур, которые они уже и так фактически захватили. Они расселились по реке Уссури восточнее границы Кореи.

Я никогда не забуду, как император Сянь Фэн ставил свою подпись под договорами. Картина была похожа на репетицию смерти. Казалось, что кисточка в его руках весила тысячу фунтов. Руки его дрожали. Он никак не мог заставить себя вывести свое имя. Чтобы поддержать его руку, я подложила ему под спину и с боков по нескольку подушек. Главный евнух Сым приготовил чернильницу и развернул перед ним страницы договоров, положив их предварительно на стопку рисовой бумаги.

Своей жалости и к своей стране, и к Сянь Фэну я не могла выразить словами. В уголках бледных губ Его Величества скопилась слизь. Он плакал без слез. А до этого целыми днями стонал и кричал, так что у него даже сел голос. Каждый вздох давался ему теперь с трудом.

За время болезни пальцы его превратились в тоненькие палочки, тело походило на скелет. Он начал превращаться в привидение. Предки не отвечали на его обращения, Небо не проявляло жалости к своему сыну. Но и в полной своей беспомощности он не мог отказаться от достоинства китайского императора. Его борьба была по-своему героической: умирающий человек с кисточкой в руках упорно отказывался подписать сокрушительные для Китая договоры.

Я попросила Нюгуру привести Тун Чжи, чтобы он видел, каких усилий стоило его отцу выполнение долга перед страной. Нюгуру отказалась, сославшись на то, что Тун Чжи должен унаследовать славу, а не стыд. Мне это показалось настолько неправильным, что я едва не начала с ней спорить. Я хотела ей сказать, что умирать вовсе не стыдно, точно так же, как иметь мужество смотреть правде в глаза. Пусть образование Тун Чжи начнется у смертного одра его отца. Пусть он видит, как были подписаны эти договоры, пусть запомнит и поймет, почему его отец плакал.

Нюгуру напомнила мне, что это она императрица Востока, и ее слово для всех – закон. Мне пришлось уступить.

Главный евнух Сым спросил, не желает ли Его Величество, перед тем как поставить свою подпись, попробовать чернила на чем-нибудь другом. Сянь Фэн согласился. Я подставила ему лист рисовой бумаги. Но стоило его кисточке коснуться поверхности бумаги, как рука его сильно задрожала. Эта дрожь сперва охватила пальцы, потом поднялась по руке, распространилась на плечо и на все тело. Со лба императора крупными каплями капал пот. Глаза его закатились, он снова начал задыхаться.

Вызвали доктора Сан Баотяня. Он пришел, встал на колени перед Его Величеством и приставил ухо к его груди. Некоторое время он слушал. Я смотрела на губы доктора, спрятанные в длинной белой бороде, и очень боялась услышать самое худшее.

– Очевидно, у Его Величества кома, – сказал наконец доктор, поднимаясь с колен. – Он придет в себя, но сказать точно, когда это случится, я не могу.

Остальную часть дня мы все ждали, когда Сянь Фэн придет в сознание. Когда наконец это случилось, я попросила его поскорей поставить свою подпись, но он не ответил мне ни слова. Мы все оказались в тупике: император Сянь Фэн отказывался взять в руки кисточку. Я сидела и методично размешивала чернила. И изо всех сил желала, чтобы принц Гун оказался здесь.

От беспомощности я начала плакать.

– Орхидея, – услышала я едва слышный голос Его Величества. – Если я подпишу, то не смогу умереть с миром.

Я его понимала. Мне бы тоже не хотелось подписывать такие бумаги, будь я на его месте, но его подпись необходима была принцу Гуну для продолжения переговоров. Император собирается умереть, но страна-то должна жить дальше! Китай должен когда-нибудь снова встать на ноги!

Через некоторое время император решил уступить. Это случилось после того, как я ему сказала, что его подпись не станет векселем на новое вторжение, а всего лишь тактическим приемом с целью выиграть время.

Он снова взял в руки кисточку, но не смог разглядеть, где должна стоять его подпись.

– Придержи мою руку, Орхидея, – пробормотал он, пытаясь сесть, но вместо этого упал.

Мы втроем – главный евнух Сым, Ань Дэхай и я – бросились его поднимать. Я положила текст договора возле его руки и показала то место, где он должен расписаться.

Возведя глаза к потолку, Сянь Фэн сделал росчерк на бумаге. Я придерживала его руку, чтобы этот росчерк не был похож на детские каракули. И, едва успев приложить к подписи красную императорскую печать, Его Величество упал без сознания. Чернильница опрокинулась мне на платье.

В июле 1861 года мы праздновали тридцатилетие Сянь Фэна. Его Величество лежал на кровати и периодически впадал в забытье. Никаких гостей мы не приглашали. Вся церемония заключалась в торжественном обеде. Но блюда оставались на столе почти нетронутыми: все понимали, что на пороге стоит смерть.

Через месяц Сянь Фэн, кажется, приблизился к самому краю пропасти. Доктор Сан Баотянь предупредил, что кончина Его Величества может наступить через неделю, может быть, даже через несколько дней. Двор погрузился в тяжелое оцепенение, потому что император все еще не назначил себе наследника.

Тун Чжи запретили подходить к отцу, потому что двор считал, что это может тяжело сказаться на его психике. Мне это казалось неправильным. Я считала, что любое проявление любви со стороны отца только укрепит Тун Чжи в его дальнейшей жизни.

Нюгуру обвиняла меня в том, что я накликаю на голову Сянь Фэна проклятие, когда говорю Тун Чжи, что его отец умирает. Придворный астролог сказал, что до тех пор, пока мы все будем отказываться признавать смерть Его Величества, у него остается шанс на чудесное спасение.

С Нюгуру очень трудно было спорить, когда она что-либо для себя твердо решала. Единственное, что я могла делать, – это просить Ань Дэхая тайком проводить Тун Чжи к постели отца. Обычно это случалось, когда Нюгуру уходила петь буддийские мантры или слушала за чаем оперы, специально организованные для нее Су Шунем.

К моему глубокому разочарованию, Тун Чжи тоже отказывался видеться с отцом. Он жаловался, что у того «страшный взгляд» и «тяжелое дыхание». Когда я силой тащила его к отцу, он начинал капризничать. Он называл своего отца скучным и неинтересным, а однажды крикнул ему в лицо: «Ты конченый человек!» Он шалил прямо на кровати Сянь Фэна и бросался в него подушками. Он хотел поиграть с умирающим во всадника и лошадь! В его маленькой душе не было ни капли сострадания.

Я наказывала своего сына и, вместо того чтобы оставлять его на попечении Нюгуру, стала сама за ним присматривать. Очень скоро я обнаружила причину его плохого поведения.

По моему распоряжению, Тун Чжи должен был брать уроки верховой езды у Жун Лу, но Нюгуру выискивала разные предлоги, чтобы мой сын их пропускал Вместо того чтобы ездить на настоящих лошадях, он ездил верхом на евнухах. Более тридцати евнухов должны были бегать на четвереньках по всему саду, чтобы Тун Чжи чувствовал себя счастливым. Его любимой «лошадью» стал Ань Дэхай. Таков был детский способ мести, потому что я велела Ань Дэхаю приучать ребенка к дисциплине. Тун Чжи стегал его и заставлял бегать до тех пор, пока у того не начинали кровоточить коленки.

Но еще худшим было обращение мальчика с семидесятилетним евнухом по имени Старый Вэй: он заставил его съесть собственные экскременты. Когда я спросила Тун Чжи, зачем он это сделал, он ответил:

– Просто я хотел проверить, правду ли говорит Старый Вэй.

– Какую правду?

– Он сказал, что я могу приказать все, что захочу. Я просто попросил его это доказать.

Я с ужасом смотрела на хорошенькое личико своего сына и не могла понять, откуда в нем такая жестокость. Он был разумным ребенком и всегда понимал, кого можно наказывать, а кого награждать. Стоило Ань Дэхаю совершить какую-нибудь провинность, и он тут же готов был выполнить любое желание Тун Чжи. Однажды мой сын сообщил, что знает, какие у Нюгуру любимые блюда. Сперва я даже не поняла, что он имеет в виду, и похвалила его за то, что он отослал Нюгуру ее любимые круглые пирожки. Мне показалось, что это вполне естественный способ выражения сыновней почтительности, и даже порадовалась за своего сына. Но потом Тун Чжи похвастался, что Нюгуру поощряет его пропускать школьные занятия. Она ему говорила, что в истории Китая было множество императоров, которые ни дня не провели в классной комнате, и тем не менее это не помешало им привести свою страну к процветанию.

Я отправилась к Нюгуру и выразила свои опасения по поводу такого непослушания ребенка. Она ответила, что я преувеличиваю.

– Ему всего пять лет! Когда мы вернемся в Пекин, он там продолжит нормальные школьные занятия, и все будет хорошо. Играть – это в натуре ребенка, и мы не должны идти поперек Небесных установлений. Вчера он просил попугая, а Ань Дэхай, как нарочно, ни одного с собой не привез. Бедный Тун Чжи, он всего лишь просил попугая!

На этот раз я решила не сдаваться. Я настояла на том, чтобы он продолжил посещать занятия, и сказала Нюгуру, что сама буду проверять выполнение им домашних заданий. Но меня постигло разочарование. Главный наставник обратился ко мне с просьбой освободить его от занятий с Тун Чжи.

– Его Юное Величество кидается на уроках шариками из бумаги и разбил мои очки, – жаловался этот человек с заячьей губой. – Кроме того, он ничего не слушает! Вчера он заставил меня съесть очень странного вкуса пирожок, а потом сознался, что окунул этот пирожок в свою мочу.

Я была в ужасе от такого поведения Тун Чжи. Но еще больше меня беспокоил его интерес к магическим книгам Нюгуру. Он готов был допоздна слушать истории о загробном мире и так пугался, что ночью писался в постели. Тем не менее он настолько пристрастился к этим историям, что стал едва ли не наркотически зависимым от них. Когда я вмешивалась и уносила от него эти страшные книги, он начинал со мной драться.